Глава 10
Я пошел быстрее, но и шаги ускорились. С ребенком на руках скорости не прибавишь. Петрос крепко обхватил меня за шею, вжавшись в плечо.
Из мрака возникла фигура. Силуэт человека, почти такого же высокого, как Симон. Одет он был по-светски.
– Кто вы? – спросил я, отступив назад.
В темноте глаза неизвестного сверкали двумя серебряными звездами.
– Святой отец, – резким голосом сказал он, – что вы здесь делаете?
Его лицо было мне совершенно незнакомо.
– Почему вы преследуете нас? – спросил я.
– Потому что у меня приказ.
Я сделал еще шаг назад. Всего десять футов, и мы окажемся в людном месте.
Незнакомец развел руки и уперся в стены лестничного колодца.
– Отец Андреу? – спросил он.
Петрос съежился. Я не ответил.
Незнакомец полез в карман, и я попятился. Но потом увидел, что на предмете, который он достал, изображены две металлические лавровые ветви вокруг желто-белого флага Ватикана.
Служебный жетон!
– Я ваша охрана, – сказал незнакомец.
– Как давно вы за нами идете? – спросил я.
– С тех пор, как вы покинули «Казу».
– Почему вы не в форме?
– Таков приказ, исходящий от его преосвященства.
Интересно, Лучо так распорядился ради Петроса? Чтобы меньше его пугать?
– Назовите ваше имя, – попросил я.
– Агент Мартелли.
– Агент Мартелли, в следующий раз, когда будете за нами следить, наденьте форму.
– Слушаюсь, святой отец, – ухмыльнулся он.
– Ночью тоже вы нас охраняете?
– В ту смену будет работать кто-то другой, святой отец.
– Кто?
– Я не знаю его имени.
– Передайте ему, чтобы он тоже надел форму.
– Да, святой отец.
Человек ждал, и казалось, будто я тяну время, чтобы не отвечать на его вопрос: почему мы оказались в квартире Уго? Но в этих стенах священники не отчитываются перед полицейскими. Мы с Петросом повернулись и стали спускаться к свету.
В «Казе» мы остановились в люксе на четвертом этаже. Петрос, который раньше никогда не жил в гостинице, спросил: «А где все остальное?» Ни кухни, ни гостиной, ни игрушек. Мальчики из нашего дома рассказывали ему, что гостиницы – настоящий рай. Но это же не рай. Тут же нет телевизора.
Над узкой металлической кроватью висело простое распятие. Паркетный пол, отполированный, как ботинки секретариатского священника, отражал безликие белые стены. Помимо тумбочки у кровати и вешалки, которая больше годилась для одеяния римско-католического священника, чем для любой традиционной одежды, в комнате имелся только радиатор под окном. Правда, окно выходило на маленький внутренний дворик этого здания причудливых очертаний, и под ним стояли керамические ящики для цветов и дерево в кадке, с затейливыми ветвями и острыми листьями, напоминающими зеленые рождественские звезды. В воздухе пахло лавандой.
– Кто этот дядя? – спросил Петрос и вспрыгнул на кровать в ботинках – опробовать единственную подушку.
– Полицейский, – ответил я. – Он следит, чтобы мы были в безопасности.
Не имело смысла дальше скрывать: сопровождать нас станут круглые сутки.
– А здесь нам безопасно? – спросил Петрос, обшаривая внутренности тумбочки.
– В соседнем доме – полицейский участок. Агент Мартелли сторожит в холле. И здесь все стараются получше заботиться о постояльцах. Мы в полной безопасности!
Он нахмурился, увидев в верхнем ящике Библию. То была Вульгата, перевод четвертого века, который римские католики считают эталонным. Написанная на латыни, она предназначалась для людей всех наций, так же как и эта гостиница. Но Петрос вздохнул. Он знал, что евангелисты писали по-гречески, на первом международном языке. Вклад нашего народа всегда недооценивали.
– Позвоню Лео и попрошу принести нам еды, – сказал я; здесь можно побыть в уединении, в отличие от обеденного зала, а вместе с Лео веселее. – Что будешь?
– Пиццу «Маргарита» от Иво, – сказал Петрос.
– Он не продает навынос.
– Тогда все равно, – пожал плечами Петрос.
Оставив его изучать Библию, которую он не мог прочитать, я пошел к небольшому рабочему столу в соседней комнате. Поговорил с Лео, после чего собрался с духом и следующий звонок сделал Симону.
– Алекс? – удивился брат.
– Что случилось с Майклом Блэком? – в лоб спросил я.
– Чего?!
– В кабинете Уго я нашел фотографию. Он еще жив?
– Да. Конечно.
– Что они с ним сделали?
– Алекс, не надо было туда ходить. Тебе необходимо оставаться в безопасности.
– На обратной стороне фотографии написано предостережение. Зачем кто-то отправил Уго предостережение? Из-за выставки?
– Не знаю.
– Он тебе никогда об этом не говорил?
– Нет.
– Симон, я думаю, вчера ночью его не грабили. Мне кажется, все взаимосвязано. То, что произошло с Майклом; то, что произошло с Уго; то, что произошло у нас в квартире. Почему ты не сказал, что на Майкла нападали?
На этот раз его молчание затянулось.
– Вчера вечером в столовой, – продолжил я, – когда я показал тебе мейл от Уго, ты сказал, он вряд ли имел в виду что-то важное.
– Там и не было ничего важного.
– Сим, Уго был в беде. Он боялся.
– Причина, по которой я не сказал тебе о Майкле, – неохотно начал Симон, – состоит в том, что я связан присягой о неразглашении. А то, что случилось в квартире… Я вчера всю ночь напролет думал, но так и не понял. Поэтому прошу тебя, держись от этого подальше. Мне не хочется, чтобы ты ввязывался в такие дела.
Глаза ломило от давления. Я бессознательно теребил бороду.
– Ты знал, что он в беде?
– Алекс, перестань.
Я еле удержался, чтобы не накричать, и дал отбой.
Присяга… Он ничего не сказал из-за присяги!
Разозленный, я набрал главный номер нунциатуры в Турции. Звонок дорогой, но я недолго.
Мне ответила монахиня у коммутатора, и я спросил Майкла Блэка.
– Он в отъезде, – сказала она.
– Я звоню из Ватикана по важному делу. Не могли бы вы дать его мобильный телефон?
Она без колебаний продиктовала мне цифры.
Прежде чем позвонить, я попытался привести в порядок мысли. С последнего разговора с Майклом прошло более десяти лет, и между нами образовалось целое кладбище зарытых топоров войны. Он отвернулся от моего отца после скандала с радиоуглеродной датировкой плащаницы. Еще он донес, что Симон уехал, не взяв на работе отпуска. И все же было время, когда я знал его лучше, чем любого другого священника, за исключением отца. Когда я доверял ему больше, чем всем остальным. Именно о таком Майкле я старался думать, набирая номер.
– Pronto! – ответили на другом конце.
– Это Майкл?
– А кто говорит?
– Алекс Андреу.
Молчание было таким долгим, что я испугался, как бы на этом все не закончилось.
– Майкл, – сказал я, – мне надо с вами кое о чем поговорить. Лично, если возможно. Где вы находитесь?
– Это не ваше дело.
Его голос почти не изменился. Сухой, резкий и нетерпеливый. Но растянутый американский акцент, который когда-то сильно выделялся, сгладили десятилетия практики, отчего стало легче услышать защитную реакцию, спрятанную за грубыми словами. Услышать, как он мучительно пытается сообразить, зачем я звоню.
Я рассказал о фотографии, но он не ответил.
– Прошу вас, – сказал я, – мне необходимо знать, кто на вас напал.
– Не. Ваше. Дело.
Тогда я наконец сообщил ему, что убит человек.
– Какой еще человек?
Говорить об Уго оказалось неожиданно тяжело. Я попытался быть краток – сказал, что он был ватиканским куратором, готовил выставку, которая скоро откроется. Майкл наверняка услышал, как в моем голосе растет взволнованность. Он ждал.
– Он был моим другом, – сказал я.
На какое-то мгновение Майкл смягчился.
– Кто бы это ни сделал, – сказал он, – от души надеюсь, что его поймают. – И снова в его голос вернулась резкость. – Но я не собираюсь рассказывать о случившемся со мной. Вам придется расспросить кого-то другого.
Я не вполне понял, содержится ли в словах намек.
– Я уже спросил у брата, – сообщил я Майклу. – Симон связан присягой не рассказывать об этом.
Майкл насмешливо фыркнул. Видимо, между ними до сих пор сохранилась вражда. Или, может, это остатки более старых разладов. Например, воспоминания о том, как он расстался с моим отцом.
– Прошу вас, – повторил я. – Мне не важно, что случилось до того…
– Вам не важно? – заорал он. – Мне сломали глазницу! Мне пришлось восстанавливать нос!
– Я хотел сказать, не важно, что произошло между вами и Симоном. Или моим отцом. Я только хочу знать, кто это сделал.
– Вы невозможный народ! Я как будто с вашим отцом разговариваю. Вы, греки, – вечные жертвы. Это он разрушил мою карьеру!
«Вы, народ. Вы, греки». Я еле удержался от гневной отповеди.
– Прошу вас, скажите мне, что произошло.
Он тяжело дышал в трубку.
– Не могу. Я тоже связан присягой.
Внутри меня что-то щелкнуло.
– Мой пятилетний сын не может спать в своей постели из-за того, что вы принесли присягу!
Присяги. Лучшие друзья чиновника. Что делает кабинетный епископ, желая скрыть свои ошибки? Приводит священников-подчиненных к присяге, заставляя соблюдать секретность.
– Знаете что? – сказал я. – Забудьте. Хорошего отпуска.
Я уже положил палец на кнопку, чтобы закончить разговор, когда Майкл закричал:
– Ты, урод, да меня мой нунций уже замордовал, за то что я не могу ответить на его вопросы! Только тебя еще не хватало! Если хотите знать, что произошло, пойдите и спросите у его святейшества!
– У его святейшества? – осекся я.
– Да. Это он приказал.
Майкл огорошил меня. Так вот почему Симон мне ничего не рассказал. Есть присяга и присяга.
Но меня грызло неприятное чувство. Какие могут быть причины у Иоанна Павла замалчивать подобные события?!
– Майкл, я…
Но не успел я договорить, как телефон замолчал.
Через мгновение в дверь постучали. На пороге стоял Лео с корзиной еды.
– Что это там за тип? – тихо спросил с порога, кивнув в сторону агента Мартелли, который ошивался на площадке в нескольких футах от двери.
– Группа личной охраны, приставленная к нам моим дядюшкой.
Лео хотел отпустить какое-то пренебрежительное замечание (швейцарская гвардия и жандармы – старые соперники), но придержал язык. Вместо этого он вытащил из корзины глиняное блюдо и сказал:
– От жены.
Я думал, он прихватит еду снизу, из ресторана, а София сама приготовила нам обед.
– Как держится маленький Пи? – спросил Лео.
– Боится.
– До сих пор? Я думал, дети быстро восстанавливаются.
Да, отцовство сулило ему еще много сюрпризов.
Я принес еду Петросу в спальню и обнаружил, что сын заснул. Осенние дни были теплыми, но я все же натянул на него одеяло и закрыл деревянные ставни. В комнате воцарился полумрак, почти темнота.
– Пошли, – прошептал Лео, протягивая мне тарелку. – Там поговорим.
Но только мы сели, как затрезвонил мой мобильный. На том конце раздался знакомый грубый голос.
– Алекс, это опять Майкл. Я размышлял о том, что вы сказали.
Его голос звучал по-другому. Более нервно.
– Я не знал, что у вас ребенок, – продолжал он. – Есть вещи, которые вам нужно услышать.
– Расскажите.
– Идите к телефону-автомату за городскими стенами, около вокзала.
– Мы в безопасности. Это мой мобильный.
В нашей стране царит неистовый страх, что телефонные линии прослушиваются. Некоторые люди из секретариата вообще не пользуются телефонами – только назначают по ним личные встречи.
– Я не доверяю вашим представлениям о безопасности, – сказал Майкл. – Идите к будке на виа делла Стационе Ватикана. Она стоит около рекламного щита рядом с заправкой. Позвоню вам туда через двадцать минут.
Место, которое он описывал, находилось сразу за «Казой». Я мог там оказаться не через двадцать, а через пять минут. Повернувшись к Лео, я беззвучно спросил: «Можешь немного побыть с Петросом?»
Он кивнул, и я ответил в трубку:
– Отлично, буду ждать.
Заправка оказалась развалюхой с разрисованными граффити стенами и металлическими решетками в оконных проемах. На рекламном щите женщина с грудями, как два футбольных мяча, рекламировала телефонные услуги. Мусорный бак глазел на нее с другой стороны улицы из-под полуприкрытых век. Отсюда я мог разглядеть над ватиканской стеной задний фасад «Казы» и возвышающийся над ним купол собора Святого Петра. Но мой взгляд остановился не на них, а на уходящих вдаль железнодорожных рельсах.
Мы с Симоном любили смотреть, как на вокзал Ватикана прибывают и отправляются товарные поезда. Вместо вагонов с углем или зерном они везли деловые костюмы для нашего супермаркета, или мрамор для строительных проектов Лучо, или вакцины для миссионеров в далеких странах. Когда мне было двенадцать, Гвидо Канали попытался украсть из вагона коробку наручных часов и в конце концов опрокинул на себя два ряда ящиков. На ящиках было написано: «Только для его высокопреосвященства», и поэтому мальчишки не хотели их касаться, даже ради того, чтобы освободить Гвидо. Только Симон стащил их, по сто фунтов каждый. Красные апельсины – вот что оказалось на платформе. Красные апельсины, разбитые, как пасхальные яйца. Апельсины, которые прислал Иоанну Павлу монастырь на Сицилии. Вот из-за чего чуть не погиб Гвидо.
Неужели Симон из той ночи жил сейчас только в моей памяти? Неужели секретариат выдрессировал его так, что прошлый Симон исчез? Присяга – весомая вещь для любого католика; по церковному праву за нарушение присяги могут последовать наказания. Но даже у Майкла Блэка есть сердце, способное сделать исключение.
Майкл – Иуда нашей семьи. По крайней мере, в глазах Симона. Шестнадцать лет назад Майкл с моим отцом поехал в Турин на оглашение результатов радиоуглеродной датировки плащаницы. Отец уехал из Турина разбитым. Восемь недель спустя он умер, но до этого Майкл ушел с работы и написал моей семье письмо, где говорилось, что наша идея объединения церквей – смехотворна. Православные ждут от нас лишь поводов для подогрева древней ненависти, новых причин для обвинения нас во всех грехах. Майкл спрашивал, почему мой отец ратует за объединение с тремястами миллионами православных, когда они считают восточных католиков еретиками и предателями (многие из нас живут в православных странах, составляя религиозное меньшинство). Вскоре после этого Майкл нашел новую работу при новом втором лице в Ватикане: кардинале Бойя.
Бойя тогда только начинал препятствовать контактам Иоанна Павла с православными, и Майкл вписывался в его планы в качестве «квазимодо»: священника, которого отправляют пугать местных жителей, создавать уродливый, искаженный образ церкви и разрушать механизм дипломатии. «Квазимодо» – клапан, через который выпускается недовольство чиновничества в стране, где никто не может открыто бросить вызов папе.
Майкл ввязывался в словесные перебранки с православными епископами, бросал публичные оскорбления, преуспел в искусстве скандальных интервью. Для Симона это выглядело величайшим предательством. Мой брат никак не мог смириться с тем, что вера порой допускает резкую смену убеждений и человек, отвернувшись от некой идеи, часто раскаивается в своей к ней приверженности, а потом и вовсе становится ярым ее противником. «Изыди, Сатана».
Я помнил Майкла другим. В мире чопорных католических священников в сутанах он был молодым американцем в пасторской рубашке с короткими рукавами и дешевеньким воротником. Носил электронные часы и высокие найковские кроссовки благопристойного черного цвета. За два года до фиаско радиоуглеродного анализа он привел меня и Симона к Испанской лестнице на открытие первого в Риме «Макдональдса». Шо кировал итальянцев тем, что пил за завтраком кока-колу. Пока я не встретил Майкла, я не понимал, что можно успешно отличаться от остальных. Благополучно оставаться чужим. Печально думать, что секретариат взял этого восхитительного голема и превратил в нечто еще худшее, чем обыкновенный чиновник. На дне печали моего отца я всегда чувствовал никем не разделяемую убежденность, что в один прекрасный день мир изменится. Пойдет на компромиссы. Я не знаю, почему у Майкла случился переворот в убеждениях, но подозреваю, что причиной такой перемены мог оказаться отец, заразивший его чрезмерным оптимизмом. За греком стоят двадцать пять веков тра гической истории, которые не дают его мечтам разыграться, но нет ничего опаснее, чем дать надежду американцу.
Зазвонил телефон, я повернулся и схватил трубку. Только в эту секунду я заметил, что на соседнем углу стоит мужчина и наблюдает за мной.
Я шагнул назад. Но человек поднял руку.
Агент Мартелли. Я даже не заметил, что он шел за мной от самой «Казы». Майкл прав. Моя безопасность на самом деле недостаточно безопасна.
Я снял трубку.
– Майкл?
– Вы один?
Я не знал, что ответить.
– Да.
– Прежде чем мы начнем разговор, должен сказать вам откровенно. Если вы кому-либо расскажете, что я с вами разговаривал, эти люди снова меня найдут.
Я вспомнил фотографию из квартиры Уго.
– Понимаю. Я лишь хочу безопасности для сына.
Он понизил голос и глубоко вздохнул в трубку.
– Трудно поверить, что у вас уже собственный ребенок. Когда я начал работать с вашим отцом, вам было семь лет.
Не «с», подумал я. «У». Но в его словах было что-то трогательное. Когда отец впервые привел его домой, познакомить с нами, Майкл принес мне подарок, Библию с оттиском моего имени. Он ошибочно полагал, что греческие католики принимают первое причастие в семилетнем возрасте, как и римские.
– Вы назвали сына в честь отца? – спросил он.
– Нет, в честь Симона.
Вся теплота враз пропала.
– Итак, к делу, – сказал он. – Я хотел сообщить вам, что встречался с этим куратором. С тем, которого убили.
Такого я не ожидал.
– С Уго?
– Он приходил к вашему брату в нунциатуру. Я с ним разговаривал всего один или два раза, но люди, которые сломали мне нос, считали, что я его знаю. Угрожали мне. Хотели знать, над чем он работает.
– Это… невозможно!
Наступила колючая тишина, словно Майкл принял мое замечание за насмешку.
– Что они вам сказали? – спросил я.
– Что он работает над выставкой, посвященной Святой плащанице. Это правда?
– Правда.
Майкл умолк. Может быть, он удивился, что плащаницу, после стольких лет молчания, вновь вытаскивают на свет. Или может быть, как все, кто читал этим летом газеты, он полагал, что выставка Уго связана с Диатессароном.
– Что они еще говорили?
– Что Ногара скрывает нечто найденное им и они хотят знать, что именно.
– Он ничего не скрывал. Что вы им сказали?
– Велел спросить вашего брата. Он тот человек, который наверняка знает ответ.
Я стиснул зубы.
– Вы рассказали им о Симоне?
– Они же с Ногарой были закадычные друзья.
– Майкл, я сам работал с Уго. Симон ничего не знает. Кто эти люди, которые с вами так поступили?
– Священники.
– Священники?!
Я и подумать не мог, что на подобное способен священнослужитель.
– Римляне, – сказал он, – не «бороды». Я предвосхищаю ваш следующий вопрос. Должно быть, следили за мной от самой нунциатуры.
Все утекало сквозь пальцы. Мотив, который я пытался воссоздать. Объяснение происшествия в Кастель-Гандольфо. Даже в Риме мало кто знал, что затевает Уго. Как такое могло произойти между священниками за тысячу миль отсюда?
– Поймали кого-нибудь? – спросил я.
– Секретариат начал расследование, но оно зашло в тупик.
Я предполагал, что взлом и убийство, если они связаны между собой, – дело рук одного человека. Теперь же видел, что здесь сообща работали два человека, а возможно, и больше. На это указывали факты, слишком мало времени прошло между происшествиями.
– Откуда они узнали, где вас найти? – спросил я.
Майкл задумался.
– Возможно, оттуда же, где и про вас. Угрожали кому-то, пока тот не сказал, где искать.
– Что вы имеете в виду?
– Мне кажется, вы поняли, – еще более колко сказал он.
По спине пробежал холодок.
– Это вы сказали им, где я живу?!
– Алекс, послушайте…
– Моего сына могли убить!
– Меня тоже могли убить! – прорычал он.
– И поэтому вы позволили им выследить Симона? И даже сказали, где его найти?
– Черта с два! Они уже все знали про вашего брата. На след Ногары они вышли главным образом через воскресные поездки Симона.
Меня замутило. Становилось понятно, почему Майкл перезвонил мне, хотя сам же и прервал первый разговор. Чувствовал свою вину. Это он доложил, что Симон отсутствует на рабо те. И он оставил бумажный след, по которому мог пройти любой.
– Не впутывайте Симона, – сказал я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. Отец всегда говорил, что Майкл подвержен резким перепадам настроения. – Он всего лишь помогал Уго.
Кажется, Майклу не приходило в голову, что он сам навлек на себя неприятности. Сдав Симона, он превратил себя в отправную точку для любого, кто пытался выследить Уго.
– Помогал Ногаре? – вскричал Майкл. – Это вам Симон сказал? – Он презрительно рассмеялся. – Этот парень просто профи. Его ждет неплохое будущее. Алекс, ваш брат лжет вам. Всем лжет. Он был на подхвате – всего лишь приглашал в Италию на выставку плащаницы своих восточных друзей.
Такого я не ожидал.
– Это неправда. С чего вы взяли?
– Послушайте, – кашлянул Майкл. – Я и так сказал больше, чем хотел. Идите и поговорите с братом. Пусть теперь он ответит на ваши вопросы.
Я был слишком взволнован, чтобы возразить.
– И еще, – прибавил он, – берегите сына. У меня такое впечатление, что эти люди не остановятся, пока не получат что хотят.
– Хорошо, – пообещал я. – Спасибо. За то, что перезвонили.
– Ну… да… У вас есть мой номер?
– Есть.
– Если Симон вам что-нибудь расскажет, отправьте мне пару слов. Он мне тоже задолжал кое-какие ответы.
Я ничего не сказал.
– Да, и звоните, если вам что-то понадобится.
Похоже, он искренне считал, что на Симона положиться нельзя.
– Майкл, с нами все будет в порядке.
– Да, – сказал он. – Я тоже на это надеюсь.
