Глава 7

Из прошлого меня вырвал резкий телефонный звонок. Вытащив трубку из кармана и увидев на дисплее слово «Дом», я поднесла ее к уху, волнуясь за Джейка, а потому послав к черту все больничные запреты.

– Алло?

Мне ответил добродушный голос соседки, сказавший именно то, что я хотела услышать.

– У нас тут все прекрасно, Элли. Не надо паниковать.

Как ей это удалось? Откуда она могла знать, что меня настолько охватило ожидание грядущей катастрофы, что каждая мелочь казалась ее предвестником?

– Джейк хотел поговорить с тобой перед сном. – Она понизила голос до шепота. – Он тут немного раскапризничался, и, по-моему, не помешает, если он сможет сказать тебе «спокойной ночи».

– Конечно. Можешь передать ему трубку, Элис?

– Да-да. Он тут рядом. Как ты там, Элли? Есть какие-нибудь перемены?

Я закрыла глаза и ясно увидела Джо в больничной палате.

– Пока нет. Но я не теряю надежды, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал увереннее, чем я себя чувствовала.

– Ну, разумеется, дорогая. Только это нам всем и остается. Даю трубку Джейки.

– Привет, здоровяк, как жизнь? Так поздно, а ты еще не спишь.

– Привет, мам, как там папа? Он с тобой? Можно мне с ним поговорить?

От звука его детского голоса я чуть не сломалась. Любовь, что привязывала его к нам, обвилась вокруг моей шеи, словно цепь, не давая вырваться словам, когда я попыталась ему ответить. Я громко сглотнула. Джейку было семь лет, но он отличался сообразительностью. Если он услышит, что я плачу, он поймет, насколько все серьезно.

– Папа сейчас в палате, сынок. Он еще спит.

– Но ему еще рано спать, – возразил Джейк и понизил голос, чтобы поделиться со мной тайной: – По-моему, Элис и Стэн не знают, когда мне надо спать, мам, потому что они разрешили мне лечь гораздо позже, чем ты.

Я улыбнулась, надеясь, что эта улыбка прозвучит в моем голосе вместо безмолвных слез, которые текли у меня по щекам, когда говорила с самым любимым существом в моей жизни, владевшим почти всем моим сердцем.

– Ну, это только на сегодня, так что ничего страшного. Но вот теперь тебе действительно пора в кроватку.

– А ты можешь разбудить папу до того, как я лягу, чтобы я сказал ему «спокойной ночи»?

Моя рука потянулась к горлу, словно желая сдержать рвавшиеся из меня рыдания.

– По-моему, папе нужно еще немного отдохнуть, цыпленок. Знаешь что? Давай, как только он проснется, я скажу ему, что ты звонил. Годится?

– Пойдет, – ответил он, однако я услышала в его голосе дрожь. Мать всегда все чувствует, даже за многие километры и сквозь треск в телефоне. Она просто все знает.

– Что такое, Джейки? Что случилось?

– Я хочу, чтобы ты была здесь, и папа тоже. Элис и Стэн хорошие, но они все делают не так.

Я ощутила полную беспомощность, услышав голос ребенка, нуждающегося во мне и тянущего меня к себе, в то время как другой конец веревки был намертво затянут вокруг кровати моего больного мужа. Выбор представлялся невозможным: я должна была находиться рядом с обоими, они оба во мне нуждались.

– Как, родной?

Джейк понизил голос до нарочитого театрального шепота, который, я знала, могла услышать Элис.

– Стэн выдавил пасту на мою зубную щетку, но когда я почистил зубы… он их не проверил. Папа так не делает.

Это было одним из множества маленьких ритуалов Джо и Джейка. Джо всегда брал на себя главную роль укладывания сына. Думаю, даже я не могла бы с ним в этом сравниться, а уж у наших доброжелательных соседей не оставалось вообще никаких шансов. Мои руки сжались в кулаки, а ногти с силой впились в ладони, когда я пыталась припомнить слова Джо.

– Так, открой ротик пошире. Посмотрим, как ты все сделал. – Я знала, что там, в нашем доме, мой семилетний сынишка открыл рот, слушая доносившиеся из телефона слова. – Да, очень хорошо. Никаких дырок. Прекрасно, милый мой.

Джейк на мгновение умолк.

– У тебя получилось не как у папы, – мрачно заявил он. – И ты не дала мне пять.

– Извини, дорогой. Обещаю, что в следующий раз у меня получится лучше… пока папа снова не начнет проверять твои зубки.

Он остался доволен моим ответом и заснул с надеждой на лучшее завтра. Как же я ему завидовала!

Слишком взволнованная и измученная, чтобы оставаться в комнате для посетителей, которая все больше и больше напоминала тюремную камеру, я вышла в коридор и поплелась в сторону палаты Джо. Врачи буквально толпились в комнатке с прозрачными стенами, так что оказалось практически невозможно разглядеть кровать, а уж Джо – тем более. Я вытянула шею, выискивая сердобольную сестру, которая чуть раньше позволила мне зайти к нему, рассмотрела ее в дальнем углу палаты и с надеждой стала ждать, когда наши взгляды пересекутся. Она прочла в моих глазах немой вопрос и грустно покачала головой. Войти мне пока было нельзя.

Мне пришлось признать, что Джо в тот вечер получил львиную долю внимания врачей. Я прошла через двойные вращающиеся двери, которые вели в холл, теряясь в догадках, хорошо это или плохо. В уравнении содержалось слишком много неизвестных. Соответствовало ли число врачей тяжести состояния больного? Зависела ли от него вероятность благоприятного исхода? Я опустилась на верхнюю ступеньку застеленной линолеумом лестницы и вздохнула. Не надо быть математиком, чтобы понять, что шансы не так высоки.

Словно страус, я уткнулась головой в колени, стараясь не думать ни о чем, кроме того, как освежает гуляющий по лестнице сквозняк после жарко натопленной палаты. Но снизу доносился не только прохладный ветерок. Я едва расслышала первые ноты, однако уши у меня, похоже, более чувствительны к музыке, чем у большинства людей. Мелодия, смешанная с запахом антисептика, вдруг заставила меня вспомнить компакт-диски с записями классики, которые я попросила поставить в родовой палате в тот вечер, когда Джейк появился на свет. Я очень хотела, чтобы первым, что услышит пришедший в этот мир ребенок, стала музыка. Но в действительности ничего нельзя было расслышать за моими бурными рыданиями от счастья и облегчения и за восхищенным восклицанием Джо: «Это мальчик!»

Словно зов сирены, музыка заставила меня подняться на ноги. Я спустилась на полдесятка ступенек и остановилась, прислушиваясь. Где-то на нижнем этаже хор слаженно пел рождественский гимн. Я не заметила, как с силой вцепилась в перила, пока не опустила глаза и с облегчением не увидела в полумраке костяшки собственных пальцев. «Тихая ночь». Каковы были шансы, что из всех рождественских песен они выберут именно эту? В этот вечер память и совпадения сплетали наши жизни в живой гобелен, и я вдруг подумала, чему я вообще удивляюсь.

Я взяла пачку страниц с партитурой и в очередной раз начала их быстро перелистывать.

– Да успокойся же, Элли, – произнес Дэвид, сидевший на другом конце моего небольшого обеденного стола.

– Не могу, – ответила я. – Мне просто нужно проверить порядок партий.

Он потянулся через стеклянную столешницу и взял меня за руку.

– Ты уже четыре раза его проверяла. И сделала все, что могла. Ты полтора месяца билась над этим. Концерт пройдет прекрасно. Если ты станешь и дальше продолжать в том же духе, то просто свалишься. И ты почти ничего не ела, – заметил он, кивнув на тарелку с двумя свиными отбивными, на которые я не могла смотреть. Меня просто тошнило от одного их вида, как они лежали в холодной подливе с плавающими в ней мелкими капельками жира.

Я взяла тарелки и сунула их в мойку.

– Я знаю, ты думаешь, что я дура, но организация этого концерта – огромная ответственность. Мне надо быть уверенной. – До выступления оставалось меньше суток, и я превратилась в комок нервов. – Честно говоря, если бы я знала, что мне придется на себя взвалить, никогда бы на это не согласилась.

– Нет, согласилась бы, – возразил Дэвид, подходя ко мне и обнимая за талию. – Ты не смогла бы им отказать.

– Может, и не смогла бы, – честно призналась я. – Но у нас с тобой не было ни одного вечера с тех пор, как я в это ввязалась.

Дэвид пожал плечами, словно это не имело значения. А вот я так не думала. После празднования Хэллоуина мы оба шли по туго натянутому канату, изо всех сил стараясь не раскачивать лодку, которая уже налетела на айсберг. Мы просто не признавались в этом самим себе.

Вздохнув, я прижалась к нему, такому сильному и надежному, и закрыла глаза, понимая, что вымоталась до такой степени, что могла бы заснуть прямо здесь. Мне предстояло проникнуть в самые потаенные глубины своей жизни, чтобы добыть там энергию для завтрашнего вечера и ночи. По всему университетскому городку были развешаны листовки, сообщавшие о полночной рождественской музыкальной феерии, и всякий раз, когда они попадались мне на глаза, у меня по спине бежали мурашки от мрачных предчувствий. Возможно, Дэвиду не надо оставаться, подумала я, поскольку, если я хорошенько не высплюсь, вполне вероятно, что отключусь прямо на сцене, еще до начальных тактов первого рождественского гимна.

– Мне просто нужно внести последние изменения в аранжировку струнных для «Тихой ночи», – заверила я Дэвида, сваливая объедки в мусорное ведро. Я с отвращением ощутила легкое колыхание в самом верху желудка, когда из мусорного ведра мне в нос ударил запах холодной свинины, и резко опустила пластиковую крышку. Господи, мне же нельзя расклеиваться до завтрашнего вечера. Просто никак нельзя. – Так, значит, ты хочешь встретиться со мной за кулисами до начала концерта? – спросила я. – Ведь ты вполне мог бы прийти пораньше и послушать прогон.

Дэвид пытался скрыть от меня выражение своих глаз, но было слишком поздно. Я его заметила. Я выглядела бы точно так же, если бы он попросил меня посидеть на заключительной тренировке перед матчем.

– По-моему, одного концерта за вечер мне вполне достаточно, – сказал он, медленно прижимая меня к себе.

– Думаю, я должна благодарить судьбу за то, что ты вообще придешь, – ответила я, чувствуя раздражение от неприязненных ноток в своем голосе, и подумала: «Вот что делает с человеком стресс. За последнее время я не в первый раз срывала на нем злость».

– Конечно приду. Это же твой звездный час. Надеюсь, ты зарезервировала место в середине первого ряда для своего бойфренда, которому медведь на ухо наступил?

– Разумеется, хотя до меня наконец-то доходит, что мне никогда не удастся сделать из тебя любителя музыки, так ведь? – чуть разочарованно спросила я.

Дэвид немного отстранился, и в его глазах мелькнул знакомый огонек.

– Придется тебе смириться с тем, что я любитель совсем других удовольствий, – шутливо сказал он, наклоняя голову, чтобы поцеловать меня так, что ноги откажутся мне служить.

Я еще крепче обвила руками его шею.

– Бис, – пробормотала я.

И он повторил выступление.

Проверка звука прошла хорошо, репетиция хора – просто прекрасно, а зал выглядел совершенно великолепно со стоявшей на краю сцены рождественской елкой, сверкающей холодно-белыми огнями. Так почему же я никак не могла стряхнуть навязчивое дурное предчувствие, словно туча нависавшее надо мной? Мысленно я несколько раз прошлась по списку вероятных неприятностей и провалов, которые могли произойти в этот вечер. И все же, когда первые зрители начали заполнять зал, мое беспокойство стало нарастать с каждой секундой. Я заглянула в щелку двери артистического фойе и внимательно осмотрела зал. Дэвид опаздывал, и я изо всех сил пыталась не раздражаться по этому поводу. Еще оставалось время, но он успевал уже только к самому началу. Хотя концерт был заявлен как «полуночный», он начинался в одиннадцать вечера, и я подумала: а вдруг ребята уговорили его зайти в паб и он каким-то образом потерял чувство времени?

Я вытащила из сумочки телефон и проверила – в который раз, – нет ли сообщения. На мгновение я замешкалась, пытаясь прикинуть, есть ли у меня время позвонить ему до выхода на сцену, но, прежде чем я на что-то решилась, ко мне поспешил один из хористов с вопросом о сольной партии, потом в меня вцепилась перепуганная перкуссионистка, которая нигде не могла найти бубенчики, и не успела я оглянуться, как времени осталось только на то, чтобы взять трубу и приготовиться церемониальным маршем вывести оркестрантов из артистического фойе. Мне удалось лишь отправить коротенькое сообщение, прежде чем я положила телефон в пустой футляр для трубы. «Ты где?» Выглядело оно резковато, поэтому я смягчила его тремя поцелуями и нажала «Отправить».

– Нам на выход, – сказал саксофонист, слушавший у двери, как нас представляют.

Я поправила свою простую черную блузку и длинную узкую черную юбку, после чего встала во главе готовых к выходу музыкантов.

– Ну, с Богом, – напутствовала я всех и оглянулась – всего один разочек – на свой футляр, надеясь услышать звонок телефона, который сказал бы мне, что мой бойфренд вот-вот придет.

Пустовавшее кресло Дэвида было единственным свободным местом в зале. К счастью, поскольку я дирижировала всем выступлением (иногда вступая в партию духовых), то стояла к нему спиной, и мне не приходилось постоянно видеть это напоминание о том, что Дэвид не сдержал своего обещания. Но оно все равно жгло меня, словно небольшая рана, когда мы плавно переходили от народных мелодий к популярным рождественским песенкам. Каждый раз, когда я поворачивалась к собравшимся в концертном зале, чтобы поклониться на аплодисменты или объявить следующий номер, я продолжала надеяться, что кресло окажется занятым, что он сидит в зале, довольно улыбаясь, потому что все идет так здорово, или одними губами извиняясь предо мной за опоздание. Но все первое отделение его кресло оставалось пустым.

Публика продолжала аплодировать и восторженно восклицать, когда мы сошли со сцены на небольшой перерыв. Многие оркестранты и хористы направились к друзьям и родственникам, после чего почти все повернули к стоявшим в углу зала низким столикам, где продавали глинтвейн и горячие сладкие пирожки. Я устояла перед манящим пряным ароматом и направилась прямиком туда, где оставила свои вещи. Я вытащила телефон, ожидая увидеть пропущенные вызовы, голосовую почту или сообщения, объяснявшие отсутствие Дэвида. Ничего. Ни словечка. Впервые с начала концерта я перестала раздражаться и начала беспокоиться. Он же знал, насколько важно для меня это выступление, как я старалась, чтобы оно прошло успешно. Он должен был появиться здесь час назад. Что же такое могло случиться, чтобы он так задержался?

Его телефон звонил, пока не переключился на автоответчик голосовой почты.

– Привет, Дэвид, это Элли. Все в порядке? Где ты? Позвони мне, как только получишь сообщение. – Я на секунду замялась, прежде чем добавить: – Я уже начинаю волноваться.

Я нажала отбой, но продолжала крепко сжимать телефон в ладони весь остаток перерыва, с нетерпением ожидая его ответа. Ничего.

Не могу сказать, чтобы отсутствие Дэвида как-то повлияло на успех концерта. Но для меня, разумеется, он закончился отвратительно. Даже аплодисменты оркестрантов и восторг публики, когда я вышла на сольный поклон, не смогли остановить панику, нараставшую во мне на протяжении всего вечера.

Последним номером была «Тихая ночь», и я дирижировала оркестром и хором с глазами, блестевшими от ностальгических слез. Эта песенка всегда была моей любимой, она стала первой, которую бабушка научила меня играть на фортепиано, и каждый раз, когда исполняла ее, я становилась чуть ближе к ней. Мне так хотелось разделить эти мгновения с Дэвидом. Хотелось посмотреть на него, когда стихнут последние такты, и увидеть на его лице любовь и гордость. Мне хотелось, чтобы он хоть на мгновение проник в мой мир и убедился, как много значит для меня музыка. Но он не пришел.

После окончания концерта всегда остается масса дел. Наступает прозаический момент, когда публика наконец расходится, кто-то включает ослепительные лампы в зале, и приходится из музыканта превращаться в администратора или рабочего сцены. Такова уж оборотная сторона концерта: усилители и прочий антураж нужно аккуратно собрать и поместить на склад. Работая, я вполглаза следила за дверью, все еще ожидая – или надеясь – увидеть, как с улицы ворвется Дэвид, бормоча торопливые извинения. Я даже поймала себя на том, что размышляю, сколько у меня уйдет времени на то, чтобы простить его, если он просто забыл прийти на концерт. Я наматывала на катушки метры акустического кабеля, резко подтягивая его на каждом витке и стараясь подавить в себе попеременно одолевавшие меня противоречивые чувства – злобу и тревогу.

В конце концов, всю аппаратуру убрали, и оркестранты, за исключением нескольких припозднившихся, разошлись по домам. После концерта Дэвид планировал поехать домой со мной, и я не знала, то ли все же подождать, пока он появится, то ли отправиться домой и посмотреть, не ждет ли он меня там. Какого черта он не отвечает на звонки? Может, он попал в какую-то передрягу? И когда я стояла на сцене, играя на трубе «Высоко звонят колокола», он лежал в придорожной канаве, сбитый каким-нибудь пьяным идиотом-водителем? Как только эта картина предстала у меня перед глазами, от нее стало почти невозможно избавиться.

– Извини, дорогуша, мне надо закрывать.

Я подпрыгнула от неожиданности, когда сторож распахнул двойные двери зала.

– Ах да, – встрепенулась я, поднимаясь на ноги и подхватывая футляр с трубой. Похоже, решение пришло само собой. Сначала я поеду к себе, а если Дэвида там не окажется, то отправлюсь к нему домой.

Свет в моем доме не горел, и, поскольку Елена и Линг уехали на выходные, не оставалось никаких шансов на то, что Дэвид мог ждать меня внутри. И все же я громко позвала: «Эй, есть тут кто-нибудь?», когда отодвинула дверную защелку и бросила трубу в коридоре. Наверное, если бы я услышала ответ, то подпрыгнула бы так, что пробила бы головой крышу. Видит Бог, я уже достаточно накрутила себя, пока шла домой. Я никогда не боялась поздно ходить одна, но с тех пор, как мы познакомились с Дэвидом, он беспрестанно твердил, какой это неоправданный риск, и настаивал на том, чтобы всегда провожать меня домой, даже если не оставался у меня. Наверное, за последний год какие-то его опасения передались мне, поскольку я основательно беспокоилась, когда быстро шагала по тихим улочкам. Было уже начало второго ночи, и пустынные улицы казались зловещими, с то и дело попадавшимися на пути клочками низко стелющегося тумана, похожими на привидения.

Я решила лишний раз не искушать судьбу и вызвала такси по телефону на карточке, пришпиленной к висевшей на кухне доске с разными полезными адресами. Меньше чем через десять минут я уже расположилась на заднем сиденье автомобиля, где слабо пахло антисептиком и мятными леденцами, и назвала водителю адрес Дэвида.

Когда мы почти приехали и одолели последний поворот, я наклонилась вперед и приготовилась показывать таксисту дорогу. Но инструкции не понадобились. Дом Дэвида сиял огнями, как рождественская елка. Свет горел во всех окнах и небольшим квадратиком падал перед распахнутой настежь входной дверью. На какую-то секунду это напомнило мне празднование Хэллоуина, но, что бы сейчас там ни происходило, праздником назвать это никак было нельзя.

На краю тротуара стояла полицейская машина, синяя мигалка зловеще высвечивала участки уснувшего на зиму сада. Позади нее припарковалась «Скорая».

– Здрасте, приехали. Что-то здесь случилось, – заметил водитель, чья скучная смена вдруг расцветилась неожиданным приключением. – Интересно, что же там стряслось? Так, какой дом нам нужен?

Я ничего не ответила. Горло у меня сдавило от страха. Таксист посмотрел в зеркало, увидев мое лицо, тотчас же посерьезнел.

– Так вам сюда?

Я кивнула, продолжая смотреть перед собой широко раскрытыми, немигающими глазами, пока возилась с застежкой ремня безопасности. Такси остановилось за машиной «Скорой», я сунула купюру в руку шофера и выскочила наружу. Несколько раз поскользнувшись и чуть не упав на тротуар, я добежала до открытой входной двери и влетела в дом, крича на бегу:

– Дэвид! Дэвид, ты здесь?!

Со стороны гостиной раздался ответный крик, и я распахнула ведущую в нее дверь с такой силой, что дверная ручка оставила небольшую вмятину на штукатурке. Я так резко остановилась, что качнулась из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть открывшуюся передо мной сцену. В гостиной было полно народу, и мой взгляд лихорадочно бегал по комнате. Я всматривалась в лица незнакомых людей и тех, кто там жил, пока я не нашла того, кого искала. Дэвид сидел на диване, и его руки крепко обнимали ту, кого никак не должны были обнимать.

– Дэвид! – вскрикнула я, и в этом крике слились упрек, вопрос и вздох облегчения.

Он повернулся ко мне, и весь мир вновь содрогнулся и поплыл у меня перед глазами. Он осторожно пытался освободиться от рук Шарлотты, которые крепко обвивали его, когда он поднимался на ноги, не спуская с меня глаз. Точнее, одного глаза, поскольку второй распух и почти закрылся, а на скуле у него расплывался жуткий лиловый кровоподтек. Губа у него тоже была разбита, но не очень сильно, однако достаточно, чтобы выговаривать мое имя не совсем внятно.

– Что с тобой случилось? Ты попал в аварию? – спросила я, все еще думая о пьяных водителях, сбивающих в темноте пешеходов. Но тут я поняла, что эта теория не имела никакого смысла. Я снова взглянула на Шарлотту и увидела не только то, что она цеплялась за моего бойфренда так, словно от этого зависела ее жизнь. Я увидела ее спутанные волосы и распухшие от слез глаза, а опустив взгляд чуть ниже, заметила свежие ссадины на костяшках ее пальцев.

Я посмотрела на стоявших в другом конце комнаты Эндрю, Майка и Пита. Лица у них были серые, как у перепуганных горгулий. Эндрю и Пит ответили мне сочувственными взглядами. Майк же пристально смотрел на Шарлотту, и в его взгляде была такая ярость, что она казалась почти ощутимой.

– Кто-нибудь мне объяснит, что здесь произошло?

– На Шарлотту напали сегодня вечером.

Раньше я никогда не делала трех глупостей: никогда не отправлялась в супермаркет одна, без машины и слишком поздно. Но в тот роковой вечер я совершила все эти три ошибки сразу.

В нехарактерном для себя приступе усердия я провела весь вечер, занимаясь в университетской библиотеке. Приближался срок сдачи работ, а у меня имелись лишь первоначальные наброски. В библиотеке было тепло, уютно, и вся обстановка удивительным образом располагала к работе. Кто бы знал? Я себе работала, а столы и скамьи вокруг меня постепенно пустели, пока не осталось всего несколько студентов, тихо занимавшихся в кругах света от настольных ламп.

Лишь настойчивое урчание в животе заставило меня отложить работу. Я взглянула на настенные часы и с изумлением увидела, что они показывали начало одиннадцатого. Неудивительно, что библиотека практически опустела. Был вечер пятницы, до рождественских каникул оставалось несколько недель, и большинство студентов, скорее всего, развлекалось в многочисленных городских клубах и барах, проводя «предварительную разминку» перед праздниками. Я закрыла крышку ноутбука и сунула его в сумку вместе с учебниками.

Вообще-то, я осталась довольна своей активностью, которая заставила меня задуматься, насколько многого я смогла бы достичь, если бы действительно выкладывалась. Но я не могла не подумать, а не старалась ли я как-то походить на Элли. Я никогда не относилась к тому типу девушек, которые были готовы измениться, чтобы понравиться мужчине, и сама мысль о том, что теперь я веду себя именно так, пусть и подсознательно, вызывала во мне безотчетную тревогу.

На удивление холодный ветер резко впился в открытые участки моей кожи, как вороний клюв, когда я вышла из теплого гнездышка библиотеки. Я застегнула молнию своей короткой кожаной куртки до самой шеи, но, даже несколько раз обернув шарф вокруг шеи, не спаслась от пронизывающего холода. Я потопала ногами по тротуару, жалея, что надела модные сапоги на высоких каблуках, которые, наверное, чудесно смотрелись с моими узкими джинсами, но ног почти не согревали. Я замерзла, устала, мне хотелось есть, и я не испытывала ни малейшего желания топать через весь студенческий городок до автобусной остановки.

Чего мне действительно хотелось – так это свернуться дома калачиком на кушетке с полной тарелкой еды, никак не способствовавшей сохранению фигуры, но я вспомнила, что в холодильнике не было ничего, кроме черствого батона, куска заплесневевшего сыра и целого ящика пива. В этом заключалась проблема проживания в одном доме с мужчинами: хождение по магазинам явно не являлось для них одним из приоритетов.

Недалеко от студенческого городка действительно работал круглосуточный супермаркет, но он находился в «чужом» районе города – во всех смыслах этого слова. Приняв моментальное решение, я развернулась на ведущей к автобусной остановке дорожке и отправилась по узкой тропинке, уходящей в другую сторону. Я была в том магазине всего один раз и средь бела дня, но не сомневалась, что смогу вспомнить дорогу в небольшую промзону у железнодорожных путей, где находился магазин. Идти было недалеко.

Это стало моей первой ошибкой.

Я шагала быстро, пригнув голову от ветра, цокая каблуками по тротуарной плитке, словно играя на каком-то ударном инструменте. Когда я пересекла пешеходный мостик над железнодорожными путями, мне показалось, что я перешла границу между двумя странами. Этот район города славился самыми дешевыми – и самыми убогими – студенческими обиталищами, самыми буйными и опасными пабами и самым высоким уровнем преступности. Несмотря на оранжевые шары света на уличных фонарях, сиявшие в темноте, словно огромные горящие спички, мне стало не по себе, когда я пересекала практически пустую парковку. Я чуть расслабилась лишь тогда, когда увидела в дальнем конце промзоны знакомый святящийся сине-белый логотип известной сети супермаркетов.

Есть что-то зловещее в пустом зале супермаркета поздним вечером. Наверное, потому, что в это время там нет мамочек, толкающих коляски с сидящими в них шумными малышами, или служащих, снующих туда-сюда и выставляющих товары на полки. Как бы то ни было, без слоняющихся покупателей и суетящегося персонала в супермаркете было неуютно. Работала только одна касса, и когда я проходила мимо небольшой очереди, в ее конец пристроился молодой парень с почти наголо бритой головой и множественным пирсингом в ухе. Что-то в нем показалось мне смутно знакомым, но я не могла припомнить, где раньше его видела. Я прошла мимо, чуть сморщив нос от запаха алкоголя, окружавшего его, словно невидимая дымка. Он что-то громко сказал своему невидимому приятелю в одном из ближайших проходов между полками, а потом отвратительно рыгнул. Ему это показалось удивительно смешным.

Я прошла половину секции с замороженными полуфабрикатами, когда поняла, почему он показался мне знакомым. Я замедлила шаг, остановилась у одного из контейнеров и посмотрела в сторону касс. Да, точно. Это один из группы парней, вломившихся к нам на праздник и устроивших там погром. Их в конце концов вышвырнули на улицу. Пока я стояла и смотрела, его приятель вышел из секции спиртного, неся в руках две дюжины пива.

Вот его я сразу узнала, для этого не потребовались никакие ассоциации. В последний раз, когда я его видела, он пытался засунуть язык мне в глотку, и его агрессивные планы на этом не заканчивались. Ни один из этой парочки меня не заметил, да и с чего бы им меня замечать или даже узнавать, если на то пошло. В конце концов в последний раз, когда наши дорожки пересекались, я была наряжена и загримирована под вампира. Тем не менее внутренний голос начал шептать мне предостережения, к которым я отказалась прислушаться.

Это стало моей второй ошибкой.

Мне надо было уйти немедленно, пока они еще не увидели меня. Я могла бы легко выскользнуть из магазина незамеченной, а они бы и понятия не имели, что я вообще туда заходила, и вечер бы закончился совершенно по-другому. Но ведь так легко рассуждать уже после всего случившегося, правда?

Словно зверек, загипнотизированный коброй, я продолжала смотреть в его сторону. Его первый взгляд был поверхностным: он бегло осмотрел меня, как, наверное, осматривал всех попадавшихся ему на пути женщин. Что-то во мне, скорее всего, вызвало у него мысль, что «эта сгодится», поскольку он оглянулся уже с большим интересом. Я быстро отвернулась и пошла по проходу, но было уже поздно. По его глазам я увидела, что он постепенно начинал узнавать меня и, наконец, совершенно ясно вспомнил, кто я.

Практически невозможно ускользнуть от кого-то в залитом неоновым светом супермаркете. Я могла лишь надеяться, что не вызвала у него такой интерес, чтобы он пустился за мной в погоню. Я прыгала между проходами, словно серебристый шарик в игральном автомате, но мое везение все же закончилось. Я почти убедила себя, что отреагировала чересчур эмоционально, что он наверняка уже расплатился за пиво и ушел, когда он вырос прямо передо мной и, упершись рукой в бетонный столб, преградил мне путь.

Я решила, что лучше всего будет изобразить наивность и неведение. Во всяком случае, это более-менее уравняет наши шансы в игре.

– Прошу прощения, – начала я, не глядя ему в глаза. Он не шевельнулся. Я попробовала еще раз. – Извините, позвольте, пожалуйста, мне пройти.

– Ну уж нет, дорогуша, я точно не позволю тебе пройти мимо. Как жизнь, красотка? Ты ведь помнишь меня, да?

Игра закончилась. Я медленно подняла голову, довольная тем, что голос мой прозвучал спокойно, когда наконец наши взгляды встретились.

– Помню.

Он протянул руку, словно хотел коснуться моего лица, но я сделала шаг назад и в качестве преграды выставила перед собой металлическую корзинку.

– О-о, а в тот раз ты не была такой недотрогой, – удивился он, шагнув ко мне, так что корзинка уперлась ему в грудь. – А я все же рад, что ты меня помнишь, потому как я тебя уж точно не забыл. И снилась ты мне в очень ярких и сладких снах. – Он преодолел преграду, схватив корзинку и резко дернув ее в сторону. – Хочешь, я тебе их расскажу? – плотоядно спросил он.

– Не особенно, – ответила я, отступая в сторону.

Проход был слишком широким, чтобы он смог полностью преградить мне путь, но я никак не ожидала, что он схватит меня за запястье, когда я собралась уйти.

– Ой, а куда это мы так спешим? Мы ведь так и не закончили наше свиданье, а?

Я холодно взглянула на него, радуясь тому, что шарф у меня на шее скрывал сонную артерию, потому что чувствовала, как бешено она дергается от ударов сердца.

– Нет, закончили. Раз и навсегда.

– А вот и нет, – возразил он. – Нельзя сначала выставлять передо мной сиськи, а потом делать вид, будто ты лучше меня.

У него сложилось настолько извращенное представление о том, что произошло тем вечером, что я с трудом сообразила, как ему это объяснить.

– Я ничего не выставляла и ничего не предлагала. Вы без приглашения вломились к нам на праздник. Мы протанцевали один танец, а потом тебя попросили уйти. – Мне легко удалось сделать вид, что я ничего не помнила о поцелуе, который показался мне не совсем отвратительным. Ну, по крайней мере, вначале.

Его глаза злобно сузились, и я впервые подумала, что, наверное, серьезно вляпалась.

– Ах ты, маленькая…

К счастью, мне не пришлось выслушать его мнение о моем характере, потому что в этот момент появился его приятель с пирсингом, тяжело шагая под весом двух упаковок пива.

– Ты куда, мать твою, смотался? – налетел он на своего дружка. – Бросил меня на кассе, но деньги-то все у тебя. – Тут он повернулся, словно только что заметив, что они не одни. Похоже, наблюдательность не входила в набор их житейских навыков.

– А это кто?

– Это та шикарная пташка с Хэллоуина. Из-за которой нас тогда выкинули. Помнишь?

Я подумала, а не сказать ли им, что они сами на это напросились, но мне не очень-то хотелось завязывать с ними диалог. Его приятель нерешительно покачал головой, то ли решив не обращать на меня внимания, то ли действительно не в состоянии вспомнить что-либо, произошедшее больше пяти минут назад.

– Мы тут с ней возобновляем знакомство, – сказал своему приятелю блондин с всклокоченными волосами.

– Ну уж нет, – твердым тоном возразила я, улучив момент, чтобы протиснуться между ними. – Все кончено.

Я шла прочь, и адреналиновая волна буквально гнала меня вперед. Я слышала, как они что-то бормотали у меня за спиной, и хотя не могла разобрать, что именно они говорили, все-таки уловила, как парень с пирсингом втолковывал своему приятелю:

– Да брось ты это на фиг. Она же тебя знать не желает. Забудь и наплюй.

Хороший совет. Плохо только, что он к нему не прислушался. Но это уже стало его ошибкой, а не моей.

В последующие годы я много раз переписывала случившееся потом. В большинстве случаев я не выбегала из супермаркета в ночную темноту, словно перепуганный кролик. Вместо этого я сообщала о хулигане дежурному менеджеру. Или вызывала такси, чтобы доехать домой. И уж совсем редко волшебным образом оказывалась обладательницей черного пояса по карате и эффектно разделывала его под орех на пустынной автостоянке.

В реальности же все вышло несколько по-другому.

Трудно сказать, когда я впервые поняла, что за мной кто-то идет. Я нервничала, пересекая опустевшую парковку, но была почти уверена, что меня никто не преследовал. Когда я вышла на тропку у железнодорожных путей, позади меня все так же не было ни души. Как бы я ни хотела в этом признаваться, встреча с тем парнем в супермаркете напугала меня до полусмерти. Я довольно неплохо научилась избавляться от нежелательного мужского внимания, однако его интересом ко мне двигало нечто другое – злоба и ожесточение. Он преследовал меня не из-за влечения или желания обладать мною. В большей степени его подталкивала к этому жажда мести.

Несмотря на высокие каблуки, я быстро шагала к пешеходному мостику. Дыхание вырывалось у меня изо рта, как облачка с репликами в комиксе, а грудь резко вздымалась и опадала под курткой. Я не сбавляла шаг, потому что знала, что за мостиком мне предстоит еще десять минут идти до студенческого городка.

Я потуже затянула шарф на подбородке и начала подниматься по металлическим ступеням мостика. Теперь я понимаю, что идти там одной и в темноте было глупым и безрассудным решением. Я всегда поражалась тому, насколько безответственно люди относятся к собственной безопасности, и думала, что в этом смысле я куда разумнее, считала, что обладаю обостренным инстинктом самосохранения. Как же я ошибалась!

Я одолела половину лестничного марша, когда услышала какой-то резкий звук с тропинки, по которой только что прошла. Я замерла. С высоты ступеней тропинка лежала передо мной как на ладони. Если бы кто-то приближался к мосту, я бы смогла хорошо разглядеть его в оранжевых кругах света от уличных фонарей.

Я почти минуту всматривалась в темноту, но минута эта показалась мне вдесятеро длиннее. Я совершенно точно знала, что не ослышалась, – но где же человек, произведший этот звук? Я почувствовала, как во мне начинает подниматься адреналиновая волна. Если встанет вопрос – драться или бежать, я знала, какой ответ выберу. Несмотря на то что ступеньки металлической лестницы покрывал толстый слой наледи, мне каким-то чудом удалось взлететь на мост, а потом так же быстро спуститься вниз.

Я спрыгнула с последней ступени и быстро зашагала по тропинке, остановившись лишь у последнего уличного фонаря. Как же я умудрилась не заметить, что с этого места тропинка не освещалась? Над ней виднелись лишь просвечивавшая сквозь облака луна и мерцающие звезды, словно алмазы, рассыпанные по черному бархату неба.

Я осторожно двинулась вперед, когда в ночной тишине раздался еще один звук. Глухой металлический лязг. Вроде того, что возникает, когда что-то твердое (например, ботинок) ударяется о железную ступеньку. Прежде чем я смогла обдумать свои действия, в моей руке оказался телефон, а пальцы уже бегали по кнопкам. Позднее я спрашивала себя, почему набрала именно его номер, а не 999. Если честно, я просто не знала. Инстинктивное желание позвать его в критический момент удивило даже меня саму.

Дэвид ответил после первого гудка, и от одного звука его голоса я немного успокоилась, хотя мой собственный голос продолжал дрожать, когда я торопливо начала шептать в телефон.

– Что значит «кто-то за тобой идет»? Кто? Ты его видишь? И вообще, где ты, черт подери?

Я напряженно вгляделась в темноту.

– Нет, сейчас никого не вижу. Но здесь очень темно. Может, там никого и нет, – сбивчиво закончила я, начиная чувствовать себя полной дурой оттого, что раздула настоящую историю на пустом месте. Потом услышала еще одно металлическое лязганье. – На мосту, наверное, кто-то есть, – прошептала я.

– Шарлотта, ты несешь какую-то чушь. На каком мосту? Где ты, черт возьми? По-моему, ты вечером ушла в библиотеку.

– Ушла. Но сейчас я на тропинке у железной дороги рядом с пешеходным мостиком.

– Какого черта ты там делаешь? – В его голосе слышалось явное раздражение. – Даже я бы туда не пошел ночью один.

«Ну, спасибо тебе, Дэвид. Вот так утешил», – подумала я.

– Где ключи от твоей машины? – требовательно спросил он, явно не следя за разговором.

– Я не на машине. Она осталась дома.

– Знаю. Я сейчас вижу ее в окно. Где ключи? Я за тобой приеду.

– Нет, не надо. У тебя сегодня планы на вечер, – добавила я, внезапно вспомнив, что они с Элли собирались на какое-то грандиозное музыкальное мероприятие. – Дэвид, правда, я просто сама себя накрутила, вот и все. Не надо приезжать. Я не поэтому тебе позвонила.

«Ой ли?» – возразил мой внутренний голос. Не поэтому ли ты позвонила именно ему, а не Майку, Эндрю или Питу?

– Шарлотта, или ты мне скажешь, где ключи, или я сам позвоню в полицию.

– Нет, не надо, – торопливо взмолилась я.

– Где ключи? – резко произнес он.

Я замешкалась на секунду-другую.

– В моей комнате на столе.

– Держись, – подбодрил он меня, и я почувствовала, как его слова обнимают меня, словно панцирь. – Я уже еду.

На тропинке было холодно, температура быстро падала, и одежда не могла защитить меня от пронизывающего ветра. В ожидании Дэвида я мерила шагами небольшой прямоугольник, словно оказавшись в клетке. С каждой минутой я чувствовала себя все большей идиоткой. За мной ведь совершенно точно никто не шел. Я никогда не проявляла склонности к драматизированию, но тут отреагировала слишком эмоционально и, хуже того, втянула в свои параноидальные фантазии Дэвида. Он придет в законную ярость, когда примчится мне на помощь и обнаружит, что я все эти опасности придумала.

Я подождала десять минут, прежде чем мне пришло в голову, что надо бы продолжать шагать по темной тропинке в сторону студенческого городка. Слишком напуганная, чтобы как следует соображать, я просто теряла время. Дэвид, скорее всего, уже там, и лишь одна мысль о том, что он рядом, успокаивала меня. Наверное, это объясняет то, что, когда я ощутила, как кто-то положил мне руку на плечо, первым моим чувством стало огромное облегчение.

– Вот спасибо, что встретил меня, – с улыбкой сказала я, поворачиваясь к нему лицом.

– Не за что, – промурлыкал он, сильнее сжав мое плечо и погрузив пальцы во впадину под ключицей. – Спасибо, что дождалась меня. Я ведь так и подумал.

– Что?! – вскрикнула я, все еще не до конца понимая, что стоящий передо мной мужчина – вовсе не Дэвид. – Отвали от меня! – взвизгнула я, дернув плечом, чтобы стряхнуть его руку, но он вцепился в меня, как хищник когтями в добычу.

– Я тебя еще не валил, – услышала я его заплетающийся голос, прежде чем он обдал меня пивным ароматом. – Пока.

Слова его звучали совершенно однозначно, и у меня в горле в отвратительном коктейле смешались страх и горечь. Я изо всех сил оттолкнула его, но он оказался на удивление сильным. Его свободная рука обхватила меня за спину и прижала к твердому, как стена, телу, резко обездвижив обе мои руки.

– Хватит в игрушки играть, – прохрипел он, наклоняясь ко мне. – Ты же знаешь, что хочешь того же, что и я.

Я забилась в его стальных тисках, словно сумасшедший в смирительной рубашке, но никак не могла вырваться.

– Пусти меня! – рявкнула я ему в лицо, которое все ниже нависало над моим. – Я жду бойфренда, – соврала я дрожащим голосом. – Он вот-вот появится.

– А вот я уже здесь, – пробулькал он, прижавшись ртом к моим губам.

Я крепко сжала губы и так сильно заскрипела зубами, что, наверное, содрала эмаль. Но ему все же удалось разомкнуть мои челюсти. Его язык, словно толстая юркая змея, проник ко мне в рот, упираясь в мой язык, да так сильно, что я задохнулась. Я очень надеялась, что вот-вот блевану, забрызгав нас обоих.

Его рот оторвался от моего, и я стала жадно вдыхать холодный воздух, словно тонула. Его глаза превратились в крохотные сверкающие щелки, и я заметила, как они подернулись жуткой красной дымкой. Урезонить его было уже нельзя, если это вообще когда-то было возможно. Рука, с такой силой схватившая меня за плечо, что оставила пять синяков от пальцев, теперь скользнула вниз по моей куртке и впилась мне в правую грудь. Его пальцы вдавились в кожу и больно сжали мое тело. Дыхание его участилось, он практически хрипел от похоти.

– Как я об этом мечтал, – пробормотал он, ущипнув меня так, что на глазах у меня выступили слезы. Его пальцы нащупали молнию куртки, и, когда он потянул ее вниз, я резко отстранилась и отпрянула от него.

– Я же сказала: от-ва-ли! От! Ме-ня! – заревела я, злобно выпустив из легких весь воздух.

Хотя он меня больше не держал, его рука продолжала сжимать в кулаке часть куртки, и хоть я изо всех сил вырывалась, он меня не отпускал. Я снова дернулась, но он не прекращал этого жуткого состязания.

– Мой бойфренд тебя по стенке размажет, – пригрозила я, колотя его по руке и пытаясь вырваться.

Он изобразил испуг и пропищал девчачьим голоском:

– Ой, как я боюсь! Сейчас придет большой дядя-бойфренд! – И тут же продолжил своим обычным голосом: – Хватит мне тут заливать. Нет у тебя никакого бойфренда. Разве что я сгожусь, а?

Он снова попытался притянуть меня к себе, но тут из глубин моей памяти всплыл давным-давно заученный прием. Я дернулась в его руках, оказавшись к нему спиной, почувствовала, как в меня уперлась выпуклость в его штанах, и, подняв ногу, изо всех сил резко опустила ее вниз. Каблук моего сапога врезался в свод его стопы. Он выругался, а потом застонал, когда я повернула тонкий конец каблука, словно давила насекомое. Аналогия оказалась вполне уместной.

– Ах ты сука, – утробно прохрипел он и толкнул меня с такой силой, что я упала на землю.

Охваченная паникой, я попыталась встать на ноги, поняв, что надо бежать. Немедленно. Но я слишком замешкалась. Он стоял, нависая надо мной, и на лице у него ясно читалось то, что он намеревался сделать дальше.

Я попятилась, скользя на пятой точке, пытаясь оттолкнуться ногами от покрытой ледком дорожки. Он с улыбкой опустился на колени. Невероятно, но ему все это продолжало казаться смешным. Я закрыла глаза, с ужасом ожидая неминуемого. Открыла я их лишь тогда, когда услышала, как что-то тяжелое упало на землю, а потом раздался стон. Светловолосый вставал на ноги, но Дэвид нанес ему удар под колени, так что тот снова рухнул на землю. Дэвид отвернулся от валявшегося на дорожке громилы и ринулся ко мне.

– Шарли, все нормально? – спросил он, протягивая мне руку. Я вцепилась в нее, когда он начал меня поднимать. – Он тебя ударил? – произнес он каким-то не своим голосом.

Я было открыла рот, чтобы ответить, но вместо слов у меня вырвался тревожный вопль, когда на нас ринулась черная тень. Я не видела, как светловолосый замахнулся, но услышала тошнотворный звук, когда костяшки его пальцев врезались в лицо Дэвида. Дэвид выпустил мою руку, и я снова плюхнулась на землю, а двое мужчин уставились друг на друга, словно сошедшиеся в схватке звери.

– Надо бы тебя прикончить, – прохрипел Дэвид, и его голос показался мне рычанием.

– Попробуй, а я погляжу, – усмехнулся его противник. Он отбросил со лба сальные светлые волосы, и я восторгом увидела, что там красовалась окровавленная рана.

– Мотай отсюда. Живо, – посоветовал ему Дэвид.

– А ты держи эту сучку на коротком поводке, – дерзко ответил громила. – А то она вцепилась в меня, как репей.

Дэвид издал какой-то совершенно животный звук и ринулся на моего обидчика. В воздухе замелькали руки и ноги, послышались глухие удары, когда они сцепились друг с другом. Физически они почти не уступали друг другу, так что предсказать исход схватки было невозможно. Но Дэвидом двигало нечто большее, чем просто ярость, и я заметила, что он берет верх. Его кулак въехал в лицо громилы с такой силой, что отбросил его назад, но отнюдь не остановил. Но, может, тот просто выдохся, потому что согнулся, едва не касаясь ботинок, словно превозмогая боль.

Не знаю, как бы все повернулось дальше, если бы скрывавшие луну тучи немного не расступились, позволив той осветить всю сцену настолько, что я заметила нож, который громила вытащил из ботинка.

– Дэвид, осторожнее! – крикнула я, когда тот подпрыгнул, описав лезвием небольшую дугу в воздухе.

Его жалкие попытки изобразить самурая показались бы смешными, если бы не были столь жуткими. Дэвид быстро отвел от него глаза, успев взглянуть на меня.

– Шарлотта, беги! – приказал он мне.

Я кое-как поднялась на ноги, но его приказа не выполнила.

– Вали отсюда! – гаркнул Дэвид, отступая в сторону и отводя громилу с ножом подальше от меня.

Я слышала свист всякий раз, когда нож угрожающе рассекал воздух, и с каждым взмахом громила все ближе подходил к Дэвиду.

– Да беги же, Шарлотта! – проревел Дэвид.

Но я не шевельнулась, и не только потому, что всегда не очень-то охотно подчинялась приказаниям. Даже если бы там оказалась целая банда хулиганов с ножами, я бы все равно не отступила. Ничто на свете не заставило бы меня бросить его.

Не раздумывая, я подобрала с земли валявшуюся сумку, крепко сжала ее ручки и, словно метатель молота на Олимпийских играх, замахнулась сумкой с ноутбуком и учебниками, целясь прямо в лицо громилы с ножом. Раздался хруст и треск, когда сумка врезалась в нападавшего. По-моему, хрустнул и треснул пластмассовый корпус, а не кости. Но, как бы то ни было, прицелилась я неплохо, а вес сумки, ударившей его с размаху, довершил остальное. Нож с громким звоном выпал из его руки, и Дэвид ногой запустил его в растущую на обочине высокую траву. Светловолосый злобно посмотрел на нас, прижимая ладонь к лицу. Я не сразу поняла, что все почти закончилось. Но до него это дошло. Даже самый тупой зверь знает, когда следует отступить. Бросив на нас последний, полный ненависти взгляд, он развернулся и кинулся бежать.

Я упала на руки Дэвида, и из моих глаз хлынули слезы, которые лились без остановки еще несколько часов.

– Господи, Дэвид, о чем ты думал?

Дэвид протянул руку и быстро захлопнул дверь кухни, куда привел меня после того, как ему наконец удалось освободиться от объятий Шарлотты.

– Т-ш-ш, – произнес он, пытаясь обнять меня.

Но я все еще не могла прийти в себя от всех этих известий и слишком вымоталась, чтобы приникнуть к нему.

– Серьезно, ну как ты мог проявить такое безрассудство? У него же был нож, – подчеркнула я, голосом выделяя слово «нож» жирными заглавными буквами. – Он же мог тебя зарезать. – Я понизила голос, все еще не отойдя от потрясения. – Ты же мог умереть.

Он притянул меня к себе, и на этот раз я подчинилась.

– Ты хоть на секунду остановился, чтобы оценить опасность, прежде чем ринулся туда очертя голову?

Его дыхание овевало мне макушку, когда он прижимал меня к себе.

– Если честно, не остановился. Но даже если бы и тормознул, то поступил бы точно так же. У того парня башню снесло от выпивки или от наркоты. Точно не знаю, от чего именно. Но точно знаю, что сегодня ночью он бы однозначно кого-нибудь подрезал.

– Вот именно, – согласилась я, уткнувшись лицом в его рубашку. – И жертвой вполне мог оказаться ты.

– Но если бы я не вмешался, жертвой точно стала бы Шарлотта, – здраво заметил он.

Я вздохнула, зная, что должна гордиться его героизмом, но могла думать лишь об одном – о том, что этот вечер мог закончиться совсем по-другому.

– Вот скажи мне, Элли, что я должен был делать, когда она позвонила?

Медленно, очень медленно его слова проникли сквозь водоворот владевших мною смешанных чувств. Я чуть откинула голову в его объятиях, чтобы лучше разглядеть его лицо.

– Извини, я что-то не понимаю. Звонила? Откуда? А я-то думала, что на нее напали у самого дома, а ты выбежал ей на помощь.

Лицо Дэвида впервые сделалось смущенным, и я почувствовала, что мои слова ему явно не понравились.

– Нет. Шарлотта была у перехода через железную дорогу. Она позвонила, когда поняла, что за ней кто-то идет.

Я довольно долго молчала, прежде чем ответить, пока переваривала эту новую информацию, мысленно переставляя ее фрагменты. Теперь картина, которую, как мне казалось, я видела, предстала передо мной совсем в другом свете.

– А я-то считала, – осторожно начала я, – что большинство людей, когда за ними гонится кто-то с ножом, звонят в полицию… а не соседу по дому.

Лицо Дэвида выразило неловкость.

– Ну, если честно, Шарлотта тогда еще не знала, что у него есть нож. На самом деле, она даже не была уверена…

– Дело вовсе не в этом, черт возьми, – перебила я его. – Ты ей не телохранитель. И не волонтер-патрульный. Из-за нее ты мог погибнуть. Ты хоть лицо свое видел?

Он покачал головой, и мне стало ясно, что лишь один из нас беспокоился о его безопасности, и это был отнюдь не он.

– Мне очень жаль, что ты так расстроилась из-за всего этого. – Расстроилась – слишком мягко сказано. – Но я рад, что не тормознул и не задумался. Ты же понимаешь, что этот скот намеревался с ней сделать, да?

Конечно же, я понимала и не пожелала бы этого никому – даже злейшему врагу. А Шарлотте было еще очень далеко до такого определения. Но больше всего меня беспокоили какие-то неуловимые нюансы в поведении Дэвида и скрытая ярость в голосе, когда он говорил. Его гнев и желание защитить исходили из каких-то глубин его характера, о существовании которых я и не подозревала.

– По-моему, это объясняет, почему тебя не было на концерте, – сказала я, смиренно вздохнув.

Дэвид наморщил лоб, и я ощутила боль, острее, чем от любого ножа, когда поняла, что он не понимает, о чем я говорю. Я уловила момент, когда он все-таки вспомнил, где должен был находиться вечером, и увидела, как смущение на его лице сменилось раскаянием.

– О, Господи, Элли! Бога ради, прости меня! Концерт. Он же сегодня был, да? Он совершенно вылетел у меня из головы.

Его слова подсыпали соли на рану, которую он мне нанес, сам того не осознавая. Я старалась, чтобы мой голос этого не выдал, но, по-моему, мы оба это услышали.

– Похоже, что так. Я тебе звонила и писала – много раз, – когда ты не появился.

Мне стало противно слышать собственный голос, но слова шли откуда-то из глубины, и я просто не смогла их сдержать.

– У меня, наверное, телефон разбился во время драки. Когда мы позвонили в полицию, а потом врачи со «Скорой» настояли на том, чтобы осмотреть нас обоих… ну, все остальное куда-то исчезло. Я совершенно о тебе забыл. – Последняя фраза с полным правом вошла бы в первую десятку того, что бы вы никогда не захотели услышать от своего бойфренда. – И как все прошло? – спросил он.

Я покачала головой, отказываясь возвращать разговор в прежнее, нормальное русло. Боль и злоба продолжали бурлить во мне.

– Завтра расскажу. Слушай, мы можем сейчас просто поехать ко мне? Уже поздно, и мы оба устали. Полиция с тобой закончила?

Его руки выпустили меня, а ладони сомкнулись вокруг моих. По смущенному выражению его лица я догадалась, что мне не понравится то, что он собирался сказать.

– Ну, я вроде как обещал Шарлотте остаться ночевать здесь. Она еще не совсем отошла от шока.

Слова сорвались у меня с языка, прежде чем я смогла их остановить.

– Ну да, ты вроде как обещал мне, что придешь сегодня вечером на концерт и проводишь меня домой, но… – Я пожала плечами, и конец предложения повис в воздухе.

Дэвид, казалось, искренне удивился горечи в моих словах.

– Послушай, мы сегодня ночью сможем побыть вместе, мы просто останемся здесь. Шарлотта боится, как бы этот парень не появился снова. Он знает, где мы живем, а по его поведению заметно, что он мстительный тип.

– Тем более тебе лучше здесь не находиться, – возразила я. – К тому же, если этого никто не заметил, здесь живут еще трое вполне сильных мужчин. Господи, да Майк при малейшей возможности улегся бы спать на полу под дверью Шарлотты. Ты ей здесь совсем не нужен.

– Ну, я обещал остаться, – ответил Дэвид, и в его голосе впервые прозвучало раздражение.

– Значит, ты предпочитаешь ее мне. Так выходит?

Его рука выпустила мою и бессильно упала.

– Конечно нет. Не воображай себе невесть что, потому что ничего нет. Не заводись, Элли.

Но я уже не могла остановиться. Если уж начистоту, я и не знала, хотела ли останавливаться. Все это слишком долго копилось.

– Мы уже завелись, Дэвид, если ты заметил. Хочу тебя спросить в последний раз. Ты отправишься домой ко мне, своей подруге, – добавила я на тот случай, если он нуждался в напоминании, кому принадлежит это звание, – или здесь присутствует что-то еще помимо твоего желания всю ночь играть киношного героя?

– Это нечестно, Элли.

– А сегодня вечером все было нечестно, – парировала я. – Но нельзя изменить то, что случилось. Самое важное – как ты поступишь сейчас. Ты едешь со мной или остаешься с ней?

– Все не так просто.

– Все проще простого.

Прошло тридцать три секунды, прежде чем он мне ответил. Я это точно знаю, потому что считала, сколько понадобится времени, чтобы все рухнуло.

– Я должен остаться, – твердо произнес он, и я вдруг поняла, что мы достигли точки, к которой неумолимо приближались все это долгое время. Я ощутила потерю, словно реальную физическую боль, хотя он продолжал стоять прямо передо мной. – Элли, не делай этого. Ты творишь сплошные глупости.

Он оказался прав. Их я и творила. Но теперь, когда мы добежали до края пропасти, я не видела способа повернуть обратно. Мы смотрели друг на друга несчастными глазами, и оба оказались слишком упрямыми и своевольными, чтобы уступить. Это было стандартной схемой многих наших размолвок. Только раньше мы никогда не ссорились по столь серьезной причине. Наши отношения превратились в поезд, несущийся навстречу неминуемому крушению. И хотя мы оба знали, что станем его жертвами, мы не могли сделать ровным счетом ничего, чтобы его остановить.

Полицейская машина уехала, но я с радостью и облегчением увидела, что таксист по какой-то причине решил остаться, припарковав свой автомобиль прямо перед домом. Он как будто знал, что мне потребуется уехать домой. Забавно, потому что до последнего момента я, разумеется, об этом и не думала.

– Я тебе позвоню завтра, – сказал Дэвид, провожая меня по дорожке.

– По-моему, нам нужно какое-то время побыть врозь, – ответила я начинавшим надламываться голосом. Неужели все это происходит со мной?

– Это просто смешно, – пробормотал Дэвид. – Я позвоню тебе завтра, когда ты успокоишься.

Он звонил. Много раз. Я не отвечала. Возможно, он даже приезжал ко мне домой. Мне хочется верить, что он не желал вот так легко меня отпускать. Но дома меня не было. После долгой бессонной ночи я приняла решение. Лекции у меня закончились, а всю остальную работу, запланированную до конца семестра, я могла легко закончить дома.

Словно раненый зверь, ищущий убежища, я собрала вещи и первым же утренним поездом отправилась домой. Я продолжала надеяться, что Дэвид последует за мной. Что все то, что было между нами, окажется достаточно сильным, чтобы пережить эту разлуку. Будь это кино, он бы оказался на станции и бежал бы по платформе за отходящим поездом. Или же сидел бы в машине, припаркованной у подъездной дорожки, ведущей к дому моих родителей, и выпрыгнул бы оттуда, усталый и растрепанный от сна на водительском сиденье, когда подъехало бы мое такси.

Но ничего этого он не сделал. Я ушла от него, от нас. А он просто меня отпустил.