Часть III. След в истории: Дарвин и его идеи в мировой культуре

Чарлз Дарвин утверждал, что пятилетнее кругосветное путешествие на «Бигле» сделало из него ученого, до этого он был дилетантом. А ведь это путешествие вполне могло для него не состояться, правда, тогда он не знал о нависшей угрозе. Капитана «Бигля» Роберта Фицроя, считавшего себя опытным физиогномистом, после знакомства с Дарвином одолели сомнения. Нос натуралиста говорил о том, что он человек со слабой волей. Фицрой опасался, что натуралист не вынесет всех тягот путешествия. К счастью, покровителю Дарвина профессору Генслоу удалось его переубедить.

В XIX веке теория физиогномики, основы которой заложил Иоганн Лафатер, была чрезвычайно популярна. Изучением формы черепа и черт лица занимались и любители, и маститые ученые. Считалось, что природа человека, его характер и способности прямо проявляются в его внешности.

Отец Чарлза Дарвина, как и он сам, относился к физиогномике с юмором. Когда он встречал сына из путешествия, то воскликнул: «Посмотрите, как изменилась его голова!», намекая на приобретенный опыт и знания.

Дарвину еще раз пришлось столкнуться с поклонниками этой теории. Уже после того, как он стал знаменитым ученым, к нему обратились члены физиогномического кружка с просьбой прислать несколько фотографий для изучения. Он, хотя и не отнесся к их инициативе всерьез, согласился и предоставил материал. Больше всего его позабавил вывод физиогномистов о том, что он вполне мог бы стать священником. Оказывается, шишка благочестия на его голове в десять раз больше нормы!

Еще до путешествия Дарвин был настроен резко отрицательно по отношению к институту рабства, считал его позорным клеймом на человечестве. Когда в какой-то компании заходила речь о рабах, он всегда горячо выступал на стороне угнетенных и обиженных. Среди его знакомых было немало скептиков, которые говорили, что, побывав в Южной Америке и увидев все своими глазами, он изменит отношение к этой проблеме. Такое происходило со многими его соотечественниками: будучи противниками рабства у себя на родине, переехав в Америку, они постепенно привыкали к тому, что чернокожие являются людьми второго сорта, и сами активно их эксплуатировали.

Но с Дарвином такой метаморфозы не произошло. Познакомившись с рабами и рабовладельцами поближе, он еще больше проникся сочувствием к первым и отвращением ко вторым. Он неоднократно ссорился по этому поводу с капитаном «Бигля» Фицроем, который был сторонником рабства и в защиту своей позиции рассказывал случаи из жизни. Например, такой: когда Фицрой посетил одного своего знакомого, на плантациях которого трудились чернокожие рабы, тот выстроил своих подопечных и при госте спросил, хотят ли они быть свободными и сами заботиться о своем пропитании. Рабы дружно ответили, что абсолютно довольны своей долей. Дарвин высмеял Фицроя: что еще могли ответить полностью зависимые люди в присутствии своего хозяина?

В «Путешествии натуралиста» ученый описал множество случаев жестокого обращения с рабами, призывая всех людей доброй воли покончить с этой бесчеловечной практикой и с рабством вообще. «Представьте себе, что над вами вечно висит опасность того, что жену вашу и ваших маленьких детей – существ, которых даже Природа раба побуждает назвать своей собственностью, – оторвут от вас и продадут, подобно скоту, первому, кто подороже заплатит за них! А ведь такие дела совершают и оправдывают люди, которые исповедуют "люби ближнего, как самого себя", которые верят в бога и молятся о том, чтобы его воля была исполнена на земле!» – восклицает возмущенный натуралист.

Первая любовь Чарлза, Фанни Оуэн, вышла замуж, пока он находился в пятилетнем плавании. Это надолго отвратило его от мыслей о женитьбе, но ближе к тридцати годам он начал задумываться о семейной жизни и все никак не мог решить, что ему нужно: счастливое умиротворенное существование в окружении жены и детей или карьера одинокого ученого, полностью посвятившего себя науке.

В разделе «Не жениться» были отмечены такие увлекательные занятия, как путешествия, работа, научные экскурсии и сборы образцов, изучение географии, ботаники и зоологии. Раздел «Жениться» в своем начале содержит сомнения: «С работой покончено, если жениться; средства ограниченные – чувствовать себя обязанным работать из-за денег. Жизнь в Лондоне: ничего кроме общества, ни деревенской жизни, ни путешествий, ни коллекционирования…»

По мере чтения списков, становится очевидным, что их составитель в глубине души уже все для себя решил, просто испытывает вполне естественные сомнения. «Вообразить себе жизнь в одиночестве, день за днем в прокоптелом, грязном лондонском доме. – И только представить: милая, нежная жена на диване, огонь в камине, и книги, и, может быть, музыка…» – пишет Дарвин в конце. И подводит итог: «Жениться, жениться, жениться. Что и требовалось доказать».

Как известно, его надежда на счастливый брак и понимающую жену сбылась. Он женился на своей кузине Эмме Веджвуд и нашел в ней прекрасного друга и помощника во всех делах, в том числе и в научной работе.

Семья Чарлза Дарвина постоянно боролась с его привычкой совершенно беспощадно относиться к книгам. Книги стоили недешево, отношение к ним, как и к печатному слову вообще, было трепетным. Но только не у Дарвина. Он считал, что книги – это всего лишь инструмент познания и обращение с ними должно быть соответствующим, как с лопатой или рубанком. Если ему неудобно было держать толстую книгу в руке, он разрывал ее на части и читал в таком виде. Из тонких брошюр он вырывал те листы, где было заключено самое интересное, а остальное бросал в камин. Правда, жена нашла способ спасать книги: она читала их Дарвину вслух, и у него не было необходимости брать их в свои руки и производить варварские экзекуции.

Со своими трудами он обращался точно так же. Блокноты, в которых постоянно велись записи, он раздирал на части, чтобы отложить наиболее важные заметки. «Описав серию форм как отдельные виды, я рвал рукопись и делал из них один вид, снова рвал и делал их отдельными, а затем опять объединял; я скрежетал зубами, проклинал все виды и спрашивал, за какие грехи я осужден на такие муки», – так он описывает свою работу над «Усоногими раками» другу в письме. Заметки Дарвин делал где попало: на полях книг, на оборотах титульных листов, на старых конвертах. Биографам и архивистам пришлось немало потрудиться после смерти ученого, чтобы хоть как-то классифицировать его разрозненное наследие.

Когда на свет появился первенец Дарвина, Уильям Эразм Дарвин, в нем проснулся не только отцовский инстинкт, но и пыл исследователя-натуралиста. Он со скрупулезностью ученого отмечал и записывал каждый вздох своего сына. От его внимания не ускользали ни инстинктивные движения, ни реакции на свет, звуки или присутствие посторонних. Все свои наблюдения Дарвин тщательно протоколировал.

При этом он не смотрел на сына как холодный наблюдатель, он относился к нему с обожанием и безграничной любовью. Дарвин с большим удовольствием купал и пеленал ребенка, часто оставляя няню без работы, сидел у его кроватки во время болезней, приходя в отчаяние от того, что почти ничем не может облегчить страдания младенца. Знакомые называли Чарлза Дарвина «сумасшедшим отцом», а некоторые даже «сумасшедшей мамочкой».

У Дарвина и Эммы родились десять детей, трое из них умерли в раннем возрасте, что стало для супругов большим горем. Чарлз обожал всех своих отпрысков, за всеми вел наблюдения, находя пищу для размышлений как биолог, педагог и психолог. Но больше всего, конечно, досталось первенцу.

Свои заметки о нем Дарвин опубликовал через много лет, когда Уильям Эразм уже был солидным банкиром. Публика восприняла их с восторгом, но сам объект исследований отнесся к описанию своих младенческих приключений без энтузиазма. Ему не доставляла удовольствия мысль, что любой читающий британец теперь может узнать, во сколько месяцев он смог самостоятельно держать бутылочку с соской или как он ломал игрушки в приступе гнева.

В поисках подтверждений эволюционной теории Дарвин задался вопросом: как путешествуют растения? Как они перемещаются из одной части континента в другую, с одного материка на другой? Кандидатами на роль курьеров, занимающихся переноской семян стали птицы и рыбы. Но как подтвердить эту гипотезу? В то время не существовало современных методов контроля за миграцией животных.

Дарвин развил бурную деятельность. Начал он с рыб. Надо было выяснить, смогут ли прорасти семена, побывавшие в соленой воде, и будут ли рыбы их глотать. Вот что ученый писал своему другу вскоре после начала экспериментов: «Рыбы в Зоологическом обществе съели уйму вымоченных семян, и в моем воображении семена вместе с рыбами уже были проглочены цаплей, перенесены за сотни миль, извержены на берегах другого озера и проросли, как вдруг – вот тебе раз! – рыб стошнило, и они с отвращением, равным моему собственному, извергли из своих ртов все семена». Первая неудача Дарвина не остановила, он продолжал вымачивать семена и кормить ими рыб и птиц. В итоге и семена проросли, и его подопечные стали их есть, подтвердив возможность путешествия растений на большие расстояния.

В дополнение Дарвин привлек научную общественность, садоводов и натуралистов-любителей, попросив их сообщать ему, если кто-то где-то заметит растение или семечко, нехарактерное для данной местности. Результаты были потрясающие: ему присылали не только наблюдения, но и целые экземпляры цветов и трав с разных концов Великобритании и всего мира.

К примеру, британский консул в Норвегии, страстный натуралист, нашел на берегу Северного моря семена растения, произрастающего на Карибах. Это была удача. Собрав все данные воедино, Дарвин представил в научное общество статью о перенесении семян. Это был еще одни шаг к созданию эволюционной теории.

Загадочная болезнь Чарлза Дарвина послужила предметом для многочисленных теорий медиков и просто любопытствующих как при его жизни, так и после смерти. Симптомы ее были странными, в совокупности они не подходили ни для одного из известных заболеваний. Его мучили приступы слабости, сильных головных болей, колики, бессонницы и рвоты. Но, вопреки всем прогнозам, Дарвин прожил долгую жизнь, причем к старости симптомы болезни уменьшились, что тоже весьма необычно.

Некоторые из медиков XX века говорили о том, что, возможно, Дарвин болел из-за… лекарств. При его жизни для лечения использовались такие ядовитые вещества, как мышьяк, опиум, стрихнин; известно, что ученый их принимал. Психиатры выдвигали свои версии: последователи Фрейда настаивали на том, что он болел из-за подавленной ненависти к отцу; представители других школ выдвигали версию болезни из-за переживаний, Дарвин боялся публиковать свою теорию, боялся преследований церкви и общества, поэтому и заболел. Религиозные деятели предполагали, что причина болезни была в самой «еретической» теории, они не сомневались, что ученый заболел, потому что покусился на догмат о божественном творении мироздания. Как бы то ни было, истинная причина болезни Чарлза Дарвина не установлена до сих пор.

«Я не мечтаю ни о чем, кроме крепкого здоровья, чтобы продолжать дело, которому решил посвятить жизнь», – писал Дарвин одному из друзей. Болезнь, действительно, во многом отравила его жизнь, не дала сделать всего, чего ему хотелось. Но все же победа была за ним, главное дело своей жизни Дарвин завершил. Он продемонстрировал удивительную выносливость и собранность, научившись работать в те моменты, когда болезнь отступала, быстро, сосредоточенно и продуктивно.

В июле 1844 года, за 15 лет до выхода «Происхождения видов», Дарвин впервые изложил эволюционную теорию на 230 страницах. После чего спрятал рукопись, приложив письмо, в котором были такие строки: «Только что закончил набросок моей теории видов. Если, на что я надеюсь, она будет в свое время принята хотя бы одним компетентным судьей, это будет значительным шагом в науке. Поэтому я пишу это на случай моей внезапной смерти…» После этого следовали четкие указания жене, что и как делать. На публикацию он завещал 400 фунтов, редакторами должны были стать Лайель и Гукер, Дарвин написал, к какому редактору следует пойти и что ему сказать, чтобы он согласился на издание.

В то время состояние ученого было особенно тяжелым, он опасался внезапной смерти и не хотел, чтобы труд всей его жизни, способный перевернуть естествознание, исчез бесследно. Вскоре после этого Дарвину стало лучше, но с изданием рукописи он не торопился. Биографы находят указания на то, что он вообще не хотел публиковать свою теорию при жизни. Причины очевидны: он боялся преследований, которые могут сказаться и на его семье. «Не забывай о страданиях, выпавших на долю астрономов вслед за их открытиями», – отметил он в одной из записных книжек.

Был и среди близких людей Дарвина человек, которого не приводила в восторг теория видов – его жена Эмма. Она была верующей и набожной и, когда осознала, что существование эволюции опровергает божественное творение, была очень расстроена тем, что ее муж занимается таким святотатственным делом.

Правда, она никогда ему не препятствовала и свое мнение держала при себе, но Дарвин понимал, что она чувствует.