Отшумела, отцвела весна 1935 года. Минуло почти семьдесят лет с той поры, как семнадцать молодых иноков оставили Ветлужский монастырь и, одолев немеряные, безлюдные пространства, основали в глухомани Забайкалья староверческий скит, который вынуждены были покинуть и перебраться в глушь Алданского нагорья. Здесь, под защитой непроходимых дебрей, старолюбцы хранили отеческие устои православия и одну из главных святынь — образ Божией Матери из покоев самого Владимира Красное Солнышко*.

За эти годы в общине упокоились с миром ее основатели, поседели их дети, возмужали внуки, народились правнуки. Почернели стены домов, порос по низу мхом бревенчатый заплот вокруг скита. Не менялась только приютившая их Впадина. Все так же, словно породнившись со Временем, у которого нет ни начала ни конца, сияли беловерхие пики Северного хребта, все так же темнели на склоне западных гор лазы в запретные пещеры, все так же несла мимо них свои воды Глухоманка, унося дни, недели, годы немятежной жизни, протекавшей по нерушимому порядку…

Благоденствию скита способствовали царившее в общине необыкновенное трудолюбие, неколебимость в вере, здоровый дух согласия и то, что почитание старших соблюдалось как наипервейшая заповедь.

«Та община сильна, где старость в почете», — любил повторять в проповедях наставник Григорий, отличавшийся крайней требовательностью по отношению к себе и безграничной любовью ко всем остальным членам общества. Он следил за неукоснительным соблюдением всех параграфов Устава, писанного благочестивым праведником Варлаамом на основании Домостроя, и сам не забывал регулярно вносить записи в скитскую книгу, начатую его предшественником, старцем Маркелом, в 1873 году.

Туда помимо сведений о брачевании, рождении и смерти вписывались и иные значимые события. У него же хранились и труды пустынника Никодима. В совокупности эти рукописи довольно полно отражали нестяжательную жизнь уединенной общины.

На исходе духовитого июльского дня в канун Иоанна Предтечи братия собралась у молельни на вечернее правило и поджидала наставника, наблюдая, как в лучах закатного солнца тихо тлеют, чуть дымясь, облака. Казалось, ничто не может нарушить сопутствующий всякому летнему вечеру умиротворяющий, льющийся с небес покой, как вдруг земля под их ногами дрогнула. Люди, кто удивленно, кто настороженно переглядываясь, спрашивали друг дружку, мол, было что али поблазнилось? И тут последовали толчки, один сильнее другого. Под конец же тряхануло столь изрядно, что все вокруг пришло в движение: закачалось из стороны в сторону било, стукнула входная дверь, внутри молельни что-то с грохотом упало. Даже могучие кедры встрепенулись, взмахнули патлатыми лапами. С крутояра обрушился, подняв волну, пласт земли. Пав на колени, скитники вразнобой забормотали, крестясь: «Защити и спаси, святой угодник Николай Чудотворец, укрой и оборони подопечных своих…», «Отче наш! Иже еси на небесех…».

Подошел слегка запыхавшийся наставник Григорий. Его голос на фоне всеобщего замешательства прозвучал на удивление спокойно и уверенно:

— Братья, не страшитесь — это землетрясение. Коли толчки не повторятся, Бог даст, начнем службу. А пока, Демьян, возьми ребят и вынесите из избы, от греха подальше, болящую Марфу. Анастасия с Ефимьей уже побежали к ней.

В ожидании — тряхнет, не тряхнет? — мужики нервно трепали бороды, покусывали усы. Прошло с полчаса — толчков не последовало. Успокоившись, осторожно вошли в молельную. То, что они увидели там, повергло людей в ужас — икона Божией Матери в вызолоченном окладе лежала на полу ликом вниз.

— Господи помилуй! Господи помилуй! Беда-то какая! — запричитал седой как лунь дед Тихон.

— Худой знак. Похоже, Божья Матерь серчает на нас, — севшим голосом произнес тоже не на шутку встревожившийся наставник. — Кабы беда не грянула. Надобно большой умирительный молебен провести. Да поможет нам пречестный и животворящий Крест Господень, — добавил он, бережно поднимая образ Богородицы.

Ефимия, спустившись к реке за водой, первая заметила, что Глухоманка поднялась. Поначалу значения этому не придали. Заволновался народ, лишь когда затопило мостки, на которых бабы стирали белье.

— Похоже, от землетряски где-то реку запрудило, — продребезжал сквозь завесу усов престарелый Тихон. — Надо бы поискать да ослобонить проток.

Наставник согласился с ним и велел мужикам взять топоры, пилу и обследовать речку.

Спускаясь вдоль русла, скитники отмечали, что уровень воды становился все выше и выше. Местами деревья стояли уже наполовину затопленные. Но лишь подойдя к «воротам» — скальному разлому, через который Глухоманка убегала к Большой реке, — обнаружили причину затопа: земляную, вперемешку с камнями, высокую плотину, образованную обвалившимся склоном. Здесь вода уже залила почти всю пойму, и к стихийной плотине пришлось пробираться гривкой.

Процесс разрушения «ворот» все еще продолжался. От внутреннего напряжения по оголившемуся сколу, потрескивая, расходились змейки трещин, из которых то и дело сыпалась мелкая крошка. Пока обследовали завал, сверху сорвалось несколько обломков, не причинивших людям вреда по чистой случайности. Один из них упал в воду и обдал мужиков зернистыми брызгами.

— Эка напасть! — сокрушался Корней.

— Кабы еще шибче не закупорило. Пришла беда — отворяй ворота, — с опаской прошептал Матвей, отряхиваясь от воды.

— Да туточки, паря, все наоборот — ворота-то как раз закрыли, — с улыбкой хмыкнул стоявший рядом Демьян, но его шутку никто не поддержал — вода прибывала на глазах. Мужики заторопились обратно.

Выслушав сказ Корнея, обеспокоенный наставник отложил лестовку:

— Что делать будем? Может, собор созвать?

— На собор времени нет. Да и сколь ни бей языком о кремень — огня не будет. Вода того и гляди в скит зайдет! Пока не поздно, надо дома разбирать и на верхний уступ переносить либо еще чего измыслить. Вон моя Дарья предложила выйти всем миром да попробовать раскопать тот завал.

— А что, дело говорит! Какой он высоты?

— Саженей пять-шесть с дальнего края. А ближе к склону, пожалуй, все

десять будет.

— Не шутейная работа, да сам знаешь: глаза боятся, руки делают. Сзывай народ, помолимся и не мешкая отправимся.

Вскоре все работоспособное население скита — сорок семь душ — шло к воротам. Становище разбивали уже в сумерках неподалеку от плотины. Тщательно обследовав завал, установили, что его основу составляет отколовшийся скальный монолит, легший точно поперек русла, не достигнув, к счастью, противоположной стенки. В том месте он состоял из спрессованной мешанины осадочных пород. Было очевидно, что копать траншею возможно только на этом участке.

На следующий день, как только солнечный луч поцеловал вершины окружавших Впадину гор и те благодарно просияли, скитники дружно принялись грузить землю в корзины, сплетенные из тальника, выковыривать из грунта камни и переносить их на противоположный от водоема край плотины, где все сбрасывали вниз. Чтобы поменьше докучало комарье и слепни, разложили несколько дымокуров. Наплывавшие волны ветра подбирали сизые клубы и разносили по завалу. Люди кашляли, глаза слезились, но приходилось терпеть.

Поначалу дело шло медленно. Скучившись в беспорядочную толпу, люди больше мешали друг другу. Сметливая Дарья предложила выстроиться в цепочки. Работа сразу заспорилась. Раскоп ширился и углублялся с каждым часом.

За три дня удалось прокопать довольно глубокую канаву — не менее четырех саженей. Углубляться дальше не получалось: нижние камни вмяло в грунт столь плотно, что, как ни старались, не могли их даже пошевелить.

Вода все это время поднималась, и уже наутро после завершения работ она, курчавясь мелкими воронками, хлынула в рукотворный канал.

Затопление остановилось. К этому моменту западная оконечность Впадины почти вся оказалась под водой. Наставник, работавший эти дни наравне с братией, тут же на плотине, радостно целуя землю, воспел псалом благодарения Спасу и матери его Пресвятой Богородице. Люди ликовали. Еще бы — спасли скит!

Корней обнял Дарью:

— Какая ты у меня умница!

Жена просияла и легонько прижалась к мужу. Уже тринадцать лет, как живут они вместе. Дарья с годами хоть слегка и пополнела, но красоты не утратила. Всех поражала ее царственная осанка, изящный поворот головы, а в особенности походка. Ходила Дарья не так, как другие. Она как бы несла себя, несла ровно, с неспешной грацией. При этом никакой надменности или высокомерия. Со всеми была простой и приветливой, никогда не чуралась работы, даже самой грязной и тяжелой.

Уже в следующую весну на богатом кормами мелководье, усыпанном множеством островков, остались на гнездование сотни гусей и уток. Воздух звенел от их надсадных криков до тех пор, пока птицы не сели на яйца.

В середине лета, когда у гусей началась смена пера — линька, их брали голыми руками. Тут не зевай — коли успеет гусь выправить перо, он уже не твой. Скитники, двигаясь цепью и крича во всю мочь, загоняли птиц в заранее расставленные сети. Таким способом удавалось заготовить столько гусаков, что их хватало на долгую зиму.

Не сразу, а по прошествии трех лет водоем закишел рыбой.

— Славны дела твои, Господи! — Люди восхваляли Создателя за щедрость и корили себя за умственную скудость, не позволившую сразу оценить, какие достоинства таило в себе рождение «моря».

А через четыре года уровень воды постепенно стал понижаться и за лето упал на полторы сажени. К счастью, это мало повлияло на численность птиц и рыб. Их развелось к тому времени столько, что хватило бы прокормить не один десяток скитов.

Причину нового каприза Глухоманки выяснила вездесущая ребятня, ходившая удить рыбу на плотину. Оказалось, что река, промыв в склоне хребта проток в пещеру, ушла в подземное русло, выходя, как много позже скитники узнали, мощным ключом прямо со дна Большой Реки. Русло Глухоманки с десятками мощных порогов обнажилось и превратилось в сухую ленту из громадных валунов и каменных уступов.