Она смотрит на Андрея, ей хочется захохотать и разрыдаться. Боль в сердце, боль в горле, боль в глазах. Четкая ребристая готика интерьера теряет очертания и плывет. Лара всхлипывает, прижимает руку к груди. Мужчина поворачивает голову, смотрит, не узнавая. «Ты?» – спрашивает Лара. Он улыбается, а может, ей это только кажется – в соборе полутемно, и ей непонятно, узнал ли он ее. Он почему-то медлит, смотрит внимательно. Неужели не узнает? Лара краснеет, ее бросает в жар, она уже жалеет, что окликнула его. Андрей вдруг протягивает руку, берет ее ладонь и подносит к губам, отметая все ее сомнения. Она чувствует его теплые губы у себя на ладони. У него горячие сильные пальцы. Он узнал ее…

– Ты? – все еще не верит она. – Как? Откуда?

Он продолжает молчать, он еще не сказал ни слова, не назвал по имени, смотрит с улыбкой, которую она так хорошо помнит, – чуть неровной, такой родной, такой теплой. Лишь кивает в ответ. Ей кажется, она понимает его молчание – какая разница, как, откуда? Разве это так важно? Совсем не важно!

– Это все Святой Стефан! – говорит Лара смеясь, не сводя с него взгляда. На глазах ее слезы. Андрей осторожно вытирает их. Он по-прежнему молчит. – Я думала, никогда тебя больше не увижу. Никогда!

– Никогда – сильное слово, – наконец произносит он.

– Ты… – произносит Лара, не зная, что сказать, не умея выразить то, что чувствует. Когда хочется сказать так много, когда так много было сказано в мыслях раньше, оказывается, на самом деле сказать нечего.

– Ты давно здесь? – спрашивает он.

– Две недели, – отвечает она. – А ты?

Он пожимает плечами:

– Три дня. Тебе здесь нравится?

Она кивает, отмечая краем сознания, что он говорит что-то не то, удивляясь его сдержанности. Или то, что было, лишь ее воображение? Придумала себе любовь… Она готова вернуться в свою улиточью раковину, скукожиться, облиться жаром стыда за свою глупую радость. Он, словно поняв, снова целует ее ладонь и говорит негромко:

– Я рад, что мы снова встретились.

«Но ведь могли и не встретиться, – возражает она ему мысленно, полная горечи. – Это – случайность, из тех, которые случаются раз в жизни… Если бы не эта случайность… ни строчки, ни слова за долгих полтора года…» Она вспоминает, как он ушел тогда… как одевался, спеша, остро взглядывая на нее, боясь разбудить… Сейчас он каменно спокоен, равнодушно любезен, неужели он не чувствует ни малейшей неловкости? Лара делает глубокий вдох, чтобы не расплакаться. Такой глубокий, что начинает кружиться голова. Только бы не расплакаться!

Он, чувствуя, как меняется ее настроение, говорит, наклоняясь:

– Эй, не грусти! Жизнь продолжается. Я действительно рад, что мы встретились. Я часто думал о тебе…

– Правда? – спрашивает она, вспыхивая, сияя глазами.

Он кивает, снова улыбаясь своей неровной улыбкой, берущей за душу.

– Пошли! – говорит и поднимается, не выпуская ее руки. Он прокладывает дорогу через толпы туристов, она покорно идет сзади, спотыкается о какие-то преграды, утыкаясь лицом ему в спину.

На свету она жадно рассматривает его лицо, замечая мельчайшие перемены – морщинка на лбу, которой не было раньше – кажется, не было. Ранняя седина на висках – ее тоже не было, жестковатая твердость в глазах – тоже новая. Исчезла щенячья готовность рассмеяться без причины, от любого пустяка, неровная улыбка, такая знакомая и любимая, тоже словно утратила блеск, кажется невеселой. Ей кажется, он повзрослел…

Андрей Липатов, в свою очередь, рассматривает незнакомую девушку, пытаясь понять, что в ней нашел тот, другой. Младший брат. У него мелькает мысль, что им должны нравиться одни и те же женщины, но это, видимо, не так, он с трудом подавляет улыбку – таинственная незнакомка из церкви, как он насмешливо окрестил ее, ему совсем не нравится. Без блеска, простовата. Что связывает ее с Андреем Калмыковым? Случайное знакомство? Скорее всего… И еще одна мысль – неужели они так похожи? Старик-сторож обознался, что неудивительно – он видел Андрея всего пару минут, но эта? Глазки зажглись, смотрит, как на икону, вот-вот расплачется, голосок дрожит… неспроста! Любовь? Невзыскателен братишка, однако. На ловца и зверь бежит! Снова судьба? А ведь есть кто-то, кто ведет… Есть!

Он молча поглядывал на нее, улыбался в ответ на ее взгляд. Держал за руку. Как же, черт подери, ее зовут? Еще немного, и молчание станет просто идиотским, они не виделись… сколько? год? два? и сказать нечего? Сейчас уляжется восторг по поводу нежданной встречи, и она спросит себя, почему он молчит, как столб.

– Ты свободна вечером? – спросил он.

– Меня ждет подруга, – ответила она не сразу, видимо, начисто забыла о подруге и только теперь возвратилась на землю. Рванулась рукой в сумку: – Я сейчас ей позвоню!

– Не нужно. – Андрей отнял у нее мобильник, рассеянно положил в свой карман. – Я с удовольствием встречусь с твоей подругой. Поужинаем где-нибудь вместе, если хочешь…

Она обрадовалась, запрокинула голову и засмеялась. На горле забилась голубая жилка. Смех был необычный – гортанный, чуть сиплый. Очень белые зубы. Андрей смотрел на нее, стараясь представить их вместе – брата и эту женщину. Не получалось почему-то. Он и сам не понимал, что чувствовал сейчас, но только радостное чувство удачи вдруг исчезло. Он смотрел на ее горло с бьющейся голубой жилкой, и ревность медленно вползала ему в душу. С чего вдруг, спросил он себя. Некрасивая, просто одетая… Чувство было настолько сильным, что он отвел глаза, побоялся, что она заметит. Он казался себе маленьким мальчиком, обиженным, полным зависти и ревности, – все, что было у других, было лучше! Игрушки, книги, внимание Учителя и одобрение Отца, даже взгляд Сторожа на Марию вызывал его бурный протест, и он замахивался на нее кулаком. И эта случайная женщина, скорее всего брошенная его братом, не нужная ему, тем не менее вызывала в Андрее Липатове ревность и растущее бешенство. Что она в нем нашла? Ничтожество, фигляр, клоун! Он вдруг ясно увидел физиономию братца – тот кривлялся и строил рожи, насмехаясь над ним, а Мария, маленькая сучка, смеялась!

Ему захотелось ударить ее, чтобы прекратить дурацкий смех, дернуть за волосы, толкнуть, как когда-то Марию. Но он продолжал улыбаться, и улыбка его казалась приклеенной. Как же ее зовут?

– Ларка! – кинулась к ним черноволосая красавица в шикарном белом костюме. – А я уже беспокоюсь! Телефон оставила на работе, поленилась возвращаться.

«Лара! Ее зовут Лара. Это… Лариса?»

– Риточка, знакомься, это Андрей! – Она произнесла это с восторженной дурацкой гордостью.

– Очень рад, – поклонился он. – Андрей.

Красавица внимательно рассмотрела его, перевела взгляд на радостную Лару, улыбнулась, протянула руку и произнесла низким голосом:

– Рита. – И тут же спросила: – Вы живете в Вене?

«Ну, любопытная Варвара», – подумал Андрей.

– Я тут в командировке, – и внутренне напрягся – сейчас спросит, чем он занимается. Но он ошибся, Рита ни о чем не спросила. – Я старый знакомый Ларочки… – начал Андрей, чувствуя, что сказал что-то не то. Его обычные чутье и изворотливость изменяли ему сегодня. Лара удивленно вскинула бровь. «Что не так?» – дернулся он мысленно. Лара вздохнула, отвела взгляд. – Милые дамы, – бодро произнес Андрей, – а что, если нам поужинать в каком-нибудь уютном месте? Риточка, командуйте!

Черноволосая пожала плечами. «Красивая баба, – подумал Андрей, – но какая-то беспросветная». Он привык нравиться женщинам, заглядывать им в глаза, улыбаться ласково, чувствуя, как искра проскакивает, а тут ничего, пусто… как бревно. Обе они странные, хотя совсем разные…

– Пойдем! – обрадовалась Лара. – Рита, ты тут все знаешь!

– Можно в кафе «Музеум», – сказала Рита. – Это рядом, нам по дороге. Там уютно и очень… – она не закончила фразы, опустила голову.

«Э, да тут разбитое сердце, не иначе, – ухмыльнулся Андрей. – И кафе «Музеум» полно мучительных воспоминаний…»

Пластиковые столики под синим тентом – «уличная» часть заведения – были сплошь заняты. Пришлось идти внутрь. Они вошли, Рита сразу же направилась к камину. «Музеум» был обставлен скупо и просто, с артнувошным акцентом: зеленые стены, красные венские стулья, – такие же были у наших бабушек; серые мраморные столы на единственной чугунного литья ноге, похожие на парковые; у стен, на узкой, тянущейся вдоль всего зала консоли – высокие толстого стекла мозеровские вазы – синяя, желтая, зеленая, – с раскрашенными сухими растениями.

Андрей поглядывал на двух женщин рядом, спрашивая себя, что их может связывать. Утонченная красотка Рита, изящная и нервная как породистая лошадь, мастерски накрашенная, стильно и дорого одетая, и Лара – Золушка в джинсах и кроссовках, с хвостиком недлинных светлых волос на макушке. Одна мрачная и неразговорчивая, другая заторможенная, растерянная, уставилась в тарелку, молчит. От потрясения? От радости? В церкви едва не расплакалась, а здесь… Его чутье ничего ему не подсказывало – он не видел их насквозь. Не видел ничего, кроме одного – что-то он делает не так. Он корчился от непонятного ощущения ошибки и со злобой думал об Андрее Калмыкове, который, видимо, был совсем на него не похож. Ничтожество! Как она вся загорелась, так и вскинулась навстречу, а теперь погасла. Что он сделал не так? Не произнес ритуальных слов, понятных только им двоим? У него не было времени подготовиться… Встреча была неожиданной, она среагировала так, будто увидела человека, которого не ожидала увидеть… никогда. Воскресшего мертвеца. Тогда… что же получается? Получается, братец-кролик бросил ее. Пересидел, отдышался и бросил. Рванул дальше, марафонец. Андрей почувствовал злобное удовлетворение оттого, что тому приходится убегать, скрываться… боится, мозгляк, ну ничего, недолго осталось. Все когда-нибудь кончается.

Красотой эта, однако, не блещет, Дива была поинтересней…

– А вы, Риточка… – неопределенно сказал он.

– Рита искусствовед, работает в музее, – похвасталась Лара.

– Если хотите, приходите ко мне завтра, я покажу вам музей.

– Завтра я занят, к сожалению, – ответил Андрей. – А вот послезавтра с удовольствием. Правда, Ларочка? – Он накрыл ладонью ее руку и почувствовал ее едва уловимое сопротивление. С трудом подавил нарастающее раздражение – что опять не так?

– А вы к нам надолго? – спросила Рита.

– На неделю. Осталось еще два дня. Жаль, что не встретил вас раньше…

– А вы кто? – спросила Рита.

– Я? – Андрей усмехнулся. Интересно, кем назвался его беглый братишка. И сказал наобум: – Программист. – Ухмыльнулся, подумав, что Рита сейчас вспомнит, что у нее барахлит компьютер. Но она промолчала. А Лара спросила:

– Ты хочешь устроиться здесь на работу?

– Здесь? – Андрей рассмеялся. – В этом сонном царстве? Я бы здесь и недели не выдержал. Какой-то заповедник! Здесь у нас семинар.

– Почему заповедник? – серьезно спросила Рита.

– Не знаю, почему. Такое у меня… как это говорят ваши художники? Такое у меня ви́дение! – Он сильно выделил «и», что прозвучало издевкой. – Так я вижу. Брожу здесь три дня, а кажется чуть ли не месяц, уже оскомину набил. Осколок империи, все в прошлом, одни декорации остались, нафталином так и несет.

– Ни мордобоя, ни мата, – подхватила Рита, враждебно глядя на него.

– И это тоже! – рассмеялся он. – Извините, Рита, я человек двадцать первого века, я привык к движению, если хотите, к расталкиванию локтями, темпу, скорости, а здесь… сквозняка не хватает, нулевая динамика. Даже здороваются они странно – «Слава богу!» Так уж все распрекрасно, аж с души воротит, еще раз извините! – В его словах звучала откровенная злоба, он отыгрывался за непонятное их молчание.

Рита не ответила, помрачнела еще больше.

– А мне нравится, – поспешно произнесла Лара. – Здесь покой, люди приветливые, улыбчивые. Цветов много, парки просто замечательные. И цветы все простые вроде настурции и маргариток, анютины глазки… Знаешь, Риточка, я с Андреем тоже познакомилась на выставке цветов. Вы оба для меня связаны с цветами… и ты, и Андрей.

Рита, выказывая слабые признаки заинтересованности, спросила:

– На какой выставке?

– У нас в… – Лара назвала город, и Андрей мысленно поздравил себя с удачей. Ох уж этот город! Неужели беглого братца снова занесло туда? Еще бы узнать, когда…

Лара, казалось, услышала.

– Позапрошлой осенью. Андрей подошел ко мне и спросил про георгины, помнишь, я показывала тебе фотографии? Темно-красные, почти черные… А потом помог отвезти все домой…

Позапрошлая осень? Давненько, однако. Выставка цветов? Черные георгины? Она что, садовод или… как это там называется? Агроном? Вот почему ладони жесткие, и не мажется… И загар! И одета как… садовод!

– Я никогда не видел черных георгинов, – подхватил он. – Был сражен наповал!

– Да, Лара у нас… фантазер, – произнесла Рита странную фразу.

– Фантазер? – повторил Андрей, недоумевая.

– Она выдумывает новые цветы, фантазирует… как художник. Страшно хочу увидеть ее деревенский цех. Знаете, Андрей, у Лары дом в пригороде, ее экспериментальная площадка… Кстати, вот ее дом! – Она порылась в сумочке, достала цветную фотографию, протянула Андрею. – Мечтаю побывать там.

– Конечно знаю, – сказал он, принимая фотографию. – В отличие от вас, я был там. – Ему казалось, он прыгнул в прорубь.

– И я побываю когда-нибудь. Буду сидеть на веранде, пить вино.

– С удовольствием к вам присоединюсь, – подхватил Андрей. – Я люблю цветы и природу… Не умею объяснить словами, я привык больше с цифрами… – Он виновато развел руками и улыбнулся.

У входа вдруг послышались шум, смех, возгласы – в ресторан ввалилась компания с фото– и кинокамерами. Пестро одетые, в шортах, ярких майках и бейсбольных шапочках, громогласные, бесцеремонные, англоязычные… Похоже, американцы. Туристы? Они шумно задвигали стульями, сдвинули три столика вместе, свалили аппаратуру на пол, рухнули на хлипкие венские стулья, захохотали оглушительно.

– Это журналисты, – сказала Рита, глядя на шумную компанию. – Сейчас их здесь полно. Со всего мира, газеты только об этом и пишут.

– О чем? – спросила Лара.

– Поймали какого-то террориста, будет интервью давать. Вот они и слетелись…

Он проводил их домой, попрощался. Рита предложила зайти, но без огонька, ради подруги, скорее всего. Андрей отказался, ему еще коллегу везти куда-то, обещал. Завтра он занят, к сожалению, он здесь все-таки на работе, а послезавтра он и Ларочка…

– Навестим вас, Риточка, в музее, и вы нам расскажете о старой Вене. Лады?

Он даже коснулся губами щеки Лары, почувствовав, как девушка застыла, сделалась как деревянная, не откликнулась…