Глава 40. Снова на Север

— Начальником Алданской геологоразведочной экспедиции назначен научный сотрудник Иван Петрович Брукс. Поздравляю! — закончил своё выступление директор геологического института доктор Бергер.

Все захлопали в ладоши, а Иван от неожиданности вздрогнул. В этот момент ему почудилось, будто на него охотятся и, как загнанного волка, обложили со всех сторон. Когда кольцо почти замкнулось, он выскользнул, но в отблесках заходящего солнца тотчас увидел сторожевую вышку с часовым и колонну заключённых, заходивших в открытые ворота зоны.

«Надо отказаться, — первое, что пришло ему в голову. — Там же территория „Дальстроя“».

— Ну и что! — говорил кто-то другой. — Ведь ты когда-то мечтал попасть на Алдан, мечтал, что будешь мыть там золото, как мыл его Кузьмич.

«Нет, отказываться нельзя, значит, так предначертано мне самой судьбой, предначертано свыше».

Зная, что таких, как Брукс, можно посчитать по пальцам, директор института остановил свой выбор на нём — опытном геологе, работавшем в суровом северном крае. В качестве напутствия Бергер сказал, что стране нужен второй Алдан, поэтому, кроме Западной Сибири и Алтая, институт будет заниматься изучением западной части Станового хребта и Патомского нагорья.

Так неожиданно для самого себя Брукс оказался на Алдане — далеко от тех мест, с которыми были связаны первые открытия, радостные и тревожные дни его жизни.

С самого начала всё пошло не так, как ему хотелось. Несмотря на то, что подготовку к предстоящему полевому сезону он начал ещё с зимы, проблемы оставались до самого конца. После команды директора института ему дали зелёную улицу. Даже Стрижов, начальник отдела материальных ресурсов, или проще, снабженец, и тот повернулся к нему лицом. Если раньше Сан Саныч говорил, что на его складе ничего для него нет, то теперь предлагал всё подряд. Так совершенно неожиданно Ивану перепали собачьи спальные мешки, кухлянки и даже полрулона цветастой ткани для пошива пробных мешочков.

Площадь Брукса, так же, как на Яне, оставалась белым пятном, поэтому ему предстояло изучить геологическое строение, составить карту и, возможно, даже открыть новые месторождения. Народ в его партии подобрался как-то незаметно, будто сам по себе. Сначала вместе с ним пришли коллектор Семён Иванов и горный мастер Егор Потехин, потом враз объявились техники-геологи Николай Серкин и Пётр Андрушкин. Все геологи, как на подбор — молодые и сильные, с горящими глазами.

Своим заместителем Иван назначил Андрушкина. По возрасту тот был даже старше его, но Пётр окончил геологоразведочный техникум и уже несколько лет проработал на Кольском полуострове. На плечи Андрушкина легла подготовка к экспедиции, он же отвечал за составление геологической карты. Потехин руководил шлиховыми поисками, на которые не без оснований возлагались большие надежды.

Вся зима ушла на сбор материалов и снаряжения. Проблема была с топографическими картами, которых в институте постоянно не хватало. В первое время в наследство от ушедшего Петракова, Бруксу перешла потёртая карта миллионного масштаба. Обзорная «портянка», как назвал её Андрушкин, один сантиметр которой был равен десяти километрам на местности, охватывала почти весь Алданский щит, занимавший десятки тысяч квадратных километров. На этом планшете его площадь работ оказалась почти рядом с базой Алданской экспедиции, хотя по прямой до неё было больше двухсот километров. Южная часть площади попадала в единую горную систему Станового хребта, коричневой полосой протянувшегося с востока на запад. Извилистыми голубыми змейками горную систему прорезали Алдан, Олёкма и Чара. В них впадали более мелкие водные артерии, вбиравшие в себя другие водотоки.

Ближе к весне, наконец, пришла новая карта — трёхсотка. Так геологи называли среднемасштабную карту-трёхкилометровку. При первом взгляде на эту карту в глаза бросалась надпись «Генеральный штаб СССР», напечатанная заглавными буквами над рамкой с координатной сетью. Из-за этой надписи можно было подумать, что карта предназначена для проведения боевых действий или, на худой конец, каких-нибудь штабных учений. На обратной стороне планшета красовались свежие институтские печати и жирные чернильные штампы с инвентарными номерами, пробивавшиеся на саму карту. Один из них говорил о её секретности, требуя к себе особого отношения.

Исследуя новый планшет, Брукс в полной мере оценил площадь предстоящих работ. Все десять тысяч квадратных километров теперь были как на ладони.

«Кругом одни горы и повыше тех, какие были на Севере, — думал он, испытывая необычное волнение, — но в основном среднегорье». Какой-то глубоко засевший страх мешал собраться с мыслями и увидеть то, чего не было на карте.

Реки паутиной растекались по обе стороны хребта. Самая крупная — Уранкит петляла как заяц, и только в центральной части карты река приобретала более-менее прямолинейное очертание. В одном месте река делала кривой изгиб, протягивающийся на десяток километров. На севере почти под прямым углом она меняла направление и, возле относительно невысокой горы, снова резко поворачивала.

«В верховье все реки порожистые, поэтому для сплава нужны надёжные лодки. А где их взять? — Почесав затылок, Иван тяжело вздохнул. Возникшее волнение не проходило и, будто ватой, обволакивало сознание — А какие там берега? — Он посмотрел на карту, и его взгляд остановился на реке Тыкан. — Растёт лиственница, и даже затесалась сосна, значит, будет из чего построить лодки».

— Надо наделать побольше лотков для шлихования и найти сильные лупы, — встав из-за стола, озадачил он Андрушкина. — Смотри, чтобы лотки выстругали по всем правилам и выдержали размеры.

— Может, возьмём бинокуляр, что нам эти лупы? — заартачился было Андрушкин, но сообразив, что для микроскопа надо дополнительное место, замолчал.

Отложив карту, Иван посмотрел в окно. Истопник Никифор, служивший ещё и дворником, и сторожем, убирал снег. Он сгребал его в кучи, загружал в корыто и на санках вывозил за ограду. Свернувшись калачиком, на крыльце лежала серая лайка.

«Как же моя Настя останется без меня? — глядя на собаку, подумал Иван. — Ох, тяжело же ей одной придётся!»

Небо очистилось от серых туч, выглянуло долгожданное солнце. О прошедшем снегопаде теперь напоминали горы снега, лежавшие возле каждого дома. На открытых местах по-весеннему припекало солнце, а в тени мороз пробирал до костей. Решив все проблемы, к полудню караван вышел к Олёкме. Следом, собрав своих оленей, должен был тронуться Иннокентий с сыном и Андрушкин, оставшийся закупать продукты.

Вдалеке виднелась серовато-белая цепоч¬ка гор с окутанными сизой дымкой мрачными вершинами. Через несколько дней пути стали вырисовываться горные хребты, и вскоре отчётливо показались отдель¬ные вершины и долины крупных рек и ручьев. По пятам бежала весна. Снег сходил прямо на глазах, и спустя неделю олени пошли под вьюками.

В четырёх дежурных сумах, как называл их Иван, лежала посуда и продукты, из расчёта на две недели пути, один олень нес палатку. Спальные мешки и одеяла положили сверху на привьюки. В суме с белыми нашивками по бокам было самое ценное: карты и документы с деньгами. Ее потеря грозила провалом всей экспедиции, поэтому Брукс не спускал с неё глаз и наказал другим, чтобы тоже присматривали. С непривычки он с трудом одолел первый день пути, второй и третий — показались настоящим адом. На душе было тоскливо.

«Вот что значит городская жизнь. Совсем отвык от поля, но ничего, дочь подрастёт, буду ходить почаще. Как там они? Насте без меня сейчас несладко».

На пятый день неожиданно полегчало, Брукс повеселел. Он снова стал таким же сильным и выносливым, каким был прежде. Остановились на берегу реки. Оленеводы поправили вьюки, геологи сели перекуривать. Иван молча ходил взад-вперёд, думая о чём-то своём. Передохнув, караван тронулся, а он стоял на крутом берегу и смотрел им вслед. Увиденное его восхитило: длинные связки оленей, как эшелон с гружеными вагонами, вытянулись вдоль реки и медленно удалялись.

За время перехода туго пришлось не только начальнику, похудели и осунулись все, а больше всех досталось оленям. За ночь они не успевали восстанавливаться, тощали прямо на глазах. У трех здоровых животных на спине появились потёртости, один захромал. К концу дневного перехода не выдержал молодой безрогий олень, шедший в середине первой связки Иннокентия. Ноги у него подломились, вьюком придавило к земле. Ношу раскидали по другим вьюкам. Когда подходили к Олёкме, потеряли ещё одного оленя. Тут Иван не на шутку разошёлся:

— Куда вы смотрели? Что, не видели, как они шли? Если ещё упадёт хоть один олень, груз понесёте на себе. Иннокентий, заруби себе на носу.

— А почему я, Андрушка старший, вот с него и спрашивай, олень плохой…

После этого олени больше не падали.