В один из долгих июльских вечеров волки, обитавшие в окрестностях Каскада, томились под каменистым утесом среди сумрачного леса в ожидании сигнала разведчиков.

Наконец от подножья Южного хребта донесся вой, густой и немного расхлябанный. Он не срывался на последней ноте, а завершался плавно гаснущим звуком, возвещавшим — «чую добычу». Спустя некоторое время вой вновь полетел над тайгой, наводя на все живое безотчетную тоску.

Отвечая вразброд, потянулись ввысь голоса встрепенувшихся хищников: «Слышим, жди!»

«Видящие» носом не хуже, чем глазами, волки затрусили цепочкой, то опуская, то вскидывая морды, стремясь не пропустить ни единого значимого запаха.

Мягко перепрыгивая через поваленные стволы и рытвины, бесшумно проскальзывая сквозь таежные заросли, они готовы были в любой миг замереть или молнией кинуться на жертву.

Стая приближалась к подножью хребта. Тучи липучей, надоедливо-звенящей мошкары преследовали ее. Волки трясли головами, на ходу совали морды то в траву, то в еловый лапник, чтобы согнать кровососов.

Вел стаю матерый волчище — Дед. Он даже издали заметно выделялся среди прочих более мощным загривком, широкой грудью и проседью по бокам.

Волки поначалу семенившие не спеша, учуяв вожделенный запах добычи, перешли в намет. Густой лес нисколько не замедлял их бега: помогая хвостом-правилом, они ловко маневрировали среди стволов.

Горбоносый лось, дремавший в нише обрыва, заслышав вой, вскочил, беспокойно затоптался на месте. Увидев множество хорошо заметных в темноте приближающихся огоньков, он понял, что схватки не избежать. Встав задом к выворотню и опустив голову, вооруженную рогами, бык приготовился к смертному бою.

Опытные волки взяли сохатого в полукольцо. Дальше все должно было развиваться по хорошо отработанному сценарию: вожак, отвлекая жертву, всем своим видом демонстрирует готовность вцепиться ему в глотку, а остальные в это время нападают с боков и режут сухожилия задних ног. Но, разгоряченный бегом и предвкушением горячей крови, Дед совершил ошибку: прыгнул на быка с ходу, угодив под сокрушительный встречный удар — острое копыто пробило ему грудь. Зато подскочившие с боков волки сработали четко: лось повалился на землю. Воспользовавшись промашкой вожака, его давний конкурент Смельчак первым сомкнул мощные челюсти на глотке быка и, дождавшись, когда тот, захлебываясь хлынувшей кровью, перестанет бить ногами, взобрался на поверженного гиганта. Мельком глянув на раненого Деда, Смельчак понял, что тот не жилец, и победно вскинул голову: наконец пробил и его час. «Отныне я вожак!» — говорила его поза и грозный оскал.

Смельчак несомненно выделялся смелостью и силой. Он был настолько ловок, что умудрялся прямо на ходу отрывать куски мяса от бегущей жертвы. А главное, обладал способностью подчинять стаю своей воле.

Воцарив, он утвердил свой закон — «как хочу, так и ворочу», поправ справедливые порядки, устоявшиеся в стае за годы предводительства Деда. Стая безоговорочно подчинилась Смельчаку, что доставляло новому вожаку особое, ранее не веданное, удовольствие.

Уступчивость стаи была вызвана еще и тем, что в первые два года правления Смельчака сложились весьма благоприятные условия для сытой жизни. Оленей во Впадине расплодилось так много, что хищники безо всяких усилий резали их каждый день. Богатая и легкая добыча упрочила власть Смельчака и нескольких приближенных к нему угодников: вокруг него постепенно образовалась как бы стая в стае.

Власть и заметное превосходство над всеми в силе, к сожалению, довольно быстро растлили Смельчака. Предпочитая, чтобы, высунув языки, рыскали и охотились рядовые волки, Смельчак со своей свитой выходил из-за деревьев только тогда, когда жертва уже дымила кровью. Поначалу они отнимали ее силой, но мало-помалу добытчики свыклись с этим беспределом и, завершив охоту, отходили в сторону и ждали своей очереди. Изредка, когда охота предвиделась особенно легкой, «шайка» Смельчака, чтобы размяться, тоже участвовала в набеге.

Питались они так хорошо, что их шерсть приобрела особый блеск, от чего при свете луны казалась серебристо-белой. Ум и хитрость Смельчака давали возможность успешно завершать все налеты, отличающиеся бессмысленной жестокостью. Легкие победы привели к тому, что и остальные волки втянулись в этот дикий разбой. Они почувствовали себя хозяевами всей Впадины и бесцеремонно промышляли даже возле скита: затравленные олени, ища в людях защиту, тянулись к поселению.

Скитники то и дело натыкались в лесу на зарезанных, но не тронутых телят. Как-то даже обнаружили растерзанного волками медвежонка. Рядом, уткнув морду в живот, сидела оглушенная потерей медведица. Безвольно опустив передние лапы, она раскачивалась из стороны в сторону, как человек. Тяжело вздыхала и горестно поскуливала. Мужики, хотя и проклинали серых, в тоже время полагали, что «на все воля Божья».

Однажды олений табунок, в надежде, что волки не посмеют подойти вплотную к скиту, расположился на ночь прямо под бревенчатым частоколом. Не успели олени задремать, как встревоженно захоркал вожак. Олени испуганно вскочили, прижались друг к другу. Один из них, ни с того ни с сего начал с силой, словно от кого-то отбиваясь, лягать воздух. Но сколько олени ни всматривались в безмолвный мрак, они не смогли ничего разглядеть. Тем временем самый крайний, взвившись на дыбы, упал и стал, хрипя, кататься по траве. Воздух наполнился запахом крови.

А серые тени, уже не таясь, выныривали из мрака со всех сторон, и вскоре табунок превратился в метущийся хаос: обезумевшие олени вставали на дыбы, падали, хрипели, захлебываясь кровью. Все это продолжалось не дольше десяти минут. Когда поднятые лаем собак в скиту мужики сообразили в чем дело, все было закончено.

Утром при виде множества истерзанных туш, лежащих на примятой, черной от крови траве, потрясенные скитники окаменели. Казалось, что даже белоголовые горы и те с немым укором и осуждением взирали на столь бессмысленное зверство.

— Сие — проделки диавола в волчьем обличии! Пора дать ему укорот! — возгласил Маркел.

Еще до этого события, время от времени, читая по следам события, происходившие в стае, Корней понял, что в ней верховодит умный и кровожадный зверь. Скитник был уверен, что если ему удастся выследить и уничтожить вожака, то разбой прекратится. Распутывая паутину следов, он не единожды выходил на место отдыха волков, но вожак, умная бестия, всегда уводил стаю раньше, чем он мог увидеть ее и сделать верный выстрел. Смельчак тоже наблюдал за скитником довольно часто. Корней чувствовал это, и несколько раз их взоры даже скрещивались, но за то мгновение, пока он вскидывал ружье, зверь успевал исчезнуть. Словно таял в воздухе. Просто дьявольщина какая-то!

Жестокость стаи давно вызывала негодование у молодого скитника, поэтому он, не колеблясь, первым присоединился к святому делу восстановления справедливости и покоя в их Впадине, надеясь, что всем миром быстро удастся избавиться от шайки серых разбойников.

Зная район обитания стаи и наиболее часто посещаемые ею места, скитники устроили ночью засады на всех возможных проходах. Елисею с сыном досталось место возле ключа, отделявшего кедрач от осинника.

Натеревшись хвоей, они сели в кустах, не смыкая глаз и держа ружья наготове. Тишину нарушали ночные шорохи, редкие крики птиц. Вот серым привидениям проплыла над их головами сова. На прогалине мирно паслись олени. Сопя и пыхтя, карабкался по косогору жирный барсук. Забавлялись бесшабашные зайцы. И только волков не было видно, хотя стая все это время бродила неподалеку, искусно минуя засады.

Среди ночи у Корнея на несколько минут возникало знакомое ощущение чьего-то взгляда, испытанное им еще во время первой охоты, но он так и не заметил Смельчака, вышедшего почти прямо на него. Волк некоторое время понаблюдал из за куста за давним соперником и увел стаю в недоступную глухомань.

Последующие засады также не дали результата. Попробовали насторожить самострелы. Одного из волков стрела пробила насквозь. Живучий зверь с четверть версты бежал, временами ложась на траву и пытаясь зубами вытащить стрелу, но рана была смертельной, и он вскоре околел. Скитники нашли его по голосу ворона-вещуна, каркающего в таких случаях по-особому. Шкуру снимать не стали — от нее исходила невыносимая вонь.

— Питаются хорошим мясом, а пахнут дурно, — удивлялся Тихон.

— Они ж слуги диавола, — пояснил Корней.

После этого случая стая словно испарилась. Ставшие уже забывать о ее существовании люди через несколько месяцев вновь были потрясены кровавым набегом на оленей. Но и в этот раз волки бесследно затерялись в путаной сети отрогов и распадков. Повторные облавы, пасти, луки на тропах и на привадах теперь вообще не давали результата. Видимо, предыдущий урок не прошел даром. Поднаторевший Смельчак запросто разгадывал хитроумные замыслы охотников и всегда обходил ловушки.

Смекалка вожака проявлялась порой самым неожиданным образом. Он, например, догадался, как избавляться от постоянно мучивших волков паразитов.

Как-то раз, переплывая речку, Смельчак заметил, что сотни блох, спасаясь от воды, собрались у него на носу. Выйдя на берег, волк взял в зубы кусок коры и стал медленно погружаться с ним в воду. Дождавшись, когда все блохи переберутся на кору, Смельчак разжал зубы.

А однажды зимой волки, обежав в поисках оленей все распадки и отроги, обнаружили наконец-то небольшое стадо, но никак не могли подкрасться к нему для успешной атаки: бдительные олени не позволяли приближаться, догнать же их по глубокому снегу узколапые хищники не могли. Вот если бы весной, да по насту!

Инстинкт подсказывал Смельчаку, что стаю выдает резкий волчий запах. И тогда перед нападением звери, следуя примеру вожака, долго терлись о снег, политый мочой снег и помет оленей. Эта немудреная процедура позволила подойти к табуну настолько близко, что удалось зарезать разом важенку и престарелого рогача. Стая попировала и залегла на долгожданный отдых. Случайно наткнувшиеся на место трапезы охотники вспугнули зверей. Объевшиеся волки убегали поначалу медленно, тяжело, но, когда меткий выстрел уложил одного из них, они тут же изрыгнули съеденные куски мяса на снег и оторвались от преследователей. Одна из пущенных вдогонку пуль настигла замыкавшего цепочку волка. Раненый зверь зашатался. Промокшая от крови и снега шерсть слиплась клочьями. Изнемогая, волк повернулся к бегущим на снегоступах стрелкам и, оскалившись, спокойно, с достоинством встретил смерть. Остальные члены стаи укрылись в окрестностях пещер, куда скитники никогда не заходили.

Корней, хорошо изучивший повадки Смельчака, давно уверовал, что вожак стаи — слуга дьявола. Не мог же Творец наделить столь выдающимися способностями такое чудовище!

Но и Смельчак тоже хорошо знал своих гонителей, особенно Корнея, чуя в нем сильного противника, тушуясь даже от одного его уверенного и проницательного взгляда. Волк привык видеть в глубине зрачков любого встретившегося ему на пути существа затаившийся страх, часто панический, в глазах же этого парня горел особый огонь, а взор был спокойный и неустрашимый. Хотя он и смущал Смельчака но, вместе с тем, непостижимо притягивал, вызывал желание вновь скреститься …

Осмотрительно избегая прямой стычки с Корнеем, Смельчак, чтобы доказать свое превосходство, задумал прикончить его верного товарища — Лютого. Да и сама стая давно точила клыки на слишком независимого и ловкого кота. Но предусмотрительный Лютый спал только на деревьях, а уж чуткости у него было несравненно больше, чем у волков. Однако удобный случай своре вскоре представился.

По следам волки поняли, что кот повредил лапу. И действительно, когда они вскоре увидели рысь, она сильно хромала. Не воспользоваться этим было глупо, и вожак с ближайшими сподручниками пустились в погоню по склону крутого отрога. Спасаясь от преследователей, рысь побежала, заметно припадая на переднюю лапу. Бежала она с трудом и дважды даже неловко растянулась на камнях. Свора, вдохновленная доступностью жертвы, прибавила ходу и уже предвкушала скорую расправу, но, почти настигнутый, Лютый успел заскочить на узкую горную тропу и скрыться за скалистым ребром, где в засаде стоял Корней с дубиной. Он пропустил рысь, а затем по очереди молча посшибал в пропасть всех волков, выбегавших из-за поворота.

Благодаря понятливости и бесстрашию Лютого, хитроумный замысел удался на славу. Кот, гордый убедительной игрой, подошел к другу. На дне пропасти грудой лежали разбившиеся о камни разбойники. Но самым невероятным во всей этой истории было то, что Смельчак, повинуясь своему особому чутью, остался внизу. Увидев сияющего Корнея, спускавшегося с вполне здоровым Лютым, он понял, что предчуствие его и на этот раз не обмануло. Проводив недругов ненавидящим взглядом, Смельчак осторожно поднялся по тропе и обнаружил, что все его сподручники погибли.

Утрата верной шайки была для него сильнейшим ударом. Лишь на следующий день, оправившись от потрясения, он разыскал основную стаю в глухом распадке. Волки дремали, лениво развалившись в самых немыслимых позах, в тени деревьев. Заметив Смельчака, они по привычке встали, но смотрели на него напряженно, даже враждебно. Воспользовавшись его отсутствием, верховенство в стае захватил Широколобый. Видя, что вожак один, без свиты, он осмелел и подчеркнуто демонстрировал свое непочтение.

— Что, хочешь помериться силой? Давай! — говорил он своим видом.

Смельчак понимал, что должен во что бы то ни стало осадить самозванца, но праздный образ жизни последних лет не прошел даром: он утратил былую силу и ловкость. Однако, даже отдавая отчет, что может уступить Широколобому, Смельчак не мог добровольно сдать власть: гордыня не позволяла.

Склонив набок голову, Широколобый настороженно следил за каждым движением вожака. Чуть приоткрытая пасть придавала его морде выражение уверенности в победе. Взбешенный Смельчак подскочил к нему. Соперники, ощерившись, встали друг против друга, демонстрируя решимость отстоять право быть вожаком. Стая напряженно наблюдала за соперниками.

Уже были показаны белые, как снег, клыки, поднята дыбом на загривке шерсть, гармошкой сморщен нос, неоднократно прозвучало устрашающее рычание, а они все стояли, не двигаясь с места. Наконец Широколобый, отступая назад, принудил Смельчака пойти на сближение, а затем сделать бросок. Широколобый только и ждал этого: отпрянув в сторону, он неуловимым боковым ударом лапы сбил противника с ног и, нависнув над ним, принялся остервенело трепать его загривок.

Смельчак вырвался, но сильно ударился головой о сук дерева и, метнувшись в чащу, помчался прочь. Еще никогда он не чувствовал себя таким униженным и опозоренным.

Давно заглохли последние верховые запахи стаи, а Смельчак все шел и шел, кипя от бессильной злобы. Наконец он добрался до местности, где зияли темные глазницы пещер. Эта окраина Впадины была богата зверьем, а следы пребывания людей здесь вообще отсутствовали.

Постепенно Смельчак свыкся с участью изгоя и стал жить бирюком. Иногда, правда, наваливалась невыносимая тоска, но, не желая выдавать себя, он воздерживался от исполнения заунывной песни о своей горькой доле. В такие минуты он лишь тихо и жалобно скулил, уткнув морду в мох.

Как-то стая Широколобого, перемещаясь по Впадине в след за стадом оленей, случайно столкнулась со Смельчаком. Волки с демонстративным безразличием прошли мимо низвергнутого вожака. Даже бывшая подруга отвернула морду. От унижения Смельчак заскрежетал зубами так, что на одном из них скололась эмаль. Ему, всю жизнь одержимому стремлением к главенству, жаждой превзойти других, видеть такое нарочитое пренебрежение было страшной мукой, но приходилось терпеть. Невольно вспомнилась волчица Деда: та не отходила от смертельно раненого супруга ни на шаг, а когда тот околел, еще долго тихо лежала рядом, положив передние лапы на остывающее тело.

Потеряв за время царствования охотничью сноровку, Смельчак вынужден был довольствоваться мелкой и, как правило, случайной поживой. Зато, хорошо разбираясь в оттенках голоса ворона-вещуна, он легко определял, когда тот находил поживу, и, получив подсказку, не гнушался сбегать подкрепиться на дармовщину.

Однажды, переев протухшего мяса, Смельчак чуть не околел. А после поправки уже не мог даже приближаться к падали — его тут же начинало рвать. Разучившись быстро бегать, он приноровился размеренно и упорно, с присущей волкам выносливостью ходить за добычей часами, а порой и сутками. Безостановочно шел и шел, не давая намеченной жертве возможности передохнуть, подкрепиться. Преследуемое животное поначалу уходило резво, металось с перепугу, напрасно тратя силы. Постепенно у него тяжелели ноги, клонилась к земле голова. Расстояние между хищником и добычей медленно, но верно сокращалось. Страх близкой смерти парализовывал жертву, лишал последних сил. А Смельчака же близость добычи наоборот возбуждала, придавала бодрости. Наконец наступал момент, когда вконец измотанная загнанная жертва, чуя неминуемую погибель, смирялась и останавливалась уже равнодушная ко всему. И, когда Смельчак подходил к ней, как правило, даже не пыталась сопротивляться. Покорно расставалась с жизнью.

Волк потихоньку восстанавливал былую форму и к следующей зиме нехватки в пище не испытывал: мало, кто мог уйти от его клыков.

В один из знойных полудней дремавший на лесине Смельчак проснулся от хруста гальки и плеска воды: кто-то переходил речку. Похватав налетные запахи, волк уловил волнующий аромат стельной лосихи. Точно. Брюхатая осторожно брела по перекату прямо на него. Волк сглотнул слюну. От предвкушения возможности поесть свеженины в голову ударила кровь.

Когда лосиха остановилась под обрывом, чтобы дать стечь воде, Смельчак выверенным прыжком оседлал ее, вонзил клыки в шею. Очумевшая от неожиданного нападения лосиха, оберегая бесценное содержимое живота, опрокинулась на спину и с ожесточением принялась кататься по волку. Тот, разжав челюсти, чуть живой отполз к воде, а потрясенная мамаша удалилась в лесную чащу.

Выполняя просьбу деда-травозная, Корней после Тихонова дня, когда солнышко дольше всего по небу катится и от долгого света Господня все травы животворным соком наливаются и вплоть до Иванова дня высшую меру целебности имеют, шел по высокому берегу речки, собирая лапчатку серебристую, необходимую для приготовления лечебного сбора прихворнувшему Проклу. Приседая на корточки, он с именем Христовым да с именем Пресвятой Богородицы срывал ту траву аккуратно, чтобы не повредить корни.

Неожиданно Корней ощутил на себе до боли знакомый взгляд. По голове и спине аж озноб пробежал. Неужели Смельчак? Он резко обернулся и внизу у воды увидел невзрачного, всклокоченного волка, но глаза, вернее один приоткрытый глаз, сразу выдал его. Точно, Смельчак!

— Вот это встреча! Так ты, старый вурдалак, оказывается, жив?! — воскликнул Корней.

Зверь вздрогнул, еще сильнее прижал к затылку уши и втиснул голову в речную гальку. В его взгляде засквозили испуг, тоска, чувство полной беспомощности: не было сил даже оскалить когда-то мощные клыки. Глаза заслезились: то ли от жалости к самому себе, то ли оттого, что трудно было смириться с участью обреченной жертвы.

А Корней глядел на старого, сильно поседевшего зверя сочувственно, можно сказать, с грустью. Смельчак отвел глаза, тяжело вздохнул. Они поняли друг друга. В какой-то момент во взгляде Корнея вместе с жалостью невольно мелькнула мстительная удовлетворенность. Смельчак, словно почуяв перемену в настрое человека, тут же едва слышно заскулил.

— Нечего плакаться. Получил ты, браток, по заслугам.

Но просьба волка о пощаде была настолько открыто выраженной, что человек даже смутился. Корней спрыгнул с обрыва на прибрежную галечную полосу и направился к зверю. Тот сжался, дернул грязным, как метелка, хвостом и будто всхлипнул от ужаса. Шумно вздохнул еще раза два и замер…

— Не робей, лежачих не бьют, — Корней склонился над зверем и наткнулся на угасающий взгляд … Волк был мертв…

Набрав травы, Корней вернулся в хижину и рассказал деду о неожиданной встрече.

— Все как у людей, — задумчиво растягивая слова, проговорил отшельник. — Кто затевает раскол, от него сам же и гибнет.