Глава 8

Вскоре после обеда в квартире Уго я помог ему проникнуть в Ватиканскую библиотеку и взглянуть на Диатессарон.

– Приходите ко мне в четыре тридцать, – сказал он. – И прихватите пару перчаток.

В условленное время я ждал у дверей его квартиры. Уго объявился через четверть часа. В руках он держал два пластиковых пакета из «Анноны», супермаркета в Ватикане. В одном пакете безошибочно угадывались очертания бутылки с алкоголем.

– Нервы успокоить, – пояснил он, подмигнув.

Но лоб у него был влажным, а глаза – тревожными.

Едва мы вошли, он принялся рюмка за рюмкой поглощать граппу «Юлия».

– Скажите мне вот что, – начал он. – Вы знаете, куда идти там внизу?

«Там внизу» – это в библиотеке под его квартирой.

– Откуда? – раздраженно ответил я.

У меня сложилось впечатление, что он все это уже проделывал и я просто пойду за ним следом. Да ведь только для прохода через главную дверь нашей библиотеки требуется подать заявление с рекомендациями официальных ученых! Чтобы увидеть книгу, необходимо заполнить бумаги. Чтобы ее вынес ли в зал, нужен сотрудник библиотеки, поскольку ни одному читателю не разрешается входить в книгохранилище.

– Если мы уже знаем, где хранится манускрипт, почему нельзя просто снять его с полки и почитать? – спросил я.

Во втором пакете из супермаркета обнаружилась целая коллекция разнообразной экипировки. Два карманных фонарика, походный фонарь, упаковка медицинских перчаток, буханка хлеба, пакетик кедровых орехов, тапочки, блокнот и какой-то диск размером с детскую теннисную ракетку. Все это он принялся укладывать в спортивную сумку.

– Конечно же, мы можем снять ее с полки, – сказал он. – Это-то не проблема.

Он глянул на часы.

– А теперь поживее, отец Алекс. Нам надо поторопиться.

– С этим мы мимо охраны не пройдем, – указал я на сумку.

– Пусть это вас не тревожит, – усмехнулся он. – На втором этаже проходит труба парового отопления. Ею уже много лет не пользуются.

Я непонимающе уставился на него.

Уго хохотнул и стиснул мне руку.

– Шучу, шучу! Перестаньте переживать и пойдем.

У него был друг «на той стороне». Старый французский священник, чей кабинет ютился в заброшенном углу здания. Библиотека закрывалась через десять минут, но Уго жил так близко, что до друга мы добрались за две.

Перед кабинетом Уго остановил меня и сказал:

– Постойте тут.

Он вошел один, но дверь за собой закрыл неплотно.

– Уголино, – услышал я тревожный голос с французским акцентом, – они про тебя узнали!

– Сомнительно, – ответил Уго.

– Сегодня охрана ходила по кабинетам и предупреждала нас, чтобы мы сообщали обо всех посторонних.

Уго не ответил.

– Священник, который приходил с ними, знал твое имя, – продолжал голос.

Уго кашлянул.

– Новую систему еще тестируют?

– Да.

– Значит, дверь по-прежнему открыта?

– Открыта. Но одному тебе вниз уже ходить не стоит.

– Согласен. – Уго подошел к двери и впустил меня. – Знакомьтесь, отец Александр Андреу. Сегодня он пойдет вместе со мной.

Француз оказался пожилым благообразным священником. Торчащая, как ершик, борода почти скрыла удивленно разинутый при моем появлении рот.

– Но, Уголино… – начал он.

Уго забрал с вешалки шляпу и зонт своего друга.

– Ты зря сотрясаешь воздух. А они заметят, если ты не уйдешь в обычное время. Завтра поговорим.

Священник опустил жалюзи на застекленной двери кабинета.

– Это неразумно. В этих залах каждый звук разносится дале ко. А раз с тобой… он, вы наверняка будете разговаривать. И привлекать внимание.

Но Уго лишь подтолкнул священника к выходу. Часы над дверью показывали двенадцать минут шестого. Ученые в читальных залах уже убрали блокноты и ноутбуки. Сейчас они пойдут к столу библиотекаря за ключами от ящичков камеры хранения и через несколько минут покинут библиотеку. После этого станет сложно объяснить, почему мы с Уго здесь околачиваемся.

– О чем он вас предостерегал? – спросил я, когда Уго закрыл дверь.

Он выглянул через планки жалюзи.

– Так, ничего.

– Тогда почему выглядываете в коридор?

– Сокрушаюсь, что ваш дядя не нанял еще нескольких кураторш, похожих на синьорину де Сантис из соседнего кабинета!

Я прислонился к стене. Уго последовал моему примеру, доставая из сумки буханку хлеба.

– Как вы понимаете, о том, что сегодня увидите, никому рассказывать нельзя. Даже вашим ученикам, – невесело улыбнулся он.

Под дверью угасала полоска света, льющегося из коридора.

– Я это делаю не для моих учеников, – сказал я.

– Отец Симон рассказывал, что отец учил вас обоих читать Новый Завет на греческом.

Я кивнул.

– И вы оказались прилежным учеником, а он отставал.

– В семинарии Евангелия были моей любимой темой.

Любого преподавателя Евангелия – даже того, кто учит министрантов в предсеминарии, как я, – переполняет восторг от осознания того, что наше понимание Библии несовершенно. Что более старые, лучше сохранившиеся, более полные списки Евангелий еще ждут своего открытия. Сегодня мне выпадала возможность подержать в руках один такой список, пока его не заперли под замок вместе с остальными.

Уго протер очки носовым платком и пристально посмотрел на меня удивительно светлыми глазами.

– А вы сказали отцу Симону, что мы делаем сегодня вечером?

– Нет. Я уже пару дней никак не могу с ним связаться.

– И я не могу, – вздохнул он. – Ваш брат порой исчезает. Приятно слышать, что это не связано со мной лично.

Он глянул на часы и встал.

– Прежде чем мы пойдем, вам нужно кое-что узнать. Нам нельзя оставлять следов, потому что меня, похоже, кто-то преследует.

– Кто? – спросил я, припомнив его разговор с французским священником.

– Не знаю. Но надеюсь, после сегодняшнего вечера новых возможностей ему не представится.

Уго снял ботинки и переоделся в тапочки из спортивной сумки.

– Просто следуйте за мной. Идем вниз.

В залах было темно, но Уго знал дорогу. Что удивительно – для человека его габаритов он двигался беззвучно, даже когда мы вошли в первый гигантский коридор книгохранилища.

Я ожидал увидеть старые деревянные шкафы, высоко вздымающиеся к украшенным фресками аркам. Вместо этого мы оказались в низких технических туннелях, длинных, как океанские лайнеры, и опутанных венами электропроводки. Мои ботинки стучали по холодным металлическим настилам, и эхо разносилось по коридорам. Мне пришлось пригибаться, чтобы не биться головой о лампочки в проволочной сетке. Уго двигался проворно, словно выпивка лишь помогла ему размяться.

Теперь стальные стеллажи шли со всех сторон – слева и справа, вверху и внизу – ярус за ярусом, соединенные между собой площадками, к которым поднимались узкие лестницы. Уго полагался на свет прихваченного им фонарика – лампочки на потолке включались по таймеру. Мы шли и шли. Наконец коридор вывел нас к лифту.

– Куда он идет? – спросил я.

Мой голос, как и предупреждал французский священник, отскакивал от мраморных полов, прорезая мягкую тишину.

– На самый низ, – прошептал Уго.

Двери закрылись за нами, и в кабине сразу стало темно. Луч фонарика Уго устремился к пульту. Не успел я прочитать надписи, как Уго уже отправил нас в путь. Лифт начал неспешный спуск.

Когда двери вновь открылись, мы увидели кремового цвета стены и флуоресцентный свет. Здесь не было полок, только иногда попадались на глаза распятие или икона, висящие на стенах вперемешку с пожарными датчиками и коробами аварийного освещения. Повсюду витал незнакомый, химический запах нового.

– Мы под землей? – шепотом спросил я.

Уго кивнул и повел меня вперед, бормоча:

– Сейчас посмотрим, прав ли он.

Завернув за угол, мы подошли к огромной двери, целиком отлитой из стали. Рядом на стене был вмонтирован пульт.

Но вместо того чтобы ввести пароль, Уго сунул пальцы за край двери и потянул, отклонившись назад.

Стальная плита тихо отворилась. За ней лежала тьма.

– Превосходно! – вполголоса проговорил Уго.

Потом обернулся и сказал мне:

– Не трогайте ничего, пока я не объясню, почему эту дверь оставили незапертой.

Он сунул руку внутрь и повернул таймер, управляющий включением лампочек. Когда они зажглись, у меня подкосились ноги.

Двадцать лет назад Иоанн Павел начал новый проект. У Ватиканской библиотеки кончились площади хранения, и поэтому в небольшом дворике к северу от книгохранилища, где в войну сотрудники выращивали овощи и где дядя Лучо теперь держал кафе, чтобы выжать денег из приходящих в библиотеку ученых, Иоанн Павел вырыл яму. В нее залил фундамент бомбоустойчивого бетонного убежища, предназначенного для самых ценных коллекций. И сегодня ученые, попивая кофе в кафе Лучо, стоят на тонком слое дерна, который скрывает защищенную стальной плитой крипту с сокровищами Иоанна Павла.

Ребенком я воображал себе это место. В моих фантазиях оно представлялось просторным, как банковское хранилище. Помещение, которое открылось сейчас передо мной, оказалось размером с небольшой аэродром. Основной проход был в половину длины футбольного поля, а в боковых легко бы разместились туристические автобусы.

– Вы видите перед собой величайшую в мире коллекцию манускриптов, – прошептал Уго.

На земле существует два вида книг. Со времен Гуттенберга печатные книги размножались миллионами, их конвейером производили машины, вытесняя более древнюю разновидность книг – рукописи. Неграмотный бизнесмен эпохи Возрождения с печатным прессом мог отштамповать десять книг быстрее, чем бригада образованных монахов выпишет от руки одну-единственную страницу рукописи. Если учесть, как мало было изготовлено манускриптов и какому обращению они подвергались в течение веков, чудо, что хоть какие-то из них уцелели. Но с тех пор как изобрели книги, им сопутствовал могущественный друг: христианская церковь, которая их делала, и папа в Риме, который их собирал. Из всех великих библиотек в истории человечества до наших дней уцелела лишь одна. И по милости Божией в ее сердце я сейчас вступал.

– Возьмите. – Уго протянул мне второй фонарик. – По таймеру свет будет гореть всего двадцать минут. Теперь давайте покажу, что нас ожидает.

Он выставил у себя на электронных часах обратный отсчет, запустил его, потом достал из сумки таинственный плоский предмет. Теперь я смог разглядеть его получше: монитор, соединенный с металлическим диском, похожим на спираль нагревателя духовки. Уго включил аппарат, и по экрану побежали красные буквы.

– Здесь устанавливают новую систему учета, – пояснил он, – чтобы не приходилось каждый год на месяц закрывать библиотеку на ручную инвентаризацию. Вы знаете, что это?

Прибор походил на помесь телевизионной антенны и сушилки для полотенец.

– Это сканер радиочастотных меток, – сказал Уго. – В переплетах манускриптов установлены ярлычки, а сканер может дистанционно считать зараз пятьдесят ярлычков.

Он провел меня мимо первого стеллажа, демонстрируя, как работает устройство. Строки текста бежали вниз по экрану быстрее, чем я успевал их прочесть. Шифры. Названия. Авторы.

– Даже с этой волшебной палочкой, – сказал он, – мне потребовалось две недели, прежде чем я понял, что манускрипт должен находиться здесь, внизу. Две недели – и немного удачи.

Уго кивнул на белую пластмассовую коробку, установленную на потолке.

– Там – стационарные сканеры. По какой-то причине они нарушают работу системы безопасности, поэтому стальная дверь должна оставаться открытой, пока дефект не устранят.

Он перевел взгляд на меня.

– Для нас это хорошая новость. А плохая – в том, что из-за этой техники стальная дверь больше нас не защищает. В мой первый визит в подвал я совершил ошибку – перенес книгу через проход на другую полку. Сканеры засекли ее движение. Через пять минут здесь была охрана.

– И что вы сделали?

– Спрятался и молился. К счастью, охрана решила, что просто сломалась система. С того дня я следую двум правилам. Первое: читаю на месте. И второе: надеваю вот это.

Он достал из сумки пару латексных перчаток.

– Чтобы не оставлять отпечатков? – спросил я.

– Не тех, о которых вы подумали, – сверкнул он глазами. – А сейчас следуйте за мной.

По мере того как мы двигались вдоль стеллажей, Уго становился сосредоточеннее. Поставив сумку в конце прохода, он выкопал из нее банку со спиртовыми тампонами, протер руки и лишь после этого надел перчатки.

– Это он? – спросил я, видя, что пульт начал фиксировать массив книг на древнесирийском – языке Эдессы периода Диатессарона. Языке, ближайшем к арамейскому Иисуса.

Но Уго покачал головой и пошел глубже по проходу.

– Вот! – сказал он.

На экране появилась странная запись. Вместо шифра значилось латинское слово «CORRUPTAE».

«Повреждено».

– Эта полка – недоработка реставрационной мастерской, – сказал Уго и обвел рукой стеллаж, в котором полок было больше сотни. – Там, похоже, даже не знают, что он здесь.

– Как вы нашли нужный манускрипт?

Уго не умел читать по-гречески, а люди со знанием древнесирийского встречались и того реже.

– Отец Алекс, я приходил сюда каждую ночь после возвращения из Турции. Спал только днем. То, что вы здесь видите, стало моей жизнью. Я вот настолько, – он сложил пальцы щепоткой, – от доказательства, что плащаница во втором веке находилась в Эдессе. Если бы потребовалось, я бы вручную просмотрел каждый манускрипт в этом дворце.

Он усмехнулся.

– К счастью, все манускрипты на этой полке по-прежнему имеют индексы старой системы учета – написанные на превосходной латыни.

Прищурившись, он вгляделся в полки и провел пальцем по воздуху, в волоске от корешков. Добравшись до нужной книги, Уго склонил голову и оглянулся на ближайший настенный сканер, оценивая его чувствительность к движению. И наконец сказал:

– Наденьте перчатки.

Трепет, охвативший меня после этих слов, был сильнее, чем я ожидал.

– Прежде чем надену, можно дотронуться до него? – попросил я. – Всего на секунду. Я очень осторожно.

Вместо ответа Уго отработанным движением вынул том с полки, открыл позолоченную кожаную обложку – и оттуда выскользнуло что-то покореженное и неприятное на вид. Не больше футляра для колье, со ржавыми царапинами, сеткой покрывшими черную помятую поверхность. Не снимая оригинального переплета, библиотекари надели на книгу обложку папской библиотеки.

– Вам нужно кое-что узнать, – сказал Уго, – прежде чем дотронетесь до него. То, до чего я докопался только после того, как обнаружил книгу. Триста лет назад папа отправил целую армию священников на поиски самых древних манускриптов в мире. Один священник наткнулся на библиотеку в пустынях Нитрийского Египта, в монастыре сирийцев, где в девятом веке нашей эры один аббат собрал коллекцию текстов. Даже во времена аббата эти тексты были очень старыми. Сегодня это самые древние из существующих и известных нам книг. Внутри каждой аббат напечатал предостережение: «Тот, кто увезет книги из монастыря, будет проклят Богом». Священник, которого звали Ассемани, не обратил внимания на предостережение, и на обратном пути в Рим его лодка перевернулась на Ниле. Один монах утонул. Ассемани заплатил людям, чтобы они достали со дна манускрипты, но книги повредила вода, и их пришлось реставрировать, и это одна из причин, по которой книга оказалась на забытой полке. Вторая причина – в том, что двоюродный брат Ассемани, попытавшийся составить каталог манускриптов, умер, не закончив работы. Дело продолжил третий Ассемани, и в его доме рядом с библиотекой случился пожар. Сгорел весь каталог, и никто его так и не закончил. Вот почему не существует списка этих манускриптов, и, судя по всему, никто не знает, что они здесь.

– Уго, – сказал я, – почему вы мне это рассказываете?

– Потому что я хотя и считаю себя выше суеверий и расцениваю находку как удачу, вашу судьбу вы вправе выбирать сами.

– Не смешите меня!

Я преподавал Евангелие по современным методам. Методам научного, рационального прочтения Библии. Поэтому не колебался ни секунды.

Уго переложил древний том так, чтобы он лежал на ладони одной его руки, а вторую продемонстрировал мне. Там, где книга соприкасалась с перчаткой, латекс стал ржаво-коричневым.

– Обложка оставляет почти не стираемые пятна, – сказал он. – Мне потребовалось несколько дней, чтобы соскрести их с кожи. Пожалуйста, наденьте перчатки.

Он дождался, пока я исполнил указание, затем бережно, как врач, что положил Петроса мне в руки, передал текст.

Раньше я никогда не видел, чтобы книги делались подобным образом. Как доисторическое существо, найденное на дне моря, она лишь слабо напоминала своих современных сородичей. Обложка книги была сделана из листа кожи, висевшего, будто клапан сумки, предназначался он для того, чтобы оборачиваться вокруг страниц несколько раз, для сохранности. С него свисал кожаный хвостик, похожий на пояс, который петлей обхватывал книгу и удерживал ее закрытой.

Я развязал ремешок, осторожно, словно разбирая волоски на голове младенца. Внутри страницы были серыми и мягкими. Текучие буквы – выписаны длинными гладкими штрихами, без скругленных концов: сирийский! Рядом с ними прямо на странице красовался латинский шифр, вписанный давно умершим ватиканским библиотекарем.

«Ранее – Книга VIII из Нитрийской сирийской коллекции».

А дальше, очень отчетливо:

«Евангельская гармония Татиана (Диатессарон)».

По мне пробежала дрожь. У меня в руках лежало творение, созданное одним из столпов раннего христианства. Каноническое жизнеописание Иисуса из Назарета в одной книге. Матфей, Марк, Лука и Иоанн, соединенные вместе в виде обобщенного Евангелия древней сирийской церкви.

Здесь, внизу, не было никаких звуков, кроме назойливого гудения из воздуховода на потолке, продуваемого далекими механическими легкими. Но в ушах у меня громко стучала кровь.

– Крашеный сафьян, основа из папируса, – нервно и еле слышно сказал Уго. – Страницы – из пергамента.

Каким-то неизвестным мне инструментом он перевернул первую страницу.

Я ахнул. Внутри все так размыла вода, что текст не читался. Но на следующей странице пятна уменьшились. А на третьей уже получалось разобрать буквы.

– Вы правы, – прошептал я. – Это двуязычная книга.

На странице было две колонки: левая – на сирийском, правая – на греческом. И на этот раз, когда Уго перевернул лист, над текстом словно рассеялся туман повреждений, скрывавших смысл. Там, заглавными буками без пробелов, была написана строчка по-гречески, в которой я узнал слова:

– «Был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии», – сказал я. – Это Лука.

Уго глянул на меня, потом снова на страницу. Его глаза тоже загорелись.

– Но посмотрите на следующую строку! – воскликнул я. – «Он объявил, и не отрекся, и объявил, что я не Христос». Этот стих есть только в Евангелии от Иоанна.

Уго порылся в карманах, но не нашел искомого. Он ринулся обратно к сумке и, отдуваясь, вытащил блокнот.

– Отец Алекс, – сказал Уго, – вот список. Это упоминания плащаницы, которые нам необходимо проверить. Первое – Матфей 27: 59. Параллельные стихи – Марк…

Но не успел я тщательно просмотреть страницы, он нахмурился и застыл. Потом уставился на сканер.

– Что случилось?

Уго склонил голову и прислушался. Где-то вдалеке слышался тихий-тихий звук.

Но Уго покачал головой и сказал:

– Это воздух. Продолжайте.

Я удивлялся, как он может ограничиваться коротким списком стихов – и вообще темой плащаницы, – когда перед нами лежало целое Евангелие. Я бы остался здесь на месяц, на год, пока не выучился бы сирийскому настолько, чтобы прочитать обе колонки, каждое слово.

Но лицо Уго стало сосредоточенным и напряженным. Исчезли все следы добродушной веселости.

– Читайте, святой отец, – сказал он. – Прошу вас.

В списке было восемь стихов. Я знал их наизусть. Каждое Евангелие – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна – говорит, что мертвое тело Иисуса после распятия завернули в льняную ткань. Два Евангелия – от Луки и Иоанна – также упоминают, что апостолы вернулись после Воскресения и увидели в пустой гробнице одно лишь полотно. Но Диатессарон, соединяя Евангелия в единую историю, выделил из всех этих упоминаний всего два момента: похороны и вскрытие гробницы.

– Уго, есть проблема, – сказал я, найдя первую цитату. – Здесь слишком много гнили. Не могу понять некоторые слова.

Мутные черные пятна испещрили страницу, отчего слова стали неразборчивы. Я читал о манускриптах, уничтоженных плесенью, но сам такого никогда не видел.

Уго собрался с духом. Потом, стараясь, насколько возможно, сохранять спокойствие, произнес:

– Хорошо, соскребите ее.

Я изумленно уставился на него.

– Не могу. Это повредит страницу!

Уго потянулся к книге.

– Тогда покажите мне слово, я сам это сделаю.

Я отодвинул от него манускрипт.

Уго закипал от гнева.

– Святой отец, вы знаете, насколько важно это слово.

– Какое?

Он прикрыл глаза и взял себя в руки.

– Три Евангелия говорят, что Иисуса похоронили в льняном полотне. Единственное число. Но Иоанн говорит: «обвили пеленами». Множественное.

– Не понимаю.

– Единственное число означает, что у нас похоронный саван, – принялся втолковывать он, недоумевая, что здесь может быть непонятного. – Множественное число означает, что у нас нечто иное. Если Иоанн прав, то все это – крупная ошибка, правильно? Человек, который написал Диатессарон, должен был выбирать. И если он на самом деле видел плащаницу в Эдессе, он бы выбрал «полотно», единственное число.

Этот внезапный напор меня напугал.

– По вашим словам, мы шли сюда доказать, что плащаница была в Эдессе, когда писался Диатессарон.

Он потряс в воздухе листочком со стихами из Библии.

– Восемь упоминаний плащаницы. Восемь! Четыре у Марка, Матфея и Луки. Четыре у Иоанна. – Он указал на манускрипт. – Парню, который написал эту книгу…

– Татиану.

– …пришлось принимать решение. Он не мог использовать оба слова сразу, и какое он выбрал? Здесь-то и начинается самая битва, святой отец. Так что давайте это слово добудем.

Но как бы я ни щурился, гниль оставалась непроницаема.

– Проверю другую ссылку, – предложил я. – О пустой гробнице.

Но и там слово скрылось за черными пятнами.

Уго достал из нагрудного кармана пластмассовую коробочку.

– Я принес ватные тампоны и растворитель. Сначала попробуем слюной. Может оказаться, что достаточно и ферментов.

Я положил ему руку на плечо.

– Стойте! Не делайте этого!

– Святой отец, я привел вас сюда не для того…

– Пожалуйста, расскажите кардиналу-библиотекарю о вашей находке. Реставраторы все сделают как надо, а мы рискуем ее повредить.

– Кардиналу-библиотекарю?! – вскипел он. – Вы же сказали, что я могу вам доверять! Вы дали мне слово!

– Уго, стоит испортить страницы – и у вас ничего не будет. И ни у кого не будет. Никогда.

– Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать лекции. Отец Симон сказал, что у вас есть опыт работы с…

Я поднял манускрипт высоко в воздух.

– Стойте! – крикнул он. – Вы сигнализацию запустите!

Когда книга вернулась на уровень моих глаз, я сказал:

– Посветите фонариком под углом. Может быть, разгляжу нажим пера.

Он недоуменно посмотрел на меня, потом похлопал себя по карманам и извлек из одного маленькую лупу.

– Ну хорошо. Вот, возьмите.

Сто лет назад утерянная книга Архимеда обнаружилась в греческом православном монастыре, где она скрывалась на самом видном месте. Средневековый монах стер трактат, со-скребя чернила с пергамента, и вместо него написал на чистых страницах литургический текст. Но при правильном освещении, под нужным углом, оказалось возможно увидеть старые вмятины, следы первого пера.

– Стоп, – сказал я. – Держите луч так.

– Что вы видите?

Я сморгнул и вгляделся еще раз.

– Что там? – повторил он.

– Уго…

– Говорите же! Прошу вас!

– Это не гниль.

– А что же тогда?

Я прищурился.

– Это мазки, сделанные кистью.

– Что?!

– Эти пятна – краска! Кто-то уже находил книгу. Ее подвергли цензуре.

Пятна обнаруживались везде. Они сглатывали слова, фразы, целые стихи. Текст под ними прочесть было невозможно.

– Говорите, кто-то добрался до книги раньше нас? – пробормотал потрясенный Уго.

– И не сейчас. Краска выглядит очень старой.

Я внимательно просмотрел текст, пытаясь понять, что вижу.

– Кто это сделал? – спросил Уго.

Я закрыл глаза. Эти евангельские стихи я знал наизусть. Если соединить воедино свидетельства всех четырех Евангелий, то получится:

Иосиф пошел и снял тело Иисуса. Пришел также и Никодим, приходивший прежде к Иисусу ночью, и принес состав из смирны и алоя, литр около ста. Итак, они взяли Тело Иисуса и обвили его чистой льняной плащаницей/пеленами. На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гробница новая, высеченная в скале, в которой еще никто не был положен. Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко, и, привалив большой камень к двери гроба, удалились.

Вымаранные части касались погребальных благовоний, плащаницы, человека по имени Никодим и – что самое странное – слова «иудейский». Оставалось неизвестным, в единственном или во множественном числе стояло слово, обозначающее ткань для погребения: три из четырех Евангелий используют греческое слово «синдон», означающее «пелена» или «плащаница»; оставшееся использует слово «отония», что значит «полотна», множественное число.

Я смог придумать лишь одно объяснение, которое связало бы вымаранные слова.

Чтобы удостовериться, я проверил оставшуюся часть колонки.

– Уго, – прошептал я, – у вас есть предположения, сколько лет может быть этому манускрипту?

– Четвертый или пятый век, по моим оценкам, – сказал он.

Я покачал головой.

– Думаю, старше.

По его лицу пробежала нервная улыбка.

– Насколько?

Я попытался унять дрожь в руках.

– Никодим упоминается только в Евангелии от Иоанна. И погребальные благовония – тоже. И слово «иудейский» вот тут, в последнем предложении. Все, что вырезал цензор, – из Евангелия от Иоанна.

– О чем это нам говорит?

– Была такая секта христиан, называвшихся алогами. Они отвергали Евангелие от Иоанна. Думаю, это они подвергли цензуре манускрипт.

– Это хорошо или плохо?

– Алоги жили в конце сотых лет нашей эры. Сотых! Этот манускрипт – возможно, самое древнее полное Евангелие в мире.

Уго выглядел подавленным.

– Значит, слово, которое они вымарали, должно быть «пеленами». Иоанн использует именно это слово. – И вдруг до него дошло, что я сказал. – Прошу прощения, повторите?

– Я сказал, возможно, это самое древнее…

Только когда он меня перебил, я осознал всю глубину его одержимости.

– Нет. Раньше. Вы сказали, эти люди отвергали Евангелие от Иоанна. Почему?

– Потому что алоги знали об отличии Евангелия от Иоанна от остальных Евангелий. Оно более теологично. Менее исторично.

– Что значит «менее исторично»?

– Уго, это сложно, но…

– Иоанн пишет: «пеленами», а остальные три Евангелия пишут: «плащаницей». Вы говорите, что Иоанну нельзя доверять?

– Уго, нам придется рассказать об этой книге кардиналу-библиотекарю. Она не может тайно оставаться здесь, в подвале.

– Ответьте мне! Если Иоанн не заслуживает доверия, все евангельские свидетельства о плащанице меняют смысл. Правильно?

– Может быть, но не все так просто, – замялся я. – Есть определенные правила. Чтобы научиться читать Евангелия, нужна подготовка.

– Отлично. Тогда научите меня этим правилам.

Я поднял руку, пытаясь его успокоить.

– Скажите мне, что манускрипт будет в безопасности.

– Святой отец, конечно он будет в безопасности! – вздохнул Уго. – Но книгу нашел я! И нужна она мне! И я не могу просто так взять и отдать ее неврастеникам-библиотекарям, трясущимся над каждым переплетом. Вы знаете, что они попросту…

Он вдруг умолк, склонил голову в сторону стальной двери и в тревоге посмотрел на нее.

– Что там? – прошептал я.

Но Уго словно оцепенел. Двигались только глаза, они посмотрели вниз на часы, потом уставились в дальний конец прохода.

Наконец я различил слабое механическое жужжание. Мотор, гудящий на чуть более низкой ноте, чем гул далекого вентилятора.

Лифт.

– Я задел сигнализацию?! – встревожился я.

Но он только таращился на часы, словно те его обманывали.

– Как будем выбираться? – спросил я. – Второй выход есть?

– Не двигайтесь.

Я всматривался в пустые пространства между полками. Мгновение спустя глаза уловили движение около двери.

Уго шагнул назад.

«Куда вы?» – одними губами спросил я.

Он молча сложил все в сумку и повесил ее на плечо, не спуская глаз с входной двери.

Через секунду под сводами раздался голос:

– Доктор Ногара, выходите!

Рука Уго, державшая сумку, сжалась. Он присел на колени и показал на настенный сканер, напоминая мне, чтобы я не двигался. А сам начал неслышно отползать.

– Я не причиню вам вреда, – сказал голос. – Меня направил сюда Государственный секретариат. Мне нужно знать, что вы здесь делаете.

Звук голоса приближался. Уго поднял вверх три пальца, но я не понял сигнала. Закрыв манускрипт, я приготовился поставить его обратно на полку.

– Мы знаем, что вы работали в Турции, – продолжал голос, уже в нескольких стеллажах от нас. – Знаем, что вам помогал отец Андреу. Я несколько раз проследил за ним до аэропорта Эсенбога. Он числится нашим официальным сотрудником, так что мы имеем право знать о его перемещениях.

У Уго от страха широко раскрылись глаза. Отчаянно жестикулируя, он показывал мне, чтобы я не ставил книгу на полку. Он снова поднял руку, но на сей раз показал всего два пальца.

Уже можно было различить силуэт. Он пересек коридор у входа, махнув тенью от сутаны.

Я шагнул к стальной двери, но Уго замахал мне, останавливая. Глянув на часы, он выставил вверх один палец.

Страх пересилил меня. Я не стал больше ждать, поставил Диатессарон на полку и направился к двери.

Завидев, что я двинулся с места, Уго повернул назад и рванулся к Диатессарону.

– Книга! – стиснув зубы, выдавил он. – Книга!

Звук эхом разнесся под сводами. Силуэт обернулся. В этот миг сработал таймер на часах Уго. Все лампочки мгновенно погасли. В помещении стало темно.

– Бегите! – крикнул в пространство Уго.

Я помчался через тьму, ориентируясь на полоску аварийного освещения под стальной дверью. Позади меня что-то задвигалось. Я услышал стук шагов, потом пронзительный механический визг.

Сигнализация.

– Уходите! – крикнул Уго. – Она у меня!

Я метнулся в коридор и побежал к лифту. Пока я лихорадочно давил кнопку, появился Уго с Диатессароном в руках.

– Поторопитесь! – крикнул Уго. – Он идет!

Двери открылись, и мы устремились внутрь. Те несколько секунд, пока они снова не закрылись, я смотрел наружу, замерев от потрясения, и ждал, что появится незнакомец.

Но под сводами было тихо. Никто не вышел.

Пока кабина лифта поднималась, Уго с закрытыми глазами бережно держал книгу на руках.

– Кто это был? – спросил я.

– Понятия не имею.

– Надо рассказать моему дяде.

Но наверху нас ждали жандармы. Меня и Уго взяли под стражу. Через час нас приехал освобождать дон Диего.

– Что-что вы обнаружили внизу? – переспросил дядя Лучо, когда мы вернулись в его дворец.

По зрелом размышлении, ответ Уго, возможно, спас его шкуру.

– Ваше преосвященство, – сказал он, возлагая манускрипт на стол Лучо, – я обнаружил пятое Евангелие. И собираюсь использовать его для аутентификации Туринской плащаницы.

Никогда не видел, чтобы дядя так быстро позабыл о своем гневе.

– Рассказывайте, – велел он.

Только потом мы присоединили к общей картине второе неожиданное событие той ночи: жандармы не нашли в крипте еще одного человека.

– Кто это был? – спрашивал я потом Уго.

– Если б я знал, – ответил он. – Я не видел его лица.

– Но голос! Он не был вам знаком?

– Странное дело, – нахмурился Уго. – Раз уж вы спросили: на самом деле то же самое я хотел спросить у вас!