Глава шестнадцатая
1
Баташев постучал и осторожно приоткрыл дверь кабинета Фоменко.
– Разрешите, Дмитрий Иванович?
– Заходи, Михаил. Ну, как твой поход к Григорьеву?
– Немало любопытного, Дмитрий Иванович.
– Проходи, рассказывай.
– Среди арестантов, Дмитрий Иванович, упорные слухи циркулируют, что завелась в городе крупная шайка, в которой заправляет некий Ленков. Мол, теперь все на него работают. И везде у него свои люди… Эх, серьезные бы зацепочки!
Фоменко помрачнел. Черная бандитская армия наступала. Налетчики обнаглели до того, что ночами писали на заборах аршинными буквами: «Граждане! До шести часов вечера шубы ваши, а после – наши!» И копейку перестала стоить в Чите человеческая жизнь. Редкий разбой или грабеж на улицах, налеты на квартиры горожан обходились без применения бандитами огнестрельного оружия. Ранним вечером улицы вымирали, даже будочные постовые милиционеры шли на ночную службу, как на казнь.
Перед начальником уголовного розыска на столе лежала копия рапорта министру внутренних дел ДВР Главного правительственного инспектора милиции: «В Чите, в столице, каждый не из трусливых, испытывает невольную жуть и опасение, идя ночью по улице с заряженным револьвером в кармане. А каково положение и самочувствие, а следовательно, зоркость и сознание долга одиноко стоящего на посту милиционера в глухом месте на окраине города? Стоять ночью на посту милиционеру далеко не безопасно, и каждый день можно наблюдать в любом участке, когда утром смененный с поста милиционер, придя в участок, крестится, благодаря бога за то, что ночь для него прошла благополучно…»
– Да, Миша, обнаглела бандитская сволочь. И знаешь, кто в этой черной армии главный солдат?
– Так я и говорю – Ленков…
– Нет, Михаил… Страх. В городе поселился страх. Вот он и есть самый главный солдат бандитского войска. Пропала, Миша, у людей надежда, что власть в состоянии обуздать уголовный разгул. И тут наша вина полная. Ничем пока существенным мы положение не поправили. Никак еще людям не доказали, что преступную гниду крепко прижали к ногтю. Получается, паек свой не отрабатываем…
Фоменко взглянул на притихшего Баташева.
– Я ни вас, ни себя куском хлеба не попрекаю. Голову ломаю, как нам к этому Ленкову подобраться… Заметил небось, как бандиты круговой порукой повязаны? Судя по появляющимся трупам, со своими-то расправляются безжалостно, за малейшую провинность – на нож или под пулю. Потому и у нас сведений – крохи.
– Да… – вздохнул Баташев. – Среди арестантов в тюрьме так и поговаривают, мол, у Ленкова в шайке железный закон: если кто попался – молчи. Молчуна, де, вытащим из милицейских лап, а у кого язычок развяжется – смерть неминучая везде догонит…
– Ну, тут еще и воровской бравады, Миша, полно. Хотя… Безусловно, среди милиционеров ленковские прихвостни имеются, по всему это чувствуется. Вот только этих самых чертовых зацепочек у нас нет! – в сердцах Дмитрий Иванович хлопнул ладонью по бумажной кипе. Но тут же взял себя в руки и продолжил уже спокойно:
– О зацепочках, Михаил, давай-ка и порассуждаем. Что мы на сегодня имеем по Ленкову? А вот, смотри, какие кружева наплелись. Помнишь, я тебе и ребятам рассказывал, как по лету случилась при мне на вокзале Читы-второй любопытная история. Здоровенный молодой мужик избил в вагоне двух попутчиков. За что? За то, что они признали его как знакомого по Маккавеево. Вернее, как приятеля маккавеевского жителя Георгия Бурдинского, который в селе контрабандным маньчжурским спиртом промышлял. Так?
– А приятелем Бурдинского оказался Ленков!
– Это у нас, Миша, одна ниточка. Тонюсенькая и хлипкая, потому как никаких сведений у нас о нынешней связи Бурдинского и Ленкова нет. Бурдинский нам что ответствовал? Все – в прошлом. С Ленковым не знается и ничего про него не ведает. Так?
– Может и так. Но не такой уж Бурдинский ангел, Дмитрий Иванович. Винтовку на постоялом дворе у прохиндея Цупко заныкал.
– Молодец, Миша! Это и есть вторая ниточка! Заслуженный партизанский вожак, депутат Нарсоба! Чего ему винтовку прятать? И открыто бы хранил – никто слова не сказал. А теперь, вспомни, что мы про этого самого Цупко знаем?
– Цупко… Те-емная личность. Был на каторге… А после, уже в Чите, его и на контрабанде, и как пособника в кражах прихватывали. И в девятнадцатом, и в двадцатом… Всем заливает, что за политику его семеновская власть жучила, мол, партизанам помогал, а на самом деле был жуликом.
– Выходит, знает пеструю публику?
– Факт! – кивнул Баташев. – Когда мы его с кражей прищучили да с винтовкой, он у Гадаскина на личной связи был, нам насчет контрабанды и краж сообщал…
– А что наблюдение за ним показывает?
– Сил, Дмитрий Иванович, маловато…
– Понятно, – нахмурился Фоменко. – Значит, не глядели…
Баташев виновато опустил голову.
– Напрасно этим пренебрегли, – сухо сказал Фоменко. – Задавал себе вопрос: откуда партизанский командир знает Цупко и настолько ему доверяет, что винтовку на сохранение отдал? Да и потом, не мешало сразу, как Цупко согласился на угрозыск работать, проследить его телодвижения. А как двойную игру ведет?
Фоменко посмотрел на размышляющего помощника.
– Ты, понимаешь, Миша… Если наши с тобой вот эти две ниточки в одну связать, то интересная картина получается.
– Бурдинский, Цупко и – Ленков?!
– Да я и сам, Миша, понимаю, что это – только смелое предположение. Фактов нет! Вот что, Михаил… Вызови-ка ко мне этого Цупко. Хочу на него поглядеть, послушать этого нашего помощничка. И все материалы, что у нас на него есть, мне подбери, поближе познакомлюсь. С Цупко, понятно, разговаривать буду не здесь. Давай в городском управлении. А предлог для вызова простенький подбери, что-нибудь насчет санитарного порядка, это же теперь тоже забота милиции.
– Все понял, товарищ начальник. – Баташев с готовностью поднялся, но, остановившись, потер пальцем висок. – Дмитрий Иванович, тут еще вот такая интересная вещь, Леонтий Андреевич рассказал…
– Бессменный начальник нашего острога? – улыбнулся Фоменко. – И что Григорьев рассказывает?
– Посоветовал попристальнее разглядеть некоего Дмитриева по кличке «Старик-Харбинец». В тюрьме поговаривают, что был он связан с Гутаревым, предводителем той шайки, что неудачно напала в начале ноября на квартиру торговца Кровякова…
– Наслышан об этой истории, – кивнул Фоменко. – Сбежал еще этот Гутарев от милицейского конвоя и как в воду канул.
– Гутарев мог вообще из Читы деру дать, коли атаман из него вышел некудышный, но не об нем речь, Дмитрий Иванович. Я – про Харбинца-Дмитриева. Любопытная тут штука вырисовывается.
– Так…
– А любопытно, Дмитрий Иванович, то, что угодил этот Дмитриев в тюрьму, будучи задержанным ночью на Дальнем вокзале при встрече двух спиртовозов, которые привезли маньчжурский спирт для сбыта.
– Не потому ли такую кличку носит – Харбинец, что промышляет контрабандой? А контрабандисты, Михаил, самый бывалый народ, самые опытные они в преступном мире, на все руки мастаки. Универсалы! Хм, Харбинец… Что-то такое я и раньше слыхал… А нет ли каких на него данных по прошлому, Миша? Сдается мне, что такая рыба в Приморье хвостом била…
Баташев раскрыл тонкую тетрадку.
– Сейчас. Так… Ага, вот. Дмитриев Николай Алексеевич. Уроженец Тюмени. От роду сорока лет… Может, по возрасту дадена кличка «Старик»?
– Это, Миша, тебе сорок лет старость! – засмеялся Фоменко. – Скорее всего, повод другой. В воровской среде так чаще обзывают урок бывалых, с уголовным опытом. Что еще есть на этого Старика?
– В арестантском деле записаны приметы. Вот, дословно: «шатен, лицо бритое, усы носит по-англицки. Высокий, брови напучены на глаза. Носит черную папаху, желтый верх…»
– Папаха, конечно, примета наивернейшая! – усмехнулся Фоменко. – А что Григорьев про него рассказывает?
– Характеризует так. В тюрьме у Харбинца заметный вес, многие арестанты его знают и явно побаиваются. Те трое, например, с которыми он был задержан ночью при разгрузке спирта, и вдобавок арестованные спиртовозы хором заявили, что этого Дмитриева… совершенно не знают! Де, по спирту – чисто их дело, в чем и признались! А этот самый Дмитриев, значит, просто шел мимо и, наоборот, стал у них интересоваться, что они ночью у вагона делают…
– Так, так, продолжай! – нахмурился Фоменко.
– В общем, помурыжили Харбинца в тюрьме, а доказательств никаких. Его комиссия по разгрузке тюрьмы освободила…
– Вот что, Миша! – неожиданно перебил помощника Дмитрий Иванович. Вскочил и возбужденно зашагал по кабинету.
Баташев с удивлением уставился на Фоменко, не понимая, что так внезапно начальника взбудоражило.
– Слушай, Михаил, – Дмитрий Иванович окинул помощника блестящими глазами, – а где сейчас Покидаев? Ну, тот парень, что на днях к нам из Приморья прибыл?
– Поищу.
– Давай! Хотя, погоди! Вечером пойдешь к нему домой, он в жилом вагоне на станции Чита-вторая живет. Зайди так, чтоб со стороны казалось, мол, приятеля навестить от безделья заглянул…
– Понял.
– И передай ему, что завтра, часиков в пять мы с ним встречаемся у Григорьева в тюрьме, но пусть пораньше там появится, дело Дмитриева-Харбинца посмотрит. Фотокарточка в деле имеется?
Баташев кивнул.
– Хорошо! В общем, так и договоримся. Но никого больше в это не посвящай.
2
Серым декабрьским утром, когда в предрассветной морозной дымке уже угадываются очертания домов, а в небо тянутся ровные, чуть расходящиеся кверху колонны дыма из печных труб, по Уссурийской улице медленно плелся, вдыхая обжигающий, с горчинкой дыма, воздух, встревоженный и теряющийся в догадках Филипп Цупко.
Вчера вечером посыльный из городской милиции, молодой и суровый, как его серая шинель, затянутая кожаным ремнем, вручил Филе желтоватую повестку, коей ему, гражданину Цупко, предписывалось прибыть в управление гормилиции, к какому-то Семушкину в 16-й кабинет.
Цупко лихорадочно перебирал в голове возможные причины вызова, успокаивая себя лишь тем, что его вызывали, а не приехали на дом гуртом с ордером на обыск и арест.
Тем не менее к городской милиции он подошел на несгибающихся ногах, с душой в пятках.
Показал дежурному за маленьким полукруглым окошечком повестку.
– Мальцев! – окликнул дежурный пробегавшего мимо невысокого чернявого милиционера. – Проводи гражданина в шестнадцатый кабинет.
Они прошли по коридору, дважды поворачивая в узкие проходы, потом чернявый милиционер показал Цупко дверь в темном тупичке, а сам снова поспешил по своим делам.
Филипп осторожно приблизился к двери, на которой была прибита ромбовидная жестянка с номером, прислонил голову. За дверью слышался неразборчивый говор, и Цупко, ничего не разобрав, отошел назад, опустился на отполированную задами посетителей скамейку. Под ложечкой неприятно заныло. Он еще ни разу не приходил сам в подобные заведения. И от этого ему было не по себе.
Прошло примерно с полчаса томительного ожидания, потом дверь распахнулась, на пороге появился худой и высокий человек в косоворотке и темном пиджаке.
– Гражданин Цупко? – наставил он длинный палец на Филиппа. Тот вскочил, подобострастно кланяясь. – Проходите!
В кабинете оказался еще один, коренастый и широкоскулый, с лобастой головой и колючими глазками, засверлившими Филю прямо с порога.
– Добренького здоровьичка! – продолжая кланяться, поздоровался Филя, нутром почувствовав в лобастом начальника, притом опасного для него.
– Проходите, садитесь, – показал коренастый на приставленный к столу обшарпанный стул. – Здравствуйте, Цупко. Вы меня, конечно, не знаете. Я – начальник городского угрозыска Фоменко.
У Фили побежали по спине струйки пота, он жадно посмотрел на графин с водой, стоящий прямо перед ним. Фоменко кивнул, усмехнувшись.
– Пожалуйста, попейте.
Пока Филя возился с графином, начальник угро раскрыл тощую папочку и перебрал лежавшие в ней несколько листков.
– Итак, значит, Цупко Филипп Ильич, пятидесяти трех лет, из крестьян Санзанской волости Верхне-Днепровского уезда Екатеринославской губернии. В тысяча девятьсот десятом был под судом за убийство собственной жены в Верхнеудинске. Трехлетний надзор после освобождения с каторги не отбыл. По распоряжению комиссара юстиции Жданова от семнадцатого июня восемнадцатого года от всех последствий судимости освобожден с восстановлением в правах состояния…
– Меня при семеновской власти в девятнадцатом годе заново под надзор определили, – поспешил пояснить Цупко. – И другие белорепрессии перенес…
Фоменко внимательно посмотрел на него поверх листа.
– Что же тут удивительного, если покусились на японский склад!
– Все-то вам известно, – вздохнул Цупко, играя растерянность. Он уже успокоился. Если начинали с биографии, то, скорее всего, новый начальник сыска продолжит песню старого, Гадаскина. В служки нанимать собрался! Филя начал лениво перебирать в памяти имена мелких читинских жуликов и воришек, которых можно было бы безболезненно «сдать» угрозыску по мере необходимости…
– А откуда вы знаете Бурдинского? – Вопрос застал Цупко врасплох.
– Какого Бурдинского?
– Георгия Бурдинского или Егора, как его еще зовут, бывшего жителя Маккавеево, а ныне депутата Народного собрания.
– Так, это… – промямлил Филя, лихорадочно соображая, куда клонит начальник угро. – Помогал… В партизанское время…
– И давно знакомы?
– Так, вот, с тех пор…
– Цупко!.. – укоризненно покачал головой Фоменко.
– Ну, в том смысле, что и раньше…
– Вернувшись с каторги в семнадцатом, вы оказались в Маккавеево. И получили через Бурдинского работу в кузнице. Так? Вряд ли бы он незнакомому человеку так посодействовал, не правда ли?
– Правда ваша, гражданин начальник! – Цупко решил, что в этой части его биографии за ним вряд ли что имеется, да и песня прошлая. – Был! Был, от жизни нищенской да голодной, грешок при царских порядках. Спиртишком промышляли, дабы семьи прокормить…
– И состоял в лихой вашей компании паренек удалой Коська Ленков! – наугад бросил Фоменко.
И тут же поразился перемене в облике Цупко.
Тот побледнел, суетливо затеребил в пальцах лохматую шапку. Низкий лоб покрылся бисеринками пота.
– Ну что молчите, Цупко?!
– Позвольте еще водицы…
– Пожалуйста, хоть весь графин!
Цупко неловко плеснул воду, больше попав мимо стакана, затравленно глянул на Фоменко. Взгляд начальника розыска, Цупко это почувствовал отчетливо, излучал силу и опасность.
– Гражданин начальник, истинный крест, как на духу! Не сводили пути-дорожки…
– А что же так испугались, Цупко? – ехидно прищурился Фоменко.
– Дык, это… Уж больно фамилия известная… Душегуб!
Последнее Филя выкрикнул, сам того не ожидая, каким-то тонким, щенячьим голосом.
– Это вы правильно подметили! Душегуб.
– Гражданин-товарищ начальник! – вспотевший Цупко подался вперед, грудью наваливаясь на подавшийся стол. – Истинный крест!
Он суетливо перекрестил лоб, выпрастав из-под стола руки. Лохматая шапка свалилась на пол.
– Кады бы тока… Себя бы не пощадил!
– А что же так? Одной компанией были, а теперь и врозь?
– А чо ему, молодому, моя пожилая компания! Опять же, я в хозяйство пошел…
– Это вы, Цупко, про краденых лошадок и корову, что у вас обнаружили по осени?
– Но вот! Не веритя! Я ж тагды все разъяснил товарищу Гадаскину. Он мне поверил!
– В обмен на сотрудничество с уголовным розыском?
– Не веритя…
– Живой помощи от вас не видно. Вот о чем разговор, Цупко. Убивают в Песчанке корейцев-огородников, а от вас ни звука. Потом налет на постоялый двор Савинкова – снова тишина. На зимовье «Половинка» у Голубева восьмого декабря налетчики сорок человек обчистили! Тоже ничего про это не слыхали? И как это все мимо вас проходит, а, Цупко? А ведь в деревне все на виду и на слуху. Когда бы вы сидели на своей заежке, а ведь мотаетесь и по всей Песчанке, и по всей округе, в Чите – на базарах… Чем промышляете? На своем постоялом дворе вы – нечастый гость.
– Так, ить, семью-то надо кормить, – Цупко вздохнул. Успокоился, страх прогнал, опять заиграл. – Мал мала меньше. Вот и кручусь. Где извозом подработаю на продуктишки, где из хозяйства на обмен чево-нибудь пущу. Аки белка в колесе. Охо-хо!..
– Да… Хоть слезу умиления пускай! Вот что, Цупко. Оставляю вас на прежней связи. Знаете, кому новости сообщать? Вот и хорошо. Только думаю я про вас, Цупко, вот что: про Ленкова знаете больше, чем говорите. Да не машите вы руками! Не люблю, когда врут! Потому запомните, Цупко. Если мы первыми про ваши нынешние отношения с Ленковым узнаем – пощады не ждите. А если действительно хотите жить спокойной семейной жизнью и детей растить – сообщите все, что знаете. Поняли меня?
– Гражданин начальник! Завсегда готов! Не сумлевайтесь, истинно буду стараться оказать вам всяческое содействие! – голос Цупко наполнила верноподданическая нотка. Он сам себе нравился в этом фальшивом порыве.
Сутки спустя Филипп Цупко разыщет Костю Ленкова у Агафьи Хлыстовой, несколько перезревшей старшей дочери читинского скототорговца, с которой Костя уже больше полугода крутил роман. Верный Филя сообщит своему атаману, что уголовный розыск начал на него прицельную охоту, а возглавляет ее умный и опасный враг по фамилии Фоменко. Несмотря на все свои заигрывания с уголовным розыском, Филя-Кабан был и оставался матерым уголовником, давно и окончательно выбравшем свою дорожку.
3
После разговора с Фоменко Цупко некоторое время покрутился по улицам, зашел в харчовку на Сунгарийскую, пил там чай, после потолкался на новом базаре и подался домой на Нерчинско-Заводскую, дом 15/10. Там задержался ненадолго, сменил одежонку и, прихватив топор, отправился к проживающему во флигеле дома Барановского – через несколько домов от Фили – старику, у которого взялся колоть дрова. Потом Цупко и старик прошли в дом и, по всей видимости, сели обедать.
Это все, что смог доложить начальнику угрозыска специально посланный для наблюдения за Цупко агент. На вопрос Дмитрия Ивановича, не искал ли Цупко кого-нибудь в харчовке и на базаре, агент ответил отрицательно. Как Цупко перекинулся в харчовке парой слов с ее хозяином Притуповым, которого в читинском уголовном мире больше знали как Фильку-Медведя, наводчика и укрывателя, агент угрозыска, добросовестный, но малоопытный, не заметил.
Но и Цупко не заметил слежки. На улицах он крутился по привычке, в харчовке осторожничал по заведенному Ленковым правилу. А у Бизина на самом деле дровишек подколол, но и во всех подробностях поведал разговор с Фоменко.
Хитрый старик выслушал внимательно, уточнил пару моментов беседы, а потом долго думал, вертя по столу витую чайную ложечку. Но после глянул на Филиппа ободряюще.
– Ты, Филя, панику не разводи. Что в уголовном розыске Костей заинтересовались, так на то они там и поставлены. А мы ищеек в сторону уведем. Конечно, подозрения ихнего начальника в отношении тебя нам вовсе ни к чему. Посему, Филя, надо тебе доверие к своей персоне укрепить. А для того, вот, что надобно. Тут мне Костя недавно про одно дело сказывал. С месяц назад один шустрый хлопец по фамилии Рябцев заказал у Гохи Ощепкова для себя документ – удостоверение, что он, де, является помощником начальника уголовного розыска. Хорошо заплатил. А Гохе, известно, лишь бы копейку дали. Он ему и сляпал. Так вот этот Рябцев собрал свою шайку и давай шуровать по квартирам. Навроде как с обыском приходят и… В общем, – подчистую. Днем, значится, этот Рябцев шоферит, на автомобиле работает, а по ночам вот этак орудует. Костя к нему Мишку-хохленка посылал, мол, присоединяйся, вступай в наши ряды. Но тот – фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! Дескать, еще я под кем-то не ходил!..
– Самоличник! Себе на уме, сучий потрох! – выругался Цупко.
– Именно, Филя, именно! – кивнул Бизин. – И ты знаешь, что оказывается-то? Когда поинтересовались Костины глаза и уши этим Рябцевым поглубже, выяснилось вообще интересное: еще по весне с Кирькой Гутаревым он нюхался! Так что ему Костина удача – поперек горла! Вот и нацелился конкуренцию устроить!..
– Тады его прибрать и вся недолга! В прорубь, с-суконца!
– Эва, какие вы с Костей горячие! В прорубь спровадить много ума не надо… А есть мыслишка другая. И пользы от нее, думаю, поболе получится…
– Но, чо это ты задумал?
– А думаю я, Филя, вот что… – Бизин пристально посмотрел на Цупко. – Укрепим-ка мы твое положение у милиции… Кто там у тебя в командирах?
– Какие, на хрен, ишо командиры! Чо понес-то?
– Глупый ты, Филя. Кому, спрашиваю, сообщеньица свои должен носить?
– Опосля Гадаскина молодой насел. По хвамилии Баташев.
– И славненько, что молодой и зеленый. Легче ему мозги запудривать. Ты вот что, Филя… Через недельку своего милицейского начальничка-то обрадуй. Мол, стало тебе известно о шайке некого Рябцева, квартирного налетчика. Бывший госпиталь «Уфа» на углу Николаевской и Коротковской улиц знаешь? Нет? Ничего, в уголовном розыске знают… Ноне там министерство труда располагается, так вот Рябцев там и шоферит. А собирается он со своими субчиками в одном домишке неподалеку от городской бани. Хозяйка этого дома – Пелагея Дунаева… Чуешь, как ты у сыскарей в глазах сразу подымешься?
– А как начнут в угрозыске этого Рябцева трясти, да и ляпнет про Костю? Тады нас с тобой в прорубь скинут в кулях рогожных!..
– Про подходы к Косте этот вахлак – ни сном ни духом. А если чего и начнет тренькать про Костино предложение, так это только нам на руку. Это вроде бы совсем где-то рядом. Вроде как за краешек сыскари уже ухватили! Чуешь? Тебе, Филя, еще и благодарность в милиции объявят, что ты их так близко к Косте подвел!
– Ага, схватят за шкирку – говори, мол, откуда такие сведения надыбал!
– А ты им такую линию гни: мол, коли из-за Кости ты в подозрении, вот и решил попытаться через темный элемент его поискать самолично, живота своего не щадя. Усек? А чтобы вчистую было правдоподобие, ты покрутись пару деньков на Старом базаре. Там барахлом Гошка Пиваньков приторговывает, либо еще один – Густоквашин Илюха… Илюха такой, братсковатого вида, левый глаз бельмастый, лет, как тебе, а росточка малого – аккурат мне по плечо, щуплый. От столовки Ибрагима обычно по левому ряду сидит. Там и Гошка околачивается. Его знают бабки, что торгуют пирогами и шаньгами. Так что – выпытаешь. Эти мужички, как выяснено доподлинно, от Рябцева и берут товар…
– Ох, чую, поставит нас с тобой Костя на правилку!
– Костя спасибо скажет. Впрочем, ты же с ним завтра встречу имеешь, вот и обспроси.
– И то верно…
План Бизина Ленков одобрил.
Не прошло и недели, как в колонке происшествий газеты «Дальне-Восточная Республика» появилось сообщение с занятными подробностями:
«ОГРАБЛЕНИЕ гр. ЧЕРНОВА. Около 7 часов вечера 14 декабря в квартиру заводовладельца Чернова постучал управляющий, предлагая открыть двери для агентов уголовного розыска, пришедших с обыском оружия. Вслед за ним вошли несколько человек, вооруженных револьверами. Один из них предъявил хозяйке дома предписание на обыск и удостоверение личности на имя пом. нач. уголовного розыска. Симулировав обыск, предводитель шайки неожиданно приказал присутствующим 5 рабочим и 4 женщинам спуститься в подполье. Вызванной через некоторое время гр. Черновой было приказано под страхом смерти ее крошки ребенка выдать 1000 р. золотом. Обезумевшая мать отдала имевшиеся в доме 120 р. и просила подождать остальных денег до следующего дня. Захватив наиболее дорогие ценности и попутно ограбив в этом же доме кв-ры управляющего и рабочего, грабители скрылись.
Совершить ограбление предложил родной брат гр. Черновой, чертежник инженерной дистанции Васильев Павел. Недовольный тем, что богатый родственник „не по-родственному“ снабжает его деньгами, Васильев задумал ограбление давно, подыскав и уверив заговорщиков, что в доме его родственников хранится 10 000 р. зол.
Во время ограбления вдохновитель находился на улице и, когда денег в указанном месте не оказалось, заходил в кв-ру сам, и, также не найдя денег, предложил „попытать сестру“. В это время потерпевшие находились в подполье. Ему помогали братья Рыковы – Федор и Александр. Предводительствовал шайкой Рябцев, шофер.
Остальные грабители – Коробицын, Крупчанов и Чубаров могут быть причислены к разряду профессионалов. Продажа награбленного была поручена Пиванькову Георгию, Густоквашину Илье и Любимскому Ивану. Грабители укрывались в притоне Дунаевой Пелагеи, Кудрявцевой Ольги и Максимовой Анны. Вся шайка арестована за исключением Александра Рыкова, которому удалось бежать».
4
Арест целой шайки преступников Главный правительственный инспектор народной милиции Колесниченко воспринял своеобразно.
– Не работаем мы, товарищи, с населением! – с обидой бросал он в зал на очередном совещании руководящего звена нармилиции. – Полгода назад министром внутренних дел Республики подписан приказ, который опубликовали для всеобщего оповещения населения многие газеты. Я говорю о приказе номер пятьдесят три от двадцать шестого мая этого года, где черным по белому сказано нам и объявлено для сведения населения, что все выемки, осмотры, обыски и аресты, чьим бы распоряжением они не санкционировались, на всей территории Республики могут быть произведены только с ведома и при участии местной милиции!
Колесниченко строго посмотрел в зал.
– И что мы видим? Бандиты ломятся в квартиры и дома граждан со всевозможными липовыми мандатами и удостоверениями, фальшивость которых была бы немедленно вскрыта, присутствуй при этом волостной милиционер. Почему его нет? Потому, что налетчики действуют нагло и стремительно? Нет! Налет они под обыск и не маскируют! Лже-обыска устраиваются днем, когда грабителей возможно и не запустить в дом, когда они боятся шума. А шум и надо подымать, зная, что если с местного участка никого нет, то это – самочинцы! Населению это надо разъяснять!
– Еще бы, Иваныч, заставить всех налетчиков по нашим приказам жить! – съязвил, оборачиваясь к Фоменко, начальник городской милиции Сержант. Только не иронии в этой реплике больше содержалось, а горького сарказма.
Арест любителей самочинства – упрямого Рябцева и его людей, вызвал реакцию и в ленковском лагере. Причем больше всех мусолил происшедшее тот, кто был его главным участником.
– Ото как! – назидательно изрекал, захмелев от настоянной на махре самогонки и слабо разведенного спирта, Филя-Кабан перед двумя Яшками – Верхоленцевым и Шевченко-Певченко, смоля с ними ядреный самосад во флигельке, скособочившимся на краю огорода Гроховских. – А почему, скажите на милость, всю эту компанию переловили, как зайцев? А потому! Кады бы под Костей ходили, таково и быть не могло! Потому как дисциплины нету! Так оно завсегда, кады кажный сморчок норовит под себя грести! Небось энтот Рябцев еще и в атаманы лез?! Как же, покатал на своем карасиновом драндулете начальников и министеров, вот и самому захотелося… А атаман могет быть тока один!
– Само собой! – кося осоловелые глаза, мотнул башкой Шевченко. – Коська у нас и есть!..
– Умная у тебя головушка, Яша…
Арестованные по наводке Цупко члены шайки Рябцева во главе со своим атаманом картины в отношении Ленкова не прояснили. Допросы показали очевидное – никто с ним не знаком. Слыхать – слыхали, не более, про Костю с его гоп-компанией.
Но положение старого каторжника Фили, даже к его удивлению, в глазах уголовного розыска действительно упрочилось. Сам Фоменко засомневался в нынешней причастности Цупко к ленковским делам. Наблюдение с него сняли. Филя это заметил, так как однажды слежку таки обнаружил, но вида не показывал и дурил желторотых младших агентов угро. Тайком, под покровом ночи, он крался в Кузнечные, встречался с Костей, участвовал в сходках и передавал атаману один на один советы старца Бизина.
Но Филя благодушествовать не стал. Встреча и беседа с Фоменко поселили в нем повышенное чувство опасности. Где-то в глубине души клубилась до конца неосознанная паника: не переиграть ему этого гражданина начальника. Это не психованный Гадаскин и не зеленый помнач Баташев. Цупко даже себе не хотел признаться, что боится, панически боится нового начальника угро. Не хотел признаться, но ведь про этот свой страх знал. Знал!
А в тот день, когда Цупко побывал на беседе у Фоменко, он начальника угро еще раз видел. В тюрьме.
Старый Бизин не забывал о молодом пополнении войска Ленкова. Регулярно он посылал обитателям камеры, в которой посидел в начале осени, небольшие передачки с продуктами – салом, чесноком, калачами.
Чаще других таскал узелок харчей к тюремным воротам по просьбе Бизина Цупко: гоношил арестантам гостинец и завозил по дороге с постоялого на Новые места.
Обычно передачка адресовалась Бориске Багрову, уже три месяца томящемуся за решеткой без суда и вызовов к следователю. Бориска не раз поминал добрым словом старика Бизина за харчи, потому как постоянно ощущал себя голодным, несмотря на то, что кормили в тюрьме вполне сносно. Но, вот, такой уж он был проглот!
Бизин, как раз за обедом после колки Филей дров, и попросил Цупко отнесть передачу Бориске в тюрьму, а если получится, повидать мальца, узнать его настроение.
Бизин и сам дивился, насколько запал ему в душу этот паренек, не растерявший своей наивности даже после всех переделок, в которых он побывал за свою коротенькую жизнь: повоевал в партизанах и на фронте, между жизнью и смертью болтался после ранения, наконец, так глупо бухнулся за решетку, использованный втемную.
Бизин не впал в старческую маразматическую сентиментальщину. Ему, смертельно ненавидящему все эти дэвээровские порядки, устремленные в пролетарское будущее, самолюбиво захотелось – до чертиков! – перековать юного красного пулеметчика, перекрасить его в свой цвет. В этом желании Бизин наполнялся забытым азартом рулетки. А он не любил проигрывать!
После обеда у Бизина Цупко вернулся домой, а оттуда, по привычке задами, обойдя склады горбойни, направил стопы к «централу». Вот тогда-то наружка угро его и потеряла. Посчитали, что после обеденного подношения за колку дров завалился Филя дрыхнуть.
Цупко назвался надзирателю на проходной, как обычно, – мужем Борискиной тетки, спросил насчет свидания. Ему разрешили пройти в здание администрации, на прием по этому вопросу у помощника начальника тюрьмы. Им оказался среднего возраста худой мужчина, который попросил Филиппа подождать, – куда-то торопился с бумагами в картонной папке.
Филипп разглядел в полумраке коридора закуток со скамьей, прошел и сел, аккуратно поставив узелок с шаньгами себе на колени. Из закутка коридор немного просматривался, сам же Цупко был в тени.
Внезапно послышались голоса, шаги. Мимо скрытого тенью закутка Филиппа прошли трое мужчин, двое из которых были ему знакомы – Фоменко и Баташев! Третий – высокий, могучего телосложения молодой парень, улыбаясь, что-то сказал Фоменко, и они скрылись в конце коридора за обитой дерматином дверью.
Цупко заелозил на скамейке. Влипнуть из-за причуды старого Бизина он не имел ни малейшего желания. Вся печальная картинка враз перед глазами предстала:
«Ой, а что вы тут делаете Цупко? – Передачу принесли и свидания просите? – А с кем? – Племянник у вас тута? – И откуда, Цупко, у вас племянник объявился? – А расскажи-ка нам, племяш Бориска, какая тебе родня этот гражданин? – А ну-ка, поглядим, как часто он тебе передачки носит? – Поглядите-ка, да уже не впервой! – А малец-то про доброго старичка Алексея Андреевича рассказывает! – А фамилия этого доброго дедули? – Бизин! Соседушко гражданина Цупко на Новых местах! – А соседушко-то – купчина из бывших!..»
Филя закрыл глаза. Если трясти начнут, если дознаются об истинном лице Бизина – на Костю выйдут, как пить дать! И тут ему, Филе, с двух сторон – полная кайла! И сыскари по полной отвалят, и Костины хлопцы, хоть в камере острожной, хоть где достанут…
К великому облегчению Фили, появился помощник начальника и сообщил Цупко, что без разрешения следователя по делу свидания запрещены, но передачу арестованному Багрову передадут. Цупко отдал узелок с харчами и, тяжело дыша, шустро рванул от тюремных ворот. Для одного дня две встречи с начальством уголовного розыска – чересчур! Но и напуганный, нюха не потерял, пустил кругаля – домой пробрался в сумерках, опять же задами. Когда засветил лампу на кухоньке – огонек увидел агент с улицы. Проснулся, стало быть, объект наблюдения. А Филя, наоборот, пораньше на боковую залег. В общем, ничего наблюдение не дало. А потом, как уже известно, после Филиной наводки на рябцевскую шатию-братию, слежку и вовсе сняли.
Эх, кабы тогда, в тюремном коридоре, повернул Фоменко или Баташев голову на замершую темную фигуру в закутке!
