52
Зубы
Севро, Мустанг и Виктра уже ждут меня на пункте видеонаблюдения тюремного блока. В эргономичных креслах сидят два техника, а вокруг них плавает несколько десятков голограмм одновременно.
– Ну что там? – спрашиваю я.
– Пока ничего, – отвечает Виктра. – Но процесс пошел, горшочек варит, и я прибавила огонь на полную.
– А ты не хотел бы сам поговорить с Ведьмой? – спрашиваю я у Севро, который пристально изучает ее голограмму.
– С кем? – Он приподнимает бровь. – Никогда о такой не слышал.
Я вижу, что ему тяжело даже смотреть на нее. Севро пытается вести себя жестко и невозмутимо, тем не менее предательство со стороны одной из упырей поразило его в самое сердце. Но виду он не подает – то ли ради Виктры, то ли ради меня, то ли ради самого себя, а может быть, из-за всех нас вместе.
Через несколько минут с Антонии и Ведьмы градом катится пот. По моему совету температуру в их камерах увеличили до сорока градусов по Цельсию, чтобы повысить у них раздражительность. Гравитацию тоже слегка прибавили, но несильно, сразу и не заметишь. Ведьма все это время рыдает, а Антония то и дело дотрагивается до синяка на щеке, пытается оценить масштабы ущерба, нанесенного ее внешности.
– Тебе нужно придумать план, – лениво заявляет Антония, обращаясь к соседке через решетку.
– Какой еще план? – всхлипывает Ведьма из дальнего угла камеры. – Они же убьют нас, даже если мы все расскажем!
– Хватит нюни распускать! Выше нос! Ты позоришь благородную расу ауреев! Ты ведь из братства Марса, так?
– Им известно, что мы прослушиваем камеры, – замечает Севро, – по крайней мере, Антония точно знает.
– Иногда это не так важно, – отвечает Мустанг. – Высокоинтеллектуальные пленники часто пытаются обдурить тех, кто захватил их, устраивают игры. Самоуверенность делает их более уязвимыми, и они легко ведутся на психологические манипуляции, поскольку не сомневаются, что контролируют происходящее.
– Ты знаешь это по обширному личному опыту пыток? – спрашивает Виктра. – Ну-ка, расскажи! Я бы послушала!
– Тише! – прикрикиваю на нее я, прибавляя громкость.
– Я все им расскажу! – говорит Ведьма Антонии. – Мне уже на все наплевать!
– Все? – усмехается Антония. – Да что ты знаешь?
– Достаточно!
– Но я знаю больше!
– И кто тебе поверит? – резко отвечает Ведьма. – Тебе, психопатке, убившей собственную мать! Если бы ты понимала, что́ люди на самом деле о тебе думают…
– Дорогая, ну как же можно быть такой дурой, – с неподдельным сочувствием вздыхает Антония. – Печальное зрелище!
– В смысле?
– Головой подумай, дурочка! Ну хоть попытайся!
– Да пошла ты, сучка!
– Прости, Ведьма, – говорит Антония, выгибая спину. – Это все от жары!
– Или у кого-то крыша едет от сифилиса, – бормочет Ведьма, расхаживая взад-вперед по камере и обхватив себя руками.
– Как… по́шло. Что поделаешь, воспитание…
Начинаю думать, не вывести ли Ведьму из игры, чтобы она рассказала все, что знает.
– Возможно, это ловушка, – внезапно произносит Мустанг. – Антония могла предвидеть, что их возьмут в плен, и разработала запасной план на такой случай. А может, это все дело рук моего братца. Очень в его духе – сделать вброс ложной информации. Особенно если люди Антонии не сопротивлялись при захвате…
– Не сопротивлялись?! – возмущается Виктра. – В моргах этого корабля лежит более пятидесяти золотых, которым бы не понравилась такая формулировка!
– Она права, – поддерживает ее Севро. – Пусть еще поиграют! Может, Антония выдаст что-нибудь еще, прежде чем мы заберем ее.
Антония прикрывает глаза и прислоняется к решетке. Сейчас Ведьма спросит у нее, что она имела в виду, когда сказала «подумай головой». Так оно и происходит.
– Если я все им расскажу, то стану бесполезной? Ты это имела в виду?
– Дорогуша, – поворачивается к ней Антония, – ты действительно не сильна в таких делах. Меня-то в любом случае сестра не пощадит. Я прострелила ей позвоночник, а потом капала ей на спину кислоту больше года. Да она заживо с меня кожу сдерет!
– Дэрроу ей не позволит!
– Он – алый, мы все для него просто исчадия ада!
– Он так никогда не поступит!
– Зато я знаю Гоблина, которого хлебом не корми…
– Его зовут Севро!
– Да ты что? – безразлично роняет Антония. – Суть от этого не меняется: я не жилец, а у тебя еще есть шанс. Им нужна только одна из нас. Ты должна задать себе следующий вопрос: если ты расскажешь им все, они и правда оставят тебя в живых? Тебе необходима стратегия. Кое-какую информацию лучше придержать, чтобы ты могла с ними торговаться…
– Меня не проведешь! – с неожиданной смелостью произносит Ведьма, подходя вплотную к решетке. – А вот ты можешь прощаться с жизнью! Дэрроу победит, и, возможно, так оно и лучше! И знаешь что? Я собираюсь помочь ему! – заявляет Ведьма и смотрит прямо в камеру на потолке, выпуская Антонию из поля зрения. – Я расскажу тебе, что Шакал задумал, Дэрроу! Прошу тебя, дай мне…
– Забирайте ее оттуда! Немедленно! – вдруг вскрикивает Мустанг.
– О нет! – шепчет стоящая за моей спиной Виктра, которая видит то же, что и Виргиния.
Мы с Севро удивленно смотрим на женщин, но Виктра уже у двери.
– Открыть тридцать первую камеру! – кричит она техникам и вылетает в коридор.
Мы с Севро начинаем понимать, что происходит, и бросаемся за ней, сбивая с ног зеленого, настраивающего одну из голограмм. Мустанг следует за нами. Мы несемся по коридору, врезаемся в дверь с кодовым замком. Виктра молотит по ней кулаками, требует, чтобы ее впустили. Дверь открывается, мы пролетаем мимо растерянных охранников, собирающих оружие, и наконец оказываемся в тюремном блоке.
Заключенные кричат, но даже сквозь этот шум до меня доносятся глухие удары. Добегаем до камеры Антонии, но та уже склонилась над телом Ведьмы. Просунув окровавленные руки через решетку, она держит Ведьму за ее новообретенные кудряшки. Раздробленный череп хрустит, Антония последний раз изо всех сил дергает голову бывшего упыря на себя, разбивая ее о прутья решетки. Виктра распахивает магнитную дверь камеры.
Антония встает, словно разорвавший добычу гризли, с невинным видом поднимает вверх красные от крови руки, ухмыляется:
– Осторожнее, Вики, я тебе нужна, больше вам допрашивать некого! Если вы, конечно, не хотите попасться в ловушку Шакала…
И тут Виктра бьет ее кулаком в лицо. С резким хрустом ломается челюсть, звук слышно за десять метров. Антония пятится назад, пытаясь защититься, но Виктра прижимает ее к стене и начинает избивать. Она действует как робот, храня зловещее молчание. Бьет сестру локтем снизу вверх, как нас учили на занятиях. Антония вцепляется ногтями в мускулистые руки Виктры, а потом обмякает, истекая кровью. Виктра не останавливается. И я не мешаю ей, потому что ненавижу Антонию, и темная сторона моего существа упивается ее болью.
Оттолкнув меня, Севро бросается на Виктру, заламывает ей правую руку и берет за горло левой. Потом делает подсечку, валит на пол и захватывает ногами за талию, лишая ее возможности двигаться. Освобожденная Антония падает на бок, и Мустанг успевает подхватить ее, а то ее череп разбился бы об острый угол металлических нар. Встаю на колени рядом с Ведьмой, пытаюсь нащупать пульс, хотя зачем… У нее проломлен череп. Смотрю на нее пустым взглядом и не понимаю, почему не испытываю ужаса.
Какая-то часть моей души умерла, но когда? И почему я этого даже не заметил?
Мустанг вызывает желтых. Я трясу головой, чтобы прийти в себя. Севро отпускает Виктру. Она кашляет и сердито отталкивает его. Мустанг склоняется над Антонией, которая с трудом дышит разбитым носом. Лицо превратилось в месиво, к разбитым в кровь губам приклеились осколки зубов. Если бы не волосы и не знаки на руках, никто бы и не подумал, что она – золотая. Виктра выходит из камеры, не оглянувшись на сестру, и отпихивает серых охранников с такой силой, что двое из них падают, не удержавшись на ногах.
– Виктра! – кричу я ей вслед, хотя мне нечего сказать.
Она оборачивается. Глаза покраснели, но не от ярости, а от непередаваемой горечи. Костяшки пальцев сбиты в кровь.
– Я заплетала ей косички, – с трудом произносит она. – Я не знаю, почему она такая! Почему я такая!
Осколок зуба сестры торчит между костяшками среднего и безымянного пальца. Виктра вынимает его и подносит к свету, словно ребенок, нашедший на берегу моря стеклышко. Потом содрогается от ужаса и бросает его на стальной пол.
– А ты мне не верил, – говорит она, обращаясь к стоящему за моей спиной Севро.
* * *
Вечером того же дня, пока доктора занимаются Антонией, Сыны проводят обыск среди личных вещей Ведьмы в ее каюте на эсминце «Тифон». В шкафу обнаруживается тайник – за задней стенкой лежит вонючая изодранная волчья шкура. Севро ахает, когда Брюзга показывает ему находку.
Мустанг стоит у стены чуть поодаль, а рядом со мной – Клоун, Крошка, Брюзга и Севро.
– Когда Шакал распял Антонию в училище, – говорит Клоун упырям из первого состава, которые собрались вокруг гроба перед запуском капсулы, – Ведьма сняла ее с креста.
– Точно, а я и забыл, – отзываюсь я.
– В странном мы живем мире! – фыркает Севро.
– Помнишь, как ты заставил ее драться с Лией, когда Лия никак не могла содрать шкуру с овцы? Хотел, чтобы она научилась выживать, – тихо смеется Крошка, и даже Севро улыбается, вспомнив эту историю.
– А вы-то что смеетесь? – спрашивает Клоун. – Вы тогда вообще грибы ели и на луну выли!
– Я только смотрел! Только смотрел! – протестует Севро.
– Жуть какая, босс! – делает большие глаза Брюзга. – А что вы делали в тот момент?
– Дрочил в кустах, что ж еще! – вставляю я.
– Только если все спали, – бурчит в ответ Севро.
– Круто! – морщит носик Крошка и запихивает волчью шкуру в рюкзак. – Ведьма, вой на луну, еще увидимся!
Она смотрит на бывшую подругу с такой нежностью, что мне становится неловко. В ее взгляде нет ни обвинения, ни гнева, лишь печаль по ушедшей навсегда Ведьме. Крошка напоминает мне о том, как сильно я люблю всех этих ребят. Как и на похоронах Рока, мы по очереди прощаемся с Ведьмой и запускаем ее в последнее путешествие к Солнцу, навстречу Рагнару и Року. Клоун и Крошка уходят, держась за руки, Брюзга, как всегда, поддразнивает их. Я с улыбкой гляжу им вслед и остаюсь рядом с Севро. Мустанг за все это время не шевельнулась и так же стоит у стены.
– Что имела в виду Виктра, когда сказала: «А ты мне не верил»? – спрашиваю я.
– Да какая теперь разница, – взглянув на Виргинию, отвечает Севро и направляется к выходу, но в последний момент останавливается. – Она передумала.
– Насчет чего? – интересуюсь я.
– Передумала со мной встречаться.
– Ясно…
– Мне очень жаль, Севро, – вступает в разговор Мустанг. – Ей сейчас нелегко приходится…
– Ну да, – прислонившись к стене, кивает он. – Должно быть, это я виноват. Я ей… признался в любви перед тем, как она улетела сюда. И знаете, что она ответила?
– Сказала спасибо? – предполагает Мустанг.
– Ну да, как же! – морщится Севро. – Просто обозвала меня идиотом, и, скорее всего, она права. Наверное, все это пустые выдумки. Я расчувствовался, ну и так далее…
Он задумчиво опускает голову. Мустанг отчаянно жестикулирует, подавая мне знак, чтобы я что-нибудь сказал другу.
– Севро, ну признай, ты же не подарок! Вонючий коротышка с сомнительными татуировками и, мягко говоря, порнографическими закидонами! А еще у тебя очень странные ногти на ногах!
– Странные ногти? – вскидывается он.
– Ну понимаешь, они реально длинные, чувак. Ты бы подстриг их, что ли.
– Не-е, я ж ими цепляюсь! – улыбается он.
Прищуриваюсь, делая вид, что не понимаю, всерьез он говорит или шутит, и пытаюсь поддержать его как могу:
– Знаешь, парень, я просто хотел сказать, что ты и правда не подарок, но уж точно не идиот!
– Ей кажется, что у нее отравленная кровь, – тихо произносит Севро, будто не слыша меня. – Вот что она имела в виду. Сказала, что всегда все портит, поэтому лучше и не начинать.
– Она просто напугана, – вмешивается Мустанг, – особенно после того, что произошло сегодня.
– Не произошло, а происходит, – возражает Севро, садясь на пол у стены. – Эта фраза начинает сбываться. Смерть одного влечет за собой смерть второго, смерть второго – смерть третьего. И так до бесконечности…
– Мы победили на Юпитере, – говорю я.
– Можно выиграть все битвы и все равно проиграть войну, – бормочет Севро. – У Шакала явно какой-то козырь в рукаве, да и Октавия не сдает своих позиций. Армада Скипетра больше армады Меча, а сейчас они наверняка вызовут подкрепление с Венеры и Меркурия. Силы будут один к трем не в нашу пользу. Погибнут люди. Скорее всего – почти все, кого мы знаем.
– Если только мир не изменится, – улыбается Мустанг.