3 апреля, воскресенье
Еще никто, кроме убийцы, не понял, что ошибка его была роковой. Время ожидания кончилось.
В прошлый раз ненависть вытесняла страх, сейчас страх, несмотря на все его усилия, подступал и медленно затмевал все остальное, и требовалось большое мужество, чтобы с ним справиться. Он не мог себе позволить потерять хладнокровие.
Он объяснял себе, что настоящих предпосылок для страха нет, но ему чудилось, что пространство вокруг него сжимается, и он уже не сможет выйти за пределы этого пространства, потому что там его поджидает неминуемая гибель.
Опасность для него существовала реальная, безо всяких фантастических придумок, но желание спрятаться в своем крохотном мирке было таким сильным, что преодолевалось с трудом.
Он понимал, что есть реальные люди, способные заметить его ошибку, и сейчас нужно сосредоточиться на том, чтобы дотянуться до этих людей.
Он и пытался дотянуться. Только у него не все получалось.
Утро началось со звонков. Сначала позвонила мама, потом свекровь. Свекрови должна была позвонить сама Влада, и Влада почувствовала себя виноватой. Расспросила о здоровье, произнесла еще несколько ничего не значащих фраз и с облегчением положила трубку. Почти сразу опять раздался звонок, на этот раз от сиделки.
— Извините, Галя, — посочувствовала Влада. — Свекровь отказалась. Я как раз собиралась вам звонить. Извините.
Уже положив трубку, подумала, что зря не сказала свекрови о сиделке. Она действительно отказалась бы, но Владину заботу оценила.
Впрочем, ей и раньше до свекрови не было особого дела, теперь тем более.
А потом позвонила Милада.
— Что случилось? — удивилась и добавила в голос тревоги Влада.
Даже Егору редко звонили с работы по выходным.
— Неля о вас расспрашивала, — доложила Милада.
— Да? И что ей так хочется узнать?
— Она спрашивала ваш телефон. Дать?
— Зачем?
— Она не говорит. Попросила телефон, а я не знаю, давать или нет.
— Дай, — решила Влада.
Забеспокоилась, значит. Обнаружила пропажу планшета и забеспокоилась. Ну что же, это хорошо.
Неля позвонила минут через десять. Она лепетала, объясняла, что работала с Егором, а потом сказала неожиданное:
— У меня банковская карта Егора Максимовича. Я хотела бы ее вам отдать.
— Карта? — действительно удивилась Влада. — Откуда?
— Егор Максимович мне ее дал, когда я готовила корпоратив.
Объяснение было заготовлено заранее и не выдерживало никакой критики. Неля давно не работает в фирме, сто раз могла вернуть карту.
Егор дал ей карту, когда узнал про ребенка, не иначе. Чтобы купила малышу приданое. Говорят, это плохая примета, покупать что-то до родов, но Егор едва ли о таком знал.
— Отдайте Миладе, — решила Влада. — Она мне передаст.
Неля часто задышала в трубку, решение ей не понравилось. Ей хотелось увидеть Владу, понять, грозит ли с ее стороны опасность. Отлично, пусть помучается.
— Извините, я недавно сняла с нее деньги. Но я потом вернула, вы не думайте.
— Ничего страшного, — успокоила Влада и едва не засмеялась. — Всего доброго.
Разговор заставил Владу задуматься. Она походила по квартире, сделала кофе, села с чашкой у окна. Девка правильно делает, что возвращает карту. Вступив в наследство, Влада получит доступ ко всем счетам Егора и наверняка заметит, что кто-то снимал деньги после его смерти. Карточки блокируют не сразу, тем более если это не государственный банк.
Мысль, которая раньше не приходила Владе в голову, заставила встревожиться. Если Влада расстроит намечавшееся Нелино замужество, не возьмется ли девка доказывать, что отец будущего ребенка — Егор. В юриспруденции Влада была не сильна, но вполне допускала, что доказать отцовство возможно. Если очень захотеть.
А тогда появляется новый наследник. Или не появляется? Проконсультироваться у юриста, что ли?
Черт с ней, с этой Нелей, решила Влада. В конце концов, заискивающий Нелин голос уже принес большое удовлетворение. Влада никогда и ни с кем не стала бы разговаривать так униженно.
Кофе остыл, Влада выплеснула остатки в раковину, поставила туда же чашку. Нужно позвонить уборщице, в квартире уже заметна пыль.
Влада еще послонялась по квартире и позвонила художнику Вадиму. Если Степе хочется иметь Танькин портрет, Влада мешать не станет. О ней никто не сможет сказать, что она поступает не по-христиански.
Поступать по-христиански было трудно, Влада казалась себе еще несчастнее, чем при Егоре с его Цыплятами.
Влада позвонила, когда Таня была у Инны Ильиничны. У соседки Таня торчала уже почти час, Дробышев не представлял, о чем можно столько времени разговаривать. Давление меряют три минуты, еще три минуты нужно, чтобы выписать лекарства.
Без Тани ему было скучно. Не то чтобы он постоянно с ней разговаривал, как сидел за компом при ней, так и продолжал сидеть без нее, а все равно было скучно.
— Да, Влада, — ответил он, радуясь, что можно хоть чем-то себя занять.
— Я договорилась с Вадимом, — сказала Влада. — Он будет ждать нас через два часа.
Дробышев собрался поторопить Таню, но тут зашуршал замок, и она, наконец, появилась.
— Как Инна? — поинтересовался он.
— Ничего. У нее хорошее сердце.
— Торопись, нас ждет художник.
— Влада звонила?
Таня подошла к нему, он обнял ее за ноги.
— Да.
— Степа, мы ничего не узнали про журналиста.
— К портрету это не имеет отношения.
Художник сделает Танин портрет, Дробышев повесит его на стену, и ему не будет одиноко, когда она торчит у соседки.
На встречу они едва не опоздали. Опаздывать Дробышев не любил и злился на себя за то, что плохо рассчитал время.
— Извините, — пробормотал он, подходя к столику, за которым Влада и высокий худощавый парень перебрасывались словами.
— Ничего, — улыбнулась Влада. — Мы сами только что пришли.
Художник тоже улыбнулся и сразу посерьезнел, в упор разглядывая Таню. Разглядывал пристально и долго, а потом кивнул — фейсконтроль Таня прошла успешно.
Дробышев облегченно выдохнул, что было странно, поскольку желание иметь Танин портрет все-таки не было для него жизненно важным.
Ниоткуда появившийся официант подал меню, все дружно заказали себе мясо.
Теперь художник поглядывал на Таню весело и с интересом, а на Дробышева просто весело, без интереса, и время от времени от всей души зевал.
— Не выспался? — спросила Влада.
— У меня сын маленький, — объяснил Вадим. — Второй месяц пошел.
— Поздравляю.
— Спасибо. Я забыл, когда спал.
— Ничего, это временно, — успокоила Влада.
— Приезжайте завтра в студию. — Вадим полез в карман, протянул Тане визитку с адресом и предупредил: — Одна приезжайте.
— Я работаю завтра, — огорчилась Таня. — Я всегда работаю в будни.
— Ничего, приезжайте вечером, — улыбнулся Вадим. — Я тоже работаю в будни. А еще в выходные работаю. До поздней ночи.
Художник доел мясо, подозвал официанта, попрощался.
— Он хороший парень, — сказала Влада.
— Да, — подтвердила Таня.
— А ты-то откуда знаешь? — ревниво спросил Дробышев. — Ты его сейчас впервые увидела.
— Так увидела же, — улыбнулась она.
Влада тоже поднялась, попрощалась.
За окном потемнело, от вчерашнего бьющего в глаза солнца осталось только воспоминание. Серые облака опустились до самой земли, прохожие старались загородиться от ветра.
Выходить на улицу не хотелось.
— Хочешь мороженого? — предложил Дробышев.
— Нет. — Таня поежилась. — Давай чаю. И пирожных каких-нибудь.
Ей тоже не хотелось отсюда уходить.
Дробышев подозвал пробегающего официанта, сделал заказ.
— Как тебе художник? — Таня посмотрела в окно, отвернулась.
Дробышев пожал плечами — мне до него дела нет.
— А мне он понравился. У Влады интересные знакомства.
— Это знакомства Егора. — Официант принес чай, Дробышев поблагодарил. — Вернее, его отца. Знаешь, раньше у Инны собирались забавные компании. Когда был жив Максим Ильич. Я, когда маленький был, любил эти посиделки. Инна моих родителей всегда приглашала, а я садился где-нибудь в уголочке и слушал.
— А где сейчас твои родители? — Таня попробовала пирожное — вкусно.
— В Италии. Папу пригласили лекции читать на три месяца. Мама очень переживает, что ее нет рядом с Инной. Дебаты у Инны велись интересные, о судьбе России. У нас на работе никому в голову не придет об этом говорить. У нас и телевизор-то никто не смотрит.
— У нас тоже, — согласилась Таня и всерьез заинтересовалась: — А что можно говорить о судьбе России?
— Ну… — она доела пирожное, Дробышев подвинул ей остатки своего. — Например, о том, как хорошо было при Николае и как плохо, что пришли кровавые большевики.
— Ты тоже так считаешь?
— Я считаю, что самый объективный и справедливый судья — история. В благополучной процветающей стране никакие уголовники никогда власть не захватят.
Дробышеву было хорошо разговаривать с ней ни о чем. Ему никогда не приходило в голову рассказывать о вечерах у соседки никому из своих знакомых дам.
— Егор тоже приходил слушать взрослых?
— Редко. Ему это было скучно.
— Он тебе нравился?
— Послушай, — Дробышев откинулся на стуле, хмуро на нее посмотрел. — Егор увел у меня невесту. Я не могу быть объективным.
Он не заметил, как Таня напряглась. Ему в голову не могло прийти, что он сказал сейчас что-то такое, чего не стоило говорить.
Егор действительно увел у него невесту. Другое дело, что сейчас до этой невесты ему дела нет. Но этого Дробышев не сказал, и так ясно.
— Я, когда маленькая была, очень хотела стать историком. — Таня постаралась погасить обиду. Собственно, никакой обиды и не должно быть, она же знала, что Степан когда-то любил Владу.
— А почему не стала? Потому что папа умер, и ты решила быть врачом? — догадался Дробышев.
— Нет. — Она покачала головой. — Мама считала, что профессия должна позволять себя содержать.
— Правильно считала, — одобрил он.
— Ну вот. С историческим образованием куда можно устроиться? Только в школу, если знакомств нет. А у нас нужных знакомств не было…
Пошел дождь, на улице прохожие доставали зонты.
Он мог не понять, как сильно Таня ему нужна, в который раз с тоской подумал Дробышев.
— Пойдем, — предложила она, посмотрев в окно. — Не сидеть же здесь до вечера.
Дождь разошелся, и до машины они бежали.
