Глава седьмая
1
Фельдшерице Земской больницы Екатерине Баранчуговой бросился в глаза неопрятный мужичок лет сорока, который появился в больничном коридоре, потом непонятным образом оказался возле кабинета заведующего больницей, потом еще раз мелькнул, уже у перевязочной.
Поведение мужичка Екатерину насторожило и напугало. И о своих страхах и подозрениях она поспешила рассказать доктору Горянскому, человеку, на ее взгляд, смелому и решительному.
Доктор тут же позвонил в городской уголовный розыск, попал прямо на Фоменко и, объяснив причину, попросил срочно прислать сотрудника.
Вскоре в Земской больнице появились Михаил Баташев и Степан Ашихмин. Баранчугова незаметно указала им на подозрительного посетителя, который так и продолжал крутиться в больнице, шныряя по коридорам и закуткам.
Ашихмину облик неизвестного показался знакомым. Агенты проследили за шустрым мужичком, дождались, когда он, наконец, выйдет с больничного двора. Теперь уже Степан Ашихмин был уверен, что опознал неизвестного:
– Миша, это тот ещё субчик… Точно, он! Карнаухий это, Миша. За ним – краж!.. В тюрьме, поди, постоянную прописку имеет. Выйдет – снова сядет. И всё неймётся. Что за народ!..
Из больницы Карнаухий не спеша направился к центру города. У сада Жуковского сотрудники угрозыска его остановили, предъявили свои документы и препроводили задержанного в угро.
Здесь Андреев с пылу с жару попал в кабинет к Фоменко и под перекрестным допросом очень быстро раскололся, рассказав о готовящемся налёте на больницу.
Идея, по словам Карнаухого, витала в воздухе давно и принадлежала одному из приближенных Ленкова – Бориске Багрову. Его крайне привлекало содержимое сейфа заведывающего.
Но не предполагаемая изрядная денежная сумма интересовала Багрова, а хранившийся под замком запас морфия. Бориску периодически продолжали мучить сильные боли в животе, безусловно связанные с прежним тяжелым осколочным ранением. В госпитале ему кололи морфий. Оказалось, что он не только избавляет от боли, но и погружает в блаженный дурман, который Бориске понравился и которого ему уже не хватало.
Иногда Бориску начинало даже ломать, трясти, на стенку лезть хотелось – так не хватало морфийного укола. В таком состоянии Багров испытывал приступы дикой злобы, которую он вымещал на жертвах налётов.
Все чаще и чаще Бориска нырял к китайцам в морфинилки, спуская там всю долю доставшейся ему после очередного «дела» добычи. И, презирая риск, вновь рвался на богатый налёт, лишь бы потом снова забыться в наркотическом бреду.
Пытался Багров все чаще и чаще возникающую тягу к морфию залить водкой, благо, гулянки и ночные застолья ленковцев без спиртного не обходились – пей, не хочу! – но, выпив водки, Бориска, кроме тошноты и быстро возникающего желания проблеваться, а потом и разламывающейся от боли головы, – ничего более не испытывал.
Сейф заведывающего больницей представлялся Бориске огромным железным ящиком, доверху набитым ампулами с морфием, которого ему, Бориске, хватит на год, а может, и больше!..
Грабить Земскую больницу наметили впятером. Если не считать Багрова, на «дело» собиралось «старичье» ленковской шайки. Что самому Карнаухому – Прокопию Андрееву, что его корешу Григорию Верхозину, – обоим уже стукнуло по 38 лет. От бесконечных пьянок и тюремных отсидок оба выглядели куда старше. Не уступал им внешним видом и тридцатидвухлетний Антон Лисовенко, тоже не раз уже побывавший в арестантах. На два года был его младше четвертый из «старичья» – Алексей Архипов.
В своё время Архипов привлекался вместе с двумя матерыми бандитами, Задорожным и Верхоленцевым, по уголовному делу об убийстве трёх корейцев в Песчанке. В последнее время, окончательно опустившись в пьянстве, изредка промышлял мелкими кражонками, но чаще дневал и ночевал в каморке при Земской больнице, где числился истопником. Последнее послужило для закопёрщика намечаемого ограбления Бориски решающим в выборе места поживы.
Карнаухий невольно выболтал и другие подробности бандитского промысла. Косвенно подтвердились предположения угрозыска, что убийство двух китайцев, владельцев бакалейной лавки по Ингодинской улице, ограбление квартиры Лапшаковых, как и налет на лавку китайского бакалейщика Си-Гу-ля на Хитром острове – дело рук Ленкова и его подручных.
Дмитрий Иванович внимательно слушал Карнаухого-Андреева, глядя на него с нескрываемой жалостью. Сморщенный, щуплый мужичок, оставивший лучшие годы жизни и свое здоровье на тюремных нарах, шмыгая носом, повествование свое давно закончил, в ответах на вопросы розыскников явно выдохся.
– Вот что, Прокопий Афанасьевич…
Фоменко с интересом отметил, как встрепенулся от забытого уже им напрочь обращения по имени-отчеству Карнаухий.
– Человек ты уже в годах, пошлялся по тюрьмам порядочно, так? – решил найти у вора слабую струнку Дмитрий Иванович, кое-что о Карнаухом узнав из материалов арестантского дела, доставленного в угрозыск из спецчасти Читинской тюрьмы. – И сдается мне, Прокопий Афанасьевич, что обратно за решетку тебе сейчас абсолютно не хочется…
– Мне туда, гражданин начальник, никогда не хотелось. Не сам выбирал…
– А сейчас – выбери! Я тебе полного прощения пообещать не могу, но содействие зачтется обязательно… Говорят, ты недавно бабёнку завёл, приютила тебя, обогрела…
– А чо жа, али неспособный! – внезапно приосанился Карнаухий
– Отчего ж, самое время за ум взяться, жизнь наладить, хоть на старости лет.
– Э-эх-ма, попутал бес! Зарекался ить… Привычка, гражданин начальник, победила.
– А что тебе дороже, привычка или спокойная жизнь?
– Дык, ето и дураку ясно…
– Вот и давай-ка, Прокопий Афанасьевич, покумекаем вместе, как тебе из всей этой истории выкрутиться, вернуться к бабёнке под тёплый бок, а не на нары. Поможешь нам задержать всю эту братию?
– Боязно… У Коськи руки длинные! Хотя и загинаться в тюрьме желания не имеется.
– С твоей же помощью ленковские руки и укоротим! – рубанул ладонью по столу Фоменко. – Не дрейфь, Андреев!
– А чо мине все-таки будет-то?
– Самый малый срок. Дружков же законопатим надолго! Грехов за ними – уйма!
Карнаухий надолго задумался, низко опустив голову и перебирая узловатыми пальцами с желтыми, криво обкусанными ногтями. Потом поднял голову и отчаянно, словно собираясь в пляс, взмахнул рукой:
– А, ладноть! Где наша не пропадала! Только не оммани, слышь, начальник…
В ночь на 27 марта, как загодя и предупредил Андреев, пятерка ленковцев оказалась под стенами Земской больницы.
Приготовившихся высадить окно Гришку Верхозина и Антоху Лисовенко остановил грозный окрик:
– Стой! Руки вверх!
Упавший возле забора Бориска Багров, страшно матерясь, начал тут же садить из маузера на голоса. Агенты открыли ответный огонь. Как показалось бандитам, со всех сторон.
Трясущийся со страха Архипов тут же задрал руки, сдались и Верхозин с Лисовенко. Понятно, что державшийся чуть поодаль Прокопий Андреев оказался четвертым, кто сопротивления не оказал.
Бориска же бросился наутёк, суматошно паля из пистолета. Невозмутимый Степан Ашихмин поймал вспышки на мушку нагана и плавно нажал спуск. Коренастая фигурка словно подломилась, раздался истошный мальчишеский вопль:
– А-а-а! Суки! Не подходи! А-а-а!
Но маузер пусто клацнул.
В третьем часу ночи пятерку задержанных доставили в арестное помещение городской милиции.
Еще в больнице Багрова перевязали. Рана была неопасной – задеты мягкие ткани икры, кровь остановили довольно быстро.
Наутро бандитов перевели в тюрьму, поместив Багрова в лазарет.
Чего-то существенного первичные допросы ленковского «старичья» не дали. По всей видимости, к особо осведомлённым они и не относились.
Куда большие надежды Дмитрий Иванович Фоменко возлагал на допрос Бориса Багрова. Пока его не трогали. Но не потому, что он пребывал в лазарете. Андреев-Карнаухий еще в первый раз показал, что Багров у Ленкова на своеобразном положении – «аньдютанта», как выразился Прокопий, – постоянно при главаре. Стало быть, знает парень поболе любого в шайке о ее составе и совершенных преступлениях. Учитывая все это, Дмитрий Иванович прикидывал правильную тактику будущего разговора с Багровым. Пока на ум ничего дельного не приходило.
Тем временем решили проверить тот адресок на Большом Острове, о котором упоминал Попиков – шинкарки Дарьи Храмовских-Щелкановой. На Сухотинскую улицу четверо агентов уголовного розыска вместе с группой милиционеров 1-го городского участка нагрянули поздним вечером 29 марта.
Когда вошли в дом, то помимо хозяйки, чернявой бабы лет сорока, здесь обнаружились четверо мужчин явно бандитского обличья. Реакция у последних оказалась более скорой, чем у милиционеров. Загрохотали выстрелы.
Одним почти сразу же была разбита освещавшая помещение керосиновая лампа, другим – ранен в ногу агент угро Вальков. Быстрая и яростная перестрелка закончилась печально: никого из бандитов задержать не удалось, тогда как Валькову становилось все хуже и хуже от острой кровопотери – была перебита бедренная вена. (Через неполные сутки милиционер скончался в больнице.)
В смятении, после нескольких часов бесплодных поисков в прилегающей округе, милицейская группа вернулась в первый участок.
2
Однако вскоре события получили новый оборот. К дежурному – временно исполняющему должность надзирателя участка Ботову – в половине шестого утра явился один из местных жителей, Архип Карпов, больше известный в милиции по прозвищу Архипка за мостом. Появление Карпова удивило Ботова.
– Как это ты, Архипка, к нам сподобился? – ехидно осведомился Ботов, зная Карпова как укрывателя преступников и краденого.
– Начальник, едрить, не до шуток! Тут такое дело…
Архипка был страшно перепуган и заявил, что около полуночи к нему в окно постучался неизвестный, назвавшийся бойцом из Даурии. Он просил пустить его переночевать, добавив, что дорогой его ранили, и он себя плохо чувствует.
– Я етого типа, едрить, пущать совершенно не хотел. Спужал он меня, едрить, опять же время нонче какое… Но Ляксандра, супруженица, стало быть, наша настояла, едрить. Вцепилась баба, што твой клещ! Вопщем, надоели мне энти уговоры, едрить, до печенок проняли, вот я и сделал, чево она просила – впустил энтого неизвестного человека. А он, начальник, стонет так жутко…
Карпова трясло.
– …Через ети стоны, едрить, я ишо больше спужался, хотел сразу же в милицию, к вам, бежать. Н-да! Но по ночи побоялся, едрить, мало ли чо, оставил все до утра, вот…
Ботов, взяв с собой милиционера Степанова, пошел с Карповым к нему домой на улицу Интендантскую.
В комнате на кровати лежал тот самый неизвестный. Был в сознании, но дышал тяжело, с хрипами. На вошедших с усилием скосил глаза.
– Кто вы такой? – нагнувшись, спросил Ботов.
– Дягтерев я, из Благовещенска приехал… Три дня тому назад… Удостоверение в кармане…
Удостоверение на имя Дягтерева сразу вызвало у милиционеров подозрение. Неряшливо оформленное, с расплывшимися, смазанными печатью и штампом. Больше ничего в карманах у раненого не было.
– Где вас ранили, когда?
– У речки… Вечером… Шел… Напали…
– Хозяин, – повернулся к Карпову Ботов, – организуй быстро подводу, надо везти его отсюда. И вы, хозяйка, тоже собирайтесь для допроса в участке…
Молодая рябая женщина охнула, с ненавистью глядя на милиционеров.
ПРОТОКОЛ ОПРОСА
1922 г. Марта 30 дня, я, пом. н-ка 1-го уч. милиции гор. Читы Белобородов, согласно протокола Врид. надзирателя Ботова производил опрос в качестве свидетеля:
Граж. Заб. обл. В.-Удинского уезда Байхировской волости села Китой Александра Георгиевна КАРПОВА, 24 лет, грамотная, замужняя, под судом не состояла, проживающая на Б-Острове, Интендантская ул., соб. дом.
показала, что в ночь на 30 марта я проснулась и услышала, что кто-то к нам в двери стучит, я и мой муж встали и подошли к двери, спросили, кто стучит, и нам ответил знакомый голос, по голосу мы узнали, что это «Яшка», который до этого раза бывал у нас несколько раз со своим товарищем «Сенькой» и выпивали водку, так как я придерживаю водку. А также один раз пили чай. Фамилии их не знаю. Когда мой муж отложил двери, то «Яшка» через порог упал и сказал, что я раненый. Мы его затащили в дом, «Яшка» стал стонать. Муж спросил, в чем дело, ответил, что ранили. На вопрос, где ранили, Яшка ответил: «Черт его знает» и попросил его разуть. Я, говорит, ознобил ноги. Муж не хотел разувать, но я пожалела и разула его, дала ему мужевы катанки. Муж лег спать, а я не могла уснуть до 7 утра. Ночью муж хотел пойти в милицию и заявить, но я боялась остаться одна и сказала мужу, чтобы оставить до утра, на что он согласился. Яшка же просил не заявлять в милицию, а сказал, что я немного поправлюсь и уйду, а также просил мужа, чтобы проводил до Титовой в дом Свешниковой, но муж провожать не согласился. Когда на улице рассвело, то муж пошел заявлять в милицию.
Когда Яшка был затащен в дом, то отдал моему мужу револьвер «наган» и сказал, что если я до утра не доживу, то револьвер отдай моему товарищу «Сеньке». Куда спрятал мой муж револьвер, я не видела, так как у меня заплакал ребенок.
Когда муж явился с милицией, то с ним было два милиционера, и они сказали мужу, чтобы он запряг лошадь и довез Яшку до участка. Обыска при аресте в доме не делали, лишь только обыскали Яшку.
Муж отвез Яшку в участок, вернулся и стал пить чай. Только что успел напиться, за ним пришли два милиционера и хотели арестовать мужа и меня, но так как у нас трое детей, то меня не арестовали, а арестовали одного мужа. Обыска не было. Вскоре после ареста мужа пришла опять милиция, т. е. помощник нач-ка 1-го участка Белобородов с 4-мя милиционерами и стали опрашивать меня, есть ли у вас оружие. Я сказала, что когда приехал муж из милиции, сказав, что данный Яшкой револьвер он спрятал в стайку для лошадей. Но помощнику об этом сказать побоялась. После этого милиция стала делать обыск, в дому ничего не нашла, а что нашли на улице, я не знаю…
ПРОТОКОЛ ОСМОТРА
1922 г. Марта 30 дня, Я Пом. Н-ка 1 уч. Милиции гор. Читы МИХАЙЛОВ составил настоящий протокол в нижеследующем: сего числа в участок был доставлен надзирателем 1-го уч. Ботовым неизвестный гражданин, при котором в кармане была обнаружена справка на имя Дмитрия Дягтерева, выданная Н-ком 1-го уч. На опрос мой раненый неизвестный мне гражданин ответил, что я – Яков Верхоленцев, от дальнейшего опроса отвечать отказался и через полчаса умер.
Неизвестный гражданин был следующих примет: на вид 28–29 лет, лицо полное, волосы на голове темно-русые, усов и бороды нет, одет: на голове серая иманья папаха, короткий черный полушубок, под полушубком черная разорванная рубашка, нижняя рубашка ситцевая красного цвета, синие суконные брюки, в серых валенках.
На груди с правой стороны выше соска имеется пулевая рана с вылетом в левую лопатку. Более на трупе ничего не обнаружено.
На основании 258 ст. Устава угол. Судопр. постановил: труп Якова Верхоленцева отправить в анатомический покой, а дознание направить Народному Следователю 1-го уч. гор. Читы…
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
1922 г. Марта 30 дня, Я Пом. Н-ка 1-го уч. милиции гор. Читы Белобородов, в присутствии нижеподписавшихся производил обыск на предмет обнаружения оружия у граж. Карпова Архипа Николаевича, проживающего по Интендантской ул., соб. дом. Производством обыска было обнаружено: в завалинке у дома в солдатской шапке в тряпице 5 обойм японских патронов 3-х линейных 25 шт. Больше обыском ничего не обнаружено. О чем и постановил записать в настоящий протокол.
Пом. н-ка 1-го уч. милиции гор. Читы…
Понятые…
После ухода милиции, револьвера при обыске не обнаружившей, Александра Карпова не утерпела, прокралась в стайку, поискала револьвер, но, кроме отодвинутой доски в одном из известных ей укромных мест, ничего не нашла. Непонятно ей было и насчет найденных при обыске винтовочных патронов – откуда, чьи? Так и осталась теряться в догадках.
Узнав о смертельном ранении Якова Верхоленцева, Фоменко снова допросил Прокопия Андреева. Тот показал, что Яшка поначалу был фигурой в шайке наипервейшей, самым приближенным к главарю Ленкову, который его сам ординарцем называл.
– Но в последнее время Яшка на атамана разобиделся!
– Почему?
– Навроде из-за приближения Костей к себе Бориски Багрова. А Яха окрысился, начал своевольничать. Сам подыщет адресок и собственноручный налёт жахает… А ишшо и постарается по мере сил своих пацану энтому, Бориске, стало быть, побольчее досадить.
– Хм, занятно… – оживился Фоменко, подумав, что, может быть, здесь-то и обнаружится зацепочка-слабинка, которую можно применить на допросе Багрова.
Почувствовав интерес «гражданина начальника», приосанился и Андреев.
– А то!.. Вот такой, к примеру сказать, случáй был. Бориска на одном деле надыбал новехонький наган. Самовзвод! – Прокопий многозначительно, прямо-таки как истый знаток оружия, воздел к потолку грязный палец. – И чо жа? Яшка, подпоив парнишу, силой отнял у него евошний новый ревóльвер, а взамен подсунул Бориске ржавый и старый! – Прокопий затрясся дробным мелким смешком. – Тот-то протрезвел: оп-паньки! И где, глаголит, мой самовзвод? А ему все Яхины дружки хором: камкой самовзвод, у тебя же вот этот ржавый с дела! Бориска орёт, что не могет быть! А те его всё за нос-то водют и водют, дуют в оба уха на арапа! Парниша ишшо не сразу-то и допёр, что его облапошили да и насмех пустили! Пока Яха уж в открытую не стал надсмехался над аньдютантом Костиным среди своих приятелей, да новеньким наганом махать, похваляясь в пьянском кураже…
– И стерпел такое Багров? – прищурился Дмитрий Иванович.
– Бориска-то? А чево уж тут… Не бежать жа к Косте с жалобой. Сглотил обиду! Однако же очень злился. Самолюбивый больно! Успокоился, кады Костя… А тому про всю энту историю, понятно дело, вскорости соопчили,… Так Костя ему, Бориске, маузера выделил, да новую амуницию воинского образцу Тарайка по Костиной просьбе Бориске справил… Но тут он воопче загордился – тьфу ты, ну ты, ножки гнуты!..
Фоменко все-таки решил допрос Багрова больше не откладывать, побеседовать с задержанным в ознакомительных целях. И поехал в тюрьму.
– Ну, здравствуй, Борис. Я – начальник угрозыска Фоменко, зовут Дмитрием Ивановичем. Как нога, сильно беспокоит?
– Ерунда, – хмыкнул Багров, с интересом разглядывая грозу бандитов.
– Какие есть жалобы на содержание в камере, на обращение с тобой?
– Нету жалоб, – хмуро ответствовал Багров, но, помедлив, добавил: – Жратвы бы побольше давали, а то пайка на воробья рассчитана.
– Не до жиру на тюремной пайке. Иль не знал?
– Спасибочки, при новой власти уже сподобился безвинно отсидеть!
– И теперь тоже безвинно?
– Теперь за дело страдаю!
– Интересно, за какое же такое дело?
– Понятно, за какое! За дело повстанческого сообщества Ленкова!
– Ух, ты! И что же из себя представляет это ваше сообщество?
– Мы – не шайка грабителей, как вы хотите это представить. Мы – крупная организация! В рядах – более шести сотен членов! В нее входят офицеры, полковники и даже безработные…
– Погляди ж ты, даже безработные! – покачал головой Фоменко. – И где же такая масса располагается?
– Вблизи Читы и в самом городе. Везде наши люди! Имеем тайные склады с винтовками и большим запасом патронов. Да у нас только в Чите пять пулеметов в полной готовности! По разным учреждениям еще масса оружия спрятана, а в Песчанке у военных – орудие! И по ближним деревням больше сотни лошадей поставлено на временный прокорм, пока на подножный не перейдут… Враз тады из деревень лошадей забираем, команда вооружается, и первый набег – на Читу! Перебить всю засевшую здесь сволочь!
– А сам ты в какой роли собирался выступать?
– А ты меня, боевого офицера, раньше времени не списывай! Нога поджила – птичка может и вспорхнуть! Фьюить! И ищи-свищи!
– Погодь, погодь щебетать! Так ты, значит, из офицеров?
– А то! Учился в кадетском корпусе, жаль, окончить не успел со всеми этими революциями, но зато при Колчаке прошел трехмесячные офицерские курсы ускоренным образом…
– Слушаю я, господин офицер, твои рассказы и, знаешь, о чем думаю?
– Да мне мысли сыскаря воопще до фонаря! – Бориска уставился на Фоменко наглыми, но нездоровыми, с желтыми белками, глазами.
– А думаю я, господин Багров, о том, что сидишь ты в тюрьме мягко и ешь ты здесь сладко, коли тебя, парень, на белогвардейские сказочки-баечки потянуло. Хватит заливать! Иди-ка в камеру и хорошенько подумай. О том, как участь свою дальнейшую смягчить, как прощение вымолить у народа за все свои злодеяния. А натворил ты, паренек, ох, как много! Кровушки – реченьку пролил… Вот и подумай над этим! Ускоренным образом, как те самые курсы, что у Колчака прошел. Вот так ускоренно и подумай, а то опоздать можешь. Понял? Уведите!
Вернувшись в отделение, Фоменко вызвал своего помощника Михаила Баташева.
– Присмотрись, Миша, к Багрову. Бравада из него прёт детская, спесь напускная. Это скоро пройдет. Присмотрись. С работниками тюрьмы побеседуй. Разговорить Багрова о делах бандитских – важнейшее тебе задание! Он – многому свидетель. И распорядись содержать его отдельно. Чтобы нам его не потерять. А заодно пусть в одиночке помается. Для Ленкова он теперь – угроза разоблачения. Многое знает, паршивец! Очень нам к нему подход надо найти, Миша, обязательно найти!..
3
Сомнения и подозрения в отношении начальника 5-го уездного участка Лукьянова заметно усилились у Бойцова после разговора с Никанором Васильевым. Но не о часах же одних докладывать Бородину? Да и вообще… Иван Иванович считал напрасным идти со своими подозрениями к начальнику уездной милиции. Убедился достаточно, что тот всячески поддерживает Лукьянова, а по характеру своему возражений не терпит. Один из случаев для Бойцова был особенно обидным.
В двадцатых числах марта он, по наводке на квартиру Анны Тайнишек и полученным сведениям о принадлежности ее сожителя Сарсатского к ленковцам, арестовал последнего вместе с еще одним ленковским молодчиком, неким Кехой Крыловым, препроводив обоих в пятый участок. Лукьянов всполошился, побежал к Бородину, и вскоре милиционера-оборотня освободили, а следом – и Крылова. Что там за аргументы приводил Лукьянов – непонятно.
После тяжелых раздумий Иван Иванович решил идти с докладом к начальнику областной милиции Антонову. Хотя не мог забыть, как безрезультатно клянчил у него подмогу для захвата бандитского главаря на квартире портного Тараева, какой при этом получил унизительный отказ. Ни в этом ли одна из причин неудачи тогда? Отмахнулись, как от мухи, в высоких кабинетах…
Попасть к Антонову оказалось, как обычно, крайне проблематичным. Несколько дней Бойцов никак не мог к нему подступиться. Большой начальник был постоянно занят, либо отсутствовал, будучи на выезде в какое-либо ведомство. Но в конце концов Бойцову повезло. В очередной раз заглянув в приемную Антонова, Иван Иванович увидел его самого, важно расхаживающего перед столом, за которым стучала на «ундервуде» сосредоточенная машинистка областного управления.
– …Некоторые сотрудники вверенного мне управления, – многозначительно прикрыв глаза, диктовал областной начальник, – несмотря на неоднократные напоминания об аккуратном посещении занятий, продолжают от времени до времени манкировать службой, по нескольку дней кряду не являясь к занятиям и не ставя меня в известность о причинах этих произвольных пропусков…
Антонов увидел заглядывающего в приемную Бойцова, недовольно нахмурился.
– Вам чего?
– Здравия желаю, Николай Николаевич! Информация есть важная…
– Бойцов, ну вы же видите – я занят! – раздраженно повысил голос Антонов. – К Бородину извольте! Что за назойливость!
Снова кивнул затурканной машинистке:
– Продолжим. Тэк-с… М-да! …Имея в виду, что такое отношение к служебным обязанностям, с одной стороны, является излишним переобременением других сотрудников, так как им сверх возложенных на них обязанностей приходится принимать на себя еще и работу манкирующего лица, а с другой – вносит в среду сослуживцев соблазн, в значительной мере ослабляющий служебную дисциплину, столь необходимую для правильного функционирования учреждения, – я обращаюсь ко всем своим сотрудникам с просьбой более сознательно относиться к делу, дабы избавить себя от неожиданных последствий, а меня от крайне нежелательных мер по устранению подобных явлений в будущем…
Бойцов не ушел. Он сел в коридоре, напротив распахнутых дверей приемной, и дивился, как плавно, без запинки, льется начальственная белиберда. Злость толкала к выходу, она, наверное, вскоре бы победила, но тут диктант в приемной закончился, и раздраженный Антонов с нетерпеливой брезгливостью окликнул Ивана Ивановича:
– Ну что там у вас?
– Не коридорная тема, товарищ правительственный инспектор…
– Ах да, мы же секретные работники! – издевательски бросил Антонов, не отрывая глаз от свеженапечатанной бумаги. – Ну, заходите, послушаем…
– Такое вот дело…
Бойцов не знал, как начать, но, переборов себя, решил взять быка за рога.
– Я по поводу Тимофея Лукьянова, начальника пятого уездного участка. Есть серьезные подозрения, товарищ Антонов, что он связан с шайкой Ленкова…
– Что?! Да вы отдаете отчет своим словам?! – вскинулся Антонов.
– Как не отдавать! – твердо сказал Иван Иванович. – Все, кто его знает, заметили: раньше бедствовал, концы с концами свести не мог, а сегодня и деньжата у него завелись, и вещи дорогие. Золотыми часами обзавелся…
– Бойцов! Ты соображаешь, что несешь? – оборвал его Антонов, от гнева переходя на «ты». – Завидуешь товарищу – так и скажи. Что же плохого, что лучше жизнь становится, повышается благополучие милицейских семей! Эва, куда тебя понесло! Иль по службе других забот не имеется? Да…
Антонов подумал, что этот настырный Бойцов вообще-то к завистникам вряд ли относится. И к карьеристам тоже. Куда направят – там и работает, не гнушается и в качестве рядового милиционера побегать, а ведь, по сути, за старшего у уездном розыске. И по ленковцам активно работает. Хрен его знает! Да и послушать его доводы – уши не опухнут. Лишние сведения о подчиненных всегда пригодятся…
– Ладно, хорошо! – прихлопнул ладонью по столу Антонов. – И что же поясняет насчет своего приобретения Лукьянов?
– Говорит, что долги ему отдают, дядька помогает…
– А что, такого быть не может? – прищурился ехидно Антонов.
– Может, товарищ начальник. Только нету у него богатого дядьки, зато сплошные загадки во вверенном участке. И сам Ленков оттуда сбегал, и милиционеров там подобрался подозрительных целый ряд. Опять же, когда у портного Тараева хотели Ленкова взять, то странно как-то все получилось…
– Загадки… Странно… Я смотрю, Бойцов, ты прямо в какую-то мистику ударился! – Антонов уже злился. – Это и есть факты все твои? Яйца выеденного не стоят! Одни домыслы! Когда у самого не получается с бандитами управиться – легче легкого средь других виноватых искать. Ишь, уже и измену обнаружил! Эх, Бойцов, Бойцов! Займись делом! Уголовщина обнаглела, грабят граждан Республики среди бела дня, а мы взялись разоблачать! И кого! Прославленного партизанского командира, который сегодня не жалеет здоровья и жизни самой в борьбе с преступниками! Пригрелся, я смотрю, ты у Бородина в управлении – оторвался от милицейской массы!
Антонов вскочил и сердито зашагал по кабинету. На мгновение останавливался напротив Бойцова, сверля его возмущенным взглядом, и снова сердито курсировал по кабинету. На ходу продолжал гневную речь:
– Успехов в уездном розыске – никаких! Вон городские, у Фоменко. Взяли ленковского адъютанта, Багрова. Разбомбили две хазы! Таких злодеев, как Задорожный и Верхоленцев, в могилу вогнали! А что уездный розыск? Житья путникам на трактовой дороге не стало, сплошной разбой! Много ли раскрыто? С какими показателями идете?
Затренькал телефон. Антонов замолчал, уселся за стол, неторопливо снял большую черную трубку, перехваченную кольцами начищенной латуни.
– Антонов на проводе. Да… Да… Письменно доложите к утру. Отбой.
Опустив трубку на рычаги и погладив ее теплый эбонит, вздохнул тягуче, отмахиваясь рукой:
– Некогда мне с тобой, Бойцов, политбеседы проводить. Иди. Поразмышляй над тем, о чем я сказал. Седина в бороду, а все как-то… Мда-с… Бородину я про тебя телефонирую. Посоветуемся, как вам там импульс придать!..
Беспощадно коря себя за бестолковые доводы насчет Лукьянова, Иван Иванович вышел из областного управления. Жалкое чувство собственной беспомощности наполняло душу. Заныло в затылке. Крепко про себя выругавшись, Бойцов размашисто зашагал по грязным лужам. Плетью обуха не перешибешь!
4
Неделю спустя Бойцова, несмотря на его письменный протест, адресованный Главному правительственному инспектору народной милиции ДВР, от должности старшего агента уездного угрозыска освободили и направили по приказанию Бородина старшим милиционером на Черновские копи, в шахтёрский поселок. «Переводится для пользы службы» – было написано в распоряжении уездного милицейского начальника. Инициатива Бойцова оказалась не только наказуема, но и наполнилась горькой иронией. Отныне он по должности поступал в подчинение к Тимофею Лукьянову…
Происшествий по новому месту службы, как и везде, было предостаточно, текучка сразу взяла в оборот, что во многом помогло на первых порах Бойцову не захлебнуться от нахлынувшего отчаяния, не расписаться в собственном поражении.
Но с безразличием, овладевшим им после столь быстрых перипетий, справиться не мог. Уходил от него в работу. Только интересовала она Ивана Ивановича все меньше и меньше. Разве что в одном остался последовательным до конца. Все, что было в силах старшего милиционера на дальней окраине Читы, все накопленные знания и сведения по шайке Ленкова использовал в деле поимки и разоблачения выкормышей бандитского главаря. Сотрудники городского и уездного угрозыска, особо не афишируя, старались с максимальной пользой привлекать Ивана Ивановича к охоте на ленковцев.
А сам он себе отдушину нашел в другом. Нет худа без добра – наконец-то избавилась большая семья от прозябания в тесной и темной каморке на втором этаже пожарного общества. В шахтерском поселке удалось договориться об аренде просторного, хотя и требующего основательного ремонта, дома с обширным огородом и немудреными надворными постройками.
Туда вскорости Бойцовы и перебрались. Хозяйственные хлопоты, огородные дела увлекли и помогли пережить выпавшее на пятом десятке лет унижение. Дом этот впоследствии Бойцовы выкупили для старшего сына. А сами, остальным семейством, в 1926 году, перебрались обратно в центр города, на улицу имени 9 Января, 35.
Когда веревочка ленковской шайки довьется до закономерного конца, и бандитов будут судить, Иван Иванович выступит одним из основных свидетелей обвинения на процессе.
Позднее знаменитый забайкальский юрист Е. А. Трупп даст примечательный отзыв о Бойцове:
«Выступая по этому делу в качестве общественного обвинителя, я имел возможность убедиться в том, что гр. Бойцов, состоя в должности Старшего Агента Уголовного Розыска Читинской Уездной Милиции и Старшего милиционера Черновских каменноугольных копей, в период времени с октября 1921 г. по июль 1922 г. оказал чрезвычайно ценные услуги делу раскрытия участников названной шайки, в том числе и тех из них, которые находились на службе в милиции, помогали самому Ленкову и членам его шайки укрываться от преследований и правосудия и всячески препятствовали раскрытию преступной организации. Благодаря совершенно исключительной энергии и большому упорству в достижении намеченной цели гр. Бойцова были постепенно обнаружены и арестованы многие члены шайки, оперировавшие как в районе города Читы, так и в районе Витимского и Кукинского трактов, так, наконец, и в Верх-Ингодинском районе, а искусство гр. Бойцова в производстве дознания дало весьма ценные и почти единственные исчерпывающие результаты для предварительного и судебного следствия по делу, благодаря которым целый ряд преступников был уличен в совершенных ими преступлениях, и шайка была окончательно ликвидирована. В связи со всем этим гр. Бойцов зарекомендовал себя в то время как исключительно ценный и способный работник».
Довольно подробно позволили архивные документы проследить действия и поступки персонажей нашей хроники, в том числе и Ивана Ивановича Бойцова, его жизненный путь. Вот только не дали ответа на один вопрос: почему со своими сомнениями и подозрениями в отношении Лукьянова он, Бойцов, не пошел по логично напрашивающемуся адресу – к Дмитрию Ивановичу Фоменко? Нет ответа. Можно только предполагать.
Безусловно, сыграл свою роль тот, первый разговор Бойцова с Фоменко о Лукьянове, когда не получилось накрыть сходку бандитов в доме портного Сидорова. Наступил тогда Дмитрий Иванович в какой-то мере Бойцову на самолюбие. Но, думается, основной причиной было наличие строгого «водораздела», который руководство МВД и особенно Главный правительственный инспектор – начальник главка нармилиции Колесниченко, провели и настойчиво поддерживали: читинская городская милиция – особое подразделение милиции ДВР, а читинская уездная – составная часть одной из областных милиций Республики.
Столичная милиция имела статус равный областным, при этом её уголовный розыск действовал самостоятельно, подчиняясь Главупру МВД, а не начальнику Читинской городской милиции. Говорить при таком переплетении подчиненности о слаженном взаимодействии сил правопорядка не приходилось.
Ситуацию, безусловно, осложняли и начальственные амбиции, карьеристские устремления отдельных руководителей, низкий уровень их профессиональной компетенции. Властные полномочия по должности вскружили не одну голову. А компетенцию зачастую заменяли самоуверенность – не такого врага побеждали! – и партизанская привычка действовать автономно, в расчете на достижение личного успеха, который ни с кем делить не надо. И умножалась эта партизанская привычка непреодолимым желанием добиться личного успеха быстро, решительно, боевым наскоком.