Глава VIII. Поездка в «Исламское государство». Краткие очерки кошмара

Жребий был брошен. Назад пути не было. Семь месяцев я ежедневно терзался сомнениями. Оправдано ли мое намерение ехать в «Исламское государство»? Почти каждый день я видел новые варварские жестокости ИГ или читал о них. Перед сном у меня часто возникало ощущение, что кто-то водит тупой стороной ножа по моему горлу. Обычно я вставал, подходил к окну в гостиной и смотрел в ночь. Вернемся ли мы оттуда? Чего стоит слово этих террористов? От иракских друзей в Анбаре я знал, что с ИГ велись переговоры. Давались недвусмысленные гарантии безопасности. Никто из делегации суннитов не вернулся.

С другой стороны, меня одолевала любознательность, велико было желание узнать правду об ИГ. Эта жажда истины гнала меня вперед всю жизнь. После переговоров по Скайпу и получения гарантий халифа создалась ситуация, при которой наше задержание или смерть пошли бы во вред и ИГ. Им хотелось, чтобы их воспринимали как государство, то есть всерьез. Кроме того, как ни странно это может показаться, я доверял Абу Катада. Тому хорошему, что в нем, несомненно, есть. Или когда-то было.

Больше всего меня мучило, что в этом самоубийственном предприятии участвовал мой 31-летний сын. Вся семья умоляла меня не брать его с собой. Случись что мной, он оставался бы единственным мужчиной в семье. Он был нужен им всем. И в первую очередь младшей сестре Натали. Она очень красивая девушка. Но невидимым дамокловым мечом над ней висела страшная болезнь – рассеянный склероз.

Когда я за день до отъезда еще раз попросил Фредерика остаться с семьей, он ответил:

– Ты знаешь, я против этой поездки. Решительно. Если ты погибнешь, то тем самым уничтожишь все, за что боролся в течение многих десятилетий. Прежде всего уважение к мусульманскому миру. Твою смерть воспримут как доказательство ошибочности твоих взглядов. Эта поездка – безумие.

– Возможно, – сказал я. – И поэтому я прошу тебя остаться здесь.

Фредерик сердито посмотрел на меня:

– Я не позволю тебе поехать туда одному. Мы пройдем через это вместе. Если ты полетишь тайно, я отрублю все твои связи в Интернете. Ты не найдешь ничего и никого. Удалю все твои контакты.

У меня не осталось выбора. Фредерик был непоколебим.

Конечно, на тот случай, если бы ИГ не сдержало слово, я принял кое-какие меры предосторожности. Я знаю влиятельных политиков и интеллектуалов мусульманского мира. Незадолго до отъезда я с ними связался. Они обещали мне в случае возникновения чрезвычайной ситуации связаться со своими правительствами, которые затем смогут ради нас установить контакты с ИГ, например, через иракские племена. По крайней мере, попробуют. Даже когда я буду в «Исламском государстве», они пообещали письменно проинформировать Федерального канцлера в Берлине.

Кроме того, я знал и то, что идущие на опасное задание спецназовцы берут с собой яд, который принимают, попав в плен. Ради того, чтобы избежать пыток или мучительной смерти. Летом в подсобке аптеки в курдском Эрбиле я раздобыл четыре дозы лекарства, передозировка которого летальна. В аптечке рядом с аспирином и «Имодиумом» они выглядели абсолютно безобидно. Я противник самоубийства. Но здесь речь шла не об этом. Речь шла о том, чтобы в случае неминуемой смерти иметь верную возможность избежать пытки и унизительной публичной казни. Если мне суждено там умереть, я умру не по сценарию ИГ.

За день до отъезда я показал лекарство Фредерику. Он посмотрел на меня с удивлением, но кивнул. Показалось, что почти с облегчением. Внезапно мы оказались не столь беспомощны перед лицом переменчивой доброй воли ИГ. В нашем арсенале имелось контрсредство. К сожалению, фатальное.

Затем мы написали Абу Катада, что отправляемся в путь на следующий день. И начали укладывать вещи. Важнейшими из них наряду с аптечкой были спальные мешки.

До самой границы

ВТОРНИК, 2 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 7.00 звонит будильник. Спал я плохо. Но теперь все идет своим чередом. Подъем, приведение себя в порядок, проверка всех документов, всего багажа и выход из дому. Но что ни говори, все иначе. Чувство такое, словно отправляюсь не в путешествие, а готовлюсь к серьезной операции в больнице. Под общим наркозом. В носу запах дезинфекции. Странное ощущение перед дальней дорогой.

Незадолго до 10.00 в моей квартире появился Фредерик в компании своего старого школьного друга Малкольма. В последний момент он решил взять Малкольма, который неделями его упрашивал. Он будет протоколировать, а Фредерик снимать. Моя старшая дочь Валери уже здесь. Она принесла нам копии охранной грамоты халифа. Каждый берет себе по экземпляру. Складываем вдвое и кладем во внутренние карманы своих курток. Эта бумага – единственная гарантия нашего возвращения живыми из «Исламского государства»! Если это, конечно, не просто уловка, чтобы заманить нас.

Я прошу Малкольма купить в небольшом магазине по соседству свежие имбирные пряники. В подарок. Кроме того, Валери укладывает еще нам мармеладных мишек, конфеты «Шоко-бонс» и шоколад «Милка». Фредерик принимает у нее пакет. Спрашивает, дозволительно ли делать подарки террористам или это уголовно наказуемо. Как поддержка террористической организации. Я отвечаю, что учтивость никогда не была преступлением. Вынимаем лишь мармеладных мишек. Они изготовлены из желатина, обычно получаемого из свиных хрящей. Долгие сердечные объятия. Валери очень смелая.

По пути в аэропорт мне на сотовый звонит представитель Федерального уголовного розыска. Узнали, что я намерен посетить ИГ. Категорически отговаривают меня это делать. В конце концов, есть предупреждение Министерства иностранных дел для туристов. Какие-то чиновники хотели бы со мной встретиться и расспросить об этом деле. Я говорю своему собеседнику, что у меня, к сожалению, нет времени. Благодарю его и вежливо прощаюсь.

В аэропорту все, к приятному удивлению, проходит гладко. Мы хотим «Турецкими авиалиниями» лететь до Стамбула, а оттуда – в Газиантеп. Нашему отъезду не только не пытались препятствовать, но никто из службы безопасности даже не задал ни единого вопроса. Штатный режим работы. Малкольм и Фредерик ерничают, так-то, мол, немецкое правительство печется о том, чтобы помешать моей поездке в ИГ. Трудно представить, как от меня можно еще проще избавиться. Кажется, и турки нами вообще не интересуются.

Наш вылет в Стамбул, к сожалению, немного задерживается. Про рейс в Газиантеп можно забыть. В Стамбуле мы тем не менее спешим к окошкам касс вылета. Однако рейс в Газиантеп все равно отменен из-за плохих погодных условий. Правда, в полночь вылетает задержанный рейс в Адану, что всего в двух часах езды от Газиантепа. Но тогда спать мы бы легли в четыре часа утра. Поздновато. Поэтому идем в гостиницу аэропорта.

СРЕДА, 3 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

На следующий день за обедом Малкольм поднимает вопрос о возможном требовании выкупа. В самом деле, кто заплатит за него выкуп? Его семья себе такого позволить не может. Он предполагает, что это мог бы сделать я. Объясняю ему, что я сам не знаю, откуда взять денег на возможный выкуп. Говорю, что ему еще не поздно вернуться. Малкольм задумывается. Колеблется. Затем вновь загорается слабой надеждой. Возможно, его вытащит правительство Германии.

– Мечтать не вредно! – заключаю я.

Все же Мальком больше не хочет ничего слышать о возвращении обратно. Затем покупает себе толстую записную книжку, которой отныне суждено стать дневником.

Сегодняшний рейс на 18 часов в Газиантеп снова отменяется из-за нелетной погоды. Чтобы поменять билет на рейс в Адану, несусь к кассе, которая как раз закрывается. С большим трудом мне все же удается перебронировать билет. Фредерик и Малкольм уже планируют экскурсию по Стамбулу. Но Адана тоже хорошо.

В самолете сидит целый школьный класс. Настроение веселое. Хотя фактически город Адана лежит довольно близко от сирийской границы. И там бушует война. Но юноши и девушки настроены безмятежно. Две девушки лет 18 взволнованно рассказывают мне, как красив их город. Надо только жить с нужной стороны границы. Они сияют, когда мы ступаем на взлетно-посадочную полосу в Адане. Туманно, пахнет горящими дровами, дизельным топливом, генераторами. Над городом повис смог.

Идем в компанию по прокату автомобилей нанять машину с водителем, чтобы добраться до Газиантепа. Нанимаем менее чем за 100 долларов. Нашего шофера зовут Эрдоган. По дороге он рассказывает нам, что большинство иностранных боевиков ИГ пробираются в Сирию через Хатай, Шанлыурфу или Газиантеп. В Газиантепе границу надо переходить у Килиса.

Далее на север, в городе Кахраманмараш размещены германские зенитные ракеты «Патриот». Против кого и чего они предположительно направлены, никто не знает. Сирия не воюет с государствами весовой категории НАТО вроде Турции. И потому будущие террористы ИГ пересекают турецкую границу, как бы защищенную немецкими ракетами. Пилоты решительно устаревших сирийских ВВС остерегаются совершать налеты на боевиков ИГ в этом районе. Неверно заложенный вираж, и они в перекрестье прицела германской ракеты. Главным образом, наши «Патриоты» охраняют беспрепятственный приток террористов, устремляющихся в «Исламское государство».

Прибыв, наконец, около 23.00 в гостиницу в Газиантепе, не можем сдержать улыбки при виде безвкусно-крикливого интерьера ее холла. Восседающие там явно весьма состоятельные мужчины с внешностью мафиози, косятся на нас подозрительно. Сколько именно постояльцев этого заведения, что всего в часе от границы, связаны с ИГ, нам остается лишь гадать. Однако, несмотря ни на что, спим спокойно. По-настоящему все начнется лишь завтра.

ЧЕТВЕРГ, 4 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

Абу Катада до сих пор так и не звонит. Что случалось уже не раз. Настраиваемся на долгое ожидание. Во второй половине дня решаем пойти в Старый город. Немного прогуляться по рынку, вкусно поесть. Даже разрабатываем альтернативную программу, если Абу Катада не позвонит в ближайшие несколько дней. Подумываем съездить в турецкий приграничный город Килис, но оттуда похищали иностранцев. Поэтому туда стремимся не особо. Конечно, мы могли бы нанять достойную охрану. Но существует ли она здесь?

Заходим помолиться в романтичную укромно стоящую мечеть. Люблю турецкие мечети с их нередко мистической атмосферой. Затем идем через рынок, чтобы купить немного изюма, фисташек и бананов. Во многих небольших мастерских кипит работа, тяжелая работа. Большие металлические чаши искусно обрабатывают молотом.

Неожиданно Фредерик видит на своем мобильном, что Абу Катада в сети. Пишет, что может связаться с нами по Скайпу. Через полчаса мы с ним говорим. По словам Абу Катада, сейчас с точки зрения безопасности ситуация в Ракке стабильна. В последние дни Асад город не бомбит. Из-за неблагоприятных метеоусловий. Пилоты Асада не могут сбрасывать бомбы. На своих старых машинах им приходится летать ниже кромки облачности и самим подвергаться опасности быть сбитыми. А кроме того, они не в состоянии поражать цели точно. Поэтому гибнет много мирных жителей. У американцев не так. Они опаснее, но и они не видят, кто в том или ином здании – бойцы или же гражданские лица.

Мы хотим обсудить, где нас разместят и время нашего приезда. Но на большинство наших вопросов у Абу Катада нет точных ответов. Мы договариваемся поговорить на следующий день в 15.00. В любом случае переход в Сирии невозможен до позднего вечера или ночи. Тем не менее нам следует как-то подготовиться к тому, что должно произойти завтра вечером. Или послезавтра. Как нам становится ясно, временному фактору в ИГ значения не придают.

Мы говорим с Абу Катада об участившихся комментариях в Твиттере, где в мельчайших подробностях воспроизводится моя критика ИГ. Абу Катада многократно повторяет, что у них с этим нет никаких проблем. Наша гарантия безопасности действительна, и ничто этого изменить не может. Если кому-то из нас не придет в голову мысль оскорблять «Исламское государство», Пророка или Бога. В этом случае даже наша гарантия безопасности не сможет спасти нас от смертной казни. Но в какой именно момент, с его точки зрения, начинается богохульство, не говорит.

– Довольно рано, – заявляет Фредерик после. Его приводит в ужас то, насколько недипломатично я говорю с экстремистами – я никогда не прибегал к обинякам даже в Афганистане.

После разговора снова возвращаемся в Старый город, чтобы хоть раз отведать хорошей турецкой еды. Находим старую традиционную шашлычную. Заказываем все, что знаем: различные шашлыки из баранины, курицы и несколько закусок, лахмаджун, салаты и т. д. Даже принявшись за трапезу, продолжаем обсуждать, стоит ли писать на Фейсбуке о поездке до пересечения границы или нет. С приложением копий гарантии халифата. Есть доводы и за, и против. Против в первую очередь то, что в течение нескольких последующих дней я не могу отдать себя на суд возможной публичной критики. Поэтому в итоге мы решаем подтвердить факт поездки только после возвращения. Если нас захватят, гарантию безопасности халифата опубликует Валери.

Перед сном хотим немного посмотреть телевизор. Однако новостные репортажи «Аль-Джазиры» о 50 убитых в Ираке, сражениях ИГ в Сирии, а также новых похищениях отнюдь не наполняют нас энтузиазмом. Выключаем телевизор.

ПЯТНИЦА, 5 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

На следующий день в 15.00 тщетно ждем звонка. Мне это напоминает Сомали. Там много лет назад я с телевизионщиками и журналистом «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» однажды целую неделю ждал встречи с тогдашним президентом Сиадом Барре. Когда в один прекрасный день поздно вечером назначенная встреча состоялась, съемочная группа растворилась в каких-то ночных клубах. Отважно дожидался лишь журналист «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» Гюнтер Крабб. Фредерик и Малкольм были столь же терпеливы. Они и вправду не торопились попасть в «Исламское государство».

Ожидание, ожидание, ожидание. Снова гастрономическая вылазка в Старый город. Но тут объявляется Абу Катада. Он дает нам номер, по которому нам следует позвонить. Все принимает серьезный оборот. Я звоню. На том конце провода отвечает некто, хорошо говорящий по-немецки. Говорю ему, что мы готовы. Обещает перезвонить через 15 минут. И действительно перезванивает четверть часа спустя, чтобы доложить мне, что сегодня вечером через границу перейти невозможно. Все откладывается на завтра на 9.00 утра. Мы должны будем ему еще раз позвонить. Я начинаю проявлять нетерпение. Почему все так сложно? Есть проблемы?

Десять дней в «Исламском государстве»

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ, СУББОТА, 6 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

8.55. Звонит будильник. Взглянув на листок у моей кровати, набираю номер по сотовому. Один или два гудка, и кто-то отвечает.

– Вы хорошо спали, господин Тоденхёфер?

Отвечаю на вопрос положительно и интересуюсь датой выезда.

– Я перезвоню вам через пять минут. И дам вам конкретные инструкции, – произносит голос в трубке.

Несколько минут спустя мой телефон звонит снова. Через час или два нам надо сесть в такси и позвонить по некоему номеру. Затем я должен назвать человеку на том конце провода пароль («Али») и передать мобильный таксисту. Тому сообщат, куда именно надо ехать. Там нас встретят. Наш посредник говорит все это предельно вежливо и очень дружелюбно. Что неожиданно. Но, возможно, далеко не все они с ревом носятся по пустыне, словно неандертальцы.

Говорю Фредерику и Малкольму, что все начнется в течение часа. Наконец-то. Быстро завтракаем, спускаемся с вещами вниз и выписываемся. Садимся в первое попавшееся такси. Набираю данный мне номер на своем мобильном. Не отвечает. Набираю еще раз. Снова не отвечает. Еще раз.

– Да? Алло? – отвечает кто-то по-турецки. Прижимаю телефон к губам и несколько раз тихо, но четко произношу пароль: «Али!» Затем говорю по-английски:

– Передаю телефон шоферу, – и вкладываю телефон в руку водителю. Тот несколько раз кивает, отдает мне телефон и трогается с места. 10.44. Едем примерно минут пять. Затем останавливаемся на боковой улице рядом с маленькой мечетью.

Некоторое время спустя подъезжает белый микроавтобус. В нем трое юношей. По виду – из Восточной Европы. Таким образом, мы тайно пересекаем границу с новыми боевиками. Заговариваем с ребятами. Они хотят знать, откуда мы. Один из них – из Азербайджана, остальные – из Туркменистана. Им 22, 24 и 28, и на первый взгляд они кажутся не самыми сообразительными. Один из них непрестанно разговаривает по мобильному телефону. В конце концов, все трое находят странным, что Малкольм постоянно пишет в своей записной книжке. Они нервничают.

Малкольм пытается объяснить, что ведет дневник. Ему никто не верит. Вся троица начинает лихорадочно звонить по телефону. Атмосфера в машине вдруг резко накаляется. Становится почти агрессивной.

Набираю номер нашего посредника и прошу его прояснить ситуацию. Затем передаю трубку одному из ребят. Менее чем через минуту настроение в автобусе совершенно меняется. Все в порядке, все нам только улыбаются. Браво всем троим.

Примерно минут через десять останавливаемся. В машину усаживается еще один юноша и крупная молодая женщина с голубыми глазами и светлой кожей. Она немка. На ней черное одеяние, абайя. Суставы рук слегка припухлые. Проезжаем несколько сот метров и снова останавливаемся. Перед нами припарковались два старых такси. Рядом с ним ждет еще один молодой человек и два старика.

Мы садимся в одно из двух такси. Фредерик – спереди, чтобы снимать, когда будем пересекать границу. Но водитель смотрит на него, указывает на его короткую бороду и просит пересесть назад. Чтобы не бросаться в глаза. Сзади очень тесно.

Стиснутые, мы трогаемся с места. Однако всего несколько минут спустя снова останавливаемся на неприметном перекрестке.

– Другую машину остановила полиция, – нервно бросает водитель.

Затем внезапно трогается. Ничего не сказав нам. Фредерик, не растерявшись, звонит нашему посреднику. Тот проясняет проблему. Наш водитель хотел нас везти к официальной границе. Но понял, что надо ехать к контрабандному переходу. К зеленой границе. Между тем нас догоняет второе такси.

В направлении Килиса движения практически нет. Проехав несколько минут по скоростной трассе, совершенно неожиданно съезжаем на ухабистую проселочную дорогу. Теперь два наших такси мчатся к границе! Это нужно бы видеть сверху! Вокруг ничего необычного. На холме перед нами развевается турецкое знамя… Уже граница?!

Резко сворачиваем вправо и въезжаем на крестьянский двор. Всем надо очень быстро пересесть. Лечь на пол или усесться на корточки в мини-вэн без сидений, после чего начинается стремительная гонка. Теперь мы едем уже не по грунтовке, а прямо по полям. Бросает настолько сильно, что все валятся друг на друга. Женщина все чаще поглядывает на нас. Может, знает меня откуда-то? Да, мое лицо кажется ей знакомым.

– Понятия не имею, – любезно отвечаю я.

Один из сидящих впереди мужчин оборачивается. На ломаном английском объясняет, что мы по его команде должны будем бежать со всем нашим багажом. Вскоре мини-вэн останавливается. Дверь отодвигается, все выскакивают наружу и бегут.

В ста метрах перед нами у пограничного забора стоит мужчина. Он высоко поднимает колышущуюся колючую проволоку, чтобы каждый смог пройти. Все бегут на пределе сил. Но бежать с багажом по полю тяжело. Фредерик тащит мой чемодан, а я свой рюкзак и рюкзак немки. В нескольких сотнях метров, скрытые за деревьями, стоят пять машин. Нас встречают пятеро мужчин в масках.

Женщина в парандже из Берлина. Ей за тридцать. Рассказывает, что перешла в ислам и совершила хадж в Мекку. После чего попала под прицел спецслужб. В итоге у нее отняли ее шестилетнего ребенка. После Мекки у нее ни малейшего шанса не осталось. Теперь она возлагает все свои надежды на «Исламское государство». В Германию она никогда больше не вернется.

Немного растерянно все же говорю ей, что это означило бы окончательную потерю ребенка.

– Я уже все потеряла, – отвечает она. – Больше мне терять нечего.

Наш разговор обрывается. По какой-то причине Малкольма, Фредди и меня следовало сразу доставить в безопасное место. Мы влезаем в белый бортовой грузовик. Впереди сидят двое вооруженных игиловцев. У водителя длинная черная борода. Через плечо висят автомат Калашникова и винтовка. Втаскиваем багаж на погрузочную площадку и влезаем сами. Водитель резко берет с места. Пейзаж скудный. Иногда проезжаем деревни. Беседуем с обоими бойцами ИГ. Сломать лед в общении, как обычно, помогает футбол. Перечисляем всех футболистов-мусульман, которых знаем.

Когда мы на мгновение останавливаемся перед каким-то домом, мрачный мужчина с автоматом Калашникова спрашивает, не из Би-би-си ли мы. Фредерик говорит, что нет, и впервые показывает нашу гарантию безопасности. Мужчина с удивлением пробегает ее глазами. Затем возвращает документ и почти с благоговением заверяет нас, что все в порядке. Женщины в деревне закутаны до самых глаз. Как и в других странах мира, дети на улице играют в футбол. Прежде чем ехать дальше, водитель дает каждому из нас по яблоку – жест гостеприимства.

Выходим перед старым домом. Проходим помещение, где люди молятся. Нам следует ждать в задней комнате. Разит соляркой. Темно-зеленая доска на стене говорит о том, что раньше здесь наверняка была школа. На полке небольшие ручные гранаты. Позади письменного стола несколько автоматов Калашникова. На столе пульт от PlayStation.

Люди относятся к нам очень дружелюбно. Один из наших собеседников – марокканец. С ним мы говорим по-французски. Приветливый боец ИГ говорит, что на сегодняшний день в «Исламском государстве» свыше 50 000 иностранных боевиков. Точного числа он, разумеется, не знает, возможно, и еще больше, уточняет он. Со всего мира. Его работа заключается в регистрации вновь прибывших бойцов.

Ему важно, чтобы мы ничего не исказили. Об исламе уже достаточно лгали на Западе. Завтра мы сможем посетить все города, которые захотим увидеть, и сделать свои собственные выводы. Коран понять трудно. Многие мусульмане его по-настоящему не понимают. Вам нужен учитель. «Дауля Исламия» (ИГ) – воплощение подлинного ислама на практике – живого ислама. Запад ведет войну против ислама.

– Наша религия мирная, – говорит он.

По его словам, пропагандистские видеоролики ИГ должны шокировать. Чтобы запугать врагов. В ответ на жестокую войну Запада против ислама. Вся роскошь Запада зиждется исключительно на эксплуатации сырья третьего мира. Арабы вынуждены продавать свою нефть по значительно более низким ценам, чем русские, полагает он.

– Мы не дикари. Мы просто хотим жить. В войне Запада против ислама, Америка – мясник, а мусульмане – овцы. В заговоре против нас около 50 стран. Но они не могут нас победить. Наше оружие не сила, деньги или бойцы, а тот факт, что мы – на правильном пути.

– Здесь, в деревне, воздушные налеты случаются лишь изредка. Так что беспокоиться не о чем.

Президенты стран арабского мира – президенты не мусульман, а Запада. Несмотря на то, что у них много денег, они на неверном пути. Я отвечаю, что в определенном смысле могу понять арабское сопротивление. Однако зверства ИГ затмевают защиту им угнетенных мусульманских народов. Потому что в настоящее время выглядят как защита ИГ. Я категорически против насилия, поэтому для меня неприемлемы громкие убийства ИГ. Стратегия Ганди была бы, безусловно, более успешной для арабского мира. Без насилия. Где сказано, что своих законных целей в жизни можно добиться лишь силой?

Дружелюбный марокканец отвечает, что они всегда будут соблюдать законы Бога. Мы на Западе морально коррумпированы и стоим на неверном пути. Из-за наркотиков, проституции, войн и жажды наживы.

Я рассказываю о доброте и мягкости курдско-арабского героя Салах-ад-Дина, проявленных им к христианам после завоевания Иерусалима. Наш марокканский собеседник заявляет, что они тоже будут мягкими и добрыми, но надо сначала выиграть войну. Они живут по шариату и Корану. Поэтому они праведны.

Он повторил, что мы здесь в безопасности и именно потому, что они живут в соответствии с шариатом и никогда не нарушат законы или договоры. Нам обещана защита, и это обещание сдержат. И в Ракке, и в Мосуле будут жить христиане. Они смогут там вести совершенно нормальную жизнь без ограничений. Наш собеседник никогда не вернется в Марокко. Там его сразу же отправят в тюрьму.

В комнату заходит юноша с белыми пакетами в руках. Жареная курица, жареный картофель, сирийские лепешки, йогурт с чесноком, йогуртовый напиток айран и пепси-кола. Все очень вкусно. Во время еды сидим на полу. На тонких матрасах. Жареные цыплята просто объедение. С бутылок пепси-колы перед подачей на стол сдирают этикетки.

Наше положение несколько проясняется. Сейчас с нами обращаются хорошо. На похищение все это не похоже. Наоборот, все, кажется, заботятся о нас и постоянно нам что-нибудь предлагают. Одеяла, подушки.

– Не растопить ли нам печь, или, может быть, вы хотите еще поесть?

В соседней комнате молятся бойцы ИГ. По шестеро в ряд. Один стоит и молится перед ними. Все обращаются в сторону Мекки, как предписано в Коране. После молитвы заговариваем с тремя из них. Им за двадцать, и они из Франкфурта.

– Зачем вы здесь? – хотят знать они. Удивлены, но в любом случае не неприятно. Тем более что мы здесь в качестве не бойцов, а журналистов. Тот факт, что мы приехали с одобрения на самом верху, производит впечатление. Прежде из пропагандистских видео ИГ они узнавали совсем другое.

В комнату входит довольно тучный боевик ИГ. У него пистолет и автомат Калашникова. На животе пояс шахида. Молодой марокканец показывает нам, как обращаются с поясом шахида. Менее спортивные, они не могут вовремя убежать от вражеских солдат, вероятно, именно поэтому всегда надевают его в бою. Благодаря чему в последнюю минуту могут взорвать себя, унеся жизни множества врагов. По словам немцев, при взрыве пояса гибнут все, кто находится в радиусе 30 метров. Кроме того, пояс шахида получают «очень смелые бойцы спецподразделений». Если они попадают в окружение врагов, он становится их последним оружием.

Надеваю коричневый пояс. И удивляюсь, насколько он легок и незаметен. Весит всего несколько килограммов и прекрасно прилегает к телу. Под свитером его не видно. Мне он представлялся гораздо объемнее. Фредерик слегка нервничает, когда я аккуратно начинаю вертеть в руках короткий черный провод, желая узнать, где спуск. Немного беспокоиться начинают и бойцы ИГ. Когда я снимаю пояс, у всех на лицах читается явное облегчение.

Готовимся к отъезду. Полагаем, что поедем в Ракку на встречу с Абу Катада. За нами заезжают двое молодых людей. Но повезут они нас не в Ракку, а в дом примерно минутах в 40 езды. Там мы должны переночевать, чтобы ехать завтра. Эти люди воистину никуда не торопятся! Мы путешествуем уже неделю.

Берем чемоданы и идем за нашими новыми надзирателями к черному внедорожнику, в который и садимся. Безусловно, в салоне просторнее, чем во время последней поездки. Два бойца ИГ садятся вперед, мы – назад. Действительно удобно. Работает радио. Звучат так называемые нашиды. Это религиозные и подчас весьма воинственные песни «а капелла». Однако они не производят впечатления жестоких, но благодаря своим многочисленным гармониям поистине прекрасны, отчасти имеют почти гипнотическое действие.

Переходим с Фредди на немецкий. Но оба боевика ИГ, похожие на молодого бен Ладена, как и несколько полноватый, с полностью закрытым маской лицом шофер понимают не только по-английски и по-французски, но и немного по-немецки.

– «Исламское государство» – это просто многонациональные силы, – говорит Фредерик. Но, возможно, нам специально выбрали сопровождающих пообразованнее. Юноши не желают говорить нам ни откуда они, ни о том, где выучили язык.

Уже темно, и потому мы не знаем, куда едем. Время от времени мелькают смутные дорожные знаки или таблички с названиями городков. Однако прочесть их как следует мы не можем.

В конце концов мы где-то останавливаемся. Справа видим кирпичную стену почти двухметровой высоты. Открываются ворота. Появляется молодой человек и дает знак нашим сторожам. Выходим, берем багаж и ступаем во двор, размером не превышающий восемь на восемь метров. Внушительный дом, в который мы с любопытством входим, еще не достроен.

В наших комнатах нет ничего, кроме дизельной печи и нескольких тонких черных резиновых матрасов. Итак, именно здесь нам и предстоит провести сегодняшнюю ночь. Долговязый молодой «бен Ладен» показывает нам находящиеся по соседству туалет, ванную и подобие кухни. Напротив нашей комнаты – еще одна, куда нам вход запрещен. Там спят живущие здесь бойцы ИГ. Все очень по-спартански и довольно убого. О туалете говорить не буду. Однако нам это почти безразлично. Не та ситуация, где актуален комфорт.

Едва мы устроились в нашей комнате на полу, молодой командир говорит нам, что сейчас обыщут нас, а затем наш багаж. Обычная проверка безопасности. Вспоминаю о своей аптечке и задерживаю дыхание.

Заговариваю с молодым проверяющим о Боге и мире. Горячо спорим. Фредерик, немного нервничая, шепчет мне, что не стоит забывать о предупреждении Абу Катада о богохульстве. Никто не знает точно, где в ИГ начинается богохульство. Для боевика ИГ высшая сила не Америка, а Бог. За которого он и сражается. А потому умереть не боится. Время смерти определяет Бог.

В какой-то момент другой, более полный, боевик просить меня встать, и мы отходим на несколько шагов в другой угол комнаты. Высоко поднимаю руки, как при проверке в аэропорту, он ощупывает меня. Так тщательно меня никогда не обыскивали. Но я знаю, что он ничего не найдет.

Мне велено вывернуть карманы. Каждая упаковка развернута, каждая жевательная резинка осмотрена, каждый фломастер открыт. Каждый миллиметр чемодана и его содержимого ощупан и простукан. Аптечка подозрений не вызывает.

– Ищите что-то конкретное? – спрашиваю я.

– Шпионские устройства, GPS и тому подобное.

Отлично! К счастью, Фредерик накануне отъезда из Мюнхена не нашел GPS-устройств, достаточно миниатюрных, чтобы их спрятать. Мы хотели их захватить на случай нашего похищения. Тогда нас всегда можно было бы найти. Как хорошо, что подобных мини-устройств нам найти не удалось! Иначе теперь пришлось бы объясняться.

Пока обыскивают нас и наш багаж, разговоры продолжаются. Вот несколько заявлений боевиков.

О неверных

«Все неверные шагают по дороге в ад. Наш долг вас пробудить. Неверие – величайший из всех грехов. Таким образом, мы делаем доброе дело. Словно бы кто-то хочет прыгнуть с обрыва. Мы хотим его спасти».

О свободе

«Запад не знает, что значит истинная свобода. Поэтому между нами и вами и существует большое непонимание. На Западе свобода означает возможность делать то, что хочешь. Не слушая никого. Для нас свобода означает быть свободным от мирских желаний. Вот почему мы можем жить так просто. Потому что мы свободны от жажды материальных вещей».

О будущем Запада

«Крупнейшие цивилизации через некоторое время гибли. Так что теперь пришла очередь Запада».

О наказаниях в «Исламском государстве»

«Наказание в ИГ тоже благо, потому что предотвращает будущее наказание в аду».

О шиитах

«Шииты – не мусульмане. Они не монотеисты и поклоняются, молятся халифу Али и другим святым. Первая заповедь в Коране: «Не поклоняйся Богу иному, кроме Аллаха». Идолопоклонство – преступление, карающееся смертной казнью».

О сирийцах

«Изначально сирийский народ был против «Исламского государства». Но политика Запада и сирийские бомбы заставили его изменить отношение».

О ежедневном притоке новоприбывших

«Это люди, у которых на родине не осталось никакой надежды. У них больше нет иного решения».

О Турции

«Она развалится следующей».

Об измерении времени

«Мы просто придерживаемся летнего времени. Мы не ведомые, мы ведущие».

После более чем часового досконального обыска боевик ИГ вносит в комнату несколько пакетов. Конфеты, пепси-кола и свежевыжатый фруктовый сок киви, банана и апельсина. Юноша скорее всего американец. По крайней мере, говорит с американским акцентом. Он произносит всего несколько слов, но их достаточно, чтобы ощутить этот акцент. Примечательно, что и одет он в американские военные брюки и армейские ботинки. Кроме того, темно-синий капюшон, а на лице черная лыжная маска. Он оставляет пакеты и исчезает из комнаты. А добродушно настроенный франкоговорящий боевик ИГ приносит в комнату еще два пакета. Лепешки и кебаб из баранины. Хотя никто из нас не голоден – в конце концов, мы уже поели их жареной курицы – каждый берет по куску лепешки. Кладем на них один-два кебаба, немного петрушки и лука. Все это сворачиваем. Очень вкусно. Если так будет продолжаться, за время поездки мы сильно прибавим в весе.

Боевик ИГ, изъясняющийся с французским акцентом, говорит нам, что подобная еда, несмотря на то, что она действительно вкусна, подается очень редко. Иначе никто не сможет как следует сражаться. Хорошая еда лишает сил. У Малкольма вытягивается лицо. Путешествие только начинает ему нравится.

Заговариваю о жестокости и беспощадности ИГ, в том числе и под критическим взглядом Фредерика. Интересно, как все это согласуется с тем, что большинство сур Корана начинаются словами: «Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного». Где милосердие ИГ? Как ИГ со всей своей жестокостью смеет претендовать на исполнение воли Аллаха? Этот вопрос будет проходить красной нитью через всю нашу поездку. У молодого командира ответ простой:

– Добрым можно быть лишь тогда, когда ты силен. Слабый вынужден быть волком.

Тучный боевик ИГ говорит со мной о работе моих фондов для Афганистана, Сирии, Ирака и Конго. Заявляет, что печалится из-за того, что, хотя мы и совершаем добрые дела, но не будем за них вознаграждены в загробной жизни. Если мы не умрем, как мусульмане, для нас нет никакого спасения. Не помогут даже хорошие поступки, совершенные в этой жизни. И за добрые дела Бог вознаградит нас лишь в этом мире. Здоровьем, счастьем, так и далее. Но невозможно остановить большее. Я объясняю ему, что мы не хотели бы никакого вознаграждения и что жертвовать деньги, если они у вас есть, это естественно. Куда важнее то, как следует обращаться с людьми. Ни к какому согласию мы не приходим.

Затем он говорит нам, что теперь в «Исламское государство» приезжают уже не только отдельные бойцы, но целые семьи. Каждый боец, у которого есть семья, может привезти ее и получить дом. А также фиксированную зарплату. За визит в больницу бойцы и правительственные чиновники ничего не платят. Многое гораздо лучше, чем это изображают в западных СМИ. Многое нормально, почти идеально. Некоторые семьи приезжают сюда только на праздники, чтобы навестить родственников. А затем возвращаются на родину.

По словам молодого командира, когда-нибудь ИГ присоединит Андалусию и построит оплот науки и религии. Хотя это не его решение. Но он верит, что это произойдет. В определенном смысле этот командир один из самых нетипичных бойцов ИГ, которых только можно себе представить. Раньше он часто катался на горных лыжах в Австрии, он отличный футбольный болельщик и знаток спорта. Фактически у него много общего с нами. Огромная разница лишь в том, что он работает на беспощадную террористическую организацию.

Около полуночи наши хозяева прощаются. Перед нами встает выбор: либо сдать свои ноутбуки и мобильные телефоны, либо из соображений безопасности позволить бойцам спать с нами в одной комнате. ИГ хочет быть уверен, что мы ни с кем не свяжемся. Мы сдаем свои электронные устройства. Мы еще не знаем, что отныне спать всем в одном помещении будет вполне нормально. И что мы очень быстро к этому привыкнем.

ДЕНЬ ВТОРОЙ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 7 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

4.00. Боевики готовятся к утренней молитве. Слышу шаги и голоса. Потом готовят на кухне завтрак. Для меня слишком рано. Остаюсь в постели и сплю дальше. Мы встаем пять часов спустя. Боевик ИГ с американским акцентом так громко колотит в дверь, что Малкольм решает, что это GSG 9. Он в ужасе вскакивает и садится на постели. Дверь открывается, и американский боевик ИГ спрашивает по-английски:

– Ребята, вам что-нибудь нужно? Яйца? Чай?

Обслуживание номеров от ИГ. Разумеется, а почему бы и нет?

Когда через десять минут он, наконец, действительно возвращается с яичницей, консервированным тунцом, джемом, лепешками и чаем, мы несколько удивлены.

– Ну вот! Типичный завтрак ИГ, – произносит он и хочет уйти.

Фредерик спрашивает его:

– Вы из Нью-Джерси? – своим акцентом игиловец напомнил Фредди его друзей из Франклин Лейкс, Нью-Джерси. Он почти наверняка оттуда.

– Почему вы так думаете?

– Выговор как в Патерсоне, Нью-Джерси.

– Почти, – и, ничего больше не сказав, смеется и возвращается к другим боевикам.

По пути в ванную вижу сидящих на солнце и беседующих между собой пятерых боевиков ИГ. Троим на вид лет двадцать – двадцать пять, двум другим – около сорока. Все это просто удивительно. Мы находимся в ИГ, и с нами очень хорошо обращаются. И все это посреди зоны боевых действий. Всего несколько дней назад никто из нас и представить себе не мог ничего подобного. Или нас еще ждет расплата?

Пока мы проводим утро во дворе в ожидании и наслаждаемся солнцем, издалека доносится грохот разрывов авиабомб. Но, кажется, здесь это никого не заботит. Бойцы сидят с нами и хотят узнать нас поближе. А мы, в свою очередь, их. Но ребята из ИГ скрытны и ни за что не желают выдавать себя. О своей прежней жизни рассказывают очень скупо. Им больше по душе рассуждать о будущем, чем о прошлом. Тем не менее подававший нам завтрак американец признается, что он из Нью-Джерси. Он работал в городе Хоторн, в 20 минутах езды от Патерсона. Фредерик знает тот район как свои пять пальцев.

От молодого человека из Нью-Джерси мы слышим такие фразы, как:

– Если американцы сунутся в «Дауля Исламийя», они получат вторую Фаллуджу.

Или:

– Мусульман угнетали более века. Поэтому теперь мы будем бороться до конца, чтобы защитить слабых. Мы защитим и христиан, если они захотят жить с нами.

Он снова и снова пытается объяснить нам, что у христиан с ними никаких проблем не будет. Придется лишь уплатить небольшой налог за защиту. И это единственный в «Исламском государстве» налог. О евреях он невысокого мнения. Но оправданием ему служит то, что это личное. Чувство враждебности, возникшее еще в США. Он говорит:

– От него так же трудно избавиться, как от акцента.

Фредерик рассказывает о своих друзьях-евреях в Нью-Йорке. Но тот не может изменить его отношение.

Американского игиловца будоражит перспектива снова вступить в прямое соприкосновение с Америкой. Он хочет, чтобы США, наконец, прислали сухопутные войска. Сражение против них явилось бы апогеем.

– Они наделают в штаны, даже не успев спуститься по тросам со своих вертолетов, – смеется он. Его друг, про которого мы узнали, что он из Ливана, смеясь, соглашается.

– Часть их оружия уже у нас. Остальное мы тоже с радостью ждем.

Малкольм остается с молодыми парнями в саду. Я с Фредериком забираюсь на крышу. И там беседую с двумя бойцами об Ираке времен Саддама Хусейна. Я рассказываю о «Национальном сопротивлении», которое посетил в Рамади в 2007 году. Один из двух боевиков, по-видимому, давно сражающийся за ИГ в Ираке, утверждает, что был тогда в «Национальном сопротивлении». Однако сегодня единственно верное решение – это ИГ.

Мы хотели съездить в деревню, она примерно в 500 метрах. Но наши сопровождающие из ИГ говорят, что у них приказ пока нас отсюда не выпускать. Кроме того, нам не следует находиться на крыше всем сразу. Чтобы не привлекать лишнего внимания. Издали доносится грохот канонады и разрывов бомб.

В 15.00 ворота открываются. Молодой офицер наконец-то приносит давно ожидаемую нами новость. Едем. Мы должны принести свои чемоданы. Пять минут спустя мы выходим с чемоданами на улицу.

А вот и он! Абу Катада! Весом не меньше 150 кг, в ширину почти как в высоту. С густой рыжеватой бородой. Он в синем арабском одеянии, на голове красный платок.

Он разводит руки и, как принято в арабском мире, приветствует нас объятием.

– Ну, наконец-то, ты! – с ироничной торжественностью произносит Фредерик. Абу Катада подхватывает игру и смеется:

– Да, это я.

Мы укладываем свои чемоданы в кузов белого пикапа, на котором приехали Абу Катада и шофер. Наконец, мы едем в Ракку. Большой черно-серый шарф настолько закрывает голову и лицо шофера, что видны лишь глаза и контуры носа. Он ритмически бормочет приветствие по-английски.

Из соображений безопасности мы не можем ехать по магистрали, а вынуждены совершать длинные объезды. Поездка занимает около трех часов. Абу Катада утверждает, что экономика в ИГ процветает. Почти все магазины открыты, и в них, и особенно на рынках, можно многое купить. Сегодня жизнь уже практически нормализовалась. Бросается в глаза множество новостроек.

– Там, где не падают бомбы, жизнь идет как обычно. В том числе и в Ракке, – говорит Абу Катада.

Он объясняет нам, что мы разместились «у черта на куличках» в Аль-Рае. В самой западной точке «Исламского государства». В провинции Алеппо, примерно в 200 километрах от города Ракка. Этот район находится под их властью только с мая прошлого года. Затем он произносит краткую и довольно циничную лекцию о шариате «Исламского государства».

В случае кражи, если стоимость похищенного около 40 долларов США, отрубается рука. 40 долларов – цена одного грамма золота.

Христиане должны платить джизью, или налог за защиту. Он составляет около 300 долларов в год с бедных и 600 долларов с богатых. Но это и единственный налог. Среди христиан были самые богатые в стране люди. Для уплаты джизьи достаточно продать всего несколько овец.

Мусульмане платят налог закят, величина которого зависит от имущества. Поэтому богатые мусульмане платят больший налог, чем христиане. Бедные меньше. Деньги идут на социальные цели. В Ракке ИГ содержит три больницы.

Сегодня основные источники дохода ИГ – это военные трофеи, продажи нефти и закят.

Бойцы ИГ получают четыре пятых от своих военных трофеев, одна пятая идет государству. Таким образом, у бойцов лишь небольшая фиксированная зарплата. Абу Катада за его работу в информационном отделе ИГ получает 50 долларов США в месяц. Плюс квартира. Ему хватает.

В действительности, невольничьего рынка, как мы себе его представляем, нет. Рабы – это трофеи, и поэтому или остаются у боевика, или продаются. Сегодня езидка стоит 1500 долларов. Столько же, сколько автомат Калашникова.

Окружающий пейзаж напоминает Тоскану. Только гораздо беднее. На некоторых зданиях висят огромные флаги ИГ. И продолжают появляться снова и снова. Флаг ИГ поднят даже на обломках разбившегося и наискось торчащего из земли сирийского истребителя.

В 50 км от Ракки нас останавливают на КПП. Мальчишка лет пятнадцати размахивает перед нами своим «калашниковым».

Наш шофер в маске не произносит ни слова. Лишь раз он выражает недовольство, когда Фредерик фотографирует фруктовую палатку. Мы остановились, чтобы купить попить и перекусить. Спрайт, Миринда, Пепси и Сникерс – таков дорожный провиант, который Абу Катада берет для себя и для нас.

Когда мы приезжаем в Ракку, уже темно. Но на улице еще оживленно. Мы проезжаем по круглой площади, которую много раз видели в СМИ. Она окружена железным забором. На него насаживали отрубленные головы врагов. Мне эта жуткая площадь казалась гораздо больше. Фредерику запрещают фотографировать. Запрет исходит от шофера в маске, очевидно, влиятельной фигуры. Абу Катада смущенно бормочет, что мы сможем обсудить это позже вместе с другими деталями поездки.

По словам Абу Катада, Ракка – никакая не столица ИГ. Все это раздуто исключительно средствами массовой информации. Этот город не имеет для ИГ какого-то особого, выдающегося значения. Для ИГ куда важнее мегаполис Мосул.

Чтобы поесть, останавливаемся перед палаткой с кебабами. Осматриваемся. Кажется, будто в Ракке идет нормальная жизнь. Не могу себе представить, что здесь правит террористическая организация. Что мы находимся в логове террора. Когда на забор нанизывали отрубленные головы и людей распинали, нас здесь не было.

Фредерик спрашивает, как поступали с телами убитых заложников. С Джеймсом Фоули и всеми остальными.

– Похоронили по отдельности или просто кое-как закидали землей, – невозмутимо отвечает Абу Катада. – Кстати, введение обезглавливания как способа казни было политическим решением ИГ, принятым на самом верху.

Я снова говорю Абу Катада об идее милосердия в Коране. И даже о его любимом Салах-ад-Дине. Но Абу Катада сомневался в истинности истории. Возможно, это была ошибка или фальсификация в переводе. В историографии часто опускались или подвергались цензуре источники о джихаде и шариате. По политическим причинам. Со времен Пророка и до сегодняшнего дня.

Я хочу выразить сомнение, но тут, сигналя, мимо нас проезжает кортеж. Высунувшись из окна первого автомобиля, машет юноша. За ним в машине мы видим оператора, снимающего следующую машину, в которой сидят молодожены. Свадьба! В Германии мне скорее всего никто не поверит. Но при населении 200 тысяч жителей время от времени неизбежно должны иметь место и свадьбы.

Едем дальше. Останавливаемся перед унылой многоэтажкой. Здесь почти все дома такие. Наша квартира на втором этаже. Электричества нет. Поэтому наш водитель снова отправляется в путь, чтобы раздобыть фонарики или свечи. Нам также необходимы и одеяла. Похоже, спать нам придется на полу. В холодных маленьких спальнях. В квартире есть даже «гостиная», куда попадаешь прямо из прихожей, небольшая кухня, ванная комната, в которой нет проточной воды и грязноватый туалет. Все очень просто. Но с хорошим спальным мешком всякая ночь – добрая ночь. А хорошие спальные мешки у нас есть.

Мы усаживаемся в гостиной, чтобы кое-что обсудить и перекусить бутербродами. В квартире темно. Холодает. Окна плотно не закрываются. Кресло для Абу Катада слишком узкое, как и в его рабочем кабинете. Впрочем, скоро ему выдадут новое. Раздобыто в американском консульстве в Мосуле. Военный трофей. Затем, оглядев себя, весело рассмеялся над своей впечатляющей полнотой.

Абу Катада говорит, что меня пригласили, потому что некоторые из моих книг были опубликованы на арабском. Это дало мне определенный кредит доверия. Кроме того, я установил контакт с ИГ очень давно.

Затем мы просматриваем мой «список пожеланий». С известными джихадистами наподобие Десо Догга и подобными «звездами терроризма» нам встретиться не удастся. В ИГ считают неверным создание культа личности, и в будущем будут стараться следить, чтобы бойцы не мелькали в СМИ. Для того чтобы их личная история и судьба не отождествлялись с ИГ. ИГ не одобряет, когда его бойцы по собственной инициативе выкладывают свои фотографии и видео. Затем начинает говорить Абу Катада. Малкольм, держась в тени, записывает настолько быстро, насколько может:

Халиф Абу Бакр аль-Багдади, возможно, никогда больше не появится на публике. На то немало причин. Одна из них – угроза его безопасности. Если бы я взял у него интервью, в ЦРУ узнали бы, где, по крайней мере, иногда бывает Абу Бакр аль-Багдади. Кроме того, в ИГ также не хотят создания культа личности Абу Бакра аль-Багдади.

Появления халифа на публике в мечети планировались и готовились в течение трех месяцев. Это попросту слишком дорого. В конце концов, идет война против 60 стран.

«Кампания лжи» на Западе не устает поражать. Так, бывшую жену Абу Бакра аль-Багдади и их сына никогда не арестовывали в Ливане, как сообщали западные СМИ. Даже новость о якобы имевшем место нападении на кортеж Абу Бакра аль-Багдади была чистой воды пропагандой, в третий раз заявил он мне.

– Вы действительно думаете, что Абу Бакр аль-Багдади настолько глуп, чтобы разъезжать с кортежем, привлекая к себе как можно больше внимания?

Именно Канцелярия халифа все организовала. Но все основные решения принимал лично халиф. Решение принять нас в «Исламском государстве» и гарантировать нашу безопасность принял он.

В Ракке осталось совсем мало христиан. Их церкви приспособили для других целей. Но не ИГ, а другая повстанческая группа, доминировавшая в Ракке до ИГ.

ВВС Асада бомбят только днем и никогда – ночью. Его самолеты – устаревшие. В плохую погоду Асад не может бомбить. Американцы бомбят и по ночам.

«Джебхат ан-Нусра» и «Свободная сирийская армия» – отступники. Тем не менее если они публично извинятся за свои действия, то смогут войти в ИГ.

Теперь возможны теракты и в Германии. Об этом, как известно, заявил пресс-секретарь ИГ Абу Мухаммад аль-Аднани. Политика Германии коварна. Вы часто действуете по каналам разведслужб, чтобы немецкий народ ничего не знал. Например, говорят, что германская разведка помогала в Саудовской Аравии при строительстве пограничной стены. Не упоминалось ни о подготовке разведки и полиции Саудовской Аравии, ни о крупных поставках оружия. Однако сегодняшняя поддержка курдов и американской войны против ИГ вынуждают ИГ рассматривать Германию в качестве бесспорного врага ислама. Об этом же свидетельствует вручение Меркель премии карикатуристу Вестергаарду, продажа оружия Израилю и так далее.

– Есть страны, которые не ввязываются во все эти войны, которые не участвуют в этих убийствах. В них никогда не будет нападений.

Переходим к обсуждению запланированного развернутого интервью с бойцом ИГ. Мы думали об этом и говорим Абу Катада, что не хотели проводить интервью с ним из-за его семьи. Для его матери это будет тяжелым ударом. В интервью с Абу Катада будут вопросы не только о Коране, но и об убийствах. Но, похоже, все это его не волнует.

– Она переживет. Так же, как до сих пор.

Мы молча смотрим на него.

– Что я могу сказать? – раздраженно говорит Абу Катада. – Повторяю, не беспокойтесь о моей матери. Здесь далеко не каждый может дать толковое интервью. Это решено. Человек, дающий интервью, обязательно должен быть осведомленным и точно знать, что верно, а что нет.

Завтра – по моей настоятельной просьбе – мы планируем ехать в Мосул. Потому что я помню Мосул со времен Саддама Хусейна. И хочу сравнить. Свои мобильные телефоны, взятые Абу Катада на хранение, мы получим только перед возвращением. В любом случае в Ракке Интернета нет, потому что его отрезал Асад. В Мосуле Интернет отключило ИГ. А поскольку в наши «айфоны» встроена GPS, которую невозможно удалить, то в Мосуле «айфон» – фактор риска. Наше местонахождение определяется без труда в любой момент. Поэтому устройства на некоторое время останутся здесь. Перед отъездом нам их вернут.

Абу Катада объяснил нам, что в конце поездки все наши видео и фотоматериалы пройдут цензуру. Это, дескать, нормально в военное время. Мы возмущаемся. Так не договаривались. Стараемся отыскать компромиссное решение. Но тут наш по-прежнему сидящий в маске шофер, который, видимо, куда влиятельнее, чем мы полагали, еще раз грубо, громко и ясно повторяет данное условие. С ледяной холодностью. И с заметным британским акцентом, который я никогда не забуду. Наклонив голову вперед и глядя нам прямо в глаза, спрашивает, поняли мы его, наконец, или нет. Его правое веко кажется полузакрытым. Впрочем, вполне возможно, он просто хочет произвести впечатление человека решительного и непреклонного.

Воцаряется ледяное молчание. Тональность и настроение бесповоротно меняются. От теплого приема в вербовочном лагере ИГ не остается и следа. Мне ясно, что с этого момента все очень серьезно. Для шофера мы – враги. Враги смертельные. Поездка под угрозой срыва. Тем не менее на данный момент выбор у нас небогат. А я так и не ответил на лобовой вопрос шофера в маске. Похоже, Абу Катада все это не особо по душе.

После настойчивых требований Фредерик получает разрешение последний раз отправить электронное письмо из Ракки. Из интернет-кафе. В сопровождении Абу Катада. Интернет-кафе за углом. Абу Катада ненадолго входит внутрь, сообщает Фредерику код, который тот набирает в сотовом, и вот он уже онлайн.

– У вас две минуты, – предупреждает Абу Катада. Фредди отправляет матери, сестрам, семье Малкольма и нескольким посвященным короткое сообщение. И обещает регулярно писать в будущем.

На обратном пути Абу Катада говорит, что арабы очень ленивы и что с ними много проблем. Он невысокого мнения об арабах.

– Вас тут не слишком жалуют? – спрашивает его Фредерик.

– Не особо, – смеясь, отвечает Абу Катада. – Считают иностранцами. Многие нас не любят. Впрочем, к нам уже привыкли.

Вскоре в нашу продуваемую сквозняками квартиру врывается жилистый боевик лет двадцати пяти. У него короткая борода, длинные темные волосы и он ходит в очках. В черных шароварах, синем пуловере с капюшоном и черной шапочке с кисточкой он напоминает мне средневекового менестреля или уличного певца. Его псевдоним Абу Лот.

– Почему вы выбрали это имя? – спрашиваю я.

– Лот боролся против гомосексуалистов. Не знаю, знаете ли вы о нем. Мне нравится то, что он делал, то, за что выступал. Он был против распутства, против гомосексуализма, потому я и выбрал это имя.

Малкольм и Фредди едва сдерживают смех. Он что, всегда так представляется? Я говорю, что Лот – известный персонаж Ветхого Завета и Корана. Он бежал из Содома и Гоморры, прежде чем эти два города покарал Господь. Не спаслась лишь его жена, потому что, уходя, обернулась, несмотря на запрет Бога.

Абу Лот – немец с марокканскими корнями. А сейчас живет в Ракке. До этого долгое время прожил в Алеппо. Там было очень беспокойно и опасно. Он говорит нам, что здесь порой играет в PlayStation и на бильярде. Джихадисты из Магриба предпочитают футбол. Особенно летом часто играют в определенных местах. Шутит, что они, возможно, в скором времени возьмут Катар, чтобы принять участие в чемпионате мира по футболу. Тем не менее в ИГ до сих пор нет собственной футбольной команды.

– Но она, несомненно, будет.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ, ПОНЕДЕЛЬНИК, 8 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 8.00 подъем. Абу Лот и Абу Катада спали в гостиной, мы – в соседних комнатах. Ночью иногда сталкивались по пути в туалет. Очевидно, кое-кто выпил слишком много свежевыжатого фруктового сока. На завтрак Абу Катада принес пиццу и лепешек.

– Сейчас нам нужно уточнить планы на ближайшие несколько дней, – говорит он. Он кажется напряженным. Его начальство категорически отклонило нашу просьбу об освобождении от какой-либо цензуры. По всей вероятности, с их точки зрения, слишком велика угроза безопасности. Чтобы убить человека, беспилотнику достаточно одной его фотографии.

Я говорю, что не принимаю цензуру. Западные средства массовой информации сотрут меня в порошок. Конечно, я знаю, что ИГ отнюдь не уникально в своих требованиях в районах ведения боевых действий. Но я думаю: «Сопротивляться надо с самого начала». Если я не выражу протест сразу, ИГ выдвинет новые ограничения. Поэтому я говорю, что, если цензура не ограничится несколькими исключительными случаями, нам лучше сразу уехать.

Спор разгорается. Абу Катада сообщает, что сегодня нам нельзя будет даже пройтись по Ракке. До отъезда в Мосул нам придется сидеть в квартире. Теперь уже стало точно известно, что ничего, кроме Мосула, мы не увидим. Он говорит, что ведь именно туда мне и хотелось попасть. Я спрашиваю, позволят ли нам хотя бы перед отъездом встретиться с британским заложником, журналистом Джоном Кэнтли, или печально известным палачом «Джихадистом Джоном». Ответ Абу Катада:

– Нет.

Что же все-таки происходит?

Открывается дверь. Появляются Абу Лот и наш «шофер», лицо которого скрывает еще и большой шарф. Человек в маске с английским акцентом тут же вступает в разговор.

– Можете уезжать! – заявляет он нам.

Он вообще не доверяет журналистам, и если мы не желаем с этим смириться, то можем уезжать.

– Разве не глупо пригласить кого-то, кого вы толком не знаете, пригласить в свое государство, государство, против которого воюют все? И позволить ему действовать бесконтрольно?

Он предлагает нам компромисс. Во время нашего путешествия он покажет нам кое-что интересное для нас. Если заслужим доверие, то сможем приехать еще раз. Тогда все ограничения будут сняты. В любом случае мы многого добились и можем считать себя счастливчиками. Мы первые журналисты немусульмане, которые сюда приехали и не были обезглавлены.

– Мы даже приглашаем вас приехать еще раз.

Я отвечаю с нарастающим раздражением:

– Мы так не договаривались. Я никогда не допускал над собой цензуру, не допущу и теперь. Я всегда говорю, что думаю, и свободный репортаж – есть свободный репортаж.

– Почему вас так заинтересовал этот, как вы его называете, «Джихадист Джон» и Джон Кэнтли, – спрашивает закутанный в шарф шофер. – Почему вас не интересуют страдания мусульман в стране? Почему вы сосредоточились на этих двух персонах, хотя есть много куда более важных вещей?

И все-таки тема Джона Кэнтли представляется ему любопытной. Он слегка огорошивает нас предложением. Да, он может организовать для нас свидание с Джоном Кэнтли при следующих условиях: Джон Кэнтли написал одно письмо матери, а второе Дэвиду Кэмерону. Эти письма Джон Кэнтли мог бы передать через меня. В связи с этим мы могли бы встретиться и поговорить с ним. Но – никаких фотографий, никаких видеосъемок. Наша встреча и передача писем будут засняты и обнародованы ИГ.

Со всей ясностью понимаю, что это предложение для меня неприемлемо. Я никогда не выступлю ни в одном пропагандистском шоу ИГ. Доверие ко мне рухнет окончательно. Но я охотно встретился бы с Джоном Кэнтли и помог бы ему. Поэтому предлагаю, чтобы обе стороны от съемок отказались.

По непонятной причине в деле Кэнтли наш шофер в маске проявляет удивительную гибкость. Хорошо, он еще раз поговорит со своим начальством, чтобы выяснить, можно ли нам будет все-таки осмотреть Ракку, а также встретиться с Джоном Кэнтли без камер. Абу Катада следует за ним. Кажется, он настроен оптимистически. Он шепчет мне, что надеется на то, что разумное решение найти все же удастся.

Абу Лот считает, что поведение обеих сторон в целом нормальное. Для ИГ наш визит – эксперимент, в ходе которого многое может пойти не так. Интернет-репортаж с мусульманским корреспондентом Vice News был организован местным отделением ИГ по связям со СМИ в Эр-Ракка, а наш визит – с центральным отделом по связям с медиа при Канцелярии халифа. Поскольку никто не хотел брать на себя лишний риск.

Затем Абу Лот излагает, почему он втянулся в джихад, а теперь живет и работает в ИГ. Вот несколько его основных аргументов:

– Мусульманину шариат нужен как воздух.

– Образ жизни Пророка и первых четырех халифов служит нам образцом для подражания.

– У вас на Западе неверное представление о свободе. Для вас это – свобода без границ, без принципов. Это нехорошо. Мусульманин так жить не может.

– На Западе система ценностей рухнула… недооценка гомосексуализма… жизнь в погоне за излишествами… мусульманин постоянно сталкивается из-за этого с трудностями.

– Даже демократия находится в конфликте с исламом. Нельзя ставить человеческие законы выше законов Бога.

– Теоретически праведную жизнь по законам Бога можно вести где угодно. Но каждому необходимо сообщество единомышленников. Поэтому для меня на всю жизнь было мечтой жить в этом халифате.

– Основная агрессия в нашем мире направлена на мусульман и мусульманские страны. Каждая мусульманка – моя сестра. Я должен защищать ее. Каждый мусульманин обязан прийти на помощь, когда льется кровь единоверцев.

– Мы живем в эпоху исламского пробуждения… отхода от демократии… возврата к истокам.

– Неважно, насколько мало у нас бойцов, мы знаем, что в конце концов победим.

– Через год-два мы подпишем с Западом мирный договор. Затем сокрушим Запад. Это предсказал пророк Мухаммед.

На ключевых словах «пророк Мухаммед» я говорю, что великий реформатор Мухаммед сегодня проповедовал бы прогресс. Так же, как в те времена. Абу Лот пытался объяснить, что законы Аллаха столь же актуальны, как и 1400 лет назад. Поэтому в реформе никакой необходимости нет. Надо просто придерживаться законов Божьих.

Абу Катада и «шофер» возвращаются. Оба мрачны. Получили отказ? «Шофер» снова садится в кресло напротив меня.

– Мосул или Турция. Никак иначе! – выпаливает он. Как и в вопросе с Джоном Кэнтли все должно оставаться так, как он мне уже говорил. Его заявление и тон меня крайне изумляют. Он это серьезно? Не следовало бы говорить со мной в таком тоне. Встаю и все ему предельно ясно излагаю. В конце концов, мы вместе свиней не пасли. Что этот тип себе вообразил?

Но шофер в маске снова не терпящим возражений тоном ответил, что больше не будет со мной разговаривать. Либо мы завтра едем в Мосул, либо сейчас же возвращаемся в Турцию. Видно, что он взвинчен не на шутку. Абу Катада тоже. Скорее всего, оба получили сверху страшный нагоняй. Раньше в «Исламском государстве» журналистам головы рубили. А тут – на тебе! Впустили, а они тут еще условия ставят. Шофер в маске предупреждает, что и в Мосуле тоже будут ограничения. Тон по-прежнему весьма агрессивный.

С меня довольно. Я спокойно, но очень внятно заявляю, запрет покидать квартиру – бесстыдство. Ничего подобного не было даже у талибов.

– Мы – не талибы, – фыркает в ответ шофер в маске, из-под которой теперь видны лишь закрытые веки. Фредерик же смотрит на англичанина в полной растерянности.

Я достаю из кармана приглашение халифа и говорю:

– Нас торжественно и любезно пригласили. А вы тут устраиваете нам тюрьму. Если мы не вправе покидать это помещение, значит, мы ваши пленники.

– Вы не пленники, – заверяет меня на своем ритмичном наречии шофер в маске. – Пленники не выбирают себе меню на завтрак.

Моему терпению приходит конец. Я не все готов сносить.

– Вы немедленно смените тон, – восклицаю я, причем так громко, что он вздрагивает.

Но дальше спорить с этим человеком, который так легко выходит из себя, смысла нет. Он смотрит на нас так, словно готов тотчас отрезать нам головы. К чему приведет эта внезапная агрессия? Гарантия халифа хоть чего-нибудь еще стоит?

Нам нужно постараться выйти из этого спора с наименьшими для себя потерями и в первую очередь снова вернуться к переговорам. Поэтому я говорю англичанину со спокойствием, на которое только способен, что мы сейчас удалимся к себе в комнату, чтобы решить, поедем мы в Мосул или вернемся в Турцию. А потом сообщим о своем решении. Фредерик снова в полном недоумении смотрит на шофера в маске. Что-то явно его смущает. После этого мы выходим.

Малкольм считает, что если сейчас мы откажемся от продолжения поездки, ИГ вполне может изменить свое отношение и посчитать, что нас лучше похитить и обезглавить. Для них это будет меньшей потерей лица, чем если по возвращении мы станем рассказывать, что обещания ИГ ничего не стоят. Мне тоже все это представляется очень непростым. Не хотелось бы прерывать поездку из-за разногласий по вопросам учтивости. Кроме того, в районах боевых действий стран Запада все фото- и видеоматериалы из соображений безопасности точно так же повергаются цензуре. Поэтому решаем ехать дальше, но будем добиваться, чтобы в подобном тоне с нами не разговаривали.

К нам в комнату заходит Абу Катада и спрашивает, не принести ли нам что-нибудь. Ему хочется поднять нам настроение. Я считаю, что это нормально. Он идет за покупками, мог бы и нам что-нибудь принести поесть. Вместе мы пойти, к сожалению, не можем. Он говорит, что не всегда понимает некоторые решения начальства.

– Но как есть, так есть.

Когда он вместе с Малкольмом выходит из комнаты, бледный Фредерик садится рядом со мной и почти бесшумно шепчет:

– Абсолютно не уверен, поскольку без компьютера проверить не могу. Но думаю, что англичанин в маске – «Джихадист Джон». Полузакрытые глаза, орлиный нос с горбинкой, ритмичный отрывистый британской акцент. В Мюнхене мне не раз приходилось его слышать. Никогда не забыть. Что делать?

У меня перехватывает дыхание:

– Палач Джеймса Фоули и наверняка других в роли нашего цербера? Ни слова Малкольму. Верна ли твоя догадка, или же нет, мы сможем проверить только дома. А пока мы должны через все это пройти.

Я стараюсь не выдать страха. Но у меня ощущение, будто меня вталкивают в разящую дезинфекцией операционную. Я ни за что не хочу туда входить, напротив, хочу выбраться. До этого все шло так гладко. Мы долго молчим, глядя друг на друга.

Вернувшись в гостиную, сообщаем игиловцам, что едем дальше. Тем не менее мы ожидаем иного стиля общения. Троица молча принимает решение к сведению. Абу Катада и Абу Лот пытаются снять напряжение байками об «Исламском государстве». Достойны внимания следующие пункты:

Курение в «Исламском государстве» запрещено. Утверждают, что запрет ввели не сразу, а постепенно. Сначала была запрещена продажа сигарет, затем, спустя несколько недель, запретили курить в общественных местах. В конце концов курение запретили полностью. По словам Абу Катада, ИГ не может проконтролировать, что делает человек в своих четырех стенах.

– Так что, если хотите, курите дома, дело ваше. Этого ИГ не контролирует. Курящий сигареты в общественных местах наказывается 30 ударами плетью.

Музыка также запрещена. Абу Катада пытался нам внушить, что есть исследования, доказывающие, что определенная музыка влияет на ум, может вызвать депрессию и подавленность. Сам он принимает закон, хотя ранее тоже слушал музыку. Больше всего хип-хоп и немецкие рэп-группы, такие как «Deichkind» или «Fettes Brot».

Сирийский народ настроен националистически. ИГ в Ракке уже целый год. Тем не менее воспринимают их по-прежнему как чужаков, критически. Некоторые даже видят в ИГ оккупантов.

За выезд в Европу контрабандисты требуют с сирийцев минимум 600 долларов США.

Вообще важно, чтобы ИГ хорошо заботилось о населении. Студентам университетов Ракки разрешено посещать даже районы, подконтрольные Асаду. Чем активно пользуются многие девушки. ИГ должны давать людям возможность вести нормальную жизнь. Чрезвычайно важен финансовый аспект. Деньги открывают все двери.

В настоящее время крупнейшим источником дохода ИГ служит торговля нефтью. ИГ продает баррель примерно за двенадцать долларов. Есть и газовые месторождения. Но большая часть газа пойдет на нужды собственного населения.

Будущая валюта ИГ будет привязана не к доллару США, а к золоту. Собственная валюта уже готовится, поговаривают о том, что уже выпущены первые золотые монеты.

В Ираке ИГ уже с 2006 года. Сегодня оно нашло поддержку среди населения занятых территорий Ирака.

– Люди знают, что могут жить спокойно, пока не нарушают законы Аллаха.

– В Сирии ИГ на 70 % состоит из иностранцев, и на 30 % из сирийцев. В Ираке – на 30 % из иностранцев и на 70 % из иракцев.

Каждый новобранец ИГ сначала должен пройти подготовку в тренировочном лагере. Обучение состоит из двух этапов. На первом рассказывают о шариате, основных принципах ислама. Курс продолжается от двух до четырех недель. Там рекрутов учат тому, что есть добро, а что зло, и как они должны будут соблюдать законы Аллаха. Второй этап охватывает военную подготовку. Здесь они учатся быть бойцами. Новички быстро обучаются сражаться и обращаться с оружием. Это тоже на самом деле не так трудно. Большое преимущество – решимость новых бойцов ИГ. Все хотят учиться, и все хотят максимально помочь ИГ. Все рвутся в бой.

– Один час сражения на переднем крае – как 60 лет службы Аллаху.

Тем не менее не всем позволяют погибнуть. Например, если хорошо подготовленный специалист в ходе сражения намерен взорвать себя, халиф это воспрещает. Человек обязан продолжать выполнять свою важную работу.

В «Исламском государстве» на государственной службе работают женщины, и немало. Но они – не бойцы, как у курдов. «Пешмерга» – в отличие от Курдской рабочей партии – такие «отморозки», что призывают на фронт даже женщин.

Детям в школе ИГ в основном преподают три предмета: Коран, право и военную подготовку. Это три основные части системы образования.

В настоящее время сильнейшим врагом с лучшими сухопутными войсками является Курдская рабочая партия. Но не будь авиаударов американцев, ИГ заняло бы и город Айн-эль-Араб. Соединенные Штаты настолько его разрушили, что игиловцам там уже больше негде было укрыться. Город напоминает Нагасаки после атомной бомбардировки. Если такова стратегия борьбы американцев с ИГ, то арабский мир ожидают нелегкие времена. По оценкам Абу Катада, в Айн-эль-Арабе погибло около 500 бойцов ИГ. И огромное количество мирных жителей. Большинство – от авиаударов.

Езиды должны принять ислам, или же будут казнены, поскольку они, по словам Абу Катада, верят в дьявола и даже молятся ему. В Синджаре многие езиды приняли ислам. Множество их женщин обращено в рабство.

До конца 2001 года Абу Катада был, как все, «абсолютным сторонником США». После терактов 11 сентября он даже оставил запись в книге соболезнований. Но спустя недолгое время он начал все подвергать сомнению. Почему на Америку напали? Малкольм хочет знать, как он относится к конспирологическим теориям относительно событий 11 сентября. Абу Катада усмехается и говорит:

– Да, мы тоже сомневаемся [в официальной версии. – Прим. ред.]. Но на сто процентов.

Я качаю головой. В мире любят теории заговора. Есть даже люди, говорю я Абу Катаде, которые полагают, что видеосъемки обезглавливаний ИГ сфальсифицированы. Он подтверждает, что видео специально сделаны так, что оставляют место для спекуляций. Настоящие обезглавливания ИГ хочет сохранить от Запада в тайне. Кстати, Абу Катада говорит, что Джеймс Фоули обезглавлен в соответствии с заветами Мухаммеда. А до Мухаммеда не было принято рубить головы. Лишь Мухаммед решил, что голова должна быть полностью отделена от тела.

Пророк, который вот уже почти 1400 лет не имел возможности защитить себя, в ИГ служит оправданием всему. Если однажды ИГ завоюет Францию, бесспорно, выяснится, что и гильотина тоже изобретение Мухаммеда.

– Мы обезглавливаем, – поясняет Абу Катада, – в целях устрашения.

И продолжает:

– Мухаммад аль-Джулани, глава террористической группировки «Джебхат ан-Нусра», присвоил себе 10 миллионов долларов США. Но это была только одна из причин, почему мы от него отмежевались. На фотографии юноши, распространенной в средствах массовой информации, действительно представлен Абу Мухаммад аль-Джулани.

В Пакистане Абу Катада считает достойной пакистанскую радикальную исламскую организацию «Техрик-е Талибан». Афганские талибы, напротив, как он выражается, – «катастрофа». Мулла Омар был «настоящий обманщик». Кроме того, он не мог быть эмиром халифа, потому что он не происходил из рода Курайшитов. – Он не играет абсолютно никакой роли в исламском мире. И все же вошел в историю, потому что не выслал Усаму бен Ладена.

Бойцы ИГ, вернувшиеся на родину, в Германию, будут рассматриваться ими как отступники. Если они не покаются, их ожидает смертный приговор. После того как я неоднократно спрашиваю его о возможных терактах этих репатриантов в Германии, он попросту смеется.

– Кто знает? Но на самом деле они и здесь ни на что толковое фактически не способны.

Абу Катада говорит, что похищение этим летом на островах Фиджи 44 солдат миротворческих сил ООН, организованное якобы «Джебхат ан-Нусра», в действительности совершено «Свободной сирийской армией». Но «Свободной сирийской армии», принимая во внимание ее западных спонсоров, не с руки требовать выкуп в ООН. Поэтому они и повесили заложников на «Джебхат ан-Нусра» и поделили денежки.

На ужин Абу Лот подает большую тарелку с курицей. А к ней йогурт и пепси-колу. Малкольму снова захотелось свежего фруктового сока. Фредди и я попытались его отговорить. В конце концов, туалет всего один. А он даже взболтать его не пожелал. Железный желудок.

Поскольку наш «домашний арест» завтра закончится, настроение чуть поднялось. Абу Катада и Абу Лот идут на многое, чтобы сгладить инцидент с шофером в маске. И не протестуют, когда мы, несмотря на запрет, выходим на небольшой балкон, чтобы хоть что-то увидеть из уличной жизни.

Я ухожу рано и залезаю в свой спальный мешок. Фредерик остается с Абу Лотом и Абу Катада. А бедняга Малкольм снова и снова бегает в туалет. Некоторые свежевыжатые арабские фруктовые соки не способен переварить даже железный желудок.

Около полуночи мы слышим оглушительную пальбу. Выстрелы. Очень близко. Абу Катада, сперва немного занервничавший, после нескольких тревожных минут уверяет, что это салют. Что-то там, на улице, празднуют. Абу Лот выходит спросить. Через несколько минут возвращается и, сияя, рассказывает, что ИГ захватило важный район близ аэропорта города Дейр-эз-Зор и сегодня «братья» празднуют.

Однако ИГ пресекает пальбу даже на таких мероприятиях. Особенно в районах, где живут семьи с детьми. После того как пару минут спустя и Абу Лот попытался салютовать, полицейский отобрал у него «калашников». Забрать его тот сможет лишь через неделю.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. ВТОРНИК 9 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 8.20 сидим перед домом в небольшом микроавтобусе. Едем в Мосул. Фредди, Малкольм и я немного заспанные. Но это вполне нормально. Здесь никто из нас не высыпается. Наш полностью скрытый маской шофер напоминает Фредерику, что в Ракке тот даже из машины фотографировать не имеет права. Снимать видео и делать фото мы сможем только в Мосуле.

Мы снова проезжаем ту площадь, где ИГ некогда выставил на всеобщее обозрение отсеченные головы. Ее название Дувар-ан-Найим. Все, словно в кошмарном сне. Удастся ли выбраться из этой страны живыми? От смерти, несмотря на все обещания висящей над нами дамокловым мечом, нас защищает лишь бумажка. Резкость вчерашнего выпада шофера в маске, для которого, кажется, таких понятий, как приличие, вовсе не существует, не выходит из головы ни у меня, ни у Фредерика. До сих пор ни один западный журналист не выбирался из «Исламского государства» живым. С какой стати нам быть исключением? Вчерашний конфликт впервые вызвал у меня серьезные сомнения в нашей безопасности. Шофер, кажется, затаил на нас злобу.

На улицах тихо. Боясь бомбардировщиков Асада, люди теперь живут с учетом времени их полетов. В хорошую погоду из дома выходят редко. В безопасности чувствуют себя только после того, как стемнеет. Несмотря на бомбежки американцев, школы должны открыться. Говорят, есть школа для девочек на 8000 учащихся. Большая школа для девочек. И несколько частных. Тем не менее многие дети вынуждены поддерживать свои семьи. Не ходить в школу, а работать.

Удивительно, как много строек в Ракке! Большинство, конечно, начаты во времена Асада. Достроят ли их когда-нибудь? Мы видим много вилл. Кто в них сейчас живет?

Шофер спрашивает, есть ли при нас iPad’ы, планшеты, сотовые телефоны. У меня iPad. Исключительно для записи.

– Сдать, – шепчет шофер в маске.

Фредерик вперил в меня умоляющий взгляд. У него на лице написано: никаких пререканий с водителем. Мы ненадолго останавливаемся и передаем аппарат молодым игиловцам.

Пока мы пользуемся моментом, чтобы немного размять ноги, подходит старая женщина и кладет на пыльную землю свежеиспеченные лепешки, чтобы охладить их. Ей помогает дочь. Каждую лепешку кладут в пыль по отдельности и переворачивают. Абу Катада говорит, что, если мы хотим, можем взять лепешки. Но сегодня утром у нас как-то нет аппетита есть пыльный хлеб, и мы едем дальше.

Между палаток с фруктами и овощами повсюду видны разрушения от бомбежек. Некоторые здания разрушены полностью. В других нет только верхнего этажа.

– Это бомбы Асада. Если бомбят американцы, рушится весь дом.

Проезжаем шиитскую мечеть. Взорвана не американцами и не сирийцами. Ее уничтожило ИГ. Чем очень гордится. Остался лишь фасад с фресками.

Хотя вывоз мусора в Ракке якобы налажен, вокруг целые груды его. Некоторые дымятся. По словам Абу Катада, дело не в вывозе ИГ мусора, это связано с отсутствием дисциплины у местного населения.

Вооруженные бойцы ИГ останавливают нас на КПП. Наш шофер предъявляет бумагу, и нас пропускают. Затем проезжаем через пустыню в направлении так называемой линии Сайкса – Пико, по которой после Первой мировой войны англичане и французы поделили между собой Ирак и Сирию. Через несколько километров пустыни еще один блокпост. Здесь развевается особенно много флагов ИГ. И снова мы без проблем минуем его.

Мы на пути к Эль-Хасаке. В пустыне смотреть не на что. За исключением нескольких пастухов с овцами и маленьких мазанок. Примерно через час сворачиваем направо и едем по другой пустынной дороге. Здесь ИГ уже поставил свои дорожные знаки. Далее едем в Аль-Шадади, где хотим ненадолго выйти. Но нам не разрешают.

– По соображениям безопасности, – бурчит шофер и приносит напитки. Теперь уже и Абу Лот больше не понимает, в чем дело. Но считает, что приказам лучше подчиняться. Фредерик полагает, что шофер как минимум мог бы быть повежливее. Мы ему ничего не сделали. Абу Лот отвечает, что тот просто не в духе. Нам не стоит принимать это на свой счет.

Но что касается остановки, тут явно что-то личное. Мне очень некомфортно. Я выхожу и исчезаю за старой казармой. Пусть шофер психует, если хочет. Фредерик и Абу Лот идут за мной. Облегчив мочевой пузырь, снова залезаем в машину. Я искренне благодарю нашего шофера в маске за свежие напитки. Он смотрит на нас озадаченно. Очевидно, он намеревался ехать без остановок.

Кажется, в Аль-Шадади умелый продавец мотоциклов. На улицах их полно. Здесь действительно оживленно. Это самый бойкий населенный пункт «Исламского государства» из тех, которые мы раньше видели.

Кроме Абу Лота в машине с нами никто не разговаривает. Уж точно не наш шофер в маске. И не его напарник, тоже скрывающий лицо под черной лыжной маской. А Абу Катада либо устал, либо мыслями где-то далеко. Машина скачет на ухабах, и нам сильно отдает в пятую точку. Проезжаем большой полностью разрушенный автосервис. Его якобы разбомбили американские самолеты.

– Поэтому в ИГ теперь не так просто починить автомобиль.

Снова и снова видим ржавые металлические бочки, из которых валит черный дым. Рядом в темной, явно нефтяной, лужей стоит человек, одетый в черное. И так каждые несколько сот метров.

– Человек – нефтеперерабатывающий завод, – говорит Абу Лот.

Пока Абу Катада, кажется, погружен в свои мысли, Абу Лот рассказывает о тех, кто приходит в ИГ. Самому молодому немецкому бойцу ИГ было 16 лет. Он уже погиб. Немец с боснийскими корнями. Еще школьник. Его застрелили на одном из КПП бойцы «Свободной сирийской армии».

Бурак, еще один немецкий боец ИГ, был игроком молодежной сборной ФРГ по футболу. За ИГ сражается даже сын известного английского банкира. Есть и «брат из Техаса». Его отец – американский военный. В боях на стороне ИГ принимают участие даже несколько граждан Израиля. Это израильские арабы с израильскими паспортами.

Наш шофер передает руль напарнику. Четверть часа спустя мы слышим громкий лязг металла о металл. Мы въезжаем в зад грузовика.

– Блин, он неожиданно резко тормознул, – по-английски с выраженным британским акцентом чертыхается из-под своей лыжной маски наш угрюмый главный шофер.

– Вы британец? – спрашиваю его. Сначала он молчит, потом отвечает по-арабски, что он – из Нью-Йорка, – явная неправда, – после чего он выходит, чтобы осмотреть повреждение. Правое крыло автомобиля повисло. Сообща мы с большим трудом отдираем кусок. До Мосула доберемся и так. Там автомобиль придется ремонтировать или сменить. До того как у места аварии собирается толпа, мы уезжаем.

Через полчаса мы достигнем линии Сайкса – Пико. Смотреть почти не на что. Надменные пограничные сооружения прошлого полностью разрушены, всё в руинах.

На мачте развевается флаг ИГ. На высеченном из камня иракском флаге черным намалеваны символы ИГ.

Некоторое время едем вдоль гор Синжар, откуда летом бежали езиды. Пейзаж почти не меняется: скудный, пустынный, лишь иногда попадаются крохотные деревни. Вдруг вдоль обочины замечаем множество сожженных, разбитых автомобилей. Затем все чаще начинают попадаться разрушенные здания. Фредерику все еще нельзя фотографировать.

– Только в Мосуле, – то и дело напоминают ему.

Мы узнаем, что Абу Лот вместе с Абу Катада и еще восемью парнями приехал из Золингена. Двоих уже нет в живых. Один из них – Роберт Б. С ним Абу Катада даже сидел в тюрьме. Абу Лот и Абу Катада высоко ценили Роберта Б. Он был храбрым и убежденным бойцом. И хотел стать шахидом. Ему пришлось ждать несколько месяцев, пока до него, наконец, не дошла очередь. Перед ним в списке ожидающих было 160 других мучеников. Так много, по словам Абу Лота, было желающих. В результате его самоподрыва погибло свыше 50 человек.

Бывали списки и подлиннее. «В свое время в Алеппо, – говорит Абу Лот, – в списке ожидания стояло более 600 фамилий». Он спрашивает меня, не говорили ли мы несколько месяцев назад с Филиппом B. Он тоже взорвал себя. Где-то этим летом.

Между тем до Мосула 60 км. Еще один пропускной пункт. И снова никаких проблем. Проходим без очереди. Видны пригороды. Проезжаем мимо большой тюрьмы. Одна из стен разрушена.

– Здесь подорвал себя шахид ИГ, и все заключенные были освобождены, – с гордостью говорит Абу Катада. Они с Абу Лотом в Мосуле впервые. Свой явный интерес они тщательно скрывают.

Проезжаем нефтеперерабатывающий завод. Кажется, он функционирует. У ворот охранники, на территории люди. Здесь множество нефтяных месторождений. Их даже по запаху определить нетрудно.

Проезжаем и мимо лагеря беженцев. Огромное количество людей живут здесь в палатках. Откуда они явились, почему бежали в ИГ? Нам говорят, что они пришли из зон боевых действий или пострадавших районов.

Еще два КПП и, наконец, Мосул! Большая темная арка ворот над многополосным шоссе. Арка оформлена в цвета ИГ: черный фон с белыми буквами и флаг ИГ. Начиная отсюда Фредерик, наконец, может снимать.

Так что теперь мы находимся в мегаполисе Мосул. В центре «Исламского государства». 5000 боевиков ИГ контролируют этот город с населением в два миллиона. Потребовалось менее 400 человек, чтобы одолеть более 20 000 иракских солдат, обратить в бегство две дивизии. Абу Катада даже считает, что всего 183 человека.

Мосул выглядит до чертиков нормально. Как другие крупные города на Ближнем Востоке. Ничто не напоминает «каменный век ИГ». Напротив. Мосул производит впечатление динамичного, оживленного города, с интенсивным движением и людными улицами. Неужели мы только что проехали мимо дорожных полицейских ИГ? Не уверен, но показалось, что да.

Конечно, я помню, что здесь убили множество шиитов, изгнали езидов, а тысячи христиан бежали. Теперь Мосул – чисто суннитский город. Страданий убитых и изгнанных явно не разглядеть.

Сворачиваем в переулок, там предстоит встретиться с кем-то из отдела средств массовой информации, с теми, кто расскажет нам об остальной части нашего путешествия. Через стеклянную дверь попадаем в небольшую лавку. Это отдел сбыта «Издательства ИГ». Стопками стоят книги и брошюры, их вскоре развезут по всем мечетям на территории ИГ. В витрине новейший рекламный плакат и информационные брошюры. Например:

«Как лечить своих рабов».

«Как присягать на верность халифу».

«Как вести себя и что носить женщине».

«Как заботиться о бедных».

«Как стать хорошим бойцом ИГ».

Выставлена также первая книга, официально выпущенная ИГ, – «Фикх аль-Джихад». «Понимание джихада». Автор – Абу Абдуллах аль-Мухаджир, духовный наставник Заркави. Он убедил Заркави, что использование террористов-смертников не только допустимо, но правильно. Абу Катада считает, что если эту книгу найдут у меня в Германии, мне грозит как минимум семь лет тюрьмы.

Мы просим кратко изложить содержание отдельных брошюр. И книг. По моей просьбе мне дают по одному экземпляру каждой. Предлагают и флаги ИГ. Самых разных размеров.

Фредерик и Малкольм проголодались. Решаем вернуться попозже, а сейчас отправиться в центр города, чтобы поесть. В Мосуле есть даже отели. Однако лучшие из них закрыты – после захвата Мосула туристов сюда не заманишь. Нам, разумеется, в отель нельзя. ИГ не желает спускать с нас глаз, не говоря уже о том, чтобы отпустить от себя. После ряда неудачных попыток переубедить, подчиняемся.

Ресторан, в который мы заходим, выглядит как гламурный вариант американского фастфуда. Но занято всего два стола. Абу Катада, Абу Лот, иракский шофер из Мосула, Фредди, Малкольм и я поднимаемся на второй этаж. Сперва Абу Катада бессистемно заказывает половину ресторанного меню. На закуску подают несколько небольших порций салата. В качестве основного блюда – жареная курица, курица-гриль, кебаб, котлета из баранины, пицца, картофель фри и хлеб. Из напитков, как всегда, пепси, спрайт и вода. Еда в Мосуле все же намного лучше, чем в Ракке. Абу Катада согласен.

Абу Лот рассказывает нам, что побудило его покинуть Германию и приехать в «Исламское государство». Он жил в Золингене, как и Абу Катада, часто бывал в мечети организации «Миллату Ибрахим». Все были под впечатлением от ее тогдашнего имама, Мохамеда Махмуда, или Абу Усамы аль-Гариба. После его проповедей они подолгу сидели и обсуждали услышанное. Был ли он салафитом? Абу Лот не любит слово «салафит». Неожиданно в СМИ разгорелся ажиотаж вокруг этого имама и его проповедей. Многие называли его проповедником ненависти. Абу Лот некоторое время не ходил в мечеть из страха перед Службой охраны конституции. Но вскоре понял, что «то, что проповедовал имам, было правильным!» Он со своими друзьями стал чаще ходить в мечеть. Они проводили много времени вместе, дискутируя, играя в футбол, устраивая пикники.

А в 2012 году они все вместе сколотили группу для участия в джихаде. Теперь они рассматривали это как свой долг перед Богом. Учились они в Ливии. Почти два месяца. Правда, в основном это была религиозная подготовка, но проводились и занятия по умению обращаться с оружием и тактические занятия. Абу Лот считает, что на Западе нет никаких четко определенных ценностных ориентиров. И с каждым днем становится хуже. Наш Творец никак не мог желать подобного.

– В любом случае вся наша жизнь есть лишь испытание, и чтобы пройти его, необходима путеводная нить.

Спор разгорается, когда я спрашиваю, что проповедовал бы пророк Мухаммед сегодня. Он, как и тогда, оказался бы далеко впереди своего времени и призывал бы к непрерывному углублению реформ. Один из величайших реформаторов в истории, он, конечно, не был бы сторонником обычаев почти 1400-летней давности. Ответ рассерженного Абу Катада говорит сам за себя:

– Мухаммед и сегодня просто жил бы так, как тогда. Потому что после Корана Аллах ничего больше нам не открыл. А Мухаммед сделал лишь то, что повелел ему Аллах. Речь идет не о реформах, а об истинном пути. Пути Пророка. Мохаммед указал нам, как жить праведно.

– В реалиях жизни своего времени, более тысячи лет тому назад, – отвечаю я. – Живи мы по-прежнему в соответствии с Ветхим Заветом, мы ежедневно продолжали бы убивать, – говорю я.

– Что вы и делаете, – холодно отвечает Абу Катада.

Самое важное послание – необходимость веры в единого Бога. Все остальное проистекает из этого. В том числе казни и рабство. Величайший грех – пытаться навязать Богу кого-то или что-то «в спутники». Поэтому принимать демократию и ее законы – путь неверный. Это значит ставить человеческие законы выше законов Бога. «Умеренных», демократических мусульман, о которых я так много говорю, на самом деле нет. Это не мусульмане, а отступники. Для мусульманина не существует ничего и никого, кроме Аллаха. Ни прав, ни законов, принятых каким-то там парламентом, а «только законы Аллаха».

Я спрашиваю Абу Катада, почему Бог, в милосердие и всемогущество которого я тоже верю, так нуждается в поклонении нас, ничтожных созданий. Разве не важнее для него, чтобы мы, по его промыслу, творили добрые дела? Для меня Бог куда величественнее и щедрее. Бог не может быть так мелок, как они себе его представляют.

И тут я понимаю, что вплотную подошел к тому, что еще до нашей поездки Абу Катада назвал смертным грехом – богохульством. Но разве высказанная мной мысль о том, что Бог величественнее и щедрее, чем нам представляется, богохульство? Абу Катада презрительно смотрит на меня. Считает, что я просто не сумел вникнуть в идею монотеизма.

– Вы ошибаетесь, – говорит он. – Даже самый плохой мусульманин, тот, который лжет, обманывает и убивает, Аллаху ближе, чем немусульманин, творящий добро.

На этом дискуссия заканчивается. Шофер из Мосула по рации сообщает Абу Лоту и Абу Катаде, что мы можем ехать. Все остальные уже на месте. Кто остальные? Два наших шофера из Ракки?

Мы возвращаемся к лавке с пропагандистскими брошюрами. Пока наши сопровождающие совместно совершают намаз, мы ждем у входа. Рядом с нами сидит молодой боец и смотрит новости канала «Аль-Джазира». В магазин входит молоденький игиловец и дружелюбно с нами здоровается. Ростом примерно метр пятьдесят и на вид не старше 13. Утверждает, что ему 21 год и что он из Саудовской Аравии. Кажется, его очень любят неспешно возвращающиеся с молитвы иракские боевики. Они страшно обрадовались, увидев его.

Я убеждаю Абу Лота пройтись с нами по улице.

– Но только недолго, – говорит он. Похоже, этот водитель-британец пользуется большим уважением. Я хочу купить часы, потому что у нас забрали сотовые телефоны. Когда просыпаюсь, мне хочется, по крайней мере, знать, сколько времени. Снаружи уже темно. Мы идем по очень оживленной и хорошо освещенной улице, ведущей к университету. Почти все магазины открыты. Продаются орехи, изюм, сухофрукты, мороженое, кофе, чай и всевозможные мелочи. Есть даже палатка с сахарной ватой. Не похоже на картину города, захваченного террористами, как мы его себе представляли. Нахожу наручные часы. Выбираю самые дешевые. Абу Лот настаивает на том, что заплатит он. Их цена эквивалентна десяти евро. Речи не может идти о том, чтобы мы, как гости, за что-то платили.

– Я верну часы в конце поездки, – говорю я.

– Не беспокойтесь. Можете их оставить себе, – смеется Абу Лот.

На противоположной стороне улицы собирается толпа. Человек 50 обступили стенд, над которым развевается большой флаг ИГ. Идем туда взглянуть, что происходит. На экране средних размеров телевизора показывают свежие пропагандистские ролики ИГ. Сцены боев, снятые с помощью приборов ночного видения. В толпе есть и дети. Фредерик снимает на камеру. И вправду странно, что люди в разгар войны собираются посмотреть подобное. Один из бородатых мужчин в толпе неодобрительно взирает на Фредерика. В конце концов, он с разгневанным видом приближается: ему хочется знать, почему тот здесь снимает. Он толкает Фредерика. Через несколько секунд Фредерика берут в плотное кольцо взбешенные мужчины. Он снова и снова повторяет «нет проблем» и ищет Абу Лота. Тот стоит на соседней улице.

– Лот! – несколько раз кричит он в ярости.

Люди ИГ все время путаются у нас под ногами, а теперь, когда они вдруг понадобились, их не отыскать.

Я с Малкольмом продираюсь сквозь толпу. Мы стараемся успокоить мужчин, явно пытающихся схватить Фредерика за горло. Малкольм тотчас отважно бросается между ними. К счастью, быстро подоспевший Абу Лот все разъясняет людям. У нас личное приглашение «шефа», мы приехали, чтобы рассказать миру, как в действительности обстоят дела в «Исламском государстве». У нас есть разрешение снимать, что пожелаем.

Мрачные взгляды сменяются дружескими улыбками.

– Прости, друг! Добро пожаловать…

Никто не хочет показаться негостеприимным грубияном. У раздраженного мужчины якобы семья в Багдаде, поэтому он и не хотел бы попадать в объектив. Его семье придется туго, если его опознают. Мы заверяем его, что ему не о чем беспокоиться. Фредерик уберет кадры с ним. Однако на всякий случай переходим на другую сторону улицы. Толпа всегда опасна.

Мы замечаем трех молодых бойцов. На них невозможно не обратить внимания. Двое из них светловолосые. Финн и швед с курдом из Мосула. Это не анекдот, а реальность ИГ. Швед называет Мосул «моим раем на земле, лучшим временем в жизни».

Как только Фредерик хочет заснять мой разговор с ними, все трое натягивают на головы маски. Не хотят быть опознанными. Но их очень интересует, почему мы здесь. Когда мы рассказываем, их интерес возрастает. И они становятся словоохотливее. И стремятся объяснить, как все здесь здорово. Хотят передать свое послание. Чайханщик угощает нас чаем. Очень сладким, но вкусным.

Домой мы попадаем довольно поздно. Наше дешевое бунгало расположено в курортном поселке, где также отдыхают боевики ИГ. Здесь все как в маленькой деревне. Отдых в ИГ. Впрочем, внутри все скромно и довольно обшарпанно. Две спальни, гостиная, кухня и ванная комната, на этот раз с унитазом.

Прежде чем идти спать, Абу Катада выдает еще кое-что неожиданное. Он считает, что будут переговоры между ИГ и Западом. Возможно, их даже предложит Запад, чтобы на время замедлить экспансию ИГ. Таково пророчество Мухаммеда из одного хадиса. До сих пор все происходило так, как сказано в пророчестве из этого хадиса. Будет создан союз с Западом против общего врага, и для этого заключен мирный договор. Ненадолго. Но кем окажется этот общий враг? Россия? Иран? Время покажет. Я отвечаю, что на Западе предложение таких переговоров подняли бы на смех. Ни одно западное правительство не будет вести переговоры с ИГ, ни одно. Абу Катада понимающе улыбается.

– Они предложат ИГ переговоры. Увидите.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ, СРЕДА, 10 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 9.00 нас разбудил Абу Катада. Очень холодно, особенно в ванной. Горячей воды нет. Мы умываемся ледяной водицей. Не слишком приятно, но помогает проснуться. На завтрак лаваш, сыр кири и чай. С нами завтракает только Абу Лот. Абу Катада отправляется в другое бунгало, где живут боевики ИГ. Он, кажется, очень раздражен нашими беседами.

Снаружи не просто холодно, идет небольшой дождь. Рядом с нашим участком детская игровая площадка. Прошлой ночью в темноте мы ее не заметили. Летом здесь явно было весело. На трех автомобилях и теперь уже с шестью вооруженными сопровождающими, включая Абу Катада и Абу Лота, мы едем в госпиталь, который планировали посетить. Фредерик, сидя впереди на пассажирском сиденье, старается вести съемку. Можно ли ему открыть люк, чтобы снимать из машины сверху? Можно. Он вылезает наверх и усаживается на крышу автомобиля. На улицах оживленное движение. Проезжаем очень многолюдный квартал. Многие смотрят на нас с удивлением. Дорожный полицейский ИГ что-то возбужденно кричит вслед Фредерику.

У входа в госпиталь нас встречают игиловцы. Здание украшает множество знамен ИГ. На входе висит большой флаг. Приемный покой госпиталя полон людей. По телевизору пропагандистское видео о благотворительной деятельности ИГ: боевики раздают игрушки и школьные принадлежности школьницам и продукты питания бедным. Такие видеоролики мы прежде не видели. Я не думал, что они существуют. Однако здесь явно ни к чему запугивать людей, скорее, наоборот.

Первый врач, с которым я говорю, и нашу беседу с которым, увы, так и не удалось заснять, жалуется на острую нехватку медикаментов. Основная проблема – бойкот медицинских поставок из Багдада. В особенности с того момента, как правительство в Багдаде прекратило поставки медикаментов в Мосул. Хотя снабжение оставляло желать лучшего и до захвата власти ИГ. Но теперь оно почти такое же скверное, как в период действия санкций Запада против Саддама Хусейна. Кроме того, ухудшилась подача воды. Водопроводная вода больше не пригодна для питья. Но с ИГ у него никаких проблем, сотрудничество с ними отличное. Мог ли он сказать по-другому?

Пытаясь отыскать врача, который готов говорить с нами перед камерой, мы обнаруживаем раненого боевика ИГ. Он недавно получил ранение в руку. За ним ходит молодой длинноволосый врач. К нашему удивлению, он говорит по-немецки. Но и он не желает, чтобы его снимали. Он из Европы, и все. Я прошу его в любом случае кратко обрисовать ситуацию. Он раздумывает, а потом с усмешкой натягивает на лицо маску, такую, как у одного из наших сопровождающих. В таком виде он готов с нами говорить. Другого раненого провозят на каталке. Тот обязательно хочет пожать нам руки. А рядом с ним мальчишка. В футболке «Милана». А на бейсболке флаг ИГ. Странная картина.

Врач ведет нас по госпиталю и представляет нам ряд пациентов. Один из них – Ахмед, и его привезли из Рамади. Он был ранен при обстреле танками иракской армии. От левой ноги осталось только бедро. Правая раздроблена осколками и уже никогда не обретет подвижности. Ахмед, кажется, не придает этому значения. Он был ранен, как боец, и как боец хочет вернуться на поле боя. Для этого ему нужны протезы. Сейчас он ждет. Их скоро сделают из дерева. Я даже растерялся:

– Вы собираетесь воевать? Без ног?

– Иншалла! Как только я смогу ходить, я буду сражаться до последнего вздоха; как только я смогу ходить, иншалла!

Абу Марьям также боевик ИГ. У него также тяжелое ранение ног. Ему 32 года, ранение он получил в результате бомбежки ВВС Ирака. Ранее он торговал на рынке. Теперь он говорит, что сражается за ИГ, защищая свою религию. Пока мы беседуем с раненым, вокруг нас собирается не меньше десятка человек. Это мешает установить контакт. Но любопытство зевак, как всегда, чрезвычайно велико. Под девизом: «Где снимают, должно происходить что-то интересное». Но мне больше хотелось бы подробнее поговорить с ранеными.

Последний раненый, с которым мы говорим, старше других. Он профессиональный водитель грузовика. Его тяжело ранили в прошлую субботу во время атаки беспилотника. Все тело в резаных ранах. Лицо в синяках, глаза заплыли. Несколько осколков ракеты попало ему в грудь, в живот и в ноги. В результате налета погибли двадцать человек. По его словам, все они гражданские. Да и он никакого отношения к ИГ не имеет.

Тунисский игиловец, с которым мы хотим поговорить, от беседы отказывается. Сражающаяся за ИГ голландка, раненная при налете авиации, снимать себя не позволила. Но все остальные охотно подставляют себя под камеры. А вот сделанные Фредериком две фотографии нищенки у ворот госпиталя просят удалить.

Перед уходом из госпиталя врач рассказывает нам историю, произошедшую две недели назад в Мосуле. 27 ноября американский беспилотник обстрелял две выезжавшие из госпиталя машины «Скорой помощи». Когда врачи попытались спастись бегством, они были «расстреляны беспилотником». Все шестеро погибли. Они не были боевиками, а санитарами и врачами, выехавшими забрать раненых.

Когда мы возвращаемся к автомобилю, у ворот госпиталя останавливается большой черно-серый «Мерседес» бизнес-класса. На черном номерном знаке красуется логотип ИГ: «Халифат исламского государства». Теперь ИГ располагает даже собственными номерными знаками! Из машины выходит вооруженный молодой человек. Он просит Фредерика отвести камеру, пока он помогает выйти из «Мерседеса» трем женщинам. Затем идет с ними в больницу. Вернувшись, благодарит за понимание.

Между тем дождь перестал. Из-за облаков медленно выглядывает солнце. Из госпиталя направляемся к центру города, в мечеть, где несколько месяцев Абу Бакр аль-Багдади читал проповедь. Мечеть с наклонным минаретом, по сравнению с которым Пизанская башня показалась бы прямехонькой, очень невелика. Несмотря на обилие зеленых украшений, не так красива, как другие сегодняшние мечети в мусульманском мире. Однако значение ее огромно. Тут вершилась история, пусть и неприглядная. На минарете развевается черный флаг ИГ с печатью пророка и первой фразой исламского символа веры: «Нет Бога, кроме Аллаха». Но что думает Бог о деяниях ИГ?

К нашему удивлению, в мечеть нас пускают. Разувшись, я вошел, но вскоре меня настойчиво просят выйти. Впервые за 50 лет меня не пускают в мечеть. Я входил даже в мечеть Аль-Акса в Иерусалиме. Но Катада не на шутку разнервничался и не желает ни с кем говорить и просить за меня.

– Возможно, когда-то где-то неверные вас и пускали. Но истинные мусульмане никогда не позволили бы вам войти. Что за глупость!

Мы остаемся перед входом, опускаемся на колени и демонстративно молимся снаружи. Очень долго, очень долго, каждый про себя. Один из наших сопровождающих берет камеру Фредерика и делает для нас съемку в мечети. Во время нашего «посещения» мечети молящихся только нас трое. Наши сопровождающие из ИГ молятся исключительно в установленные часы.

Затем осматриваемся. Видим людей, погруженных в свои повседневные заботы. Все выглядит вполне обычно. Если бы не флаги и настенные росписи ИГ повсюду, никто не сказал бы, что мы находимся в городе, оккупированном ИГ. Но не так ли бывает при всех тоталитарных режимах? Разве не господствует там пресловутая удручающая обычность?

Абу Лот объясняет:

– Пока люди придерживаются законов Аллаха, они могут делать все, что захотят. У людей здесь обыкновенная, простая жизнь.

Дружелюбный и любящий порассуждать Абу Лот теперь, после того как остальные сопровождающие приумолкли, остается нашим главным собеседником.

Многие окружающие с удивлением взирают на нас. Как на инопланетян. Особенно когда Фредерик снимает. Журналистам ведь отрезают головы. Кто же позволяет нам снимать? К счастью, команда наших сопровождающих из ИГ снова отделилась. Я вижу у обочины маленького мальчика лет, может быть, четырех. Он смотрит на меня большими глазами. Я подбегаю к нему, приседаю и делаю вид, что краду его нос. Увидев свой «нос» у меня между пальцами, мальчик с удивлением дотрагивается до лица. К счастью, тот по-прежнему на месте. Наблюдавшие за этой сценой жители Мосула украдкой улыбаются.

Торговая улица, по которой мы идем, заполняется народом. Мы видим молодого человека в красной майке футбольного клуба «Бавария». Он не понимает, почему мы на него смотрим. Пока не узнает, что мы из Мюнхена. У него на спине номер 7 и фамилия «Рибери». Болельщик «Баварии» в «Исламском государстве»!

Мы говорим с двумя молодыми дорожными полицейскими в ИГ. Одному из них 24 года, его коллеге всего 15. Старший объясняет нам их задачи. Он говорит, что сотрудники дорожной полиции пользуются уважением и почетом, потому что делают нужную работу. В чем заключается их работа? Насколько возможно регулировать движение.

– Мы здесь, чтобы помогать.

В паре шагов от них находится рыбный прилавок с дюжиной лежащих на нем живых карпов, постоянно опрыскиваемых водой. Эта сцена невольно заставляет меня вспомнить о судьбе иракского народа, на долю которого с момента вторжения Джорджа Буша в Ирак и до сего дня выпало множество трудностей и страданий. Некоторые берут рыбу живой, другие потрошеной.

Мазгуф – приготовленный на открытом гриле карп, знаменитое фирменное блюдо Багдада. В 2002 году мы с Фредериком впервые наслаждались этим деликатесом на берегу Тигра. В то время, в период санкций, владелец ресторана был настолько рад нашему приходу, что накормил нас обедом бесплатно. Кроме карпа и мелкой рыбешки здесь продают рыбу, которую я никогда не видел. Она похожа на толстого серого угря. Абу Лот, смеясь, объясняет, что шииты эту рыбу ненавидят, поскольку она помешала Али во время молитвы на реке.

– Они ее ненавидят. Однако сунниты ее любят. Теперь шиитов нет, а рыба вновь на прилавках.

Смех застревает у меня в горле при мысли о массовом убийстве шиитов в Мосуле.

Мы голодны, и я предлагаю пойти в один из небольших рыбных ресторанов отведать мазгуф.

– Вы и правда хотите мазгуф? – недоверчиво спрашивает Абу Катада.

– Уникальный вкус, – говорю я. Местные жители из числа наших сопровождающих с жаром подхватывают идею и вызываются показать нам место, где, по их мнению, подают самых лучших и свежих карпов.

Мы поднимаемся на второй этаж рекомендованного нам ресторана. Правда, это явно не самое чистое место в городе. Но поскольку здесь все вкусно, нас это не особенно заботит. Из питья – вода и, разумеется, пепси-кола. Непередаваемо хрустящая и очень сочная внутри рыба понравилась всем. Кроме Абу Катада. Тот заказал другую рыбу, однако она не слишком пришлась ему по вкусу. Однако ест он довольно много.

– С вашей стороны это была действительно отличная идея, – говорит он, вытирая рот и недоуменно глядя на меня. Он, вероятно, и представить себе не мог, что путешествие с нами будет столь трудным и потребует такой самоотверженности.

Проходя через смежную комнату в туалет, вижу двух наших водителей из Ракки без масок с двумя местными из числа наших сопровождающих. Я извиняюсь и иду дальше. В память врезается орлиный нос нашего сурового водителя. И его длинные, ниспадающие на шею, черные кудри.

По старейшему мосту города пересекаем Тигр. Противоположный берег недавно бомбили американцы. Еще заметны последствия авианалета. До сих пор не убран сгоревший полицейский автомобиль.

Приближаемся к полицейскому участку. На площади перед ним стоит не меньше десятка одетых в черное боевиков ИГ. Среди них не только иракцы, но и иностранцы. Они производят впечатление спокойных и дисциплинированных. Людей, относящихся к своей службе не только очень серьезно, но с гордостью и достоинством. И это тоже новое государство?

Нас проводят к начальнику полицейского участка, на вид ему чуть за сорок. Поверх новой формы оливкового цвета на нем бежевый американской бронежилет, пулеметная лента, пистолет. На ногах – американские армейские ботинки. На голове черная шапка. С бородой он смахивает на ямайца в американской форме. Он соглашается ответить на наши вопросы. Фредерик снимает интервью. Абу Лот переводит. На протяжении всего разговора позади нас еще одиннадцать игиловцев. Атмосфера очень напряженная. Для людей ИГ все это очень необычно и непривычно. Почему нам позволили так свободно передвигаться? Раньше они видели представителей Запада исключительно в тюремных робах или в виде трупов. Один из боевиков смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Выглядит он так, как я всегда представлял себе сказочного Али-Бабу. Мощная фигура, силач с характерной бородой и глубокими черными кругами вокруг глаз. На груди перекрещиваются два черных ремня. За ним несколько пистолетов и множество магазинов. Он смотрит так, как будто готов разорвать меня на куски.

Начальник полиции в цветистых выражениях описывает нам ситуацию в провинции Ниневия и в ее столице Мосуле, где благодаря присутствию боевиков и полицейских ИГ воцарилась тишина, безопасность и стабильность. За всю долгую историю в провинции никогда не было так мирно. После многих лет анархии люди могут, наконец, спокойно выходить из дому. Без страха подвергнуться нападению или погибнуть.

Правда, все еще имеют место и случаи воровства. Но они есть во всем мире. Но их число резко сократилось. Иногда за целую неделю нет ни единого заявления. Благодаря Аллаху и исламской полиции.

Мне хочется поподробнее узнать о воровстве. Я спрашиваю:

– Предположим, вы поймали вора, укравшего нечто, стоимостью превышающее 40 долларов. Предстает ли он перед исламским судом? И сколько времени проходит до того момента, как ему отрубают руку?

Начальник полиции отвечает на «официальном арабском»:

– После того как выдан ордер на арест соответствующего лица, его должны доставить в полицейский участок исламской полиции провинции Ниневия. Там человек проводит день или два. Не больше. После чего его переводят в Исламский суд, где на него открывают дело, и начинается судебная процедура. Если стоимость украденного выше некой минимальной суммы, он приговаривается к отсечению кисти руки. Как предписывает исламское право.

За последние несколько дней ни одного отсечения руки не было. Они действуют весьма устрашающе, кражи больше того не стоят.

Я спрашиваю его, каково отношение населения к полиции. Начальник полиции говорит, что после многих лет анархии население Ниневии не только принимает, но и любит полицию. В те времена, когда ее на улицах не было, люди просто бесследно исчезали. Народ устал от анархии минувшего десятилетия. Я осмеливаюсь выразить сомнения, но позитивный настрой начальника полиции в отношении своих подопечных неукротим.

Кроме того, теперь в полиции работают люди из самых разных социальных слоев. В результате связь с населением упрочилась. При старом режиме у этих молодых людей не было бы ни единого шанса попасть на службу. И прежняя полиция не была исламской. Полицейские плохо относились к людям, насмехались, оскорбляли и даже избивали их. Теперь все это в прошлом.

Выйдя из кабинета, подходим к двум камерам. Я останавливаюсь, чтобы поговорить с заключенными. Начальник полиции явно не против. В одной из клеток сидит молодой человек лет двадцати пяти. Он смущен. Его «преступление»: пойман на свидании со своей подругой. Теперь ему придется отсидеть день в тюрьме. Я спрашиваю его, симпатичная ли она, по крайней мере. Молодой человек улыбается и кивает. Фредерик меня перебивает.

– Папа, перестань, не то у него будет еще больше проблем!

Я следую мудрому совету сына. Или молодой человек действительно так любит новую полицию, как думает начальник полиции?

В другой камере сидит старик. Его преступление в том, что у него обнаружили большое количество снотворного и антидепрессантов. Целый полиэтиленовый пакет. Его демонстрируют нам, словно пытаясь убедить.

– А также сигареты, – говорит мне охранник. Ему придется провести здесь несколько дней, после чего он снова будет свободен. Он вызывает у меня и Фредерика жалость. Вид у него такой, что ему и вправду нужны его таблетки. Выглядит он крайне подавленным.

К сожалению, мы не встречаем христиан. Все они бежали из Мосула. Им якобы следовало лишь подписать договор о защите и уплатить джизью. Тогда они могли бы остаться. Но, говорят, три христианских лидера решили иначе. Аль-Багдади пригласил их на встречу, но они просто не явились. В следующие три дня они с другими христианами бежали из Мосула. Якобы Мосул оставили 130 000 христиан. Они не живут в «Исламском государстве». Некоторых из них мы встречали в лагерях беженцев в Эрбиле в августе.

Когда мы выходим из здания, Абу Лот отводит Фредерика в сторону. Немного смущаясь, он спрашивает, не мог бы Фредерик повлиять на меня, чтобы я перестал вечно все выспрашивать. Некоторые важные персоны «Исламского государства» – начальник полиции, например, – к подобному не привыкли. Моя постоянная настойчивость воспринимается как невежливость. Фредерик ответил Абу Лоту, что следует привыкать. Мы приехали сюда, чтобы провести журналистское расследование и получить ответы. А не для обмена любезностями и чаепитий. Дальше Фредерик в споры не углублялся.

Мы участвуем в патрулировании. Но доезжаем только до большого перекрестка, в нескольких километрах от полицейского участка. Тут в специальной операции как раз задействовано более крупное подразделение полиции. Десятки дорожных полицейских с автоматами Калашникова регулируют движение автомобилей и прохожих. Большинство при помощи жестов.

– Это делается для того, чтобы время от времени демонстративно показать свое присутствие. Мы хотим, чтобы люди видели, что здесь и сейчас царит закон и порядок, – объясняет Абу Лот. Начальник полиции подчеркивает, что в таких операциях его люди должны вести себя корректно. Все так и происходит.

На одном из грузовых автомобилей с бортовой платформой мы видим германский пулемет «MG3». Он со щитом установлен в кузове грузового автомобиля. По словам гордого пулеметчика, «MG3» – из германских поставок вооружения для «Пешмерга». Он его лично захватил. Так поставки германского оружия в конце концов оказываются не у того, кому предназначались. Часто у тех, кто больше заплатит. Боевики, смеясь, спрашивают, не могли бы мы отправлять курдам побольше оружия. То, что им не удастся захватить в бою, они позже купят на черном рынке.

На обратном пути к нашему бунгало мы отметили, что с нашим «шофером» что-то не так. Он чем-то очень недоволен. Ведет себя с нами крайне нервно и неприязненно. Потому якобы, что во время обеда я видел его без маски. Но путь к туалету лежал как раз мимо него. А кроме того, видел я его лишь одно мгновение. И почему он на этом зациклился? Что, если Фредди со своими мрачными предположениями прав?

После того как мы припарковались, «шофер» в маске, недружелюбным жестом велит Фредерику следовать за ним. Отойдя на несколько шагов, они останавливаются. Слегка подавшись вперед и чуть склонив голову набок, «шофер» строго и властно посмотрел на Фредерика из-под полуопущенных век и сказал по-английски:

– Я собираюсь тебе сейчас кое-что сказать, и ты сделаешь так, как я скажу. Понял?

– Да!

– Отлично. Я не собираюсь это обсуждать. Ты сделаешь, как я тебе скажу, – угрожающе произнес он. – Ты сейчас же отдашь мне камеру и все карты памяти. Отдашь их мне. Я хочу все просмотреть. Сделаю тебе из них копию, а завтра утром я камеры верну, все ясно?

Фредерик пытается объяснить ему, что он совершенно не согласен и что ему нужны оригинальные карты памяти. И они не договаривались о предоставлении ИГ копий отснятых материалов. И на это он ни при каких обстоятельствах не пойдет.

Наш «шофер» вот-вот взорвется. Его трясет от гнева. Мы совершенно не можем понять почему. Фредерик видит, что ситуация может в любой момент выйти из-под контроля, и пожимает плечами. Затем он берет камеры и отдает нашему разъяренному основному шоферу, прежде чем тот окончательно не вышел из себя.

Несколько сбитые с толку, мы идем к нашему бунгало. Прямо перед входом у меня вспыхивает спор с Абу Катада, потому что я жалуюсь на поведение «шофера». Внезапно Абу Катада начинает кричать:

– Нам плевать, как вас принимали и как с вами обходились в других странах мусульманского мира. Мы не собираемся лизать вам задницу!

Ругаясь, он подносит к моему лицу кулак правой руки, одновременно оскорбительным жестом похлопывая по ее локтевому сгибу левой.

– Вы вечно недовольны. Постоянно задаете вопросы. Все время выспрашиваете обо всем, что мы делаем. Сильно действуете некоторым людям на нервы, если можно так выразиться. Нам это надоело. Терпение командования ИГ на пределе. Наше точно.

Вместо того чтобы пойти с нами, Абу Катада демонстративно уходит с другими игиловцами и оставляет Фредерика, Малкольма и меня в бунгало одних на много часов. В другом бунгало коммандос, сопровождающие нас, и другие боевики ИГ.

О чем они говорят? Что теперь будет с гарантией безопасности? Во что выльется эта спонтанная агрессия? Ощущение у нас очень неприятное.

Несколько томительных часов спустя Абу Лот возвращается к нам. «Шофер» действительно зол и почти не разговаривает, потому что я видел его во время еды без маски. Но почему это такая большая проблема? Я же его не фотографировал. Самая болезненно-неадекватная реакция, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться.

– Просто некоторые не хотят, чтобы их опознали. И вы должны относиться к этому с уважением, – говорит Абу Лот. Кроме того, теперь я кажусь им завзятым критиканом, при каждом удобном случае пытающимся доказать, что их действия противоречат Корану. Здесь многие люди этого не понимают. В «Исламском государстве» никто не смеет так с ними разговаривать.

Просто сейчас все устали и раздражены. Но, несмотря на это, волноваться нам не стоит. Они успокоятся, а завтра будет новый день. Думаю, так чаще всего и бывает. Если бы у меня в голове вновь не пронеслось подозрение Фредерика. Почему «шофер» поднимает шум только из-за того, что я несколько секунд видел его без маски? Что за этим кроется? Если Фредерик прав, то у нас большая проблема.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ, ЧЕТВЕРГ, 11 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

Как и вчера, сегодня с нами за завтраком только Абу Лот. Лепешка и сыр кири.

К нашей радости, светит солнце. С непроницаемым выражением на лице входит Абу Катада:

– Сегодня могут возникнуть проблемы. В воздухе беспилотники. Нам следует быть осторожнее. Посмотрим, сможем ли мы сегодня осуществить нашу программу. Я не уверен.

Затем заходит снова.

– У вас десять минут, – произносит он без малейших эмоций.

С одним из наших местных водителей девятилетний сынишка. Значит, опасность не так велика. Первый пункт нашей сегодняшней программы – суд. Здесь мы посмотрим на то, как на практике отправляется правосудие. Мы сворачиваем с дороги перед небоскребом синего стекла. Прежде чем припарковаться на стоянке, проходим через два контрольно-пропускных пункта.

В здании суда много людей. В холле свободных мест нет. Над стойкой регистрации висит большое знамя ИГ. Более 50 человек сидят или стоят в ожидании вызова.

По большой винтовой лестнице с золочеными перилами поднимаемся на второй этаж. Там встречаем судью, ведущего в том числе и уголовные дела. Он тоже полностью одет в черное и с длинной черной бородой. Поскольку впоследствии это интервью было удалено с камеры Фредерика нашем «шофером», вот некоторые отрывки путевого дневника Малкольма:

– Ю. Т.: Какого рода дела вы рассматриваете?

– Судья: Уголовное право, семейное право, договорное право, наследственное право.

– Много у вас работы?

– Да. Я в настоящее время в рассмотрении от 30 до 40 дел. Даже апелляции, если надо.

– Где вы изучали право?

– В различных мечетях.

– В мечетях?

– Да, до ИГ я был проповедником в мечети и затем приехал сюда.

– Здесь продолжают работать те судьи, что работали до прихода ИГ?

– Нет, все они казнены. Они ставили законы людей выше законов Бога. Кроме того, многие из них были коррумпированы. Люди довольны новыми законами и судьями. Мы пользуемся исключительно шариатом. Мы ничего не толкуем, а применяем только то, что написано. В результате все дела, рассматриваются быстрее.

– Запланировано на ближайшие несколько дней какие-либо казни, порки или отсечение рук?

– Нет.

– Какую руку следует отрубать? Существует ли правило?

– Да, всегда именно ту руку, которой была совершена кража.

– Подобное часто происходит?

– Сам я всего два раза приговаривал к отрубанию руки. В провинции за последние четыре месяца подобных случаев больше не было. И лишь один случай блуда. Приговоренную побили камнями. Поверьте, это отпугивает людей. Кроме того, поскольку сейчас подкупить судей больше невозможно, люди задумываются, стоит ли совершать преступление или нет. Ранее можно было откупиться. Сегодня уже нет. Равные права для всех.

Абу Катада говорит, что если мы хотим присутствовать при экзекуции, это можно организовать. Заключенных, совершивших соответствующие преступления, много.

– Вам стоит нам только сказать. У нас с этим проблем нет. Я сам для вас все устрою. Кого бы вы хотели? Курда или шиита?

Предлагая нам казни и отсечение рук, он улыбается. Я категорически отказываюсь. Фредерик в шоке. Что за цинизм! Мы выходим на улицу.

Мы едем к бывшей военной части иракской армии. Сегодня здесь база ИГ. Отсюда начался захват Мосула. Отсюда от боевиков ИГ бежали тысячи иракских солдат. Бросили все и ушли. Нашему местному шоферу их совсем не жалко. Они его истязали. Целую неделю подвергали пыткам электрическим током, от которых на ногах осталось множество шрамов. Затем он в течение нескольких месяцев сидел в устроенной в аэропорту тюрьме, прежде чем он смог откупиться за 5000 долларов США.

У входа в бывшую военную базу мы ждем другого автомобиля. В небе мы видим самолет.

– Американцы, – говорит наш шофер. Тем не менее он полагает, что это всего-навсего разведывательный полет. Как обнадеживающе! Мы по-прежнему на открытой местности. В настоящее время база служит учебным полигонов, тюрьмой и вооруженным опорным пунктом ИГ. Территория огромна. Мы останавливаемся на кладбище танков. Иначе и не назовешь. Здесь по меньшей мере от 50 до 100 танков, старых, новых, российских, американских. Я теряюсь. Апокалиптическое видение. На одном из танков граффити по-английски: «Я извиняюсь!»

Возможно, скоро мы увидим бойцов на учениях, а может быть, заключенных.

Но над нами снова раздается жужжание беспилотника. Вероятно, для американцев наша делегация слишком велика.

Начинается суета. Нам приходится отменить данный пункт программы. Мы разъезжаемся в разные стороны, чтобы затруднить атаку. Настроение напряженное. Бойцы ИГ снова и снова связываются по рации. Наш шофер жмет на педаль газа. Попутно он показывает нам входы, ведущие к тайным тюрьмам. Мы проезжаем мимо футбольного поля, а затем мимо полностью разрушенных казарм. Здесь мало что уцелело.

Затем мы возвращаемся к входным воротам. Здесь стоит с полдюжины одетых в черное мужчин и детей в красных шапках. Они вооружены пулеметами, американскими винтовками «М16» и русскими автоматами Калашникова. Это полицейские специального отряда. Пока я говорю с ними, Фредерика постоянно задирает парень в форме, толкая его. С немалым трудом Абу Лоту удается все уладить. Некоторые из бойцов, кажется, сильно нервничают. Антизападная пропаганда ИГ оказывает заметное действие. Трое самых юных из подразделения говорят, что им двенадцать-тринадцать, но выглядят они еще моложе. Утверждают, что уже сражались. Но ни за участие в боях, ни за несение повседневной службы им не платят. Они это делают ради славы. Двое из них ходят в школу. Мы не можем толком поговорить. Беспилотники все еще в воздухе. Полицейские вокруг нас говорят, что не боятся ни беспилотников, ни самолетов. Они боятся только Аллаха.

– Мы придем к Обаме в гости, – кричат они нам на прощание.

Мы идем в другую базу. Перед ней стоит выкрашенная золотой краской американская гаубица. Над ней флаг ИГ. Мы выходим из машины, и нас тепло приветствуют. Один из игиловцев похож как Джорджа Клуни. Поверх камуфляжной формы он носит зеленый жилет. На плече нашивка «США». Удивительно, но он с большой гордостью носит американскую эмблему. Кажется, большинство здешних боевиков вооружены американскими винтовками «М16».

Перед гаубицей я беру короткое интервью у боевика.

Ю. Т.: Откуда вы?

Боевик: Из Египта.

– Где вы были во время египетской революции?

– Я работал в Мекке.

– Что вы думаете об «Исламском государстве»?

– Пророк, мир ему и благословение Аллаха, пришел с верой в Аллаха. Он утвердил веру не путем выборов и обсуждений, где каждый может высказать свое мнение, согласен ли он с исламом или нет, а джихадом. Выборы – это неверие и борьба против Аллаха и Его Пророка.

– Поэтому вы сражаетесь за «Исламское государство»?

– Да, потому, что сторонники ИГ считают, что Аллах является Творцом. Они отмежевываются от тех, кто борется с Аллахом и Его Пророком.

Один из боевиков с интересом наблюдавший за интервью, с гордостью показывает мне свою американскую снайперскую винтовку. Мы смотрим в ее прицел на расположенные в 500 метрах руины. Вид через перекрестье впечатляет. Вы можете выстрелом выбить ложку из руки.

Мы едем в ресторан. Пока мы едим шашлык из баранины, рис и хлеб, Абу Лот, говорит, что не верит, что ИГ ждет поражение. Лично он отдал все свое имущество, оставил семью, чтобы умереть здесь, в ИГ. Мотивация чрезвычайно велика. Здесь все готовы снять с себя последнюю рубашку. «Мы идем в бой с поясами шахидов. Мы хотим драться до конца. Вы – нет».

Ему хочется поскорее сразиться с настоящим врагом. Американцами.

– Они причинили нам так много страданий. В тюрьмах, таких, как Абу-Грейб, Гуантанамо, в Афганистане, здесь. Обама беспомощен. Ему лишь хочется успокоить своих людей. Поэтому и наносятся воздушные удары, от которых в Мосуле гибнут почти исключительно гражданские. Каждый раз это трусливое убийство невиновных. Но бомбардировки лишь способствуют массовому пополнению рядов ИГ. И мотивации, которая в ближайшее время поможет одолеть американцев.

Я снова прошу Абу Лота помочь британскому журналисту Джону Кэнтли. Абу Лот говорит, что слышал, что он сейчас молится. Пять раз в день, как положено. Если это соответствует истине, то на сегодняшний день он больше не пленный, а раб. В любом случае как я могу помочь этому человеку?

Фредди с каждым днем все сильнее тревожится. Как Малкольм, он больше не может связаться с семьей. Он обещал регулярно писать. Но свое последнее электронное письмо он отправил неделю назад. Он знает, что дома неизбежно нарастает паника. В последние дни наши сопровождающие постоянно под разными предлогами уклонялись от посещения интернет-кафе. А теперь Абу Катада говорит, что в Мосуле нет Интернета.

Я спрашиваю владельца ресторана, и кроме того вижу, что Интернет, разумеется, есть. Даже у него. При желании мы могли бы воспользоваться им. Абу Катада этим недоволен. Он удручен тем, что я не принимаю его оправданий и снова оказываю давление. По крайней мере, разговор не заканчивается угрозами, как вчера вечером. Абу Катада обещает, что сможем послать письма по электронной почте сегодня вечером.

Наступает время намаза. Владелец ресторана закрывает жалюзи и дверь. В ИГ это во время молитвы обязательно.

После молитвы мы проезжаем мимо того места, где во время захвата Мосула два игиловца на автомобилях прорвались через несколько контрольно-пропускных пунктов. Затем они взорвали себя перед отелем, где иракские генералы обсуждали планы обороны против ИГ. Шесть генералов погибли, остальные бежали. За ними последовали их дивизии.

Мы останавливаемся на перекрестке. Неизвестно, почему. Появляются десять хорошо вооруженных, одетых в черное мужчин в масках. Плотного сложения человек ведет в нашем направлении пленного с коротко стриженными волосами на голове и длинной темно-рыжей бородой. Заключенного в желтой арестантской робе ведут, держа всего за один палец. Он кажется абсолютно сломленным. На улице со скрежетом сталкиваются два автомобиля. Цена любопытства. Мы нерешительно входим в середину круга.

– Это – пленный курдский боевик из «Пешмерга». Вы можете задать ему вопросы.

Во время разговора игиловцы окружают нас. Другие охраняют площадь. Все автомобили остановлены. Никакого движения нет.

Пленный еле слышно говорит мне:

– Спасибо, что нашли для меня время.

В его глазах полная безысходность, обреченность.

Ю. Т.: Когда вы попали в плен?

Заключенный: Летом. Нас было 13 человек. Одна группа жила рядом с плотиной, вторая – возле площади Табадул. Третья группа разошлась. Мы прибыли в Ситмархо. Там мы и попали в плен.

– Итак, сколько времени вы уже в плену?

– С 15 июня 2014 года, шесть месяцев.

– Как с вами обращаются в ИГ?

– Обхождение для нас не большая проблема. Мы заботимся друг о друге. Вначале у нас не было возможности отличать день от ночи. Мы ничего не знали о нашем будущем, освободят нас или нет. Мы понимали только, что выжили.

Абу Лот: Он спрашивает тебя о том, как с вами обращаются! Объясни ему!

– Обращение было нормальное, никаких проблем.

– Кто вы по профессии?

– Солдат, рядовой боец.

– Вы мусульманин?

– Да.

– Они говорят, что с вами сделают?

– Они сказали, что собираются нас обменять. Мы обратились к правительству Курдистана, президенту Барзани, поучаствовать в этом обмене. Правительство не реагирует. Оно не проявляет никакой заинтересованности.

Абу Лот: Он спросил, как с вами обращались в ИГ? Хорошо ли вас кормили?

– Обращение было хорошее, очень хорошее, без каких-либо проблем.

– Вы женаты? У вас есть дети?

– Нет, я не женат, но у меня есть братья и сестры. Они сироты, поэтому мне пришлось заботиться об их пропитании.

– Знает ли ваша семья, что вы попали в плен ИГ?

– Да, знает, уже шесть месяцев. Мы давали интервью для телевидения. Мы обратились с просьбой к правительству Барзани. А также к нашим семьям, но без результата. Сегодня они не знают, живы ли мы еще или нет! Они ничего не знают о нас.

– Ваше имя?

– Хасан Мухаммед Хашим.

– Откуда вы?

– Из Када’ Кхабат; близ Эрбиля.

– Вы сражались против ИГ?

– Нас было 13. Мы не сражались.

Его голос крепнет. На площади собирается все больше зевак. Я от души сочувствую этому несчастному, выставленному здесь на всеобщее обозрение. Меня всегда поражала беспомощность военнопленных. Мне хочется все это прекратить. Внезапно раздается шум беспилотника. Впервые я рад появлению этой смертельной угрозы. Я долго крепко пожимаю руку курдского солдата. Затем его уводят. По дороге ему на голову натягивают мешок.

Нам предлагают быстро садиться в наши автомобили. Словно по команде движение возобновляется. Мы вливаемся в общий плотный поток и исчезаем в нем. Абу Лот говорит, что он уже провел с турками большой обмен пленными. Было освобождено 49 турок из консульства в Мосуле. Точные детали он нам рассказать не может. Турки заявляют, что это была спасательная операция. Он усмехается.

С курдами у ИГ до сих пор обмена не было, но он надеется, что будет. Также ждут обмена еще двенадцать бойцов «Пешмерга». Абу Катада представляет себе соотношение так – сто бойцов ИГ против одного солдата «Пешмерга». Как у палестинцев с израильтянами.

Мы едем к воротам Машки. У дороги молодежь играет в футбол. У ворот мы встречаемся с игиловцами, захватившими Мосул. Им от 25 до 35 лет, и они отнюдь не гиганты. Перед воротами Машки я разговариваю с одним из боевиков:

Ю. Т.: Вы были первым бойцами, вошедшими в Мосул. Верно?

Боевик ИГ: Да.

– Сколько дней вам потребовалось, чтобы захватить Мосул?

– Около четырех дней.

– Сколько человек вас было?

– Общее количество бойцов, захвативших Мосул, не более 300.

– Сколько?!

– 300! Может, меньше.

– А иракских войск, сколько было их, ваших врагов? 10 000, 20 000, 30 000 солдат?

– Около 24 000.

– Как вы думаете, почему они бежали? Почему 24 000 человек бежали от 300?

– Почему они от нас бежали? Это сила нашей веры. Мы победили не благодаря силе нашего оружия. Всемогущий Аллах даровал нам эту победу. У нас есть поговорка: «Страх врага обеспечивает быструю победу».

– Какое у вас было вооружение? Были ли у вас «калашниковы»?

– Самым мощным нашим оружием были 23-мм зенитные пушки!

– А какое оружие было у противника, у иракских войск?

– Над нами летали их самолеты, но, волей Аллаха, они не причинили нам вреда. У них также были минометы и пушки. Много различного мощного оружия. Но, волей Аллаха, нас это оружие не испугало и не сдержало. Благодарение Аллаху, который помог нам!

– Даже вертолеты?

– Да, над нами был вертолет, который в нас стрелял.

– И вертолеты ничего не могли вам сделать? Не могли одолеть вас, 300 человек?!

– Вертолет в нас стрелял. Но, благодарение Аллаху, в нас не попадал. Попадал сзади нас, перед нами, рядом с нами. Им приходилось лететь высоко, и они не могли опуститься ниже.

– Говорят, что через четыре дня вы обратили армию в бегство.

– Да. Мы сражались в течение четырех дней в правой части Мосула. Но когда наш брат-шахид взорвал мост, их, слава Аллаху, обуял страх. И Мосул был с помощью Аллаха завоеван менее чем за 24 часа и оказался в руках «Исламского государства».

– Они просто убежали?

– Да, они бежали со своих позиций. Они даже бросили свое тяжелое вооружение, танки, «Хаммеры», стрелковое оружие и все. Благодарение Аллаху, мы воспользовались их брошенным вооружением. Они бросили свои пушки и самолеты.

– А как вы можете объяснить тот факт, что менее 300 человек разбили 24 000? Как вы это объясните?

– Мы не убили 24 000 человек, убили мы их совсем немного. Но мы вселили в них ужас, и они бежали. Мы не убежали. Всемогущий Аллах обещал нам победу, если мы будем сражаться. И Аллах даровал нам победу. У наших врагов не было учения, за которое они сражались. Они пришли воевать за деньги и поддержать тирана.

– Было ли вознаграждение? После победы вы получили деньги?

– Мы получили долю добычи от взятия Мосула. Дезертиры оставили много добычи, много денег. Так что мы взяли их часть. Какие-то деньги. Возможно, это соответствовало жалованию отступивших. Может быть, даже больше.

– И вы думаете выиграть войну на всей территории Ирака и Сирии?

– Прежде всего мы уверены, что Аллах поможет нам захватить все страны и победить. Рим, Константинополь, а также Америку, мы победим всех. В этом мы абсолютно уверены.

– Как вас зовут?

– Ахмад.

– Спасибо большое!

На прощание протягиваю молодому боевику руку. Но тот пожать ее отказывается и смотрит на меня вызывающе. Он и его похожий на Рэмбо приятель хотят мне напоследок еще кое-что сказать. То, что, как говорится, лежит на сердце. Когда они придут в Германию, мы будем первыми, кого они убьют. Они узнают, как нас найти. И проводит указательным пальцем слева направо по шее. Мы просто враги. И даже гарантия халифа ничего не изменит.

Мы идем к машине. Мой «оператор» Фредерик просит Абу Лота в виде исключения позволить ему сделать для меня пару фотографий. Когда позже в машине Фредерик разглядывает фотографии, он видит, что во время съемки «Рэмбо» на заднем плане из своей «M16» целится ему в голову.

Далее у нас на повестке дня интервью с Абу Катада. Оно должно представлять собой более фундаментальное обсуждение целей ИГ.

Мы ищем место на холме. Отсюда нам открывается хороший вид на Мосул. За мной и Абу Катада стоят трое захвативших Мосул боевиков в масках, одетые в черное. Интервью проходит в довольно напряженной, пронизанной ощущением опасности атмосфере. Вряд ли можно явственнее продемонстрировать неприязнь к нам, чем окружившие нас захватчики Мосула. Будто случайно они держат свои пулеметы, направленными на нас. Интервью, позднее получившее специальное одобрение «Исламского государства», не перерабатывалось.

Ю. Т.: Абу Катада, почему вы сегодня не в Германии, а здесь, в качестве бойца «Исламского государства»?

Абу Катада: Первой причиной того, почему я, и все остальные немцы или европейцы находятся здесь, прежде всего является Аллах, пречист Он и превыше всего. Таким образом, мы повинуемся велению Аллаха, пречист Он и превыше всего, а, кроме того, ученые соглашаются, что долг мусульманина – хиджра в «Исламское государство». И каждый должен эмигрировать сюда, это государство должно получить поддержку всех. И вот почему мы откликнулись на этот призыв и эмигрировали сюда. И теперь мы здесь.

Ю. Т.: Как мусульманин, вы когда-нибудь подвергались в Германии дискриминации?

Абу Катада: Думаю, каждый, а у любого, как, разумеется, и у меня, есть собственная история, скажет вам, что жизнь с кафирами в Германии невозможна. Поскольку, вероятно, единственным основанием возможного пребывания в земле кафиров может быть свободное отправление своей религии. И в основе отправления – не намаз пять раз в день или пост в Рамадан, а, например, ритуальный забой скота и исламский брак, и так далее. И все это не будет признано в Германии, а, следовательно, не только я, но каждый мусульманин подвергается дискриминации. Естественно, мы также испытали на себе дискриминацию со стороны полиции или государственных учреждений.

Ю. Т.: Каковы цели «Исламского государства», когда в Сирии, на большей части территории Сирии и в Ираке будет одержана победа? Это все или нет, а если нет, то что дальше?

Абу Катада: Цель «Исламского государства» прежде всего установить шариат (закон) Аллаха. Будь то Ирак или Сирия. Сегодня мы уже проникаем в Ливию, на Синайский полуостров в Египте, в Йемен и на Аравийский полуостров, в так называемую Саудовскую Аравию. И, конечно, мы говорим, что у нас нет границ, только фронты. То есть расширение не прекратится.

Ю. Т.: То есть вы хотите в один прекрасный день завоевать Европу?

Абу Катада: Нет, нет, в один прекрасный день мы завоюем Европу! Мы не просто хотим, мы в этом уверены.

Ю. Т.: Какова роль в «Исламском государстве» отводится иным религиям? Какие права христиан и евреев?

Абу Катада: Евреи и христиане, и некоторые ученые говорят и об огнепоклонниках, заплатят «Исламскому государству» джизью, подушный налог или выкуп за сохранение жизни. И если они ее заплатят, то, безусловно, они и их религии получат защиту. Они могут свободно исповедовать все, что есть в их религии. Конечно, запрещается прозелитизм. Но фактически они защищены, они могут жить спокойно. Если нет, все они будут убиты.

Ю. Т.: Убиты?

Абу Катада: Да, или проданы в рабство. Как в Мосуле, например. У них было три дня, чтобы заплатить налог за защиту, все, кто были против, убежали.

Ю. Т.: То же самое верно и для шиитов? В мире как минимум 150 миллионов шиитов, в Ираке, в Иране, что будет с ними?

Абу Катада: Шиитов мы считаем рафидитами, а также муртадами.

Ю. Т.: Отступниками?

Абу Катада: Отступниками, верно. И у них есть шанс. Абу Бакр аль-Багдади сказал всем, кто находится в состоянии ридды – вероотступничества, падения: «Пока у нас нет над ним никакой власти, пусть совершает покаяние, и, если продемонстрирует покаяние, мы покаяние примем. Независимо от того, скольких он убил – одного из наших, или даже если он убил сотни наших. Мы примем его покаяние. Мы отнесемся к нему как к брату, как к мусульманину. Если он этого не сделает, мы его убьем. И для шиитов нет защиты путем уплаты налога или чего-либо подобного, а только истинный ислам или меч».

Ю. Т.: А если шииты Ирака и шииты Ирана, или 150 миллионов шиитов во всем мире откажутся от обращения, то это значит, что они будут убиты?

Абу Катада: Да, именно так…

Ю. Т.: 150 миллионов?

Абу Катада: 150, 200, 500 миллионов – количество нас не волнует.

Ю. Т.: Это значит, что вы убьете всех мусульман Европы, которые не разделяют вашей веры?

Абу Катада: Тот, кто не разделяет нашей веры, не разделяет ислам. И если он упорствует в своих ложных убеждениях, то, конечно, нет никакой альтернативы – только меч.

Ю. Т.: Убийство?

Абу Катада: Определенно.

Ю. Т.: Вы делаете тут очень жесткие заявления.

Абу Катада: Это не мои заявления, это приговор ислама, произнесенный об этих людях, и приговор об отступничестве, и каждый отступник будет убит.

Ю. Т.: В Германии, а также в Америке и в Англии озабочены атаками ваших сторонников. Нападениями на немецких христиан, немецких мусульман. Можно ли их ожидать в ближайшем будущем?

Абу Катада: Можно ли их ожидать, я, конечно, вам не скажу. Германия, Америка, Европа, Англия, и все страны воюют с «Исламским государством». Вам известно о коалиции. Все эти страны классифицируются как «Дар аль-Харб», территория войны, как те, с которыми мы находимся в состоянии войны. Поэтому следует ожидать, что мы тоже будем там воевать. Некогда Гитлер напал на Советский Союз и вел войну на его территории, а затем Советский Союз перенес войну в Германию. И это совершенно нормально.

Ю. Т.: Нам это совершенно нормальным не кажется. Можно ли ожидать в обозримом будущем атак «Исламского государства» в Германии?

– Нас весьма мало интересует, кажется вам это нормальным или нет. Потому что вы с нами воюете, и в первую очередь с нами воюет германское государство. Оно продает оружие повстанцам «Пешмерга» и снабжает муртадов во многих правительствах и так далее. И очень, очень давно воюет с исламом. По крайней мере, со времен Нур ад-Дина Махмуда Занги или Салах-ад-Дина Аюби и так далее, и так далее. И, следовательно, необходимо к этому подготовиться. Определенно.

Ю. Т.: Что подразумевается под «атаками»? Большие теракты или нападения на отдельных лиц?

Абу Катада: Как сказал Абу Мухаммад аль-Аднани, наш официальный представитель «Исламского государства». Он выступил с обращением к мусульманам на Западе, которые живут среди кафиров и так далее. Пересмотрите свою лояльность и свое отступничество. Отойдите от кафиров и проявите лояльность по отношению к мусульманам. Как вы можете спокойно спать в мире, когда здесь нас бомбят американцы? И когда правительства поддерживают войну против ислама и так далее. Поэтому, говорит он, берите бомбы и взрывайте их или закалывайте их ножом, а если вы на это не способны, по крайней мере плюйте им в лицо.

Ю. Т.: Способны ли те, кто сейчас возвращаются из «Исламского государства» в Германию, совершать убийства?

Абу Катада: Есть ли возвращающиеся, я не знаю. Дело в том, что возвращающиеся для своего возвращения из «Исламского государства», безусловно, должны совершить покаяние.

Ю. Т.: Таким образом, возвращающиеся не являются вашими ближайшими союзниками?

Абу Катада: Будь это наши ближайшие союзники… Каковы причины их возвращения, я не знаю. Не думаю, что они отреклись от «Исламского государства» и пересмотрели свои религиозные взгляды. И, как я уже сказал, им требуется покаяние для отъезда из «Исламского государства» и возвращения домой. И мы надеемся, что они помнят и продолжают сражаться за ислам, независимо от того, где находятся.

Ю. Т.: Вас окружают бойцы, которые в августе захватили Мосул. Там было почти 30 000 иракских солдат. Сколько бойцов «Исламского государства», бойцов ИГ, бойцов ИГИЛ одержали победу над этими почти 30 000 иракских солдат?

Абу Катада: Сколько именно, думаю, в конечном счете, точно никто не сможет сказать.

Ю. Т.: Примерно?

Абу Катада: У нас было примерно от 183 до 200, 300 до 500 человек. Даже если их было 1000 или 2000. Этого все равно очень, очень мало, чтобы сражаться против этих людей. Мы победили не силой оружия или количеством, но благодаря Аллаху, ибо пречист Он и превыше всего, и страху в сердцах наших врагов.

Ю. Т.: Сражается ли халиф на фронтах, где сражаетесь вы, воюете ли вы плечом к плечу с халифом?

Абу Катада: Конечно. Абу Бакр аль-Багдади сражается на фронтах вместе с нами. Потому что у нас вождь, который не обманывает своих людей, у нас вождь, который отвечает за то, что говорит. И, конечно, Абу Мохаммед аль-Аднани и другие вожди, Абу Бакр аль-Багдади и так далее, и так далее, разумеется, участвует в боях и на линии фронта. Потому что, как и любой другой боец, он хочет быть шахидом, мучеником и вернуться к Аллаху, ибо пречист Он и превыше всего.

Ю. Т.: Вы, «Исламское государство», демонстративно обезглавливаете людей и снимаете это на видео, вы ввели рабство, обращаете езидов в рабов. Вы полагаете, обезглавливание и обращение людей в рабство – это прогресс для человечества?

Абу Катада: Прогресс или что иное. Я считаю, человечество никогда без этого не сможет обойтись. И это часть нашей религии, чтобы внушить кафирам страх, который они должны испытывать перед нами. И мы будем обезглавливать людей и дальше. Неважно, шиитов, христиан, или евреев, или кого-либо еще. Мы будем продолжать это делать. И людям придется задуматься над этим. Джеймс Фоули и все прочие умерли, не потому что мы начали войну, но они умерли, потому что невежественное правительство им не помогло.

Ю. Т.: Считаете ли вы рабство прогрессом?

Абу Катада: (смеется): Определенно. Прогресс, помощь и так далее. Рабство было всегда. Было у иудеев и у христиан.

Ю. Т.: Но оно отменено.

Абу Катада: Лишь невежды считают, что оно отменено. На Западе по-прежнему существует рабство, и люди это знают. Там женщины занимаются проституцией, потому что вынуждены, и так далее. В худших условиях. В исламе рабство имеет права, и, если рабы, например, принимают ислам и так далее, есть много способов обрести свободу. И мы учим исламу, а мы учим хорошему, и у нас есть мораль и… мы должны (запинается)…

Ю. Т.: …Верить?

Абу Катада: Не только верить, верить, безусловно, но также соблюдать многое другое, чего требуют правила. И рабыня-немусульманка в руках мусульманина лучше, чем та кафирка, которая свободно где-то слоняется по улицам и делает что хочет, распутничает, или еще что.

Ю. Т.: Вы были немецким протестантом. Вы стали мусульманином и теперь вы здесь, в «Исламском государстве». Мы находимся в Мосуле, который вы захватили. Я хочу вас спросить, вернетесь ли вы когда-нибудь в Германию?

Абу Катада: Слава богу. Аллах наставил меня и дал мне хиджру эмигрировать из Германии. Мы несколько раз пытались. В конечном счете удалось. В Левант, в «Исламское государство». И мы приехали в «Исламское государство», чтобы построить его. Могу ли я вернуться в Германию, я не знаю. Знает только Аллах. Но мы обязательно вернемся, и не с любезностями или тому подобным, но с оружием и нашими бойцами. А тех, кто не примет ислам или не заплатит джизью, мы убьем.

Интервью закончено. Абу Катада ликующе оглядывает других игиловцев, которые его поздравляют. Особенно сияют, поднимая большие пальцы правой руки два молодых захватчика Мосула, ранее выразившие желание обезглавить нас прямо на месте. Для них Абу Катада – смелый немец. А мы враги.

Фредерик и Малкольм измотаны. В действительности мы уже достаточно наслушались и насмотрелись в ИГ. Нам казалось уместным завтра вернуться к турецкой границе. К сожалению, у наших хозяев несколько другие планы. Они утверждают, что для возвращения в Ракку нужен еще один сменный шофер. А раздобыть его завтра нет никакой возможности.

– Вы можете с 300 солдатами взять Мосул, но вы не можете до завтра найти шофера? – ворчит Фредерик. Абу Лот, как всегда спокойно, отвечает, что нет никаких оснований грубить. Нам следует просто это принять.

Мы возвращаемся к нашим бунгало. Никто не ожидал, что нам придется путешествовать так долго и у нас не останется чистой одежды. Поэтому стираем свое белье в раковине, а затем почти час держим перед отопительным вентилятором, пока оно не высохнет.

Абу Катада и Абу Лот снова на несколько часов оставляют нас одних. Однако к ужину за нами заезжают. Мы идем в супермаркет и можем выбрать то, что хотим. Но наши мысли в другом месте. С нашего согласия Абу Катада покупает пиццу, ужасную на вкус. Ее не спасает даже прилагавшийся к ней кетчуп.

Потом Малкольм и я идем спать, а Фредерик благоразумно остается немного посидеть с Абу Катада. Наши отношения с ИГ день ото дня ухудшаются до опасного предела. Фредди пытается что-то сгладить. Кто знает, может, что хорошее из этого и выйдет.

Фредди и Абу Катада говорят об обвинениях в коррупции, вдвинутых ИГ против «Джебхат ан-Нусра», некогда самой мощной организации сирийских повстанцев. И о «подлинной» истории операции американских «морских котиков» против Усамы бен Ладена в Абботтабаде. Когда разговор грозит соскользнуть в конспирологию, засыпает и Фредерик.

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ, ПЯТНИЦА, 12 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

Утром в непосредственной близости от нас грохот тяжелых бомб. Мы в спальных мешках. Пять громких разрывов. Весь дом дрожит. Этого и следовало ожидать. Вместо того чтобы ехать домой, мы сидим, застряв здесь. А американцы бомбят.

Сегодня пятница, праздничный день исламской недели. Мы хотим попасть на пятничную молитву. Однако прежде чем идти туда, еще раз отправляемся на рынок. В надежде, что рынок американцы бомбить не будут. С девяти до одиннадцати здесь, как правило, всегда оживленно. Покупаем орехи, кофе и изюм. Я говорю с мальчиком о футболе. Вокруг нас собирается толпа. Уходим, прежде чем народу становится слишком много. Все машут нам и улыбаются.

Незадолго до начала молитвы все магазины закрывают двери и опускают жалюзи. Все направляются к большой мечети. Народу так много, что многие люди, чтобы помолиться, расстилают свою верхнюю одежду или головные уборы на улице. Вскоре их несколько сотен. Среди них снова молодой человек в футболке клуба «Бавария». На ней номер 10, под которым играет «неверный» Арьен Роббен. Мир настолько тесен.

Некоторых молящихся явно беспокоит, что Фредерик ведет съемку. Они смотрят на него с недоумением. Абу Лот говорит им, что они должны сосредоточиться на молитве. Фредерик поднимается на крышу микроавтобуса для лучшего обзора.

Молящиеся выслушивают воинственную проповедь ИГ. Я цитирую некоторые отрывки:

«Мы завоюем Дамаск. Мы станем народом Мекки и Медины. И мы завоюем Константинополь. Лицемеры делают все, чтобы уничтожить «Исламское государство». Потому что всем ясно, что «Исламское государство» рождается. Вот почему они не прекращают попытки одолеть это государство и его бойцов. Но они не в состоянии ничего сделать, кроме как распускать злобные слухи.

О, Аллах, уничтожь неверных и атеистов, и манипуляторов.

О, Аллах, уничтожь Америку тем, что поражает с небес и с земли.

О, Аллах, уничтожь американские самолеты.

О, Аллах, потопи американские военные корабли.

О, Аллах, помоги сражающимся за тебя бойцам уничтожить Америку.

О, Аллах, убей угнетателей и атеистов.

О, Аллах, убей всех неверных и не оставь никого из них в живых».

После проповеди и ритуальной пятничной молитвы все снова расходятся. Живописная хореография молитвенной толпы растворяется. Мы находим прилавок с соком. К нам подсаживается молодой человек. Его светло-коричневая форма свидетельствует о принадлежности к шариатской гвардии. Он друг Абу Лота. И свободно говорит по-немецки. Настолько хорошо, что явно жил в Германии. Но не хочет говорить об этом. Он уходит, прежде чем мы успеваем задать ему слишком много вопросов.

Затем наши сопровождающие подводят нас к некогда элегантной вилле, почти полностью разбомбленной. Когда ее атаковали американские бомбардировщики, там были только гражданские. Однако по соседству, видимо, находился опорный пункт ИГ. Нападавшие скорее всего просто ошиблись домом. Нам показали еще один расположенный рядом дом, который тоже разбомбили американцы. И вновь погибли только мирные жители. Но с тех пор американцы решили изменить тактику. Теперь они ведут бомбардировки почти исключительно на фронте.

В ходе поездки разговор заходит о Пьере Фогеле.

– Забавный парень, – говорит Абу Лот. – Фогель выдает себя за салафита и истинного мусульманина, но на самом деле не является ни тем, ни другим. Он пытается объединить ислам и демократию. Но это синкретизм. Ему следует исполнить свою миссию и сойти со сцены! Тут нет и не может быть полумер.

Ислама с компромиссами не существует! Или Фогель этого еще не понял. Или желает наслаждаться положением самого известного немецкого салафита и оставаться в уютной Германии. Абу Лот считает, что последнее.

Абу Лот, Абу Катада и остальные проголодались. Они хотят чизбургеры. Мы нет, но идем с ними. Несмотря на то, что по пятницам после молитвы магазины должны были закрыты, для бойцов сделано исключение – лавки, торгующие чизбургерами, картофелем фри и колой.

– Для меня поедание американского фастфуда не очень согласуется с образом жизни первых четырех халифов, – говорю я. Абу Лот молча улыбается. – Ты то, что ты ешь! – развиваю я свою мысль. Но потом замолкаю. Видимо, в ИГ мою критику считают чрезмерной. Фредерик, Малкольм и я вынуждены ждать у дверей лавки. Чизбургеры тут не для нас.

Наша сегодняшняя программа, похоже, подошла к концу. Мы возвращаемся в свое пристанище. Я делаю нашему местному шоферу комплимент, потому что он всегда был с нами очень дружелюбен. Он ответил, что всего лишь выполнял свой долг. Я спрашиваю его, что он будет делать, если иракское правительство вернет захваченные ИГ территории под свой контроль.

Он отвечает, что уйдет вместе со своими братьями в пустыню. Там они переформируются, ожидая подходящего момента, чтобы вернуться. Так же поступил предшественник ИГ «Исламское государство в Ираке». Они станут сильнее, чем когда-либо прежде. Они не сдадутся никогда.

Когда мы подходим к своим бунгало, наши сопровождающие вдруг запаниковали. Прямо над курортом кружат два американских бомбардировщика. Летят они довольно низко. Словно высматривают цели. Совсем близко раздаются выстрелы. Боевики ИГ отчаянно ищут укрытие. Но его нет. Дешевые бунгало не дают никакой защиты. Абу Катада тоже украдкой пробирается вокруг бунгало. Плотно прижимаясь к стенам и постоянно глядя на небо. Затем он исчезает из поля нашего зрения.

Летчики давно уже нас обнаружили. Как бывший пилот спортивного самолета, я знаю, как превосходно сверху все видно даже невооруженным глазом. А там стоят современнейшие оптические приборы. Нам становится дурно. Мне вспоминается: «Если ты услышишь ракету, считай, ты мертв». Пилоты продолжают все теснее и теснее сужать над нами круги. Фредерик, Малкольм и я бледны. И беспомощны. Экипаж бомбардировщика наверняка мог видеть, как из наших автомобилей выгружали оружие. Что делать?

На футбольном поле неподалеку молодые и постарше играют в футбол. Бомбардировщики их не заботят. Это может стать нашим спасением. Не станут же американцы бомбить футбольные поля. Бежим к спортплощадке. С облегчением усаживаемся у края поля.

Один из бомбардировщиков сужает круги еще сильнее. Летает прямо над нами. Сильно встревоженный, вновь и вновь смотрю вверх. После наступления темноты идем к нашим бунгало. Над нами шум бомбардировщика. А затем зловещие жужжание нескольких беспилотников. Когда эти машины смерти, наконец, отвалят?

Несколько часов у нас нет никаких контактов с нашими сопровождающими из ИГ. Малкольм идет в соседний коттедж спросить, что нам сейчас делать. Там только Абу Лот и один из шоферов. Другой пошел к центру города. Помимо всего прочего, это неплохая идея, чтобы скрыться от бомбардировщиков. Однако они говорят, что на следующий день планируют наше возвращение. Нам лучше остаться в бунгало, советует Абу Лот. В том числе из-за проклятых беспилотников.

Их рев настолько громок, что заглушает даже вентиляторы радиаторов отопления, которые мы включили лишь затем, чтобы не слышать беспилотники. Таким образом, нам постоянно напоминают, что могут прикончить нас в любой момент. У нас ощущение страшной беспомощности и беззащитности. Как будто некий трус в компьютерном зале далекой страны держит наши жизни в своих руках.

Затем приходит Абу Лот и дает нам советы относительно того, как вести себя в случае нападения. Ни в коем случае нельзя выходить из бунгало. На днях убили шестерых женщин, потому что они в панике выбежали на улицу. Инфракрасные камеры беспилотников их немедленно увидели, и они были расстреляны. Знают ли в западном мире, что здесь на самом деле творится?

Я спрашиваю Абу Лота, почему за последние дни между нами образовалась такая большая дистанция. Ведь то, что я не одобряю деяния ИГ, было известно с самого начала. Абу Лот пытается прояснить нам позицию ИГ.