Глава 7. Последний поход Якоба Генса

Снова осень. Прошел ровно год как Охотская флотилия, по приказу казачьего головы Афанасия Федотовича Шестакова, уходила в море. Сколько было тогда надежд и желаний. Но судьба жестоко обошлась с Анадырской экспедицией, а более с Афанасием Шестаковым. Его планы разрушены до основания, а сам он на кладбище Анадырского острога. Бог ему судья, а не люди. Но есть капитан Павлуцкий, что все то, считает знамением божьим, а себя избранным для великих дел. Ну что же и ему бог судья, а мы поглядим на то как распорядится судьба далее, ведь она лукавая без проведения Господня ни шагу!

Сейчас сентябрь 1731 года. Время в этих местах самое подходящее для дальних морских походов. Июнь, июль время летних штормов. В августу морские ветры стихают, а к осени только легкий бриз шевелит водную гладь. Лишь приливные волны периодически обрушиваются на берег беспокоя мореходов.

Остатки Охотской флотилии, боты «Святой Гавриил» и «Восточный Гавриил» снова, теперь уже по приказу драгунского капитана Дмитрия Ивановича Павлуцкого вышли из Охотска, взяв курс на тот же Большерецкий острог, что стоит на западном берегу Камчатки в устье одноименной реки.

Не спокойно Ламское море. Волны нескончаемой чередой теснятся у борта корабля в нетерпении обрушиться на него всей своей мощью. Боты отчаянно скрепя деревянными суставами с трудом идут к Камчатским берегам. Народу на судах много, много и груза. Закаленные в боях казаки, проводят время в молчании и молитвах. Страх перед стихией велик, он непрерывно давит на людей, ведь большинство пассажиров впервые в морском плавании. Боты столь внушительные у берега, сейчас среди бесконечного простора и разгула стихии кажутся жалкими, а люди беззащитными. Плавание продолжалось чуть более десяти дней, и только когда показались берега Камчатки, все облегченно вздохнули.

Вскоре после выхода из Охотска суда разлучились как по причине разнице хода, так и дурных отношений между капитанами, и теперь бот «Святой Гавриил», под началом штурмана Генса, в одиночестве 30 сентября 1731 года входил в устье реки Большой. Охотские мореходы в очередной раз доказали, что морской ход на Камчатку знают доподлинно, и то дело обычное.

Подштурману Федорову на боте «Восточный Гавриил» пришлось гораздо хуже. Судно дурно слушалась руля, а корпус даже при малом волнении скрипел на столько сильно, что казалась сам бот молит Господа о помощи. Воду из трюма откачивали непрерывно. Имеющийся один насос не справлялся. Черпали шайками, большими котлами, и поднимая на верх из трюма, выливали за борт. Страху натерпелись предостаточно.

Когда далее держаться на плаву не было никакой возможности, Господь видимо услышал молитвы казаков. Силуэт побережья Камчатки возник из тумана как призрак, и Федоров тут же приказал воротить судно к берегу.

Добрый попутный ветер разогнал судно и бот, словно обезумевший кит, со всего ходу, ломая доски обшивы об острые выступы береговых камней, выкинулся на берег.

Никто слава богу не пострадал. Все обошлось синяками и ссадинами. Было время отлива, и грузы перенесли почти посуху. Заодно собрали множество местных моллюсков: гребешков и песчанок, попадались и крабы. Эти морские обитатели знакомы всем жителям восточного побережья. Разложил раковины на углях и жди. Будут готовы, сами откроются. Ну а там подсолил и ешь. Очень удобно, вкусно и питательно.

Когда счастливые от спасения люди поедали морских тварей, пошла прибойная волна. На глазах у казаков волны захлестнули бот, сняли его с камней, и со всего маху разбили о прибрежную скалу на части. Эти части были на столько мелкие, что не задержавшись у берега, они разметались по всему морю. Все произошло быстро. Бот исчез как по мановению волшебной палочки. Он погиб молча, а может его предсмертный стон просто никто не услышал из-за шума волн? Но кажется «Восточный Гавриил» ушел из жизни добровольно, как принято поступать по обычаю народа луораветлан, когда твоя жизнь становится тебе и близким в тягость.

Гибель бота все восприняли спокойно, даже с радостью и облегчением. Все радовались тому, что еще день такого плавания и пришлось бы метать груз за борт, что бы спасти судно и себя в том числе.

Вскоре Гвоздев провел измерения широты и долготы места. По его утверждению они находились недалеко от Большерецка, верстах в тридцати не более.

Большерецкий острог считался центральным опорным пунктом русских на Камчатке. Он стоял на правом берегу реки Большая, чуть ниже от впадения в нее реки Плотникова. Далее вверх по течению, река Большая уже прозывается Быстрая.

Сюда и идут из Охотска корабли, что ныне снабжают и осуществляют всякое сношение с полуостровом. Зайдя с моря в просторную бухту, корабли далее следуют вверх по реке Большой до самого острога чуть более тридцати верст. Река просторная и широкая, отчего и получила свое название, ну а далее за большим притоком она меняется вместе с названием на быструю речку весьма теплую из-за множества термальный и минеральных источников.

Река кишит рыбой, лес полон зверей, а климат хоть и сырой, но достаточно мягкий. Так что места удивительные и богатые.

К этому году на Камчатке было три русских острога Верхний и Нижний Камчатский, то по реке Камчатке, и Большерецкий. Остальные острожки, что имелись на полуострове, принадлежали Камчадалам, местным аборигенам, и отношения к поселениям русских не имели.

Так вот Большерецкий острог, построенный в 1704 году, был среди других острогов по возрасту самым молодым, но по своей значимости сразу вышел на первое место. Сюда приходили все корабли с грузами и служилыми людьми из Охотска. Это позволяло ему без труда удерживать соответствующий статус. И хотя ему не были даны права центра волости, или по нынешнему уезда, он стал центром Большерецкого Присуда.

Первоначально ставленый на низком речном острове, он страдая от речных наводнений перебрался на более высокие места, что удалило его от реки, но многочисленные протоки по прежнему связывали его с основным руслом.

Местные камчадалы приняли русских достаточно мирно и вскоре служилые переженились на девках тамошних инородцев, что были ликом милы и характером покладисты.

Ну а местоположение острога в рассуждении давало немалые пользы. Морские суда пристают здесь, и местные жители всегда получают товар из первых рук. Ну а содержание приезжих у себя в избах и заботы по их отправки тоже дают немалую прибыль. Тебе и кладь доставят на своих собачьих упряжках, и за перевоз возьмут деньги не малые.

Рыбы в реке изобильно, ловят здесь малым трудом и имеют круглый год ее с излишеством. Так что жизнь в Большерецке сытая и спокойная, даже острожная стена без должного внимания обветшала за ненадобностью.

Более всего на свете Якоб Генс мечтал о том, что бы нашлась веская причина отказаться от дальнейшего плавания, а лучше сделало плавание невозможным. Здесь, в средних широтах, еще куда ни шло, но идти на север во льды казалось ему хуже смерти. Кроме всего он последнее время сильно страдал от болей в области печени. Его безмерные возлияния спиртом в Охотске не прошли даром. Цирроз разрушал остатки его печени, причиняя голландскому искателю приключений не малые страдания. К тому же начались проблемы со зрением.

Гибель «Восточного Гавриила» и счастливое спасение экипажа, дало повод отложить дальнейшее плавание и остаться в Большерецком остроге на зимовку. Большую часть грузов, в первую очередь воинское снаряжение, а также людей требовалось срочно отослать сухопутной дорогой в Анадырский острог. Того требовали ордера Павлуцкого, что поступали непрерывно в Большерецк.

— Сообщаю! Что после смерти Шестакова, согласно присланного Его Императорского Величества указа и по силе данной из Тобольской губернской канцелярии инструкции, я назначен главным командиром всей экспедиции и должно управлять согласно моих указаний, а не самостоятельно всяк собою. Велю срочно слать в Анадырский острог прибытием не позднее 1 февраля 1731 года сухопутным трактом подкрепление числом наибольшим как можно, со всеми пушками и запасами порохового зелья и ядер.

Но следом был получен и другой ордер.

— Ордер посланной партии штурману Якобу Генсу да подштурману Ивану Федорову. Сего 1730 г. его императорского величества указу и по определению посланной партии велено вам, к штурману и подштурману, послать ордер, в котором написать: Ежели имеетесь вы на Камчатке, собрать всех матросов при себе и идти с ними и с обретающимися при вас служилыми людьми с Камчатки на морском судне-боте, которое построено морского флоту капитаном господином Берингом, к нам к Анадырскому устью, в самой скорости, без опущения удобного времени, для проведывания морских островов. Да вам же, штурману и подштурману, взять с Камчатки посланного от нас морехода Прокопья Нагибина и при нем служилого Никиту Шевырина и прежних мореходов, которые были на море с капитаном господином Берингом. Да вам же, штурману и подштурману, взять с собою так же и геодезиста Гвоздева. И ежели ты, штурман и подштурман, за получением сего ордера с означенными матросами и мореходами, и с прочими служителями на означенном судне-боте к нам к Анадырскому устью, в удобное время не прибудете, и в том посланной партии в проведывании морских островов учинится какая остановка и помешательство, и то взыскано будет на вас, а за противность указа судить будем по указу его императорского величества по военному артикулу.

Благо что запоздал нежеланный сей ордер, по причине задержки морехода Нагибина, что привез сей строгий указ. Выходить в море было уже поздно, судно стояло на ремонте, и приказом Якоба Генса зимовать остались в Большерецке. То была зимовка с 1730 на 1731 год.

До прихода русских, южная часть полуострова Камчатка была заселена и принадлежала красивому, самобытному народу именуемого ительменами. Это их самоназвание и на русском языке означает «живущие здесь». Лишь в северной части полуострова, со стороны Чукотской земли, там, где есть условия для разведения оленей, проживали коряки и чукчи. Те враждуя между собою, с ительменами сосуществовали сравнительно мирно. Чукчи теряли всякий интерес к тем, кто не занимался морским промыслом и разведением оленей. Рыбная ловля считалась у них занятием пустым и недостойным для настоящих людей. Названием, Камчадалы, ительмены обязаны чукчам и корякам. В обоих языках есть слово «камча» что означает кудрявый или лохматый. Это прозвище закрепилось за ительменами благодаря их обычаям носить парики, и украшать одежду множеством крашенных кисточек из щетины тюлений и пушистых хвостов мелких животных. Так возникло название народа Камчадалы, название их полуострова Камчатка, и самой большой реки полуострова.

Русские прознали о ительменах от коряков, и название Камчадалы закрепилось в русском языке, в дальнейшем перейдя и на потомство от смешанных браков, что стали повсеместно и в обычае у русских.

Наиболее густо ительмены проживают в долине реки Камчатка. Здесь рыбалка, охота, и климат умеренный, благодаря Срединному и Восточному горному хребту, что надежно защищают долину от холодных ветров. В верховьях реки Камчатка расположилось самое крупное селение в долине, древний острожек Кунутпочичь. Старый ительмен Начике был здесь тойоном. Это уже старый, уважаемый вождь, самого большого племени в долине. Он помнил, как сюда пришли русские, сильный народ с оружием что метало смертоносные огненные стрелы. Ительмены встретили их миром. Первые годы русские были добрыми и щедрыми. Селились по соседству. Дарили медные котлы, посуду, бусы, зеркала, железные иглы и другие невиданные чудесные вещи. Но скоро объявили себя старшими братьями и велели его народу ежегодно платить ясак шкурами соболя и лисиц. Зверя в лесах изобильно, соболя для ительменов ценность не великая, и они согласились «Плохой мир лучше доброй войны» — рассудили тогда на совете тойоны долины. И все вроде бы стало налаживаться. Русские брали их женщин в жены, некоторые ительмены крестились и поступали на службу к русским, добывали больше рыбы и сдавали за плату в остроги. Да и ясак был не в тягость, положили на каждого охотника по одному соболю или лисицу. Но русских поразила страшная болезнь. Жадность обуяло пришельцев, они хотели все больше и больше. Теперь каждый сборщик требовал себе по четыре соболя. А кроме того и летом и осенью собирали юколу, гусей, траву сладкую, кипрей, нерпичьи кожи, где какой был промысел, а не дашь детей и жену заберут в холопство.

Далека Камчатка от Санкт-Петербурга. Без глаза Государева, да руки твердой затуманились глаза холопьи. Приказчики и служилые только за свой живот и радеют. Обленились острожные, а жадность так велика, что друг на друга пошли из-за добычи. Воровство и душегубство стало в острогах обыденно. Приедет от Государя Императора проверяющий, для сыску по какой жалобе, да самого черт попутает. Наберет подарков и обратно вертается восвояси. Все мол чинно и ладно. В лучшем случае штраф кому выпишет розгами или батогами.

Начика стар, он против войны. Не хочет он нарушать мир скрепленный дружбой огненного человека Атласова и его родника, верховного тойона долины Ивара.

Голод пришел в дома ительменов, обида и злость на пришельцев охватило народ. Стали появляться молодые вожди, что вознамерились уничтожить всех русских на полуострове. Особо среди них выделялся тойон Федор Харчин. Будучи крещеным в православии, он пользовался особым доверием у приказчиков, выполнял разные службы и хорошо знал состояние дел в НижнеКамчатском остроге.

Федор, чистокровный ительмен из древнего рода еловских тойонов. Если спускаться по реке Камчатке с верховьев открывается великолепный вид на Ключевскую группу вулканов. На правом берегу ограничивая долину они одинокими великанами стерегут подступы к реке. Над ними почти постоянно в безветренную погоду висят облака густого черного дыма извергаемого двумя вулканами. Среди этой группы посередине возвышается величественная Ключевская сопка. Здесь на склоне Заречного хребта, между рекой Еловкой и Большим озером и расположился его родной острожек. Отсюда до Нижне-Камчатского острога рукой подать не более двадцати пяти верст будет. Несмотря на частые извержения вулканов туземцы привыкли равнодушно относиться к гулу предупредительно доносящегося из глубины раскаленных кратеров. Ключевская сопка — один из самых деятельных вулканов. За годы пребывания русских в этой долине редкий год проходил без извержения. Зимой снег частенько засыпает пеплом на добрый десяток верст вокруг да так, что порой езда на санях делается невозможной.

В Еловском острожке две зимних юрты. Это большое поселение, ведь в каждой такой юрте проживает несколько сотен человек.

Удивительно, но это так! Ительменская юрта, по сути огромная землянка. Под нее роется обширный по площади котлован глубиной в полторы сажени. Ставится большое количество опорных столбов и на них бросается перекрытие из мощных жердей. Далее в ход идут кора, земля, дерн, что укладываются поверх жердей перекрытия. В итоге со стороны юрта выглядит обширным невысоким холмом. Вход в нее, идет через лаз в крыше, где установлена лестница, а дым от очагов отапливаемых юрту выходит в специальные отверстия расположенные по краю жилища. Внутри, между бесчисленными столбами, устроены перегородки из жердей и шкур. В одной юрте проживают до десяти, пятнадцати семей. Такая юрта окруженная частоколом и есть ительменский острожек, где они проводят зиму.

Набрался Федор Харчин в русских острогах уму разуму, а более хитрости и коварства. Уже который год он плетет паутину заговора и всеобщего восстания. Он хорошо продумал план, и уверен в своей удаче. Его первый помощник в этих делах родной дядя Голгоч, ключевский тойон.

Сейчас наступила зима и Голгоч часто приезжает к племяннику. Здесь в юрте, за острожной стеной, под сугробом снега и толстым перекрытием в дальнем уголке юрты скрытые перегородкой даже от глаз соплеменников и ведут они тайные беседы. Между разговорами угощаются вяленой лососевой икрой, что у ительменов первое лакомство.

— Русские обещали ительменскому народу дружбу и много разного товара. Они обманули нас, — размышлял Голгоч на правах старшего. — Японские купцы теперь боятся идти к нам с товаром. Летом, в селение тойона Авачи, приходили японский купцы. Но их лодка разбилась о скалы, а купцов убили русские. Товар разобрали казаки. Ительменам досталось совсем мало.

— Когда падали листья я был в Большерецком остроге. Туда снова пришла большая лодка «Гавриил». На ней много русских, собрались идти войной на чукоч. Чукчи побили русских и убили большого человека Шестакова. Говорят что он важнее приказчика, — сообщил новость Харчин. — Посылай своих воинов по русским селениям и острогам, пускай разнесут весть, что чукчи собираются идти войной на Камчатку. Страх затмит им разум и не увидят настоящей опасности. После их ухода нападем на русские остроги и всех уничтожим. Повсюду на реках, переправах, горных проходах установить караул. Всех приезжих служилых принимать ласково, а расспросив убивать изменнически, и всеми мерами до Анадырска известий не допускать!

Еловские юрты были отправной точкой далекого пути в земли чукчей. Отсюда вверх по реке Еловке и далее через горный проход уходил путь к западному берегу полуострова до северной части Ламского моря и на реку Анадырь.

— Старый Начика говорит, что у русского царя много приказчиков и казаков. Убьешь этих придут другие и прольют много крови, — вздохнул дядя Голгоч.

— Мы сочиним грамоту и отправим ее царю. В ней отпишем, что не отказываемся платить ясак, и готовы еще больше давать красных лисиц. Одна лишь будет к нему просьба, сами ясак соберем и отправим, а старшим пускай меня, Федьку Харчина ставит. Я крещеный, грамоте обучился, чем не приказчик!?

Большое и страшное дело затеял Федька. Не задумываясь, обрекал свой народ на большие жертвы, а может и полное уничтожение.

Январь 1731. Зимой во время метелей и трескучих морозов здесь в Анадырском остроге особо начинаешь ощущать на сколько ты оторван от всего остального мира. Ты будто на другой планете и у тебя нет никакой возможности связаться с родной землей. Даже Якутск и Большерецк кажутся нереально далекими и недоступными. Зимние сумерки, метели заставляют все живое забиваться в спасительные теплые укрытия и ждать наступление лучших времен.

От Анадырского острогу до Большерецкого чуть более тысячи верст будет. Это ближайший и наиболее доступный русский острог. Добираться туда сподобнее на оленьих упряжках. С начало до Пенжины. Если с кладью то недели с две, а оттуда по берегу Пенжинского моря. Далее через хребет на Еловку. От сюда до Нижнего Камчатского острогу недели с две же, а можно поворотить и на Большерецкий куда немногим более.

Сею дорогою и поныне ездят во все объявленные Камчатские остроги и зимовья. Но более по нужде великой, и время не терпящими делами курьеров шлют. А так дорогу забросили, все грузы и люди на Камчатку морем идут из Охотского порта. Но волею капитана Павлуцкого протоптали вновь старый маршрут. И курьеры на Камчатку бегают без конца, а главная радость, что подкрепление посланное Генсом к Рождеству Христову пожаловало. Так что многолюдство в Анадырском остроге по тем местам не виданное. Четыре сотни казаков и солдат собрал капитан Павлуцкий в остроге, да все пушки с ядрами и картечью, что были дадены Анадырской партии.

Дорогою с Колымы до Анадырска, многое узнал капитан Павлуцкий о чукчах, для замирения которых он сюда и прислан. Услышанное вызывало крайние опасения. Не стал он искушать судьбу и сразу не пошел к чукотским поселениям. Надо осмотреться, найти подходящих проводников, да и дело не простое вести столь крупный отряд за тысячи верст по безлюдной каменной, занесенной снегом пустыни. Чукотское ополчение встретит тебя стрелами и копьями, а смертельные ловушки созданные хитроумным противником да и самой природой будут преследовать всюду.

Вскоре в Анадырском остроге объявился некто Афанасий Мельников. Личность в этих местах известная, да и познаний не малых о здешних делах. Долгими зимними вечерами он много рассказал Павлуцкому сказок о этой полуночной землице.

Афанасий человек служилый из поморов. Приказом Якутской воеводской канцелярии еще от 1725 года он послан проведывать новые острова и земли. Вот уж как пять лет все пытается пробиться на восток морем. Но не пускает его льды да штормы. Да особого и старания не надо чтобы удержать. Его кочи, что делались на Анадыре, без должного материала, инструмента и крепежа сами разваливались от непрерывной морской качки. Это не речной дощаник, что на деревянных клиньях и распорках да пакли с дегтем служит потихоньку. Тут крепеж железный нужен, материал добрый да инструмент справный. Открытие тамошних островов и Большой земли стали его болезненной мечтой. Последнюю попытку он сделал осенью 1729 года. Построив коч в Анадырском остроге, он с тридцатью казаками спустился к морю, где первый шторм и разметал его судно.

— После разбою, что с нами приключилось, разжились собачьими упряжками у тамошних чукоч, и пошли берегом, — рассказывал Афанасий капитану Павлуцкому. — Нос там каменный на восток встреч солнцу как стрела в море дался. И дошли мы до самого краю того носа. Чудится мне в дали земля необъятная. Да не перелетишь птицей, добрая лодия для этого дела потребна.

Помолчал казак закусывая снедь что в угощение была предложена, хлебнул горячего брусничного отвара, и видя нетерпение слушателя продолжил.

— Не зная чего делать далее простояли на том носе до весны. Море взломало льды и унесло их в холодное море будто большая река в половодье. Тут и объявились на промысел иноземцы эскимосы. Охота на морского зверя у них в аккурат на то время приходится.

Толмачь у меня добрый, разумеет их говор. Сведал у их главного человека, что от сюда на их байдаре ходу один день до острова, а от туда еще день до большой земли. Живут там иноземца алеуты густо и язык у них отличный от эскимосского.

Решил я принудить их свезти нас на большую землю или острова какие проведать. Миром хотел дело сладить, предложил иглы железные да котел медный. А те иноземцы не в какую. Охота на тюленя и моржа для них важнее нежели котел медный. Взял тогда я фузею да убил их главного мужика. Но остальные не испугались, кинулись на нас с ножами и гарпунами. Поранили моих людей, а байдары изломали, ох и лютый народец. Мы тех иноземцев всех кончили, не один не пожелал сдаться.

— А ты слыхал про капитана Беренга? Даже сей достойный мореход не смог отыскать ту землю! — усомнился Павлуцкий.

— Да слыхал я про него! — отмахнулся Афанасий. — Робок больно сказывали, что мористее отойти боится! А землица есть не сомневайся! Эскимосы народ дикий врать не умеют. Два дня пути прямо на восход солнца, там она!

Задумался капитан Павлуцкий крепко после того разговора. Сильно это дело соблазнительное. Большие награды и милости Императрицы ждут первопроходца, что откроет берега Большой земли. А он здесь главный начальник, ни у кого не была в здешних местах столько власти. Весь флот, все остроги, все служилые в его подчинении.

— И что же тебе надо от меня? — спросил он Афанасия Мельникова.

— Бот нужен пригодный для морского плавания такие, что на Охотском плотбище ладят.

— Есть у меня такой! Ныне в Большерецком остроге зимует! То бот «Святой Архангел Гавриил». Слыхал про него?

— Как не слыхать!? Этот бот каждому мореходу известен. Сладили его под присмотром самого Беринга, по всем правилам кораблестроения.

Ничего более не сказал капитан Павлуцкий Афанасию. Но на Камчатку вновь ушел строгий наказ Якобу Генсу пребыть в Анадырское устье на боте «Святой Гавриил».

Миновала зима. На Камчатке она мягкая и снежная. В долине закрытой от ветров камчадалы проводят ее в сытости и тепле. Но ныне еловский тойон Федор Харчин взбаламутил умы многих ительменов. И так о нем ходила слава отменного бегуна. Сказывали, что по снежному насту на лыжах без труда нагонял и убивал оленя копьем. Но этой зимой превзошел самого себя. Не было в Камчатской долине ни одной юрты где бы он не побывал. Долгими вечерами уговаривал он ительменских вождей подняться на бунт. Речист оказался Федька, сумел затронуть потаенные нити своих земляков. Лишь старый Начика остался верен заветам верховного тойона долины Ивара.

С наступлением тепла камчадалы перебрались в летние хижины. Их основное занятие рыбная ловля, и весь сезон заготовок проводят по берегам рек и озер. Вблизи воды и сооружают они свои хижины, что вида весьма для русских необычного. Те называли их балаганами, что весьма подходяще для этого сооружения. По сути это обычный шалаш пирамидальной формы из прутьев, веток, камыша, тонких кольев, но его особенностью было то что сооружался он на площадке установленной на деревянных сваях что возвышались на две и более сажени. Эти балаганы были местом летнего проживания, веления и копчения рыбы, а так же укрытием от проливных ливней. В здешних местах они не редкость от чего постоянно сильно меняется уровень воды. Проживая на берегах рек ительменам ничего не оставалось как поднять на сваи летние жилища.

Балаганы разброшены по всему берегу, а между ними снуют небольшие долбленые лодки — баты. Обычно в них управляются по два человека, а в случае нужды перевозки больших грузов, их связывают вместе и получают что-то на подобии плота.

Возле Нижне-Камчатского острога все как обычно. Идет лов лососи, снуют баты туземцев, а русские заняты сборами «Святого Гавриила» на войну с немирными чукчами.

Как не пытался Якоб Генс остановить время, но все шло своим чередом. Благополучно отзимовав в Большерецке, бот перешел к лету 1731 года в Нижнекамчатск, где должен был пополнить запасы воды, продовольствия, взять служилых казаков по ордеру и следовать в устье реки Анадырь.

Нижне-Камчатский острог был построен в 1704–1706 годах в урочище что на берегу Камчатской протоки в трех верстах от устья реки Еловка. Места здесь рыбные, а лес изобилует дичью. Трудно припомнить чтобы какой год в этих местах был голодным.

При виде столь благополучных мест штурман Генс с еще большей остротой ощутил те печали и беды, что ждут его в Анадыре. Лютый холод, плавания среди льдов, полуголодное существование, каждый день будет опасен для жизни и на тысячи верст никакой выпивки. Свои казалось бесконечные запасы спирта, что он взял из Охотска, закончились к концу зимовки в Большерецке, и теперь перспективы казались немногим лучше смерти, приближение которой он чувствовал и крайне опасался.

Июнь, июль для плавания в этих широтах время не годное. Шквальный ветер с ливнем не редкость, погода крайне переменчива. Ясная погода в считанные минуты может обернуться бурей, а за тем вновь светить солнце наблюдая результаты ее буйства.

Но ордера Павлуцкого следуют один грознее другого. Федоров и Гвоздев настойчиво требуют от него действий, и безмерно страдающий от болезни Якоб Генс, отдает долгожданную команду на выход в море.

Медленно, как бы не спеша, с опаскою гукор-бот «Святой архангел Гавриил» на Ильин день вышел в море. Тот день жители острога, члены экипажа судна и местные камчадалы запомнят на всю оставшуюся жизнь. Видимо сам Илья Пророк решил разобраться с Камчадальскими людишками погрязших во грехе.

Этот святой угодник особо чтим на Руси! Конечно у него не мало заслуг. Одно только пророчество воцарения Господня уже дело не малое! Но более народу пришлось по нраву, что вознесся святой Илья Пророк в небеса Господни на колеснице огненной. Ну а то, что Ильин день в аккурат пришелся на день старого языческого бога Перуна и завершил дело. Стал Илья Пророк в умах русского люда приемником устаревшего громовержца Перуна. Теперь Илья пророк разъезжает в огненной колеснице и мечет молнии уничтожая нечистую силу. Ему подвластна и водная стихия, теперь от него зависит, когда быть ливню и грозе. Больно строгим получился святой Илья Пророк. В борьбе с нечистой силой он никого не пожалеет, враз метнет молнию в избу, или аккурат в человече. А что тут сделаешь, ежели там укрылся сам черт, или к примеру сатана. Может так оно и лучше! Ведь то не душегубство, а спасение души, и после, убиенному, прямая дорога в рай.

Но человеку жизнь дается единожды, и сменить ее вот так на врата рая он не торопиться, а спасение тут одно — крестное знамя. Вот и осеняет себя мужик крестом по любому поводу на Ильин день. Дверь открылась — крестись, зевнул — крестись. Гони на всякий случай от дома крестным знаменем всякую тварь, будь то собака или другое божье творение. Иначе от карающей огненной стрелы Пророка не уберечься!

Ильин день по старому стилю приходится на 20 июля. За несколько дней до него новокрещеный ительмен Савка проповедовал среди своих земляков заслуги Пророка.

— Святой Илья, один из величайших пророков и первый девственник Ветхого завета. Родился он за долго до Рождества Христова, а имя, данное ему означает «крепость Господня». С малых лет посвятил он себя Богу и долгое время провел в пустыне в молитвах и строгом посте. Когда народ израильский отверг веру своих отцов и оставил Единого Бога, начав поклоняться языческим идолам, Илия объявил, что в наказание три года не будет ни дождя, ни росы на земле и засуха прекратится только по его молитве; и, действительно, наступила засуха и голод по всей земле израильской. По прошествии трех лет пророк явился к царю и предложил ему собрать весь народ и жрецов идола Ваала на горе Кармил и соорудить там два жертвенника: один — от жрецов Ваала, другой — для служения Истинному Богу; «На который из них упадет огонь с неба, тот будет указанием, чей Бог истинен, — сказал он, — и все должны будут поклониться Ему, а не признающие Его будут преданы смерти». Жрецы Ваала целый день взывали к своему богу, но небо молчало; когда же начал молиться Илия, Господь ниспослал с неба огонь и опалил жертвенник, после чего народ вновь уверовал в Истинного Единого Бога, а небо, по молитве пророка, разверзлось, и выпал обильный дождь. За свою пламенную верность пророк Илия был взят на Небо живым в огненной колеснице.

Для Камчатки ливни дело привычное и понятное, но вот грозы дело весьма редкое. Однако в нынешнем году жители нижней Камчатке и побережья были крайне напуганы. Грозовые вспышки среди зимы повергли всех в панический ужас. Это было воспринято как знамение Пророка, но вот чего оставалось вопросом. С этого и начался повышенный интерес к Ильи Пророку.

Савка выполнял роль служки в Нижнекамчатской церкви Успения Божьей Матери построенной почти в один год с острогом. Эта церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы была и оставалась многие десятилетия единственной на Камчатке и всего восточного побережья.

Здесь при церкви он приобщился к грамоте и познал законы божьи. Большие таланты проявил Савва в изучении книг, что хранились при храме. Быть бы ему примерным пастырем и служителем божьим, да на свою беду связался с Федькой Харчиным.

Родились они в одной юрте, с детства водили дружбу, вместе пришли к русским, крестились, вместе и подписались кровью на большое и страшное дело. Даже проповеди ительменам он читал более чтоб русские обвыкли, и большое скопление инородцев внутри острога не вызывало беспокойства. Божье дело самое лучшее прикрытие для бунтовщиков.

Все ждали Ильин день. Именно он обещал разгадку той удивительной зимней грозы, когда молнии и без того яркие умножались отражением от белоснежного снега, что в сажень толщиной покрывает каждый год земли Камчатки. В ту памятную ночь вспышки разрядов просто ослепляли путников, повергая их в ужас. Лишь счастливцы что спали у очагов заметенных снегом зимних юрт не испытали того страха.

Якоб Генс чувствовал себя скверно. Павлуцкий все продолжает грозит военным судом, за неприбытие в Анадырское устье, и день отплытия приближался неумолимо.

Бот «Святой Гавриил» оказался судном удивительного везения, все ему нипочем. Вот и надумал голландец кончить его руками святого Ильи. Схватился как утопающий за соломинку. Ведь всем известно что за малейшую работу в день его поминовения или какое другое послабление святой Илья вмиг спалит молнией того обидчика. С Пророком шутки плохи, а тут в день святого громовержца бот с сотней человек на борту выходит в море! Не виданное до селе святотатство!

По такому случаю многий острожный люд съехался к устью, где стояло готовое к отходу судно. Наблюдая за последними приготовлениями православные легко сорганизовались на коллективную трапезу в честь Ильи Пророка. Скинулись, прикупили доброго быка, ну а вино оказалось само собой. Так что праздничная братчина вышла на славу, тут тебе были молодежные гулянья, хороводы и песни.

Наконец легкий ветерок надул паруса и гукор-бот «Святой архангел Гавриил» не торопясь, солидно вышел в море. Вскоре его силуэт растворился в морском мареве. Погода стояла прекрасная, продолжало щемить чувство расставания, и ни что не предвещало беды.

Острог опустевший еще с четверга пребывал в дреме. Было необычно тихо и малолюдно. Караульные казаки вяло несли службу, а толпа ительменов мирно рассевшись на поляне перед церковью Успенья Пресвятой Богородицы слушали псолмы своего соплеменника Саввы. Тот вещал прямо с церковного крыльца и в его речах слышалась божья благодать. Мало кто из ительменов понимал сказанное, но интерес и удивительная тяга к православной вере отличала камчадалов с первых дней появления русских на полуострове.

— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящии, от сряща и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. He приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и, покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

Закончив петь девяностый псалом, Савва заметил Федьку, чье появление именно сегодня несколько его удивило. Тот отчаянно строил рожицы, явно стараясь призвать к себе Савву.

— Что случилось брат мой. Ты же собирался идти на перевал проверить наших воинов, что с весны караулят русских?

— Ительмены хорошие охотники и сидеть в засаде дело знакомое. Мимо них не пройдет ни один враг.

— Это так, — подтвердил Савва. — Но лишний раз появляться в остроге, опасно. За нашими братьями русские следят неусыпно.

— Скажи! Отчего мало в остроге служилых?

— По службам видно разъехались, да и праздник сегодня день святого Ильи Пророка.

— Все сходится! — Разволновался Федька, хотя тойону это было не к лицу. — С устья прибыл гонец с вестью. Он сообщил, что русские все уплыли в земли луораветланов. Там будет большая война.

— Надо собрать всех наших воинов и идти к острогу. Время настало! — осторожно заметил Савва.

— Ты прав мой брат, время настало. Мы навсегда смоем кровью позор унижения, прогоним русских приказчиков и казаков. Заключим договор с коряками и чукчами и будем хозяевами на своей земле.

— Что такое договор? — полюбопытствовал Савва.

— Ты у русских кроме их бога ничего не познал! Договор это такой союз племен, что заключается на многие годы.

— Чукчи и коряки наши извечные враги и с ними не может быть договора. Договор надо заключить с русским царем. Он любит мягкие лисьи шкурки, мы сами соберем ясак и отвезем ему, сами выберем приказчика, и будем слушаться его во всем!

— Это будет потом, а сейчас казаки пьют вино и едят мясо в устье реки. От них день пути. Надо захватить острог! Такого случая более не будет! — Федор уже успокоился и говорил как настоящий вождь.

Бедный Савва, для которого восстание было чем-то вроде мечты и фантазий, неожиданно почувствовал страх и волнение. Он отчетливо представил кровь пожары и крики умирающих.

— Возле острога совсем мало наших воинов! — попытался он возразить Еловскому тойону.

Но все уже было решено. Час восстания пробил.

— В остроге не более десятка казаков, свободные от караула ушли на рыбалку, остальные старики, женщины и дети. Ворота открыты настежь и много воинов нам не потребуется. А если служилые вернуться и зайдут за оплот, то их потом не возьмешь. Огненные стрелы уничтожат всех ительменов сколько бы их не пришло под острог.

Тойон Федор Харчин был неумолим. На следующий день проповедника Савву слушали лучшие ительменские воины, в складках одежды которых были спрятаны небольшие но острые как бритва ножи, а в укромных местах у острога потаенно лежали луки и копья. Сидя на поляне возле церкви, слушая проповеди Саввы они ждали сигнала.

Удар церковного колокола возвестил о начале восстания. На казаков неожиданно набросились ительменские воины. Служилые удивленно озираясь по сторонам падали с перерезанным горлом, только в последний миг беря в толк причину неожиданного сполоха.

Им на выручку вскоре подоспели казаки, что были на рыбной ловле. Но все их попытки оказались тщетны. Не имея толком оружия, малым числом одержать верх не удалось. Потеряв трех человек они на батах ушли вниз по реке неся известие о восстании и гибели острога.

Все прошло очень быстро. Кровь убитых казаков даже не загасила пыл ительменов. Началась дикая вотхоналия. Взломаны амбары и кладовые. Всю ночь победители праздновали торжество, по обыкновению в объедении, пляске и шаманстве. Разграбив казачьи пожитки, дикари рядились в их одежды не понимая различия между мужской и женской. Начались пожары и к утру огонь охватил все постройки острога.

Федор и Савва как вожди восставших даже и не думали усмирять своих братьев. Все по законам победившего. На то и победа что бы насладиться ею вдосталь. Их более интересовала приказная изба. Достав амбарные книги, Федор попытался разобраться в приказных делах, но бестолковые записи и цифры ему скоро наскучили. Открыв самую толстую в кожаном переплете книгу Федор решил заняться делами, и сделал первую запись: «На Ильин день 1731 года приказчикам Нижне-Камчатского острога назначается новокрещеной Федька Харчин!».

Он долго любовался записью выводя на буквах всяческие завитушки, и после чего дописал: «по этому поводу приказываю Савве облачиться в священные одеяния и петь молебен за упокой погибших и за здравие царствующих. По окончанию службы выдать Савве тридцать лисиц красных». Весьма довольный собой Федор со всего маху хлопнул печатью рядом с записью, именно так как делали ранее острожные приказчики.

Ему казалось, как и всем остальным ительменам, что дело сделано и они уже хозяева на своей земле.

— Осталось лишь собрать сюда всех воинов. Русские за малым числом убояться многочисленное войско ительменов, и сами уйдут с их равнины. Отпишем Русскому царю грамоту, где ительменский народ добровольно без приказчиков обяжется ежегодно выплачивать ясак по четыре красных лисы с охотника. Это должно понравиться государю ведь у него будет много лисиц. — Так рассудил Федька Харчин.

Бот «Святой Гавриил» выйдя в море сразу замедлил ход. Причиной тому стал Якоб Генс. Голландец, в меру своего немалого опыта, был уверен в том, что идут на верную погибель. Маленький бот пригоден лишь для прибрежного плавания, а русские попросту безумцы решившие плавать на нем во льдах Северного моря.

Мучимый постоянными болями, он всем своим естеством не желал обрекать себя на холод, голод и гибель во льдах. В простонародье это называется попросту трусостью, в лучшем случае малодушьем и страхом.

Не понятно на что надеялся Генс, но он изощренно выдумывал те или иные причины задержки. То взялся учить экипаж в хождении против ветра под сильным галсом, а сейчас и того тошнее затеял делание шверцов. Этаких щитов что опускались вдоль бортов в воду и выполняли роль дополнительного киля. За этим мудреным занятием они подошли к мысу, где течение сподобило отменно отработать их установку.

Здесь в сумерках летней ночи Якоб Генс и увидел сигнальный огонь, подаваемый на корабль с мыса. Сомнений в том, что это знак божий он даже не сомневался.

— Что же это? Если не спасительная благодать божья! — воскликнул он и велел воротить судно обратно в устье реки Камчатки.

Бес сомнения то было благодать божья посланная православному люду Нижне-Камчатского острога. Как рассудил Господь не нам решать, все мы ходим под ним, но и греховоднику Генсу досталось благодати в полную меру.

Все русские поселенцы спасаясь от восставших ительменов собрались к тому времени в устье Камчатки. Другого выбора не было как уйти вниз по реке.

Пускай даже изначальная причина тому была обычная человеческая слабость, возвращение «Святого Гавриила» вышло более впечатляющим и торжественным нежели отход. Отход судна это всегда расставание с присущей тому тоской и утратой, а вот возвращение да еще при сих обстоятельствах было грандиозным событием, почти в ореоле Божественного чуда. На лицах встречающих слезы радости, слезы надежды на спасение.

Можно сказать, что в этом боте в данный момент православный люд видел воплощение самого Архангела Гавриила, что имел честь когда-то по велению Бога благовестить Пресвятой Деве Марии радость о Воплощении Спасителя Иисуса Христа, Сына Божьего! Сейчас он тоже был небесным посланником чтобы возвестить людям свои планы о спасении рода Нижнекамчатского.

Неожиданного триумфа спасителя, Генсу было вполне достаточно чтобы отменить всякие планы на морской поход в край немирных чукчей.

Более всех за время плавания его допекал Гвоздев, что выучившись с отличием на геодезиста, вот уже четвертый год как не брал в руки приборов. Он, да еще подштурман Федоров только и ратовали за морской поход. Сейчас голландец имел возможность отыграться с ними в полную меру.

На корабле спешно состоялся совет. На нем присутствовали все офицеры и старшие матросы.

— Надеюсь господа офицеры! Что вы поддержите меня в планах оказать помощь жителям и гарнизону острога, — уверенно и торжественно высказал предложение Якоб Генс.

Такому заявлению никто возразить не посмел, лишь Федоров высказал вялое предложение.

— Может нам стоит разделить отряд! И поделив пушки с частью людей уйти к капитану Павлуцкому? А после баталии сами по сухопутью до Анадыря добирутся.

— Что вы несете, подштурман!? Без солдат и доброго пушечного наряда ваш бот Павлуцкому хуже зубной боли.

— Но позвольте, наши основные намерения это проведывания новых островов и поиск Большой земли! Мы не можем задерживаться здесь более месяца.

— Здесь вам и карты в руки господин Гвоздев. Извольте принять под команду шестьдесят солдат, пушки, и следовать маршем к Нижне-Камчатскому острогу для подавления бунта, как управитесь так сразу «Святой Гавриил» последует далее.

— Подштурману Федорову приказываю принять командование судном, и действовать по своему разумению, для сбережения оного.

— Позвольте! Господин Генс! А как же вы!? — удивились присутствующие.

— Я высаживаюсь на берег и займусь возведением в устье реки Камчатки нового зимовья. Место здесь подходящее, может и зимовать придется.

Вскоре карательный отряд двигался вверх по реке, уничтожая без разбора всех инородцев. Кто смог спастись бежали за стены острога под знамена новоявленного приказчика Федьки.

О возвращении бота «Святой Гавриил» и русском отряде, что двигался к острогу, Федор Харчин уже знал. Эту тяжелую весть принес воин Чегечь, наблюдавший за устьем и с трудом пробившийся через русские заслоны.

Огонь войны, что с такой легкостью запалил Харчин разгорелся в полную меру. А вот ветер удачи раздув его перекинул жаркое пламя в обратную сторону. Теперь кровь камчадалов стала обильно орошать цветущую долину Камчатки.

Под руководством Саввы камчадалы спешно разбирали уцелевшие строения и тащили бревна для укрепления стен острога. Не тронули лишь церковь Успения Божьей Матери и та одинока стояла особняком от сгоревших изб и амбаров. Им удалось возвести вторую линию острожной стены, что значительно усилило крепь.

Ключевский тойон Голгочь спешно отправился в верховья реки. Дорогой он призывал всей ительменов срочно идти на помощь своим братьям, но главная надежда было уговорить старого Начику, или самому увести его воинов.

Русская дружина приближалась неумолимо. Все попытки остановить ее оканчивались лишь большими потерями среди ительменов Острог осадили сходу со всей жестокостью и умением.

На единственной башне, что защищала острожные ворота, показался сам Федька Харчин.

— Казаки! — Прокричал Федька. — По какому такому указу вы казаки под мой Харчина острог пожаловали. Или не ведаете что теперь я главный острожный командир и приказчик? Более в вашей службе государыня императрица не нуждается. От сего дня мы сами будем собирать ясак и отсылать его государыне нашей. А вы казаки уходите с Камчатки подобру-поздорову, не надобны вы здесь!

— Ты Федька вор, душегубец и самозванец! — кричали казаки, — выпусти наших женок и детишек, тогда смерть твоя будет легкой.

— Гляньте! Федька в моей рубахе шастает!

— А вон инородец что в моих новых штанах. Да еще и сапоги яловые стопчет!

— Да они все добро растащили, а теперь в лучших наших платьях красуются! — шумели служилые.

На следующий день подвезли пушки. Генс от щедрот все пушки с бота отдал, рад бы и сам корабль разобрать на строительство зимовья да подштурмана Федорова убоялся.

Целый день пушки и фальконеты со «Святого Гавриила» шибали по острожным стенам. Ядер и зелья хватало вдосталь. Бревно ломались с треском и щепки разлетались в стороны раня все живое. Защитники испуганные до смерти невиданным грохотом забились в спасительные ледники и подвалы.

В перерывах между бомбометанием, когда остужали пушки, бабы и детишки через проломы бежали к своим мужикам. Тут и радость и слезы одновременно.

Разрушив до основания крепостные стены казаки пошли на штурм. Ительмены защищались как могли, но что они могли противопоставить кроме своего мужества? Да и числом они были лишь в несколько сотен.

Тот штурм запомнился всеми и надолго. Свирепость русских не знала границ. Обозленные потерей острога и разграбленным хозяйством, убиенными женами и детьми, тем позором и страхом что пришлось пережить, теперь квитались за все вдоволь. Они убивали и убивали, забыв о всех наказ императрицы не обежать инородцев, а обходиться ласкаю. Все ительмены до одного пали в Нижнекамчатском остроге. По обыкновению их женщины хладнокровно закололи своих детей, и покончили с собой. Даже те что сдались были изрублены казаками.

Убежать удалось только Федьки Харчину. Еще с детства считался он лучшим бегуном во всей Камчатской долине, не оплошал и на этот раз. Посланные в догоню казаки вскоре отстали и потеряли след. А вот его дружку Савве убежать не удалось. Кончили его казаки в остроге, на виду святой церкви, которой он поклонялся с юных лет, а в поминаниях по сию пору прозывают его «попом поганым».

Упорнее всех сопротивлялся Чегеч, воин что принес весть о возвращении «Святого Гавриила». Засев в казенном амбаре, где хранилась мягкая рухлядь, оружие, да добро государево, отбивался он с небольшим отрядом стреляя из ружей и луков. Многих служилых людей переранил Чегеч с родниками, прежде чем зарубили его саблей, но спасти добро казакам так и не удалось. В последний момент загорелся амбар ярким пламенем. Может сам по себе, может ительмены запалили, а может и какой приказчик из бывших, чтобы при сыски концы воровские спрятать. Кто сейчас разберет! А, то что после сих бед быть сыску сомневаться не приходилось. Ведь сотни молодых крепких охотников побили нынче казаки. Кто теперь будет давать ясак государыни?

На приступе погибло четверо казаков да много раненых. Пожалуй не было служивого что бы явственно участвовал в баталии и не получил какое увечье.

Ладно что хоть так обошлось. Многие тойоны со своими отрядами не успели прейти на защиту столь удачно захваченного острога. Будь ительменов много люднее, пришлось бы казакам острог возвращать не без великого труда и крови.

Но те события на том далеко не кончились. Федька Харчин с сотней верных воинов метался по реке поднимая ительменов идти к морю побить русских и сжечь бот «Святой Гавриил». Опасность вполне реальная. А если взять в расчет, что утеряны все запасы продовольствия, то все выглядело даже трагично.

При штурме острога особо выделился некий солдат Александр Змиев, из команды «Святого Гавриила». Смышлен был не по должности, хитер, и смел. Не мало повидал солдат за службу, по нраву ему риск и баталии. Определили его за старшего, дали под начало сорок человек из Анадырской партии, и поставили ему главной задачей изловить Федьку Харчина. Лично Генс нашел время и отписал солдату пространную инструкцию:

— Ехать тебе Змиеву, со служилыми людьми по данной сей инструкции по Камчатке реке и на Харюзову реку и до Пенжинского моря, куды способнее без потеряния людского и сыскивать означенный изменников. Если оные изменники сысканы будут призывайте их под Ее Императорское Величество руку ласкою, а ежели на ласковый ваш призыв не сдадутся, то прося вам у всевышнего бога помощи, поступать на них военную рукою легулярно, елико всещедрый бог помощи подаст. Тебе же Змиев, над посланными с тобою служилыми людьми смотреть чтоб как тебе, так и служилым людям никакую зернь не играть дабы в такой зерни в карауле помешательства не было, а от неприятельских людей шкоды не учинилось и ссоры меж собою не было. А что будет чинить тебе противно, и по вине смотря наказывать, бить батогами.

Хоть и просторна долина и река длинна и извилиста, не разошлись на ней Александр Змиев и Федька Харчин. Столкнулись в устье Ключей, и побившись с ходу, расступились. Не было обеим резону понапрасну кровь проливать. Харчин встал на сопку в небольшом острожке, а Змиев обложил его со всех сторон.

— Убирайтесь по добру по здорова! — Кричал Харчин по обыкновению ительменов пытаясь устрашить служилых. — Сюда идут много наших воинов. Великий вождь долины Начика, ведет с верховий сотни, тысячи наших братьев.

Это были даже не мечты молодого вождя, а попросту чистая ложь. Ночика категорично отказался дать ему воинов на явную погибель. Сейчас Федька и с ним родственные тойоны Голгоч и Тавач пробивались к родным Еловским и Ключевским юртам, что бы там поднять остатки своих племен.

— Федька ходи до меня, — прокричал Змиев, — будешь разговаривать с начальным человеком. Сдаваться и мириться надоть!

После недолгих раздумий Федька прокричал:

— Идите к Большому камню, что на Ключевой реке, встаньте по правому берегу. Там разговаривать будем.

Не ведая, что за хитрость придумал ныне Харчин, согласился солдат Змиев.

— Все равно здесь в острожке Федьку не взять, а там видно будет, — просто рассудил он.

На самом деле молодой тойон хотел лишь усилить умножить число своих воинов, и на переговорах выглядеть более достойно, да и родная земля поможет.

Вскоре отряды вновь сошлись, встав по разные берега и демонстрируя силу друг перед другом.

— Выдайте мне заложником своего человека, и тогда я войду к вам в табор, — наконец прокричал Федька.

Тут у солдата Саньки Змиева и созрел план. Шепнув, что-то своему приятелю он крикнул.

— Шли лодку! Мы согласны!

С обеих сторон, вышли лодки-баты и под ловкими ударами гребцов пошли к противоположным берегам. Русские забрали к себе Федьку, а ительмены солдата Змиева. Тут и произошла неувязка. Как только лодка ительменов отошла от берега, Александра скрутили ремнями по рукам. Это в его планы не входило, да уже поздно никуда ни деться!

Лодки пересеклись на середине реки. Взгляды командиров встретились и они даже улыбнулись друг другу. Вот и противоположный берег. Ну а далее пошло как по писанному. Федьку схватили казаки, и тут же начали палить из пушки и ружей по другому берегу. И хоть толку от того не было, но шуму много, много и суматохи, что поднялась у инородцев. Змеев воспользовался всеобщей паникой. Толкнув плечам одного, разбив лбом переносицу другому охраннику, он бросился в воду.

Опытным пловцом был Санька Змиев, да и река особо не широка в это время, но повязанный ремнями не смог ее осилить. Утоп бедолага! Кинулся в воду более из-за того чтобы не мешкали казаки, не отпустили Федьку. Хватит проливать кровь на земле Камчатской, а Федьке, его брату Степану дяди Голгочу как и многим другим ительменам ждать сыска и кары всесильной императрицы.

На том заканчиваются кровавые события в Камчатской долины, но по побережью и на юге полуострова, вдоль реки Авачи еще долго будет проливаться кровь русская и ительменская.

Участие Якоба Генса в событиях 1731 года на Камчатке сводится лишь к тому, что он командуя ботом «Святой Гавриил» сумел оказаться в нужное время и в нужном месте. В этом его исключительная заслуга. Далее Генс действовал без промедлений и всяческих на то сомнений. Расформировав команду, он переложил все бремя ответственности на офицеров и младших чинов экспедиции. Более его участие в тех драматических событиях увидеть крайне трудно, при всем на то желании.

С прибытием в Камчатку коммисаром дворянина Эверстова, Генс вовсе перестал заниматься камчатскими делами. 11 ноября 1731 г. он отослал в Анадырский острог капитану Павлуцкому обширное донесение о нижнекамчатском бунте.

— Господину капитану Дмитрию Ивановичу Павлуцкому. Сего 1731 года, по присланному ордеру за рукою вашего благородия мне Якобу Генсу, велено идти со служилыми людьми в показанный тракт на «Гаврииле» боте, и вызымел я путь на море из Большерецкого острогу июня 23 дня и в Нижне-Камчатский острог прибыл на усть Камчатскую реку июля 9 дня и промышляли кормовые, рыбные припасы, чем бы нам пропитаться на море до показанного тракту и за починкой шверцов и приготовились идти на море июля с 20 числа. Сего де вышеозначенного числа пришед из острогу служилые люди объявили мне сказку: Нижний Камчатский острог пришедшие иноземцы разорили и зажигали и служилых людей побили, а Нижнего де Камчатского острогу обывателей и служилых людей малое число и о замирении оных требовали от партии споможения. Того же июля 21 дня отправил я из партии в поход на оных иноземцев 52 человека. А оные иноземцы засели в остроге в крепости, а дворы посадские в близости от острога сожгли, корма казачьи прибирают, и собрались знатно сидеть в крепости. Отчего пришлось отправить под оный острог две пушки больших, ядер, пороху и свинцу, да две мартиры с ядрами чинеными, в споможение служилых людей — сколько возможно.

Прибыв на каргу из похода служилые привели трех человек изменников: Федьку Харчина, его брата Степана, да Тавача, от которых почала быть измена. Прочитав доношения, что Нижний острог изменники в конец разорили, служилых людей многих побили, и того ради не хотя то место пустое покинуть, возымел пристань на устье Камчатке реке и поставил судно в пристойном месте под крепким караулом. Близ оного судна на острове от партии служа часовню построил, ясашную избу и двор ее величества, амбар казенный.

К доношению Генс приложил и допросные листы главнейшего бунтовщика Федьки Харчина где он показал:

— Наша измена учинилась от несносных обид, а именно с бытности комиссаров Ивана Новгородцева и Михаила Шехурдина, да подъячих их Екима Мухоплюева и Ивана Свешникова. Брали с нас на один год по два ясака и по три, а кроме ясака с нас берут каждый себе по три и по четыре лисицы или соболей, а ежели у кого нет то берут себе жен и детей под заклад, а сроки пишут на малое время что нам выкупить нечем и то охолопливают их себе вовсе. А еще в летнюю пору посылают к нам закащики за юкольным сбором. Сбирают с нас с каждого человека вязки по три, а у кого юколы нет то берут за вязку по лисице, а ежели и лисицы нет то имают последние парки и куклянки. Тако же кипрей, сарану берут повсегодно. Да еще собирают с нас гуси, утки, а утки по петьдесят штук с человека. А зимою приказчики посылают сбирать с нас рыбу, гольцы и ушканы и прочие поборы.

Больному, страдающему Генсу, не было дел до всего этого. Его беспокоило лишь строительство Усть-Приморского зимовья. Да! Якоба Генса по праву можно считать основателем этого поселения, хотя официальных на то полномочий не имел, и административных постов не занимал. Но вот винокуренные дела занимали его и сейчас. Сырьевая база в этих местах оказался весьма обильной. Ительмены и в след им русские, вели заготовку некой сладкой травы, даже более чем коренья разных видов лилейных растений. Готовили с ней толкуши из ягоды. Она получалась сладкой и хранилась без срока.

Технология получения сахара была итого проще. Вязали траву небольшими снопами и сушили. Через несколько дней она увядала, а сок сахарился и попросту отрясался. С пуда травы получали четверть фунта сладкого порошка. Так что даже незадолго до своей кончины Якоб Генс строил грандиозные планы.

Здесь в Усть-Приморске, следующим годом он получит от Павлуцкого ордер отстранении в должности, здесь проведет последние и спокойные годы своей жизни. Но судьба не улыбнется голландскому авантюристу. Увезут его в Тобольск на следствие. Но о том позже, а сейчас оставляем его в Усть-Камчатске.