6. Хорошая попытка

На Огненном острове сегодня Оту-мару – день голосования. Вряд ли кто-то здесь ожидает серьезных изменений, но все рады этому дню: народное единение на Площади вселяет уверенность в то, что любые трудности не так уж существенны, а страхи – преувеличены.

За последние две луны катастрофа Конструкта не забылась, но стала частью новой реальности Архипелага. Падение острова не поняли, но приняли, смирились и учились жить в изменившемся мире. Теперь в центре внимания оказались события, происходящие значительно ближе – на Зеленом острове, история и быт которого всегда были тесно связаны с нашей историей и нашим бытом. Два дня назад впервые за много солнечных циклов (а, может, и вовсе впервые) главным законником там стал человек-из-храма.

А уже вчера мы узнали, что законники Зеленого острова временно отказывают нам в добрососедских визитах и обмене. Трудно было сказать сейчас, что может значить это самое «временно», но последствия налицо: мы не сможем получать зерно и плоды в обмен на огненный песок и механизмы.

Будущее становилось все более неясным. И дело не только в пище с Зеленого острова (которая, конечно, была нам очень нужна). Среди людей росло чувство усиливающейся изоляции и тревога перед новой, пока неясной и неопределенной, но оттого еще более гнетущей угрозой.

На Площади становилось тесно. Прогуливаясь по краю открытого пространства, я видел, как около трибуны собираются наиболее влиятельные и многочисленные женские роды во главе со старейшими матерями в богатых, ярких и поистине безразмерных хартабах. За их спинами толпились или просто рассаживались на земле старшие и молодые матери.

В одной из таких групп я нашел глазами Миа-ку. На мгновение мы встретились взглядами. С распущенными, падающими на лоб и плечи волосами она выглядела совсем иначе, но это была все та же Миа-ку – моя Миа-ку.

Я улыбнулся ей, но она не ответила. Отвела взгляд куда-то в сторону.

Меньшими компаниями или поодиночке на Площади собирались мужчины – рудокопы, механики, законники, служители и все остальные, – все, кто прошел Испытание. Кроме наездников, разумеется. В день голосования нам надлежало оставаться в своих уммах. Впрочем, в действительности это правило не имело никакой назидательной силы. И хоть наездники не могли голосовать, многие из них, подобно мне, пользовались случаем пообщаться, обменяться новостями, да и просто отвлечься от обычных дел.

Как раз в тот момент, когда я снова пытался поймать взгляд Миа-ку с новой точки на Площади, металлический звон предвестил выход на трибуну Моту-ра в окружении нескольких спутников. Один из них – высокий и подтянутый молодой законник в дорогом хартунге из темной, почти черной ткани невольно привлекал внимание. Прежде всего – внимание молодых и будущих матерей из женских родов.

Конечно, это был Мику-ра.

Толпа на Площади постепенно затихла, и те, кто до сих пор оставался на ногах, поспешили найти себе свободное место. Дождавшись тишины, Моту-ра начал говорить.

Ничего такого, что не было бы похоже на любой другой день голосования, – обычные обязательные фразы о единстве в свободе выбора и свободе выбора для единства. Его слова разносились по открытому пространству, отражались от стен ближайших умм и терялись где-то в арках между ними.

– …Ваше решение – ваша воля и ваши мысли. Каждое из них заслуживает быть услышанным, и мы, как и наши предки, равно, как и наши потомки, верили, верим и будем верить в правильность свободного выбора большинства.

Моту-ра сделал небольшую паузу, после которой продолжил:

– Для тех, кто собирается проголосовать впервые или сомневается в своем праве, я напоминаю: в соответствии с Законом объявить свой голос может всякий мужчина, который прошел Испытание, и всякая женщина, которая стала матерью. Это правило не распространяется на наездников, гостей с других островов и тех, кто решением большинства лишен права голоса.

– Итак, сегодня двенадцатый день четвертой луны холодного солнечного полуцикла. И я, нынешний главный законник Огненного острова, объявляю день голосования. В этот день каждый может претендовать на титул, пока принадлежащий мне, и имеет право быть избранным волей большинства.

После этой фразы, которая традиционно означала начало выдвижения кандидатов, Моту-ра сообщил о решении снова предложить себя на этот пост. По закону действующий главный законник не имел права на речь о себе («Пусть обо мне говорят дела, а слова оставим тем, кто хочет прийти после»), так что все, что ему оставалось, – призвать других кандидатов сообщить о своем намерении.

Как и следовало ожидать, на трибуне тут же появился извечный противник действующего главного законника Кимму-ра, который, впрочем, так ни разу и не занял желаемого места. Каждый раз за него голосовал только его собственный женский род и немногочисленные сторонники из числа рудокопов. Несмотря на некоторое снижение популярности Моту-ра в последние пару лун, шансы его оппонента и сейчас были невелики. Единственное, что заслуживало внимания, – это упорство, достойное лучшего применения.

Оказавшись на трибуне, этот немолодой уже человек громко, но довольно сбивчиво говорил о необходимости действовать и критиковал повальное увлечение механикой. И первая, и вторая мысли были близки многим, но в конце речи так и не было понятно, в чем должно заключаться действие и на что следует направить усилия вместо механики. Вряд ли он и сам понимал это отчетливо.

В том, что происходило сейчас на трибуне и перед ней, не было ничего странного и необычного. Более того, этот порядок слов и событий, повторяющийся уже много дней голосования подряд, именно сейчас действовал умиротворяющее. Убаюканные строгой последовательностью предсказуемых действий, многие из нас чувствовали себя лучше и уверенней.

В такой момент легко поверить, что подобным образом день голосования произойдет еще через две луны. А потом – еще через две. Люди будут снова и снова критиковать, но выбирать Моту-ра и подсмеиваться над его вечным оппонентом. А потом еще через много лун их внимание, наверное, привлечет другой законник – более убедительный, энергичный и молодой. Может, им даже станет Мику-ра.

Жители Огненного острова выберут нового главного законника, что-то изменится, но не изменится главное: даже тогда, когда Огненный остров будет принадлежать нынешним новым жизням, а потом – их новым жизням, люди будут пользоваться свободным выбором, а Закон продолжит работать, как хорошо настроенный и смазанный механизм.

…И именно в ту секунду, когда я думал об этом, кое-кто уже поднялся на ноги, а один из младших законников пошел включать машину для голосования, предсказуемый порядок вещей исчез. Просто растворился в воздухе, уничтоженный негромким голосом откуда-то с закатного края Площади.

– Я желаю претендовать, – сказал некто.

От неожиданности Моту-ра, который уже отвлекся на разговор с кем-то из своих помощников, даже не понял, что произошло. Он растерянно повел головой, пытаясь найти в толпе источник голоса.

– Я желаю претендовать на титул главного законника, – прозвучал он снова с той же громкостью и интонацией. И теперь его услышал уже каждый, кто был на Площади.

И я вспомнил. Вспомнил этот голос. Слышал его лишь однажды, но сохранил в памяти: такой чеканящий, ровный такт трудно перепутать с любой другой интонацией. Это – Тик-ра, странноватый, нелюдимый служитель, который недавно так уверенно и, надо признать, довольно убедительно говорил о Вмешательстве. Но почему он решил занять место по другую сторону от машины для голосования вместо того, чтобы просто в нужный момент нажать один из двух рычагов?

– Да, это ваше право и ваша воля, – быстро нашелся Моту-ра. – Прошу пройти на трибуну и обратиться к жителям.

Ни быстрее и ни медленнее, чем это было бы уместно, Тик-ра проследовал на возвышение, остановившись у голос-машины. Остановился и… на несколько мгновений замер. Просто застыл, глядя куда-то над головами сидящих на Площади людей.

Было все также тихо, и когда Тик-ра произнес первую фразу из своей исторической речи, ее услышал и попробовал на вкус каждый, кто присутствовал здесь. Эта фраза – «Я есть человек-из-храма». Ни больше и ни меньше.

– Я говорю это для того, чтобы догадок, слухов и заблуждений не было в умах ваших: я есть человек-из-храма. Я прошел посвящение восемь лун назад. На нашем острове не так уж мало искренних мистиков, которые могли бы приобщиться к Храму, но я стал первым человеком-из-храма здесь, и тому была воля моя, стремления мои и сознательный выбор мой, – на несколько мгновений Тик-ра замолчал, а потом продолжил, не меняя интонации и громкости своего голоса.

– Кто-то из вас может сказать, что служение Храму не позволит мне служить Огненному острову, но я убежден, что это есть суть одно. Я знаю это потому, что с самого начала новой жизни своей я был здесь, рядом с каждым из вас, хоть большинство из вас и не знали о существовании моем. Я видел, как начиналась эпоха небесных камней, я видел, как менялись жизни наши и взгляды наши.

Я вдруг подумал, что Тик-ра мог быть намного старше, чем можно было представить. Трудно сказать, помнит ли он начало эпохи небесных камней на самом деле, но если это правда, то ему, должно быть, не меньше тридцати пяти солнечных циклов от роду.

Дальнейшее развитие речи, по сути, стало пересказом выступления Тик-ра несколькими днями ранее на этой же Площади. Но если тогда его услышали десятки людей, то теперь – тысячи. Все, кто имел право голоса.

Наверное, и в этот раз он бы договорил так же эффектно и под аккомпанемент всеобщего молчания покинул трибуну. Так могло бы быть, если б его слова были единственными, заслуживающими внимания. К сожалению, а может к счастью, но их заменили доводы более материальные. И еще менее двусмысленные.

– Смотрите! Смотрите! – раздался крик с другой стороны Площади. Он расколол молчание толпы и на пару мгновений заглушил голос Тик-ра. Вздрогнув от неожиданности, я рефлекторно посмотрел в ту сторону, откуда прозвучал возглас, но, конечно, не увидел его источника.

Некоторые из стоящих на Площади людей, зачарованные угрожающими словами Тик-ра, никак не отреагировали на крик, но многие оборачивались, что-то восклицали, усиливая и усиливая гомон толпы, показывали пальцами в сторону заката.

Я повернул голову и все понял. Невысоко над уммами по направлению к Площади летела храмовая птица, постепенно поднимаясь выше. Все жители Огненного острова были здесь, рядом, и некому было звонить на сигнальной башне, призывая наездника отвернуть. Да он бы и не отвернул.

Темный силуэт на фоне уходящего солнца быстро увеличивался, и я уже мог хорошо рассмотреть очертания Камо-те.

– …Приобщение к Храму не уничтожает то, чем живет Огненный остров, традиций наших и уклада нашего. Но только вместе с Храмом мы получим шанс спасти Архипелаг для будущих новых жизней … – продолжал говорить Тик-ра, словно не замечая птицу над головами людей. Но теперь его слова смешивались с хором множества голосов и терялись среди них. Мало кто теперь слышал их и, уж тем более, мало кто понимал.

На небольшой скорости Камо-те пролетела над толпой, расправив, насколько это было возможно, свои короткие, острые крылья. Кто-то смотрел на нее с ужасом, кто-то – с благоговением, а я… жадно рассматривал ее тело, фигуру наездника, каждую черту корпуса и оперения.

С такого расстояния очевидно: она меньше, чем Ши-те. Разница в размерах была, пожалуй, лишь одним из отличий, но не самым значимым из них. С первого взгляда храмовая птица, казалось, вообще плохо подходила для полета. Любой, кто хоть немного разбирался в воздухоплавании, обратил бы внимание на мощный клюв, который смещал центр тяжести к носу, на массивные лапы, слишком громоздкие для птицы такого размера, на прочное, но малоподвижное оперение, которое практически не позволяло парить. В том, как Камо-те неслась к своей цели, не было ничего от грациозности и изящества, с которыми скользила по воздуху моя Ши-те. Наконец на храмовой птице было всего одно седло, и на ней уж точно негде было укрепить хотя бы пару небольших узлов с грузами.

Но ей это и не было нужно. Создателей машины, очевидно, мало интересовало изящество и элегантность линий, возможность возить товары и пассажиров, а также многое и многое другое, важное для прочих механических птиц. Перед ней стояла другая задача.

Быстрая, легкая, подвижная и опасная Камо-те призвана стать вестником Храма там, где Храм еще не был единственным укладом жизни. Вызывая страх или уважение, ощущение угрозы или предчувствие изменений, эта машина несла известие о силе Храма по Архипелагу. И у нее это получалось как нельзя лучше. Глядя на то, как, падая на крыло, Камо-то под наездником описывает невероятный поворот в воздухе и едва ли не отвесно взмывает вверх, я не мог не признать этого.

Завершив впечатляющую петлю в небе над толпой жителей Огненного острова, храмовая птица летит в сторону заката. Домой.

– …И именно я готов быть проводником жителей Огненного острова к Храму и спасению в роли главного законника в момент, когда каждый из нас больше всего в этом нуждается, – снова слышу я слова Тик-ра, которыми он и заканчивает свою речь. Кто-то слушает его внимательно, как никогда, и жадно ловит каждое слово, а кто-то провожает взглядом храмовую птицу или уже шумно обсуждает происходящее.

Не знаю, было ли запланировано появление Камо-те именно в этот момент или все произошло случайно, но большая часть речи последнего претендента оказалась смазанной и не дошла до ушей большинства присутствующих. И именно по вине тех, чью волю он отстаивал на нашем острове.

Впрочем, можно не сомневаться: сегодня вечером и в течение нескольких последующих дней все будут говорить только об этом, пересказывать слова Тик-ра и искать тайные смыслы там, где их, возможно, и нет. Слишком красноречивой была храмовая птица над островом. Красноречивой и угрожающей.

Чуда не произошло. Моту-ра набрал больше семи из десяти возможных голосов и снова стал главным законником Огненного острова. В пользу Тик-ра рычаг машины для голосования был нажат всего двадцать семь раз. Это даже меньше, чем насчитывал его собственный женский род, хотя они обычно единогласно высказываются за новые жизни, ими порожденные. В чем бы ни заключались идеи этих кандидатов.

Как оказалось, даже эта неудача не смогла нарушить точно выверенный ход слов, поступков и движений Тик-ра. После того, как объявили результаты, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он лишь закрыл шею отворотом хартунга, сошел с трибуны и растворился среди людей.

Это – не конец его политической карьеры. Скорее, только начало.