Заключение: что дальше?

Прошло уже больше сорока лет с тех пор, как я начал составлять Список на доске в своем офисе. Многое изменилось. Поведенческая экономика уже не считается уделом любителей, а публикация статьи по экономике, описывающая поведение просто Людей, уже не считается иррациональным поступком, по крайней мере среди большинства экономистов моложе 50 лет. После стольких лет в роли отступника в своей профессии я медленно привыкаю к мысли о том, что поведенческая экономика превращается в мейнстрим. Это направление настолько крепко теперь стоит на ногах, что когда я выпущу эту книгу в 2015 году, то, если не случится импичмента, я уже полгода буду занимать должность президента Американской экономической ассоциации, а Роберт Шиллер будет моим преемником. Сумасшедшие руководят больницей!

Но процесс развития обогащенной версии экономической науки, в центре внимания которой просто Люди, еще далек от завершения. Здесь я хочу сказать о том, что, я надеюсь, произойдет дальше, подчеркиваю – я надеюсь. Я не стану прогнозировать, как эта дисциплина со временем изменится. Разумно предположить только то, что события, которые произойдут в будущем, сильно нас удивят. Итак, вместо того, чтобы строить прогнозы, я предлагаю короткий список пожеланий относительно развития поведенческой экономики в последующие годы. Большинство из этих пожеланий адресованы тем, кто занимается экономическими исследованиями – моим коллегам экономистам, – но некоторые пожелания адресованы тем, кто выступает в роли потребителей результатов этих исследований – управляющим, чиновникам, владельцам футбольных команд или собственникам недвижимости.

Прежде чем обратиться к рассуждениям о том, во что может превратиться экономика, имеет смысл оглянуться назад и подвести некий итог. Во многом ко всеобщему удивлению, поведенческий подход в экономике оказал огромное влияние на сферу финансов. Никто бы не смог этого предположить в 1980-м. На самом деле это было просто немыслимо, потому что экономисты знали, что финансовые рынки – это самые эффективные из всех рынков и что именно там легче всего удается арбитражная сделка, а значит, там нет места нерациональному поведению. Оглядываясь назад, становится понятно, что сфера исследований поведенческих финансов оказалась перспективной по двум причинам. Во-первых, благодаря узко специфическим теориям, таким как закон единой цены. Во-вторых, благодаря наличию фантастического количества данных, которые можно использовать для проверки этих теорий, включая ежедневные данные по котировкам тысяч компаний, начиная с 1926 года. Мне неизвестна никакая другая область экономики, в которой могло бы произойти столь явное опровержение экономической теории, какое произошло на примере компаний «Palm» и «3Com».

Разумеется, не все экономисты отказались от своей приверженности теории эффективного рынка. Но поведенческий подход теперь воспринимается с полной серьезностью,

И по многим вопросам спор между рациональным и поведенческим лагерем оказывался центральным в публикациях по финансовой экономике на протяжении более чем двух десятилетий.

Фокус на данных – это то, благодаря чему этот спор продолжает оставаться обоснованным и, по большей части, продуктивным. Как часто говорит Юджин Фама, когда его спрашивают о наших противоположных взглядах: мы признаем одни и те же факты, но расходимся в их интерпретации. Факты таковы, что модель оценки капитальных активов была однозначно отвергнута как адекватное описание изменения цен на акции. Бета, фактор, который когда-то считался единственно значимым, как оказалось, многого не объясняет. И еще куча других факторов, которые когда-то считались малозначимыми, теперь признаются как очень важные, хотя вопрос о том, почему именно они имеют значение, остается неразрешимым. Противоборствующие стороны, как мне кажется, сходятся в точке, которую я бы назвал «экономика, основанная на данных».

Естественно было бы задаться вопросом, а какой могла бы быть экономика, но большинство экономических теорий не исходят из эмпирических наблюдений. Вместо этого их основой являются аксиомы рационального выбора, независимо от того, имеют или нет эти аксиомы какое-либо отношение к тому, что мы наблюдаем в нашей повседневной жизни. Теория поведения Рационалов не может исходить из эмпирических данных, потому что Рационалов просто не существует.

Комбинация фактов, которые сложно или невозможно свести к теории эффективного рынка, плюс громко заявившие о себе поведенческие экономисты способствовали тому, что сфера финансов стала областью, в которой утверждения о невидимой руке подверглись серьезному пересмотру. В мире, где одну часть компании можно продать дороже, чем всю компанию целиком, ясно, что и миллиона невидимых жестов не хватит для удовлетворительного объяснения. Финансовым экономистам пришлось всерьез задуматься над «ограниченными возможностями арбитража», которые можно было бы с тем же успехом называть ограниченными возможностями невидимой руки. Теперь мы знаем больше о том, как и когда цены могут отклоняться от истинной стоимости и что может помешать «умным деньгам» вернуть цены на разумный уровень. (В отдельных случаях инвесторы, стремящиеся играть роль «умных денег», могут заработать больше, делая ставку не на возвращение здравого смысла, а на ценовой пузырь, надеясь избавиться от ненужных бумаг быстрее других.) Финансовые рынки как область исследования являются также показателем того, как экономика, основанная на данных, может привести к развитию новой теории. Как говорил Томас Кун, открытие начинается с обнаружения аномалии. Вряд ли можно назвать завершенной работу по формированию новой версии финансовой экономики, основанной на эмпирических данных, но она идет полным ходом. Настало время для такого же прогресса и в других направлениях экономики.

Если бы я мог выбрать область в экономике, которую бы мне больше всего хотелось обогатить поведенческим подходом, то это была бы макроэкономика – сфера, на которую бихевиористские методы оказали пока что наименьшее влияние. Вопросы монетарной и налоговой политики имеют жизненную важность для благосостояния любой страны, и понимание поведения просто Людей необходимо для принятия мудрых политических решений в этих областях. Джон Мейнард и Кейнс занимались поведенческой макроэкономикой, но их усилия с тех пор так и не получили развития. Когда Джордж Акерлоф и Роберт Шиллер, два выдающихся ученых, поддерживающих поведенческую традицию Кейнса, пытались несколько лет организовать ежегодные конференции по поведенческой макроэкономике в Национальном бюро экономических исследований, найти достаточное количество хороших статей по макроэкономике было довольно сложно. В отличие от этих попыток, для конференции по поведенческим финансам, организацией которых занимаемся мы с Шиллером дважды в год, мы получаем каждый раз множество достойных статей, так что выбрать из них всего шесть оказывается непросто. Акерлоф и Шиллер в конце концов бросили свои усилия.

Одна из причин того, почему мы не являемся свидетелями активной работы поведенческих экономистов в области макроэкономики, может быть в том, что здесь отсутствуют два ключевых ингредиента успеха поведенческих финансов: существующие теории не позволяют строить легко опровержимые прогнозы, а доступные данные довольно скудны. В совокупности это означает, что эмпирические доказательства, имеющие силу «дымящегося ружья», которые были обнаружены в области финансов, попросту ускользают от нас в области макроэкономики.

Кроме того, это также означает, что экономисты достигли консенсуса в отношении даже самых простых рекомендаций о том, что предпринять в условиях финансового кризиса подобного тому, какой мы застали в 2007–2008 годах. Те, кто придерживается левых взглядов, занимают позицию Кейнса, считая, что правительства должны были воспользоваться преимуществами высокого уровня берзаботицы и низкими (или отрицательными) процентными ставками, чтобы инвестировать в инфраструктуру. Те, кто придерживается правых взглядов, высказывают опасения, что такого рода инвестиции не будут потрачены должным образом, и указывают на риск увеличения государственного долга, который попутно создаст бюджетный кризис или инфляцию. Эти экономисты считают, что снижение налогов станет стимулом для экономического роста, в то время как кейнсианцы полагают, что этому росту будут способствовать государственные расходы на социальную сферу. Обе стороны обвиняют друг друга в том, что восстановление проходит очень медленно: причина либо в чрезмерной, либо в недостаточной экономии. Поскольку нам вряд ли удастся заставить правительства стран согласиться с тем, чтобы меры по борьбе с рецессией выбирались наугад, чтобы можно было провести рандомизированные контрольные испытания, то мы никогда не сможем разрешить этот спор.

И все же отсутствие единого мнения о том, что составляет ядро «рациональной» макроэкономической модели, не значит, что принципы поведенческой экономики не могут быть с пользой применены в сфере более общих политических задач. Взгляд на макроэкономические проблемы под углом бихевиоризма может высветить определенные тонкости задачи даже в отсутствие ясной исходной гипотезы, которую можно было бы опровергнуть или на основе которой можно было бы выстроить анализ. Чтобы начать собирать фактические данные, нам не обязательно ждать, когда появится «дымящееся ружье».

Одно из направлений макроэкономической политики, которое отчаянно нуждается в анализе с позиций бихевиоризма, касается вопроса о том, как провести реформу налогового послабления так, чтобы это стимулировало экономику. В этом случае бихевиористский анализ смог бы помочь независимо от того, что стоит за снижением налогов: кейнсианское повышение спроса на товары или проблема предложения, когда цель состоит в том, чтобы заставить «создателей рабочих мест» создать еще больше рабочих мест. В том, как проводится реформа налогового послабления, есть важные поведенческие нюансы, которые с точки зрения теории рационального выбора будут считаться ПМФ. Если снижение налогов – это результат кейнсианского подхода, тогда цель реформы в том, чтобы стимулировать как можно более активное потребление.

Законодатели также должны обратить внимание на одну предположительно малозначимую деталь, а именно: стоит ли проводить снижение налогов единовременно или растянуть его на год. На этот вопрос невозможно ответить, не имея под рукой моделей поведения потребителей, основанных на реальных данных. Когда цель состоит в стимулировании потребления, я бы посоветовал растянуть сокращение налогов. Единовременно полученные суммы денег, скорее всего, будут либо отложены, либо использованы на выплату долгов.

На те же вопросы следует обратить внимание, если речь идет о том, чтобы стимулировать большие налоговые поступления в результате снижения налоговой ставки. Предположим, что мы рассматриваем возможность предоставления налоговых каникул тем компаниям, которые переведут свои средства на родину, в США, вместо того чтобы держать их на счетах зарубежных подразделений ради уклонения от уплаты налогов. Чтобы сформулировать и оценить возможные результаты такой меры, требуется создать модель, основанную на реальных данных, которая бы сказала нам, как компании распорядятся репатриированными деньгами. Будут ли эти средства инвестированы, возвращены акционерам или припрятаны, как это делают многие американские компании после финансового кризиса? Сложно предугадать, как поступит организация, если большая часть ее наличных средств будет храниться внутри страны. В целом можно сказать, что пока мы не поймем, как ведут себя реальные организации, т. е. такие, которыми управляют просто Люди, мы не сможем как следует оценить последствия ключевых мер государственной политики. Я кое-что добавлю к этому ниже.

Еще один большой вопрос, напрашивающийся на более тщательный бихевиористский анализ: как побудить людей заняться предпринимательством (особенно тех, кто может в этом преуспеть). Экономисты с правыми взглядами подчеркивают, что нужно понизить предельную налоговую ставку для тех, кто зарабатывает больше, и это станет ключом к ускорению экономичсекого роста. Те, кто придерживается левой позиции, настаивают на введении адресных субсидий для тех отраслей экономики, которые правительство хочет простимулировать (например, производство экологически чистой энергии), или предлагают повысить доступность кредитов, которые выдает Администрация малого бизнеса, правительственное агентство, чья цель состоит в стимулировании создания новых предприятий и оказании им поддержки. И экономисты, и политики всех мастей сходятся на том, что малый бизнес нужно освободить от многих требований, соответствие которым может обходиться для него очень дорого. Все эти меры выглядят разумными, но мы очень редко слышим от экономистов о том, как можно смягчить понижательный риск для предпринимателя в случае, если новый бизнес окажется неуспешным, а это происходит по крайней мере с половиной стартапов, если не чаще. Мы знаем, что для просто Людей убытки значат больше, чем сопоставимая прибыль, поэтому это необходимо учесть. Вот, например, одно из предложений, учитывающих этот аспект. Оно прозвучало во время импровизированного телевизионного интервью, поэтому прошу прощения за грамматические ошибки:

«Что нам необходимо сделать в этой стране, так это превратить ее в более мягкую подушку на случай провала. Потому что [как говорят правые] нужно дать больше снижения налогов создателям рабочих мест, им нужно более высокое вознаграждение за тот риск, на который они идут… Но как насчет риска, когда ты боишься уйти с работы и стать предпринимателем потому, что твоя медицинская страховка привязана к работодателю?.. Почему мы никак не можем продать эту идею, что не нужно увеличивать вознаграждение за риск, чтобы стать успешным в этой стране, а нужно всего лишь смягчить последствия неудачи?»

Эти слова принадлежат не экономисту и даже не поведенческому экономисту. Их произнес комик Джон Стюарт, ведущий Дейли Шоу, во время интервью с Остеном Гулси, моим коллегой из Университета Чикаго, который некоторое время был председателем Комитета экономических советников при Президенте Обаме. Почему экономистам нужен ведущий комедийного новостного шоу, чтобы обратить внимание на то, что поиск способов снижения последствий провала может оказаться более эффективным в деле стимулирования предпринимательства, чем снижение налоговой ставки для тех, кто зарабатывает больше 250 000 долларов в год, особенно когда 97 % предпринимателей в сфере малого бизнеса в США столько не зарабатывают.

Поведенческая макроэкономика возглавляет мой список желаний, но, на самом деле, любое направление экономики только выиграет, если внимательнее изучить роль Людей. Помимо финансов, экономика развития, возможно, та сфера, на которую поведенческие экономисты оказали самое значительное влияние, частично потому, что это направление получило вторую жизнь благодаря росту числа экономистов, которые проводят тестирование своих гипотез в бедных странах, используя метод рандомизированного контрольного испытания. Какая-нибудь бедная африканская страна, конечно, не превратится за одну ночь в Швейцарию, но мы можем выяснить, как улучшить положение вещей, проводя эксперимент за экспериментом.

Нам требуется больше экономических знаний, основанных на реальных данных, как теоретических, так и эмпирических. Теория перспектив, несомненно, является основополагающей теоретической работой в поведенческой экономике, основанной на реальных данных. Канеман и Тверски начали собирать материал о том, как ведут себя люди (начиная со своего собственного поведения), а затем разработали теорию, цель которой состояла в том, чтобы объяснить как можно больше моделей поведения в самых общих чертах. Это и отличает теорию перспектив от теории ожидаемой полезности, которая, в качестве нормативной теории выбора, исходит из аксиом рациональности. Теперь теория перспектив беспрестанно и тщательно тестируется на данных, собранных на самом разном материале, начиная с поведения участников игровых телешоу до стратегии профессиональных игроков в гольф и инвесторов на фондовом рынке. Следующее поколение теоретиков в области поведенческой экономики, такие как Николас Барберис, Дэвид Лейбсон и Мэтью Рабин (если назвать всего лишь этих троих), также начинают с фактов, а затем продвигаются к теории.

Чтобы сформулировать новые теории, нам необходимы новые факты, и хорошая новость в том, что сейчас я вижу множество статей в ведущих экономических журналах, в которых авторы представляют креативные методы сбора данных. Растущая популярность метода рандомизированных контрольных испытаний, начиная с области экономики развития, прекрасно иллюстрирует эту тенденцию, а также показывает, как экспериментальный метод может расширить арсенал инструментов экономистов, который до этого включал лишь один: денежное поощрение. Как мы убедились на примере того, что описано в этой книге, если считать все деньги одинаковыми и относиться к ним как к главному мотиву человеческого поведения, то не получится точно описать реальность.

Сфера образования – отличный пример области, где эксперименты, проводимые экономистами, имеют значение. У экономистов нет теории о том, как максимизировать те знания, которые дети получат в школе (помимо очевидно ошибочной теории о том, что в школах, где все за деньги, используются лучшие методики обучения). Эта невероятно простая идея состоит в том, что мы можем улучшить успеваемость учащихся, если предложим финансовые поощрения родителям, учителям или самим детям. К сожалению, нет доказательств того, что такой подход приносит результат, но вот тонкости действительно играют роль. Например, в результате исследования Роланд Фрайер сделал любопытный вывод: больше пользы приносит вознаграждение учащихся за их усилия, например выполнение домашней работы, чем за результат (оценки). На мой взгляд, такой вывод кажется интуитивно верным, потому что те ученики, которым требуется подтянуть успеваемость, не знают, как стать лучше. Поэтому имеет смысл поощрять их за выполнение того, что их преподаватели считают полезным.

Еще один интересный результат исследования был получен напрямую из пьесы по поведенческой экономике. Команда ученых, в составе которой были Брайер, Джон Лист, Стивен Левитт и Сэлли Садофф, выяснила, что имеет значение то, как формируется бонус для учителей. Те преподаватели, которые получают бонус в начале учебного года, который должен быть возвращен, если результат их работы не будет соответствовать опредленному целевому показателю, гораздо лучше справляются с повышением успеваемости учеников, чем те учителя, которым бонус выдается в конце года при условии, что результаты их работы также соответствуют этим показателям.

Третий пример интересного результата исследования в области образования, который совсем не связан с финансовым поощрением, был получен в ходе рандомизированного контрольного испытания в Великобритании, которое проходило с использованием популярного и недорогостоящего метода текстовых напоминаний. Суть эксперимента в том, что половина родителей получает текстовое сообщение о том, что через пять дней у детей в школе будет большая контрольная работа по математике, затем напоминание приходит за три дня до контрольной и за один день. Исследователи называют этот метод «предварительное информирование». Другая половина родителей не получает таких сообщений. Оказалось, что предварительное информирование родителей способствует повышению успеваемости детей в математике, которое сопоставимо с дополнительным месяцем обучения в школе. Лучшие результаты показали студенты в нижнем квартале: повышение успеваемости в их случае сопоставимо с двумя месяцами дополнительного обучения в школе, в сравнении с контрольной группой. После этого эксперимента и родители и дети выразили желание сохранить этот способ напоминания, показывая тем самым, что они оценили пользу такого подталкивания. Этот результат также опровергает частое утверждение о том, что подталкивание должно держаться в секрете, чтобы быть эффективным.

Государственные школы, как захолустные деревни в бедных странах, – непростой полигон для проведения экспериментов. То, что мы начинаем понимать, как обучать наших детей и поддерживать их мотивацию, должно подстегнуть остальных исследователей, не имеющих отношения к образованию и экономике развития, к тому, чтобы также начать собирать данные. Эксперимент в естественных условиях – это, возможно, самый сильный инструмент, который мы должны задействовать в области экономики, основанной на реальных данных.

Мой список пожеланий в отношении неэкономистов не сильно отличается. Тот факт, что школа – один из старейших общественых институтов, говорит нам о том, что мы еще не разобрались с тем, как правильно обучать детей. Нам необходимо проводить эксперименты, чтобы понять, как улучшить эту сферу, и мы только начали это делать. Что же тогда говорить о более новых институтах, таких, как современные корпорации? Есть ли основания считать, что мы знаем, как ими лучше управлять? Пришло время для всех – от экономистов до чиновников, учителей и бизнес-руководителей – признать, что они живут в мире просто Людей, и перейти на тот же метод, основанный на реальных данных, для улучшения и сферы работы, и сферы личной жизни.

Благодаря моему опыту участия в создании поведенческой экономики, я усвоил несколько основных уроков, которые при должной осторожности можно применить в самых разных обстоятельствах. Вот три из них.

Наблюдать. Поведенческая экономика началась с простого наблюдения. Гости едят слишком много орешков, если оставить вазу на виду. У человека есть свой ментальный счет – он не относится ко всем деньгам одинаково. Люди совершают ошибки – много ошибок. Если перефразировать знакомую нам цитату, то получится: «Вокруг просто Люди. Оглядитесь». Первый шаг в направлении разрушения привычных аксиом, когда привычная аксиома ложная, состоит в том, чтобы посмотреть на мир вокруг себя. Увидеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким его желают видеть другие.

Собирать материал. Истории – очень сильный аргумент, и их легко запомнить. Вот почему я рассказал вам так много историй в этой книге. Однако отдельная байка может служить лишь иллюстрацией. Чтобы по-настоящему убедить себя и других, необходимо изменить то, как мы подходим к делу: нам нужны данные, много данных. Как однажды сказал Марк Твен: «Ваши пролемы не от того, о чем вы не знаете. Они от того, в чем вы абсолютно уверены, тогда как на самом деле вы заблуждаетесь». Люди становятся чрезвычайно самоуверенны потому, что не тратят времени на то, чтобы проанализировать свои прошлые ошибочные прогнозы, и потом только усугубляют ситуацию, когда становятся жертвами предвзятости суждения – потому что ищут только те доказательства, которые подтверждают их заранее сформулированную интерпретацию. Единственный способ защититься от чрезмерной самоуверенности – систематически собирать данные, особенно данные, которые могут доказать, что вы ошибаетесь. Моя коллега в Чикаго Линда Гинзел всегда говорит студентам: «То, что не записано, не существует».

Кроме того, большинство организаций срочно должны научиться тому, как учиться, а потом взяться за учебу, чтобы со временем набраться знаний. Минимум усилий в этом направлении предполагает, что вы будете пробовать что-то новое и отслеживать результаты. Еще лучше – проводить настоящие эксперименты. Если никто в вашей организации не знает, как это делать, наймите местного бихевиориста. Его услуги стоят дешевле, чем работа адвокатов и консультантов.

Высказываться. Множество ошибок, которые совершает компания, можно было бы предупредить, если бы кто-то был готов сказать шефу, что что-то идет не так.

Один яркий пример тому – история из сферы коммерческой авиации, где речь идет о высоких ставках. Эту историю описал Атул Гаванде, сторонник борьбы с человеческими ошибками, в своей недавно опубликованной книге «Манифест чек-листа». Свыше 500 человек погибли в 1977 году в результате аварии на взлетно-посадочной полосе, потому что второй пилот рейса KLM не посмел усомниться в авторитете капитана, своего «шефа». Не расслышав правильно сообщение о том, что другой самолет все еще не покинул взлетную полосу, капитан продолжал набирать скорость, чтобы поднять самолет в воздух. Второй пилот пытался его предупредить, но тот проигнорировал предупреждение, и второй пилот больше не подавал голоса – до тех пор, пока два самолета не столкнулись. Гаванде ставит точный диагноз, говоря, что причина катастрофы – в том, как работает вся организация: «[Авиакомпания не была] готова к такому повороту событий. Они не предприняли необходимых мер, чтобы люди работали как команда. В результате второй пилот считал, что ему не позволено, а не то, что полагается по долгу службы остановить капитана и прояснить ситуацию. Вместо этого капитану разрешили переть вперед и всех погубить».

Другой пример – трагедия на Эвересте, которая была ярко описана Джоном Кракаукером в книге «В разреженный воздух». В течение нескольких недель подъема на гору группа медленно приближалась к лагерю, расположенному на большой высоте. Двое руководителей экспедиции, представляющие две крупных компании по организации таких подъемов, Роб Холл и Скотт Фишер, не раз говорили своим клиентам о том, как важно повернуть назад, если они не смогут добраться до вершины к назначенному времени – часу дня. И все же оба этих опытных альпиниста погибли, нарушив свое собственное правило. Трагедия состояла в том, что никто из группы не вмешался, чтобы напомнить этим людям об их же собственных правилах. Оба описанных примера показывают, что иногда, даже когда вы говорите со своим шефом, вам нужно предупредить его о надвигающейся опасности.

В процессе создания поведенческой экономики нам часто приходилось высказываться в присутствии наиболее авторитетных экономистов о том, что гиперрациональные модели оторваны от реальности. Не стану никому советовать рисковать, как я, следуя моему примеру в выстраивании своей карьеры. Я был в необычных обстоятельствах. Мне повезло встретиться с Канеманом и Тверски в нужный момент. Как откровенно признался научный руководитель моей диссертации, мои перспективы как экономиста были не самые радужные: «Мы не возлагали на него больших надежд» – этим все сказано. Когда издержки альтернативных возможностей низки, стоит пойти на риск и высказаться, особенно если путь, по которому вы идете, доставляет вам столько же удовольствия, сколько доставляет мне мой.

Все-таки мы не можем ожидать от людей готовности рисковать, высказывая открыто свое мнение или каким-то другим образом, если эти действия могут стоить им работы. Хорошие руководители должны создать такую атмосферу, в которой сотрудники будут знать, что любое обоснованное решение будет вознаграждено, независимо от полученного результата. Идеальная рабочая атмосфера – это та, в которой сотрудников побуждают наблюдать, собирать данные и высказываться. Те руководители, которые создают подобную атмосферу, рискуют только одним: получить несколько синяков на своем эго. Это ничтожная цена за растущий поток новых идей и снижающийся риск катастрофы.

Хотя временами в этой книге я критиковал экономистов, я все же сохраняю оптимизм в отношении будущего экономики. Особенно меня воодушевляет то обстоятельство, что те экономисты, кто не считают себя бихевиористами, являются авторами нескольких лучших статей по поведенческой экономике, опубликованных за последние годы. Эти экономисты просто проводят тщательную эмпирическую работу и просто дают зернам упасть в почву. Я уже упоминал две таких статьи в этой книге: статью Жюстин Гастингс и Джесс Шапиро о ментальном учете расходов на бензин, а также статью Раджа Четти и его команды об анализе данных по пенсионным сбережениям в Дании. Вспомните, что команда Четти выяснила, что налоговая льгота практически никак не стимулирует рост уровня сбережений. Вместо этого 99 % успеха обеспечивает архитектура выбора, заложенная в пенсионном плане, например предустановленный уровень сбережений – другими словами, ПМФ. Эта статья – одна из многих, в которых Четти и его команда соавторов описывают то, как знание поведенческих моделей может помочь нам лучше понимать социальную политику.

Когда все экономисты откажутся от своих предубеждений и начнут включать важные переменные в свои аналитические модели, даже если рациональная модель считает эти переменные предположительно малозначимыми, тогда поведенческая экономика исчезнет. Вся экономика станет настолько бихевиористской, насколько требуется. А те, кто упрямо держится за воображаемый мир, в котором живут одни Рационалы, поднимут белый флаг вместо невидимой руки.