Книга: Лихое время
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая

Глава третья

1
Ранним утром в пятницу, 3 марта, сотрудники Читинского уездного угрозыска Иван Бойцов и Николай Платов верхом выехали из Читы в западном направлении.
За спиной начинало алеть, под копытами лошадей похрустывал ледок. Вчера днем так здорово распогодило, что на солнцепеке снег начал таять. Запахло весной. Но ночью пересилила зима, схватила и превратила в ледок первые лужицы оттепели.
Милиционеры ехали рядом, прикидывая в негромком разговоре свой маршрут по времени, порой переходили и вовсе на бытовые мелочи, смеялись.
Когда окончательно рассвело, навстречу стали попадаться крестьянские подводы.
– Видишь, Коля, народ-то какой напуганный стал. И в одиночку теперь не ездят, и на нас косятся, ишь, как!
– Все равно, Иван Иваныч, редко кто злодеям отпор дает. Вроде и с оружием едут, а, поди ж ты, терпят злыдней!
– До поры до времени такое терпение! Взорвется народ, Коля, скоро от этих бандитов! Так что нам лучше сегодня из них наших помощников и внештатных сотрудников сделать, чем завтра волей-неволей усмирять таких мстителей…
– Усмирять?!
– А ты что думаешь! Месть хороша тогда, когда она судом назначена, а не самочинно. Я, Николай, таких случаев знаю – ого-го! Самосуд – самое страшное, что только можно придумать. Один только пример тебе приведу. Это еще до моей работы в милиции произошло. В июне или июле семнадцатого года, точно не помню, было, Коля, в Чите совершено зверское убийство врача и еще семерых человек санитарной прислуги с бактериологической станции. А хоронили погибших прямо из горбольницы. Народу, Николай, было! И плакаты – «В свободной стране не должно быть места злодеяниям!», «Убийцам – нет пощады!»…
Бойцов тяжело вздохнул.
– …Ну и вот… Когда катафалки двинулись к Атамановской площади, где должен был состояться траурный митинг, то даже цепь оцепления была выстроена из солдат! Чуешь, каков был людской наплыв?.. Начался митинг где-то около полудня. Многие именитые люди выступали. Вдруг – крики, шум! Оказалось, что в толпе схватили за руку двух воров. И давай их тут же хлестать, топтать ногами! А один из граждан, как сейчас помню, по фамилии Гуревич, кричит: «Что же вы делаете, люди?! Остановитесь! Воров надо передать в руки правосудия!» В общем, Коля, хотел этот мужик самосуд остановить. Куда там! И его в кучу замесили! В общем, когда милиция и патруль военный к месту побоища пробились – на земле три трупа. А у этого Гуревича, как потом в газете писали, десятника из стройконторы, трое малолетних ребятишек осталось… Вот она, цена самосуда…
Они надолго замолчали. Один – переваривая услышанное, а другой – вновь вспоминая тот далекий и страшный случай.
От белой поверхности Кенона завертел тонкой поземкой пронизывающий ветер. Платов скосил глаза на своего начальника.
– Иваныч, где сегодня ночевать будем?
– Реши-им, – протяжно отозвался Бойцов. – День только начинается.
– Только не на постоялом. Там отдыха нет. Да и всяких полно…
– На ночлег, Коля, думаю в деревню заехать. На Черновские Копи, в Хитрушку. У меня там хорошие знакомые. У них и заночуем.
– Вот это дело! – повеселел Платов.
Однако, когда сыщики добрались до своего первого пункта назначения, куда оно делось, хорошее настроение!
А первой точкой был постоялый двор в Кадале. Заправлял здесь крепкий мужик с цыганистым лицом, изрядно попорченным оспой, – Матвей Андреевич Поздняков. Когда представились друг другу, Бойцов спросил содержателя заезжки:
– А где же наша милицейская застава?
– Так, это… Их начальство вызвало, на какое-то важное совещание али собрание…
– Один мог бы и остаться, – сказал Бойцов Платову, – а так, вишь, бросили дежурство.
– А им чево тут дежурить? – усмехнулся содержатель. – Противо каво?
– Да давно ли Ленков вас тут тряс!
– Эх, начальничек! – сокрушенно затряс головой Поздняков. – Кабы ты знал… Оне, энти милицанеры – што их есть, што нема! Тока оббирать проездных людишек. Скоро из-за энтой заставы меня десятой дорогой кажный объедет!
– И пьют оне без просыпу! – вмешалась пожилая хозяйка.
– Цыть, старая! – оборвал ее хозяин. – Наговоришь тута, потом нас же и затаскают. А те еще головы поснимают…
– Не беспокойтесь, никто никуда вас вызывать не собирается. Мы с товарищем – сотрудники уголовного розыска, вот документы посмотрите. И подводить мы вас не намерены, никаких бумаг не составляем, просто расскажите, что у вас тут творится.
– Тады пойдемьте-ка в нашу избушку, – пригласил Поздняков. – Маланья, поставь самовар, не видишь, люди намерзлися, угости чаем да стряпней!
– Проходьте, гости дорогие, – засуетилась хозяйка. – Пока самоварчик доходит, я вам по чашке кислого молочка налью. Будете?
– От такого угощения грех отказываться! – засмеялся Бойцов.
Он любил это забайкальское кушанье. И знал, что готовится оно долго и старательно: с ноября, по морозу, в большую кадушку, которую обычно ставят в сенях или холодной кладовке, понемножку кладут творог, заливая его молоком. Так постепенно эта молочная масса и промерзает. А с наступлением Великого поста содержимое отколупывают по кускам, сколь надо, толкут в ступке, а потом сбивают в пену. Пенная жижа и разливается по чашкам.
С удовольствием прихлебывая ложками кислое молочко, милиционеры слушали новости, которые щебетала хозяйка. А потом и самовар поспел. К столу степенно присел и хозяин, вставлял слово-другое.
За чаем с калачами Бойцов и Платов узнали в основном от говорливой Маланьи, что милицейская застава, выставленная на постоялом дворе от Кенонского, то есть 5-го участка милиции – сплошная «хвикция», как выразилась хозяйка. Милиционеры нередко шушукаются с какими-то подозрительными личностями, явно бандитами по обличью, а потом кого-нибудь из тех, кто заночевал на постоялом, а утром в путь тронулся, неподалеку грабили. Особенно в последнее время. Только за вторую половину февраля таких ограблений хозяйка насчитала с десяток.
– Кажный раз однем и тем же шаблоном грабют, – сделала большие глаза Маланья. – Посредь бела дня выскакивают из укромного места прям на подкарауленные подводы! Сами – с оружьем и в черных масках! Кричат: «Не шевелись! Руки кверх!». И всех по одному заставляют с подвод слазить, обшаривают карманы, кушаки, за пазухой, завязывают глаза тряпками, а веревками привязывают за руки к задним колесам телеги, а ежели забирают все с телегой, то к дереву или к жердям поскотины примотают страдальцев, да так и бросют…
Хозяйка не преувеличивала. Когда Бойцов позже опрашивал ограбленного бандитами лесничего Сараева, то тот показал, что фактически его грабили дважды по дороге из Читы домой, в Куку. Вначале обыскали милиционеры на постоялом дворе, забрав кое-что из продуктов, а потом перестрели на дороге бандиты. И ограбление сотворили как раз тем способом, о котором хозяйка заежки рассказывала. «А Маланья-то, ишь, – искренне удивился про себя Бойцов, – прямо-таки, как по совету Дмитрия Ивановича, бандитский почерк уловила! Наблюдательная бабенка…»
Дальнейшая поездка сотрудников уездного угрозыска подтвердила наихудшие опасения. Опрашивая в деревнях крестьян, Бойцов и Платов узнавали новые и новые факты разнузданных действий бандитов на трактах. Причем об этом, как правило, заявляли им не сами потерпевшие, а их соседи, родственники. Когда же сотрудники угро встречались с потерпевшими, те нередко отнекивались, боясь отвечать на любые расспросы: «Вам-то чо, приехали да уехали, а нам за наши рассказы головы не сносить. Грабители-то – ушлые, вкруг везде своих людишек имеют. Те имя донесут – и амба! Вещей и продуктишек жалко, но и жизни лишиться не хочется…»
Тем не менее из бесед с сельчанами выплыло примечательное. Выясняя, как советовал Фоменко, все до мельчайших подробностей, Бойцов и Платов пришли к полной уверенности, что на Ингодинском тракте разбойничают не отдельные бандитские группы, а одна шайка, разбившаяся на пятерки, шестерки налетчиков. Все данные указывали на то, что речь идет о шайке Ленкова, который в ряде налетов участвовал самолично.
В течение трех дней Иван и его помощник объехали практически все села по Ингодинской долине до Куки, где осторожно расспросили людей о главаре шайки. Скупыми оказались рассказы односельчан Ленкова, хотя его знали здесь все. Украдкой показали дом, в котором живут его мать, жена с малолетним сыном. Удалось достать групповую фотографию, где красовался в числе прочих и сам Ленков.
– Видел я, по-моему, его зимой в городе. В январе. В военной форме вышагивал, – вглядываясь в мутную фотокарточку, сказал Платов. – Представительный, при шашке и револьвере… Точно он!
– Он! – уверенно подтвердил Бойцов. – Дважды он мне попадался…
– И уходил?
– В том-то и дело! Задерживали, сажали в кутузку, а он оттуда – фьюить! М-да…
– Нешто он и впрямь такой ловкий?
– Ловкий… Помнишь разговор на постоялом дворе?
– Да ты што! Спроворили, думашь, побег ему наши?
– Не наши они, Николай! Предатели! Чую, есть в пятом Кенонском участке оборотни. Связанные с бандитами милиционеры. Для шайки куда как удобно – наводку дадут, от облавы, предупредив, спасут… Но зазря обвинениями кидаться нельзя. Проверим все это…
Бойцов и Платов еще не знали, что район действий ленковцев не ограничивается Ингодинской долиной. Не знали они и того, что идут буквально следом за бандитами, с разницей в несколько дней.
2
Заканчивался четвертый день поездки Бойцова и Платова. В густых сумерках они возвращались в Читу, но путь не близкий. Завернули на ночлег к знакомому Ивана на Черновских Копях.
Но на милицейском посту ожидала неприятная новость: в полуказарме 913-й версты железной дороги убит путевой обходчик Лосицкий. Квартира ограблена. По слухам, действовала целая шайка.
Наутро, еще в потемках, сотрудники угрозыска выехали на означенный полустанок, где, как сообщили вчера Бойцову, уже вели дознание работники железнодорожной милиции.
Её на квартире Лосицких представлял в единственном числе невысокий молодой парень в аккуратной гимнастерке, который, шумно сопя, собирал в брезентовый, видавший виды портфель бумаги со стола.
У стены на обшарпанном стуле, зябко кутаясь в платок, сидела смуглая женщина средних лет. Опухшие от слез глаза невидяще скользнули по вошедшим.
– Кто такие? – настороженно спросил парень с портфелем, вытягивая из него револьвер.
Бойцов и Платов представились. Важно сообщил о себе и парень: Козлов, агент железнодорожного угрозыска. Иван Иванович попросил его поделиться выясненными обстоятельствами случившегося, поподробнее рассказать, что и как произошло. Но агент из «железки» повел себя неожиданно.
– Разберемся без вас. Сами с усами! – заявил он небрежно и категорично. – Тут наше дело, дорожное, не по вашей принадлежности.
И, закончив складывать бумаги, хозяин портфеля важно прошествовал за порог. Иван Иванович едва успел притормозить за рукав рванувшегося следом Платова. Покачал отрицательно головой, присел к столу, молча посмотрел на безучастную женщину. Кивком головы усадил на лавку у порога Платова. Через несколько минут негромко кашлянул.
– Давайте знакомиться, хозяйка. Из милиции мы, по розыску. Фамилия моя Бойцов, зовут Иван Иванович, а это мой товарищ – Николай Платов.
После Козлова разговорить Лосицкую было трудно. Но Иван Иванович был терпелив. Как не понять горе, обрушившееся на семью: погиб муж, отец, кормилец…
Скорее всего, видя и ощущая это неподдельное сочувствие чужих людей, Сабина Ильинична Лосицкая, беззвучно плача сухими глазами, рассказала то, что чрезвычайно насторожило Бойцова.
…За день до трагедии, 5 марта, в квартиру Лосицких постучали трое. Дело было уже около десяти вечера. Открывай, дескать, из Госполитохраны мы с обыском насчет незаконного хранения оружия. У Лосицкого оружия сроду не водилось, о чем он через двери и заявил, а впустить отказался.
Первым настораживающим обстоятельством было уже то, что «господа из ГПО» в ответ на такой категорический отказ ничего не предприняли, а подались прочь. Бойцову хорошо была известна настырность истинных госполитохрановцев в подобных ситуациях. Те – не отступали, а добивались своего в любом случае.
Второй штришок – не менее настораживающий. От квартиры путевого обходчика незнакомцы подались к соседу – Кондратию Жулевичу. А немного погодя Жулевич постучал к Лосицким. Так и так, мол, сосед, требуют тебя в качестве понятого ко мне, будут обыск делать.
«Что-то новенькое, – подумалось Бойцову, – подозреваемый сам для себя понятых собирает…»
Настораживали и впечатления, которыми по возвращении от Жулевичей поделился с женой Василий Лосицкий.
Обыск-де не обыск, а одна проформа. Показали эти типы какую-то бумажку, мол, ордер. Порыскали для отвода глаз по углам, а потом… сели чай пить с хозяином! На чай и четвертый с улицы ввалился. И все с Жулевичем – запросто. Никакой протокол не писали, сказали Лосицкому, что его подпись не требуется. С тем и отпустили.
– А сами, Вася подметил, на власть-то и не похожи, – передала впечатления мужа Сабина Ильинична. – Говорил, грязные, мол, прямо задрипанные какие-то, нечесанные… О-о-ох… говорила я Васе – больно подозрительно все это! И с Жулевичами почему-то обошлись благосклонно, хотя он – проныра еще тот…
Лосицкая рассказала Бойцову, что между ними и соседями давно пробежала черная кошка. Кондратий Жулевич отличался вороватостью, стремился завсегда прибрать чужое, постоянно выглядывал, что где плохо лежит. А однажды увел с пастбища чью-то корову. Ребятишки же Лосицких видели это да и растрезвонили на всю округу. С тех пор вражда межсоседская Жулевичами и закручена.
Рассказ хозяйки о причине их неуживчивости с соседями высветил для Бойцова еще одну нестыковочку. Как же так, не здоровались, не разговаривали, а вчера, со слов Лосицкой, соседка Евдокия Жулевич – Лосицкая показала ее в окне – здоровенная бабища лет сорока пяти, с бегающими лисьими глазками, прошмыгнула мимо крыльца, кося взгляд на милицейских лошадей, – так вот, она, Евдоха, вчера сама вызвалась заявление в милицию написать. Откуда такое участие?
Еще больше вопросов вызывали непосредственные обстоятельства налета, грабежа и убийства путевого обходчика.
3
…В дверь забухали неожиданно и требовательно. Как раз, когда хозяйка на кухне с ужином возилась. Кинулась, испуганная, в комнату:
– Вася, стучат там! Не дай бог, вчерашние!.. – руки, как в молитве, к груди прижала.
Встревоженный Лосицкий шагнул через кухню в сени.
– Кто там?
– Открывайте, гражданин Лосицкий! – голос молодой, нахальный.
– Кто вы? – повторил упрямо хозяин.
– Контора «Господи, помилуй», вот кто! Открывай, мать твою! Шевелись! – заорал голос погрубее, прокуренный.
– Гражданин Лосицкий! Не чините препятствия властям! – снова послышался насмешливый молодой голос.
– Васенька… не надо! Боюсь я! Не открывай!.. – тихо прошептала Лосицкая, еще крепче прижимаясь к мужу, заплакала.
– Да погоди ты, чего реветь начала! Иди к детям, иди…
С улицы снова заорали, бухнув в дверь:
– Открывай, едрена вошь! Проверяем насчет оружия… Как давече соседа твово. Сам же там был, чего раскочевряжился! Али прячешь ствол? – ехидно осведомились через дверь.
– Нету у меня никаких стволов, – твердо ответил Лосицкий.
– А раз нету, так и тем более открывай. Чего ж тады, мужик, таисся? Чево скрывашь? Не-ет, проверка не помешает! – нетерпеливо, уже явно злясь, выкрикнул молодой.
– Не открывай, Васенька! – в слезах прошептала Сабина Ильинична.
– Ну что ты, Сабиночка, – с деланой бодростью шепнул в ответ муж. – Нам бояться нечего.
Он с шумом выдохнул воздух, решительно шагнул вперед и откинул кованый крюк дверного запора. Снаружи энергично поджали, и в сени ввалилась вчерашняя троица, гонявшая чаи у соседа Жулевича.
– Предъявите документы! – загородил дорогу Лосицкий.
– Вот те мой мандат! – ткнул револьверный ствол обходчику в лицо скуластый невысокий крепыш в долгополой солдатской шинели и ботинках с обмотками, но, ухмыльнувшись, вытащил из кармана сложенный вчетверо помятый лист. – На, читай! Вишь – Госполитохрана, мандат на обыск! Понял ты?
– Долгарь! – обернулся второй к последнему из троицы. – А ну-ка, волоки сюда того толстопузого.
Названный «Долгарем» исчез за дверью.
– Так-с, граждане… Значитца, хозяин, оружия у тебя нема? – гоголем прошелся по кухне перед Лосицкими один из двоих оставшихся – щурящийся молодой парень, ростом заметно выше маленького «солдатика». Одет был «гоголь» в засаленный френч английского сукна на овчинной подстежке и черные плисовые брюки, заправленные в стоптанные ичиги. Не говорил – цедил, поводя из стороны в сторону вороненым браунингом.
Заглянул, отведя стволом занавеску, в комнатку, где притихла кучкой на родительской кровати перепуганная ребятня путевого обходчика.
– Чего вы хотите? – подал голос Лосицкий. – Я же вам сказал…
– Молчать! Заткни едало! – заорал «солдатик».
По ступенькам, а потом в сенях затопали шаги, и в двери ввалился названный Долгарем. Он и еще один такой же «госполитохрановец» заволокли в дом осанистого степенного мужчину лет сорока.
– Осип Мартынович! Боже мой! Вас-то каким ветром?! – невольно воскликнул Лосицкий, увидев своего давнего знакомого Брозовского.
Тот нередко останавливался у них на ночлег, торгуя галантереей и бакалеей на станциях и полустанках. За постой всегда расплачивался – своим товаром, даже кое-какие вещи, чаще из собственного гардероба, хранил у Лосицких до следующего своего приезда.
– Да вот, дернул черт! – в сердцах отозвался Брозовский. – Поехали посмотреть лавку, подремонтировать, а тут эти…
– Молчать! – снова заорал низкорослый в шинели и скомандовал «гоголю» в засаленном френче. – Яха, ставь этого борова к стенке, лично в его буржуйские кишки пулю залеплю, страсть как охота!
– Ни к чаму мокруху разводить! – отрезал Яха и перевел глаза на Брозовского. – Ну, где твое добро?
– Тут, в сундуке. Открой им, Василий, чего уж…
– Хе-е… Ну и пожива! – разочарованно заглянул в сундук Долгарь. – Разве что, Миха, лапсердак на тебя впору, – повернулся он к четвертому налетчику, который, как увидела Лосицкая, заметно косил на правый глаз.
– Тащите торговца к Жулевичам! – скомандовал парень в английском френче. – И с ём тех двоих, с которыми он сюды приехал! Всех в подполье!
Лосицкий переглянулся с женой, прижавшейся к стене. Сомнений уже не оставалось – в доме хозяйничали бандиты.
Когда Брозовского увели, вооруженный браунингом налетчик процедил:
– Добрые люди сказывают, что восемь сотен золотых ховаете… Добровольно выдадите или?..
Ствол пистолета нацелился в Лосицкого.
– Господи! Да откуда!.. – охнула хозяйка.
– Ишь ты, – хмыкнул «гоголь», подошел к Сабине Ильиничне, гаденько улыбаясь, навалился на нее боком, похлопал грязной пятерней по щеке.
Женщина отшатнулась, а бандит захохотал, удерживая на прицеле рванувшегося было к жене обходчика:
– Стой, дядя, где стоишь, не балуй! Дернешься – дырок в тебе с Бориской навертим – чисто в решето превратим! У-у, буржуи недобитые! Тряси мошной, падла!
– Отпусти жену, скотина! – с ненавистью выдохнул Лосицкий.
– Щас, тока пощупаю курочку! – продолжал скалиться бандит. – Где, Маруся, яички золотые? Чо обомлела-то?
– У нас нет таких денег, – сказал Лосицкий, четко разделяя слова.
– Ой ли, дядя! – ухмыльнулся низкорослый «солдатик», покачивая стволом револьвера перед лицом обходчика. – Давай, гони ржавье! Самолично и добровольно выдашь – разойдемся по любви. Хы-хы-хы! А то еще больше нашарим и уж тады разозлимся!
– Иди, шарь! – выкрикнул Лосицкий. – Буржуя нашел! Ты на руки мои погляди мазутные!
– Никшни, тварь паровозная! – гаркнул высокий. – Бориска, а ну-ка, давай их в подполье вместе с пацанвой!
«Солдатик» отшвырнул носком ботинка домотканый половик, нагнувшись, дернул железное кольцо, открывая черный квадрат подполья, откуда пахнуло замшелым и сырым.
– Ныряйте, по очереди!
Он рванул занавеску на дверях в комнатку.
– Геть сюда, сопливые! Кому сказал!
Дети подняли рев. Оттолкнув налетчика, Сабина Ильинична кинулась к ним.
– Стой, лярва! – Оба налетчика устремились за ней.
Тут Лосицкий бросился на низкорослого, но высокий опередил, ударил обходчика ногой под колено, сбивая с ног. Со злобным остервенением – раз и еще, еще – пнул упавшего в бок.
Женщина страшно заголосила, ей вторили дети, которых тащил к черной дыре подполья, вырывая из материнских рук, матерясь и тыкая револьвером, низкорослый в шинели.
Вбежали, размахивая обрезом и короткой кавалерийской винтовкой, еще двое грабителей. Те, которых окликали Михой и Долгарем. Втроём столкнули женщину с ребятишками в подполье, следом швырнули хозяина, гулко захлопнули крышку.
Лосицкие слышали, как бандиты топали по квартире, переворачивали немудреную мебель. С грохотом летела посуда, трещала материя.
Внезапно крышка поднялась.
– Слышь, ты, сверчок запечный, вылазь! – приказал Лосицкому вспотевший в своем овчинном френче бандит.
Лосицкий медленно поднялся по скрипучим деревянным перекладинам.
– Дядя, отдай по-хорошему деньги, – с жуткой ласковостью в голосе попросил Яха. – Жить-то тебе, вошь мазутная, хотца, а? В лоскуты резать буду…
– Оп-па-па! Есть! – заорал, тряся небольшим свертком, Долгарь, вывернувший на пол в спаленке вещи из окованного железными полосками сундучка. Троица, обступившая Лосицкого, тут же подалась в комнатушку.
Путевой обходчик вскочил на ноги и с размаху бросился, пригнув голову, к окну. Звон стекла слился с грохотом револьверного выстрела!
Лосицкий словно споткнулся у невысокого подоконника и медленно завалился набок, сбив растопыренными руками горшок с геранью и обливной кувшинчик, ноги неестественно загнулись, вздрагивая. Казалось, что убитый сейчас побежит по беленой стене.
Скуластый «солдатик», держа вверх стволом дымящийся револьвер, подскочил к телу, остервенело пнул ботинком, выматерился и еще трижды выстрелил Лосицкому в лицо. Кривясь, обернулся к застывшим у дверей в комнатку подельникам, переложил револьвер в левую руку, яростно вытер потную ладонь правой о шинельную полу.
– Ну, чо там?
– Зазря наводка, – буркнул Долгарь, повернулся к высокому во френче. – Надо, Яха, ноги уносить. Заберем тряпье, самовар вон, да и чо тут еще возьмешь! Хорошо еще у этого пузатого торговца серебришком разжились.
– Давай, подгоняй телегу, поедем, – кивнул Яха – Яков Верхоленцев, в чьей «ячейке», по Костиному приказу, орудовали теперь Бориска Багров, Мишка Долгарев и Мишка Жеребцов.
– А можа, и этих прибрать? – кивнул в сторону крышки подполья Бориска.
– А чо оне тебе? Энтот сам выпросил. Не дергался кабы… Ты чо, Бориска, думашь? Боишься ли, чо ли, как свидетелёв?
– Ничево я не боюсь! – задергал левой щекой Бориска.
– Вот и оставь жидовку с бесенятами, не бери лишний грех на душу. Думашь, мы вот так вечно будем гоп-стопить? Эх-ма, Бориска, наступит и наш черед…
– Не вой беременной коровой! – злобно оборвал Яшку Багров. – Че мы тут присохли?! Валим отселя или чаи гонять будем?
– Чаи не «чуринская» – много не заглотишь! – заржал толстощекий Жеребцов и, проворно сдернув с низенькой табуретки самовар, опрокинул его набок. Горячая вода потекла по половицам, в луже зашипели, поднимая белый пар, вывалившиеся угли. Верхоленцев сорвал с крючка перелицованное драповое женское пальто с вытертым цигейковым воротником…
4
Главной поживой оказались 150 рублей серебром, которые грабители отобрали у Брозовского. Достались бандитам ещё носильные вещи из сундучка, стоявшего в возке Брозовского. Но со слов его рабочего Клюкина и служащего Блынского, принадлежал сундучок другому работнику торговца – некому Ланскому, попросившему привезти ему вещи с оказией.
Устроил налетчиков и сам возок торговца. В нем грабители и укатили, напоследок, как показал Кондратий Давидович Жулевич, обязав его стеречь Брозовского и его попутчиков в подполье, пока они, бандиты, не уедут от полуказармы с глаз.
Жулевичи также показали, что после отъезда грабителей они побежали в квартиру Лосицких, где у разбитого окна в большой комнате увидели тело путевого обходчика с раскровавленным до неузнаваемости лицом, а потом в подполе нашли Сабину Ильиничну в беспамятстве и заикающихся от испуга детей, прижавшихся к лежавшей на земляном полу матери.
«Почему бандиты постоянно крутились у Жулевичей? Странно… – думал Бойцов, исподлобья разглядывая пыхтящего перед ним Кондратия. – Всех других потерпевших бандиты спустили в подполье, а этого… поставили стеречь, чтобы никто раньше времени не вылез на белый свет… Обыск у Жулевичей явно отдает грубой инсценировкой. Действия бандитов до нападения на квартиру Лосицких больше похожи на разведку. Их интересовал Лосицкий, причем, судя по рассказу хозяйки, бандиты сразу потребовали какие-то восемьсот рублей золотом. Кто-то же их на такое надоумил… И еще одно, этот повторяющийся прием – сбрасывать возможных свидетелей в подполье. Почерк ленковских субчиков. Неужели здесь сам Ленков или одна из его компашек орудовала? Тогда Жулевич – тоже не сбоку припека. Почему, к примеру, нельзя допустить, что именно он, как сосед, да еще неприязненно, если не сказать, враждебно, настроенный, навел бандитов? Или взять налетчиков… Понятно, насколько для них ценны сведения от ближайшего соседа… Стоит приглядеться к этом жуку попристальнее. Не вырисовывается из Жулевича жертва…»
В пользу версии, что в полуказарме на 913-й версте орудовали люди Ленкова, говорили и другие обстоятельства. Во-первых, описание хозяйкой и остальными свидетелями внешности низкорослого и скуластого «солдатика». Такой «портрет» проходил уже не по одному жестокому налету, где, по сведениям угрозыска, действовали ленковцы. И второе – приметы бандита, которого называли «Яхой», совпадали с приметами Якова Верхоленцева, наглого и неуловимого ленковского налетчика. Явно знакомым казалось Бойцову и прозвище еще одного из бандитов – Долгарь, Долгарь…
Цок-цок-цок…
Всхрапнула, мотая удилами, лошадь, звонко цокая по обледенелому дорожному насту. Под цоканье копыт думается хорошо. Бойцов оглянулся на помощника. Платов, размеренно покачиваясь в седле, кажется, кемарил. Дело молодое, подумалось Ивану, и тут же самому стало смешно: ишь ты, сам-то как быстро состарился! Хотя… Что не говори, все-таки пятый десяток разменял, давненько уже разменял… Неудержимо потянуло домой, в тепло, к мягким, пахнущим парным молоком губам жены-любушки, к русоволосым макушкам младшеньких…
Цок-цок-цок…
Иван перебирает поводья, зорко оглядывает придорожный кустарник. Придерживая лошадь, дожидается, пока с ним не поравняется Платов. И точно, кемарит!
– Николай, а Николай… – негромко позвал Бойцов. Платов вскинулся, едва усидев в седле. – Вот так кулем и свалишься!
– Эх-ма, домой-то как охота! Уж, собственно, рукой подать, а, Иван Иваныч?
– Погоди, ещё не всё мы с тобой проделали, Николай. Помнишь, что Дмитрий Иванович посоветовал? Вот… Заедем на кирпичные сараи, поговорим с народом, там дух здоровый, добрая рабочая спайка.
– Да, поддержка нам нужна и широкая. Конечно, кабы ещё нам силенок да деньжонок добавили! – мечтательно проговорил Платов. – Да кабы не лошадей – мотоциклеты, автомобили! Птицами бы летали по уезду!..
– Если бы да кабы, на Луне росли дубы, собирали мы тогда бы на Луне с тобой грибы! – засмеялся Бойцов.
– Вот смеешься ты, Иван Иваныч, а представь: за сколь бы времени мы бы наш уезд на ероплане облетели? Да одного бы светлого дня за глаза хватило! А мы уж, почитай, чуть ли не неделю трясемся в седлах… Эх-ма… А че ещё, Иваныч, по возврату ждет! И загадывать боюсь… Дел небось нам в отсутствие привалило – греби, не разгребёшь…
– Да уж тут, Коля, и «кабы» твоё не выручит.
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая