Глава 2
Варяг
В Новгороде была ночь, когда в дверь княжьей опочивальни постучал слуга:
– Князь, тебя Добрыня Никитич кличет. Срочно.
На постели вскинулась Алохия:
– Что случилось?
Владимир раздраженно отмахнулся:
– Ничего, спи!
Нелюбимая жена не радовала даже пышным, послушным телом. Именно послушанием и раздражала, своей готовностью подстроиться, сделать, как лучше ему. А князю хотелось сопротивления, уже которую ночь он невольно вспоминал бешеную ярость полоцкой княжны. А Алохия? Наверное, и в таком страшном случае постаралась, чтобы насильнику было удобней!
Понимал, что несправедлив к жене, нечестен с ней, но поделать с собой ничего не мог.
Но сейчас не до Алохии. Дядя никогда не звал его посреди ночи, если возникали какие-то вопросы, решал их сам и только потом вскользь упоминал об этом племяннику. Новгородом правил Добрыня, а не его племянник-князь. И с этим никто не спорил, в том числе сам Владимир.
Вызов посреди ночи означал какую-то немыслимую опасность.
Что душой кривить, Владимир и сам понимал, откуда может быть эта опасность, но он все равно надеялся на умение дяди все рассчитать заранее, обо всем договориться или защитить, если договориться не удастся.
И все же, что случилось? Оскорбленный Ярополк вызывает его в Киев? Вознамерился устроить судилище там?
Добрыня Никитич мерил шагами свою опочивальню, покусывая ус.
Впервые в жизни Владимир видел, чтобы дядя был так встревожен. Князю казалось, что Добрыня Никитич всегда спокоен и уверен в себе, его ничем не испугать, он знает, что и когда сделать, как поступить, и словно предвидит последствия любого поступка.
Почему же теперь он так волнуется?
Но спрашивать об этом нельзя, не ответит.
Добрыня сказал сам:
– Из Полоцка весть принесли. Рогволодовичи против тебя силу собирают и в Новгород прислали, чтобы тебя выдали за убийство князей. Я пока гонца перехватил, да только надолго ли спрячешь.
– А… Рогнеда? – осторожно поинтересовался князь.
– Сдалась тебе эта девка! – разозлился Добрыня. – Попугал бы и ладно, так нет, полез со своим… на непаханое поле. А Рогволода зачем убить приказал?
Дядя обвинял его в том, что сам же и затеял. Это означало, что дело плохо.
– Что теперь делать?
– Не знаю! – почти взревел Добрыня. – Если новгородцы узнают, в чем Рогволодовичи тебя обвиняют, то, чем подвиги совершал, сами отрежут.
Мгновение Владимир смотрел на дядю с недоумением, да ведь Добрыня сам призвал наказать девку в случае отказа, пусть, мол, Ярополку достанется порченой. Сказать об этом не успел, Добрыня заявил:
– Бежать надо спешно.
– Бежать?!
– Завтра будет поздно.
– Ночь на дворе. Алохия с Вышеславом спят.
– Ты никак бабу с собой тащить собрался? Племянник, ты глуп. На кону его жизнь, а он о бабе думает. Алохию отец защитит, у него силы достанет, а тебя некому.
– Так и я могу Ставровых людей поднять, к тому же наши собственные дружинники есть. Да новгородцы встанут. Неужели полочан не осилим?
– Думаешь, Ставр станет за блудливого зятя своих людей класть? Или новгородцы за тебя стеной встанут, чтобы ты и дальше их девок портил? Нет, Владимир, Новгород больше не твой, он тебя выдаст на съедение. Хорошо если твоего Вышеслава княжить оставят. Бежим.
– С Алохией и сыном попрощаться хочу.
Но Добрыня не позволил и этого. Бежали как тати в ночи на небольшой ладье с тремя только дружинниками, захватив запасную одежду, оружие и большой ковчежец с золотом. Владимир смотрел на чернеющие на предрассветном небе крепостные стены новгородского Детинца и гадал, сможет ли вернуться. И вообще, куда они плывут, где может найти пристанище опальный князь?
А вот это загадка, ведь в Киев ему нельзя, Ярополк только и ждет, чтобы наказать обидчика. Вернее, пока не ждет, но дурные вести быстро летят.
Владимир с дядей плыли на север, как сказал Добрыня, сначала по Волхову в Альдейгью, а там будет видно. Погони не было, но в Альдейгье все равно рассиживаться нельзя.
Чтобы быстрей уйти от Новгорода, взялись за весла все, в том числе и князь.
Владимир работал веслом и размышлял. Он был чужим в Киеве, братья смотрели свысока, не обижали, нет, но и в свою компанию не брали. Ярополк и Олег сыновья Преславы, а он робичич, рожденный Малушей. Владимир мог быть сильней, умней, хитрей, но всегда был на ступеньку ниже потому, что его мать носила на руке связку ключей от княжьих закромов.
Всю свою недолгую пока жизнь Владимир разрывался между желанием стать выше братьев, подчинить себе весь мир или уйти в вольное братство сильных мужчин, где никто не считается с происхождением, где главное ты сам, а не то, кем была твоя мать.
Совсем недавно казалось, что возможно первое, он был князем Новгорода, способного потягаться силой с Киевом, теперь же оставалось только второе.
В детстве маленький Владимир с завистью смотрел на рослых, огромных по сравнению с ним бородатых мужчин, хохотавших и разговаривающих грубыми голосами, на их обветренные лица, заплетенные в косички бороды, блестящие доспехи, на то, как легко они ворочают огромные тяжеленные весла. Варяги…
Княжич попытался и взяться за такое весло, но не сумел даже поднять его над водой. И меч варяжский ему был не по силам.
Прошли годы, не только поднимать меч, но и рубить им научился, а весло вот теперь пришлось взять в руки. И легче оно за это время не стало.
Владимир чувствовал, что это весло вообще тяжелеет с каждым гребком, а руки просто отваливаются.
Ничего, золото позволит нанять варяжскую дружину и вернуться с силой, которой и Рогволодовичи вряд ли смогут противостоять! Конечно, обидно вот так – тайно, но бывает, когда беда оборачивается победой. Едва стены Новгорода скрылись из вида, Владимир воспрянул духом. Нет, новгородцы не станут гнаться за своим князем, им проще признать, что он бежал, и развести руками.
В Альдейгье почувствовали сложное положение князя и его дяди и этим воспользовались. За хорошую ладью, способную идти под парусом и пересечь хотя бы Русское море, запросили столько, что ни о каком найме варяжской дружины речи после этого идти не могло. Но и выхода не было. Добрыня купил кнорр – небольшой драккар викингов, годный больше для перевозки товаров, чем для войны, но они не собирались воевать. Владимиру объяснил просто:
– В Хедебю или Сигтуну не пойдем, а здесь и кнорра с его скоростью хватит.
– А куда пойдем?
Ответа не получил…
Владимир усмехнулся: князь-изгнанник… Да нет, не изгнанник, сам сбежал, что еще хуже. На Руси князь, который бежал, больше князем не считался.
Нево озеро-море строптивое, еще седмица – и начнутся бури, на которые оно гораздо. Говорят, что Озерный бог с Морским спорят, все поделить бывшее море, которое теперь озеро, не могут, потому и гневливое оно.
Золота в ковчежце осталось на дне, ради такого и грабить глупо. Команду на сам кнорр подобрали такую, что с ней тоже только грабить. Покупка оружия «съела» последние деньги, но без него никак. Что толку от отменного меча у князя, если его люди на его судне без щитов и хороших луков?
Только кормчего Добрыня взял опытного, из новгородских. Кормчий на судне главный, он важней конунга, особенно если в море. В бою распоряжается конунг, а в море кормчий.
Добрыня о чем-то долго беседовал с ним в стороне, они рисовали прутиками на земле и сразу стирали, закончилось все недоуменным вопросом кормчего и утвердительным ответом Добрыни, после чего и его собеседник тоже кивнул.
На следующий день после того вышли из Альдейгьи.
Владимир никогда не ходил в эту сторону, сюда вообще без надобности не ходили. Не только Нево строптиво, и на Волхове пороги пройти непросто. Но вот жизнь заставила…
Князь слышал, что купеческие ладьи, как выйдут из устья Волхова, поворачивают на запад, чтобы, обогнув большой мыс, войти в реку Нево, соединяющую Нево с Варяжским морем. Река тоже строптива, как и все в этих краях, у нее пороги, а осенью ветер разворачивает воду обратно из моря в Нево, из-за чего Озерный злится и начинаются бури.
Но, выйдя из Волхова, они почему-то повернули на восток и пошли на виду у берега, который скоро свернул на север. Владимир услышал, как заворчали гребцы, но кормчий прикрикнул на них, и все смолкло.
Нево пожалело их, не наслав бури или даже сильного встречного ветра, что часто бывает в этих местах. Все равно мощь озера-моря чувствовалась, они шли в виду одного берега, а другой оставался где-то далеко на заход солнца. Кормчий сказал, что ширина Нево больше шестидесяти верст, а длина и вовсе две сотни. Северный берег весь, как у сканов, изрезан шхерами, в северной половине острова с удобными бухтами.
– Чем они живут?
Добрыня с изумлением посмотрел на задавшего вопрос племянника:
– Грабежом!
– Кого здесь грабить, даже рыбаков не видно?
– Здесь два пути проходят от сканов – в Новгород и дальше на юг и через Белое озеро и булгар в Хвалисское море к арабам.
– И караваны грабят?
Добрыня довольно хмыкнул:
– А как же!
– Надо навести порядок.
– Об этом, князь, нужно было думать, пока в Новгороде сидел. Об этом, а не о девках.
Хотелось спросить, как надеется дядя пройти мимо этих самых грабителей, но Владимир не решился, понимая, что дядя снова его высмеет.
Князь покрепче ухватил рукоять весла. Вода здесь такая, что ли, но весло становилось с каждым взмахом все тяжелей.
К вечеру пристали к берегу, быстро разбили лагерь, но широко располагаться не стали, и кормчий, и сам Добрыня Никитич явно чего-то боялись. Вокруг ни дыма, и с воды ничего не было видно, чего они пугаются?
– Здесь воинственные местные жители?
Добрыня помотал головой:
– Нет, опасность там, на воде…
Значит, дядя все же боится этих самых озерных разбойников.
С первыми лучами двинулись дальше, к полудню вместе с берегом повернули снова на запад, и тут произошла встреча, которую явно ждали и которой боялись. Впереди показались три драккара, тут же поспешивших к их кнорру. Добрыня крикнул:
– Щит!
Племянник, недавно сменившийся на веслах, бросился подать ему обычный червленый щит, но дядя отмахнулся, принимая другой у ближайшего дружинника. Щит странный – внутри он был белым. Именно этой стороной Добрыня и прикрепил его на нос. Только тут Владимир заметил, что голова дракона снята, а ее место пустует.
Да, он слышал о таком обычае: голову снимали и прикрепляли белый щит, чтобы показать, что идут с миром.
Верно, с тремя двадцативесельными драккарами одним кнорром не повоюешь. Но что-то подсказывало, что Добрыня сам искал встречи с этими людьми. Варяги? Но золота больше нет, нанять их не на что, самим наниматься в дружину, конечно, почетно, но едва ли возьмут…
С приблизившегося первым драккара что-то закричали, в ответ Добрыня упомянул имя Харальда Свирепого.
Их кнорр окружили, на борт прыгнули несколько хорошо вооруженных крепких викингов, а к рулевому веслу встал еще один. Дальше следовали именно так: впереди шел один драккар, позади другой, третий отправился дальше по своим делам, но и этих двух хватило бы в случае сопротивления. Однако никто сопротивляться не собирался.
Они подошли к большому острову, оказавшемуся группой островов с множеством удобных бухт и хорошими проходами во внутренние озера.
На берегу заметили приближение конвоируемого драккарами кнорра, как обычно, вперед выступили похватавшие оружие мужчины. Даже при том, что два драккара свои, опасаться все равно стоило.
На берег новгородцы сошли спокойно, но в окружении вооруженных крепких людей чувствовать себя уверенно не получалось. Добрыня оглядывался…
– Эй, Добрыня Хитрый, ты ли это? – раздался громоподобный голос со стороны. При звуках этого голоса варяги повели себя иначе, они расступились, явно выказывая уважение его обладателю.
– Харальд, я не ошибся, когда направлял нашу ладью сюда, – обрадовался Добрыня.
Владимир смотрел на дядю во все глаза, значит, тот знал, куда плывет, он знаком с хозяином этих мест? Почему же не сказал?
– Как ты узнал, что я здесь?
– Брунгильда сказала.
Харальд хмыкнул чуть смущенно, хотя казалось, что смутить эту гору мышц невозможно:
– Эта женщина всегда все знала. Куда спешишь?
– Сейчас никуда. Мы переживем у тебя зиму?
Харальд нахмурился:
– Тебе нужна помощь?
– Нужна.
– Хорошо. Пойдемте в дом. Ветер поднимается. А это кто? – Он кивнул на Владимира, смерив князя цепким взглядом с головы до ног.
– Это мой племянник Владимир, сын Малуши.
– Постой, постой… Малушин сын ведь князь в Новгороде, я так слышал.
– Был князем. Говорю же – помощь нужна.
Очередной порыв ветра хлестнул их ледяными брызгами, даже варяги не любили зря мокнуть, потому все отправились в большой длинный дом, темневший в стороне.
По пути Владимир осторожно поинтересовался:
– Откуда ты знаешь этого Харальда?
– Наши матери сестры.
– Ты сын варяжки?!
– Нет! Мою тетку захватили на торге в Киеве, никто из киевлян не вступился, когда Хамунд Рыжий Любаву увез. Только через много лет она сумела весточку передать, что замуж за викинга вышла, троих сыновей и пять дочерей родила. Один из этих сыновей – Харальд. Он бывал в Киеве, когда ты был совсем малышом. Тогда мы и встретились. У него наш знак родовой, по знаку догадался, а уж потом он рассказал о матери со славянскими корнями.
– А кто такая Брунгильда?
– Тебе лучше не знать. – Когда у Добрыни такой голос, то продолжать расспросы бесполезно и даже вредно для здоровья. Владимир перевел разговор на другое.
Ели, пили, славили в тостах Харальда Свирепого и его отца Хамунда Рыжего… Снова ели, снова пили… На Владимира уже перестали обращать внимание, рядом с рослыми, сильными мужчинами он чувствовал себя мальчишкой.
К Владимиру подсел молодой мужчина:
– Я Торкиль, сын Харальда. Мы с тобой двоюродные братья, если наши бабки сестры.
– Да, наверное, так.
– Я слышал, что ты конунг в своей земле?
– Был конунгом, – постарался скрыть вздох Владимир.
– Тебя выгнали?
Князь с неохотой процедил сквозь зубы:
– Нет, сам ушел.
– Ладно, – согласился Торкиль, – потом расскажешь. Это мои старшие братья от первой жены Харальда Торн, Бьерн и Эйнар. Не советую с ними связываться, сначала убивают, потом думают. Но они завтра уйдут на свой остров.
Горы мускулов имели маленькие головки, причем с совершенно плоскими лбами, Владимир даже подумал, что убивают они головами, оттого и сплющились. Но его внимание привлекли следующие слова нового брата:
– А это моя сестра Хельга.
Князь едва не распустил слюни от восторга – варяжка была хороша какой-то дикой грацией и спутанной кое-как копной светлых волос. Но услышал уточнение Торкиль и понял, что ко всем нужно подходить с особой осторожностью:
– Она замужем вон за тем рослым воином. Это Хеги, он берсерк.
Владимир слышал о таких воинах, которые впадают в бессознательное состояние, когда начинают биться, зато они практически непобедимы, а сами способны уничтожить толпы врагов. Толпой можно и берсерка одолеть, но обычно толпа при виде этакого просто редеет, а поредевшая толпа уже не толпа, а собрание будущих трупов.
Вообще-то все люди на Земле собрание будущих трупов, но одним до этого состояния еще далеко, а вот тот, кто встал на пути у берсерка, приблизился к таковому вплотную.
Князю как-то сразу расхотелось разглядывать змеиную грацию Хельги, но на всякий случай уточнил:
– А разве берсерки имеют жен?
– Почему нет? – удивился Торкиль. – Не всегда же он в трансе, только когда в бою.
– А у тебя есть жена?
– Была.
Так они беседовали, смешивая славянские слова со сканскими, что-то переспрашивая, что-то объясняя. Постепенно Владимир успокоился, никто не собирался нанизывать его на вертел, хотя дядя словно забыл о племяннике.
Торкиль предложил отправиться спать к нему в дом, сказав, что места хватит.
Спросить у дяди? Но этим он покажет, что держится за полу одежды Добрыни. Владимир кивнул:
– Если твой отец не против.
– Отец? Как он может быть против?
– Но ведь он хозяин этого дома.
– Он конунг, ему принадлежит многое, но не наши жизни, когда мы не в бою и не в деле. Каждый волен жить своей жизнью. Я не могу пойти к монахам или уйти с острова, не сказав об этом конунгу, просто потому, что он должен знать, почему меня нет рядом. А спать или есть, брать женщину или заводить детей могу.
– У вас здесь много детей?
– Немного, но есть. Здесь мало свободных женщин, потому и детей мало.
– А нельзя привезти больше?
– От женщин одна беда. Достаточно рабынь. Они и по дому поработают, и одежду сошьют, и ночью ублажат. У меня есть пара симпатичных. Пойдем.
Ночь получилась приятной, две рабыни ублажали их до самого рассвета, причем девушки явно были обучены этому занятию, Владимир остался доволен.
– Где ты их взял?
Торкиль пожал плечами:
– Купил на невольничьем рынке. Они рады этому, лучше ласкать одного меня или моих друзей, как ты, которых не бывает слишком много, чем очень многих за плату.
– У них не бывает детей?
– Нет, они знают, как этого избегать.
Разумно, разумно…
Утром, выйдя из хижины, чтобы отлить, Владимир увидел, как одна из рабынь пытается одновременно отогнать большущую свинью и закрыть калитку. Это ей удалось бы, но калитка перекосилась, чтобы починить, требовалось всего лишь стукнуть лежавшим рядом обухом топора. Видно, это и собиралась сделать девушка, но не успела, пришлось бороться с настырной свиньей, решившей выбраться на волю во что бы то ни стало.
Рассмеявшись, Владимир подхватил топор и привел калитку в надлежащее состояние.
– Спасибо, – поблагодарила девушка и, подхватив большую бадью, поспешила к следующему загону.
Князь попытался вспомнить, она ли была так ласкова во тьме, но, прикинув объемы фигуры, решил, что не она. А жаль…
– Эй, мужчина должен держать в руках меч, весло, кружку с добрым пивом или бедра красивой женщины. Работу в поле и по дому оставь рабам. – Недоуменно вскинутая бровь Торкиля лучше всяких слов показала Владимиру отношение нового родственника к ситуации. Князь отбросил топор в сторону.
– Это не она была с нами ночью?
– Нет, конечно. Эта неумелая и строптивая. А еще она сумасшедшая. Но если ты ее хочешь…
– Хочу. Люблю строптивых.
– Ладно. Пойдем в дом.
Дядя не поинтересовался, где и как ночевал племянник. Зато поинтересовался Харальд:
– Вольдемар, Торкиль привел к тебе рабынь?
– Да, он дал своих.
– Двух на двоих сильных мужчин? Или ты так устал за время пути, что хватило только их? Торкиль, возьми еще пару, жена в Новгороде не должна мешать мужчине в моем доме развлекаться.
Только к вечеру у Владимира появилась возможность задать Добрыне интересовавший его вопрос:
– Ты сказал, что мы переживем зиму. А потом куда?
– Не знаю. Сейчас главное – выжить здесь.
– Мы можем не выжить?
– Конечно, особенно если ты будешь задавать глупые вопросы.
– Но ты же брат их главаря?
– Владимир, в этом мире кровное братство может значить куда меньше, чем сознательное. Большинству из них некуда деваться, кроме как служить Харальду или его соседям. Вернутся в родные места и будут казнены.
– За что?
Добрыня пожал плечами:
– Кто за что, у каждого свое.
– Так здесь преступники?
Дядя внимательно посмотрел на племянника:
– Ты считаешь себя преступником из-за убийства Рогволода?
Владимир опустил голову:
– Да. Рогволод не сделал мне ничего плохого и был гостеприимен. Он не заслуживал быть убитым.
– Если ты скажешь это здесь, то в твою сторону будут плевать с презрением. Рогволод допустил несколько ошибок. Он был слишком самоуверен и надеялся на своего будущего зятя. Полоцкий князь не выставил даже приличную охрану, не говоря уж о том, что сам не оказал никакого сопротивления.
– Он был ранен, а выставлять охрану против меня нелепо, я же брат Ярополка.
– Ты глупец, если думаешь так! Разве можно доверять брату?
– А кому тогда можно? – окончательно растерялся Владимир.
– Только тому, кому выгоден союз с тобой, и только пока он выгоден! Если ты этого не поймешь, то лучше бы оставаться в опочивальне у Алохии и не мечтать о киевском престоле.
Владимир хотел сказать, что он и не мечтает, но не рискнул возражать, дядя был слишком яростен.
Добрыня смягчил тон:
– Я не знаю, сумеем ли мы вернуться, но пока ты здесь, постарайся научиться как можно большему, то, что умеют варяги, может пригодиться кому угодно.
– Владеть мечом?
– Не только. Скорее брать от жизни то, что хочешь взять. Жизнь короткая штука, если упустишь время, другого может не оказаться.
Ночью к нему пришла та самая девушка.
– Как тебя зовут?
– Торви. Но я не сплю с мужчинами.
– Зачем тогда пришла?
– Ты другой. Помоги мне бежать.
– Что?! Куда здесь можно бежать, вокруг же море?
– Не море – большое озеро. Но это не важно. Я христианка, а здесь есть монастырь. Помоги мне бежать туда?
Владимир слышал о христианах, крещеной была его бабка княгиня Ольга, рядом с ней всегда вились старухи-приживалки, которые только и знали бормотать свои молитвы, сложив кисти рук, узловатые от прожитых лет. Они шамкали беззубыми ртами и смотрели на него с ненавистью, шипя: «Язычник!»
– Разве христианки бывают молодыми и красивыми? – рассмеялся князь.
– Тсс! – приложила палец к его губам Торви.
– Ну, хорошо, мы что-нибудь придумаем. Но чтобы не заподозрили, ты все же должна спать со мной. Иначе мне будет трудно объяснить…
Он и сам не знал, что именно объяснить, но понимал, что в надежде получить помощь, она будет сговорчивей. Почему-то не хотелось насиловать эту девушку, напротив, хотелось, чтобы она была покладистой. Делая внушение, Владимир стянул с нее рубаху и привлек к себе на ложе. Рука ловко нырнула в нужное место и…
– Ты беременна?!
– Тсс! Да, – зашептала на ухо Торви. – Ты можешь взять меня столько раз, сколько пожелаешь, но никому не говори о моей беременности и помоги бежать.
Желание брать ее пропало. Владимир отстранился, он ожидал получить девственницу, а христианка оказалась ушлой женщиной.
– Куда ты собираешься бежать?
– Я же сказала – в монастырь. Там мне помогут. Я не хочу, чтобы мой ребенок родился рабом!
– Эй, о чем это вы шепчетесь? Идите лучше к нам, вместе будет веселей, – позвал из-за тонкой дощатой стенки Торкиль.
Торви с ужасом и мольбой уставилась на Владимира. Тот усмехнулся:
– Нам и вдвоем хорошо, верно, Торви?
Юная женщина что-то проворковала и решительно уселась на князя верхом. Он блаженствовал и без умелых рабынь Торкиля. Торви умела не меньше и сама получала удовольствие от их близости, несмотря на осторожность из-за большого уже плода.
Возможно, из-за этого Торви вдруг перестала просить о побеге, ублажая Владимира несколько ночей подряд.
Но без конца это продолжаться не могло, ее живот рос, и скоро это стало бы заметно женщинам, с которыми она вместе работала, ела, мылась… Все знали, что Торви не спала с мужчинами, сразу возник бы вопрос: чей ребенок. Об этом жестко спросил и Владимир.
– Я дочь короля. Христианского короля.
– А ребенок чей?
Торви молчала.
– Чей?!
– Одного человека. Не спрашивай, ты же все равно не знаешь.
Владимиру надоели ее секреты, стало противно, и он согласился:
– Беги, когда хочешь. А почему ты не можешь бежать днем?
– Днем рядом со мной всегда Старуха и другие женщины. К тому же сразу увидят. Нужно ночью. Завтра сделаешь вид, что ты много выпил и заснул…
Он сделал, вернее, действительно слишком много выпил и действительно заснул. Сквозь дрему слышал, как она поцеловала и легко, несмотря на свое положение, скользнула с ложа прочь.
А утром сообщили, что Торви попыталась бежать, но до рассвета не успела пробраться вокруг озера, видно, не подозревала, что то, что издали выглядит как лесная опушка, в действительности берег внутреннего озера. Она не дошла до монастыря, но не пожелала быть пойманной и вернуться обратно и бросилась в море.
Торкиль рассказал, что никакая она не дочь христианского короля, такие здесь никогда не бывали. Родила Торви Старуха, которая, возможно, христианка и, возможно, дочь какого-то короля. Но Старуха сумасшедшая, живет на острове очень давно, ее привезли рабыней с далекого юга. Все, что девушка наговорила Владимиру, оказалось давнишней выдумкой самой Торви, а ребенок у нее от Хеги, и боялась она не рабства будущего ребенка, а мести Хельги.
Монахи забрали тело Торви, чтобы похоронить. Никто не возражал, мало того, Харальд предложил и Старухе уйти в обитель, но та отказалась.
Все это показалось таким ужасным, что надолго отвратило Владимира от любых рабынь – опытных или неопытных.
Близость с Торви и ее трагедия отвлекли Владимира и от его собственных невеселых мыслей, и от трудностей на новом месте.
Добрыня ворчал, что князь и тут нашел себе проблемы с женщинами.
– Оскопить тебя надо было в детстве, что ли? Займись делом, наконец!
– Каким?
– Я в первый же день посоветовал тебе научиться у варягов всему, чему только научат, но ты вместо этого снова полез под юбки.
– Они ничему не собираются меня учить, я не подросток.
– Ты хуже. Тем хоть можно приказать или по шее дать, а ты делаешь вид, что чего-то стоишь, и надуваешь щеки. Орать на тебя при всех не могу и приказывать тоже, иначе уважать никогда не будут, но сделай хоть что-то сам!
– А как же то, что ты мне внушал все время?
– Что? – удивился Добрыня.
– Что я древлянский князь, последний из своего рода.
– Одно другому не мешает! Древлянскому князю тоже хорошо бы владеть мечом и знать, чего он хочет помимо того, чтобы щупать девок! Ты даже в Полоцке умудрился нагадить!
Владимир обомлел:
– Но не ты ли подбил меня на нападение на Полоцк?
– Мы ехали умыкнуть дочь Рогволода, а не насиловать ее и не убивать князя! Если бы ты просто забрал княжну и объявил ее своей женой, а не бесчестил, Рогволод согласился на это. Но ты залез на дочь и убил князя, нажив целых два княжества врагов.
– Почему два?
– Потому, что Новгород тоже не простит, прежде всего Ставр!
– И что теперь делать?
Все же Владимиру едва исполнилось семнадцать, рослый и сильный, он нуждался в помощи мудрого советчика.
– Думать головой, а не передним местом! И прекрати видеть только женщин, в мире хозяйничают мужчины!
Владимир словно проснулся. И впрямь чем целую седмицу занимался? Ночью развлекался с женщинами, а днем отсыпался. Разве для этого забрался так далеко от дома?
Какого дома, где у него дом?
Кто он вообще теперь такой?
В Киеве, где рос мальчишкой, его ждет смерть.
В Новгороде, где остался сын, тоже.
Он никому и нигде не нужен, живет в выдуманном мире, как жила Торви. Чем он лучше этой дурочки? Она объявляла себя дочерью короля, а он конунгом.
Удивительно, но в ответ на такие укоризненные мысли захотелось отомстить. Кому? Всем!
Ярополку, чья мать была законной женой, а не рабыней.
Рогволодовичам, которые имели право ему мстить.
Алохии, которая была верной и любящей женой, хотя ее об этом не просил.
Рогнеде, унизившей отказом.
Но чтобы мстить, нужно иметь силы или деньги. Второго нет и не будет, разве что добыть разбоем, как делают те, у кого они сейчас живут. Чтобы были люди, нужно стать настоящим викингом, безжалостным, способным повести за собой, а не прятаться за спиной Добрыни.
Вон как тот на носу драккара.
К берегу действительно подходил драккар, один из трех встретивших их, когда прибыли. Еще тогда Владимир обратил внимание на варяга, явно командовавшего на этом судне. Драккар куда-то ушел и теперь возвращался с добычей. Добычи было много, корабль тащил тяжелогруженую баржу.
Варяги на берегу приветственно кричали и размахивали руками. Вот за таким сильным и удачливым вождем они готовы отправиться куда угодно, даже на Полоцк, даже на Киев!
– Значит, я должен стать таким! – заявил сам себе Владимир. Что-то подсказывало ему, что это не так просто. Но иного выхода не было. Долго держать их в качестве гостей Харальд не будет, нужно либо утверждаться самому, либо садиться на рум к другому. Второе устраивало Владимира мало, натертые за два дня работы тяжеленным веслом мозоли еще не прошли. Лучше уж на нос драккара, чем за весло.
Первым он привлек на свою сторону добродушного Свана.
Взял меч, надел легкую и прочную кольчужку под просторную рубаху и встал в пару к Свану, чтобы потренироваться.
Тот с сомнением покосился на князя:
– Вольдемар, если я ударю, будет больно. Здесь всерьез бьются.
Владимир мог бы обидеться, ведь не давал повода усомниться в своей силе, хотя и повода ее продемонстрировать не было. Но князь не желал портить отношения с теми, с кем предстояло жить многие месяцы, он спокойно усмехнулся:
– Не жалей меня, лучше пожалей моих врагов.
– Ха! – хлопнул себя по бокам Сван. – Хорошо сказал, клянусь Локки!
У Свана же Владимир попытался расспросить о том варяге на носу драккара.
– Это Рагнар. Он силен и удачлив, но принес клятву Харальду. Видишь, сходил в набег.
– Это я вижу. Как ты думаешь, почему он так удачлив?
– Его боги любят.
Что и говорить, достойное объяснение. Но Сван тут же добавил то, что крайне заинтересовало Владимира:
– Все, кого Рагнар не любит, делятся на две части – тех, кто уже на том свете, и тех, кто там скоро будет.
– А те, кого любит?
Сван задумчиво пожевал губами.
– Я таких не припомню.
– А как же вы все, если он никого не любит?
– Чего все? – Сван, как и большинство часто получавших удары по голове, соображал туго. Владимиру пришлось объяснить:
– Если он вас не любит, почему вы живы?
– Кто тебе, славянин, сказал, что он нас не любит?
Славянин – это ругательство сродни «слабаку», относящее человека к тем, кого Рагнар отправляет на тот свет с особым удовольствием.
– Если нет тех, кого Рагнар любит, значит, остальных он НЕ любит?
Но Свана оказалось не так просто запутать, его голова думала плохо, но если уж начинала это делать, то вполне справлялась с заданием.
– Есть еще те, к кому он равнодушен.
Вот теперь Владимир вынужден был протянуть:
– А-а-а…
Наблюдая за Рагнаром, Владимир сознавал, что если и нужно учиться, то у вот этого варяга.
Рагнар не знал сомнений, для него в жизни все было ясно, словно боги вкладывали это понимание прямо в его голову. Варяг мог ответить на любой вопрос, прекрасно владел мечом, копьем, боевым топором, мог много выпить, не пьянея, его обожали женщины, да и все братство тоже.
Владимир уже понял, что если сумеет усвоить жизненную правду Рагнара, то сумеет и все остальное – встать во главе, захватить, отомстить…
А если Рагнара еще и заполучить вместе с его людьми!..
Однако не станешь же, словно мальчишка-несмышленыш ходить следом и задавать вопросы. Если задавать, то надо так, чтобы Рагнар сам пожелал объяснить разницу между его ценностями и теми, к которым князь привык в прежней жизни.
Но для этого нужно завоевать доверие Рагнара.
И князь пожертвовал собой, не видя иного выхода.
Бои бывали не только учебные, тупыми мечами, но и вполне серьезные, когда бойцы друг друга не жалели. До убийств не доходило, но ранения случались.
Когда в одном из таких боев на виду у всех перед Рагнаром встал Владимир, раздался смех. Князь и впрямь выглядел хрупким юношей рядом с рослым здоровенным варягом. И дело не в силе и размерах, просто против Рагнара вообще вставал только Уве, даже Хеги не всегда рисковал это делать.
– Рагнар, если я окажу тебе достойное сопротивление, то ты поплывешь со своими людьми вместе со мной на Русь.
Варяг окинул наглеца насмешливым взглядом и расхохотался:
– Хоть в Валгаллу!
Харальд хотел остановить намечавшийся неравный бой, но рука Добрыни легла на его плечо:
– Пусть попробует…
Понимая, что не победит, Владимир все же бился, не жалея себя. Чтобы завоевать внимание Рагнара, он должен оказать достойное сопротивление.
Должен!
Оказать!
Сопротивление!
В голове уже не просто звенело, он порой сам не понимал, что делает, но уворачивался от прямых ударов, уходил в сторону, проскальзывал, когда казалось, что меч вошедшего в раж Рагнара сейчас разнесет голову…
Владимир устал и уже начал думать, как достойно признать поражение, когда Харальд остановил поединок своей властью.
– Рагнар, остановись. Ты достаточно погонял мальчишку, но, согласись, он не сдался без боя.
Варяги довольно загалдели, им понравился ловкий славянин. Мало кто мог так долго продержаться против Рагнара.
– Да, ты ловок, славянин!
Князь с трудом удержался на ногах после серьезного дружеского толчка в бок со стороны своего соперника.
– Рагнар, а ты убил бы меня, не окажи я сопротивления?
Владимир должен бы сказать «не останови тебя Харальд», но предпочел не отдавать лавры победы, сведя все хотя бы к ничьей. Но и собственное сопротивление достойным тоже не назвал, хотя мог бы. Рагнар этого не заметил (не сильны воины в словесных тонкостях), он удивленно пожал плечами:
– Конечно.
– Но, Рагнар, зачем тебе убивать меня, что пользы с того?
– Погибнув в бою, ты попал бы прямо в Валгаллу, – снова изумился непонятливости славянина боец. Хотя что с них взять, с этих славян. Но следующий вопрос Владимира заставил его недоуменно задуматься.
– Это я, а ты? Получилось бы, что ты убил достойного противника, ничем тебя не обидевшего.
Рагнар почувствовал, что запутывается окончательно. Получалось, что, продли он поединок и убей этого щенка, обидел бы Одина? Нет, славянин не такой уж щенок, дрался неумело, но отчаянно. Но…
Рагнар хохотнул, скрывая, что ему не по себе, и хлопнул Владимира по спине со словами:
– Хорошо, что я не убил тебя, славянин. Будет кого учить драться по-мужски.
Вокруг согласно загалдели, кажется, учить Владимира владеть оружием по-настоящему готовы многие. Косточки князя заныли при одной мысли об этом предстоящем учении, но он взял себя в руки и напомнил:
– Рагнар, ты обещал, если я окажу достойное сопротивление, отправиться вместе со мной на Русь.
Тот с изумлением подтвердил собственные слова:
– Обещал.
– Так пойдешь?
– Сначала сам научись владеть оружием.
– Тогда пойдешь? – не отставал Владимир.
– Вот прилип! Пойду.
– Все слышали? Когда я научусь владеть мечом по-настоящему, Рагнар и его люди пойдут со мной на Русь!
Князь снова схитрил, он не сказал «если я научусь», он сказал «когда». Это обрекало его на тяжелейшую учебу, но Рагнара на обязанность следовать за князем, причем условия не оговаривались. Знать бы Рагнару, к чему это приведет, возможно, он был бы яростней в поединке или во время следующего обучения.
Рев окружающих подтвердил обязательство Рагнара, что привело того в ярость.
– Щенок!
Владимир повернулся к богатырю:
– Рагнар, сегодня я противостоял тебе больше хитростью. Научи меня противостоять силой и умением.
И снова раздались одобрительные возгласы. Пожалуй, этот мальчишка чего-то стоил…
Позже Добрыня осторожно поинтересовался у подопечного:
– Ты хоть понимаешь, каково тебе будет?
Тот вздохнул:
– Понимаю. Эти люди нужны мне, с ними можно не бояться ни Рогволодовичей, ни Ярополка. А золота и серебра у меня нет, придется платить синяками и ранами.
Добрыня снова с трудом спрятал улыбку в усах.
Он поговорил с Харальдом, а тот с Рагнаром, объяснив, что, если варяги сразу угробят Владимира, пользы от этого не будет никому, лучше и впрямь научить того владеть мечом.
– Но тогда мне придется плыть на Русь с вами! – возмутился Рагнар.
– Почему ты этого не хочешь? На Руси красивые женщины и много богатств, – вкрадчиво сообщил Добрыня.
– Тогда почему твой мальчишка оттуда удрал?
– Рагнар, – Добрыня почувствовал, что пришла его очередь очаровывать варягов, – разве мало достойных вынуждены даже не юношами, но сильными мужами бежать из родных мест, не имея возможности победить своих врагов? Чтобы глупо погибнуть, много ума и везения не нужно, а вот чтобы выжить и отомстить, нужно. Если ты научишь Владимира правильно держать меч и поможешь отомстить обидчикам, – он чуть не сказал, что тот щедро заплатит, но вовремя сдержал язык и продолжил иначе, – то хвалу тебе вознесут до самых небес к Одину. Владимир знал, кого просить об учебе.
Рагнар засопел от таких слов, богатыри тоже падки на лесть.
Добрыня решил, что беседу пора заканчивать, пока под воздействием крепкого пива не наобещал чего с три короба, встал и уронил на прощание:
– А на Руси и правда красивые женщины и много богатств.
– Ты куда? – заплетающимся уже языком (выпил половину бочонка, и как в него только влезло?) поинтересовался Харальд.
– Отолью.
Вторым варягом, у которого Владимир мечтал бы поучиться, был Уве.
Он заметно умней Рагнара, возможно, не столь силен, но куда более ловок, а главное – никто лучше Уве не владел мечом. Сколько Владимир ни наблюдал, ему не удавалось проследить движения Уве, столь стремительными те были.
Но Уве двигался не только стремительно. Однажды Владимир проследил за ним и обнаружил, что у варяга есть свое укромное место на берегу, где в землю врыт большой столб. Вот вокруг этого столба Уве ежедневно в любую погоду и совершал странные движения. Он словно парил медленно-медленно. Если бы делал быстро, получалось, что рубит столб и так и этак, или бьется с воображаемым противником. Многие варяги поступали так же, необязательно биться с кем-то, можно и с самим собой. Но все делали это очень быстро, как можно быстрей, потому что в бою от скорости зависит твоя жизнь. Уве вместе со всеми тоже делал быстро, быстрей остальных, а на берегу двигался как во сне.
Хотелось спросить, что это. Но тогда пришлось бы признать, что подглядывал, и уверенности, что Уве объяснит, не было. Варяг князя презирал.
А однажды во время тренировки Уве что-то приказал Владимиру, причем что-то такое, что и выполнять было необязательно и звучало довольно унизительно. Хорошо, что никто не слышал, но Владимир все равно стерпеть не смог.
– Почему я должен это делать?
– Здесь не спрашивают, а выполняют. – Уве Сильный недобро усмехнулся в бороду. – Выполнишь, тогда можешь поинтересоваться зачем.
– Знаешь, в чем разница между мной и тобой? – спокойно ответил Владимир, вытирая меч пучком травы. – В своей земле я конунг и привык думать всегда.
На лице Уве не дрогнул ни один мускул, лишь сверкнул злой взгляд:
– Знаешь, в чем разница между твоей землей и нашей? В том, что сейчас тебя там нет, ты здесь.
Смерил презрительным взглядом и пошел, не оборачиваясь, но через пару шагов выразительно сплюнул себе под ноги.
Владимир понял, что заносчивостью заработал смертельного врага. Здесь не считались со слабыми и правил один закон – закон силы. Свою правоту можно доказать одним способом – убив противника. Или погибнув самому. Несогласных не бывало, их просто убивали, либо они сами умирали.
Помня об этом, варяги не ввязывались в споры и старались не задевать других. Хорошо это или плохо, но такой подход позволял Харальду держать своих людей в кулаке. Но здесь никогда не убивали исподтишка, все споры только в открытом бою. Можно было не опасаться погибнуть из-за чьей-то подлости, ведь это люди могут не увидеть ее, боги все видят. Один не посадит за пиршественный стол Валгаллы недостойного, как бы тот ни надувал щеки.
Пока Владимир всего этого не знал, ему, неоперившемуся птенцу-чужаку, многое прощали, не обращая внимания на задиристость и неподобающие слова. Но теперь он пожелал стать своим в этом братстве, значит, должен жить по их законам. Уве не будет подстерегать новенького с кинжалом за ближайшим уступом скалы, но найдет повод задеть того, чтобы убить в поединке. И никто не осудит, ведь это будет честный поступок.
Конечно, погибнуть, сражаясь с Уве, это прямой путь в Валгаллу, Владимиру даже завидовать будут, но ему отчаянно хотелось жить. У него не было княжества, не было возможности вернуться домой, увидеть сына и жену, хотя Алохию князь вспоминал меньше всего, он не знал, что будет дальше, но все равно хотел жить. Семнадцать лет возраст зарождающейся силы, становления, взлета, плохо, если на взлете погибнешь.
Любая встреча с Уве могла стать последней, но и избегать его нельзя. Варяги не терпят малодушия и трусости, немедленно растеряешь все, чего сумел добиться, станешь посмешищем. К тому же он желал учиться у Уве, а не враждовать с ним!
Владимир нашел выход. Он даже дяде ничего не сказал.
Уве сидел на берегу, глядя с высоты на гладь Нево.
Северный и южный берег моря разительно отличались друг от друга. На юге, где впадает Волхов, берега низкие, болотистые, а здесь сплошные шхеры, скалы, гранит. Не фьорды, конечно, но и не ровная линия. Здесь волны о скалы бьются, как в родных для Уве местах, о которых скоро останутся совсем смутные воспоминания. Он любил рев моря, когда вода спорит с камнем, соленые брызги, особенный запах, который ни с каким другим не спутаешь. Но здесь вода пресная, а прилива нет вовсе…
Краем глаза Уве увидел подходившего славянина, этого заносчивого мальчишку, который его так раздражал. Неумеха, глупец, а туда же: конунг! Это слабые славяне могут стать конунгами по рождению, в мире, где жил и который любил Уве, такое признание можно только заслужить. Мальчишка ничем не заслуживал. Он хитер, но этого мало.
– Уве, я просить пришел.
– О чем? – поморщился варяг. – Чтобы не убивал?
– Чтобы научил биться хотя бы немного похоже на себя.
– Ты уже просил об этом Рагнара.
Славянин пытается его перехитрить? Глупо, Уве не Сван, он соображает так же быстро, как движется.
– Рагнар хороший боец, он очень силен и ловок. Но у тебя есть какой-то секрет, разгадать который я не могу, – честно признался Владимир.
– А с чего ты взял, что я стану раскрывать тебе свои секреты? Ты этого не достоин.
– Наверное. Но позволь быть рядом, наблюдать, как ты тренируешься.
– Что я делаю?
– Я видел, как ты как-то странно танцуешь на берегу. Хочу понять, что это. Это не ритуал, ты явно учишь чему-то свое тело. Чему? Во время поединков ты движешься быстрее всех, быстрее Рагнара и даже Харальда, я это видел. Но в танце словно плывешь.
– Знаешь, – Уве задумчиво посмотрел на Владимира, – тебе повезло. Вчера я прогнал бы тебя, а если снова стал подсматривать, и вовсе убил. Но сегодня мне почему-то не хочется этого делать. Даже если я открою тебе свой секрет, это тебе мало поможет, славянин.
– Почему?
– Ты живешь не битвой, не воинским умением. Оно для тебя лишь подспорье. А то, что умею я, требует занятий только им.
– Но попробовать-то можно?
– Ты прилипчивый, как растение с колючками. Ладно, смотри.
Уве встал, подошел к столбу, врытому в землю на берегу, и резким взмахом меча нанес по столбу удар. Кажется, ничего трудного, на столбе осталась выщербина шириной чуть шире лезвия клинка.
– Повтори. Ты должен точно попасть в этот же след.
– Это невозможно? – Владимир понял, что есть какой-то подвох.
– Это возможно.
Следующий молниеносный удар Уве еще углубил эту выщербину, но ни единой лишней щепочки не отлетело, второй удар точно повторил первый.
– Попади туда же.
Владимир взмахнул мечом, стараясь делать это так быстро, как только мог, и… Отлетевшая щепка обнажила свежий скол довольно далеко от метки Уве. Тот потребовал:
– Я сказал попасть точно.
Князь бил и бил, он примерялся, мгновенно вскидывал меч, резко ударял, но результат был тем же.
Ни один удар не был столь же точен, как у Уве, даже если меч попадал, то попросту расширял выщерблину, о чем свидетельствовали щепки вокруг.
Уве надоело наблюдать, он усмехнулся:
– На дровосека сгодишься. Хватит рубить мой столб.
Подошел ближе и поинтересовался:
– Я что тебе приказал?
В другое время Владимира возмутило бы слово «приказал», но только не сейчас, когда сам же попросил научить.
– Попасть по твоей зарубке.
– Верно. Я разве приказывал делать это быстро?
– А что толку от медленного движения меча?
– А что толку от неточного? – парировал варяг. – Смотри.
Он снова поднял меч, но теперь не стал бить быстро и резко, а медленно поднес острие к зарубке и точно коснулся ее середины.
– Повтори. Так же медленно повтори.
Получилось не очень хорошо.
– Повтори медленней и много раз.
Владимир повторял и повторял, пока рука была в состоянии поднимать меч. Уве даже перестал обращать на него внимание, но как только князь ускорял движение, во Владимира летел камешек и следовал окрик:
– Я сказал делать медленно!
К тому времени, когда клинок точно попадал по зарубке, Владимиру начало казаться, что Уве попросту поиздевался над ним. Конечно, как же он сразу не догадался! Варяг решил посмеяться и заставил размахивать мечом тысячу раз, долбя по деревяшке.
Но Уве пообещал:
– Завтра, когда сотню раз попадешь точно, рука сама начнет ускоряться.
На следующий день к сотому удару Владимиру казалось, что руки не то что ускориться, но и вовсе двигаться не смогут, болело все тело. Меч не тяжелый, у Уве, да и у самого князя боевой куда тяжелей, но тяжесть не главное. И все же наставник был прав – с каждым ударом клинок все точней попадал по зазубрине.
Точность была основной в требовании варяга.
Но что дальше?
Уве сделал еще пару зарубок и заставил бить поочередно в определенной последовательности, но сначала медленно-медленно. Позже Владимир сообразил, что удары по столбу получались такими же, как в бою.
Зазубрины прибавлялись, с каждой новой движения становились все сложней, запоминать их последовательность – тоже. Но тело уже привыкло, к тому же каждое следующее задание Уве состояло практически из набора предыдущих, потому осваивалось легче. Владимир сначала повторял все медленно, сотни раз проходил показанное, пока клинок не начинал без малейшей запинки попадать туда, куда должен, потом ускорялся и ускорялся.
– Уве, удивительно, когда я начинаю двигаться быстро, даже не замечаю, как двигаюсь. Тело и руки словно делают все сами.
– В этом и есть основная часть учебы. Твое тело должно запомнить каждое очень точное движение, чтобы и в бою ты не думал, пока оно будет делать все за тебя.
– Выходит, голова в бою и не нужна? – хохотнул князь и… тут же полетел на землю, сбитый ловкой подножкой наставника.
Варяг стоял над учеником, насмешливо блестя глазами:
– Вот для этого и нужна голова. Ты должен видеть все вокруг, слышать вокруг, а еще замечать любую опасность и предупреждать нападение.
– Ясно, – вздохнул Владимир, поднимаясь на ноги.
Постепенно помимо столба добавились движения без него. И снова медленно-медленно Уве показывал, как должен идти меч, как встречать клинок врага, как уходить от удара, если отбить невозможно.
Наверное, это выглядело нелепо – двое рослых мужчин исполняли на берегу какой-то дикий танец. Словно во сне двигалась рука с мечом у одного, второй так же медленно отвечал. Много раз одно и то же движение, удар – ответ и снова удар – ответ. Но удар словно в толще воды, и ответ не быстрей.
И бесконечные удары по столбу, причем теперь уже такие, чтобы сам столб не разрушали – рука должна настолько тонко чувствовать движение клинка, чтобы остановить его, лишь коснувшись препятствия.
Добавлялись новые движения, но повторялись и повторялись старые. Теперь все светлое время суток Владимир проводил с Уве на берегу. Однажды наставник, довольный возросшим умением князя, добродушно пробасил:
– Ты становишься воином, Вольдемар. Достойным соперником в бою. Будет жалко убивать тебя.
– Ты хочешь меня убить?
– А чего же ради я учу тебя? Чтобы ты мог оказать мне достойное сопротивление и с честью умереть от моего меча. Тебя ждет Валгалла.
Что и сказать – обнадежил…
Так и учили его вдвоем – Уве умению биться, Рагнар умению жить, как варяг.
– Хороший враг…
– Мертвый?
– Нет, – усмехнулся в ответ Рагнар, – мертвый он уже не враг. Хороший тот, с кем тебе предстоит сразиться. И чем он сильней, тем лучше. Отправиться в Валгаллу лучше от меча сильного врага. – Он сладко потянулся и мечтательно добавил: – Я люблю вид врагов перед боем. Смотришь на тех, кого должен убить или кто может убить тебя, и сердце радуется.
Владимир содрогнулся.
– Ты радуешься при виде врагов? Никого не боишься?
– Да, врагов нельзя бояться, на них надо смотреть просто как на тех, кого надо убить. Не смей думать о том, что они сильны или что у них есть родственники, которые могут отомстить. Пока идет бой, ты должен думать только о своей победе, даже если против тебя три десятка человек. Даже твоя гибель от их оружия будет твоей победой, ведь в таком случае Один заберет тебя в Валгаллу.
Владимиру оставалось только тайком вздыхать и стараться не выдать своего отношения к подобным словам.
– Как относиться к тем, кого ты обидел?
Рагнар ответил так, словно речь шла не о людях, а о надоедливых насекомых:
– Убить. Если ты не сделаешь этого, они придут, чтобы убить тебя. И тогда тебе все равно придется их убить! – расхохотался богатырь, довольный собственным остроумием.
– Рагнар, где ты родился?
– Там, – махнул гигант в сторону запада. – Далеко.
– А как здесь оказался?
– Надо было где-то быть.
Что и говорить, ответ исчерпывающий. И ведь переспрашивать не будешь, себе дороже.
– На Руси говорят, что лежачего не бьют.
Рагнар не соглашался:
– Бить нужно любого.
– Но если он слаб и беспомощен?
У варяга сомнений не было, он был во всем уверен:
– Самый слабый враг может метнуть тебе в спину копье. А если он слаб настолько, что и копье не поднимет, то надо помочь ему покинуть землю, так справедливей, чем оставить умирать или быть растерзанным зверьем. А если выживет, то вы все равно столкнетесь. Врагов убивают всех до единого, любой оставшийся в живых, даже если он еле жив, опасен.
Рагнар не привык говорить так длинно, потому после тирады об убийстве врагов надолго замолчал, словно израсходовав весь дневной запас слов. Только к вечеру он ни с того ни сего вдруг объявил Владимиру:
– Да, врагов нужно убивать всех до единого.
Сказал так, будто весь день продолжал начатый еще утром разговор.
Однажды Уве кивнул в сторону юго-восточной оконечности острова:
– Там живут странные люди.
– Чем странные?
– Молятся одному богу и не берут в руки оружие.
– Я таких в Киеве видел, они у моей бабки княгини Ольги подвизались.
Уве помотал головой:
– Эти здесь давно, твоей бабки и в помине не было, когда уже молились.
– И вы их не трогаете? В рабов не обращаете?
– А чего их трогать? Рабов и без того хватает, а эти безвредные, зато лечить умеют хорошо. Кровь останавливают, раны заживляют… Пусть живут. Хочешь посмотреть?
На следующий день Уве повел своего ученика в сторону от жилья варягов. По пути махнул рукой куда-то:
– Все там живут, а мы пойдем к особенному, он отдельно на острове.
Им действительно пришлось перебраться на меньший остров на небольшой лодчонке, которая наверняка пошла бы ко дну, не вычерпывай Владимир из нее воду берестяным ковшиком, пока Уве быстро греб к другому берегу. Проливчик узенький, утонуть не успели.
– Вон он. Авраамом зовут.
Человек в черном одеянии при виде приближавшихся варягов выпрямился, отложив в сторону широкий заступ, которым расчищал снег.
– Авраам, я привел к тебе…
Договорить Уве не успел, мужчина вдруг поклонился, но не ему, а Владимиру:
– Буде здрав, князь Владимир Святославич. Давно Русь тебя ждет, давно…
– Что? – обомлел Владимир. – Откуда ты меня знаешь?
Он растерянно оглянулся на Уве, мол, когда ты успел рассказать обо мне монаху? Но Уве и сам смотрел с изумлением, причем на Владимира.
– Ты и впрямь конунг? Я думал, Хитрый зовет тебя так в шутку.
– Я был новгородским князем, пока не бежал к вам.
– А будешь киевским и всей Руси. Идите в дом, у вас мокрые ноги, а ветер сегодня холодный.
Домом это можно было назвать с большой натяжкой, но там горел огонь, у которого можно высушить промокшие в протекающей лодке ноги. И ветер действительно ледяной с самого утра.
– Что ты сказал о том, кем я буду?
Но монах сделал вид, что не услышал вопроса князя, он протянул им по кружке с горячим напитком:
– Пейте. Я ждал вас.
– Ты знал, что мы придем?
И снова монах не ответил на вопрос, напротив, задал свой:
– Как твой бок, Уве?
– Гниет.
– Покажи.
Варяг подчинился требованию человека, рядом с которым казался просто великаном, подчинился, словно ребенок. Посмотрев на незаживающую рану на боку (Владимир даже не догадывался, что она существует), Авраам покачал головой и приказал сесть ближе к огню.
Он промыл рану каким-то снадобьем и просто выковырял ее середину. Князь видел, как потемнели от боли глаза Уве, но варяг не проронил ни звука, молча терпел, пока монах совершал свои действия. Тот приложил к ране какие-то травы, покрыл ее чистой тряпицей, мхом, перевязал длинной полоской и велел опустить рубаху. Снова протянул питье, но уже другое, и мешочек с травами:
– Это заваришь в кружке и будешь пить каждый день семь дней. А это распаришь и приложишь к ране завтра, а если нужно, то еще три дня. Если не полегчает, пришлешь его за мной. Сам не ходи. И не терпи зря, не в боли дело, сгниешь ведь.
Уве только коротко кивнул:
– Нам идти пора. Пойдем, Вольдемар.
– Останься пока здесь, не дойдете. Скоро ночь, завтра утром отправитесь. И окрепнешь немного.
– Дойдем…
– Тебе нужно лежать, а не ходить на холодном ветру.
– Дойдем, – снова твердо повторил варяг.
Монах поднялся, сокрушенно качая головой:
– Я провожу вас.
Обратно они переправлялись на другой лодке – прочной и сухой, монах набросил на плечи Уве большую медвежью шкуру, стараясь укрыть рану. Он помогал Владимиру тащить тяжелевшего с каждым шагом варяга, уже на их острове поинтересовавшись:
– Доведешь ли?
– Доведу! – самонадеянно пообещал князь и, конечно, ошибся.
Уве горел огнем, тяжелел с каждым шагом и немного погодя просто осел на землю. Тащить здоровенного варяга на своих плечах Владимир не смог, к тому же у Уве ранен бок. Пришлось затащить его за скалу, укрыв от пронизывающего ветра. Теперь предстояло решить – бежать ли за своими, пытаться вернуться за помощью к монаху или остаться рядом с Уве, пока тот не придет в себя.
Стремительно темнело, и Владимир выбрал последнее. Он не надеялся, что сумеет ночью найти среди этих скал место, где оставил Уве. Князь успел наломать хоть немного валежника и снести в кучу, но заварить траву, чтобы промыть рану и дать напиться варягу, оказалось не в чем. Они не собирались оставаться на ночь, потому ничего не взяли с собой. Жалеть об этом, как и о том, что не остались у монаха, бесполезно.
Все, что теперь мог Владимир, – поддерживать огонь и отирать пот со лба Уве.
А Уве становилось все хуже, он горел в огне и начал бредить. Тяжело терять наставника и друга, а вот нелепо тем более. Владимир уже ничем не мог помочь, как ни старался. Даже просто воды рядом не было, вернее, она была, но как найдешь в темноте, если не знаешь, где искать?
Проклиная это приключение, князь собирал на руку влагу с камней и прикладывал ее к губам Уве, тот ловил холодные капли с жадностью и снова впадал в забытье.
Вдруг послышались шаги – кто-то приближался к их убежищу! Но это не зверь, шел человек. Владимир не успел подумать, как встречать нежданного гостя, как из-за уступа показался тот самый монах.
Он не стал ничего спрашивать и объяснять, просто подошел к Уве и скомандовал князю:
– Подержи.
Владимир держал голову Уве, пока монах разжимал его зубы ножом, а потом вливал какое-то питье. Уве закашлялся, но открыл глаза:
– Авраам…
– Подложи дров в костер, нужно нагреть воды.
Князь послушно занялся тем, что приказал монах. Над костром повис небольшой котелок, принесенный Авраамом. Монах снова заварил травы, еще раз промыл и перевязал рану Уве, напоил того каким-то отваром, дал выпить и Владимиру.
– Как ты узнал, что нам нужна помощь, и нашел нас?
– Об этом было нетрудно догадаться, а огонь в темноте виден издалека. Ты поступил правильно, стараясь согреть Уве, без этой помощи он бы погиб.
– Без твоей тем более.
– Не давай ему напрягать тело, пока рана не затянется, иначе даже я не помогу.
– Ты маг?
– Нет, – усмехнулся монах. – Просто меня научили собирать и заваривать травы.
– Но ты узнал меня, никогда не видев раньше?
– Я знал, что ты на острове, князь.
– Откуда ты знаешь мое будущее? Расскажи, что со мной будет?
Авраам покачал головой:
– Нет, князь Владимир Святославич. Скажу только, что оно великое. Ты будешь князем всей Руси, сделаешь много ошибок и принесешь много бед и радости людям.
– Расскажи, как все это будет.
– Человеку нельзя рассказывать его судьбу, иначе он будет поступать именно так, как предсказано, либо наоборот и все испортит. Судьбу вообще нельзя предсказывать. Я скажу тебе только одно: наступит час, когда тебе придется сделать главный выбор, и от него будет зависеть не только твое будущее, но и будущее твоих сыновей. Спи, князь, скоро уже рассвет…
Владимир чувствовал, что глаза просто слипаются, а в голове туман. Он погрузился в сон, а монах долго смотрел на едва видное в свете небольшого костра лицо будущего крестителя Руси.
– Разве можно рассказать тебе обо всех преступлениях, которые ты совершишь или совершат по твоей воле? Как об искуплении тоже. Живи – это единственный способ узнать, что предстоит.
Владимир очнулся вдруг. Уже рассвело, костер горел, но монаха рядом не было, зато лежала аккуратная кучка наломанного валежника, которого хватило бы на несколько часов.
Уве спал спокойно, гореть почти перестал и скрипеть зубами от боли тоже.
В сумке, оставленной монахом, нашлись копченая рыба и травы, в котелке над костром кипела вода.
Но позаботиться об обеде для себя и Уве Владимир не успел – издалека послышался мощный голос Рагнара:
– Эй, Вольдемар, отзовитесь!
– Я здесь! – вскочил на ближайший камень князь.
Рагнар пришел не один, с ним было четверо варягов. Они быстро соорудили носилки, осторожно уложили Уве, погасили костер и отправились обратно.
– Рагнар, как вы догадались, что мы в этой стороне острова?
Варяг изумленно уставился на Владимира:
– Мы не догадались. Пришел монах с дальнего острова, с которым дружит Уве, сказал, где вы и что вам нужна помощь.
Уве пришел в себя не сразу, но его рана, которую теперь промывал Владимир, быстро затягивалась. Рагнар, увидев эту рану, только кивнул:
– Хорошо, что монах вырезал старую плоть, она погубила бы Уве. Нельзя терпеть гноящуюся рану, это опасно.
– Где он поранился?
– В бою. Это давно было, но Уве никогда не обращал внимания на такие мелочи, а недавно она открылась и стала гнить. Теперь будет жить.
Когда Уве пришел в себя, Владимир попытался выяснить, что это за монах, но варяг ничего толком не знал и сам. Ответил, что тот помогал лечить раны, только и всего. О прорицательстве не знал ничего.
Владимир решил сходить на маленький остров сам.
Авраам встретил его спокойно:
– Тебя прислал Уве за помощью?
– Нет, Уве выздоравливает. Он благодарит за спасение и передал вот это.
В большом коробе, который князь притащил на загривке, были продукты. Варяги добывали их в поселениях на побережье, не всегда праведно, обычно попросту отнимая у жителей, не успевших спрятать. Но как же иначе? Кто станет покупать продовольствие у не умеющих защитить его?
– Благодарю. Возьмешь травы, они помогут не только Уве.
Но все расспросы монах предвосхитил одним заявлением:
– Если хочешь спросить о своем будущем – не трать понапрасну время и слова. Я больше ничего не скажу, да и не нужно тебе. Живи, князь. Живи, как живется, господь сам наставит тебя на путь истинный, если уж избрал для тебя такой.
– Какой?
– Ты снова пытаешься вызнать свое будущее. Но я не маг, я не знаю этого, поверь. У меня другая вера.
– Расскажи о своем боге.
Авраам снова покачал головой:
– Твое время еще не пришло, князь. Еще не пришло.
– Как узнать, что оно пришло?
Ответом было молчание. Но Владимир не сдавался, он кивнул на крест с распятием:
– Вы поклоняетесь кресту, на котором был распят ваш бог? Поклоняетесь орудию пытки и убийства? Но чем же хуже меч? Он хотя бы убивает сразу.
– Ты не готов.
Глядя в спину выходящему из хижины монаху, Владимир поморщился:
– Он просто хороший знахарь.
Больше князь на тот островок не ходил и о распятом на кресте боге старался не думать. Он видел такое распятие у своей бабки и хорошо помнил, что все говорили о приносящем беду и разлад этом знаке.
Конечно, так и есть! Она крестила Олега и Ярополка вопреки воле князя Святослава Игоревича, и ни к чему хорошему это не привело.
Владимир впервые в жизни ничего не рассказал дяде и вопрос задал не ему, а Рагнару:
– Что ты знаешь о христианах?
– Наслушался монаха?
– Нет, он мне ничего не сказал. Так ты что-то знаешь?
– Христиане слабы, они только и умеют страдать и терпеть, когда надо браться за оружие и применить силу. Разве можно почитать бога, который позволил распять себя на кресте и поощряет пустые страдания?
– Ты считаешь, что страдать нельзя?
Рагнар с изумлением уставился на князя, потом обхватил его шею крепкой рукой, приблизил лицо к своему лицо и объяснил, глядя в глаза:
– Запомни: страдать вообще нельзя! Если настоящий варяг страдает от боли, он терпит молча, вон как Уве. Если из-за предательства или потери чего-то – мстит.
– А если от потери дорогого человека?
Рагнар, уже выпустивший шею Владимира и шагнувший в сторону, обернулся:
– О чьей-то смерти плакать тоже нельзя. Если человек был достоин, то он в Валгалле, это радостное событие. Или в Ирии, как вы, славяне, там называете. А если погиб по чьей-то вине, то за его смерть нужно просто отомстить.
Да, он прав, он совершенно прав!
Умершие дорогие люди в Ирии. Но Владимиру некого было помянуть, он никем не дорожил. Мать? Даже не помнил, а проклинал за рождение от князя не раз. Пусть потом смирился со своей судьбой, но это не ее заслуга.
Алохия и сын? Женился по воле дяди, жену не любил, может, потому и сыном не дорожил тоже.
И даже Добрыня, которого раньше почитал, как своего главного наставника, и во всем слушался, теперь не казался ни таким уж мудрым, ни имеющим безусловного права распоряжаться его делами и судьбой.
Судьба… Что там знает этот монах, чего не желает сказать?
– Рагнар, монах может знать мою судьбу?
– Монах? Не знаю. Он тебе что-то сказал?
– Он предрек какую-то великую судьбу, но в чем она, не сказал.
Варяг с удовольствием расхохотался:
– Это и я тебе могу предречь! Проще простого: Вольдемар, тебя ждет великая судьба! Только, знаешь, понятие величия у всех разное. Величие викинга – победить как можно больше врагов и умереть в бою, чтобы попасть прямиком к героям. В чем ты видишь величие?
– Победить своих врагов…
– У тебя много врагов, Вольдемар? Ты так неуверенно говоришь об этом, что я сомневаюсь в их существовании вообще. Чего ты хочешь от жизни? Не знаешь… Вот когда поймешь, тогда и решишь, в чем величие для тебя самого.
Владимир подумал, что уж точно не в горах трупов и гибели с мечом в груди. Ему как-то хотелось жить.
Рагнар это понял, усмехнулся:
– Ты не викинг, не варяг. И никогда им не станешь, как бы ни старался. Ты рожден славянкой, а значит, слаб, как все славяне!
– Но Харальд тоже рожден славянкой.
– И тоже слаб!
Владимир хотел напомнить, что они считают Харальда своим конунгом и подчиняются ему, но не успел, Рагнар вдруг предложил:
– А если хочешь узнать свое будущее, то лучше спросить у Брунгильды.
Снова это имя!
– А где она?
– Где угодно. Хочешь?
– Да.
Закутанная в черное фигура была больше похожа на тень от крошечного светильника в полутьме пещеры, но эта тень отбрасывала еще одну тень, что свидетельствовало, что первая живая. Или наоборот? В какое-то мгновение Владимиру показалось, что тени движутся каждая сама по себе.
Присмотреться не успел, раздался усталый женский голос:
– Проходи, князь Владимир Святославич. Давно пора бы прийти. Выйди, Рагнар, это не для твоих ушей.
– С радостью. Не люблю, когда ты пророчествуешь.
Варяг скрылся в двери, а Брунгильда поинтересовалась:
– Что ты хочешь узнать?
– Монах сказал мне, что у меня великая судьба. В чем она?
– Значит, ты поверил монаху, не сомневаешься в величии и желаешь лишь знать, как его достичь?
Внутри у Владимира похолодело, он осторожно уточнил:
– Это не так?
Женский смех был молодым, удивительно молодым для мудрой ведуньи.
– Так, конунг Вольдемар. Но величие возможно лишь для тех, кто не прячется ни за чьей спиной. Невозможно победить бурю, не выходя из гавани. Ты не станешь великим, сидя в хижине монаха. Твое величие не в этой бухте, а далеко от нее. Выбирай. И не сомневайся: дорогу пройти может только тот, кто шагает, а поразить мечом тот, кто его поднял.
Владимир вышел из пещеры в задумчивости. Каждый из прорицателей предрек ему великую судьбу, но никто не сказал, в чем она. Однако эта Брунгильда права – не сделав ни шагу, невозможно дойти до конца пути.
Значит, следовало убедить дядю и Рагнара, что пора двигаться на Русь.
– Ну, что тебе сказала прорицательница?
– Чтобы я оторвал свою задницу от теплой шкуры и отправился завоевывать великое будущее.
– Так прямо и сказала? – расхохотался Рагнар.
Князь не видел, как из темного угла пещеры, куда не доставал слабый свет единственного светильника, к закутанной в темное фигуре шагнул… его собственный дядя.
Добрыня протянул провидице массивный браслет со словами:
– Ты молодец, Гудрун, хорошо справилась. Кажется, наш Вольдемар поверил и готов хоть что-то сделать ради своего величия.
Девушка с явным удовольствием сбросила темную накидку, открыв прелестное юное лицо, вполне соответствующее голосу.
– Только не вздумай кому-то об этом рассказать. Ты знаешь, что бывает с теми, кто меня обманывает.
Девушка в ответ поморщилась:
– Рагнар уже все подробно объяснил, но только от своего имени.
Князь Владимир решил, что ему пора возвращаться на Русь, а Рагнару сдержать свое обещание и отправиться вместе с ним.
Добрыня не стал рассказывать Владимиру, что новгородцы выплатили огромную виру за убийство полоцкого князя, Рогволодовичи виру приняли, значит, мстить не имеют права. Но и в Новгороде сбежавшего князя вряд ли захотят видеть. Это позор – бежать так, как они бежали, однако выбора тогда не было. Смерть еще хуже. Владимир не смог бы противостоять двум Рогволодовичам, он и сейчас не сможет, несмотря на всю учебу, разве что с помощью людей Рагнара. И еще обмана.
Харальд был недоволен намерением молодого князя забрать лучшую часть их дружины с собой, но варяг умен, он прекрасно сознавал, что ему самому недолго осталось и его людям нужно чем-то заняться. Нельзя держать молодых и сильных при себе только потому, что ты сам стал слаб. Пусть идут – решил Харальд. Добрыня обещал, что они захватят не только город обидчиков его племянника, но и Киев.
Варяга не могло обмануть растущее умение князя Владимира, это не варяжский конунг, как бы ни размахивал мечом. В его происхождении есть та самая червоточина, которая не позволит стать настоящим викингом, он наполовину славянин.
Харальд никому бы не признался, что видит эту червоточину, поскольку такая же есть у него самого. Во Владимире от отца половина варяжской крови, но по матери он такой же, как сам Харальд, – древлянин. А древлянин даже наполовину это не варяг наполовину. Ему без помощи других не обойтись.
– Хорошо, племянник, Рагнар со своими людьми пойдут с тобой на Русь. Но там они возьмут все, что пожелают. Ты на это согласен?
Что князь мог ответить? Если не согласен, то и разговаривать не о чем. Но славянин так устроен, что готов отложить на завтра не только собственную смерть, но и оплату своей жизни.
– Согласен.
– Клянись на мече, который повернется против тебя, если только нарушишь свою клятву.
Поклялся.
Оставалось надеяться, что захотят немногого…
К Владимиру подошла рабыня, одна из тех, что ублажала его по ночам. Князь даже имени ее не знал – ни к чему. И голоса ни разу не слышал, тоже ни к чему.
– Ты уходишь? – спросила шепотом с затаенной надеждой на что-то. На что может надеяться рабыня?
– Да, пора.
Девушка была хороша, но она рабыня, а от этих людей Владимир старался держаться как можно дальше…
– Возьми меня с собой?
– Куда?! – расхохотался князь. – До первой волны, чтобы сунуть тебя туда головой?
Он уже сделал шаг в сторону, но вдруг услышал:
– Я ношу под сердцем твоего сына.
Бровь Владимира взлетела, выражая крайнее удивление:
– Моего? Ты, которая ублажает всех, смеешь утверждать, что ребенок мой, да еще и сын?
– Я за это время ни с кем не была, кроме тебя.
Глаза юной женщины не лгали, но к чему она Владимиру? Да и сын здесь на острове или с собой в походе не нужен вместе с его матерью.
– Но вы же умеете избавляться от плода. Сделай это.
– Я христианка, я не могу.
Он все же ушел, но обернулся:
– Как тебя зовут?
– Гудрун. – Девушка сделала шаг к князю, вся потянулась навстречу надежде, что передумает, возьмет ее с собой. Нет, не взял. Викинги не думают о таких вещах, как рождение детей у рабынь. Даже если родится сын, этого для женщины достаточно – воспитывать сына героя.
Князь пытался убедить сам себя, что осчастливил дуреху уже тем, что спал с ней. Небось с Хеги тяжелей. Или вон с огромным Ренди, который двум девкам своим весом ребра поломал.
– Что тебе сказала Гудрун? – Рагнар чем-то обеспокоен.
– Что носит под сердцем моего сына.
– Ты поверил?
– Даже если это так, мне все равно.
Подошел и Добрыня:
– О чем вы спорите?
– Гудрун от Владимира ребенка ждет.
Добрыня нахмурился:
– Всюду ты нагадить успеваешь!
– Чем худо, что от сильного мужчины рождаются сильные дети? – расхохотался Рагнар. – У меня много детей по всему побережью.
Владимир дернул плечом:
– Меня не беспокоит эта рабыня. Пошли, работы много!
Никто не видел, как Добрыня сначала передал Харальду пару серебряных монет, потом увел Гудрун подальше от жилья, посадил в лодку и отвез на маленький остров.
– Иди туда. Там монах живет. Один он, не бойся.
– Я знаю. Это Авраамий.
– Ему скажешь о ребенке Владимира. Харальд будет присылать вам еду. Но если ты когда-нибудь еще…
– Не бойся, ни ты, ни твой племянник обо мне больше не услышите. – Юная женщина вскинула на плечо большой мешок и зашагала в центр маленького острова навстречу спешившему к ней монаху.
Кнорры варягов отплывали от острова, чтобы пересечь огромное озеро, которое некогда было морским заливом и даже теперь звалось морем за свои размеры и свой крутой непредсказуемый нрав. Это не были огромные драккары викингов, на каких они раньше передвигались по морю на западе, драккарам с их глубокой посадкой трудно передвигаться по неглубоким извилистым рекам Руси, можно сесть на мель и стать легкой добычей местных жителей. Прошли те времена, когда одно появление боевых кораблей викингов на горизонте лишало людей способности двигаться и сопротивляться. Теперь даже франки давали отпор, а об ильменских словенах и говорить нечего.
Владимир не оглядывался, во-первых, это дурная примета, во-вторых, его действительно занимало только то, что впереди.
Князь стоял на носу, цепко держась за натянутый канат и вглядываясь в озерную даль. И впрямь море… Он никогда не был на море, но вот эти водные просторы, где не видно земли, впечатляли.
Что ждет его впереди?
И вдруг в шуме ветра и волн послышался голос предсказательницы:
– …дорогу может пройти только тот, кто шагает…
Но тут же:
– Я ношу под сердцем твоего сына.
Владимир даже замер, вслушиваясь в говор волн. О, боги! Это же один и тот же голос! Как он сразу не догадался?
Князь резко повернулся к дяде:
– Брунгильда это Гудрун? Ты обманул меня?
Добрыня выдержал бешеный взгляд племянника, усмехнулся:
– В чем? Брунгильда может вселяться в любую из женщин, какую пожелает. Когда ей нужно пророчествовать.
– Гудрун носит мое дитя.
– О ней позаботятся, Владимир, – Добрыня встал и шагнул ближе к племяннику, чтобы даже ветер не отнес его слова к дружинникам, – прекрати сомневаться. Сомнения разрушают твою силу. И прекрати переживать из-за женщин! Если уж сделал что-то, то забудь. Это их судьба – носить и рожать детей от мужчин. Твое дело иное. Ты князь, помни об этом!
Назад: Глава 1 Сватовство
Дальше: Глава 3 Месть
