Глава четвертая
1
Дорога пошла под уклон. Лошади перешли на легкую рысь. Впереди показались приземистые строения, над которыми торчала высокая и широкая труба. Это и были кирпичные сараи – расположившийся близ Кадалы кирпичный завод.
Управляющего на месте не оказалось.
– Кто же у вас здесь за главного? – спросил Бойцов.
– Шишов Григорий – председатель комячейки, – ответили ему.
Милиционеры разыскали Шишова. Им оказался рядовой рабочий лет пятидесяти с гаком, кряжистый, с добродушным открытым лицом, располагающий к себе. Присели на кирпичную укладку, Шишов неторопливо отсыпал на газетный лоскуток ядреного самосада, взялся сворачивать «козью ножку».
– Поговорить надо бы с рабочими, – обратился к нему Бойцов. – Обстановку осветим, а главное – посоветоваться хотелось бы, как нам общими усилиями одолеть бандитскую сволочь.
– Дело говоришь, – понимающе кивнул Шишов. – Сейчас народ соберем.
Не прошло и полутора десятков минут, как в контору набилось множество чумазого люду. Бойцов особых вступлений не делал. Рассказал об обстановке в Чите, поведал о преступлении на 913-й версте железной дороги. Народ загудел.
– В общем, приходим мы к заключению, – подытожил свою информацию Иван Иванович, – что на Кадалинском увале орудует разбойничья шайка матерых уголовников. Действуют нагло, жестоко, грабят и убивают…
– А вы куда смотрите?!
– Страшно нос из дома высунуть!
– Потом заработанную трудовую копейку отбирают!
– Почему порядок не наводите?
Бойцов поднял руку, пытаясь остановить гвалт, перекрикивая шум, громко продолжил:
– Претензии ваши, товарищи, совершенно справедливы! Ловим бандитов! Но грабители, товарищи, орудуют не в пустыне! Не в пустыне! – повторил он, крича.
Шум пошел на убыль. Поубавил голос и Бойцов:
– Мы – милиция и вы – рабочие, все мы, товарищи, живем и работаем разобщенно. Вот так! – Он растопырил пальцы. – В этом наша главная беда! Надо нам, товарищи, объединяться. Без вашей помощи борьба с преступным элементом затянется надолго и не скоро принесет ожидаемый всеми нами результат. Мы не просто приехали узнать ваше настроение… Мы приехали к вам за советом, с надеждой на наше с вами тесное товарищеское сотрудничество. Почему, товарищи, некоторые из бандитов неуловимы и продолжают чинить зло? А потому что не каждый гражданин проявляет сознательность, наблюдая, к примеру, чье-то сомнительное поведение. Я не вербовать вас в милицейские осведомители приехал. Я хочу, чтобы вы поняли: неуловимость грабителей и налетчиков заключается в том, что мы делаем вид, будто не замечаем, как чем-то сомнительным занимается сосед, куда-то по ночам пропадает другой, а у третьего полночь-заполночь гудит шалман! Или вы в других местах живете и такую сомнительную публику не встречаете?..
Выступление Бойцова задело собравшихся рабочих за живое. Собравшиеся оценили и его открытость, и его прямоту. Был понятен и главный вывод: преступник нагл и неуловим только из-за страха, который вокруг себя сеет. Перебороть этот страх – значит победить.
Понравилось рабочим и то, что после выступления Иван Иванович достал из-за пазухи толстую тетрадь в клеенчатом переплете и, мусоля огрызок химического карандаша, стал подробно записывать советы и предложения рабочих.
Когда закончился общий разговор и были записаны все вопросы, к Бойцову и Платову подошли Шишов, а с ним его напарник в работе и сосед Егор Иванов, крепкий пятидесятилетний мужик, на вид простоватый, но с цепким взглядом из-под клочковатых, мощно разросшихся бровей. Начал Иванов без предисловий:
– У нас, паря, в тон твоего разговору, есть кое-какие наблюдения…
Иванов и Шишов рассказали сыщикам о некоторых домовладельцах Читы-первой. Мол, идет в этих домах постоянная ночная возня, шастают какие-то люди, что-то привозят, что-то увозят, квартируют бывшие арестанты и другие подозрительные личности.
– Особливо, – предостерегающе поднял палец Иванов, – обратите внимание на дом некого Жежко Захара, проживающего в выселке Дальнего вокзала. Вот на что он пьет с дружками кажный божий день? Гулеванят иной раз до утра. Сроду никакого гужевого транспорту не водилось, а намедни катит на подводе, конька подстегивая… Это многие видят, – продолжил он несколько смущенно, – но огласки боятся! Тот же Захарка Жежко, подвыпив, похвалялся одному из наших, что, дескать, кто на него милиции брякнет – про того он тут же, махом, узнает, так как у него свои люди в милиции служат…
Бойцов, помечая все рассказанное в своей заветной тетради, подумал, что последние недели об этом и его червь точит. Уши и глаза у бандитов в милиции имелись, отрицать это мог только дурак, но прищучить пока никого не удавалось, лишь одни подозрения витали в воздухе…
Григорий Шишов наклонился к Ивану.
– Ежели что ещё от нас потребуется, то в рабочее время мы, понятно, здесь. Но только, – Шишов перешел на шепот, – надо нам каким-то секретным образом обусловиться, чтобы и комар носу не подточил.
– Понял, – удовлетворенно кивнул Бойцов. – Это – само собою… Предлог для встречи найти можно совершенно посторонний.
– А ежели что экстренное или на выходной выпало, то приезжайте по домашнему адресу. Это здесь, за кирзаводом, в слободе, найдете дом номер тридцать девять. Секретное слово будет «голуби».
– Договорились, – улыбнулся Иван Иванович и крепко пожал руки обоим рабочим.
Прощаясь, Бойцов и Платов подробно рассказали своим новым помощникам приметы известных бандитов, переписали и снабдили копией списка вещей, похищенных в семействе Лосицкого, по другим ограблениям. Эти вещи вполне могли появиться на маленьких поселковых базарчиках.
Потом неспешно здесь же, в конторе заводика, попили чаю и заночевали.
2
Утром выехали в Читу, по дороге решив еще раз заглянуть на Кадалинский постоялый двор. Уже подъезжали к заезжке, когда увидели, как навстречу наметом вылетел всадник. Он быстро приблизился, и Бойцов с Платовым разглядели, что он вооружен коротким кавалерийским карабином, в седле сидит влито.
– Ба, да это же Романов! – крикнул насторожившемуся Бойцову Платов. – Я его знаю! Наш, милиционер из бурятской милиции! Эге-гей, братка!
Обрадованный Романов осадил коня, поздоровался.
– Ты Бойцов будешь? – прерывисто спросил Ивана.
– Точно так.
– Тут, братцы, такое дело… Тьфу, шайтан меня возьми! Извини, что не представился. Милиционер первого участка Хоацайского хошуна Иван Романов. Мы со старшим – Матвеем Бурдуковским, выехали на поиски пропавшего несколько дней назад бурята из Угданского сомона – Даши Гомбоева… В общем, убили его на хребте… Мы, здесь, в Кадале, опрашивали крестьян, может, кто что видел. Так вот, получили сведения, что лошадь, по приметам гомбоевскую, пристроил у себя хозяин этого самого постоялого двора – Поздняков…
– Вот те раз! – воскликнул Платов. – А нам таким показался порядочным.
– Во-во! Вчера, когда мы собрались было лошадь осмотреть, оказалось, что Поздняков ускакал на ней в город, на свой адрес. Надо бы сделать у него обыск на квартире, допросить. Но нам без вас не положено, не у себя в хошуне. Помощь ваша требуется. А живет он на улице Новой, угол Мысовской. Ну, так как, а?
– Ну и поездочка выдалась! – покачал головой Бойцов. – Поехали, чего время терять.
При въезде в город Иван Иванович, видя измученное долгими скитаниями и недосыпом лицо Платова, отпустил его домой, пожалел парня.
К городскому дому Позднякова подъехали вдвоем и сразу же увидели лошадь гнедой масти, привязанную во дворе. Спешились. Навстречу торопливо вышел Поздняков.
– Как же так, Матвей Андреевич… – покачал головой Бойцов. – Лошадь-то ворованная!
– Это мне, мил-друг, неизвестно, но што приблудная точно. Вот ноне в село Кенон ездил для предъявления таковой волостному комитету. Волостной председатель записал в толсту книгу все приметы и сказал, что пока, до выяснения, пусть лошадь находится при мне.
Романов тем временем осматривал лошадь, достав из кармана бумажку с ее приметами, описанными родственниками Гомбоева.
– Тэк-с, «лошадь гнедой масти, грива на обе стороны, объеденная телятами…» Похоже! Далее: «…правое ухо сзаду вырезано заступом, левое порото вдоль…» Она! Эта самая и есть!
– Матвей Андреевич, – сказал Бойцов, – поясните поподробнее, как у вас эта лошадь оказалась?
– Завсегда пожалуйста, – с готовностью откликнулся Поздняков. – Дело было так. С четвертого на пятое марта у меня на постоялом ночевали проезжающие граждане из села Иргени и из села Куки. Я их фамилии не знаю. Вот один из иргенских около трех часов утра вышел на улицу, до ветру, а возвратясь, меня разбудил и грит: коло наших возов с сеном во дворе стоит какая-то лошадь, запряженная в сани. Вот она у меня и проживала до вчерашнего дня, то бишь до понедельника… Хозяин не объявляется, я и поехал в Кенон заявить…
– А в санях-то что-нибудь было, из вещей или предметов каких?
– В санях-то? Да ничего, окромя подстилки и не было.
– Все ясно. Однако, Матвей Андреевич, как требует порядок, проведем мы с товарищем Романовым в твоем доме обыск и все, как положено, оформим протоколом.
– Да пожалуйста, – без обиняков сказал хозяин, – какой может быть разговор, ищите, коли так положено…
Позвали соседей Позднякова в понятые, сообщили в пятый участок. Вскоре оттуда подошел назначенный милиционер.
«ПРОТОКОЛ ОБЫСКА.
1922 г. марта 7 дня. Я, старший агент Уголовного розыска Читинской уездной милиции Бойцов, прибыв в дом Поздняковых по Новой улице, угол Мысовской в присутствии понятых гр. гр. Тимофея Степановича Миронова, проживающего в доме собственном по Новой улице, и Василия Михайловича Онищенко, проживающего в собственном доме по Мысовской улице, и в присутствии хозяина квартиры Матвея Андреевича Позднякова, произвел обыск, по которому ничего относящегося у убийству бурята на Угдане и к убийству в полуказарме 913-й версты не обнаружено, кроме лошади гнедой масти, среднего роста, опознанной за принадлежавшую убитому Гомбоеву.
Ст. АУР Чит. у. нар. мил. Бойцов.
Понятые: Миронов, Онищенко.
Милиционер 5-го участка Вдольянов.
При производстве обыска присутствовал в доме Позднякова и обнаруженную во дворе его лошадь гнедой масти получил милиционер 1-го участка хорнармилиции по Хоацайскому хошуну Романов».
– Вот что, тезка, – обратился Бойцов к Романову. – Есть у меня одна зацепка, проверить не грех. Но вдвоем у нас силенок может не хватить, подкрепление надо. Поехали, брат, к нам в уездную милицию.
Вернувшись поздним вечером в уездное управление, Бойцов уже никого, кроме дежурного, не застал. Но тот позвонил на квартиру жившему неподалеку начальнику.
Бородин вскоре подошел, внимательно выслушал доклад о командировке и последних событиях. Особо выделил информацию о подозрительном доме Захара Жежко.
На следующий день уголовным розыском и милиционерами пятого участка уездной милиции у Жежко был произведен обыск.
Обнаружили шапку, нож и две пары унтов, принадлежавшие убитому Гомбоеву. Их описание было в списке вещей, который составили Романову родственники Гомбоева. Унты он вез с собой, скорее всего, для продажи.
Квартирантов Жежко, Михайлова и Хобсова, арестовали. Памятуя о длинной руке Кости Ленкова, они Захарку выгораживали, в голос заявляя, что все эти вещи купили у бойца карбата Федора Липина.
По настоянию Бойцова, получившего разрешение начальника уездной милиции, назавтра обыск был проведен вторично. В присутствии начальника 5-го участка Лукьянова, его помощника Пиджакова и приехавших родственников Гомбоева.
Были обнаружены остатки его рубашки, распоротой и выстиранной, спрятанные в ящике, в сенях – две разобранные телеги на железном ходу и свежевыкрашенная дуга, несколько старых ватных пиджаков, 18 порожних новых кулей, полный мешок ярицы, 5 пар валенок. И винтовка с наганом, от которых исходил дух нестарого нагара.
На этот раз арестовали и Захара. Но он от всего открещивался.
Лукьянова и Пиджакова разобранные телеги не заинтересовали, а вот Бойцов их из внимания не выпустил. Вечером сравнил их описание с описаниями телег, которые в последнее время граждане заявили в розыск. Одна из повозок полностью совпадала по приметам с телегой, отнятой у крестьянина Дидина!
Всю ночь Бойцов вел допросы Жежко, Михайлова и Хобсова.
Абдулка раскололся первым. Наверное, потому, что каторжный опыт имел, пообщался в свое время со следствием, тяжесть обнаруженных улик взвесил точно. И понял, что только чистосердечное признание может спасти ему жизнь.
– Тэлэги обои с налетов по Ингодинскому и Московскому трактам. Одну нэ помню, у кого отобрали, а вторая – старикан ехал. Лошад савсэм у нэго дохлая, от усталости троих в гору нэ тянула, мы с тэлеги сбросили на обочину два мешка муки и кадушку пустую… Э-э, нэ ехалы – палзли! В тры часа ночи приехали на квартыру Захарки. Лошад, тэлегу, упряжь-мупряжь продали хозяину за шестдэсят рублэй сэрэбра, но от нэго так ни копейки и нэ получили… Камандыр паршивый! Да, сам Лэнков ему прыказал!.. Вэсы и брэзэнт продали на базаре за двэнацат рублэй…Падэлили их и продукты мэж собой с Гришкой Михайловым… А этого бурята на хрэбте… Так это мы втроем. Пэрвым Захарка пальнул из винторэза, потом я… два раза из нагана…
Бойцов с ненавистью посмотрел на бандита.
– А ты знаешь, кого вы убили, сволочи?
– Вах, зачэм знать! Бурат да бурат. Канэшна, маладой…
– Он на учителя ехал в Читу учиться, чтобы потом ребятишкам грамоту давать…
– Нэ рэж душу, началник! На бурате это нэ напысано, да и я нэграмотный, хы-хы-хы-хы…
– Нашел чем гордиться! Не скалься, гаденыш, рассказывай все обстоятельно, а то жизнь твоя вонючая на волоске висит!
Хобсов подробно, монотонным голосом рассказал всю историю их похода на Романовский тракт и совершенного ограбления с убийством.
Признание Абдулки подтвердил и Михайлов. Долго изворачивался, врал, то и дело менял показания. Бойцов был терпелив, хотя ему очень хотелось расквасить бандиту наглую физиономию. В конце концов Михайлов долгим и неумным враньем сам себя загнал в угол, завыл по-волчьи, заистерил, кося под юродивого, но вскоре как оцепенел, монотонно стал отвечать на вопросы. Уже не врал.
Оказалось, что третьего марта, в то же самое, по иронии судьбы, время, когда Бойцов и Платов направлялись к Кадалинскому постоялому двору, трое ленковских субчиков, взяв с собой винтовку, появились в кустах у подножия Яблонового хребта, обсматривая пустынный Витимский тракт.
Это были девятнадцатилетний Захар Жежко (именно ему накануне дал на сохранение для будущей поездки с Ленковым на Черновские Копи трехлинейную винтовку боец карбата при правительстве ДВР Федор Липин, уже снабжавший ленковцев оружием), Григорий Михайлов и Абдул Хобсов, которых два месяца назад выпустила из тюрьмы комиссия по разгрузке.
Захар жил с матерью Екатериной Романовной и пятилетним братом на окраине пригородного поселка Читы-первой, или, как говорили по-другому, в выселке Дальнего вокзала, по Верхне-Больничной улице в собственном доме. До начала 1922 года работал чернорабочим в Читинских железнодорожных ремонтных мастерских. Здесь его и присмотрел, тоже работавший в мастерских, Василий Попиков. И… познакомил с Ленковым. Тот поначалу в дело Захара не брал, но изредка Попиков на сходки его приводил: присматривался атаман к новичку. После попросил приютить на первое время, за плату, конечно, освобожденных из тюрьмы Михайлова и Хобсова.
Екатерина Романовна возмутилась, увидев, что за квартирантов привел сын. Грязные, в рваных обносках!
– Мамаша, не лезьте не в свое дело! – прошипел в кухне ей Захар. – Сами увидите, что за их постой оплата будет добрая! Только рот держите, мамаша, на крючке…
Вскоре в доме появились деньги и продукты, что Екатерину Романовну вполне удовлетворило. Больше она не кривилась и никаких вопросов не задавала, хотя отлично понимала, чем занимаются постояльцы, а с ними и ее сын. Молчала, когда они, напившись, что происходило все чаще, нестройно орали песни, пересыпали свою болтовню густым матом. В сытости ей беспокоиться и думать тревожные думки не хотелось…
Гришку Михайлова, двадцатилетнего парня родом из Томской губернии, занесло в Читу в ноябре 1920 года. Служил во 2-м запасном полку, прибывшем из Иркутска. Но угораздило служивого по пьянке потерять секретный казенный пакет, засургученный пятью массивными печатями, который ему поручили доставить из Верхнеудинска в Читу.
За утерю был арестован и оказался в Читинской тюрьме, где и познакомился с тридцатишестилетним Абдулом Сариб-Гиреем Хобсовым, давно ступившим на преступную дорожку.
По освобождении пошли, как Абдулка говорил, к его земляку – кривому Ибрагиму Кузум-Оглы, содержателю харчёвки на Старом базаре. Так и оказались субчики-голубчики в рядах ленковской шайки.
Вскоре после заселения к Жежко, вышли на первое дело. Это и было ограбление крестьянина Дидина на Московском тракте. Удача вскружила голову. Еще пару раз напали на селян, уже втроем, – сошло с рук. Аппетит нарастал…
– Ну и што? Одне у нас тряпки да харчи в наваре! Иде настояща добыча? Али воопче неспособны?! – подзадоривал Захар подельников. – Надо идти на стоющее дело!
– Это куды? Казначейство грабить? – осклабился Гришка.
– Погоды язык чэсат! Нада на тракт за Вэрх-Читу, на пэрэвал, ыдти! Там залатой песок возят, там буряты с пушнынай – отрывисто, гортанным голосом обрезал его Хобсов.
– Уразумели мы, Абдулка! Дело гутаришь, – кивнул Жежко.
Предложи он другое – тоже бы не спорили. Когда Ленков устраивал Абдулку и Гришку к Жежко на квартиру, то при них, не снижая голоса, приказал Захару:
– Если решу, что работать будете со мной, то ты в тройке – голова. И закручивай этих. Верти так, чтобы по струнке ходили. Про наши порядки поведай, чай, на сходе был, когда Заима опустили в прорубь? Вот и хорошо. Наведи инструктаж, что у нас за отступление от дисциплины, оттырку или предательство… Ну, ты понял…
3
Вечером новоявленная бандитская тройка отправилась в путь. Около противочумной станции, верстах в двух, зашли в пустую хибарку, разложили огонь, попили чаю и улеглись спать. С восходом солнца проснулись – тракт отсюда хорошо виден: по нему в сторону города уже ехало немало народа.
– Людышэк многа, однако, нэ выйдэт здэес, – покачал башкой Абдулка.
– Сказал же, идем к хребту, есть там одно местечко, – отрезал Жежко.
По дорожной обочине топали до тех пор, пока тракт не начал потихоньку забирать вверх. А неяркое солнце уже вскарабкалось на полуденную высоту.
Остановились, запалили костер, почаевничали. Через час с небольшим опять двинулись в гору. Движение по тракту – как обрезало. Только версты через четыре навстречу попались сначала два возчика с дровами, потом мужик и баба с тремя возами сена.
– Знакомые, с Кенона, – проговорил Жежко, провожая взглядом возы.
– Которые? Где мужик с бабой? – спросил Гришка Михайлов.
Захар кивнул. Он помрачнел. День неумолимо катился к вечеру и пропадал впустую.
– Здеся ночевать будем, – ткнул рукавицей на окруженную соснами и кустами багула полянку. – Чево зазаря ноги бить. Скараулить и тут место подходящее…
– Да-а, – скривил губы Гришка. – Фарт не идёт, а, братаны?
И, дурачась, пропел:
Не налетчики мы известныя,
А мы лешие да облезлыя!..
– Заткнись! – только и ответил Захар.
Наломали веток, натащили сушняка. Яркое жаркое пламя с гулом вонзилось в небо. Примостились поудобнее к огню, подвесили две манерки со снегом. Для чая и похлебки.
Вскоре вода забурлила, из мешочка Захар осторожно всыпал пшена, бросил порезанное на кубики старое зажелтевшее сало. Абдул отломил от куска, завернутого в тряпицу, пригоршню карымского чаю, ссыпал в другой котелок, размешал деревянной ложкой.
Начало темнеть, когда раздался стук множества копыт – проехали четверо крестьян на шести подводах, груженных заледенелой рыбой и мясом, разделанным на полутуши. Обоз шел в Читу. Увидев сидящих у костра, крестьяне настороженно оживились, поправили ружья. Осталось только проводить их взглядом.
– Богатый день! – с издёвочкой бросил Гришка.
– И на старуху бывает проруха, – вздохнул Захар, понимая, сколь шатким стало его атаманство в этом маленьком войске.
– На, жри, – облизывая ложку, протянул ему манерку с похлебкой Гришка. – Эх-ма, еще бы бабу! Да нажарить ее тут у костра! Слышь, Абдулка, стал бы бабу?
– Зарэзал бы и на шашлык. Бэз мяса – савсэм радости нэту!
– Слышь, атаман! – не унимался ехидный Гришка. – От такова варева к утрянке ноги протянем… Хлеба и того – горбушка осталась… Хорошо ишшо Абдулка, как бусурман, сало из кулеша не удит…
Сумерки сгустели окончательно. Тихая и морозная ночь опрокинула над костром звездную чашу. Звездочки мерцали разноцветными искорками, все, на первый взгляд схожие, и разные. Как люди. А может, и есть на небе столько звезд, сколько людей было, есть и будет. У каждого своя звездочка – скатилась по небу, значит, не стало чьей-то души. Отошедшей в мир иной по воле Господа или отобранной злой рукою.
Часа через два кострище медленно переливалось багряно-черными угольями, изредка с треском вспыхивали сухие сучья, подбрасываемые в огонь Хобсовым, сидевшим на сосновых лапах у огня с видом монгольского божка: так же скрестив ноги, еле заметно раскачиваясь, сузив и без того узкие, трахомные глаза. Его попутчики спали, машинально переворачиваясь с боку на бок, подставляя жару кострища озябшую сторону тела заместо согревшейся.
Утром поднялись злые. Сварили чай, похлебали его на пустой желудок, разломив на троих горбушку.
– Какова хрена мы сюда приперлися? – возмущался Гришка. – Японский ты городовой! Да на хрена мне такие походы! Брюхо подвело! Срать нечем!
– Да заткнись ты! Тсс! Вроде сани, слышь…
И в самом деле, с хребта неторопливо скрипели полозья. Послышалось совсем близкое фырканье лошади.
– Как думашь, один едет? – прошептал Гришка, нашаривая у кучи валежника свой тесак, выточенный из обломка косы-литовки.
Захар Жежко зло отмахнулся, передернул затвор винтовки и осторожно положил её за кустом на ветки. Абдулка Хобсов вытянул из-за пазухи наган, но руку с револьвером завел за спину, тоже осторожничая.
Показалась повозка с одиноким путником. Все ближе, ближе. Поравнявшись с застывшей настороженной троицей, лошадь вдруг остановилась.
Из саней вылез и, переваливаясь на коротких кривых ногах в мохнатых теплых унтах, направился к костру невысокий человек в длинной шубе, бурятской мерлушечьей шапке. Когда он приблизился, круглое темное молодое, совсем мальчишечье лицо источало улыбку.
– Однаха, приветствую, люди добрые! Самбайну! Хе, мороз!.. Однаха, табачку не найдется закурить?
– У самих уши пухнут! – выпалил Гришка, забегая буряту за спину.
Хобсов нацелил на путника револьвер.
– Раздэвайся, морда налымская!
– Э-э-эй, нельзя! – отступил на шаг бурят. – Однаха, шутить так нельзя!
– Те чо сказали, тарелка? – со спины занес перед глазами жертвы свой нож Гришка. – Живо! Сбрасывай шубу, унты!
– Э-э-эй… – Качая головой, бурят сел на землю, стянул унты, сбросил шубу. – Бери, если нада…
Михайлов быстро сбросил с ног старенькие валенки, залез в унты.
– Как раз, тыт-перетыт! Тепленькие, хы!
Хобсов подошел к посеревшему буряту, целя наганом в лицо, похлопал свободной рукой по карманам, груди, по поясу.
– Дэнгы давай, дэнгы!
– Так на, однаха, – вытащил из-за пояса маленький кошелек путник. Опасливо отойдя от него, Абдулка жадно расцепил тугие металлические шарики защелки. В кошельке и было-то, что десятка серебряной мелочью.
– Ах ты сабака! – раскраснелся от злости Хобсов.
– Погодь, – приказал Захар. – А ну-ка, прошарьте у него сани!
Гришка тут же кинулся к саням. Абдулка не пошел, волком глядел на бурята, скашивая глаза и на Жежко.
– Харош ыгрушкы с этым шакалам ыграт!
Жежко поднял из-за куста винтовку, засмеялся.
– Садись, итагла, молись, мать твою!
Слезы беззвучно покатились по темным скулам. Молодой бурят тихо опустился на снег, низко наклонил голову.
– Б-дах-х-х! Ах!!! А-ах!! А-а-ах!.. – оглушительно и звонко разнесся по округе, отдаваясь от сопок, винтовочный выстрел.
Пуля ударила жертву в спину и повалила на бок.
Злобно и нервно скалясь, два раза бахнул в тело из нагана Хобсов.
– Гриха, япона мать! Держи коня! Абдулка, гаси огонь, головни раскидай! – голос Жежко переходил в визг. – Абдулка, бери за руки энтот мешок, поволокли к кустам!
Труп они бросили в наполненную снегом рытвину, сверху закидали снегом еще.
– Теперь – быстро! В сани и – домой! Ну, кака пожива? – отрывисто бросал Жежко, у которого не выходило успокоить сбившееся дыхание, а потом и вовсе икота навалилась.
– Пожива… «Кака пожива»! – зло передразнил Захара Гришка и разочарованно выругался в полный голос. – Чо с него сняли – то и навар!
– Чо ты орешь, ик, как оглашенный! Коня с санями, ик, загоним – ого-го! Опять же, ик, вещички… Глянь, шуба баранья, ик, богатая, ткань-то добрая на покрытии, ик, шапка, ик, теплая… Э-э…не на наши головы… В продажу пустим, ик! Да что ж тако! Икота, икота, ик, сойди на Федо… ик…дота, с Федота на Я…ик… Я-якова, а с Якова – на всякого!..Ик!
– Унты не отдам, ходить буду! – набычился Михайлов.
– Ну и ходи, ик, дурень!
– Савсэм ты, Захарка, как курыца кудахчэт!
– Да заткнете вы, ик, суки, свою болтовню, ик, поносную!..
Убийцы лошадь Гомбоева на волю не отпускали. Забрав все вещи, они поехали в санях домой. Около двух часов дня прикатили к Жежко. До вечера пили. Лошадь стояла во дворе.
Вечером, в сумерках, Захар в санях отправился на Черновские Копи продавать бурятскую шубу и прочую рухлядь. Вскоре за ним следом пешедралом двинули, не выдержав ожидания и предвкушая новую выпивку, и Михайлов с Хобсовым. Когда они стали подходить к небольшому ложку, верстах в двух от Кадалинского зимовья, то услышали несколько выстрелов.
Перепуганная и махом протрезвевшая парочка ломанулась к линии железной дороги, а оттуда к станции Кадала. Но в условленном месте Захарки не оказалось. Еще больше перепугавшись, вернулись в дом Жежко около одиннадцати часов вечера.
Захар был уже там. Трясясь, бледный, как полотно, рассказал дружкам, что по пути на него напали четверо, стреляли, потому он бросил и лошадь с санями, и всё добро, что там лежало на продажу. Бежал с одним ножом, который они взяли с убитого бурята.
– Тьфу ты, да чё такое творится! До чего народ распоясался, мать вашу!.. – в сердцах матерился Гришка Михайлов. Уразуметь ситуацию, что вор у вора дубинку украл он не мог, но недалеким своим умишком понимал, что оказался дурак дураком, как и его подельники. Какие-то «воры в убытке»…
Если Хобсов и Михайлов выложили практически всё, как на духу, то Жежко упорствовал дольше других. Но Хобсов, тюрьмы поболе понюхав, пустился во все тяжкие: негласно показал, что им всем троим известно об ограблении и убийстве путевого обходчика Лосицкого, но все подробности знает Захар Жежко. Он, дескать, хотя, в том деле и не был, но встретил одного из своих многочисленных дружков-грабителей – некоего Мишку, ехавшего через Дальний вокзал с вещами, ограбленными у Лосицкого.
Бойцов сумел припереть Захарку в угол, взяв его на пушку:
– Надоело мне, парень, слушать твои сказки про больную маму и тебя безвинного. Каждый день твои похождения всплывают, новые и новые. Вот и Мишка, которого мы взяли по убийству Лосицкого, оказывается, хорошо тебя знает…
– Долгарь, сука! – закачался на табуретке, завывая, Захарка. – Начальник, все скажу!
Жежко пылал священной местью:
– Кто там все были, начальник, не знаю, но что Мишка Долгарь, то есть Долгарёв, бывший милиционер, кстати, да вы уже и так знаете… Этот был! А с ним Жеребцов Мишка из Засопочного. Там они награбленное и хранят, в Засопочном! Начальник, а что мне будет?..
И снова смотрел потухшими глазами Тимофей Лукьянов, как идет обыск на квартирах у его тайных собутыльников. В селе Засопочном, у Жеребцова, ничего найдено не было, зато обыск у Машки Чубастой, с которой Мишка Долгарев жил на Дальнем вокзале в доме Битнер, дал результат: были обнаружены самовар Лосицких, пальто и другие вещи Сабины Ильиничны.
– Начальник! – громко заявил Мишка Бойцову, кося красным от перепоя глазом на понурого Лукьянова, участия в обыске не принимавшего. – Начальник, слышь! Ты меня в угрозыске не держи, сразу в тюрьму закрой, а то у вас стены ненадежные, да дорога оттудова до тюрьмы убийственная.
– Ладно, поглядим, – ответил Бойцов.
Обрадованный удачными результатами по раскрытию нескольких преступлений в одном клубке, Иван Иванович не обратил внимания на прямой намек в словах Долгаря. Бойцову сейчас хотелось только одного – хоть полчасика прикорнуть. Измотанный за последние дни организм уже не слушался хозяина.
4
Наутро, вымаливая себе поблажку в виде немедленного его… помещения в тюрьму, Мишка-Долгарь рассказал Бойцову и прибывшему по поручению Фоменко для участия в расследовании старшему агенту городского угрозыска Володину, что налет на Лосицкого был сделан по наводке Жулевича, а кроме него и Мишки Жеребцова на дело ходил Яшка Верхоленцев за старшего и Бориска Багров. Который и придумал использовать для мнимого обыска у Лосицких поддельный мандат ГПО.
– Мандат, говоришь? – встрепенулся Володин. – Иван, мне тут Дмитрий Иванович наставление давал насчет мандатов подобных и всяких липовых удостоверений особенно тщательно все выяснять. Уже не первый случай такой. Тычут самый заправский мандат ГПО, с подписями и печатью – чин по чину, а потом ставят всё на уши!
– Долгарев, откуда эти бумажки у вас берутся? – в лоб спросил Бойцов.
– Начальник, ты тока мою жизнь обереги, я всё тебе скажу! Христом Богом тебя прошу – запри меня в тюрьму!
– Заладил одно по одному! Вот и расскажи про мандаты.
– Покажу, начальник, одну квартирку на Чите-первой. Там всё это и мастрячится хозяином. Бориска жил на этой квартире… Вместе с Костей Ленковым…
– С Ленковым?!
– А то! – видя острый интерес милиционеров, подбодрился Долгарь.
– Иван, собирай наряд, нагрянем, пока круги по воде не разошлись! – заторопил Володин.
Немедленно созвонились с Фоменко. Он ответил, что немедленно отправляет оперативную группу и дополнительно группу милиционеров по названному адресу. Вскоре усиленная милицейская команда, прихватив с собой и Мишку Долгаря, как свидетеля и живца, прибыла к дому Попикова.
Уже стемнело. Милиционеры рассредоточились, Володин еще раз проверил, крепко ли связал Долгарю руки за спиной. Уперев ему в шею холодный ствол нагана, сказал коротко и просто:
– Веди. Отзовешься, как принято. Не шути – для тебя это смерть.
Постучали в калитку. Вскоре хлопнула дверь, послышался недовольный голос:
– Кто?
– Ярица-пшеница, – замогильным голосом ответил Долгарь.
Калитка распахнулась. Бойцов тут же схватил за руку и резко, с разворотом дернул на себя оказавшегося за калиткой мужчину – в захват, с наганом у горла.
– Тихо! Кто такой?
– Дык, это и есть сам хозяин, что Бориску с Костей привечал. Васька Попиков! – весело заявил Долгарь.
– В доме кто? – быстро спросил Попикова Володин.
– Жена с девчонкой, боле никого, – прохрипел хозяин. – Задушишь, дурак, не дави! Чего привязались? И рожу бандитскую привели…
– Ты погоди частить, – перебил его Володин. – В дом зайдем, там всё и обскажем друг другу.
Бойцов отпустил Попикова, но упёр револьверный ствол ему под лопатку.
– Только дернись!
– А мне чего дергаться, – спокойно ответил Попиков. – У меня вины нет, мало что за наговоры вы тут наплели…
– Да мы еще ничего не плели, – засмеялся Володин. – Пошли в твою большую хату!
У порога их встретила молодая красивая женщина, с широко раскрытыми синими глазами, наполненными страхом. К подолу недешевого платья хозяйки припала славненькая малюсенькая девчушка, по-детски доверчиво улыбающаяся входящим.
– Просим извинения, – церемонно сказал Володин. – Агенты уголовного розыска к вам с обыском и опросом. Думаю, что долго не задержим.
Взяв приемную дочку за руку, Шурочка молча повернулась и ушла в свою светелку. Там села на пышную кровать, обхватила девочку рукой, прижимая губы к её макушке, и беззвучно заплакала. Один из милиционеров, обеспокоенно последовавший за ней, в смущении запереминался у дверного косяка.
– Гражданин Попиков Василий Петрович? – официально осведомился Володин.
– Да, я, – ответил хозяин. Его, казалось, совершенно не смущали ни обыск, ни револьверный ствол, который по-прежнему упирал ему под левую лопатку Бойцов.
– На основании поступивших к нам сведений о вашей причастности к преступной деятельности разбойничьей шайки Ленкова произведем обыск жилища.
– Ищите, что найдете – ваше, – равнодушно ответил Попиков и с той же интонацией повернул голову к Бойцову, добавил: – Да не тычь ты мне своим револьвером в спину, не сбегу, че мне бежать!
Бойцов опустил оружие. Попиков свободно вздохнул, внимательно поглядел на двух милиционеров, стоящих по обе стороны от усевшегося на табуретку у порога Долгаря. Вскоре появился еще один милиционер с понятыми.
– Приступим, – сказал Володин и обратился к Попикову: – Сами не желаете выдать незаконное и сокрытое?
– Нет у меня ничего! – зло бросил Попиков. Он медленно, оглянувшись на Бойцова, шагнул к этажерке, лениво опустился на стул, вальяжно закинув руку на полочку, заваленную разным барахлом. – Чтобы вы, товарищи, на всякий случай знали – до недавнего времени я был секретным сотрудником Госполитохраны. Так что друзей и связи имею. За свое самочинство ответите!
Не вступая с Попиковым в перепалку, Володин, Бойцов и еще два агента начали обыск. Хозяина дома, на которого нет-нет да скашивал внимательный глаз Иван Иванович, вдруг одолела зевота. То и дело прикрывал он сложенной щепотью ладошкой рот, возвращая после руку на этажерную полочку. Но переиграл, потому и не ускользнуло от Бойцова осторожное, скрадчивое движение Попикова, сунувшего что-то с полочки за обшлаг рукава.
Бойцов подскочил к Попикову и, завернув ему руку, вытянул из-за обшлага скользкий сверточек. Это оказалась атласная лента, в которую был завернут прямоугольный штампик с малюсенькой ручкой-пипочкой.
– Что это тут мы прячем, гражданин хороший?!
Атласная лента оказалась занятной: на ней фиолетово круглились семь или восемь оттисков печатей ГПО. Штампик тоже относился к этому ведомству.
– А то! – выкрикнул от порога Мишка Долгарев. – Говорил по делу, учти, начальник!
– Товарищ Володин! – позвали из дальней комнатки. – Тут у него на четвертных листах заготовки для мандатов и оружие, два револьвера!
– Он еще «бравунинг» Бориске давал! – выкрикнул снова Долгарь.
– Помолчи! – одернул его один из милиционеров. – Не мешай обыску!
– Гражданин Попиков! Вы арестованы! – громко объявил Володин.
– Гады вы бесштанные… И дурни. За какую идею пуп рвете?.. Э-э-эх-хэ-хэ… Знал бы я, что арестовывать придете – перестрелял бы всех, как куропаток… – устало процедил Попиков и тяжело вздохнул. – И сам бы вам в руки не дался, застрелился бы…
– Не дали бодливой корове рогов! – ответствовал на это Володин и уселся к столу писать протокол обыска. Понятые с ужасом взирали на оружие и принадлежности для изготовления липовых документов, разложенные на столе, переводили круглые глаза на хозяина дома, которого по-соседски считали человеком порядочным и домовитым.
– Сашенька! – сладким голосом позвал вдруг Попиков, которому на руки намотали тугой шнур. – Выйди, милая, попрощаемся.
Шурочка показалась в дверях комнаты. Плакала.
– Может, и к лучшему, Сашенька, – раздумчиво произнес Попиков, обводя ее взглядом с головы до ног.
И снова повторил:
– К лучшему… А то какая жизнь после квартиранта, да, Сашенька?
Мишка Долгарь тихо и грязненько захихикал со своей табуретки. И Бойцов понял, о чем говорит своей сожительнице Попиков. Знатно расплатился с ним за фальшивые бумаги и другие услуги главарь шайки!
