Глава 10

Софи и мамочка.

У Энди заныло сердце, когда она перечитывала первую страницу дневника Софи, написанную в девятилетнем возрасте. Каким уютным и безопасным тогда казался ее маленький мир! И какой жуткий контраст с тем, что происходит теперь!

Что бы ни происходило.

Почему, ну почему она не выходит на связь? Кто или что ей мешает? И если она не хотела возвращаться домой, то почему тогда не взяла свой дневник? Сердилась на мать за то, что она умерла? Или стыдилась, что кто-то другой может увидеть его?

Энди привезла домой копию дневника, чтобы изучить его без рабочей суматохи. Ее мать с Алайной смотрели телевизор в соседней комнате. Морин не хотела говорить о том, как на нее повлияло исчезновение четырнадцатилетней девушки, и Энди не собиралась настаивать; лучше всего было сосредоточиться на Софи и постараться не дать собственным чувствам встать на пути здравого смысла.

Удавалось ли ей это? Как часто она представляла на месте Софи Пенни или своего отца на месте Гэвина? Чаще, чем ей хотелось бы признать.

Но могло ли это повлиять на ее рассудок или исказить ее интуицию? Она так не думала, но кто знает?

Перелистывая дневник, она делала паузы и рассматривала фотографии, вставленные в старомодные бумажные уголки. На большинстве из них были изображены родители Софи, выступавшие на сцене. Длинные, волнистые светлые волосы ее матери иногда были заплетены в косы или собраны в «конский хвост»; отец щеголял в разных шляпах, подтяжках и какое-то время носил бороду. Они называли себя «Весельчаками», и, судя по радостным улыбкам и почти постоянному смеху, название оказалось удачным. На некоторых страницах встречались приклеенные сухие цветы с названиями, аккуратно выписанными внизу: колокольчик из Мэррин-Вуд, примула из нашего сада; такой же ландыш, как в мамином букете, когда она выходила замуж. Там были билеты на особые мероприятия: поездку на паровозе, путешествие на речном теплоходе, посещение рождественского грота в Лонглите, визит в детский зоопарк и множество других, включая разные комические выступления, которые устраивали ее родители. Но больше всего Энди тронули фотографии Софи: малышка выглядывала из лоскутной колыбели на руках у матери, каталась на плечах отца, спала со своей тряпичной куклой (Софи 5 лет, Амелии 3 года).

Почему она не взяла с собой тряпичную куклу?

Потому что собиралась вернуться?

Потому что это казалось бы ребячеством?

В дневнике было несколько юбилейных снимков Софи, задувающей свечи на день рождения и открывающей подарки, но еще больше – когда она принимала участие в выступлениях родителей. На первой из них крошечная девочка едва доходила до колена своему отцу. Энди не могла удержаться от улыбки при виде ее миловидного лица, сиявшего от гордости; она явно испытывала восторг, стоя на сцене с собственным микрофоном и изо всех сил стараясь попадать в такт музыке.

В дневнике были и ее стихотворения:

Энди могла представить себе детский смех, несомненно сопровождавший глупые рифмы и маленький рисунок рядом со стихами.

Листая страницы, она обнаружила много записей о повседневной жизни.

«Встала, пошла в школу, была на уроке пения, вернулась домой. Встала, папа приготовил омлет на завтрак, мама отвела меня в школу, моя лучшая подруга Милли пришла к чаю. Мама случайно наткнулась на женщину в магазине и разбросала ее покупки. У мамы болела голова, поэтому я пела вместе с папой. Все сказали, что получилось очень хорошо; вот бы мама видела нас! Папа говорит, что ему нравится петь со мной. Сегодня мамин день рождения. Папа подарил ей цветы, а я ожерелье, купленное на карманные деньги. Она сказала, что это ее любимое ожерелье и теперь она всегда будет носить его. Мы с папой получили массу аплодисментов в «Понтине», и папа даже плакал от радости. Жаль, что мамы не было с нами. Мамочка снова нездорова; пусть ей поскорее станет лучше».

Приближалась дата смерти Джилли Монро, и Энди решила прекратить чтение, поскольку безуспешные попытки Софи понять, что происходит с ее матерью, уже глубоко разбередили ее душу.

«Мама говорит, что я должна быть храброй, потому что она недолго пробудет с нами. Я не хочу, чтобы она уходила. Пожалуйста, Иисус, не забирай мою мамочку. Я обещаю каждое воскресенье ходить в церковь и молиться каждый вечер перед сном».

Закрыв бумаги, Энди положила их на соседний стул и потянулась к бокалу вина. Грусть ошеломляла ее, когда она думала о том, как Софи из-за одиночества и отчаяния в конце концов перенесла свое доверие и привязанность с родителей, которые так трагично и безвинно подвели ее, на Томаша Сикору – другого певца, другого мужчину, на которого она смотрела внизу вверх и которого явно считала воплощением доброты и надежности. Ближе к концу дневника его имя встречалось все чаще, заключенное в переплетенные сердца, или же оно было написано рядом с ее именем как часть игры «любит или не любит». Даже когда Софи писала о других мужчинах или мальчиках, она постоянно сравнивала их с Сикорой, и он почти всегда одерживал победу.

«Сегодня вечером видела Томаша. Я просто без ума от него.

Хочу от Томаша ребенка.

Я правда, правда люблю Томаша и знаю, что он любит меня.

Собираюсь признаться Т. в своих чувствах. Знаю, он скажет, что я слишком молода, но не понимаю, при чем тут возраст.

Хочется убежать с ним, чтобы мы были вместе и мне бы не приходилось цапаться с ЗПМ».

Могла ли Софи уговорить его забрать ее с собой? Энди даже рассматривала вариант, что она принудила его к этому с помощью шантажа, хотя такая версия вызывала большие сомнения. Скорее, думала она, Сикора и Перкинс искусно обхаживали ее и позволяли считать себя добрыми друзьями, в то время как на самом деле их намерения…

Энди посмотрела на свою мать, которая вошла в комнату, и спросила:

– Ты хочешь лечь спать?

– Через минуту, – ответила Морин. – Но сначала хочу убедиться, что ты поешь.

Энди улыбнулась.

– Мама есть мама, – шутливо заметила она, но Морин оставалась серьезной.

– Я знаю, что ты мучаешься из-за этого дела, – сказала она и выразительно посмотрела на дневник. – Ты должна найти способ и попытаться прекратить это.

– Со мной все будет в порядке, – заверила Энди. – Но мне показалось, ты не хотела говорить об этом.

– Эгоистично с моей стороны, ведь мы обе знаем, что ты считаешь, будто успешные поиски Софи в каком-то смысле помогут тебе найти Пенни. Но так не бывает.

– Знаю, что не бывает, и обещаю не терять связь с действительностью.

Морин опустилась на край кофейного столика и потянулась к ее руке.

– Надеюсь, ты говоришь серьезно.

– А почему ты думаешь, что нет? – удивленно спросила Энди.

Морин покачала головой.

– Не знаю. Мне трудно судить, поскольку я не нахожусь в твоем мире, но на твоем месте мне пришлось бы очень нелегко.

– Труднее, чем сидеть на месте и наблюдать, как кто-то другой ведет расследование?

– Пожалуй, я могу это понять. Но, Энди, ты почти не спишь и ничего не ешь, а это нехорошо.

– Если я сейчас что-нибудь съем, ты будешь довольна?

Морин улыбнулась.

– В общем-то – да. Я даже кое-что приготовлю для тебя.

– Не стоит.

– Но мне хочется. И, пожалуй, мы сможем немного поговорить о Мартине – хотя бы ради того, чтобы ты отвлеклась от текущих дел.

Энди нахмурилась.

– А что насчет Мартина?

– Алайна сказала мне, что завтра вечером ты встретишься с ним.

– Ну да.

– Я знаю, что она мечтает о вашем воссоединении. Но я не уверена, что ты сама этого хочешь.

– Ты ни о чем не забыла? – спросила Энди, нетерпеливо убрав руку. – Он приехал со своей подругой.

– Но я склонна согласиться с Алайной: он ищет примирения с тобой.

– Как ты можешь говорить подобные вещи, когда он не скрывает связи с другой женщиной?

– Может быть, и так, но…

– Мама, мы не будем с ним вместе.

– Почему? Потому что ты этого не хочешь? Или ты так говоришь ради самозащиты?

– Так или иначе, это не имеет значения.

– Ты этого хочешь? – упорствовала Морин.

Энди начала было отвечать, но поняла, что не готова к такому разговору.

– Все сложно, – наконец выдавила она. – Как я уже говорила, теперь он с другой женщиной, поэтому не лучше ли нам прекратить заниматься этой чепухой и отправиться на кухню, чтобы ты могла накормить голодную дочь?

На следующее утро Энди стояла у входа в парк «Голубой океан», глядя через улицу на соседний парк «Счастливый отдых». Она провела последний час с Голдом, старшим инспектором Спенсером, заместителем начальника полицейского управления Мэем и целым батальоном советников из КБУ, безуспешно пытаясь заставить их подключить Интерпол к поискам Томаша Сикоры.

– Поскольку ничто не указывает на отъезд девушки за границу и даже на то, что она покинула пределы кемпинга вместе с Сикорой, мы не можем санкционировать ваш запрос, – сообщили ей.

– Значит, вы говорите, что нужно найти ее тело, прежде чем кто-то серьезно отнесется к этому делу? – раздосадованно воскликнула Энди.

Они уже встали и собрались выйти из комнаты – решение ими уже было принято и не подлежало дальнейшему обсуждению.

– Я попытался надавить на них, – сказал ей Голд, как только дверь за ними закрылась. – Но самое большее, что мне удалось сделать, – собрать их вместе, чтобы ты могла изложить свою позицию.

Расстроенная Энди не сводила глаз с парка аттракционов, как будто во всей этой кутерьме скрывался ответ, который она должна была увидеть, но почему-то упускала из виду. Сегодня утром она проснулась очень рано, и в ее голове теснилось множество вопросов, но теперь хотя бы один из них получил ответ.

– Вчера Сьюзи Перкинс переехала на квартиру в Кестерли, – сообщил Лео. – Квартирой владеет компания «Мэнифолд Пропертиз», которая, по счастливой случайности, принадлежит парку «Голубой океан».

– Вчера, – повторила Энди. – Предположительно, после ареста Перкинса, но еще до того, как адвокат понял, что его не выпустят на поруки.

– Здравое предположение.

Значит, Пойнтеры помогали Перкинсу, несмотря на то, что Джекки Пойнтер публично выразила отвращение к его преступному прошлому во время беседы с Лео и Барри. Она обвиняла Хейди за невнимательность при проверке, необходимой при приеме на работу новых сотрудников.

Лео вернулся к Пойнтерам для дальнейших расспросов, а Энди приехала сюда, чтобы подготовить супругов Монро к телевизионному обращению.

Хотя никто из репортеров, разместившихся в окрестностях бунгало, еще не заметил ее, но, как только она приблизилась, они налетели, как рой пчел.

– Дело продвинулось вперед со вчерашнего дня?

– Перкинс знает, где находится Софи?

– Она была в Бристоле?

– Что вы можете сказать о Томаше Сикоре?

– Он числится в списке подозреваемых?

Умудрившись пробраться через толпу, с помощью двоих патрульных, охранявших вход в бунгало, она поднялась к двери.

– До сих пор нет никаких доказательств того, что Софи находилась в Бристоле, – сообщила она. – Однако коллеги из Эйвона и Сомерсета продолжают информировать нас о своих действиях. Что касается Томаша Сикоры, мы связались с ним, и он выразил готовность помочь следствию.

– Он знает, где находится Софи?

– Это правда, что вы пытаетесь вернуть его в страну с помощью Интерпола?

– А что насчет того, что говорят в Интернете о его участии в…

– К сожалению, я не могу комментировать слухи. – Энди посмотрела на камеру наблюдения, нацеленную на вход в кемпинг.

– Как вы думаете, дневник Софи может оказаться полезным? – спросил кто-то.

Озабоченная тем, как эта информация могла просочиться из полицейского участка, Энди оставила вопрос без внимания и собралась постучаться в дверь, когда створка внезапно распахнулась.

– А что, Лорин здесь нет? – спросила она, пока они с Гэвином шли по коридору. Его плечи были сгорблены, а голова опущена, что напомнило ей о неутешительном диагнозе младшего ребенка.

– Она взяла Хейди и Арчи покататься на природе, – объяснил он. – Они могут вернуться в любую минуту.

– Лорин рассказала мне о синдроме Нунана, – сообщила Энди, когда они вошли на кухню. – Мне очень жаль. Трудное время для вас обоих.

Гэвин на мгновение встретился с ней взглядом, но ничего не сказал и отправился ставить чайник.

Оглядевшись по сторонам, Энди обратила внимание, что комната была убрана. Она решила, что это сделала Лорин.

– Он не предстанет перед судом сегодня вечером, ведь так? – не оборачиваясь, спросил Гэвин. – Как вы думаете, он знает, где она сейчас?

– Сейчас он утверждает, что нет. По его словам, в день ее исчезновения он заснул в гольф-карте под развлекательным центром, и Рафаль, один из охранников, подтвердил, что обнаружил его утром восемнадцатого августа.

Услышав эти слова, Гэвин обернулся.

– Поиски не продвинулись вперед, не так ли? – спросил он, угрюмо глядя на Энди.

– На самом деле я думаю, что продвижение есть, но понимаю, почему вы считаете иначе.

Он рассеянно кивнул, явно думая о чем-то другом.

– Вы не должны сдаваться, – сказала она. – Мы обязательно найдем Софи.

– Откуда вы знаете?

Энди хотела было ответить, но вдруг поняла, что не может произнести ни слова.

– Вы не знаете, да? – с напором продолжал Гэвин. – Но вам известно, что такое потерять близкого человека и не знать, что с ним случилось?

Энди поняла, что он, должно быть, прочитал о ее истории в Интернете или прочитал статью в одной из утренних газет, которую она еще не видела. Она все еще собиралась ответить, когда зазвонил ее мобильный телефон. Увидев высвеченное на экране имя Лео, она извинилась и вышла в сад на заднем дворе.

– Пойнтеры утверждают, что они выделили Сьюзи эту квартиру из-за враждебных домогательств со стороны обитателей кемпинга, – сообщил Лео.

– Как любезно с их стороны. И ты им веришь? – Она смотрела на маленький квадрат старого ковра, валявшийся на траве.

– Думаю, отчасти это правда, хотя и не совсем. Трудность в том, что я не имею понятия, как мы докажем, что они предназначали эту квартиру в качестве укрытия для Перкинса.

Энди тоже этого не знала.

– Ну ладно, – сказала она, посмотрев на полосу смятой травы рядом с ковром. – Ты помнишь, когда камера наблюдения у входа в лагерь перестала работать?

– Судя по всему, она работала до полудня семнадцатого мая.

– Нам известно, почему ее не починили сразу же после поломки?

– Это случилось в воскресенье, а необходимые запчасти можно было приобрести только в понедельник. А ты как думаешь?

– У меня с самого начала появилась мысль, что кто-то мог покопаться в камере, чтобы все выглядело так, будто она перестала работать в полдень. Все это делалось для того, чтобы стереть запись Софи, уезжавшей из кемпинга.

– В таком случае охранники из службы безопасности должны были проследить за этим.

– Возможно. Или же они кого-то прикрывали.

– Например, Томаша Сикору?

– Вот именно.

– Что от меня требуется?

– Пусть камеру осмотрят повторно. Сейчас я нахожусь в кемпинге. Встретимся через час; пресс-конференция состоится в танцзале.

Отключившись, Энди вернулась на кухню, где обнаружила Гэвина, сидевшего за столом с двумя чашками чая. Он выглядел таким же одиноким и заброшенным, как нищий, который потерял все, что имел в жизни. С учетом того, что случилось с его детьми, у него были все основания для подобного состояния… по крайней мере сейчас. Присоединившись к нему за столом, она взяла чашку и отпила глоток.

– Вы собираетесь рассказать мне, о чем она писала в своем дневнике?

Энди заранее подготовилась к этому вопросу.

– Там нет никаких указаний на то, где она может сейчас находиться, – ответила она. – Зато есть масса упоминаний о том, как она влюблена в Сикору, и о том, как она проводила время с Перкинсом.

Гэвин скривился и отвернулся.

– Она замечательно пишет о своей матери и о том, как вы были счастливы вместе, – добавила Энди. – Это очень трогательно.

Он медленно кивнул.

– Я рассматривал это перед вашим приходом, – сказал он и пододвинул по столу альбом с фотографиями. – Это ее фотографии с матерью, когда она была малышкой. Сердце разрывается, когда видишь их вдвоем и думаешь о том, как чудесно все было тогда. Они не знали о том, что скоро наш мир разобьется вдребезги. Никто не знал.

Энди открыла альбом на первой странице и увидела сияющие радостные лица молодой матери и новорожденной малышки.

– Здесь ей не больше десяти минут от роду, – тихо произнес Гэвин. – Я сам сделал этот снимок. Никогда не забуду свои чувства, когда я смотрел на них. Это было так, словно пазл моей жизни наконец-то сложился идеально.

– Они прекрасны, – искренне прошептала Энди.

На следующих страницах располагалось множество таких же снимков, как и в ее собственных семейных альбомах: праздники, дни рождения, рождественские торжества… большей частью это были снимки детей, но также и их с Мартином. Теперь она редко разглядывала фотографии из собственного детства, но помнила, как они с отцом перебирали снимки смеющейся или гримасничающей Пенни, сидевшей на плечах у отца и делавшей вид, будто она управляет его автомобилем, или же она просто улыбалась и не чувствовала себя обездоленной, обойденной вниманием и отвергнутой любимыми людьми.

– Почему она не взяла с собой дневник? – дрожащим голосом спросил Гэвин. – Или этот альбом? Лучше бы она взяла; тогда могло бы казаться, что мать всегда рядом, знаете, как бы присматривает за ней… – Он неуверенно улыбнулся. – Дурацкая мысль, правда?

– Вовсе нет, – ответила Энди. – Но, по крайней мере, так они сохранятся до ее возвращения.

Гэвин отвернулся, как будто ее слова испугали его. Через некоторое время он пробормотал:

– Мне хочется верить, что мы найдем ее, что она вернется домой. Большую часть времени я верю в это, но потом начинаю думать: а что, если уже слишком поздно?

Энди хорошо понимала его страхи.

– Поэтому вам нужно поговорить с людьми, которые могут дать вам хороший совет, как справиться с этим испытанием. Вы смотрели брошюры, которые я оставила? Лорин должна была обсудить их с вами.

– Да, она так и сделала, но мы не хотим никого беспокоить.

– Вы никого и не побеспокоите. – Энди пристально посмотрела на Гэвина, пытаясь разглядеть его за образом своего отца, но это было нелегко. – Эти организации существуют как раз для того, чтобы помочь разобраться, что творится у вас в голове. Когда мы испытываем такой стресс, то часто внушаем себе ужасные вещи. Мы сочиняем истории, не имеющие отношения к действительности, основанные не на правде, а лишь на страхе, а это никому не поможет, тем более вам.

Гэвин заглянул ей в глаза, но быстро отвел взгляд.

– Да, вы правы, но будет разница, если они уже… Если они уже что-то сделали с ней? – Он с трудом сглотнул и продолжал: – Мне хочется убить их, если они это действительно сделали… Если бы я только мог встретиться с этим Перкинсом или Сикорой…

Его голос прервался, словно он сам себя не слышал.

Открылась и закрылась входная дверь, Энди обернулась и встала, Лорин вошла в комнату.

– Он заснул, – объявила Лорин с таким облегчением, как будто сама всю ночь просидела рядом с ребенком. – Думаю, Хейди тоже надо поспать.

Энди повернулась к Гэвину и спросила:

– Как вы смотрите на то, чтобы самостоятельно сделать обращение? Конечно, я буду рядом, но если Хейди не…

– Я могу это сделать, – перебил он. – Пусть она отдохнет. Я уже набросал кое-какие заметки.

Энди взглянула на часы.

– Шона может появиться в любую минуту, – сказала она. – Она работает в отделе корпоративных связей, или в пресс-службе, как мы ее обычно называем. Она объяснит, как все будет устроено и как… – она замолчала при звуке дверного звонка и обратилась к Лорин: – Я сама открою.

Впустив Шону, Энди тихо поговорила с ней в коридоре, объяснила, что ей нужно сделать несколько звонков и что она вернется вовремя для окончательного оформления предстоящего выступления Гэвина.

– Да, я знаю, что его обвинили в изнасиловании, – обратилась Сьюзи к Джекки Пойнтер по телефону. – Судья должен оставить его под арестом.

– Полицейские уже допросили вас после ареста брата? – спросила Джекки.

– Еще нет, они собираются прийти позже.

– Хорошо. Все, что вам нужно, – это сохранять ясную голову и помнить, что вы были вместе с ним, когда он предположительно совершил изнасилование, и знаете, что это неправда.

Когда Сьюзи поняла смысл сказанного, кровь застыла у нее в жилах.

– Вы предлагаете мне… Вы говорите, что я должна…

– Вы меня прекрасно поняли. Мы обе хотим помочь вашему брату, и, думаю, будет хорошо, если он будет знать об этом. Мне пора идти. Позвоните мне после беседы с полицейскими.

Когда в трубке зазвучали короткие сигналы, Сьюзи отключилась и начала расхаживать по гостиной квартиры на пятом этаже, куда она переехала по поручению Джекки. Она не видела Гэри после его ареста, не разговаривала с ним и не хотела этого делать. Если бы ей хватило мужества, она бы связалась с полицией и рассказала все, что ей известно, но она слишком боялась того, что Пойнтеры в таком случае могут сделать с ней и с Гэри. Быстро набрав номер своей матери, она выпалила:

– Они хотят, чтобы я предоставила Гэри алиби и сказала, что он не… ну, ты знаешь.

– Ну и сделай это, – устало ответила ее мать. – Ты же не хочешь снова видеть его в тюрьме, разве не так?

– Он все равно отправится в тюрьму за нарушение судебного постановления.

– Но не на такой срок, какой ему назначат, если они докажут обвинения в его адрес. Сьюзи, он член семьи, а родственники должны держаться вместе.

– Но как же я? Я не хочу лгать…

– Понимаю, но иногда приходится так поступать. Если не хочешь делать это ради него, сделай это ради меня.

Не зная, как ответить, Сьюзи положила трубку и опустилась на колени. Все казалось бессмысленным. Она приехала сюда в надежде начать новую жизнь, но все обернулось против нее.

– Мама, мы можем поговорить?

– Только недолго, – предупредила Энди, радуясь тому, что репортеры отправились на пресс-конференцию, когда она вернулась к дому Монро. – У тебя все в порядке?

– Да, нормально, – ответила Алайна. – Я только хотела убедиться, что у тебя все хорошо. Папа сегодня не звонил?

– Утром я получила от него сообщение о трастовом фонде, который дедушка Дуг учредил для вас с Люком.

– Ну да, и что?

– Он хочет, чтобы мы отправились в юридическую контору, где нужно будет подписать кое-какие документы.

– Здорово. Значит, ты встретишься с ним сегодня вечером, да?

– Да. Люк еще дома?

– Я его не видела, но вчера у них была бурная вечеринка, так что он, наверное, еще спит.

– Окажи мне услугу и попробуй позвонить ему.

– Что ему передать?

– Я лишь хочу знать, где он находится, вот и все.

– Хорошо. Есть новости насчет Софи?

Тронутая вниманием дочери и втайне желая, чтобы Софи знала, как много людей беспокоится о ней, Энди ответила:

– Есть кое-какие успехи, но ничего такого, о чем можно говорить открыто. Мне пора идти. Не забудь позвонить Люку.

Она отключилась и достала полицейскую рацию.

– Джемма, ты на связи? Как дела?

– Только что звонила Кася Домански, – взволнованно сказала Джемма. – Судя по всему, Сикора возвращается и должен быть здесь где-то в понедельник.

Надеясь, что это окажется правдой, Энди спросила:

– Значит, он едет на автомобиле?

– Судя по всему, да.

– Хорошо. Нам нужно подготовиться и перехватить его, как только он попадет в страну. Как он собирается это сделать? Через Кале?

– Это наиболее очевидный маршрут. Сделай оповещение для всех портов. Голд уже в курсе дела?

– Нет, но…

– Не беспокойся, я скажу ему, когда он приедет сюда. Ты же понимаешь, мы не хотим, чтобы репортеры прознали об этом.

– Разумеется.

– Ты поедешь в суд вместе с Лео?

– Да, мы как раз собирались выезжать.

– Ладно, позвони мне, когда все закончится.

Кася находилась в польском продуктовом магазине Генрика в старом квартале Кестерли, куда приезжала каждую неделю, чтобы купить любимые лакомства Томаша из родной страны. Не имело значения, что сейчас он мог регулярно есть их; ей все равно хотелось приготовить что-нибудь особенное, когда он вернется домой.

Немного раньше он прислал ей эсэмэс, где писал, что утром собирается выехать в Англию и должен прибыть в Кестерли в понедельник к полудню.

«Пожалуйста, свяжись с полицией и скажи им, что я приезжаю, – написал он в конце. – Но больше никому не говори, даже Оленке или детям».

Поэтому, несмотря на желание поделиться своей радостью и облегчением, Кася держала свои чувства при себе. Она была счастлива тем, что Томаш собирается помочь полицейским рассеять ужасное заблуждение, вызвавшее всеобщую враждебность по отношению к нему. Она ни секунды не сомневалась в том, что это ошибка. То, что он работал в кемпинге и знал Софи, вовсе не означало, что он был каким-то хищником или сводником, который морочит головы девушкам и заставляет их поверить, что он собирается помочь им найти лучшую жизнь. Томаш не мог никому причинить вреда, особенно юной девушке. Скоро все узнают, как они заблуждались и как жестоко было думать, что он способен на все эти ужасные вещи, которые ему приписывали.

Если кто-то и мог причинить вред Софи – а Кася ежедневно молилась о том, чтобы этого не произошло, – то она была уверена, что это был Гэри Перкинс, который, как недавно сообщили по телевизору, был оставлен под арестом. Именно он имел преступное прошлое, доказывавшее, что он уже совращал несовершеннолетних девушек. Несмотря на слова Оленки, Кася не сомневалась, что между Томашем и Гэри Перкинсом не существовало дружеских или даже приятельских отношений. Иначе она бы знала об этом. Одного мимолетного упоминания Томаша было бы достаточно, но она не слышала ничего подобного.

«Ты слишком доверчива, – сказала ей Оленка. – Ты должна принять тот факт, что даже лучшие мужчины способны делать дурные вещи за деньги». И давай посмотрим правде в глаза: Томаш очень хорошо справляется со своей работой за неплохие деньги. И хотя сестра такого ей не говорила, Кася все равно услышала эти слова.

Она не знала, почему Оленка с такой легкостью могла поверить всему плохому, что говорили о Томаше, да ее это и не заботило. Самое главное – Томаш скоро вернется домой и очистит свое имя от подозрений.

Наполнив корзинку лучшими пирогами Генрика с грибами и кислой капустой, положив сверху упаковку из шести пончиков в конфитюре, обсыпанных сахарной пудрой, которые обожали дети, плетеную булку халы и несколько бутылок пива «Тиски», она прошла на кассу.

– Мне очень жаль слышать такие вещи о Томаше, – сказал Генрик, чьи усталые старые глаза казались покрасневшими больше обычного. – Люди приходят сюда и все время толкуют о нем. Они думают, будто в Интернете или в газетах пишут только правду. Я говорю им: «Вы же знаете этого человека, вы поете и танцуете с ним на вечеринках, вместе пьете водку и разрешаете вашим детям играть с ним. Как вы можете поверить, когда о нем говорят такие вещи?»

– Спасибо, Генрик, – прошептала Кася, остро ощущая, что некоторые покупатели смотрят на них. – Я передам Томашу ваши слова. Это многое значит для него и для меня тоже.

Она достала кошелек и протянула деньги, но кто-то вложил их ей обратно в руку.

– Я заплачу, – сказал мужчина, стоявший рядом с Касей. – Когда будете говорить с Томашем, пожалуйста, передайте ему, что многие его польские друзья по-прежнему с ним.

– Да, скажите ему, – присоединилась женщина. – Меня зовут Джоанна, а это мой муж Франц. Мы знаем, что Томаш не такой, как о нем говорят.

Когда Кася смотрела на их участливые лица, то почувствовала, как ее глаза наполняются слезами благодарности.

– Передайте от меня, что ему будет лучше оставаться на родине, – прошептал Генрик, наклонившись к ней. – Здесь его ожидает слишком много проблем с полицейскими и законниками. Он иностранец, и ему будет трудно справиться с проблемами.

– Теперь, когда на него наклеили эти ужасные ярлыки, местные жители будут постоянно подозревать его в чем-нибудь дурном, – добавила Джоанна. – Так уж это устроено: niema dymu bez ognia. Британцы верят в это.

Нет дыма без огня.

– Niewinnego do chazu udowodnienia winy, – добавил ее муж. Невиновен, пока вина не будет доказана. – Но это неправда. Вот правда: Dla nas jest Winny as udowodni swoja newinnocs. Для нас виновен, пока невиновность не будет доказана.

Выходя из магазина, Кася ощущала, что они смотрят ей вслед. Их сочувствие и советы сжимали ее сердце. Может быть, ей и правда нужно посоветовать Томашу не возвращаться?