Глава 8

– Ладно, а теперь попробуй, – сказал Макс, слезая со стремянки, куда взобрался, чтобы развесить гирлянды на нашей елке.

Я щелкнула выключателем, и несколько сотен мигающих светодиодных лампочек ослепили нас своим сверкающим великолепием. Я постаралась вызвать в себе чувство неподдельного восторга, которым всегда сопровождался подобный момент, но ничего не получилось. Макс подошел ко мне, дружески обнял за плечи и прижал к себе.

– Все образуется, вот увидишь.

– Ты говоришь это уже десять дней. Психолог из тебя никакой. Еще ты твердил, что он позвонит или приедет. Ты уверял, что он не допустит, чтобы все кончилось вот так. – В моем голосе звучали упреки и обвинения, словно я искренне винила своего друга за эти несбывшиеся обещания.

– Я и вправду думал, что он так поступит, – признался Макс, обнимая меня обеими руками и еще крепче прижимая к себе. – Мне казалось, что у вас все очень серьезно. И, как бы то ни было, я по-прежнему считаю, что у них с Шарлоттой ничего такого нет.

Я легонько пожала плечами, признаваясь самой себе, что насчет последнего могла и ошибаться.

– И все равно, что-то у нас шло не так, даже если изъять из уравнения Шарлотту, что-то, чего мы никогда не смогли бы изменить.

– Ну, например? – поинтересовался Макс.

– Ну, например, то, что мы все время ссоримся. Что каждый из нас хочет от жизни совершенно иного, что мы происходим из диаметрально противоположных социальных слоев, что его мама считает меня вымогательницей… и что он не умеет петь.

– Х-м-м. Да, это всегда убивает любые отношения, – заявил Макс, кивая с видом мудреца.

Я легонько оттолкнула его ладонью.

– Не смеши меня. Нет тут ничего смешного, – грустно закончила я.

– Знаю, – согласился Макс, нежно целуя меня в лоб. – Но все образуется. Сама убедишься. Ничто не проходит просто так.

– Вот еще одно предсказание, в которое я вряд ли поверю. Должно случиться какое-то чудо, чтобы мы с Дэвидом снова были вместе.

– Рождественское чудо! – воскликнул Макс, с притворным ликованием хлопая в ладоши, а потом взглянул на меня из-под длинной свисавшей челки, чтобы я поняла, что он шутит. Ради своего старого друга я изобразила на лице улыбку. Если бы не он, то последние две недели стали бы совершенно невыносимыми, и мне даже думать не хотелось о том, насколько мне будет его не хватать, когда следующим летом он уедет на практику, которую ему предложили проходить в Нью-Йорке.

– Вот посмотрим, как ты себя почувствуешь, когда кончатся каникулы. Используй время, пока вы не вместе, чтобы все хорошенько обдумать, а в новом году, возможно, все обернется совершенно по-другому.

Как выяснилось, Макс обладал куда более глубоким даром предвидения, чем мы оба с ним представляли.

Я опаздывала, но из-за медленно падающего снега не решалась вести машину быстрее, так что ничего не могла с этим поделать. Я прищурилась и подалась вперед на водительском сиденье маминой машины, стараясь сосредоточиться на дороге, а не на завораживающем порхании снега за окном, который настолько сбивал с толку и рассеивал внимание, что казалось, будто едешь в хвосте кометы.

Мне следовало бы выехать несколькими часами раньше или сесть на поезд, но решение пойти на «Бал снежинок» было таким скоропалительным, что мне ничего не оставалось, как сесть за руль. Я, скорее всего, опоздала бы на ужин, но это не имело значения, поскольку от одной лишь мысли о еде у меня в животе все негодующе переворачивалось. Напряженное ожидание и нетерпение вздымались внутри меня, словно штормовая волна, потому что я не имела ни малейшего понятия, как Дэвид отреагирует на мое появление в зале. После года отношений я точно знала, о чем он думает в любой конкретный момент, и с тревогой ожидала, как окажусь в полной растерянности на незнакомой территории, где мы с ним раньше никогда не бывали, без компаса и карты, чтобы провести меня по ней.

Предполагалось, что этот вечер станет для нас памятной датой, поскольку он знаменовал собой годовщину нашего знакомства. Но когда два месяца назад Дэвид сделал мне сюрприз, преподнеся билеты на бал, никто из нас не мог предсказать, насколько незабываемым станет это событие. Начнем с того, что тогда мы не могли знать, что прибудем туда порознь, что три недели не будем разговаривать друг с другом или же, выражаясь языком известного телесериала, что мы окажемся «в разладе».

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я поехал с тобой? – храбро предложил Макс, когда я наконец-то решила, что была какая-то символичность в том, чтобы вернуться в тот вечер, когда назначен бал. – Знаешь, ведь даже Золушка взяла с собой несколько зверьков для моральной поддержки.

Я благодарно сжала его руку, но при этом отрицательно покачала головой.

– Спасибо за предложение, Макс, ты настоящий друг, но, по-моему, кое-что мне надо сделать самой.

Было куда легче изображать храбрость у себя дома, особенно после того, как Макс придал мне еще больше уверенности в себе, восхищенно присвистнув, когда я покрутилась перед ним в красном атласном платье в пол, которое Дэвид купил мне на день рождения.

«Я не могу его принять. Оно, наверное, стоит целое состояние», – сказала я, когда его пальцы торопливо срывали слои обертки с продолговатой коробки с золотыми тиснеными буквами.

Под хрустящей плотной белой бумагой скрывалось платье, которое я увидела в витрине самого шикарного бутика в городе. Я понятия не имела, сколько он за него отдал, потому что этот бутик относился к тем заведениям, где на витринах не выставляют цены. Одного этого было вполне достаточно.

«Но ведь это на него ты смотрела, так?»

«Да, смотрела, – призналась я, осторожно вынимая платье из коробки. – Но все же не могу его принять. Это чересчур».

В ответ на мои возражения Дэвид лишь пожал плечами, словно они представлялись ему пустяковыми и несуразными.

«Ну вот, назад его не примут, на мне оно будет смотреться нелепо, так что, думаю, придется тебе его носить».

Я приложила платье к себе, наслаждаясь ласкающей кожу нежной тканью, даже когда пыталась как можно тактичнее отказаться от подарка.

«Послушай, если это тебя так напрягает, почему бы не считать его одновременно подарком на день рождения и авансовым презентом на Рождество?» – предложил Дэвид.

«Это что, аванс на десять лет вперед?»

Он медленно улыбнулся мне той улыбкой, от которой мое сердце непроизвольно сбивалось с привычного ритма.

«Почему бы и нет? – спросил он, перехватывая мой взгляд своими сверкающими голубыми глазами. – Мы же все эти годы проведем вместе».

Я сглотнула и почувствовала, как щеки мои залились румянцем и сердце забилось быстрее, когда он легко и непринужденно согласился, что наши планы на будущее неразрывно связаны между собой. Его слова звучали так уверенно. Так убежденно.

Я стряхнула воспоминания и разгладила на животе атласную ткань. Макс медленно обошел меня, словно я была породистой лошадью, которую он подумывал купить.

– Шикарное платье, – объявил он тоном знатока. – И на шикарной девушке, – закончил он голосом лучшего друга.

Когда я свернула в университетский городок, мне стало нелегко поддерживать уверенность на прежнем уровне. Я поехала по указателям, припарковала машину на выделенной стоянке и быстрым шагом двинулась к навесу, вздрагивая от холода под тонкой накидкой, которую набросила на обнаженные плечи.

На какое-то мгновение мне показалось, что я и в самом деле шагнула в прошлое. На тех же деревьях мигали вплетенные в ветви светодиодные лампочки, и впереди виднелась знакомая арка из сверкающих гирлянд, манившая меня ко входу. Я закрыла глаза и увидела, как пустынная дорожка вдруг заполнилась призрачными силуэтами людей в нарядной одежде, идущими по следам, оставленным ими ровно год назад. Могу поклясться, что я даже услышала насмешливую реплику, раздавшуюся после того, как Дэвид уберег меня от падения на лед. «Опять к твоим ногам девушки падают?» Замечание попало в самую точку, поскольку, несмотря на все благие намерения или препятствия на нашем пути, я сделала именно это.

Я помахала билетом перед носом одиноко стоявшего у входа охранника, напряженно глядевшего в телефон и занятого чем-то куда более приятным, нежели дежурство у двери. Он едва взглянул на него, прежде чем кивнул, сделал рукой широкий жест и впустил меня под навес. Я сдала накидку в гардероб и быстро посмотрелась в зеркало. От холодного вечернего воздуха щеки у меня очаровательно раскраснелись, а волосы отливали непривычным блеском, которого редко удавалось достичь с помощью кондиционера. Я чуть выпрямилась, расправила плечи, сделала глубокий уверенный вдох и приготовилась войти в главный зал.

Здесь меня охватило куда более сильное ощущение дежавю, нежели у входа. По-моему, организаторы праздника нашли какой-то безотказно срабатывающий рецепт и неукоснительно ему следовали. Тут снова стояли ледяные скульптуры – на сей раз прыгающие дельфины вместо пингвинов, – и, точно как прошлом году, за потолочной сеткой располагался импровизированный свод из связок разноцветных воздушных шариков, ждавших часа, когда их выпустят в небо. Я осмотрела зал, вбирая глазами каждую деталь. В прошлом году я была всего лишь оркестранткой и теперь, разумеется, чувствовала себя совсем по-другому в качестве полноправного гостя.

Ужин давным-давно закончился, и со столов успели убрать посуду, и даже оркестр, похоже, закончил выступление, поскольку студенты по большей части не сидели на своих местах, а слонялись по залу, переходя от столика к столику и общаясь с друзьями. Доносившиеся со стороны шоколадного фонтана взрывы хохота заставили меня обернуться. Под подбадривающие крики окружающих двое ребят состязались в том, кто съест больше сладкого суфле. Я вдруг почувствовала себя слишком старой для подобных мероприятий. На самом деле, я в полной мере так и не приобщилась к этой стороне студенческой жизни и совсем не жалела о том, что она скоро кончится.

Кто-то, налетев на меня, выругался и извинился на одном дыхании. Я обернулась под аккомпанемент перезвона стоящих на подносе пивных бутылок, потому что узнала этот голос.

– Привет, Майк.

Сосед Дэвида чуть качнулся, и бутылки ответили мелодичным до-си-до, прежде чем каким-то чудом снова встали вертикально, несмотря на опасно накренившийся поднос. Я протянула руку и выровняла его, но Майк этого почти не заметил. На его лице попеременно отразились несколько чувств, но ни одно из них там долго не задержалось, так что я не смогла их определить.

– Элли, – наконец произнес он. – А я не знал, что ты сегодня здесь появишься.

– У меня билет, – ответила я, помахав карточкой с тиснением, которую продолжала держать в руке.

Он посмотрел на нее гораздо внимательнее, чем охранник у входа.

– Ну конечно. Их Дэвид купил, да?

Я кивнула, совершенно не ожидая, что при звуках его имени меня пронзит необъяснимая острая боль.

– А сам-то Дэвид знал, что ты сегодня придешь? – поинтересовался Майк, так четко выговаривая каждое слово, что мне стало интересно, сколько же подносов с выпивкой он успел перетаскать через зал к своему столику.

– Нет, не знал, – честно ответила я. – Если начистоту, то я и сама не знала до самого вечера.

Майк кивнул, словно это все объясняло. Ему, может, и да, но меня еще терзала тысяча вопросов.

– Он ведь здесь, да? – спросила я.

– Кто?

Я сдержала нетерпеливый вздох. Майк словно дурачил меня. Но я достаточно часто видела его подшофе, чтобы догадаться, что его нервно блуждавший по залу взгляд объясняется не только количеством выпитого пива.

– Дэвид. Дэвид здесь? – спросила я, чувствуя, как сердце лихорадочно забилось у меня в груди.

– Ну да, здесь. Где-то тут, – невнятно ответил Майк и надолго умолк. Наверное, он раздумывал, что сказать дальше, или же просто пытался вспомнить, где же, черт подери, его столик. Он действительно изрядно набрался. – Похоже, в последний раз я видел его, когда он шел к бесшумной дискотеке, – наконец произнес он, и в голосе у него прозвучало что-то такое, от чего у меня побежали мурашки по спине.

Я думала, что он проводит меня к пристройке к главному залу, где организовали бесшумную дискотеку, но, пройдя шагов десять, я оглянулась и увидела, как он стоял на том же месте с озабоченным выражением на лице, наклонив поднос с пивом под опасным углом.

Начнем с того, что я не сразу их увидела. Почти все пространство оказалось погруженным в темноту. Освещали его лишь пульсирующие разноцветные огни с подиума диджея. Висевший под потолком вращающийся прожектор посылал вспышки света на танцующую внизу толпу в наушниках. Я обвела глазами комнату, глядя на танцующих в мерцающих огнях людей, безмолвно двигавшихся в такт звучавшей у них в ушах музыке. Было что-то жутковатое в этом зрелище зала, полного людей, энергично отплясывавших под музыку, которую ты не слышишь. Кто-то иногда отрывисто подпевал тому, что слышал. Это напоминало очень плохое караоке, и я не смогла узнать ни единой мелодии. Но, если честно, в тот момент музыка меня совсем не волновала.

Не знаю, что привлекло мой взгляд к затемненному углу пристройки. Возможно, что-то высветила вспышка от вращавшегося вверху зеркального шара. А может, какая-то неведомая сила заставила меня медленно повернуть голову в сторону небольшой ниши рядом с выходом. Не помню, как я пересекла танцпол. Или двигавшиеся в танце студенты расступились передо мной, словно библейское море, или же я просто столкнула кого-то из них с дороги. Я не смотрела под ноги, поскольку мой взгляд впился в затемненный уголок, где стоял мой бойфренд, обняв особу, которую я боялась здесь увидеть.

Они были совершенно поглощены друг другом и не увидели, как я приблизилась к ним. Шарлотта что-то сказала, рассмеялась и показала рукой на висевший у них над головами большой цветок омелы.

Не делай этого. Не надо. Не заставляй меня это видеть. Но, наверное, мне нужно было увидеть именно это, чтобы окончательно принять тот факт, что наша временная разлука и разлад сделались постоянными.

Дэвид потянулся ртом к ее губам, а она изогнулась и прижалась к нему, сняв руки с его плеч и запустив пальцы в его густые темные волосы. Во мне что-то умерло. Я чувствовала, как это что-то отлетает, словно призрак. Я не сказала ни слова. Да и не нужны были слова. То же интуитивное чувство, что позволило мне отыскать его в темноте, тревожно сообщило ему, что я здесь. Его взгляд устремился на меня, когда она еще продолжала его целовать. Я увидела мелькнувший в нем ужас, когда он оторвался от нее. Он открыл рот, но слов не последовало. Ему нечего было сказать, он не мог придумать никакого оправдания этой ситуации. По крайней мере, у него хватило совести это понять.

– Элли, – в конце концов выдавил он из себя, и даже его голос звучал по-другому, словно привкус ее губ придал ему другую окраску. – Извини. Я никогда… Это совсем не то, что ты подумала. Что ты здесь делаешь?

– Не надо, – сказала я, подняв дрожащую руку, словно она могла остановить поток его лжи и оправданий. – Не хочу ничего слышать. – Лицо Дэвида выражало печаль и глубокую вину. Я едва могла смотреть на них. – Я не желаю слушать, что ты не ведал, что творил, что ты напился, как и твои приятели, или же что это для тебя абсолютно ничего не значит. – Я заметила, как Шарлотта вздрогнула при последней фразе. – Мне наплевать, правда все это или нет. Это не имеет значения. Отныне – никакого.

– Элли, – начал Дэвид, шагнув вперед и протянув ко мне руку.

Не знаю, как бы я отреагировала на его прикосновение, но мне так и не удалось это узнать, потому что Шарлотта упреждающим жестом положила ладонь ему на руку и остановила его. Внезапно во мне взорвался огненный шар ярости. Если бы я подумала хоть сотую долю секунды, того, что случилось дальше, можно было бы избежать. Я ненавижу насилие. Оно меня пугает. И это сделало совершенное мною в следующее мгновение еще более ужасающим. Это продолжалось всего долю секунды, но я все видела, словно в замедленной съемке. Я увидела, как моя рука описывает в воздухе дугу, – ладонь прямая, пальцы чуть раздвинуты. Я заметила ужас на лице Шарлотты, когда она поняла мое намерение. Потом – четыре красные полоски, отпечатавшиеся на ее нежной щеке, когда моя рука упала вниз. Затем трейлер закончился, и началось собственно кино.

Шарлотта ахнула от удивления и шока, и я тоже. Только тогда Дэвид сдвинулся с места, встав между нами, словно защищая кого-то из нас. «Ее или меня?» – с горечью гадала я. Охваченная стыдом за свой поступок, я взглянула на Дэвида и увидела, что его глаза превратились в два твердых, сверкающих ледяным блеском сапфира. Они впились в меня взглядом, который я никогда не смогу стереть из памяти, а потом он повернулся к ней.

– С тобой все в порядке?

Беспокойство и участие в его голосе словно срывали с меня кожу, оставляя меня израненной и истекающей кровью. И в полном одиночестве.

– Все хорошо, – ответила она, прижимая ладонь к щеке.

– О чем ты, черт возьми, думала?! – гаркнул Дэвид, повернувшись ко мне и глядя мне в глаза.

– Забавно. Я собиралась задать тебе тот же вопрос.

Дэвид смутился, а потом нахмурился, глядя через мое плечо на танцпол. Я оглянулась и с неприятным чувством увидела, что наша ссора привлекла внимание довольно многих зрителей. Я заметила, как они снимали наушники, когда разворачивавшаяся перед ними мини-драма отвлекла их от музыки.

Из сброшенных наушников продолжали доноситься тихие звякающие аккорды, когда Дэвид заговорил.

– Что ты вообще здесь делаешь? – спросил он. – Не так давно ты ясно дала мне понять, что больше не желаешь меня видеть. Тогда к чему это сегодняшнее эффектное появление, Элли? Три недели молчания, а потом ты вдруг внезапно объявляешься. И что мне было делать, упасть в твои объятия?

Гнев и боль скомкали и смяли заранее приготовленную мной речь, так что она стала не белым флагом, а ядовитой стрелой.

– Нет, – возразила я. – Но и в ее объятия тоже не надо было падать. – Я кивнула в сторону Шарлотты, которая настороженно смотрела на нас, но ничего не говорила.

– Все было совсем не так… – начал он, но вдруг умолк, рассеянно проведя рукой по волосам. – Знаешь что, думай, что хочешь. Ты ведь все равно так и сделаешь.

Я посмотрела на него так, будто передо мной стоял совершенно чужой человек, впрочем, он смотрел на меня так же. Куда делся мужчина, которого – как мне казалось – я любила? Как же между нами все так ужасно разладилось? Мы сверлили друг друга взглядами, словно два гладиатора, слишком обессилевшие, чтобы прикончить соперника.

– По-моему, тебе лучше уйти, – наконец произнес Дэвид, кивнув в сторону выхода. – Нам обоим нужно время, чтобы остыть. – Он взглянул на Шарлотту. – И меня слишком бесит твой поступок, чтобы говорить с тобой сегодня.

Я со значением посмотрела на Шарлотту.

– Взаимно.

Я повернулась, чтобы уйти. Все, что я хотела ему сказать, растворилось, словно было написано невидимыми чернилами. Я дошла до пришпиленного откидного полотнища, отделявшего меня от холодной декабрьской ночи, и в последний раз повернулась к нему.

– Я не вернусь, Дэвид.

Возможно, ему показалось, что я искала эффектную реплику. Он и понятия не имел, что я говорила совершенно серьезно.

– А я тебя и не прошу, – ответил он, и эти шесть слов одним смертельным ударом подрезали меня под корень.

Тогда он этого не понял, а может, и понял, но ему стало все равно. Возможно, ему почти всегда было в какой-то мере все равно. Однако мои слова не были пустой угрозой. Я не собиралась возвращаться. Я не смогла бы здесь оставаться, видя, как Шарлотта разбивает все, что когда-то принадлежало мне, и присваивает это себе. Я оглянулась на него в самый последний раз, словно для меня было важно навсегда запечатлеть в памяти это мгновение.

– Прощай, Дэвид, – только и сказала я и выскользнула в ночь, прочь из его жизни.

Ночью жизнь в больницах течет совсем по-другому. То есть для родственников, а не для больных. Любой, кому выпала нелегкая доля сидеть всю ночь у постели любимого человека, поймет, что я хочу этим сказать. В дневные часы в отделениях жизнь бьет ключом. Врачи, сестры, уборщицы, санитары и административный персонал создают впечатление того, что ты находишься в суматошном городе в самый час пик. Ночью все это исчезает. Практически опустев, больница кажется необитаемой, словно остров, на который выбросило нескольких человек, которые уцелели после кораблекрушения и отчаянно ждут помощи. Или, в данном случае, утра.

Несмотря на уговоры сестер, спать мне не хотелось. Спать можно обычной ночью в обычной жизни. Спать можно в нашей огромной кровати под толстым пуховым одеялом и на перьевых подушках, которые обошлись в целое состояние, но того и стоили. Мне казалось предательством позволить себе хоть на несколько минут погрузиться в забытье и оставить позади все ужасы дня. Так что я сидела у постели Дэвида на жестком неудобном пластмассовом стуле, пристроив голову на матрасе рядом с его рукой. Но глаза мне жгло, словно в них песка насыпали, и в конце концов, несмотря на все мои самые благие намерения, они закрылись сами собой.

Проснулась я оттого, что сестра положила мне руку на плечо.

– Что-то случилось?

Мой взгляд метнулся к Дэвиду, который все еще оставался погруженным в искусственный сон, вызванный целым коктейлем разных препаратов. Вопрос прозвучал на редкость глупо. Все случившееся и так выходило за все разумные рамки. Мне следовало бы спросить: «Все стало еще хуже?»

– Нет. Изменений никаких. Но меня беспокоит не ваш муж, а вы. Вам надо как следует отдохнуть. Вам нужно прилечь.

Я покачала головой, желая рассеять ее опасения. Мне хотелось сказать: за меня не волнуйтесь. Это не у меня сердце вот-вот остановится, а у него. Я крепкая и выносливая. Хоть кого спросите. «Шарлотта Уильямс? Слышала, что с ней просто невыносимо работать, да? Хотя она очень успешная особа. В своей области создала себе репутацию ого-го. Думаю, что у них с Дэвидом никогда не будет детей. Ну, а вы бы отказались от их стиля жизни, чтобы иметь полноценную семью?»

Я слыхала эти разговоры за глаза, и не только эти. И как же все говорившие глубоко ошибались! Это была вовсе не я, а маска, которую я носила так долго, что забыла, как ее снимать, как ее от себя отдирать. Существовал лишь один человек, знавший, что находится под ней. Это он разминал мне плечи, пока все заботы дня наконец не уйдут из моих напряженных мышц. Это он обнимал меня на больничной автостоянке после того, как я молча, с сухими глазами сидела в приемной консультанта, пока они обсуждали «поиск других вариантов». Это он не отпускал меня, пока плечо его пиджака не пропиталось моими слезами. Это его руки осторожно разжимали мои пальцы, чтобы взять из моей ладони рекламную листовку средства забеременеть.

Это он был сильным. Это у него было здоровое сердце. Только не совсем уж и здоровое, как выяснилось.

– Я не хочу от него уходить, – прошептала я сестре.

Она похлопала меня по спине.

– А вы никуда и не уйдете, просто пройдете в следующую комнату по коридору. Если он проснется, мы вас приведем, даю вам слово.

Я поднялась на ноги, шатаясь от усталости, и увидела у нее в руках подушку и два одеяла.

– Даже если вам удастся поспать часок с лишним, и то хорошо, – заботливо сказала она. – Завтра силы вам понадобятся. – Она кивнула на Дэвида. – Вы нужны ему сильная и бодрая, а не валящаяся с ног. – Сестра говорила голосом, не терпящим возражений. Вручив мне постельные принадлежности, она легонько подтолкнула меня к двери.

– Ну, разве что немножко посплю, – согласилась я.

Сестра кивнула, явно довольная. На затекших, неслушающихся ногах я поплелась обратно по коридору к комнате для посетителей. Я чувствовала себя беженкой, прижимая к груди свою постель.

В итоге мне удалось поспать час пятнадцать, прежде чем меня разбудил вой реанимационной тревоги.

Реанимационная сирена разорвала царившую в отделении тишину, моментально развеяв мой тревожный сон. Мои ноги запутались в одеяле, которое кто-то (кто? одна из сестер?) набросил на меня, пока я спала. Позвонки негодующе взвыли, когда я вскочила с жестких, обтянутых хлорвинилом стульев, которые сдвинула, соорудив себе импровизированную кровать. На другой стороне комнаты я увидела Шарлотту, неловко поднимающуюся на ноги. Когда я засыпала, ее здесь не было, она сидела с Дэвидом.

Сквозь небольшое круглое окошко в двери я видела красную мигалку, ярко пульсировавшую на стене рядом с сестринским постом. Ее свет наполнял комнату жутковатым багрово-красным свечением. Сирена в коридоре подстегнула нас, и, обменявшись перепуганными взглядами, мы обе рванулись к двери. Никто из нас не удосужился надеть обувь, мы отшвырнули в сторону мои черные кожаные сапоги и ее туфли с красными подошвами на высоких каблуках, когда выбегали в коридор.

Там сирена выла гораздо громче. От ее воя ужас наполнил мою голову, уши и сердце. Он напоминал звук глохнущего двигателя самолета, сигнал сидящим в спасательных шлюпках, объявление об эвакуации здания. Он возвещал о том, что чья-то жизнь висит на волоске. На какую-то долю секунды мы с Шарлоттой замешкались на пороге, словно мечущиеся в панике лемминги. Потом она посмотрела направо, а я налево.

– Каталку! – рявкнул откуда-то невидимый голос.

– Уже даем! – крикнули в ответ.

Я услышала гулкий стук колес и топот ног, когда впереди нас показалась сестра, толкавшая каталку-короб с аппаратурой, необходимой для того, чтобы вытащить кого-то с того света. Но кого? Сестра с грохотом пронеслась мимо так близко от нас, что в спешке чуть не проехала по нашим босым ногам. Она направлялась вправо. Шарлотта пристроилась за ней и ринулась следом. После недолгих колебаний я двинулась за ними, с благодарностью оглянувшись, прежде чем перешла на бег. Две сестры в палате Джо стояли и наблюдали за бросившимися на экстренный вызов коллегами, потом вернулись к своему больному.

Каталку провезли через дверной проем с такой скоростью, что она лишь чудом не задела косяк и врачей, ждавших у постели Дэвида. Мы влетели в палату вслед за ней. Я слышала обрывки отрывистых команд, которых не смогла разобрать, но, к счастью, все находившиеся в палате, казалось, знали, что делают. То есть кроме Шарлотты и меня. Одна из сестер стояла на коленях на кровати и, сомкнув руки, проводила сердечно-легочную реанимацию. Грудь Дэвида поднималась и опускалась, как будто он бежал, но двигалась она не по его воле, а по ее. Поддерживавшие его подушки зашвырнули в дальний угол палаты, и голова Дэвида буквально отскакивала от матраса при усилиях сестры вернуть его к жизни. Но пока не было никаких признаков, что ему об этом известно. Непрерывный звуковой сигнал и прямая линия на мониторе, стоявшем у кровати, говорили нам, что он ничего не знает.

– Дэвид! – крикнула Шарлотта почти нечеловеческим голосом. Это был вопль раненого зверя, у которого из тела вырывают душу, женщины, видящей, как умирает ее любимый. Она пыталась протолкнуться через плотное кольцо врачей и сестер, беспрестанно выкрикивая его имя.

– Шарлотта, не надо! – взвизгнула я, но она уже ничего не слышала. Ничто на свете не могло остановить ее в стремлении к нему, особенно я.

– Выведите их отсюда, – велел врач с совершенно изможденным лицом, яростно взглянув на одну из сестер.

С какой-то неженской силой сестра обхватила Шарлотту поперек груди и буквально оттащила ее от кровати. Шарлотта пыталась вырваться, но сестра действовала, словно вышибала в ночном клубе, потому что точно знала, что делает. Шарлотта протягивала руки к своему неподвижному мужу, когда ее оттаскивали от кровати. Запыхавшись от натуги, сестра в конечном итоге вытащила Шарлотту в коридор. Из-за ее спины я слышала знакомые мне команды. Их узнал бы любой, кто когда-нибудь смотрел медицинский сериал.

– Разряд.

– Чисто.

Раздался громкий писк, после чего послышался глухой удар, словно с сеновала сбросили тяжелый мешок с зерном.

– Пусто. Возобновляем сердечно-легочную реанимацию.

– Еще раз.

– Разряд.

Сестра стояла на пороге палаты, словно живая дышащая стена, которую Шарлотте предстояло проломить, если она захотела бы снова проникнуть в палату, но ее воинственный запал уже иссяк. Она приложила руки к стеклу и прижалась к нему лицом, наблюдая за работой бригады.

– Вам сюда нельзя, – без всякой надобности объяснила сестра. – Им нужно место для работы. – Она перевела взгляд с Шарлотты на меня. Шарлотта явно ее не услышала, так что я согласно кивнула.

– Я понимаю. Но, пожалуйста…

Сестра смотрела на меня, ожидая, пока я закончу фразу.

– Пожалуйста… скажите им, чтобы они не останавливались. Скажите, чтобы они его не бросали.

Этого обещать она мне не могла, а у меня по множеству причин не было права у нее этого требовать. Шарлотта оторвала лицо от стекла и посмотрела на меня. От ее дыхания остался туманный кружок, а посередине его по гладкой поверхности медленно стекали слезы. Она снова обернулась к палате, и тут кто-то из медиков дернул за шнур, после чего жалюзи с грохотом рухнули вниз с потолка до плинтуса, отгородив нас от отчаянного поединка со смертью, во время которого врачи пытались вытащить Дэвида с того света.

Удостоверившись, что мы не собираемся вламываться в дверь вслед за ней, сестра вернулась в палату Дэвида, оставив нас вдвоем в пустом коридоре. Несмотря на то что в отделении очень хорошо топили, Шарлотту всю трясло. Ее тело содрогалось, словно бушевавшая снаружи снежная буря каким-то образом проникла сквозь стены здания и просочилась внутрь ее.

Она рухнула на стоявший рядом стул и обхватила руками плечи, словно пытаясь удержать что-то в себе или не дать туда проникнуть чему-то извне.

– Я потеряю его, – проговорила она тихим убитым голосом.

– Ты этого не знаешь. Не можешь знать.

Ее взгляд встретился с моим, потом метнулся в сторону закрытой двери палаты Дэвида. Я, воспользовавшись моментом, возразила ей:

– Дэвид сильный. Он выстоит.

Я села на соседний стул, немного отодвинув его, чтобы видеть происходившее в палате Джо.

Она взглянула туда же, куда и я.

– Тебе нужно быть с мужем. С Джо.

– Сейчас пойду, – тихо сказала я. – Или ты хочешь ждать одна?

Я слушала, как текут секунды на больших часах, висевших на противоположной стене.

– Лучше бы ты осталась.

Всего четыре слова. Их не хватило, чтобы разрушить стену между нами. Но они положили этому начало.

Семнадцать минут. Именно столько времени понадобилось, чтобы вернуть его с того света. Я много раз умирала вместе с ним, прежде чем дверь наконец открылась и в проеме показался один из врачей, медленно кивнув и улыбнувшись усталой улыбкой. Смерть не хотела отпускать Дэвида, и битва за его жизнь выдалась жаркой, это я ясно видела.

– Опасность еще не миновала… но мы его вытащили… – В конце фразы губы его скривились, но я успела понять, какое слово он решил не добавлять. Ненадолго.

– Можно мне войти? Можно мне его увидеть?

– Дайте нам еще несколько минут, затем можете войти, но только на минутку.

Я кивнула, желая отблагодарить его и всех остальных, но он уже снова скрылся в палате Дэвида.

– Слава богу, – выдохнула Элли.

Я услышала в ее голосе неподдельное облегчение, и, каюсь, на какое-то мгновение ко мне вернулось чувство, которое неотступно преследовало меня долгие годы.

Словно древняя старуха, я повернулась всем телом, чтобы взглянуть на нее. Ее лицо не выражало ни малейшего намека на то, что прошлое оставило в ней такой же глубокий след, как во мне. Я было открыла рот, чтобы сказать ей, что передумала, что ей не надо больше сидеть рядом со мной и ждать, что ей нужно теперь идти к своему мужу. Но у меня вырвались совсем не те слова, и я не знаю, кто из нас поразился им больше.

– Знаешь, Дэвид никогда тебе не изменял.

Это было явно не то, что она ожидала от меня услышать. Казалось, все вокруг нас замерло: шум из палаты, завывание метели за окном – все это исчезло, когда мы смотрели друг на друга, оставшись одни в эпицентре урагана, который породили так много лет назад. Элли моргнула, глаза ее не открывались чуть дольше обычного, шея немного вздрогнула, но она не произнесла ни слова.

– Я знаю, что ты думаешь, Элли, что ты всегда думала. Но ты ошибалась.

Когда она все-таки ответила, в голосе ее прозвучала не горечь, а всего лишь усталая покорность судьбе.

– Все это больше не имеет значения. Все это вообще не важно. Особенно сегодня ночью.

– Ошибаешься. Сегодня это значит куда больше, чем все остальное.

– Не думаю.

– И не надо. Просто выслушай меня. Можешь меня потом сколько и как угодно ненавидеть… но не нужно ненавидеть его, Дэвида. Он этого не заслуживает и никогда не заслуживал.

– Что значит – они расстались? Когда это произошло?

Кипяток, которым я наполняла кружку, перелился через край и начал стекать на стол.

– Шарлотта! – крикнул Пит.

Я поставила чайник на плиту, рука у меня немного дрожала.

– Отойди-ка. Давай лучше я, – сказал Пит, промокнув лужицу тряпкой и таким количеством бумажных полотенец, что их хватило бы, чтобы запеленать египетскую мумию. Я смотрела, как он убирал за мной, прежде чем вылить чай и заварить мне свежий. Все это происходило в рамках круглосуточного порядка, который установился со дня нападения на меня. По-моему, все ребята немного завидовали Дэвиду, который появился на месте происшествия, как Брюс Уиллис, и спас меня. Чтобы как-то это компенсировать, три моих соседа, казалось, исполнились решимости окружить меня такой заботой, вниманием и защитой, которым позавидовали бы даже члены королевской семьи. Скоро мне придется сказать им, чтобы они немного умерили свой пыл, особенно теперь, когда полиция арестовала нападавшего. Но сейчас мои мысли были заняты совсем другими вещами.

– Ну, и когда это случилось? – спросила я, усаживаясь на один из кухонных стульев. – И почему мне никто об этом не рассказал?

– Но ты вроде бы думаешь совсем о другом, – ответил Пит. Он оказался прав. У меня создалось ощущение, что последнюю неделю я прожила в каком-то сюрреалистическом мире, словно выпала из своей нормальной жизни и угодила прямо в развязку телевизионной криминальной драмы. Раньше я никогда не была внутри полицейского участка, но за последние семь дней он начал становиться мне вторым домом.

– Так что же произошло между Дэвидом и Элли? – задала я вопрос чуть иначе, стараясь сохранять безразличный тон, что мне не совсем удавалось. – Это он так решил или она? И почему он мне об этом ничего не сказал?

– Наверное, он не хотел тебя расстраивать, – предположил Пит, загружая в тостер пару ломтей хлеба. Я очень надеялась, что не для меня, потому что у меня внезапно пропал аппетит.

– А почему это должно меня расстраивать? – спросила я как можно более равнодушно, но эта попытка с треском провалилась.

Пит пожал плечами и начал вытаскивать из шкафчика какие-то банки, так что я не смогла разглядеть выражение его лица, когда он ответил:

– Потому что, похоже, все это началось в тот вечер, когда на тебя напали. По-моему, Элли вызверилась на него за то, что он полез в это дело, ну и слово за слово, одно за другое, а потом… – Тут он умолк.

– И что потом? – спросила я, подавая ему банку с ореховым маслом, которую он, скорее всего, и искал.

– Не знаю, – ответил Пит, и его ответ потонул в смачном шлепке огромной порции масла, которую он навалил себе на тост. – Он говорит, что не желает это обсуждать.

– Мне он расскажет, – тихо пообещала я.

Вот только рассказывать он не захотел. В тот день мне пришлось довольно долго ждать, прежде чем наконец я застала Дэвида одного. Оказалось особенно трудно отделаться от Майка, который относился к своим обязанностям телохранителя гораздо серьезнее, чем два его приятеля.

– А нечего говорить, – ответил Дэвид, и жестко-непреклонное выражение его лица дало мне понять, что расспрашивать его не следовало. Ну уж нет, я собиралась разузнать все до конца.

– Пит сказал, что вы с Элли поцапались.

– Мы всегда цапались, – устало ответил Дэвид. – А ты разве не заметила?

Даже слепоглухонемой заметил бы, что их отношения были неустойчивыми и шумными, но он также смог бы понять, что они были страстными, бурными и преисполненными любви. И, наблюдая их с близкой дистанции куда дольше, чем требовалось для осознания этих фактов, я знала все лучше, чем кто-либо.

– Но вы же всегда потом мирились.

– А в этот раз нет.

– Почему же?

Дэвид вздохнул и устало провел рукой по волосам, отчего сделался вдруг ранимым и беззащитным. Мне так захотелось обнять его, крепко прижать к себе и сказать, что все образуется. Мне захотелось его поцеловать.

Я отошла в другой конец комнаты на тот случай, если действительно соберусь проделать что-то подобное. Но мне оставалось задать ему всего один вопрос.

– Пит говорил, что, кажется, вы разругались из-за… – Голос мой сделался робким и неуверенным. – … Из-за меня?

Дэвид поднял голову и пристально посмотрел на меня взглядом, который я не смогла понять.

– Из-за тебя? С какой стати, черт возьми, нам ссориться из-за тебя?

– Сама не верю, что я все это делаю, – бормотала я себе под нос, когда шла по узкой дорожке. Мне бы победно прыгать вверх-вниз и молотить кулачками воздух, когда Дэвид снова оказался свободен. Но вместо этого я стояла у двери дома Элли, мысленно репетируя речь, которую оттачивала целый день. Речь, предназначавшуюся для того, чтобы уговорить ее вернуться к своему бойфренду.

Я уверена, что мамины аналитики смогли бы написать фундаментальное исследование, основываясь на моей жизни и моем гипертрофированном чувстве ответственности. Я хотела, чтобы Дэвид был моим. С самого первого дня, когда его встретила. Но не ценой чужого несчастья. Не так. Мне хотелось, чтобы он смотрел на меня, желал меня и выбрал меня. И не в качестве запасного варианта. Если бы он сам принял решение расстаться с Элли, тогда все было бы по-другому, но я знала, что намеренно или как-то иначе частично несла ответственность за то, что сейчас Дэвид выглядел куда более жалким, чем когда-либо. И решила взять на себя главную роль и разрешить эту ситуацию.

Я услышала за дверью звяканье снимаемой цепочки, выпрямилась и задержала дыхание. Я не узнала открывшую дверь девушку. Ее миндалевидные глаза сузились на миловидном личике, и мой ум судорожно принялся искать ее имя в ячейках памяти.

– Здравствуйте. Вы Лин, да?

Ее глаза сузились еще больше. Если она и дальше будет щуриться, то вообще не разглядит меня, подумала я, сдерживая нервный смешок.

Соседка Элли едва заметно кивнула.

– Что вам угодно? – резко спросила она. – Я собираюсь уходить.

Я посмотрела на ее ноги в пушистых розовых тапочках и мешковатых тренировочных штанах. Мне почему-то показалось, что она говорит неправду.

– Я вас не задержу. Вы не могли бы сказать Элли, что к ней пришла Шарлотта? – попросила я, мобилизовав все запасы вбитой в меня вежливости и стараясь, чтобы голос мой звучал доброжелательно.

– Я не могу этого сделать.

– Я на минутку, я просто хотела бы с ней поговорить. Я ее подруга.

Во взгляде соседки Элли явственно читалось, что это не совсем так. Ну, уже не так.

– Я не могу ей ничего сказать, потому что ее здесь нет. Я уже объясняла это Дэвиду. Что это вы все сюда повадились?

Она скомкала заготовленную мною речь, открыв мне, что Дэвид уже успел побывать здесь до меня. Я почувствовала, как уверенности во мне начинает убавляться.

– Элли. Здесь. Нет. Она. У-е-ха-ла. До-мой, – закончила Лин, тщательно выговаривая каждый слог, словно я была донельзя докучливой иностранкой.

– Ах, вот как. Хорошо, спасибо. Я… – Но мои слова уже обращались к дверной колотушке. Лин исчезла.

Мы все пытались уговорить его, но Дэвид оставался непреклонен: он не пойдет на «Бал снежинок». Он сделался упрямым и непробиваемым, как бетонная стена. Если он что-то решил, то сдвинуть его не было никакой возможности. Единственным знакомым мне человеком, отличавшимся похожим упрямством, была Элли. Так что неудивительно, что они загнали себя в ледяной тупик, откуда никто из них не мог сделать ни шага, чтобы выйти из патовой ситуации, ими самими и созданной.

Не моя забота, думала я, прыская духами на шею и в вырез платья. Наплевать. Я изучала свое отражение в зеркале, моргая, когда усеивавшие платье блестки сверкали, словно тысячи крохотных лампочек, пока я вертелась под лампой, рассматривая его со всех сторон. Для студенческого бала платье выглядело чересчур шикарным, скорее оно предназначалось для пышных светских мероприятий. Купив его из дизайнерской коллекции прямо после показа на подиуме, моя мама до сих пор понятия не имела, что мне подошло бы что-нибудь в десять раз дешевле, что мы обычно вместе и покупали. Я тряхнула головой, не желая, чтобы меня тянуло вниз все то, чего я не имела в жизни.

Ребята уже оделись и приготовились к выходу, когда я вышла к ним, и уже успели пропустить по паре рюмок текилы. Когда я вошла в комнату, они восхищенно присвистнули. Отпустив глупую шутку по поводу того, как они все вырядились, я взяла рюмку, протянутую мне Майком.

– А когда приедет такси? – поинтересовалась я.

– С минуты на минуту, – ответил Пит, взглянув на часы.

– Кто-нибудь видел Дэвида? Он знает, что мы скоро уезжаем? – спросила я как можно более беспечно и равнодушно.

Майк как-то странно на меня посмотрел, и я подумала, что моя игра в очередной раз провалилась.

– Он у себя в комнате. Я слышал там музыку, но он не передумает. Не теперь.

Я пожала плечами и просунула руки в рукава пальто, которое мне подал Майк. «Кому нужен бойфренд?» – подумала я. Я оказалась счастливицей Золушкой, которая отправится на бал сразу с тремя принцами. Сколько девушек могли такое про себя сказать?

– Такси приехало, – сказал Пит, отдернув шторы и заметив стоявшую у тротуара машину.

Всей шумной компанией мы вывалились в прихожую и не успели открыть дверь, как звук шагов заставил нас обернуться. По ступенькам легко сбегал Дэвид, одетый в безупречный вечерний костюм. Белоснежная рубашка оттеняла легкую смуглость его кожи, а его живые голубые глаза сверкали, как драгоценные камни.

– Я передумал, – лаконично произнес он.

Раздались одобрительные крики, послышалось похлопывание по плечу, но я отреагировала спокойно, посмотрев ему в глаза с теплой улыбкой. Он улыбнулся в ответ.

Вечер удался. Семестр закончился, и все находились в праздничном настроении.

– По-моему, теперь здесь даже лучше, чем в прошлом году? – простодушно заметил Пит, когда мы усаживались за круглый стол, накрытый белоснежной скатертью.

Я перехватила предупреждающий взгляд Эндрю и поняла, что они, наверное, договорились между собой не упоминать прошлогодний бал. Их неуклюжие усилия оградить Дэвида от воспоминаний выглядели довольно мило. Но я могла бы им сказать, что они напрасно теряют время.

Я заметила, каким взглядом он обвел зал, когда мы вошли, высматривая высокую брюнетку, которая – почти наверняка – находилась за триста километров отсюда. И еще как он тщательно выбирал место, чтобы смотреть прямо на сцену. Я слышала, как он небрежно спросил кого-то из организаторов, когда начнет играть оркестр.

– Она не придет, дружище. И ты это знаешь. Она даже не играет в этом оркестре, – безо всякой надобности втолковывал Дэвиду Пит. – А в прошлом году просто заменяла кого-то.

– Подхватка, – тихо ответил Дэвид. – У них это называется подхваткой.

Мне хочется думать, что в случившемся тем вечером виноват не только алкоголь, хотя глупо отрицать, что он тоже сыграл свою роль. Похоже, мы опорожнили шесть бутылок вина, стоявших на нашем столе, немного быстрее окружающих. Потом заказали еще и вскоре перешли на шампанское. Отчасти это представляло собой предрождественские излишества, а отчасти стало вполне понятной реакцией на, безусловно, бурные и печальные события предшествующих трех недель. Нападение на меня и его последствия оказали влияние на всех нас, и, по-моему, нас нельзя было винить за желание расслабиться и как следует повеселиться. Однако, безусловно, существовали и другие вещи, в которых мы не могли считать себя невиновными.

Я заметила, как смотрел на меня Майк, когда я придвинула стул поближе к Дэвиду, чтобы за громкой музыкой расслышать, что он говорил. Или это я себе внушила. Но Дэвид в любом случае не выказывал никаких видимых признаков опьянения. Так чего же мне от него было требовать? Когда Пит взял бутылку шампанского, чтобы в очередной раз наполнить наши бокалы, я твердо прикрыла рукой свой фужер.

– Мне хватит, – сказала я.

– Пьянчужка, – поддразнил Эндрю, громко расхохотавшись собственной шутке, как это делают только сильно выпившие люди.

Все рассмеялись. Все, кроме Дэвида. Что-то в этом слове, произнесенном Эндрю, пронзила его, как ядовитая стрела. Я заметила это по тому, как дернулись его губы и затуманились глаза. Он быстро поднялся, словно стараясь убежать от чувства, только что попытавшегося разбередить ему душу.

– Не хочешь сходить в бесшумную дискотеку? – спросил он, подавая мне руку.

Мы, чуть покачиваясь, пошли через зал, и, если уж совсем честно, я качалась больше, чем Дэвид. Я держалась за его руку отчасти потому, что это помогало мне идти по прямой, а отчасти… просто потому что.

– Может, выйдем на воздух? – тихо предложил Дэвид, следя за моими сосредоточенными усилиями совершить то, чем я овладела двадцать один год тому назад, – ходьбу на двух ногах.

– Я уверена, что это из-за каблуков, – ответила я, виня во всем свои десятисантиметровые шпильки, на которых раньше ходила безо всяких проблем. Дэвид тихонько рассмеялся и продолжал улыбаться, когда какой-то первокурсник на заплетающихся ногах двинулся от шоколадного фонтана, а сладости текли у него изо рта, как кровь у вампира после трапезы. Парень качнулся из стороны в сторону, вызвав взрыв хохота в его компании, а потом ринулся прямо на меня.

– Эй ты, под ноги-то смотри, – предупредил Дэвид парнишку, злобно глянув на него, когда я врезалась ему в бок.

Я тихонько ойкнула от боли, моя лодыжка резко подвернулась, и я почувствовала, как она хрустнула где-то внизу. Я бы рухнула на пол сверкающей скомканной грудой блесток, если бы не рука Дэвида, со скоростью молнии подхватившая меня за талию.

– Идиот, – пробормотал Дэвид, глядя вслед студенту, который уже бежал обратно к фонтану. – Все нормально? – Он низко наклонил голову, все еще продолжая прижимать меня к себе.

Я осторожно переместила вес на больную ногу и вздрогнула.

– Вот черт! Ой!

– Значит, ненормально, – заключил Дэвид, и в глазах его мелькнуло беспокойство, скрываемое шутливым замечанием.

– Это лодыжка, – сказала я, бросив испепеляющий взгляд на группу студентов, буйно веселившихся у шоколадного фонтана. – Та самая, которую я сломала тогда, на лыжах. С тех пор она меня немного беспокоит. Это мое слабое место.

– А я-то тогда подумал, что у тебя нет никаких слабостей, – поддразнил меня Дэвид. – Лишь теперь мы обнаружили твою ахиллесову лодыжку. – Он мог бы и дальше продолжать в том же духе, однако быстро посерьезнел, увидев, как я вздрогнула от боли, осторожно сделав шаг вперед.

– Это, наверное, и вправду очень болезненно, – заметил он, и даже сквозь шум бала я услышала в его голосе озабоченные нотки. – Кажется, я видел снаружи палатку неотложки из больницы Святого Иоанна. Может, попросим, чтобы они тебя осмотрели?

– Не думаю, что там все уж так плохо, – сказала я, совсем не желая, чтобы вечер закончился в травматологии. – Мне просто надо немножко отдохнуть.

Мой отказ не доставил Дэвиду особого удовольствия, но он чуть сильнее сжал мою талию и провел меня сквозь толпу к бесшумной дискотеке, до которой было куда ближе, чем до нашего столика. Я, хромая, шла рядом с ним, пока мы не остановились у темной пристройки, набитой студентами, которые энергично извивались под неслышную нам музыку. Присесть было некуда, и везде на меня могли налететь ритмично отплясывавшие танцоры, так что я указала рукой на небольшой уголок, который приметила у самого выхода.

– Можно там постоять, – предложила я.

Земля под импровизированным, застланным брезентом полом оказалась неровной, и, несмотря на поддержку Дэвида, мне пришлось переваливаться с ноги на ногу, чуть при этом подпрыгивая.

– Кто-то все-таки должен осмотреть твою ногу, – сказал Дэвид, опускаясь на одно колено и аккуратно обхватив рукой мою лодыжку, которая пульсировала от боли и уже начала отекать. Его пальцы жгли мне кожу, словно огнем, пылающим и впивающимся в плоть, вызывая во мне огненный шлейф воспоминаний о нашей первой встрече.

Мимо, держась за руки, прошла группа девушек. Они остановились и беззастенчиво уставились на нас. Монетка упала на пол с почти оглушительным звоном.

– Встань, пожалуйста, – прошипела я, выдергивая ногу и не обращая внимания на боль, пронзившую ее до самого бедра. – Они думают, что ты собираешься сделать мне предложение.

Он рассмеялся, повернулся к девушкам и сокрушенно покачал головой, после чего они ушли, явно разочарованные. Я уцепилась за него, трясясь от хохота и прыгая на одной ноге, пока он снова не обнял меня, чтобы поддержать. Надо было сказать ему, чтобы он отпустил меня, что я больше не боялась упасть. Но правда заключалась в том, что я не хотела, чтобы он меня отпускал – ни физически, ни эмоционально. А что до падения… я, наверное, уже опоздала.

Вращающийся прожектор, который, казалось, выискивал кого-то среди танцующих, направил луч в нашу сторону и остановился на потолке у нас над головами. Мы оба посмотрели вверх. Внезапно я поняла, для чего предназначался этот уголок, поскольку с потолка на красной шелковой ленте свисал большой цветок омелы.

Я нервно рассмеялась.

– Ах, вот оно что, – произнес Дэвид. – Понимаю.

Я раздумывала, что бы сказать непринужденного или смешного, чтобы заставить исчезнуть нерешительный вопрос в его смотревших на меня глазах. Совсем некстати было бы ненадолго лишиться дара речи.

– Как ты думаешь, стоит? – спросил Дэвид, поднимая голову в сторону висевшего над нами цветка.

– Наверное, нет, – выдавила я из себя каким-то не своим голосом. В его глазах на мгновение промелькнуло разочарование, которое исчезло, когда я добавила: – Ну, если уж верить в приметы…

Я почувствовала, как его руки чуть сильнее сжали меня, уже не просто придерживая из-за маленькой травмы. Мы оба собирались это сделать. Сделать всерьез, но существовала реальная опасность, что я отключусь прежде, чем он коснется губами моих губ, потому что мне вдруг сделалось совершенно невозможно дышать.

Голова Дэвида опустилась, словно в замедленной съемке, а мои губы уже раздвинулись в ожидании. Его поцелуй был словно калейдоскоп, закручивая настоящее и стыкуя его с прошлым в водовороте сверкающих огней, который перенес меня на склон заснеженной горы к нашему первому поцелую. Повторяя путь, по которому они двигались пять лет назад, мои руки поднялись с его плеч, а пальцы погрузились в его волосы, пытаясь привязать меня к чему-то, что мне не принадлежало и что исчезнет через несколько мгновений.

Именно так все и случилось. Но не совсем так, как я ожидала. Губы Дэвида, так нежно ласкавшие меня, вдруг замерли. Это можно было называть окаменением, когда человек вдруг превращается в статую. По-моему, это нас и постигло во всех смыслах слова, когда мы подняли глаза и увидели наблюдавшую за нами из темноты Элли.

Я потеряла Дэвида задолго до того, как его руки бессильно упали вниз, а сам он повернулся навстречу ей. Помню, я еще подумала, как же прекрасно выглядела Элли – прекрасно и трагично, словно героиня романа. А кем тогда становилась я – настырной негодяйкой, исполненной решимости испортить счастливый конец? Элли вся дрожала, я видела это даже на расстоянии, от потрясения или от ярости – не знаю от чего. В любом случае я почувствовала, как на меня обрушивается чувство вины, словно тяжеленная стена в мультике. Она метала оскорбления, словно мотки колючей проволоки, и большинство из них попадали прямо в цель. Я прекрасно знала подобные ссоры. Я слышала такие слова очень много раз из уст своих родителей. И это делало теперешнюю ссору еще хуже. Уж я-то лучше знала, потому что была лучше.

– Элли! – воскликнул Дэвид, протягивая к ней руку.

Я не знала, чего бы смогла этим достичь, знала лишь, что надо попытаться, поэтому я шагнула в ее сторону, забыв о больной лодыжке. Я оступилась и схватилась за руку Дэвида, чтобы не упасть. Оглядываясь назад, я думаю, что мне было бы совсем не так больно, если бы я рухнула на пол.

Я знала, что должно случиться. Знала, но не верила. Потрясение было такое, словно я увидела ангела с автоматом. Я видела, как рука Элли с прямой ладонью и чуть расставленными пальцами рассекает воздух, словно летящая к цели управляемая ракета. Я была слишком поражена, чтобы отклониться, отступить или даже блокировать ее удар, который она эффектно нанесла по моей побледневшей щеке.

Все ускорилось в ту секунду, когда ее рука хлестнула меня, и отхлынувшая было кровь с жаром прилила к коже. Я прижала ладонь к щеке. Она дала мне пощечину. Действительно дала. Я подумала, что это станет сильнейшим потрясением за вечер. Но надвигалось еще более мощное – реакция Дэвида.

Его обуяла и захватила такая ярость, какой я прежде в нем никогда не замечала. Он встал между нами, надежно заслонив меня собой, создав своим телом нечто вроде живого щита. Он повернулся и что-то у меня спросил – наверное, все ли нормально. Я не имела ни малейшего понятия, что ему ответила.

Их перебранка была короткой и отвратительной. До этого я много раз слышала, как они ссорились, но подобное наблюдала впервые. Мне хотелось оказаться за тысячу километров оттуда, но какая-то непреодолимая сила удерживала меня на месте, заставляя слышать каждое слово, которое любимый мною человек вонзал в любимую им женщину, а она на моих глазах вырывала у него сердце. И я ничего не могла поделать, чтобы ее остановить.