4 апреля, понедельник
Делать в фирме было нечего, но Влада поехала, дома-то тем более делать нечего.
В секретарской опять сидела одна Милада. Влада кивнула, вежливо улыбнулась, отперла кабинет.
Секретарша вошла следом, как к себе. Владе это не понравилось.
— Неля карточку просила передать.
Слава богу, сесть Милада не посмела, остановилась в дверях.
— Давай, — кивнула Влада, но руки не протянула, секретарша положила карточку на стол.
— Неля психует сильно, — не сразу заговорила Милада. — Она не говорит, но я вижу. И про вас все время расспрашивает…
— Послушай, — перебила Влада и поморщилась. — Какое мне дело до твоей сестры?
— Извините. — Девушка растерялась, замерла. Влада со скукой посмотрела в сторону.
По-хорошему, Миладу надо было уволить, она больше не нужна, но с этим Влада решила повременить. Обязательно нужен кто-то, кто станет рассказывать обо всем, что делается и говорится в фирме, а другой кандидатуры Влада на эту роль не видела. Если хочешь руководить коллективом, нужно знать все и обо всех, а коллективом Влада всерьез собиралась руководить. Не в плане собственно работы, конечно, с этим она не справится. А в плане простых человеческих отношений.
Пару лет назад они с Егором заехали к Инне, Влада уже не помнила, зачем. У тетки, как обычно, были гости, правда, немного, человек пять. Делать тетке нечего, вот и собирает людей вокруг себя. Ну и ладно, хочется ей посуду мыть, пусть моет.
Егору тетка, как обычно, обрадовалась, усадила за стол. Племяннику налила чаю, он был за рулем, а Владе вина.
Теткину подругу, как поняла Влада, уволили с работы. Подруга всхлипывала, жаловалась, что работа была для нее вторым домом.
— У нас такой хороший коллектив был, — говорила подруга, — мы были как одна семья.
Тогда один из гостей произнес фразу, которая заставила Владу задуматься.
— Нет института более несправедливого, чем семья, — заметил гость.
Все с ним заспорили, а Влада согласилась. Странно, что она сама не додумалась до такой простой и справедливой мысли. В любой семье есть любимчики. В любой семье кто-то пашет, а кто-то этим пользуется. Кто-то жертвует, а кто-то принимает жертвы.
Такова жизнь.
Влада вздохнула, протянула руку, взяла оставленную Миладой банковскую карту, повертела. Пин-код, вопреки дружным инструкциям банков, был написан прямо на карте. Банк был малоизвестный, Влада о таком даже не слышала.
Она быстро включила компьютер, нашла сайт банка, посмотрела, где установлены банкоматы. Один находился совсем недалеко от офиса.
Вероятность, что карта не заблокирована, была небольшой, но Влада решила проверить.
— Я еще вернусь, — сообщила она Миладе, запирая кабинет.
Когда-то, совсем давно, мама ругалась на своего начальника, что он, уходя, говорит, что не вернется, а потом появляется, когда женщины, естественно, разбредались по своим делам.
Влада никогда не станет так делать, она хочет репутацию справедливого руководителя.
Вчерашняя непогода рассеялась, сквозь небольшие облака пробивалось солнце. Влада медленно пошла по улице.
Две идущие навстречу молоденькие девчонки с завистью оглядели ее с ног до головы. Владе это понравилось, даже настроение улучшилось.
Банкомат стоял внутри торгового центра. Она прошла сквозь вертящиеся стеклянные двери, огляделась, не сразу заметила нужный железный ящик.
К ее удивлению, карточка оказалась не заблокированной. Влада проверила остаток счета, доступно было триста тысяч. Подумала и запросила мини-выписку.
Подошел какой-то дядька, задышал в спину, ожидая, когда она закончит. Влада с бумажной лентой в руках отошла в сторону, внимательно вгляделась в цифры.
Неля сняла двести тысяч за десять дней до смерти Егора. Через день после того, как Егора убили, сняла еще сто. А позавчера сто добавила на карточку. Побоялась, что Влада потребует свои деньги назад или, по крайней мере, попытается выяснить, кто распоряжается ее деньгами. Выяснить-то нетрудно, над всеми банкоматами висят видеокамеры, это даже дети знают.
Странно, но ненависть к любовнице Егора ослабла, почти исчезла. Владе стало противно и скучно даже думать об этой мерзавке.
Какая-то тетка с тележкой тащилась мимо, отходя от касс продуктового супермаркета, Влада посторонилась, брезгливо поморщилась.
На обратном пути солнце светило в глаза. Влада достала из сумки темные очки. Очки она купила в прошлом году в Испании, они с Егором провели там десять дней. Поездка Владе не понравилась. То есть не понравилась она Егору, смотреть достопримечательности и валяться на пляже мужу было скучно, никого из знакомых они не встретили, и Влада, как могла, все десять дней его развлекала. Ужас был, а не отдых.
Мимо с гулом ехали машины, звонок сотового Влада еле расслышала. Звонила давняя школьная подруга, Влада не разговаривала с ней около года.
— Егора убили, — остановившись около офисного шлагбаума, устало сказала Влада радостной подруге.
Подруга заахала, конечно, начала переживать, что Влада ей не позвонила. Потом начала предлагать помощь, как будто Владе кто-то мог помочь.
— Давай сходим куда-нибудь, — предложила подруга. — Одной сидеть нельзя, только хуже будет.
Как будто она знает, отчего Владе может быть хуже.
— Давай, — неожиданно согласилась Влада.
Подружка Владу не слишком интересовала, но все лучше, чем торчать в офисе.
Подниматься к себе в кабинет Влада не стала и, выезжая со стоянки, с усмешкой подумала, как вечером Милада будет бояться уйти домой. Влада же обещала вернуться.
С подружкой, как Влада и ожидала, оказалось скучно. Перебирали одноклассников, обсудили, кто женился, кто развелся. До одноклассников Владе дела было мало, зато пообедали отлично, ресторан Влада выбрала хороший.
Когда подъезжала к дому, совсем стемнело. Места у подъезда оказались заняты, пришлось оставить машину далеко, у соседнего дома.
Сворачивала во двор через пешеходную арку, чуть не упала — навстречу пробежали мальчишки лет тринадцати, она едва успела посторониться.
Почти сразу раздался грохот и смех, идиоты-подростки взрывали петарды, не иначе. Нужно позвонить участковому, пусть наведет порядок.
Через несколько шагов, у подъезда, Влада снова вздрогнула от шума петарды. Детские голоса продолжали доноситься со стороны улицы.
— Что за стрельба? — ошарашенно спросила пожилая соседка, выходя из подъезда.
Егор однажды помог донести соседке сумку, на мужа иногда находил альтруизм.
— Подростки хулиганят, — недовольно объяснила Влада.
— Подростки с оружием? — обомлела соседка.
— По-моему, это петарды. — Влада остановилась, соседка мешала ей пройти.
— А по-моему, похоже на выстрелы. — Тетка, наконец, посторонилась и решила: — Сейчас в полицию позвоню.
Отлично, пусть звонит. Владе только лучше, самой не заморачиваться.
Только войдя в квартиру, Влада подумала, что в их тихом дворе с огромной вероятностью стрелять могли в нее.
— Ты какая-то другая, Танечка, — внимательно глядя на Таню, заметила Ольга Петровна.
— В каком смысле? — не поняла Таня, отрываясь от писанины, которой занималась в ординаторской.
— Не знаю. — Ольга Петровна улыбнулась и виновато пожала плечами. — С больными по-другому разговариваешь. Ласково.
Таня улыбнулась в ответ, снова уткнулась в бумаги. Конечно, она другая, только не думала, что это заметно. С больными она и раньше разговаривала охотно и вежливо, а вот чувства, что она не одна в этом мире, у нее уже давно не было. Наверное, с тех пор, как не стало папы.
«Если бы не Влада…» — с тоской подумала Таня. Если бы не Влада, она бы чувствовала себя абсолютно счастливой и была бы уверена в завтрашнем дне. И знала бы точно, что Степан ее любит, хотя он об этом ей не сказал. С Владой счастье получалось неполным, ненастоящим, и Таня ничего не могла с этим поделать.
Вечером предстояло поехать к художнику в студию. Таня вышла с территории больницы, дошла до метро, жмурясь от заходящего солнца. Проехала несколько остановок, стоя в набитом вагоне.
— Я тебя оттуда заберу, — пообещал Степан. — Одна не уезжай.
Он звонил несколько раз, и каждый раз Таня замирала от счастья.
Художник Вадим, открыв дверь, заулыбался ей так, как будто всю жизнь мечтал ее увидеть. Самое забавное, что улыбка была искренней, и Таня заулыбалась в ответ.
— Привет, — сказал Вадим. — Сядь, я на тебя посмотрю.
Таня устроилась в старом кресле. Художник посерьезнел, принялся разглядывать ее, как какую-нибудь вещь. Потом принес фотоаппарат, дорогой, с большим объективом, принялся щелкать ее, заходя с разных сторон.
— Все, — наконец сказал он, убирая фотоаппарат. — Можешь отдохнуть.
Сам он отдыхать не стал, взял карандаш и принялся черкать на обычной принтерной бумаге, изредка поглядывая на Таню.
— Ты кто? — полюбопытствовал он и пояснил: — Работаешь кем?
— Врачом, — ответила Таня.
— Вот хорошо, — обрадовался Вадим. — У меня жена врач. А то приходят разные дамочки, нигде не работают, ничем не занимаются. И попробуй пойми, что они собой представляют.
— А зачем это понимать? — удивилась Таня.
— А как я их изображать буду? — усмехнулся Вадим, оторвавшись от бумаги на мольберте.
— По внешнему виду, — подсказала Таня.
— Для этого можно сфотографироваться, — буркнул художник. — А мне надо знать, что за человек передо мной.
— Мы ездили к Владиной подруге. — Таня села поудобнее, вытянула ноги. — К Дане Журавлевой. Мне очень понравилась ваша работа, очень.
— Вот ее как раз писать было трудно. Сидела и несла все время какую-то чушь. Жутко раздражала. Я пожалел, что с ней связался. Просто Егор просил, я его давно знаю, вот и согласился. — Вадим внимательно посмотрел на Таню, снова уткнулся в мольберт. — Убийцу нашли, не знаете? У Влады неудобно спрашивать. Мне жена велела не спрашивать, не расстраивать лишний раз.
— Не нашли, — сказала Таня. — Я соседка Егоровой тетки. Если бы были новости, она бы сказала. Не найдут, наверное.
— Не факт, — не согласился художник и отчего-то помрачнел. — Менты свое дело знают.
Зазвонил телефон у Тани в сумке, она покосилась на брошенную в прихожей у большого зеркала сумку.
— Ответь, — кивнул художник. — Я передохну пока.
Это опять был Степан, и опять Таня замерла от счастья.
— Тань, извини, я не смогу тебя забрать, — недовольно сказала трубка. — У Влады что-то случилось.
— Конечно, — стараясь не расплакаться, проговорила Таня. — Ты езжай. Я сама доберусь.
— Возьми такси. Не болтайся по темноте.
— Ладно.
Таня сунула телефон обратно в сумку. Ей захотелось сейчас же отсюда исчезнуть. Оказаться где-нибудь далеко, в другой стране, лечь спать и спать так долго, чтобы, проснувшись, забыть и Владу, и Степана.
— Что-нибудь случилось? — внимательно смотрел на нее Вадим.
— Нет, — покачала головой Таня. — У Влады что-то случилось.
— Когда Дана у меня была, Егор за ней пару раз заезжал. Я его тогда в последний раз видел.
— Они дружили? — машинально удивилась Таня. Ей больше не было дела ни до Даны, ни до портрета, ни до Егора.
— Наверное, — пожал плечами художник и спохватился: — Ты есть хочешь? Можно пиццу заказать. И я заодно с тобой поем.
— Спасибо, — отказалась Таня и попросила: — Извините, голова разболелась. Можно, я пойду?
— Иди, конечно, — удивился он. — Работа должна быть в радость, а мы с тобой оба работаем. Может, тебе таблетку дать? Аспирин? У меня есть.
Таня отказалась от аспирина. Аспирин ей не поможет.
Ясный день перешел в ясный вечер. Вернее, уже в ночь. Луна сияла ровным серпом, и даже видно было несколько звезд. Нужно обязательно поехать куда-нибудь на юг, на море. Сидеть по вечерам у снятого коттеджа, пить вино и смотреть на звезды. В прошлом году отчим уговаривал ее провести отпуск с ними, обещал любой курорт. Таня отказалась, поехала на теплоходе по Волге. Круиз ей понравился. Можно и в этом году купить путевку на теплоход. На июль, когда точно будет тепло.
До метро от студии Вадима было совсем близко. Таня спустилась вниз по эскалатору и поехала в другую от собственного дома сторону, к маме и отчиму.
Это не помогло. Атмосфера доброй заботы, установившаяся в новом мамином доме, на этот раз не вызвала у Тани желания здесь задержаться. Таня поужинала, отчим отвез ее домой.
Света в окнах Степана не было.
Таня приняла таблетку снотворного и легла в постель.
Чего-то он не замечает. Не видит чего-то ясного, что лежит на поверхности, билась в голове мучительная противная мысль.
— Степа, в меня стреляли, — тихо сказала Влада, позвонив вечером.
Дробышев как раз садился в машину и называл навигатору адрес художника.
— Полиция что говорит? — спросил он.
Первым чувством при этой новости была досада. Влада его задерживала, а он этого не любил.
— Я туда не звонила. С ними соседка разговаривала.
Пока она говорила, досада исчезла, сменилась стыдом и страхом. Он не любил Владу, от прежнего чувства ничего не осталось, но, если с ней что-то случится, он себе не простит.
— Я сейчас приеду, — решил Дробышев.
Он умел отключиться от посторонних мыслей и о Тане перестал думать сразу, как только предупредил, чтобы она его не ждала.
Что-то очевидное лежит на самом виду, а он не замечает.
Что они с Владой могли знать такого, что не дает кому-то покоя?
— Позвони соседке, — велел он, едва Влада открыла дверь. — Узнай, звонила ли она в полицию.
— У меня нет ее телефона, — растерялась Влада.
— Тогда сходи к ней!
Она вернулась через несколько минут. Дробышев ждал, усевшись на первый попавшийся диван.
— Это дети взрывали петарды, — сообщила Влада. — Наряд приезжал, они сказали, что это были петарды.
Петарды рядом с Владой и петарды рядом с ним?
На свете бывает все, но Дробышев не верил в такие совпадения. Сейчас не Новый год, когда стрельба слышится отовсюду.
— Степа, ты устал, наверное, — спохватилась Влада. — Я сейчас ужин приготовлю.
— Не надо.
Ему действительно расхотелось есть. Даже не верилось, что, выезжая со служебной стоянки, он мечтал об ужине.
— Напрягись и вспомни, с кем встречался Егор в последнее время. Вспомни, о чем он говорил. Вспоминай и рассказывай, даже если это ничего не значащие мелочи.
— Да ничего такого не было, — покачала головой Влада.
Она хотела сесть рядом с ним, но передумала, уселась в кресло напротив.
— Влада, вспомни!
Он безрезультатно бился с ней часа два.
— Ничего особенного не было, — утверждала Влада. — Ты думаешь, я сама не догадалась вспомнить все, что было перед его смертью?
Днем Егор был в фирме, по вечерам они ходили в какой-нибудь ресторан или сидели дома. Ему звонили, конечно, но ни один разговор не вывел его из себя, не сделал задумчивым или обеспокоенным.
Все было как всегда, только потом Егора застрелили.
Что-то ясное и простое лежит на поверхности, а он, Дробышев, этого не видит.
Домой он вернулся, когда в домах горели только редкие окна. Город казался вымершим, пешеходов на улицах почти не было. Он стоял на светофорах перед пустыми зебрами.
Танины окна тоже не горели. Он отпер ее квартиру своими ключами, которые она дала ему несколько дней назад. Таня спала, уткнувшись лицом в подушку. Он не стал ее будить, отправился к себе домой и долго еще сидел за компьютером, сам не понимая, что выискивает в архиве Максима Ильича.
Того, что лежало на поверхности, Дробышев так и не заметил.
