Глава семнадцатая
1
Ликвидация главаря шайки, аресты значительного количества ленковцев – бандитов-исполнителей, наводчиков, пособников, укрывателей и сбытчиков краденого, содержателей хаз – все это потребовало от сыщиков из уголовного розыска и Госполитохраны активных и скрупулёзных действий по сбору и обобщению доказательств многочисленных преступлений, совершённых Ленковым и его подручными.
Было понятно, что только на показаниях Бориски Багрова, Коськи Баталова, Васьки Спешилова полной доказательной картины, необходимой для следствия и тем более судебного разбирательства, не построишь. Полученные сведения позволили узнать многое о шайке и совершённых ею злодеяниях, истинном облике главаря, взаимоотношениях Ленкова с Бизиным и Цупко. Но даже фактически полностью раскрытое убийство бандитами на Витимском тракте видных деятелей партии большевиков Петра Анохина и Дмитрия Крылова содержало значительный изъян: главный исполнитель преступления Мишка Самойлов находился в бегах.
Поймать этого, одного из самых наглых ленковских бандитов, на совести которого были многочисленные кровавые преступления шайки, для агентов угро и чекистов стало делом чести. Теперь уже не было сомнения, что Самойлов – убийца Дмитрия Ивановича Фоменко. Из тела погибшего начальника угрозыска была извлечена пуля от маузера, на чердаке дома Гроховского тоже найдены гильзы от патронов к маузеру. И Карпов утверждал, что через забор тогда Мишка сиганул не с револьвером в руках, а именно с маузером.
Даже если предположить, что на чердаке Самойлов всё-таки был не один, а с Ленковым, и обеспечил «отвлекающий манёвр», позволивший главарю скрыться, – это ничего не меняло. Обстоятельства ликвидация Ленкова, показания арестованных бандитов – тех же Фили Цупко и Коськи Баталова – однозначно подтверждали: уже давно главарь не расставался с револьвером системы Кольта. Значит, маузером Анохина был по-прежнему вооружён Мишка Самойлов, без раздумий пускающий оружие в дело. Тем более, он опасен ныне – в роли зверя, на которого объявлена охота.
В бегах помимо Самойлова находились и другие, близкие к убитому главарю шайки бандиты: Михаил Некрасов – Мишка-Хохлёнок, Яков Певченко-Шевченко – Яшка-с-чубом. По оперативным данным и показаниям арестованных ленковцев, кровавая троица, скорее всего, попытается укрыться, используя родственные и старые уголовные связи, в селе Бальзой или в поселке станции Могзон, в Петровск-Забайкальске или Верхнеудинске.
Из рапорта начальнику Следственного отдела Главупра ГПО:
«9 июня 1922 г. выехал в направлении села Бальзой по заданию обнаружить и задержать Мишку и Курносую Елену. По опросу ряда жителей, в частн. Иванова Афанасия Парферовича, 65 лет, живет на краю села, он подтвердил, что к нему заходили два незнакомых человека и одна цыганка с перевязанным носом, одеты были по-городскому, один – в хор. сапогах и синих суконных брюках „галифе“ и светло-сером сукон. френче – звали его „Васькой“, а др. одет в солдатской гимнастерке и брюках в заплатах, в сале и масле, в сапогах порванных – называли его „Мишкой“, они попросили напоить их чаем. На вопросы отвечали, что из Читы и хотят здесь в деревнях работать, т. к. они уволены сейчас от военной службы, а в городе работы нет, люди подыхают от голода, где и есть немного работы, там жалованье не платят. Но в это время пришла невестка Иванова и узнала, что он искормил им последний хлеб, она начала ругаться, а они спросили, где живет сапожник Матвеев (у него ночевали две ночи).
Жена Матвеева Ирина сказала, что Мишка и „курносая“ ночевали у них, меж ними были мал. споры – „курносая“ просила М. оставаться здесь, а он никак не хочет, а рвется в Петровск и В.-Удинск. Потом Елена Курносая сказала, что едем в В-Удинск к брату Кирьке, что Мишка хочет работать у „челдон“ – и в воскресенье перед „Троицей“ утром они ушли, у М. за пазухой был маузер. Спросили дорогу на Могзон, а перед дорогой нашли Курносой башмаки, т. к. у нее опухли ноги. Матвеев как укрыватель нами арестован…»
– Слышь, Николай, а чо же нам в рапорте про этого самого «Ваську» сообщать? – уполномоченный ГПО Александр Салин озадаченно почесал затылок, глядя на своего напарника – Николая Миронова.
– Так чо мы про него напишем? Мишка – это, без сомнения, Самойлов. И полюбовница его с ним, Гроховская. А вот Васька…
Миронов задумался. Потом махнул рукой:
– Да не забивай ты себе голову! Вполне возможно, Сань, что этот Васька – обычная «шестёрка» самойловская. Они же все, суки, иерархию свою воровскую выстраивают. Один в «паханы» пролезет – и тут же из других себе подшнырков подбирает, а то и сами мелкие гаврики кучкуются под сильной рукой, навроде челяди придворной.
– Точно, – кивнул Салин. – По-другому и не умеют. Рабские душонки… Ладно! Пока пусть наше сообщение в таком виде, с Матвеевым на пристёжке, местные ребята в Читу и везут. А мы с тобой двинемся за этой публикой дальше.
– В Петровск?
– Нет, в Верхнеудинск, раз Курносая это последним предложила. Ты сам подумай: какой резон Самойлову шарахаться по Петровску, если у полюбовницы брательник в Верхнеудинске? Это, получается, там – цыганская община, а цыгане, сам знаешь, никогда ни с какими властями не дружили, испокон веков делишками промышляли тёмными. Спрячут они Мишку с Ленкой?
– Факт!
– И я о том же. В общем, дуем в Могзон на станцию без промедления, на паровоз – и в Верхнеудинск.
– Надо бы в Читу позвонить, доложиться.
– Само собой. Со станции позвоним.
Но звонок в Читу планы переменил. Уполномоченным было приказано прибыть для отчёта в Читу и лично доставить «укрывателя убийц» Гавриила Матвеева, двадцатидевятилетнего сапожника из села Бальзой Татауровской волости.
Только неделю спустя директор ГПО одобрил план дальнейших оперативных мероприятий. По прямому проводу прошли детальные переговоры с Прибайкальским отделом Госполитохраны. Там уже имелись приметы Самойлова и Гроховской. Местные товарищи сообщили, что в лесном массиве на окраине города действительно обосновался большой цыганский табор, куда осуществлено проникновение «подсобным аппаратом». И «подсобники» с большой долей уверенности подтверждают: в таборе скрываются схожие с приметами люди.
Уполномоченные ГУ ГПО Салин и Миронов выехали в Верхнеудинск.
Из рапорта начальнику Следственного отдела Главупра ГПО:
«Доношу, что прибыл в В-Удинск 19 июня в 6 час. утра стал на квартире в доме Гантимурова по Мокрослободской ул. Около 10 час. этого же дня пошли в разные стороны города в разведку, но никого видеть не удалось. Т. к. я с наводчиком дал круг по городу большой, стали поворачивать домой.
Не доходя Ундинского моста наводчик увидел издалека фигуру, похожую на Мишку Самойлова, но не был уверен, что он. Я ему посоветовал преследовать эту фигуру, а сам ушел домой, но походку той фигуры я хорошо заприметил. Около двух часов все вернулись домой.
Наводчик рассказал, что это был Мишка, и он возвращался из города через мост в лес, т. к. он жил в палатке в лесу. И говорит наводчик, что он будет в 7 часов опять в городе и принесет для продажи маузер, который должен купить наводчик. Я, узнав об этом, не мог дожидаться этой покупки и продажи и посоветовался с Мироновым взять его на мосту. Так и решили.
Наводчик с агентом Угрозыска пошли на место назначения – на базар, а я и Миронов пошли на мост, т. к. я надеялся, что хорошо его заприметил. Так мы и простояли на мосту до 7 час. вечера. Тогда со стороны Заудинской станицы я увидел Самойлова и сказал Миронову, что это Мишка.
Он шел с двумя цыганами, которые, заходя на мост, остановились с др. цыганами разговаривать, а Мишка тихонько продолжал свой путь, положа руки назад.
Мы тут же решили взять его не оружием, а на него наброситься силой и схватить ему руки для того, чтобы он не мог сам себя и в нас стрелять. Так и было сделано. Пошли за ним, а как догнали, так Миронов обхватил его, прижимая руки, и в этот момент я подбежал с оружием и скрутил ему руки за спину, вытащил из-за пазухи маузер и патроны, три обоймы…»
С двух сторон на мост уже вбегали таившиеся неподалеку сотрудники ГПО и уголовного розыска.
Салин закричал, тыча отобранным у Самойлова пистолетом:
– Цыган! Вон тех цыган хватайте!
Впрочем, это было лишним. Агенты угрозыска уже крутили руки перепуганной чернявой компании, только что разводившей тары-бары на предмостье. Госполитохрановцы крепко спеленали и Мишку. Всех задержанных повели в местный отдел ГПО.
Самойлов не ожидал такого необычного и внезапного захвата. Был настроже, постоянно проверялся: нет ли слежки. И такой провал! Куда подевались ставшие уже привычными наглость и бесцеремонность, высокомерное отношение к окружающим… Это увидели и чекисты.
– Ну и подружку, Самойлов, ты себе выкопал! – смеясь, присел на край стола Салин. – Мало что страхолюдина баба, так ещё и цыганка! Да ты не вскидывайся, не вскидывайся! И зенками не зыркай, а то забоюсь! У баб водичка – будто не знаешь! – в одном месте не держится, а уж у цыганского отродья…
Салин повертел у Мишки перед носом изъятым маузером.
– Ленка-то, как узнала, чей этот маузер… Мозгов хватило! Вот она на тебя и навела! А сама-то на волюшке прохлаждается! Небось уже обжилась в местном таборе, а, Самойлов? И плевать ей на тебя! Такое облегченье…
– Там она, сука!.. – Мишка заскрипел зубами от злости.
Вскоре Салин и Миронов привезли в отдел и Гроховскую.
Увидев подругу, Мишка сжал и без того тонкие губы, в тонкую ниточку вытянулась полоска некогда щегольских усиков.
– Так-то ты мне за ласку отплатила, тварь! Продала с потрохами!
– Я?..
– А кто же, змеюка! Штоб у тебя и вовсе морда сгнила!
Гроховская инстинктивно поднесла руку к платочку, под которым скрывалась провалившаяся и гниющая от сифилиса переносица, бросила на Самойлова испепеляющий взгляд. Чекисты напряглись, ожидая, что сейчас Курносая бросится на Мишку, но Ленка вдруг раздвинула в кривой усмешке изъявленные губы.
– Моя морда при мне останется, а вот тебе-то в лобешник пульку свинцовую вскорости закатают, полюбовничек ты мой драгоценный! Ха-ха-ха-ха!
Она истерично захохотала, откидываясь на стуле назад и сотрясаясь всем телом.
– Пылинки с тебя, паскудного, сдувала! Гоголем ходил! А гоголя-то и не было! Пузырь сдутый! Да кабы не я – так бы и болтался стручок твой вялый! Какой ты мужик – одна фанаберия! Ха-ха-ха!!
Мишка покраснел, сжимая грязные кулаки, и, грязно матерясь, кинулся на Ленку. Миронов только и успел кулак подставить, опрокидывая Самойлова обратно на табуретку. Тот схватился за подбитый глаз, зашипев по-змеиному, отвернулся всем телом к полураскрытому окну. И вдруг заорал, вытянув голову:
– Яшка! Тикай, Яшка! Тикай!!
Салин кинулся к окну и увидел застывшего посреди улицы дюжего молодого мужика, бестолково крутившего головой.
– Миронов! За мной! – скомандовал Салин, выхватывая из кармана револьвер. И уже у дверей – конвоиру:
– Держи эту парочку на мушке! Дёрнутся – вали, не раздумывая!
Салин, Миронов и один из агентов местного угрозыска, Антипьев, выскочили из здания отдела. Увидев их, Яшка бросился прочь.
– На базар побежал! – крикнул Антипьев чекистам.
– Сань, среди толпы затеряться хочет! – тяжело дыша на бегу, ткнул наганом в сторону улепетывавшего мужика Миронов.
– Ни хрена, не уйдёт! – зло откликнулся Салин.
– Давайте проулком – как раз ему в морду зайдёте, ежели он меж рядами кинется! – выкрикнул Антипьев. – А я – за ним, со спины, чтоб не потерять!..
Так и вышло. На два револьверных ствола среди завизжавших торговок и опешивших бородатых мужиков выскочил чесавший в обе лопатки Яшка. Ну, тут – куды с добром!
Когда задержанного завели в комнату, Мишка выругался:
– Черепаха ты, Яшка, бестолковая! Чево, дурень, возле «Господи, помилуй» шаришься? От, лапоть чубатый!
– Сам ты лапоть! – обиженно шмыгнул носом Яшка. – Откель мне знать, что тут за контора расселась! Слышу – вроде ты кликашь, а не пойму, чево…
– Но теперича, Мишенька, ты свово друженька фараонам спроворил! А всё на меня бочку катишь, милёночек! – снова щербато рассмеялась Гроховская.
– О, бля, и ты здеся?! – изумился Яшка.
– Конвой! Уведите-ка покуда эту парочку! – скомандовал Салин. – А с этим гражданином, – он указал на Яшку, – мы немного побеседуем.
Самойлова и Гроховскую вывели за двери, препровождая в арестантское помещение, но в гулком коридорчике ещё некоторое время слышалась их злобная перебранка, усыпанная матами и цветистыми цыганскими проклятиями, которую не могли прервать и грозные окрики конвоиров.
– Ну-те-с, гражданин, как вас звать-величать? – спросил Салин, посадив задержанного на табуретку перед столом.
Миронов зашел Яшке сзади, демонстративно перехватив револьвер рукояткой вперед и угрожающе постукивая ею по лопате левой ладони.
– Певченко. Яков Семёнов. А не хотите Певченко, так величайте Шевченко! – осклабился задержанный.
– Не многовато фамилий? – насмешливо спросил Салин.
– В самый раз, господин сыскарь…
– Цыть! – Миронов приложил слегка наглеца рукояткой по уху. – Не в цирке-шапито. Выворачивай нутро, гнида бандитская! Кто таков?
– Конешна… Коли у вас власть, так и револьвертом заехати можно, – угрюмо покосился на чекиста Яшка, потирая ухо. Испуга у него не наблюдалось. – А ежели тебе, сыскарь, анкета моя нужна, так на – получи.
Певченко-Шевченко перекинул ногу на ногу, устраиваясь на табуретке поудобнее.
– Три десятка годков от роду. Урожденный Ишимского уезда Тобольской губернии.
– Эва, занесло перекати-поле! – покачал головой Миронов. – Ну, расскажи, душегуб, откуда тебя знает арестованный Самойлов?
– Да не просто знает, а такое тебе сопереживанье высказывает – диву можно даться! Мол, беги-тикай во всю прыть, Яшка, от мильтонов и гэпэо, а то как бы чего не вышло… Чего это он об тебе такой заботливый, а? – ехидно осведомился Салин.
– А почём я знаю… – пожал плечами задержанный.
– Сань, давай я ему по загривку съезжу пару раз, – задумчиво предложил Миронов, по-прежнему постукивая револьверной рукояткой по ладони.
– Не будет говорить – видимо, так и придётся, – подыграл Салин.
– Прав таких у вас нетути! – напрягся, хорохорясь, Яшка.
– Ты глянь, Сань, умности-то каки вкручивает! – засмеялся Миронов. – Истинный крест, врежу по кумполу!
– Конешна, власть у вас… – монотонно пробубнил задержанный, кося глаза на мелькающую справа – вверх-вниз, вверх-вниз! – рукоятку нагана с массивной головкой вкрученного в неё винта-скобы для револьверного шнура.
– Власть, безусловно, у нас. А ты бы хотел, чтобы она к вам перекочевала? Не будет этого никогда! – сказал Салин. – Ну что? Может быть, гражданин нам поведает про свои бандитские делишки? Глядь, – следствие и подойдёт с пониманием.
Салин подмигнул Яшке.
– Давай, мужичок, выворачивай нутро, а то и впрямь в распыл пойдёшь.
– В распыл так в распыл, чо теперя-то… – сгорбил плечи Певченко-Шевченко.
– Э… паря… Да на руках-то, видать, кровушки у тебя… – протянул Салин, качая головой. – Что ж, дело хозяйское… Охрана! Заберите-ка субчика в тёмную, пусть отдохнет от беготни по базарам! А мне этого стручка, полюбовника цыганки, приведите.
2
Самойлов уже не выглядел сникшим. Понимал, что выслеживали его персонально, взяли со «стволом». Теперь в его глазах светилось неприкрытое желание попытаться выкрутиться из столь щекотливых обстоятельств.
– Ну-те-с, гражданин Самойлов, давай, рассказывай, как здесь, в Верхнеудинске, очутился? – Салин пододвинул стопку линованной бумаги, тщательно проверил ручку с пером-вставочкой, заглянул, на предмет отсутствия дохлых мух, в стеклянную чернильницу. Перевёл взгляд на Мишку.
– Слушаю, красавчик.
Скрипнули двери. На пороге появилась подтянутая, в ремнях, туго перепоясывающих темную коверкотовую гимнастерку, фигура заместителя начальника Прибайкальского отдела ГПО Ибсена.
– Это и есть Самойлов?
– Так точно, – почти хором ответили Салин и Миронов, вытягиваясь во фрунт.
– Присаживайтесь, товарищи. Хочу послушать, что петь будет наш орёлик. Продолжайте допрос, – скрипнув ремнями, уселся за стол Ибсен.
– Завсегда готов ответить на все интересующие следствие вопросы! – отрапортовал, по-собачьи заглядывая в глаза чекистскому начальнику, Мишка.
Салин и Миронов переглянулись, усмехаясь.
– И прекрасно, – кивнул Ибсен. – Вы, товарищ Салин, ведите протокол. А у меня к вам, гражданин Самойлов, первый вопрос. Расскажите, как вы организовали убийство секретаря Дальбюро партии большевиков товарища Анохина и товарища Крылова?
– Гражданин начальник! Как на духу! Ничево я не организовывал. Не я! Это все Коська Баталов со своим корешком Костиненко Николаем…
Мишка от усердия и пробившей его угодливой словоохотливости захлебывался слюной, пузырящейся в уголках кривящихся тонких губ. – Как на духу! Я и идти-то не хотел…
– Полноте, батенька! – укоризненно покачал головой Ибсен. – Я не я и лошадь не моя… Давайте без излишнего словоблудия. Сведения у нас имеются, что в убийстве на тракте верховодили вы.
– Наговор! Чистый наговор! – Мишка возмущенно приподнялся с места.
– Сидеть! – хлопнул тяжёлой рукой его по плечу Миронов.
– Гражданин начальник! На чистом глазу!.. – загнусявил со слезой в голосе Мишка. – На тракте меня не было. По наводке туда ходили приискателей грабить сам Костя Ленков, Кешка-Крылёнок, Яшка Бердников и Павлян…
– Ленков?
– Во – крест кладу! – Мишка попытался перекреститься, но вышло неуклюже.
– Кто такой Кешка-Крыленок?
– Так это… Дружок Коськи Баталова и Яшки Бердникова.
– А что Баталов? Ходил на убийство?
– А как жа! Говорю жа, закопёрщики оне – Баталов и Костиненко. Тока Костиненко продуктишки подвозил и наводки давал…
– Кто такой Павлян?
– Павлян-то… Дык, тож Яшка. Павленко Яшка из Засопочного поселения. Там крестьянствует…
– Да уж, покрестьянствовали вы… – посуровел Ибсен. – Вот что, Самойлов…
Он выдержал зловещую паузу, заставившую Самойлова заелозить на табуретке.
– …У Госполитохраны имеется точная информация, что совершили вы не просто подлое убийство товарищей Анохина и Крылова… И засада на приискателей, как вы, Самойлов, выражаетесь, тут и вовсе ни при чём. Вы, заранее сговорившись, сотворили гнусный акт политического террора, а управляло вашим кровавыми лапами белое офицерьё из Маньчжурии!
– Гражданин начальник! Да какой террор! Штобы я да с беляками…
– Одна шайка-лейка! Это установлено точно! Все по расстрельной статье пойдете, сволочи! – закричал Ибсен, багровея.
Мишка бухнулся с табуретки на колени.
– Бля буду, режь, начальник! Сроду с беляками дел не имел! Участвовал в разных грабежах, но поче жа такой оговор?! Зуб даю!
– Довольно балагана, Самойлов! – взяв себя в руки, уже спокойно сказал Ибсен, глядя в сторону. – Нам не только это известно. Знаем, что это ты смертельно ранил товарища Фоменко. Всё про тебя знаем. Не будешь чистосердечно давать показания – ничто тебя от расстрела не отведёт. А так… Может, и есть ещё у тебя, Самойлов, возможность сохранить свою вонючую жизнь…
– Всё расскажу! – всхлипнул Мишка, нехотя подымаясь с колен.
– Во-во… Сядь и отвечай на вопросы. Итак, повторяю. Как организовал акт террора в отношении товарищей Анохина и Крылова?
– Не террор это… Правду говорю… В сам деле приискателей с золотым песком на тракте укарауливали… В убийстве Анохина и Крылова я участвовал. У меня был револьвер «смит-вессон», большой такой, с двумя патронами, а у других были винтовки…
– Кто был ещё, фамилии?
– Баталов, Бердников, Крылёнок, то есть Крылов…
– Надо же! – изумлённо заметил Салин. – Жертва и убийца в одну фамилию.
– Однофамильцы, товарищ Салин, не означает, что и характером одинаковы, – назидательно сказал Ибсен. – Битвы Гражданской войны отца с сыном, брата с братом развели – О-го-го, как! – до смертоубийства.
Ибсен тяжело вздохнул.
– С германцем или японцами – тут понятно: враги иноземные. А вот это-то как? Ох, долго ещё нам все это икаться будет… – подал голос Миронов.
– Ничего никому икаться не будет! – отрезал Ибсен, хмурясь. – Бились и бьёмся мы за правое рабоче-крестьянское дело со всей революционной сознательностью и беспощадностью. А белая кость и все её подпёрдыши, в том числе и вот такие субчики, – он наставил на Самойлова револьверным стволом указательный палец, – за старые порядки из-за угла, из засады стреляющие в нас и ножи нам в спину всаживающие, – этим тоже икаться не будет. Захлебнутся собственной поганой кровью! Подавятся и сдохнут! А кто не сдохнет – добьём!
Ибсен продемонстрировал крепко сжатый кулак Самойлову. Оглядел изподлобья Салина и Миронова.
– Однако чего мы тут политдискуссию затеяли? Не допрос, а черте знает что! Давай, Самойлов! И поподробнее!
– Вот я и говорю, – снова заскороговорил Мишка, – никакова террора! Это все Костя… То есть атаман Ленков…
– Атаман… Какой, к черту, атаман?! Стеньку Разина нашли! – возмутился Ибсен. – Главарь бандитской шайки – и точка!
– Я и говорю, главарь Ленков за старые порядки…
– Но… А я что говорю, – удовлетворённо кивнул Ибсен. – Без беляцкой руки тут не обошлось!
– Главарь Ленков всем нам так и заявлял, де, он и есть предводитель партейных анархистов…
– Тьфу! – снова начал впадать в раздражение чекистский начальник. – Пошел ты на хрен со своими «партейными анархистами»! Хорош, Самойлов, заливать про Ленкова на хребте! Знаем, кто там был! Четверкой убивали, так? Ты, Бердников, Крылов, Баталов! Всё знаем, Самойлов! А я тебя на вшивость проверяю! Что-то не хочешь ты правду говорить…
– Всё! Каюсь, разволновался! – Мишка прижал руки к груди. – Как на духу! Вот точно так, вчетвером, как есть, и подались на хребет. А там энти едут на «мериканке». Ну и… Приближающихся мы встретили залпом, после чего двое упали, а третий каким-то способом убежал в лес… После того как узнали, что убили партийцев, то Ленков говорил: «Зря убили»…
– Опять Ленков?
– Но… – Мишка непонимающе уставился на Ибсена. – Я кады с «дела» револьверты ему принёс с бумагами, што мы с трупов сняли, то он и говорил…
– А что же пистолеты у вас не взял? Браунинг оказался у Баталова, маузер – у тебя, Самойлов. И за какие такие красивые глаза главарь тебе маузер задарил, а? Как самым верным псам подарочки сделал?!
– Ага, куды там… – проговорил Самойлов с горечью. – Костя сразу смекнул, что револьверты с энтих важных убитых – го-орячие!.. Коська Баталов-то договорился на продажу свово, а мене кады? Эхма, как зайца загоняли!
Самойлов с ожесточением выругался.
– Но-но! Придержи язык свой поганый! – прикрикнул Миронов, кося на Ибсена. – Совсем распоясались…
– Что ещё можешь показать о совершённых преступлениях? – махнув рукой Миронову, чтобы тот замолчал, продолжил Ибсен.
– Кроме убийства на тракте ходили на кражи, на грабежи в городе. Все ходили, сколько раз и куда – уже не помню. Я сам ходил на кражи в Чите, улицы не помню, но, например, в Читинской больнице украл приблизительно тридцать аршин серого сукна. Указал мне на энто «дело» Ермаков, который там служил конюхом… Ходили ночью с Баталовым, Крылёнком и Ермаковым, когда караул спал. Там никого не трогал. Сукно распределили и продали. Я лично продал в Могзоне за сорок два рубля серебром… Ещё коло бойни в Чите ограбили китайца, шедшего в направлении города: способом «Руки вверх» взяли полсотни рублей… Потом обокрали китайскую лавочку со взломом замка в Кузнечных рядах, никого не убили. Собрали там три, а мож, четыре тысчонки сигарет, четыре или пять банок монпансье… ещё пачек с десяток по полсотни штук папирос и два куска сарпинки. Участвовали Яшка Бердников, Мишка-хохлёнок, Баталов и Крылов. Добычу разделили, сарпинку продали… Ещё в Кузнечных у бурята отобрали пять пудов яричной муки, бурята не тронули, – на «Руки вверх! Не шевелись!» Все эти «дела» были до убийства Анохина и Крылова, а после убийства я уже нигде не участвовал.
– И чем же промышлял?
– Жил. И – всего делов. В Чите я жил. У Гроховских. Оне – цыгане, родители жены… Были арестованы… Видимо, участвовали в шайке, но я не знаю…
– Жена – это Елена Гроховская?
– Она самая…
Ибсен повернулся к Миронову.
– Скажите конвою, пусть её приведут. А вы, Самойлов, продолжайте, продолжайте…
– Дык, а чо продолжать-то… Я жа говорю, што опосля тракта ничегошеньки…
– А убийство начальника уголовного розыска?
– Не-а, не… Когда нас, меня, Ленкова и сына старого цыгана Гроховского, хотели заарестовать у Гроховского в доме, то Ленкова схомутать не удалось, он отстреливался, ранил начальника сыскарей. В этот раз арестовали сына Гроховского, остальные разбежались, то есть я и Ленков. Он и есть убивец…
– Слушайте этого козла вонючего! – заорала с порога Гроховская. – Он, он это! И не было там никакого Кости тагды! Врёт!
– Замолчите, Гроховская! – одернул ее Ибсен. – Вам слова не давали! Сядьте и помолчите пока.
Гроховская покорно опустилась на стул в углу.
– Снова долотом, Самойлов! – бухнул кулаком по столу Ибсен. – Не хочешь ты правду говорить! Я же тебе русским языком сказал: всё про тебя знаем! Маузерную пулю из тела извлекли, Самойлов! Твою пулю!
Самойлов молчал, опустив голову.
– Разрешите, товарищ Ибсен? – Салин вопросительно посмотрел на старшего. Тот кивнул.
– А скажи-ка, Самойлов, с кем ты заявился в Бальзой?
– Как с кем? Так, вот, с энтой дурой…
– Врёт он, гражданин начальник! – снова не выдержала «Курносая». – Как сивый мерин! С нами ещё Сарсатский был, Ляксей!
– А что за Васька с вами был?
– Васька? – непонимающе уставилась на Салина Гроховская, но тут же всплеснула руками: – Так это Сарсатский для этой, как ее…коспри… Ну, для тайного общенья?
– Конспирации, что ли?
– Да, для её самой! – торжествующе заключила «Курносая», злорадно поглядывая на Самойлова. – Этот Лёшка Сарсатский, граждане начальники, у Ленкова в большой цене ходил! Бандюган из бандюганов! Это он Мишку в ленковскую шайку записал! Он с нами из Читы убёг и шёл до Бальзоя, а потом мы в Могзон подались, чтобы, значит, сюды, в Верхнеудинск, добираться, а Сарсатский… В Доронинское село он подался, господа-товарищи начальники! В Доронинское, там у него родни полно… А ежели в Читу возвернётся, так там он в Кузнечных рядах проживает, в доме Прохорова. Хозяин-то сам помер, а Лёшка – аспид еще тот! – к хозяйке-вдовушке и пристроился, на неостывшее местечко…
«Курносая» грязненько захихикала.
– Чья бы корова мычала… – буркнул Самойлов. – Уж тебя-то народу пропахало…
– Да! – выпрямилась на стуле Ленка. – В кавалерах, как в сору, копалась!
– Вот и докапалась! – ткнул пальцем в прикрытый тряпкой сгнивший нос Мишка.
– Для тебя и така – за щастье! – бойко отрезала Гроховская.
– Всё! Хорош спектакль представлять! – оборвал Ибсен. – Где Ленков, а Самойлов?
– А то вы не знаете! – скривился Мишка. – Ухлопали Костю и представляетесь!.. Чево бы мы из Читы-то наладились?
– Как попали в Петровск-Забайкальский?
– Мы туда из Могзона на поезде уехали. Хотели дальше катить, да денег больше не было. Оттудова шли пешком двадцать верст… Только после опять по «чугунке» поехали. Без билетов подсели… Так и добралися… Приехали четыре дня назад, пятнадцатого июня, остановились у цыган за Удой. Жена моя… тьфу, пропасть!.. собирала в городе хлеб для пропитания…
– Ты меня, Самойлов, не жалоби! – усмехнулся Ибсен. – «Для пропитания!» Артист!
– А чо? – вскинул голову Мишка. – Было! Пил, гулял, деньгой сорил!.. Дык, начальник – всё проходит. Ушёл фарт – и денежки – тю-тю! Я, вона, из-за моего тяжёлого положения решил продать маузер и двадцать восемь патронов к нему. Сговорился через цыганов, за тридцатку рублей золотом… Эх-хе-хе… Вот в энто время коло Удинского моста и заарестовали меня и энтих двух цыган, через которых сговаривался… После продажи револьвера я хотел ехать домой, в Иркутск… Я жа никого не ранил и не убил. А вот Ленков убил много, он же уголовный с николаевского времени. Я жа недавно у них… После увольнения из милиции в январе месяце…
– Так ты ничего и не понял, Самойлов! – опять бухнул кулаком по столу Ибсен. – «Никого не ранил, не убил»… Ужом в рай пролезть захотел, гад? Не будет тебе рая! Ты не только бандит и убийца. Ты еще и оборотень поганый. Из-за таких, как ты, позор на всех, кто честно в милиции служит. Предатель! Иуда! Увести!
– И поставьте паразита к стенке! – выкрикнула Гроховская.
Ибсен, багровея всё больше и больше, тяжело повернулся к цыганке. Она среагировала моментально:
– Гражданин начальник! Имею важное соопченье!
– Ну?
– Здеся, в Верхнеудинске… – Курносая перешла на шепелявый до противности, громкий шепот, округляя глаза. – В обчем, ишо два бандюгана из ленковского окруженья шастают! Мишка-хохлёнок и ишшо один! Его, навроде, Шуркой кличут, но ето ейная кличка, а не имя. Имечко у нево како-то другое… Оне, эти гаврики, нащёт документов чево-то соображают, штобы подальше ноги унести отселя…
3
На следующий день, 20 июня, агенты уголовного розыска и чекисты арестовали Мишку-Хохлёнка – Михаила Некрасова-Логотенко и «Шурку – золотого зуба» – Аввакума Соколова. Арестовали эту парочку на… пересыльном пункте.
Хохлёнок успел уже разжиться подложными документами на новое имя и получить удостоверение, разрешающее проезд в Совроссию. В момент ареста он как раз пытался раздобыть на пересыльном пункте ещё один набор таких документов – для Соколова.
А обыск по месту проживания Яшки-с-чубом – Якова Певченко-Шевченко – дал серьезную улику: «карабинку» с 29 патронами, принадлежавшую убитому на Витимском тракте Петру Федоровичу Анохину.
На допросах все арестованные «пели» соловьями. Подельников сдавали с потрохами. Хотя происходило всё это уже задним числом. Ко времени самойловских и прочих откровений в Верхнеудинске те, о ком они рассказывали следствию, уже были арестованы. В том числе и Кешка-Крылёнок – Иннокентий Крылов, четвёртый участник убийства на Витимском тракте.
Двадцатисемилетнего Кешку Крылова, задержанного уголовным розыском 30 мая, сразу же препроводили в ГПО. На допросах он не запирался, добавив несколько деталей к уже известным обстоятельствам совершенного на Витимском тракте убийства. А чего запираться и плести небылицы, когда подельники в кутузке раскололись до задницы? А ещё двумя днями раньше в Сенной пади, следуя показаниям Коськи Баталова, группа сотрудников ГПО обнаружила оружие бандитов. В густом соснячке, в яме, лежали завёрнутые в старый пиджак три винтовки, тряпицы-маски, охотничья сумка Анохина, кусок сетки и чехол – «кабур деревянный» от маузера убитого секретаря Дальбюро ЦК РКП(б).
Самого Коську на место тайника не вывозили: за три дня до этого, 25 мая, арестованный Баталов в камере № 2 арестного помещения ГПО пытался зарезаться куском «белой жести», неведомо как им раздобытого. Покончить с собой Баталову не дали «благодаря наблюдающему т. Иванову», но проникающая в живот рана, как отмечено в соответствующем рапорте, была «сурёзна».
Однако самурая, исполнившего харакири, из Баталова не получилось. Чего над собой сотворил, сам испугался, благодарил за оказанную медпомощь, с готовностью отвечал на вопросы следователя. Но это было скорее последствиями перенесенного шока, не более. Говорить о наступившем раскаянии закоренелого уголовника не приходилось.
Кешка-Крылёнок находки из Сенной пади опознал и вызвался показать место, где скромчили остальное.
Восьмого июня группа госполитохрановцев под началом Лаврова выезжала с арестованным Крыловым на 34-ю версту Витимского тракта. «Саженей 200 к мостику и своротив вправо за 1,5 версты от мостика в обгорелом соснике под колодой было обнаружено спрятанное: 2 двухствольных охотничьих автоматических 5-зарядных дробовых ружей, гильз 73 шт., заряженных гильз 33 шт., 3 удочки, 1 серебряная ложка, 10 удочек большого размера, патронташ». Все обнаруженное приобщили как вещественные доказательства по делу шайки Ленкова к материалам следствия, занеся в опись тома XII уголовного дела.
А поиски и аресты участников шайки продолжались. Широкий бредень уголовного розыска и Госполитохраны вновь и вновь забрасывался в сомнительные притоны первой Читы и Большого Острова, Дальнего вокзала и Кузнечных рядов. Бандитов-ленковцев обнаруживали в самых неожиданных местах. В том числе и в… тюрьме.
4
Из постановления № 14 от 26 июня 1922 года:
«Суд. следователь по особо важным делам Высш. Касс. Нарполитсуда, рассмотрев протокол опознания некоторыми гражданами содержащегося в Чит. обл. тюрьме и числящегося за комендантом г. Читы гр. Валькова Сергея Вас., 27 лет, и принимая во внимание, что означенный Вальков является не кем иным, как членом шайки Ленкова, известным под кличкой „Сенька-косолапый“, постановил: з/к Валькова зачислить содержанием за мной. Колесниченко».
Сергей Вальков, он же Горшков Семен, он же «Сенька-косолапый», попался уголовному розыску 26 апреля, когда с двумя крепкими пятидесятилетними мужичками Василием Тимофеевым и Иваном Ивановым в очередной раз волок с вокзального перрона Читы-II краденые вещи. И вполне мог Сенька «проканать» как мелкий вокзальный воришка-майданник, когда бы не опознали его в тюрьме «некоторые граждане».
По показаниям же словоохотливого Бориски Багрова, за «Сенькой-косолапым» много чего числилось, в том числе и «мокрые» дела.
Валькову были предъявлены серьезнейшие обвинения, но свою совесть Сенька давным-давно растерял, поэтому угрызениями оной не страдал. Наоборот, выкидывал коленца. Например, «по соглашению» с другим уголовником, Тимкой Кириным, украл из культчасти тюрьмы гармошку и спрятал её в навозной куче, что было тут же и обнаружено. Пострадавший инструмент оттирали от конского дерьма, а водворённый в карцер Сенька скалился и гоготал.
Это не было показной уголовной удалью, а предпринималось Вальковым для того, чтобы у охраны и надзирателей мнение о нём сложилось, как о шуте, что притупило бы бдительность тюремной стражи и способствовало его побегу. Но судьба повернула по-другому. Вальков был убит неизвестными, напавшими на конвой ГПО, доставлявший подследственных на допросы из тюрьмы в Главное управление Госполитохраны.
Из истории с гармошкой легко сделать вывод, что режим содержания ленковцев в тюрьме особой строгостью изоляции не отличался. Нередко подследственных заключённых выводили на так называемые внешние работы, то есть на работы за пределами тюрьмы.
27 июня на таких внешних работах, по заготовке дров, в урочище Атамановка оказалась группа арестантов, в числе которых был и Яшка Гаврилов – верный подручный Ленкова, «Яшка-милиционер». Вместе с двумя другими арестантами, Николаем Зыковым и Иваном Гусаровым, находящимися под следствием за карманные кражи, Яшка бежал. Был 5 июля задержан милиционерами Читинской уездной милиции и вновь очутился в тюремной камере, но вскоре – снова бежал! На этот раз, к сожалению, удачно.
Разнокалиберная пресса ДВР широко освещала и комментировала каждый шаг уголовного розыска и Госполитохраны по ликвидации шайки Ленкова. Из номера в номер «Дальне-Восточный курьер», «Дальне-Восточная Республика», «Боец и пахарь», «Наше дело», «Дальне-Восточный путь» и другие газеты помещали хронику ликвидации шайки, списки преступных деяний ленковцев, подробности структуры и действий шайки.
На фоне этого газетного бума особенно резкими были материалы о причастности к уголовщине некоторых сотрудников милиции, их связи с бандитами или пособничестве последним. Серьезно обвинил один из авторов газеты «Дальне-Восточный путь» даже начальника областной милиции – Правительственного инспектора Антонова.
Публикация «Преступное дело», которую подписал некто Апаринов, недвусмысленно указывала на бездействие Антонова, на его тесную связь с уже арестованным начальником 5-го участка уездной милиции Тимофеем Лукьяновым.
Статья послужила толчком: в отношении Антонова Главным правительственным инспектором Нармилиции было назначено отдельное расследование с извещением редакции газеты, что «материалы этого расследования направлены в судебные инстанции, но разглашение всех обстоятельств и оных материалов до окончания следствия по делу шайки Ленкова в печати представляется невозможным».
Забегая немного вперед, скажем, что в обширных публикациях отчётов из зала суда обыватель так ничего по поводу Антонова и не узнал. К тому времени он исчез с политического и административного горизонта. Читатель же может сопоставить несколько дат и строк, приводимых ниже.
Ответ из Главупра Нармилиции в газету «Дальне-Восточный путь» датирован 13 июня. А 14 июня Антонов представляет в главк свой рапорт и приложенный к нему акт о том, что ему комиссией врачей установлен диагноз «малокровие при упадке питания». В рапорте начальник областной милиции собственноручно указывает: «Заболевание получено за период службы в милиции, каковая служба начата еще в г. Владивостоке, куда я был заброшен судьбой, скрываясь от преследования белобандитов как партийный работник, участвовавший в нескольких организациях по ведению борьбы и свержению реакционеров…» Антонов просит отпуска и выделения ему 200 рублей золотом для усиления питания и лечения.
Сильна была привычная для Антонова «номенклатурная надежда»: по-прежнему верил, что где-нибудь ещё сгодится на руководящих постах. Но «горяченькие деньки» конечно же надо пересидеть в укромном, спокойном месте, нервишки подлечить, то да сё…
На рапорте краткая резолюция министра Петрова: «Уволить, отказать в выдаче денег ввиду отсутствия кредитов. 18. VI. 22 г».
28 июня 1922 года начальник Забайкальской областной милиции Н. Н. Антонов приказом министра внутренних дел ДВР уволен со службы «согласно его рапорта». Ровно год проработал Антонов на этом посту…
Позднее – впрочем, что уж тут удивительного? – бывший большой милицейский начальник всплывет на номенклатурной волне и ещё покажет свою ретивость. Но это уже другая история. Из 1937 года…
