Андрей Липатов чувствовал себя совсем больным. Пульсирующая головная боль, слабость, неприятный металлический вкус во рту. Он не помнил, как добрался до своей квартиры в тот день – кажется, взял такси, и почти не помнил, как ввалился в «мраморную» прихожую и добрался до постели. Очнулся он только на следующий день в полдень. Сполз с постели, преодолев желание не вставать вовсе, включил телевизор. Услышал возбужденный голос диктора и увидел физиономию Йоханна Фрауэнхофера на весь экран. Вздрогнул, подумав, что вчерашние события приснились ему, ничего не было, а знаменитость прямо сейчас дает историческое интервью. Но нет, историческое интервью, по всей видимости, не состоялось. В следующем кадре Йоханн Фрауэнхофер в белом фраке, без головы полулежал в кресле на сцене банкетного зала отеля «Марриотт». Фильм был снят скверно, бегающие фигуры были смазаны, объектив то и дело заслоняли чьи-то спины и затылки. Похоже, у очевидца от возбуждения тряслись руки. Были слышны истерические женские крики, резкие голоса, отдающие команды, шум отодвигаемых стульев, топот ног, звуки драки.

Йоханн Фрауэнхофер полулежал в кресле, на месте головы – страшная зияющая рана, белый фрак залит ярко-красной кровью, длинные, выброшенные вперед ноги скребут по полу. А вот и начало рукопашной между журналистами, рвущимися к сцене, и полицейскими. Вспышки блицев, многоголосый и многоязычный ор по мобильным телефонам, из которого можно было уловить лишь отдельные слова.

Андрей некоторое время смотрел репортаж с места событий, потом выключил телевизор. Ничего из того, что он увидел на экране, он не помнил и не узнавал. Он вообще ничего не помнил, разве только как стоял у колонны и бессмысленно царапал что-то в блокноте шариковой ручкой, сцена была еще пуста, и к нему подошла женщина и спросила о чем-то по-французски. Он помнил, как вздрогнул и недоуменно уставился на нее, а она засмеялась и похлопала его по плечу…

Зато он помнил то, что было после. Он долго сидел на скамейке в парке, напряженно глядя на яркую цветочную клумбу. Слева от него на тонком цоколе возвышалась золотая фигура человека со скрипкой, где-то рядом журчал ручей или небольшая речка. Было жарко, отовсюду неслись звуки штраусовских вальсов…

Потом снова провал. Кажется, он долго не мог попасть ключом в замочную скважину, ключ падал на мраморный пол, противно звякая. Звук падающего ключа отдавался в голове тонко и пронзительно, словно колючка впивалась. Он помнил, как пил ледяную воду из-под крана, сдирал с себя одежду и бросал на пол, изо всех сил удерживая себя на грани сознания, стремясь как можно скорее добраться до постели…

Было около двенадцати следующего дня, полдень. Он проспал почти сутки, но тем не менее чувствовал себя вялым и разбитым. А может, именно поэтому.

Остаток дня он бесцельно бродил по городу, заглядывал в церкви, покупал сувениры. Приобрел в «Тиффани» подарок Людмиле – баснословно дорогую подвеску в виде золотого бруска, миниатюрной копии настоящего слитка монетного двора, со скромным штампом – названием фирмы и клеймом пробы. Сидел пару часов в кафе на Грабене, пил кофе. После четырех чашек сердце колотилось, как после тяжелой работы или бега. Он скользил взглядом по туристам, акробатам-неграм, мексиканскому ансамблю в пестрых национальных одеждах и соломенных сомбреро, исполняющему на дудочках индейские мелодии, которые сливались с вечными венскими вальсами в странный, ни на что не похожий коктейль.

Вечер он провел у Ратхауса, где на открытой эстраде грохотал, усиливаясь аппаратурой, рок-концерт. Музыканты, растрепанные молодые люди в рваных майках и джинсах, скакали по сцене. Молодежь вокруг отрывалась от души. Андрею казалось, он оглох, но странное дело, при этом он чувствовал, как заряжается от толпы энергией, впитывает в себя их биотоки…

О том, что должен был позвонить девушкам, он вспомнил поздно вечером. Достал телефон, начал было набирать номер Риты, но передумал. Не было у него желания общаться ни с кем…

Утром он улетел домой.

Согласно легенде, он летал в Сибирь, получив телеграмму от жены старинного друга, попавшего в тяжелую аварию. Люди Серого Кардинала обеспечивали прикрытие – телеграмма была подлинная, авиабилеты тоже. Андрей не удивился бы, если бы узнал, что в Томск с его документами улетел один из людей Кардинала. Людмила, подозрительная после той истории с исчезновением, надула губы, и он предложил ей лететь вместе, прекрасно зная, что она ни за что не согласится. Так оно и вышло.

Самолет из Вены прилетал утром, а из Томска вечером, и Андрею нужно было провести где-то часов шесть, стараясь не попасться на глаза никому из знакомых. «Горят на мелочах, – инструктировал его подручный Кардинала, человек по имени Кирилл. – Никакой самодеятельности и экспромтов, ни малейшего отступления от намеченной версии…»

Предполагалось, что он проведет эти несколько часов в квартире вышеупомянутого инструктора – тот должен был забрать его из аэропорта. Но самолет из Вены прилетел раньше, и Андрей разминулся с ним. Он посидел в ресторане, поминутно взглядывая на часы. Потом решительно поднялся и поехал домой, решив, что выдумает что-нибудь достоверное по дороге.

Он отпер дверь своим ключом. В квартире стояла тишина. Сын был, видимо, у родителей жены. Сначала ему показалось, что дома никого нет. Потом он услышал тихую музыку. Пошел на звук. Людмила принимала ванну. Она часами лежала в теплой воде, в белой рыхлой пене, соорудив на голове воронье гнездо из пышных русых волос. При свечах, источавших удушливые восточные ароматы ванили и сандала, непременно под классическую музыку, что-нибудь из Вивальди или Моцарта. Она лежала, закрыв глаза, и Андрей вспомнил свое видение – Людмила в гробу, в белых кружевах и лилиях. Он стоял на пороге ванной комнаты, чувствуя, как нарастает в нем привычное раздражение. Людмила пила коньяк – бутылка, почти пустая, стояла на полу рядом, пустой бокал на краю ванны. Бледное, лоснящееся от крема лицо… Он смотрел на это лицо, и ни одна, самая ничтожная деталь не ускользала от его взгляда. Он впервые заметил, что Людмила постарела – углубились складки от крыльев носа к кончикам губ, набрякли мешки под глазами. Кожа бледная, нездоровая – сказывается, видимо, привычка к алкоголю. Он не привык видеть ее без грима, а может, никогда особенно и не присматривался. Праздная немолодая никчемная баба, ни дня в жизни не работавшая, вериги на его шее, мельничный жернов, привязанный к ногам, тяжелый, ненавистный крест…

Он был несправедлив. Людмила была его выигрышным лотерейным билетом, он добивался ее, пуская в ход все свое обаяние и умение нравиться, но сейчас ему уже казалось, что и без нее он добился бы, чего хотел. Возможно, в глубине души он испытывал стыд именно из-за того, что добился всего не сам, а через нее, как тысячи других искателей фортуны, и теперь должен быть благодарен по гроб жизни.

Он стоял на пороге ванной комнаты и смотрел на лицо жены, чужое, некрасивое, и наливался злобой и чем-то похожим на отчаяние. Мысль о том, что с ней нужно будет разговаривать, врать о поездке и несуществующем сибирском товарище, притворяться, была ему невыносима. Больше всего ему хотелось улечься в постель и провалиться в сон без сновидений.

Людмила вдруг открыла глаза, взглянула в упор на мужа. Взгляд ее был осмыслен и ничем не напоминал взгляд человека, которого застали врасплох. В этом взгляде не было ни тепла, ни радости, он бы тяжел и злобен. Она молча смотрела на мужа, и рот ее расплывался в неприятной усмешке. Андрей напрягся, не понимая, что происходит. Жена почему-то не радовалась его приезду, что-то произошло, пока его не было. Что? Никаких тайных писем или других свидетельств его неверности не существовало, он был ей верен. Относительно верен, случайные женщины не в счет. Что же произошло? Он был чуток, у него была развита интуиция. Он понял внезапно – жена знает, что он был в Австрии! Неизвестно откуда, как, но знает. Возможно, его видели общие знакомые. Черт! Придется выкручиваться…

Андрей не торопился начинать – пусть выскажется первая. Людмила не выдержала, она рвалась в бой, полная обиды.

– Как твой сибирский друг? – спросила она ядовито. – Умер?

– Пока жив, – ответил он сдержанно. – Как ты?

– Прекрасно! – ответила она с вызовом. – Лучше не бывает! Как, ты говорил, называется город, где он живет?

Точно, знает, подумал Андрей, ухмыляясь внутренне. Пылает праведным гневом, хочет насладиться его унижением, играет, как кошка с мышью. В мастерстве интриги Людмиле было далеко до мужа. Оскорбленная, она представляла себе сцену иначе – она обвиняет, он, на коленях, оправдывается.

– Томск, – ответил он спокойно. – Город, где живет мой друг, называется Томск. Приходилось бывать?

Это походило на издевку. Людмила вспыхнула как порох.

– Ты! – вскрикнула она. – Подонок! Я все знаю! Я знаю, где ты был! – Она смахнула в ванну бокал с недопитым коньяком, даже не заметив.

– Где же? – спросил он, поддразнивая ее, чувствуя, как от ненависти перехватило горло. – Где же, по-твоему, я был?

– В Вене! – выпалила она. – С бабой!

– Неужели? Откуда такие подробности?

– Тебя увидела Милочка Ганесян и тут же мне позвонила!

– Она обозналась, твоя Милочка, я не был в Вене, – отвечал он с усмешкой, которая говорила об обратном. – «С бабой»! – передразнил он. – Выбирай выражения, следи за речью. Ты же интеллигентная женщина, у тебя диплом о высшем образовании… – Его несло, он не мог остановиться. Впервые он не притворялся с ней, открыто издеваясь, опьяняясь чувством свободы, ему хотелось смеяться.

– Сволочь! – взвизгнула жена, рывком садясь в ванне. Клочья пены полетели на пол. – Ты… ты… как ты смеешь? Милочка видела тебя совсем близко, она слышала, о чем вы говорили!

– Милочка? – Он нахмурился. – Не заметил никакой Милочки. Неужели ты ей веришь? Она просто завидует твоему счастью.

– Вы держались за руки, в церкви! – выкрикнула Людмила. Лицо ее некрасиво перекосилось. – А потом ты обнял ее за плечи!

Странно, подумал Андрей, неужели… обнял? Обнял, внезапно вспомнил он. На выходе, где толпились люди. Обнял, защищая. Надо же, совсем забыл.

– А что мы еще делали в церкви? – спросил он. – Молились?

– Ты сказал, что едешь к другу, я, дура, тебе поверила, сочувствовала, хотела с тобой, а ты устраиваешь себе прогулки с бабой! Ты везешь ее в Вену! Милочка говорит, некрасивая, простая, никакая! Никого получше не нашел? После всего, что я для тебя сделала! Что папа для тебя сделал! Это твоя благодарность? С бабой в Вену! Ненавижу! Ты… Со мной ты никуда не хочешь! А с ней в Вену! Что ж ты ее хотя бы не приодел прилично? Милочка говорит, как торговка с базара! Ни стыда ни совести! Погоди, папа узнает! Кто она?

Людмила смешала в кучу все, очень по-женски, и его неблагодарность, и презрение к ничтожной сопернице за ее простоту и неприличную одежду – казалось бы, о чем беспокоиться, раз ничтожная? Но ревность иррациональна, тут проходит даже дурацкий ядовитый вопрос – почему не приодел прилично? Как будто ей стало бы от этого легче!

– Случайная знакомая, – ответил Андрей. – Тебе не о чем беспокоиться, я не люблю ее. Я люблю только тебя. Мы даже не спали, честное слово.

– Врешь! По морде вижу, что врешь! Ты всегда врешь, и про друга наврал!

Он, ухмыляясь, смотрел на нее.

– Ненавижу! – выкрикнула Людмила. – Я давно тебя раскусила! Ты никогда меня не любил! Не любил, скажи? – В ее вопросе содержался намек на возможное прощение, только ответить нужно было правильно.

Андрей словно увидел всю сцену со стороны – Людмила сидит в белой пене, он стоит, прислонясь спиной к двери, горят вонючие свечи, нечем дышать, полупустая коньячная бутылка на полу. Ему стало смешно, он рассмеялся. Он не хотел больше отвечать правильно. Может, и хорошо, что так получилось, сколько можно тянуть…

Людмила приняла его смех за ответ на вопрос, ее рука зашарила в воздухе, нащупывая бутылку. Сейчас швырнет, подумал Андрей. Даже интересно, до драки у нас еще не доходило. Внезапно он шагнул к ванне. Окунул руки в воду, схватил жену за щиколотки и дернул на себя. Людмила взмахнула руками, издала полузадушенный звук, но закричать не успела – ушла с головой под воду. Дернулась раз-другой, но Андрей надавил ей на грудь, удерживая под водой…

Через минуту или две все было кончено. Он снял полотенце с теплой хромированной сушилки, принялся вытирать руки. Стряхнул рыхлую пену с рукавов. Постоял, глядя на жену. Ему казалось, он видит все со стороны или сверху – человек по имени Андрей Липатов стоит перед убитой им женой. Людмила лежала в той же позе, только лицо скрылось под водой, и пена еще шевелилась, потревоженная, но была уже в ней та странная неподвижность, которая отличает мертвого от живого. Он не чувствовал ровным счетом ничего – ни сожаления, ни страха, ни раскаяния. Теперь ему казалось – он всегда знал, что убьет ее в конце концов. Убьет, мстя за годы притворства, лицемерия, фальши. Иначе и не могло быть. Всякое действие имеет логический финал. Она заслужила смерть, ее семья заслужила смерть, ее сующий всюду свой нос папаша-банкир заслужил…

Пронзительный звонок телефона заставил его вздрогнуть. Он словно проснулся, взглянул на Людмилу – ему показалось, она услышала звонок, пена шевельнулась. Он застыл, пристально глядя на тело жены – влажные потемневшие волосы на макушке, торчащие бледные ступни с кроваво-красным лаком на ногтях, всплывшие кисти рук с таким же кроваво-красным маникюром. Пена поредела, стала ноздреватой и осела, как снежный сугроб весной. Свечи продолжали гореть, источая удушливую вонь. Полотенце упало на пол. Он машинально поднял его, прислушиваясь к разрывающемуся в гостиной телефону.

Телефон наконец замолчал. Андрей вышел из ванной, уселся в кресло рядом с телефоном, ожидая кожей, что он сейчас снова взорвется истеричным сигналом. Судя по настырности, звонит тесть. Не дождавшись ответа, будет звонить снова. Вполне может заявиться собственной персоной. А где же мобильник Людмилы? Почему молчит? Снова потеряла, скорее всего. Вдруг ему пришло в голову, что жена могла забыть телефон у родителей, как уже бывало не раз, и заботливый папаша захочет вернуть его своему чаду лично. Плохо.

Что же делать?

Он не придумал ничего лучше, как позвонить Кириллу, «куратору» от Серого Кардинала, как он окрестил этого неприметного человечка. Тот отозвался сразу, спросил: «Где вы?» – «Дома, – ответил Андрей. – У меня проблемы». Кирилл не стал ни о чем спрашивать, только и сказал: «Сейчас буду».

Он приехал через двадцать минут, в синем комбинезоне с названием фирмы по ремонту электроники на спине и в бейсбольной шапочке с тем же названием. Разулся у порога, несмотря на протесты Андрея, остался в носках. Взглянул вопросительно. Он был не из тех, кто тратит слова попусту.

Остановился на пороге ванны, оценивая обстановку. Быстро взглянул на Андрея, и тот невольно поежился под его невыразительным взглядом. Подошел к ванне, нагнулся, рассматривая тело Людмилы. Выпрямился, снова взглянул на Андрея. «Свечи вы погасили?» Андрей кивнул. «Идите сюда, – приказал. – Поможете». – «Там бокал, – сказал Андрей. – Достать?» – «Не нужно, – ответил Кирилл. – Почему?» Он был удивительно скуп на слова, этот Кирилл. Андрей никогда не испытывал страха, но сейчас он чувствовал, как холодок бежит вдоль хребта от невыразительного взгляда и точных движений небольших рук гостя. «Она узнала, что я был в Вене». – «От кого?» – «От подруги». – «Имя?»

Кирилл, похоже, ничему не удивлялся. Он деловито сновал по ванной комнате, поправляя полотенце, затирая следы пены на полу, придвигая коньячную бутылку поближе к ванне.

Под конец он достал из своего чемоданчика синий комбинезон и бейсбольную шапочку, протянул Андрею.

– Свидетели, – ответил на его вопросительный взгляд. – В случае чего покажут, что был телемастер, вошел и вышел. Там у вас в подъезде еще одна наружная дверь…

– Ею не пользуются, она всегда закрыта.

– Я открою, выйдете через эту дверь.

– Зачем?

– Вас могут заметить, если пойдете через парадный. Будем надеяться, что вас не видели входящим в дом. Я подгоню машину, сядете за руль. Свидетели должны видеть одного мастера.

– Мы разного роста, – сказал Андрей.

– Это не страшно. Свидетели всегда путаются в показаниях, – ответил Кирилл. – В отличие от лжесвидетелей. Надеюсь, до этого не дойдет. Позже я вернусь и закрою дверь. Давайте в темпе.

– Спасибо… – пробормотал Андрей. Кирилл внушал ему сложное чувство, смесь гадливости и страха.

– Не за что. – Он впервые взглянул Андрею прямо в глаза. – Проще было бы убить вас, но нельзя…

– …пока, – закончил за него Андрей.

– Сделал, что мог на данном этапе. Посмотрим. – Кирилл бесшумно открыл дверь и, шагнув, уже на пороге, обернулся и произнес: – Вы должны были ждать меня в аэропорту.

«Гадина, – подумал Андрей, сжимая кулаки. – Маленькая, ядовитая гадина! Чистильщик, сука!»

Он был не прав, без Кирилла ему не выпутаться. Разумом он все понимал, но от одного вида бесстрастного лица этого человека, сухого, выморочного, как бледный сжатый кулак, от бесцветного негромкого голоса, высокомерия, с каким тот держал себя, не унизившись до разборок, Андрея начинало колотить от ненависти. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, которого высекли на глазах всего двора.