Часть IV
Звезды

Армада Меча разгромлена. Уничтожено более половины судов, четверть захвачена, остальные скрылись вместе с Антонией или разрозненными группами, объединились вокруг уцелевших преторов и в срочном порядке направляются в центр. Траксу и ее сестер на скоростных корветах под командованием Виктры я послал в погоню за Антонией. Они должны вызволить из плена Кавакса, которого бойцы Антонии захватили при попытке взять «Пандору» на абордаж. Севро я попросил отправиться с Виктрой, решив, что им лучше быть вместе, но он навестил ее на корабле и вернулся за полчаса до вылета, обиженный и тихий. Обсуждать со мной произошедшее он отказался.

Мустанг сходит с ума от беспокойства за Кавакса, но виду не подает. Она бы лично возглавила спасательную операцию, но сейчас ее место здесь. В спешном порядке ремонтируем корабли, готовя их к долгому путешествию, утилизируем те суда, что не подлежат восстановлению, рыщем среди обломков в поисках выживших. Между повстанцами и губернаторами Газовых Гигантов воцарилось хрупкое перемирие, которое может разрушиться в любой момент.

После битвы прошло два дня и две бессонные ночи. Ромулу, судя по всему, тоже не довелось отдохнуть. Глаза потемнели от гнева и переутомления. В день сражения он потерял не только руку и сына. К личной встрече никто из нас не готов, поэтому решаем переговорить по голографической связи.

– Как я и обещал, вы получите независимость, – заверяю его я.

– А ты получишь корабли, – отвечает он. – Но их недостаточно, чтобы победить центр. Тебя ждет встреча с самим Повелителем Праха.

– Сгораю от нетерпения. У меня большие планы в отношении его хозяйки.

– Ты полетишь на Марс?

– Очень скоро ты узнаешь, куда мы отправимся.

– Кое-что в этой битве представляется мне любопытным, – вдруг говорит Ромул после долгой паузы. – Ни на одном из захваченных нами кораблей не нашлось боеголовок весом более пяти мегатонн. Несмотря на все твои заявления, несмотря на… доказательства.

– А мои люди нашли, и не одну, – вру я. – Если сомневаешься – добро пожаловать на борт. Ничего любопытного в этом нет! Разумеется, Рок предпочел хранить боеголовки на «Колоссе», чтобы не упускать их из виду ни на секунду. Нам просто повезло, что я сумел вовремя взять мостик! Доки можно построить заново, а вот потерянную жизнь не вернешь!

– У них вообще были боеголовки? – напрямую спрашивает Ромул.

– Думаешь, я стал бы лгать тебе и рисковать будущим своего народа? – улыбаюсь я, но без особого веселья. – Теперь судьба ауреев в твоих руках, Ромул. Дареному коню в зубы не смотрят.

– Твоя правда, – отвечает он, хотя прекрасно понимает, что моя легенда шита белыми нитками.

Ромул знает, что я переиграл его, однако ему придется повторить эту ложь перед золотыми окраины, если он хочет мира. Война сейчас им невыгодна, но если о моем поступке станет известно, честь не позволит ауреям оставить его безнаказанным. Допустим, они нас атакуют. Тогда, скорее всего, выигрыш останется за мной, но окраина способна причинить достаточно вреда, чтобы не дать нам победить в войне с центром. Вот почему Ромул делает вид, что верит мне, а я готов жить с чувством вины из-за того, что обрекаю сотни миллионов на рабство и лично подписываю смертный приговор тысячам Сынов Ареса, сдавая их полиции Ромула. Я предупредил их, но сбежать удастся не всем.

– Я бы хотел, чтобы твои корабли покинули наши границы до наступления ночи, – заявляет Ромул.

– Нам нужно еще три дня, чтобы подобрать всех выживших, и после этого мы улетим.

– Прекрасно! Мои корабли сопроводят твой флот до оговоренных нами границ, и после того, как твой флагман пересечет пояс астероидов, путь сюда вам заказан. Если хотя бы одно судно, находящееся под твоим командованием, нарушит границу, мы объявим вам войну.

– Я помню уговор.

– Лучше тебе не забывать о нем. Пламенный привет центру. Я обязательно передам твои наилучшие пожелания Сынам Ареса, которых ты оставляешь здесь, – ехидно добавляет он и отключается.

Через три дня после разговора с Ромулом мы улетаем, оставшиеся ремонтные работы проводим по дороге. Сварщики и ремонтники облепили корпуса кораблей, словно доброкачественная опухоль. Мы потеряли более двадцати пяти флагманов во время битвы, но взамен захватили семьдесят. Одержали одну из величайших военных побед в современной истории, но ореол романтики меркнет, когда приходится отскребать от пола останки друзей.

Во время битвы легко быть храбрым, потому что восприятие окружающего ограничивается органами чувств: зрением, обонянием, осязанием, вкусом, слухом, – и это лишь малая часть того, что происходит вокруг. Потом, когда картина постепенно разворачивается в памяти, ты вдруг осознаешь ужас совершенного тобою, боль от потери друзей. Тебя просто захлестывает огромной волной. В этом проклятие космических битв – ты сражаешься, а потом проводишь месяцы в ожидании, убивая время. А потом снова сражаешься.

Пока что я не говорил своим людям, куда мы направляемся. Бойцы вопросов не задают, а вот офицеры не дают мне прохода, но я раз за разом отвечаю одно и то же:

– Куда надо.

Костяк моей армии составляют Сыны Ареса, которым не привыкать к тяготам военной жизни. Они устраивают танцы и сборища, заставляют петь свои натруженные в боях глотки. Их пример заразителен. По мере удаления от Юпитера по коридорам все чаще прогуливаются мужчины и женщины. Порой слышен чей-то веселый свист. Одни приметывают нашивки с номером отряда на форму, другие разрисовывают биоскафандры яркими красками. Здесь, в отличие от холодного, просчитанного до мелочей быта, заведенного во флоте Сообщества, бурлит жизнь. Однако все держатся представителей своего цвета, а с другими общаются только по приказу командования. Все далеко не так гармонично, как я себе представлял, но это только начало. Чувствую некоторое отчуждение, хотя бодро улыбаюсь и изо всех сил стараюсь быть хорошим лидером.

В коридорах «Колосса» мне пришлось убить десятерых. Потом мы разбомбили доки, и я собственноручно уничтожил тринадцать тысяч соплеменников. Я не видел их лиц, поэтому они не преследуют меня в кошмарах, но ужас, который я пережил, остается со мной.

С Сынами Ареса пока что не удается выйти на связь. Коммуникация по всем каналам выключена, а значит, Квиксильверу удалось сдержать слово и разрушить коммутаторы. Теперь и золотые, и алые одинаково слепы.

Устраиваю Року такие похороны, которых он бы желал. Хороню его не в земле какой-то чужой луны, а на Солнце. Мы с Виргинией опускаем тело в металлический гроб – торпеду с люком. Упыри тайком вынесли Рока из переполненного морга, чтобы мы могли с ним попрощаться наедине. Погибло так много наших людей, что оставшимся в живых ни к чему видеть, как я воздаю последние почести врагу.

Мало кто оплакивает смерть моего друга. Если народ Рока и запомнит его, то как «человека, потерявшего величайший в истории флот». Он стал современным Гаем Теренцием Варроном, идиотом, который попался в ловушку Ганнибала и был окружен в Каннах. Для алых же Рок – обычный золотой, считавший себя бессмертным, пока Жнец не доказал ему, что он жестоко ошибается.

Когда несешь тело погибшего близкого друга, ощущаешь бесконечное одиночество. Словно у тебя в руках разбитая ваза, в которую уже никогда не поставят цветы. К сожалению, Рок не верил в загробную жизнь, как некогда верили я и Рагнар. Не знаю, когда я потерял свою веру. Думаю, такие вещи не происходят на ровном месте. Может быть, с годами я просто устал притворяться, что убежден в существовании Долины, хотя так было легче. Если бы только Рок считал, что уходит в иной, лучший мир… Но его религией стало господство ауреев, а если веришь лишь в самого себя, тебе не удастся радостно вступить под покров ночи.

Когда приходит моя очередь прощаться, я смотрю на лицо друга, и перед моими глазами проплывают картины прошлого. Вспоминаю, как он читал, лежа в кровати, перед церемонией у Октавии, а потом я вколол ему снотворное. Как он в парадном костюме умолял меня пойти с ним и Виргинией на оперу в Эгее и уверял, что я буду в восторге от «Орфея». Как смеялся, сидя у костра в поместье Виргинии после битвы за Марс. Как рыдал и обнимал меня, когда я вернулся в братство Марса. Тогда мы были всего лишь мальчишками.

А теперь его тело остыло. Под глазами темные круги. Лицо больше не дышит юностью. У него никогда не будет семьи, детей, домашних радостей, ему не суждено состариться и обрести мудрость вместе с любимой, и все из-за меня. Вспоминаю смерть Тактуса и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Мои друзья-упыри не в восторге от идеи привести Кассия на похороны. Но мне была противна сама мысль о том, что я отправлю Рока на Солнце, не позволив Кассию поцеловать его на прощание. У пленника скованы ноги, руки в магнитных наручниках за спиной. Снимаю их, чтобы он мог проститься с другом как положено, и Беллона целует Рока в лоб.

Севро безжалостен даже в такую минуту. Как только Кассий отходит от тела, Барка захлопывает металлическую крышку люка. Как и Мустанг, мой маленький золотой друг пришел сюда не ради Рока, а ради меня, на случай если мне понадобится помощь. В нем не осталось любви к поэту. Севро не может испытывать симпатию к человеку, который предал меня и Виктру. Для него самое главное – верность, хранить которую, по мнению Севро, Рок был не способен. Мустанг считает точно так же. Рок предал ее с той же готовностью, что и меня. Он лишил ее отца. Виргиния прекрасно понимает, что Августус был далеко не самым хорошим человеком, но все-таки их связывали кровные узы.

Друзья ждут моей речи. А мне нечего сказать – любые слова вызовут у них праведный гнев. Поэтому, следуя совету Виргинии, я не заставляю их выслушивать дифирамбы человеку, который подписал нам всем смертный приговор, а ограничиваюсь цитированием подходящих строк из любимого стихотворения Рока:

– Per aspera ad astra, – шепотом произносят все мои золотые друзья и даже Севро.

Нажимаю кнопку, и Рок исчезает из нашей жизни, отправляясь в последнее путешествие, чтобы присоединиться к Рагнару и многим поколениям павших воинов солнца. Все уходят, а я остаюсь. Мустанг в нерешительности стоит рядом, глядя вслед Кассию. Того уводят обратно в камеру.

– Как ты намерен с ним поступить? – спрашивает она, когда мы остаемся наедине.

– Не знаю, – резко отвечаю я, задетый тем, что она решила задать мне этот вопрос именно сейчас.

– Дэрроу, с тобой все в порядке?

– Да. Мне просто нужно побыть одному.

– Хорошо, – кивает она, но не уходит, а, наоборот, приближается ко мне вплотную. – Ты не виноват в его смерти.

– Я сказал, что хочу побыть один!

– Ты не виноват, – повторяет Мустанг, и я рассерженно сверлю ее взглядом, не понимая, почему она еще здесь.

И тут я замечаю, с какой нежностью и доверчивостью она смотрит на меня, и напряжение в груди ослабевает. Внезапно я чувствую, как по моим щекам текут слезы.

– Ты не виноват, – в третий раз говорит она, крепко обнимая меня, и я начинаю рыдать. – Не виноват, – твердит Мустанг, прижимаясь лбом к моей груди.

Чуть позже мы с друзьями ужинаем в покоях Рока, которые достались мне. Вечер проходит очень тихо, даже Севро нечего сказать. После отъезда Виктры он вообще притих, его явно что-то угнетает. Жуткие события последних дней измотали всех нас до предела. Всем собравшимся известно, куда мы направляемся, и это знание ложится на их плечи еще более тяжким грузом.

После ужина Мустанг хочет остаться со мной, но я прошу ее уйти. Тихо запираю за ней дверь и остаюсь в одиночестве. Мне нужно о многом подумать. Наконец я один… Не только за столом в этой роскошной каюте, но и наедине со своим горем. Друзья пришли к Року на похороны ради меня, а не ради него. К его смерти по-другому отнеслась только Сефи, потому что она впервые увидела Рока во время сражения и испытывала к нему лишь глубокое уважение, в отличие от остальных моих друзей. В последнее время никто, кроме меня, не любил Рока так, как он того заслуживал.

В покоях императора до сих пор ощущается его присутствие. Листаю старинные книги, стоящие на полках. В витрине за стеклом парит почерневший металлический обломок корпуса корабля, на стенах висит еще несколько трофеев. Подарки от верховной правительницы «За проявленный героизм в битве за Деймос» и от лорд-губернатора Марса «За защиту Сообщества ауреев». У кровати лежит раскрытая книга. Софокл, трагедии фиванского цикла. Я не стал закрывать ее. Я вообще здесь ничего не меняю. Как будто порядок вещей, который был при прежнем хозяине, поможет сохранить его в мире живых. Может ли воздух застыть в капле янтарной смолы?..

Уснуть не могу, лежу в постели, уставившись в потолок. Встаю, наливаю в стакан на три пальца виски из графина Рока и сажусь в гостиной перед экраном. Сеть не работает из-за хакерской войны, и мне становится жутко: я будто отрезан от всего мира. Нахожу на бортовом компьютере старые программы. Чего здесь только нет – космические пираты, благородные золотые рыцари, черные охотники за сокровищами, полубезумный фиолетовый музыкант с Венеры… Наконец открываю историю просмотров. Вот видео, которые Рок прокручивал в ночь накануне битвы.

Сердце бешено колотится в груди, когда я пробегаю глазами список. Я словно подглядываю за кем-то или читаю чужой дневник. Среди записей обнаруживаются эгейские постановки любимой оперы Рока «Тристан и Изольда», но бо́льшая часть видео – о нашей жизни в училище. Сижу, не решаясь нажать на воспроизведение, а потом вызываю по интеркому Холидей:

– Не спишь?

– Теперь уже нет.

– Будь добра, окажи мне одну услугу.

– Конечно, чего еще от тебя ожидать…

Через двадцать минут в коридоре раздаются звон кандалов и шарканье ног. Холидей и трое Сынов Ареса приводят ко мне Кассия. Отпускаю их, благодарно киваю Холидей и говорю:

– Спасибо, дальше я сам разберусь.

– Прощу прощения, сэр, но вы немного ошибаетесь!

– Холидей!

– Мы будем ждать за дверью, сэр!

– Можете ложиться спать, свободны!

– Просто крикните, если вам что-то понадобится, сэр!

– А я смотрю, у тебя тут железная дисциплина, – осторожно замечает Кассий, когда серая уходит, и вертит головой, разглядывая стоящие в круглом мраморном атриуме скульптуры. – Рок всегда любил торжественную обстановку. К сожалению, вкус у него был как у девяностолетнего скрипача…

– Ему бы родиться на три тысячи лет раньше, правда? – отзываюсь я.

– Мне он представляется в римской тоге. Крайне неприятный стиль, кстати говоря. Во времена молодости моего отца пытались снова ввести в моду римскую одежду. Особенно на всяческих светских раутах и совместных завтраках, которые тогда были в чести. Отец мне показывал фотографии, – вспоминает Кассий и передергивается. – Жуткое дело!

– Придет день, и кто-то скажет, что последний писк моды – высокие воротники, – подмигиваю ему я, прикасаясь к своему вороту.

– Я тут с визитом вежливости, что ли? – спрашивает Кассий, внимательно глядя на стакан с виски в моей руке.

– Не совсем, – отвечаю я, жестом приглашая его пройти в гостиную.

Кассий медленно, с грохотом переступает ногами, обутыми в тюремные сапоги весом по сорок килограммов, но все равно в этой комнате он чувствует себя куда более непринужденно, чем я. Он садится на диван, явно ожидая подвоха, и изумленно приподнимает бровь, когда я протягиваю ему стакан с виски.

– Брось, Дэрроу! Яд – не в твоем стиле!

– Это коллекционный «Лагавулин». Лорн подарил Року после осады Марса.

– Никогда не любил иронии, – вздыхает Кассий, – а вот виски… Виски помогает разрешить все противоречия. Хорошая вещь! – Он подносит стакан с золотистым напитком к свету.

– Это напоминает мне об отце, – задумчиво говорю я, прислушиваясь к тихому гудению вентиляции над нашей головой. – Хотя то пойло, которое он употреблял, годилось разве что для чистки снаряжения и убийства клеток мозга.

– Сколько тебе было лет, когда он умер? – спрашивает Кассий.

– Лет шесть, наверное.

– Шесть… – повторяет он, задумчиво глядя на стакан. – Мой отец пил не часто, но иногда я заставал его на любимой скамейке возле жуткой тропы на хребте Монс. С бутылкой виски вроде этого, – прикусывает губу Кассий. – До сих пор вспоминаю, как мы сидели рядом и не было никого, кроме нас и кружащих вдалеке орлов. Отец рассказывал о деревьях, растущих на склонах, он обожал лес и мог часами рассуждать о почвах, корнях и кронах, о птичьих гнездах и так далее. Особенно зимой. Говорил, что в холода деревья выглядят по-особенному. Я тогда его не слушал, а теперь жалею…

Кассий делает глоток. Он настоящий ценитель и наверняка почувствует все оттенки вкуса: торф, терпкость грейпфрута на языке, холод шотландских скал. Я не ощущаю ничего, кроме аромата дыма.

– Это что, замок братства Марса? – спрашивает Кассий, кивая на голограмму над экраном Рока. – О Юпитер, каким же он кажется маленьким!

– Меньше, чем двигатели эсминца, – соглашаюсь я.

– С ума сойти. Наши ожидания от жизни растут в геометрической прогрессии!

– Когда-то мне и серые казались настоящими великанами, – смеюсь я.

– Ну знаешь… Если сравнивать с Севро… – вздыхает он с озорной улыбкой. – Я хотел поблагодарить тебя, – тут же добавляет он серьезным тоном, – за то, что ты пригласил меня на похороны. Это было на удивление… благородно с твоей стороны.

– Ты бы поступил точно так же на моем месте.

– Ну не знаю… – неуверенно произносит он. – А это компьютер Рока?

– Да. Я как раз листал список последних просмотров. К большинству записей он возвращался раз по десять. Они посвящены не стратегии, не битвам с другими братствами. Тут иные темы, повседневные, ну ты понимаешь.

– Ты уже посмотрел? – спрашивает он.

– Решил подождать тебя.

Кассий шокирован моим предложением, и мое гостеприимство явно кажется ему подозрительным. Поэтому я просто нажимаю воспроизведение, и мы снова становимся мальчишками, которыми были в училище. Сначала между нами есть некоторая неловкость, но, по мере того как наши стаканы с виски пустеют, мы все чаще смеемся и порою подолгу молчим. Смотрим запись той ночи, когда мы готовили ягненка в северной лощине, потом на экране появляются горы, где мы сидели у лагерного костра и слушали истории Куинн.

– В ту ночь мы с ней целовались, – говорит Кассий, когда Куинн на записи заканчивает свой рассказ о том, как ее бабушка четыре раза пыталась построить дом в горной долине в ста километрах от населенных пунктов, да еще и без помощи архитектора. – Куинн уже залезала в спальный мешок, а я сказал ей, что услышал какой-то подозрительный шум. Мы пошли проверить. А потом она догадалась, что я просто незаметно швырял с обрыва камни, чтобы остаться с ней наедине в темноте, и сразу все поняла. И улыбнулась, – смеется он. – Какая улыбка! А какие ноги! Такие ноги созданы для объятий, если ты понимаешь, о чем я, – снова усмехается он. – Однако девушка была с характером! Приложила пальцы к моим губам, а потом как оттолкнет!

– Ну да, ее было не так-то легко добиться, – киваю я.

– Конечно! Но потом поутру она разбудила меня и одарила парой поцелуев. Разумеется, исключительно на ее условиях.

– И что, у тебя первый раз получилось завоевать сердце женщины, кидая камни?

– Первый, но не последний!

Мы смотрим кадры, о существовании которых я даже не подозревал. Рок и Кассий вместе пошли на рыбалку, а Куинн столкнула Кассия в воду. Беллона делает большой глоток виски и наблюдает, как юный Кассий плюхается в озерцо и пытается утащить за собой Куинн. Вот интимное видео о том, как Рок влюбился в Лию, когда они пошли ночью на разведку в горы. Они остановились набрать воды, и их руки случайно соприкоснулись. Фичнер следил за ними из-за деревьев и делал заметки на планшете. На следующей записи они тайком улеглись под одно одеяло, пока были на карауле на воротах, а потом Рок повел ее в горы, и там случился их первый поцелуй, но тут он услышал топот сапог, и в кадре возникли Антония и Виксус с приборами ночного ви́дения.

Они забрали Лию. Рок пытался сопротивляться, и тогда они сбросили его со скалы. Рок сломал руку, и его унесло течением реки. Он шел до нас пешком три дня, а когда добрался до цели, все уже считали, что я пал от руки Шакала. Рок оплакивал мою гибель, потом пошел на вырытую мной могилу Лии, но тело к тому времени уже утащили волки. Кассий мрачнеет. Я вспоминаю, как он вернулся вместе с Севро и узнал, что случилось с Лией и Роком. Возможно, он чувствует себя виноватым из-за того, что стал союзником Антонии.

Записей бесконечно много, и каждая из них открывает еще один фрагмент общей картины. Согласно истории просмотров, чаще всего Рок обращался к одному моменту: Кассий объявил, что нашел двух новых братьев, и предложил нам стать копейщиками дома Беллона. В его взгляде тогда было столько надежды, столько счастья оттого, что ему просто удалось выжить. Думаю, подобные чувства в то время испытывали все мы, даже я, невзирая на душевную смуту. Сейчас, когда я смотрю на все это со стороны, мое предательство кажется мне еще более чудовищным.

Снова наполняю бокал Кассия. Беллона молча смотрит на светящуюся голограмму: Рок уезжает прочь на серой в яблоках кобыле и задумчиво оглядывает свои владения.

– Мы убили его, – вдруг произносит он. – Это была наша с тобой война.

– Ты правда так думаешь? – спрашиваю я. – Не мы создали этот мир. Мы даже воюем не по доброй воле. Не за самих себя. Рок тоже сражался за Октавию. За Сообщество, которое и не заметило, что он принес себя в жертву его интересам. Ауреи состряпают из его смерти политическую историю, свалят на него всю вину. Он погиб ради них, а его сделают козлом отпущения.

Как я и ожидал, Кассия передергивает от отвращения. Я говорю ему о том, чего он боится больше всего на свете: благородные идеи о чести, о достойной смерти остались в прошлом, им нет места в нашем мире.

– Как ты думаешь, сколько это будет продолжаться? – задумчиво вопрошает он. – Сколько еще продлится эта война?

– Между нами или вообще?

– Между нами.

– Пока сердце одного из нас не перестанет биться, ты же сам говорил.

– Значит, ты не забыл, – вздыхает он. – А вообще?

– До тех пор, пока не перестанут существовать цвета.

– Что ж, – смеется он, – а ты, я смотрю, реалист!

– Как ты думаешь, могло бы все сложиться иначе, если бы Августус не поставил нас с Юлианом в пару на Пробе?

Кассий крутит в руках бокал с виски.

– Какая теперь разница?

– Ну просто представь, что разница есть.

– Не знаю! – резко отвечает он, допивает виски и наливает себе еще, орудуя бутылкой на удивление ловко, несмотря на наручники, а потом раздраженно разглядывает бокал. – Мы с тобой не такие, как Рок и Виргиния, не столь тонкие натуры. Ты – гром, я – молния, вот и все. Помнишь эту дурацкую шутку, когда мы собирались размалевать лица краской и скакать как сумасшедшие? Вот и вся правда. Нам остается только смириться со своей судьбой. Когда закончится гроза, что от нас с тобой останется? Мы обычные люди, да, но дайте нам войну, и мы разразимся громом и молнией, – говорит он, мрачно иронизируя над собственной манией величия.

– Ты действительно так думаешь? – спрашиваю я. – Считаешь, что наша судьба предрешена?

– А ты не согласен?

– Виктра согласилась бы с тобой, – пожимаю плечами я, – но я уверен, что она не такая. Да и все мы… – задумчиво растягиваю я слова, и на этот раз уже Кассий наполняет мой бокал. – Знаешь, Лорн всегда говорил, что сам загнал себя в угол, сделав неверный выбор, и лишь потом понял: он живет не своей жизнью. Как будто кто-то все время подталкивал его вперед, не давал свернуть. Под конец ничто не помогло ему – ни его любовь, ни его семья. Он умер так, как жил.

Кассию должно быть ясно, что за моими словами стоит нечто большее, чем просто размышления о верности моей теории. Да, я легко мог бы заговорить о том, какие перемены произошли с Виргинией, Севро или Виктрой. Кассий не такой, как я, но часто понимает меня лучше многих, потому что его судьба схожа с моей.

– Ты думаешь, что скоро умрешь, – внезапно произносит он.

– Как говорил Лорн, рано или поздно приходится платить по счетам. И это время уже не за горами.

Он с нежностью смотрит на меня, забыв о виски, и я ощущаю, как мы близки. Признаться, я на это не рассчитывал. Мне удалось глубоко тронуть его. Возможно, и ему кажется, что он шагает навстречу собственным похоронам.

– Никогда не задумывался о том, какой груз лег на твои плечи, – осторожно начинает Кассий. – Ведь ты провел среди нас несколько лет! И тебе было даже не с кем поговорить, да?

– Не с кем. Это было слишком рискованно. Да и что тут скажешь? Здравствуйте, я алый шпион? – шучу я, но Кассий не смеется.

– Тебе и сейчас не с кем поговорить, и это сводит тебя с ума. Ты стал чужим даже среди своих.

– Так и есть. – Поднимаю бокал, но выжидаю, не могу решить, до какой степени можно доверять Кассию, а потом виски делает свое дело. – Мне тяжело говорить со всеми. Севро переживает смерть отца, несет ответственность за уйму практически незнакомых ему людей. Виктра считает себя хуже, чем она есть, и делает вид, что жаждет лишь мести. Они думают, будто я знаю единственно верный путь к светлому будущему благодаря моей жене. Но я теряю с ней связь, все уже не так, как раньше. А Мустанг… – Я запинаюсь, внезапно смущаясь.

– Продолжай! Что – Мустанг? Да ладно тебе, чувак, ты убил моих братьев, я убрал Фичнера, чего нам терять…

– Она все время за мной наблюдает, – говорю я, поморщившись от неловкости момента. – Оценивает. Будто пытается понять, кто я на самом деле, достоин ли я…

– Чего?

– Ее. Всего этого. Не знаю. Мне казалось, я все доказал ей в Стране льдов, но ничего не изменилось, – пожимаю плечами я. – У тебя та же история, да? Служишь на благо верховной правительницы, и тут Айя убивает Куинн. Вдобавок твоя мать с ее ожиданиями. Теперь вот сидишь и выпиваешь с человеком, который лишил тебя обоих братьев…

– За Карнуса я не в обиде.

– Да, наверняка нелегко было жить с ним в одном доме.

– На самом деле в детстве он меня очень любил, – возражает Кассий. – Знаю, в это сложно поверить, но он был моим кумиром. Всегда приглашал меня в команду, брал в путешествия, учил, как обращаться с женщинами, – насколько сам умел. Надо признать, к Юлиану он был не так добр.

– У меня есть старший брат, его зовут Киран.

– Да? Он жив?

– Ага. Работает механиком у Сынов. У него четверо детей.

– Погоди-ка, у тебя что, есть племянники? – удивляется Кассий.

– Ну да. Киран женился на сестре Эо.

– Правда? У меня тоже когда-то был племянник, мы с ним прекрасно ладили… – Кассий отводит взгляд, улыбка исчезает с его лица, и я понимаю, что за подозрения омрачают его душу. – Я устал от этой войны, Дэрроу…

– Я тоже. Если бы я мог вернуть тебе Юлиана, то сделал бы это. Но сейчас идет война за таких, как он. За порядочных, тихих и мягких людей, которые знают, как должен быть устроен мир, но не могут перекричать громогласных ублюдков.

– Ты не боишься, что вы разрушите мир и не сможете построить его заново? – серьезно спрашивает он.

– Боюсь, – киваю я, и многое для меня начинает проясняться. – Поэтому мне нужна Мустанг.

Он долго смотрит на меня странным взглядом, а потом качает головой и смеется – то ли над собой, то ли надо мной.

– Ну почему тебя так тяжело ненавидеть?!

– По-моему, очень достойный тост! – провозглашаю я, мы поднимаем бокалы и молча выпиваем.

Прежде чем вызвать сопровождающих Кассия, я даю ему голографический проектор в виде пирамидки и заранее прошу прощения за содержание. Ему нужно это увидеть. Он понимает иронию происходящего. Вернувшись в камеру, он посмотрит запись, будет плакать и чувствовать себя одиноким, но правда никогда не дается легко.