Младший сварожич
Ящера ощутила молитву незадолго до рассвета. Девушка ждала этого часа столь долго, что не сомневалась и не раздумывала ни единого мгновения. Поднявшись, она быстро накинула неприметную одежонку: беличья юбка, рысий верх, заячья душегрейка, лисья шапочка с двумя длинными хвостами-наушами, сплетенная из листьев рогоза сумка через плечо, внутри которой лежали два невинных горшочка – один со славянским конопляным маслом, второй с березовым трутом.
Дочь змееногой Табити, приволакивая ноги, выбралась в святилище, к священному огню, подкатила к себе крупный уголек, бросила его в горшочек с трутом, закрыла и шагнула в пламя.
По то сторону огня все еще было темно. Здесь пахло влагой, травой, свежестью; слышалось журчание воды, шелест листвы, сонное перекрикивание неведомых лесных пичуг.
– Твой слуга, великая, – с явным облегчением склонился перед ней мужчина.
– Мне не видно твоей шеи, смертный, – прошептала дочь прародительницы скифов.
Варяг распрямился и почти сразу на землю скатился, словно сполз, длинный и тонкий кожаный ремешок. Смертный торопливо отбросил его в костер, указал рукой влево:
– Вологда там, пешему полдня пути. Я стану молиться тебе, великая Ящера! Будь уверена в моей преданности.
– Если ты понадобишься, варяг, я пошлю тебе знак, – тихо ответила девушка.
Северянин прижал ладонь к груди, снова низко склонился и отступил в сторону журчащей воды. Ящера поправила сумку, перекинула вперед лисьи хвосты, хорошо скрывающие лицо, и сгорбилась, дабы никто не мог разглядеть чешуек на ее коже; поковыляла в указанном направлении, загребая ногами пыль.
То, что обычному человеку – полдня неспешного хода, для колченогой малышки стало долгим великим путешествием. Она мужественно брела час за часом, пыхтя и глотая пыль, позволяя себе отдых, лишь когда на широкой тропе появлялись сохатые с погонщиками. Заметив впереди поднимающееся над дорогой серое облако, услышав голоса, юная богиня сворачивала, пряталась в кустарники или за стволы деревьев и затаивалась, пока лоси не проходили мимо. Уж слишком приметен был облик уродливой наследницы Табити. И хотя простые смертные у далекого Славянского волока наверняка даже не слыхивали о существовании Ящеры – рисковать не хотелось.
Миновал полдень, солнце перевалило зенит и стало падать к горизонту, а девушке все никак не удавалось разглядеть впереди бревенчатые стены Вологды и луковки на роскошных хоромах всемогущей Макоши. И, увы, девушка их так и не увидела. Темнота добралась до неуклюжей путницы намного раньше, нежели та смогла выйти к цели. А набежавшая к вечеру низкая, дождевая облачность сделала ночь и вовсе непроглядной.
Все, что осталось у юной Ящеры, – так это упрямство. И трепещущий огонек впереди, каковой она и выбрала своей новой целью. Шажок за шажком, один бок вперед, потом другой, одна ножка, другая.
Караульные как раз собирались выкатить из углей костра запеченную там репу, когда на тропке послышался шорох и деловитое пыхтение.
– Лиса, что ли? – приподнялся старший дозора.
Ряба и Вторуша остались на корточках у огня, особого рвения к службе не проявляя.
– Что еще за бродяжка? – удивился старший, сделав пару шагов от костра. Затем наступила тишина.
– Да выкатывай же! – поторопил Ряба, поднял глаза на друга и… Обнаружил перед собой его гранитное изваяние. – Что еще за ерунда?
Он повернулся за старшим. Но вместо него совсем рядом стояла девушка с покрытым темными чешуйками лицом. Она чуть наклонила голову и внимательно посмотрела караульному в глаза…
Таков и был простенький план Ящеры. Сперва привлечь внимание, а затем поймать взгляд караульного, что находится дальше всех, затем второго и ближнего. Не зная, что происходит за спиной, никто из ближних не встревожится. Ошибка получилась совсем маленькой – второй воин никак не хотел смотреть в ее сторону. Но тревогу он все равно поднять не успел.
Отвернувшись от окаменевших славян, дочь прародительницы скифов встала перед изваянием великого Орея, сына Макоши. Полюбовалась, коснулась пальцами рук, лица, губ. Затем вернулась к костру. Открыла трутницу, подула на тлеющие там искорки, вдыхая в них жизнь, нашептала заклинание возрождения и высыпала все содержимое в костер. Немного выждала, провела ладонью через пламя.
Ожога не случилось. Значит, от привнесенных искорок огонь стал священным.
– К тебе обращаюсь, всемогущая богиня Табити, праматерь скифов и повелительница степей! К тебе, хранительница священного огня и кладезь мудрости! – зажмурившись и склонив голову, вознесла молитву девушка. – Тебя молю, любимая моя матушка! Явись и помоги!
Ящера опрокинула в костер второй горшочек, масло моментально полыхнуло, взвилось ярким ревущим пламенем. Из него выкатилась змееногая богиня, на миг замерла перед каменным Ореем. Паренек вдруг опал и закашлялся, Табити тут же сгребла его за шиворот и уволокла в огонь. Колченогая дочь проковыляла следом. Еще через пару мгновений пламя опало. В кострище после выгоревшего масла осталась только горка алых углей, а вокруг – три каменные скульптуры тончайшей работы…
* * *
Великая Макошь, накинув поверх плотного тяжелого платья с бобровой оторочкой еще и соболью мантию, пересчитывала на леднике лыковые коробы с копчеными лещами.
Лещ, известное дело – рыба костлявая, не для пиршественного стола. Однако – крупная, мясистая, сладкая. Дал одну дозорному или лесорубу – и тот весь день сыт. К тому же лещ обильно попадался в верши, ставни, бредни сварожичей, и потому его охотно вялили и коптили во всех славянских пределах от Каменного пояса Уральских гор и до самого западного океана.
Вяленый лещ, понятно, хранился лучше. Кинул в любое сухое место, и бери потом в любой миг, как понадобится. Зато копченый в употреблении удобнее – считай, готовая еда. Бери и кушай. Разваривать полдня, как сушеную рыбу, не надобно. Ну, или грызть с большой голодухи, обильно запивая.
Богиня богатства, правительница центра мира, премудрая и всемогущая Макошь могла позволить себе в стольной Вологде обширные ледники. И потому большую часть рыбы заготавливала копченой.
– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Двадцать рядов на слободу бондарей хватит, дабы на ерунду зимой не отвлекались, – остановилась хозяйка города. – Надобно еще три поставить, и сию кладовую можно до Покрова, до первого снега, запирать. Потом, на первые заморозки, мяса какого-нибудь добавлю, дабы стол не таким однообразным казался. Так, а в кулях что такое?
Богиня развернула горловину сплетенного из камышовых стеблей мешка, и ее глаза округлились:
– Сушеные грибы?! Какого лешего они тут на леднике делают?! Да еще целых пять кулей! Кто у меня за все это отвечает? Сивереля? Ну, сейчас…
– Великая, к тебе гость явился. – Голос маленькой вострухи прозвучал в холодном воздухе ледника еще до того, как появилась сама старушка.
– Недосуг, я занята!
– Великий Световид, матушка Макошь.
Богиня замерла. Пошевелила пальцами, поджала на миг губы и выдохнула:
– Угощение уважительное ему поднесите. Скажите, я тороплюсь и скоро буду.
Ради нежданного гостя великая Макошь переоделась из обычного теплого платья в редкостное кашемировое – подаренное любознательным Стрибогом, богом ветров и вечным добровольным скитальцем. Коричневую ткань продергивали серебряные и золотые нити, в нескольких местах на одеянии сверкали яхонты, плечи закрывали золотые пластины – что все вместе создавало изумительную красоту. Свой наряд богиня дополнила двумя заколками с крупными красными самоцветами и платком из совершенно прозрачного, невесомого шелка – тоже Стрибогова подношения.
Когда хозяйка вошла в тронную палату, ее знатный гость в окружении трех служанок угощался хмельным медом. Одна из девок держала миску с мочеными яблоками, вторая – миску с мелко порезанным, тушеным мясом, третья – еще один, полный ковш меда.
Световид был сед, лохмат, имел отвисшие щеки и морщинистое лицо. Да и само тело его было каким-то обвислым, сгорбленным. Похоже, сварожич совершенно перестал следить за собой. А когда бог перестает создавать свой облик силой воли – внешний вид начинает творить его плоть. Плоть же богов стара, как горы. Макошь помнила Световида бодрым добродушным толстячком, а теперь видела перед собой усталого хмельного старца.
– Хорошего тебе дня, дядюшка, – склонилась женщина перед гостем.
– Надеюсь, для тебя он станет таким же, племянница. – Старик поцокал языком. – А ты хороша, хороша! Завсегда красотой неземною поражала. И как наш Волос неуклюжий в жены тебя исхитрился заманить, ума не приложу!
– Ты все равно был уже женат, дядюшка. – Правительница Вологды взяла ковш из рук служанки. Девушка вышла, а ее место тотчас заняла другая, с полным корцом. – Я рада видеть тебя, дядюшка Световид! Как же давно, как давно мы не встречались!
– Хочешь узнать, зачем меня, незваного, к тебе принесло? – рассмеялся старик. – Не бойся, у мужа отбивать не стану. Слухи ходили, что ищешь ты новоявленного бога войны нашего, Одина именем. Ворожбой занимаешься, расспросами, вестников шлешь. Так вот, мальчик сей у меня в Смоленске объявился, можешь его более не искать.
– Точно он?! – переспросила богиня.
– Трудно перепутать, племянница. На полутора десятках кораблей объявился, вся свита в золоте и оружии лучшем, по городу разбрелись, победами хвастаются, богатством и трофеями, умы юные смущают, все запасы меда хмельного со всех погребов выгребли. Хочешь – верь, хочешь – нет, по топору гранитному за три бочки предлагают! Топор гранитный – ему ведь сносу нет! Как бронзовый не тупится, как кремниевый не колется, как железный не мнется, его после каждого дерева сваленного выправлять не надобно. Кто же супротив соблазна такого устоит? Вестимо, останется в сем году Смоленск без меда. Увезут весь, до последней капли.
– Какого лешего его занесло в Смоленск?! Великого Одина? Чего ему у тебя надобно, дядюшка?
– Да кто же его знает, милая? – пожал плечами Световид. – Сей недоросль, в твердыню мою явившись, подарков мне не прислал, сам не поклонился. Я его за грубость сию метлой поганой гнать со Смоленска не стал. Зачем нам средь родичей лишние ссоры? Однако же и сам бегать за ним, на пиры звать не стану. Как бы и нету его совсем в граде моем. Не замечаю!
– Но ведь ты знаешь, где он на деле, дядюшка, и чем занимается? – прищурилась женщина.
– Знамо дело, каждый час доносят, – признал Световид. – Затеял баловник сей обеих баб своих принарядить. Сговорился с мастерицами умелыми, шьют. Дело сие, сама ведаешь, не быстрое. Чую я, вскорости с меда на брагу гости мои перейдут, да вовсе без ратников оставят.
– Сделай милость, дядюшка… – Богиня богатства, так ни глотка и не сделав, вернула ковш с хмельным напитком служанке. – Пошли вестников, пусть великого Одина на встречу со мной пригласят. Я у тебя такой же гостьей, как он, получаюсь, так что достоинству твоему от сего никакого урона не выйдет.
– Когда, милая?
– Сегодня вечером. Но не в твоих палатах, больно торжественно сие покажется. Некую горницу опрятную подбери.
– Хорошо, племяшка, – согласился Световид, взял у девицы оба ковша, бодренько осушил один за другим, сгреб горстью мясо, кинул в рот и направился к дверце за троном.
Великая Макошь вскинула пальцы к вискам, сосредоточиваясь на молитве:
– Светлая! Пройдись по кладовым, погребам и ледникам, проследи за должным порядком. Мне сегодня надобно отлучиться. Ключницу Сиверелю назначь нужник чистить. Коли ладным добром заведовать не способна, пусть тем управляется, каковое не жалко. Прочих служанок, в нерадении застигнутых, ей в помощницы направляй. Потребно к порядку смертных привести, бо совсем от рук отбились!
Богиня постояла так еще несколько мгновений. Услышав ответ великой Светланы, опустила руки от головы, повернула лицо к служанкам. Не желая попадаться под гнев повелительницы, девки рванули к двери, даже не испросив разрешения удалиться.
Им повезло. Великая Макошь была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить оплошность нерадивых прислужниц.
– Смоленск, Смоленск… Зачем тебе нужен Смоленск, великий Один? – вслух пробормотала богиня. – Впрочем, ты же его не воюешь, пришел с миром? Значит, супротив сварожичей оружия поднимать не собираешься!
Вечером правительница облачилась в суровое уличное платье с лифом из лосиной кожи – жестким, но хорошо держащим форму, – и юбкой из стриженой росомахи. Грудь и спину украшали вертикальные полоски из серебряных пластин, на животе поблескивала золотая клепка, а пояс к сему платью не полагался вообще – ножи и сумка крепились прямо к одежде. Не выбрав для себя никакой свиты, богиня удалилась в зеркальную комнату, прошла сквозь обсидиановый овал, оказавшись в такой же скромной светелке, стены которой закрывали цветастые скифские ковры, а пол застилала кошма. Свет сюда струился из-под потолка, обшитого полированной осиновой дранкой. Как Световид добился столь хитрого чуда, Макошь не догадывалась – да и знать не хотела.
Из священного, укромного, потаенного уголка славянского бога вологодская гостья прошла в низкую, узкую и длинную горницу – тоже на удивление светлую для столь позднего часа. Здесь стоял такой же длинный стол, угощение на котором имелось лишь в самом дальнем уголке – заморские сласти, блюдо с осетриной и блюдо с целиком запеченным лебедем. Возле угощения сидел властитель Смоленска и невозмутимо строгал кремниевым ножом длинную окоренную палку. Судя по рисунку древесины – кленовую.
– Баклуши бьешь, дядюшка? – улыбнулась женщина.
– А чего без смысла время-то терять? – невозмутимо ответил лохматый старик. – Полагаю, ты сыта, племянница, однако не могу не предложить: не желаешь подкрепиться с дороги?
– Благодарю, великий Световид, однако на пир я сегодня не надеялась. Где ждет меня Один? Позовешь его сюда или велишь проводить?
Старик задумчиво срезал уголок заготовки, поднес к глазу, словно проверяя прямоту.
– Что-то не так, дядюшка? – почуяла неладное гостья.
– Бог войны отказался с тобой встречаться, – облизнул большие сухие губы повелитель Смоленска. – Ему недосуг.
– Что-о-о?!! – Глаза великой Макоши широко распахнулись, а лицо от гнева покрылось алыми пятнами. Такого оскорбления в ее жизни еще не случалось! Ей, повелительнице половины обитаемого мира, отказывал во встрече какой-то малолетний драчун! Богиня утробно зарычала: – Кого ты посылал к нему, Световид?! Позови сего смертного! Я хочу знать, каким было приглашение и что именно ответил Один!
– Я не покажу тебе сего слугу, – покачал головой лохматый старик. – Ты испепелишь его во гневе. Он ничуть не виноват в дерзости бога войны, он был крайне вежлив и уважителен.
– Где он?!
– Полагаю, на сей раз ты спрашиваешь об Одине, а не о посыльном?
– Где он, дядя?! – взревела повелительница Вологды.
– На берегу, под стенами, – отложил палочку великий Световид. – Неужели ты, всемогущая из всесильных, сама пойдешь на поклон к младшему сварожичу, отказавшему тебе во встрече?
– Его нужно вразумить! – тяжело ступая, прошла через гостевые палаты женщина. – Указывай дорогу!
* * *
Разумеется, никаких ателье по ремонту и пошиву одежды в Смоленске не имелось. Как не было и магазинов готового платья, службы доставки, интернет-заказов и прочих благ цивилизации. Не было даже банальных портних! Не без труда и только с помощью местных жителей гостям удалось найти нескольких женщин, хорошо владеющих глазомером, шилом и иглой. Настолько хорошо, что местные красавицы в особых случаях предпочитали не шить платье самостоятельно, а просили сих умелец о помощи.
Сами рукодельницы работать на заказ тоже особо не рвались, и выйдя на них через подруг, через заверения о дружбе – теток пришлось еще и уламывать.
Впрочем, золотое колье с самоцветами и нефритовые бусы оказались сильнее лени – смолянки за работу взялись. И с первых же мгновений стало ясно, что здешние курсы кройки и шитья – это высшая математика по сравнению с технологиями двадцать первого века.
Прежде всего – никаких размеров и выкроек! Все примерялось и прикладывалось исключительно по месту и по телу – наложил, наметил, угольком подрисовал, шилом отверстия наколол, иглой ремешок или нитку продел. Затем – рисунок создавался не из принципа «как надо», а исходя из того, что есть. Три белки, полторы рыси, семь соболей, одна куница, десять горностаевых хвостов. Смотри на мех и рисунок, прикидывай расклад и крой, напрягайся, гадай, думай – «делай красиво». Чтобы никто и не догадался, охали и завидовали, чтобы полагали – так изначально и замыслено.
К тому же мех тоже должен ложиться не просто так, а строго по шерсти вниз, дабы в дождь вода стекала, стыковаться рисунком – а он на спине ярче, с боку бледнее, на брюшке светлее, цвета обязаны складываться в рисунок либо сливаться в единый ровный тон. Но самое потрясающее, что все вместе – силуэт женщины, размеры, цвета и число шкур, необходимые строчки и клинья – рукодельницы держали в голове, превращая стопку меховых обрезков в изящный наряд.
Валькирия захотела себе два наряда. Простенький рабочий – высокие сапоги, шортики мехом внутрь, чтобы щекотались, короткую куртку, дабы не сковывала движений. И плюс к тому – «вечернее платье». Непременно длинное, облегающее и темное, и непременно – с разрезом сбоку чуть не под самую талию. Русалке бог войны истребовал «три красивых» – сформулировать пожелания точнее он не смог.
Мастерицы назначили на работу десять дней. Недовольство и угрозы путников смогли скостить срок на двое суток. Но ни часом меньше!
Оставалось смириться и ждать. И каждый день бегать на примерки.
Впрочем, дружина не роптала. Ладьи покачивались на привязи чуть ниже неприступных крепостных стен, дабы не занимать причалы, перед ними горели костры, дымили коптильни, ручьем текло вино, густо пенился хмельной мед. Здесь слышался женский и мужской смех, стонали влюбленные, здесь сверкали золото и самоцветы, здесь звучали рассказы о дальних походах и невероятных победах – подкрепленные редкостной и богатой добычей.
Это был мир полной беззаботности и невероятной свободы. Делай что хочешь – ешь, пей, пой, целуй! Все в твоей власти!
Именно сюда, на седьмой вечер привала, из широко распахнутых ворот величаво вышла статная и гордая богиня, всемогущая Макошь, в платье, больше всего похожем на кирасу с юбкой. Встав на полпути к кострам, она оглушительно провозгласила:
– Великий Один! Подойди сюда! Именем прародителя всего сущего, всемудрого Сварога, я призываю тебя, бог войны!
– Чего ты хочешь, прекрасная богиня? – безмятежно ответил Викентий, поднимаясь, однако, со своего места.
Бог войны был крайне вежливым человеком.
– Я призываю тебя, великий Один! Лесовики вновь подняли головы, тревожат наши селения и забирают жизни наших дозоров. Богиня Табити угрожает нашим рубежам, варяги предпочитают умыкание рабов честной соляной мене. Война снова прокралась на земли сварожичей. Славяне нуждаются в твоем великом даре, великий Один. Приходи и одолей наших врагов!
– В мире славян много сварожичей, – ответил Викентий. – Когда я сидел на победном пиру, выше меня нашелся не один десяток мест, и ни одного ниже меня. Пусть сии великие боги оторвут свои задницы от скамеек, пойдут и сразят врага!
– Но они не воины, Один! Рожден сражаться ты!
– Но разве это справедливо, великая, – развел руками Викентий, – когда первыми считают одних, а на смерть поднимаются другие? Тот, кто называет себя старшим, первым в роду, обязан быть первым всегда и везде! И в пир, и в мир, и в добры люди. Тот, кто сидит во главе родового стола, должен идти первым и во главе родовой рати! И только тот, кто первым встречает на грудь вражеское копье, имеет право первым сесть за победный стол!
Дружина Одина при этих словах одобрительно загудела.
– Ты позоришь себя сими словами, великий Один! – сверкнула глазами богиня. – Где твое уважение к родителям? Где твое уважение к старшим?!
– Оно в десятках ссадин на этой кирасе, великая Макошь! – ударил себя кулаком в грудь Викентий. – Ради покоя старших я сражался насмерть, я проливал кровь, я не жалел своей жизни! Но где их уважение, богиня?! Где уважение к тому, кто сохраняет их, ваши жизни! Как вы можете держать бесправным и нижним того, в чьих руках ваши судьбы?
– Но ты самый младший в роду, Один! – возмутилась правительница. – Когда у тебя появятся свои дети и внуки, когда ты войдешь в достойный возраст, когда наберешься опыта, тогда ты тоже заслужишь право сидеть среди достойных!
– Мои успехи, Макошь! Мои победы! Разве это поступки младшего, неопытного?
– Дети Сварога признают твои победы! И именно поэтому призывают на войну тебя!
– С радостью, великая! – согласно кивнул Викентий. – Но тот, кто первым идет в битву, должен быть первым всегда и везде!
– Это невозможно! – заиграла скулами Макошь. – Ты младший! Это мы призвали тебя в наш мир! Ты наш потомок! Ты должен подчиняться! Ты обязан следовать нашим обычаям, а не менять их!
– Да боже упаси! – громко рассмеялся бог войны. – Я не собираюсь менять ваши правила. В чужой монастырь не лезут со своим уставом. Я не собираюсь менять ваш мир. Я просто уйду из него! Я создам свой мир, мир чести и справедливости! Мир, в котором людей станут судить по их поступкам, а не по рождению, где первыми становятся те, кто совершает подвиги и поражает товарищей своей отвагой, а не те, кто раньше увидел свет или кому повезло с родовитыми родителями!
– Слава Одину! Слава победителю! – В дружине речь предводителя вызвала бешеный восторг. – Мы дети войны! Мы братья по оружию! Слава великому Одину!
– Ты должен сражаться за сварожичей, несчастный! – сжала кулаки великая Макошь. – Это мы породили тебя, призвали, выбрали! Ты наш! Ты мой!
Взгляд всемогущей древней повелительницы сделался твердым и холодным, упершись Одину в глаза, – как вдруг богиню ударило встречной болью, словно она с разбега врезалась в камень.
– Сия гостья наводит на тебя порчу, супруг мой, – встала сбоку и на шаг впереди бога войны крупная женщина грубоватого телосложения, с чеканными чертами лица. – Пожалуй, я накажу ее бледной немощью.
Впервые в своей жизни великая Макошь столкнулась с чарами сильнее ее собственных. Она явственно услышала, как лопаются нити ловцов заклинаний, как растрескиваются камни ее оберегов, как желтеют и ссыхаются костяные талисманы, не выдерживая напора чужой воли. Еще немного, и она останется с этой женщиной лицом к лицу, воля против воли, сила против силы. Между тем соперница была темной – Макошь не видела в ней сияния, не различала даже искорки божественной силы! Магия незнакомки была чужой, неведомой. Мертвой ма-гией.
В душу повелительницы центра мироздания закрался страх. Но внешнее спокойствие она сохранила.
– Ты встал на путь измены, сварожич Один! – сурово произнесла она, развернулась и вошла в ворота крепости.
Ей в спину неслись восторженные вопли дружинников, восхваляющих своего повелителя. Спасибо хоть – не угрозы и проклятия хозяйке Вологды.
– Моя супруга, неотразимая Фригг! – обняв жену левой рукой, вскинул правую великий Один. – И попробуйте сказать, что я ошибся в выборе!
– Слава Одину! Слава великой Фригг! – тут же отозвались воины.
– Думаю, хватит уже треугольнику на моей кирасе пребывать в одиночестве! – сказал жене Викентий. – Завтра пойду в город и прикажу нанести себе на грудь второй, сплетенный с первым. Пусть будет два, в мою и твою честь!
– Когда закончат, я заговорю твои доспехи от всякого зла, – сухим тоном распорядилась русалка. – У твоих людей выдохлись почти все амулеты. Их тоже нужно восстановить. И я выполню просьбу твоей Валькирии.
– Какую? – переспросил бог войны.
– Я слышала про амулеты, – подскочила Валентина. – Фригг, а можно сделать так, чтобы на мое колдовство твоя защита не действовала? Понимаешь, воины Одина хотят общаться со своими погибшими друзьями. Я могу это сделать, но мешают обереги, спасающие смертных от магического воздействия.
Супруга Одина молча села к костру, вперила взгляд в пламя.
– Я что-то сказала не так, Вик? – после небольшой паузы поинтересовалась девушка.
– Она уже согласилась, – тихо кивнул бог войны.
– Тогда ладно. Спасибо, Фригг, – кивнула женщине Валькирия, отошла к сторонку и покрутила пальцем у виска: – Одно слово, русалка…
Тем временем великая Макошь помчалась через Смоленск, быстрым шагом прорезала хоромы Световида, гостевую комнату, на всей скорости влетела в зеркало, чтобы так же стремительно влететь в свою тронную палату. Остановилась, играя желваками. Ее встречали светлая богиня, старшие воины стражи, несколько служанок-вострух.
– Что?! – Богиня поняла, что и здесь случилось нечто неладное.
– Великая… Твой сын исчез, – приняла на себя участь недоброго вестника Светлана.
– Проклятье! – Макошь развернулась, кинулась за трон и через десяток шагов опять нырнула в обсидиановый овал.
Света прыгнула следом.
В тот же миг в реке, в часе ходьбы от Вологды, вспенилась вода, из нее одна за другой вышли на берег, к черному овалу кострища, женщины с распустившимися мокрыми волосами, во влажных платьях. Старшая встала спиной к углям, вперилась взглядом в пустое место возле ракитового куста, несколько раз сжала и разжала кулаки. Повернула голову к изваяниям стражников, оскалилась:
– Все ясно! Здесь была богиня Табити. Она обратила в камень воинов, оживила Орея, и он ушел со скифской праматерью. Каменным змееногой бабе его не унести. – Великая Макошь закрыла глаза и зло, бессильно завыла: – Что за гнусное проклятие обрушилось на мой дом?! Меня предают все! Предают воины и амулеты, предают боги и чародейство. А теперь предал еще и собственный сын!
– Почему предал, великая? – попыталась успокоить госпожу Светлана. – Может, его похитили?
– Ты что, не понимаешь, светлая?! – внезапно сорвалась на крик правительница Вологды. – Я богиня! Я его мать! Я мать и богиня! Если бы его похитили, то первое, что он сделал бы, так это обратился ко мне с молитвой! Но я его не слышу!!! Я его не слышу до сих пор!
– Он тоже бог, великая, – отступила девушка. – Ты можешь вознести молитву к нему.
– Ну-у не-е-ет… – прищурившись, покачала головой всемогущая богиня. – Он призовет меня сам! Я знаю его слабое место. Я знаю, куда он кинется в первую очередь. Я оставлю его без мечты! И через месяц он сам приползет ко мне на коленях!
Женщина побежала в сторону города, на ходу вскинув пальцы к вискам:
– Троян, ты меня слышишь?! Быстро ко мне!
Почти не получающий молитв бог времени и пространства не относился к числу сварожичей, способных противостоять воле великой Макоши. Посему в тот час, когда она вернулась в хоромы, он уже дожидался правительницу в тронной зале.
– За мной, – распорядилась разъяренная женщина и в который уже раз за ночь шагнула в обсидиановый овал.
Тут же в ее лицо и лицо ее спутника ударил свежий влажный ветер, где-то рядом закаркал ворон. В здешнем краю земли погода была бурной, но зато почти безоблачной. По небу носились обрывки облаков, не закрывающие яркого полумесяца, и естественного света вполне хватало, чтобы различить тропинку. Богиня уверенно направилась по ней и вскоре привела спутника в небольшую, крытую дранкой избушку, толкнула дверь.
– Кто здесь?! – тревожно спросили из темноты.
– А ты кого ждешь, Зенка? – Богиня чем-то зашуршала, подула. В очаге ослепительно полыхнул пучок травы. – Репа где?
Послышался шум с другой стороны домика, на свету блеснули глаза:
– Зачем я? Что ты хочешь с нами сделать?!
– Не скули, дура, – грубо прервала ее гостья. – Твой сын нужен мне живым. Ты тоже, раз уж при нем так ловко пристроилась. Троян! Этой девке и ее ребенку грозит опасность. Я хочу спрятать ее так, чтобы не нашли никакие чары. Отправь ее в будущее!
– Но это невозможно, великая! – замотал головой лохматый паренек. – Мы ведь уже пытались…
– Ладно, тогда в прошлое! – перебила правительница Вологды.
– Моих сил хватит вытолкнуть их назад от силы на несколько часов.
– Я поделюсь с тобой своей.
– Тогда несколько дней. Десять или пятнадцать. Великая, через пятнадцать дней они снова будут здесь, в нашем времени! Можно считать, никуда и не исчезнут!
– Сделай так, чтобы, догнав наше время, они снова отправлялись обратно!
Юный бог задумчиво сжал губы.
– Ну?! – поторопила его женщина.
– Мне кое-что понадобится.
– Зеркало в конце тропы.
Троян торопливо выскочил из избушки.
– Но что мы будем есть, где жить, великая?! – испуганно пробормотала девушка, прижимая к себе сонно засопевшего щекастого младенца.
– Вы голодали последний месяц, Зенка? – спросила зевающую старушку богиня.
– Обошлось, сестренка, – покачала головой та. – Погода стояла хорошая, закрома не пустуют.
– Вот видишь, Репа, – перевела взгляд на девицу великая Макошь. – В прошлом тебя ждут полные кладовки, горячий очаг и хороший запас дров. Ты не пропадешь.
– Но что вдруг случилось, сестра? – Хозяйка избушки, поднявшись, бросила в очаг, поверх травы, охапку хвороста.
– Полагаю, нашу Репку и ее отпрыска уже ищет змееногая Табити, праматерь скифов, одним взглядом обращающая людей в камень, – уверенно ответила правительница Вологды. – Сегодня у нас под стенами уже окаменели трое стражников.
– О ужас! – ахнули обитательницы избушки, и Макошь поняла, что хотя бы здесь сопротивления уже не встретит.
– Одевайся, Репа, – напомнила она. – Собери все свои и детские вещи, что токмо есть. Приго-дятся.
Вскоре появился Троян с заплечным мешком. Выгрузил три хвощовые свечи, берестяную берендейку, железный нож с костяной рукоятью, опустился на колени и торопливо начертал на земляном полу достаточно большой треугольник, рисуя на углах руны зимы, весны и осени, круги Коло и Ярилы, бормоча себе под нос заклинание:
– Отрезаю ножом Свароговым, ножом первородным, ножом железным землю от Триглавы, свет от Ярилы, коловрат от Коло. Так бы стать отрезу сему островом Буяном в море Яриловом, пути Коловом, так бы не властны над ним стали кольца небесные, кольца годовые, кольца судьбишные… – Он распрямился и приказал: – Становись в середину с малым.
Репа послушно заняла место в треугольнике, а Троян поманил женщин:
– Занимайте места на углах, возьмитесь за руки.
– Я не богиня! – честно предупредила старушка.
– То не важно. Сила есть у великой Макоши. Нам главное круг замкнуть… – Юноша поставил свечи поверх рун богов, зажег, встал в общий круг, взяв правительницу Вологды и ее смертную сестру за руки, заговорил: – Течет круг небесный путем солнечным от рассвета до заката, течет круг годовой от весны до осени, течет круг земной от рождения до смерти. Так бы шли круги сии через все земли, да отрезанного ломтя не касалися. Свой круг на острове Буяне, свой круг на лезвии железном, свой круг на ломте резаном. И да не будет власти Триглавы, Коло и Ярила над Буяном-островом! И да сгорит та власть на отрезе во пламени свечей Трояновых. И тем я, Троян, бог времен и просторов, волей своей повелеваю… А-ап!
Он разжал руки и хлопнул в ладоши.
Тотчас свечи полыхнули чуть не до потолка, мгновенно обратившись в густой удушливый чад. Женщины закашлялись, размахивая руками, а когда дым рассеялся, то оказалось, что в треугольнике уже никого нет.
– Получилось, – растерянно пробормотал рыжий лопоухий бог.
– И что теперь? – спросила Макошь.
– Их больше нет в нашем времени, – ответил Троян.
– Надолго?
– По нашему счету или по их?
– Это как? – спросила уже Зенка.
– Они в прошлом, они нас постоянно догоняют, и каждый урочный час отбрасывает их на десять дней из колядового круга, – объяснил Троян. – Выходит, каждая наша ночь для них есть попадание обратно на все время заклинания. На десять дней. И каждый наш год – это десять лет для них. А два года – это двадцать лет. Но два года заклинание не выдержит, выдохнется. Если его не подкреплять, то года через полтора все кончится.
– Полтора года долгий срок, – решила Макошь. – Там будет видно. Благодарю тебя за помощь, Троян. Давай возвращаться домой. Уже светает. Нужно хоть немного отдохнуть.
Вскоре правительница славянских земель вошла в тронные покои своего дворца. Постояла, повернулась к креслу на возвышении, села в него.
– В душе моей тревожно, великая Макошь, – услышала она из сумерек женский голос. – Мне чудятся обрывки любви, кровь и война. Мне чудится боль и обман. Решения, принятые во гневе и поспешности, редко бывают верными, великая.
– Что сделано, то сделано, светлая богиня, – ответила усталая женщина. – Сожалеть поздно. Я поступила, как должна!
* * *
Вначале была боль в голове. Потом – во всем теле. Она расползалась от горла в стороны, к рукам и ногам до кончиков пальцев жуткой ломкой, словно внутри прогрызали себе ходы зубастые кроты. Вдобавок ему постоянно не хватало воздуха. И вроде бы ничего не мешало дышать: высоко вздымалась грудь, широко открывался рот. Но он все равно не мог надышаться, постоянно хрипя и закашливаясь.
К счастью, постепенно ему становилось легче. Вскоре взор тоже прояснился, и юноша смог различить плотно подогнанные мраморные плиты пола, подпирающие потолок каменные колонны, множество изящных, тончайшей работы скульптур между ними.
Послышался легкий шорох, словно ветер волочит по песку охапку сена. Орей повернул голову на звук и увидел прямо перед лицом множество змеиных голов.
Он испугался, но оказался слишком слаб, чтобы хотя бы дернуться. Просто чуть повернул голову вверх, к женщине, восседающей на змеях.
– Табити, прародительница скифов, – прошептал он. – Ты собираешься меня убить?
– Я убила тебя еще год назад, Орей, сын великой Макоши, – чуть отступила хозяйка степей. – С тех пор для меня и Ящеры прошло много времени. Гнев утих, остались лишь непонимание и обида. Я забрала тебя в храм Девы, дабы спросить: зачем ты нанес нам столь нестерпимое оскорбление?
Сварожич поднялся, провел ладонями по телу. Он выглядел именно так, как одевался к свадебному пиру: замшевая куртка с тремя линиями золотых клепок поперек груди, пояс без ножей, но с янтарными накладками, на штанах кисточки из соболиной шерсти, на синих сапогах вышиты руны с защитными заклинаниями.
«И никакие руны с амулетами супротив силы Табити не помогли», – подумалось ему.
Все же власть богов простиралась куда выше обычной магии. И хотя часть божественной силы несомненно несла колдовскую природу, однако же главный дар – он был непостижим и неодолим для обычных чародеев.
– Тебя не принуждали к сему бракосочетанию, – не дождавшись ответа, напомнила прародительница скифов. – Ты мог отказаться от свадьбы еще при первых уговорах. Но ты согласился. Чтобы потом публично отринуть невесту прямо у ракитова куста. Зачем?
– Я виноват и признаю это, великая Табити. – Юноша пошарил по груди, нащупал амулет. – Мой поступок гнусен и непростителен. Но все же я прошу прощения, богиня, ибо я и в мыслях не полагал оскорбить тебя и твою дочь. Я виноват в том, что не подумал о вас, слишком погрузившись в свои переживания. Я отказался от свадьбы из-за ссоры с матерью, а не из недоброжелательности к вам. Теперь я готов принять твой суд и наказание, великая Табити. Решай!
Сын Макоши склонил голову перед змееногой богиней.
– Не я стояла у алтаря, не я была отвергнута, не мне пришлось испить всей полноты позора, – степенно ответила женщина. – Ты должен просить прощения у моей дочери. Я поступлю так, как решит она.
Правительница степей поманила юношу, скользнула по храму. Они прошли между колоннами, остановились возле одного из пологов, свалянного из белой шерсти и украшенного разноцветными кругами, треугольниками, защитными рунами.
– Ты не занята, дочь моя? – спросила богиня.
– Нет, матушка! – отозвался изнутри звонкий голос.
– Тогда прими гостя, дитя мое. Он желает с тобой поговорить.
Юноша откинул полог и проник в светелку размером примерно десять шагов в каждую сторону. Пол ее застилали ковры, стены составляла кошма, свет сюда проникал сверху, из пространства под крышей храма. Пара сундуков, пара плетеных корзин, две широкие медные жаровни, прикрытая овчиной возвышенность у стены и три походные раскладные скамьи – обстановка выглядела богато. Сразу видно – опочивальня не просто одной из дочерей богини, а ее будущей наследницы!
Сама наследница, что-то напевая, сидела возле разложенных на сундуке туесков с драгоценным египетским бисером и набирала из него рисунок, создавая на кусочке войлока изображение распустившегося тюльпана. Одета девушка была легко, неброско, но невероятно дорого: в тунику, сплетенную из тонких льняных нитей, скрывающую тело от взоров, но прозрачную для ветра, для воздуха, а потому очень приятную при жаркой погоде.
В славянских землях подобные рубахи иногда делали из крапивы. Но очень редко, по особым случаям. Труда много, а от сетей или бредней из прочной крапивной нити пользы куда как больше.
Юноша оглянулся.
Полог опустился, богиня Табити осталась снаружи. Орей помялся, сделал пару шагов вперед и опустился на колено, повинно склонил голову:
– Я умоляю тебя о прощении, великая Ящера! В своих помыслах и обидах я совершенно забыл о людях вокруг и невольно нанес тебе страшное оскорбление. Это была ссора с матерью. Тебе я не желал даже беспокойства. Поступок мой ужасен и позорен, он непростителен, мне остается уповать лишь на твое милосердие. Не держи на меня обиду за мальчишескую глупость. Даруй мне свое прощение.
– Не желал беспокойства, но унизил страшно, – подняла на него взгляд девушка. – Что же это за ссоры такие, ради которых невест прямо у ракитова куста отвергают?
– В доме моей матери я полюбил смертную, великая, – вздохнул Орей. – Моя матушка считает плотскую связь между богами и смертными позорной, однако любовь моя оказалась столь сильна, что я не устоял перед запретом, так же как моя Репушка. Мы любили друг друга безумно, забыв обо всем. Однако долг любого бога заботиться о благе почитающих его смертных. Наш с тобою брак сулил великое благо народу славян и народу скифов. Возможность слить воедино судьбы потомков Табити и потомков Сварога, прекратить навеки вражду, установить вечный мир между лесом и степью случилась впервые за многие века. Мы решили пожертвовать своей любовью ради наших народов, сохранить ее в наших сердцах и поступить согласно долгу. Мы согласились, что я женюсь на тебе и стану примерным мужем во благо всех скифов и сварожичей. Однако в последние часы перед свадьбой моя мать каким-то образом узнала о нашей связи и обрушила на Репушку свой гнев. Вот, посмотри…
Орей вскинул руку к вороту и вытянул янтарный кулон с коричневой каплей в серединке. Камушек оборачивало несколько витков тонкой нити.
– Наши чувства были столь сильны, что мы даже сотворили амулет любви! Чтобы всегда ощущать друг друга, делиться тревогами и радостями. Здесь капля ее крови и несколько ее волос. А у нее такой же мой. Если кто-то из нас умрет, то камень расколется. Когда мама схватила Репушку, я ощутил ее боль и ужас. Я ее чувствовал, но не знал, где она находится! Поэтому я прибежал к Макоши, я потребовал отпустить девушку, угрожая отказаться от свадьбы. Я думал, благо наших народов окажется для нее важнее самолюбия! Но мать отказалась. Я поступил так же. В тот миг я не осознавал, что творю, каково будет тебе, что испытают все прочие люди. Мой поступок недостоин бога. Я повел себя бесчестно и недостоин жалости. Но все же я молю тебя о прощении. Оскорбить тебя я не хотел. Скажи, чем я могу искупить свою вину? Я раскаиваюсь и готов понести любое наказание.
– А что случилось с девушкой? – тихо спросила Ящера.
– Камень цел, – положил амулет на раскрытую ладонь юноша. – Значит, она жива. Но я ее не чувствую! Она не жива и не мертва. Боюсь, то, что сотворила с ней великая Макошь, страшнее смерти. Моя матушка очень властна и не переносит, если ей перечат даже в мелочах.
– Странно, – пожала плечами девушка. – Когда моя матушка обратила тебя в камень, великая Макошь никак не проявила недовольства.
– Если бы этого не сделала всемогущая Табити, она убила бы меня сама, – горько усмехнулся Орей. – Мама не переносит непослушания. Полагаю, она только обрадовалась, когда я оказался наказан чужими руками. А уж что она способна придумать для Репушки…
Юный бог горько покачал головой.
– Ступай за мной…
Великая Ящера поднялась и, неуклюже загребая ногами, пробрела через комнату, откинула полог, доковыляла до священного огня.
– Матушка, наш гость влюблен и любим. Но он потерял свою суженую. Прошу тебя, помоги ему найти свою избранницу. Пусть они воссоединятся и будут счастливы.
