Глава 26
Диадема была построена еще до того, как море Призраков поглотило Затонувшее королевство и тени пожрали Эмеритус. Больше чем просто столица Самота, больше даже чем престольный город всей Багряной империи и якорь Вороненой Цепи, – Диадема была последней твердыней, возведенной прежде, чем закончился Век Чудес, памятником искусствам смертных и талантам связанных ими демонов. Даже если весь мир падет во мрак, свет Диадемы будет по-прежнему исходить от короны Звезды – маяк для смертных из каждого уголка империи, с каждого Луча и островка, во веки веков.
По крайней мере, так говорили Песни Цепи. Сестра Портолес прибыла в Диадему, брыкаясь и шипя, тогда еще даже не анафема, а просто юное чудище, отчаянно нуждающееся в спасении. Она получила его, хвала Падшей Матери, но даже после того, как ее сделали почти человеком, даже после того, как она научилась молиться за свою семью, вместо того чтобы плакать по истребленным, она никогда не видела Диадемы дальше Нор, высеченных в стенах мертвого вулкана, охватывающего город. Даже когда сестра ехала на войну, чтобы сражаться против имперцев или вместе с ними, она проезжала только через крошечную часть города.
Теперь же она получила разрешение идти куда пожелает, видеть все что угодно, и прежде, чем покинуть столицу для выполнения своей миссии, Портолес решила прощупать почву ближе к дому. Предвкушение самой обычной, полностью безнаказанной прогулки по Диадеме наполняло ее в равной мере ужасом и радостью, а перспектива посетить Службу Ответов в особенности заставляла поеживаться – но это было единственное место, которое королева прямо рекомендовала ей изучить перед отъездом.
Судя по словам охранника у ворот, показавшего Портолес дорогу, самый прямой путь от Нор – похожих на кроличий садок келий – до чинных и упорядоченных залов Службы Ответов пролегал по системе столичных туннелей, по крутым арочным мостам над обледенелыми сточными каналами и по мосткам, спускавшимся далеко вниз, в грибные огороды. Выйдя из Верхнего Дома Цепи, нужно было спуститься на пятьсот одну ступеньку и, пересекая лес Вечного Греха, заменить не меньше тринадцати свечей, неизменно догоравших до конца на бесчисленных сталактитах. Потом подняться ровно на пятьсот ступеней до черных ратанговых ворот, отделявших папские территории замка Диадемы от имперских.
Сестра Портолес предпочла отклониться от этого курса при первой возможности, дав необходимые салюты и сигналы стражникам у стены, чтобы пропустили ее в город. Этот обмен освященными временем жестами был почти формальностью – стражникам поручалось не допускать, чтобы горожане проникали в цитадель, а не мешать чиновникам от церкви или государства покидать ее. Внешняя дверь открылась, и за ней лежал бурлящий, перенаселенный город Диадема.
Кальдера была широка, но город, возникнув полтысячелетия назад, быстро расползся из центра и занял всю ее площадь; ничего не оставалось, как строить вверх. Рискованное дело и в практическом, и в социальном смыслах: заберись чересчур высоко – и более знатные соседи однажды ночью подроют твой фундамент. Ничего удивительного, что даже ненадежные столичные холопы пошли за Поверженной Королевой, когда она открыла сухие просторные пещеры замка Диадемы для всеобщего пользования. Эта реформа пережила свергнутую тираншу всего на неделю – королева Индсорит и папа Шанату выпроводили всех обратно в сумрачный город. По рассказам старых анафем, переживших эти бурные времена, потребовались многие месяцы, чтобы вонь ложной надежды и безнадежной нищеты выветрилась из крепости.
Ступив с черной лестницы в черную уличную грязь, Портолес улыбнулась черному дождю, падавшему на маску из черной ткани, которую носили такие, как она, когда общались с чисторожденными. По крайней мере, носили в столице – военные отменяли этот обычай, как только они отъезжали на дюжину миль от стен Диадемы: позволять фигурам в масках расхаживать по лагерю означало нарываться на неприятности.
Даже спустя века после того, как поднялось первое здание, стены каждого высокого и шаткого строения под дождем сочились черной кровью – пепел священной земли проникал в любую древесину, в кирпич и черепицу. Единственным цветом кругом был сине-стальной – оттенок грозовой тучи, который Портолес видела высоко вверху, между тесно сдвинутыми крышами. Отсюда, снизу, было невозможно разглядеть красочные наряды, которыми назло серым небесам щеголяли представители высших классов, гуляя по своим крытым мостикам, а здесь, внизу, толпы сутулых горожан на узких улочках, по которым проходила сестра, были облачены в темные промасленные балахоны, не слишком отличающиеся от ее рясы. Однако же никто, кроме Портолес, не носил маску ведьморожденного, и прохожие обходили сестру стороной даже в теснейшем переулке между выставленными на продажу домами, тянувшимися почти на сотню футов вверх и заметно качающимися под резкими порывами ветра. Даже сейчас, в полдень и под открытым небом, здесь было темнее, чем в освещенных свечами Норах.
Портолес поплутала в гетто ранипутрийцев и усбанцев, съела пирожок с жирной камбалой, купленный у тележки кремнеземца, кивком выразила сдержанное одобрение толпе исповеданных и заклейменных неофитов из непорочных, молившихся в грязи рядом с очередью кающихся, ожидая, когда их пустят в Западный собор. Пепельная грязь облепила ее ноги, так что сандалии стали похожи на сапоги. Наконец, взглянув на доску объявлений на крытой террасе заброшенной таверны, она нашла то, что искала, – бурый листок тряпичной бумаги. От двух слов Портолес бросило сначала в жар, потом в холод, и с нервирующим чувством вины сестра окинула взглядом унылый переулок, как будто это она приклеила листовку.
«ЗОСИЯ ЖИВА!»
На террасе лежало несколько закутанных тел, и, убедившись, что эти люди и вправду спят, Портолес потянулась к листовке дрожащими пальцами, как будто та могла обжечь. Листок отлепился от мягкой сырой доски – так подсохшая короста отходит под упорным ногтем. Сложив и сунув бумажку под рясу, в повязку, поддерживающую потную левую грудь, Портолес поспешила прочь. Нечто подобное королева предложила забрать из Службы Ответов, но, прежде чем собраться с духом и войти в это грозное учреждение, сестра хотела выяснить сама, так ли уж распространена революционная пропаганда в низах, как считает королева. И вот пожалуйста, стоило чуть-чуть побродить вокруг – и попадается листовка.
Не то чтобы у Портолес имелись причины не верить королеве Индсорит в этом вопросе или в любом другом, но после Курска боевая монахиня обнаружила, что сомневается буквально во всем. Эта всепроникающая неуверенность – частичная причина того, что она согласилась поставить клятвы, данные королеве, выше тех, которые давала церкви. Одна лишь королева Индсорит согласилась с ней в том, что грех казнить деревенских жителей и неподчинившихся солдат, кто бы ни отдал приказ об экзекуции. До этого освобождающего признания виновности каждый высший, которому исповедовалась Портолес, был в первую очередь озабочен тем, что одна из цепных анафем позволила умереть своему подопечному, имперскому полковнику, а сама преспокойно смотрела на это. Все встало с ног на голову: королева Самота спокойно рассуждала о духовных вопросах, а папесса Вороненой Цепи бесновалась из-за военной неудачи.
В итоге именно сомнение привело Портолес к решениям, показавшимся простейшими в тот момент, но теперь ошеломляющими своей масштабностью. Сделала ли преданность королеве ее предательницей церкви? Падшей Матери? Это был неприятный опыт: довериться своей интуиции, как побуждала ее королева, ведь Портолес всю жизнь внушали, что ее душевные порывы исходят не от нее, что они пришли от Обманщика, чтобы закабалить ее душу. И все же она сделала первый робкий шаг по этому пути: начала поиски на грязных улицах, а не там, где предложила королева, и, доверившись инстинкту, теперь уничтожила одно из сомнений, бередивших ее разум. Похоже, и любопытству есть свое применение, как бы яростно ни высмеивала этот грех Цепь, считавшая его главным.
Портолес поняла, что заблудилась: безымянные улицы не давали ни малейшего намека, в каком направлении она идет, и сестра остановилась на грязном перекрестке. Но как только грудь ей сжала паника незнания, Портолес выдохнула ее, точно дурной воздух. Диадема – кольцо, пусть и огромное, и если она будет идти только вперед, то вовремя найдет обратную дорогу в замок. Наверное, этот город – самый увесистый символ, какой только был изготовлен из закаленного стекла, подумала она с улыбкой.
Она так углубилась в город, что очень не скоро удалось выбраться к окраине и снова войти в замок. Несколько раз, поднимаясь все выше и выше по внутренним склонам Диадемы, Портолес трогала крамольную бумагу, лежавшую у нее на сердце, и, показывая королевское предписание стражникам, часто преграждавшим ей путь, представляла, что дает им листовку. Она не могла решить, что собой представляют эти два слова: только измену или еще и отъявленную ересь.
Когда ее наконец пропустили на открытый этаж Палаты Истины, то при виде десятков людей, проходящих процедуру допроса, дыхание Портолес, уже сорванное подъемом по лестницам, пресеклось. Судя по тому, что людей, привязанных к кушеткам и стульям, насчитывалось куда больше, чем вопрошателей, Службе не хватало сотрудников.
– Устроили набег на кельи в Нижней Левиафании, – сообщил человек, которому поручили сопровождать Портолес. – Обычно мы не набиваем сюда столько испытуемых, но камеры полны, так что приходится.
Как и все сотрудники Службы Ответов, он ходил обнаженным в удушающе жаркой Палате Истины. Вопрошающим нечего было скрывать от своих гостей. В синеватом сиянии жаровен, отражающемся от пола из полированного вулканического стекла, Портолес разглядывала его, ища знаки демонической природы, хотя и знала, что ведьморожденных в эту Службу не берут. Портолес, в какой-то сумятице и еретических, и предательских мыслей, задалась вопросом: каково было бы Службе, умей анафемы, предположительно способные читать чужие мысли, проделывать такое с незнакомцами, а не только с теми, с кем уже сблизились.
Казалось, в последнее время только ленивый не читал мысли Портолес, и это вызывало у нее повышенную подозрительность. Она подпрыгнула, когда вопль какой-то старухи захлебнулся бульканьем. Жертве вырвали язык раскаленными щипцами, весьма похожими на те, которыми пользовались папские цирюльники для исцеления ведьморожденных. Оглядев другие инструменты, разложенные на столах или используемые, и лужи темной жидкости, утекающие в многочисленные дренажные решетки, она обнаружила много сходства с операционным театром, где ее очистили, насколько это было в силах церкви. К горлу подкатил ком дурных воспоминаний… или всего лишь съеденная на улице камбала, жаренная в арахисовом масле?
– Они все пойманы на месте преступления?
– Несколько зачинщиков и куча народа, просто искавшего легкой наживы и сухой постели. – Служащий вдохнул. – Вот всегда так. Не волнуйтесь, сестра, довольно скоро большинство испытуемых будет передано вашим людям.
– И все это было найдено в их комнатах? – Сердце застучало о бумагу, спрятанную под одеждой, когда Портолес увидела стол, заваленный одинаковыми листовками и потрепанными фолиантами. – Пропаганда?
– Это слово вполне годится, – сказал клерк. – Уверен, вы найдете и другое. Можем ли мы оказать вам помощь в поисках кого-то конкретного? Если он или они не здесь, доставить сюда – вопрос считаных часов.
Портолес взяла фолиант, полистала, положила обратно и взяла другой. Под маской, облепившей потное лицо, щеки пылали не только от жары. Имя Поверженной Королевы появлялось снова и снова, на каждой странице… Конечно же, авторы понимали, что рискуют очутиться в Службе Ответов. Текст говорил об их бесстрашии – либо о необходимости написать чернилами на бумаге, невзирая на цену, о Поверженной. Пергаментный фолиант в руках сестры был заполнен убористым, но четким почерком только наполовину – интересно, пальцы еще при авторе или раздавлены в тисках?
– Это я забираю, – заявила она, обращаясь скорее к себе, чем к клерку. – Нужно где-нибудь расписаться?
– Почтенная сестра, вы не можете… – начал клерк и сразу поправился, когда Портолес вонзила в него убийственный взгляд. – Дело в том, что Служба работает сейчас с этой книгой по прямому распоряжению королевы. Я собственноручно сделаю для вас копию…
– Мальчик, может, еще раз показать тебе королевский приказ? – спросила Портолес, вновь краснея от собственных чересчур уверенных слов.
– Нет, почтенная сестра, – ответил клерк, глядя на свои босые ноги.
Вот такую власть даровала Портолес королева. Даже не верится. Может быть, завтра утром сестре предстоит умереть, но сегодня она, анафема, обладает могуществом, уступающим лишь могуществу багряной королевы и Черной Папессы. «Любыми необходимыми средствами» означало «любыми средствами, какими захочешь», и горе чисторожденному, посмеющему перечить Портолес. По привычке она попыталась сдержать улыбку, но тут же напомнила себе, что имеет право улыбаться до ушей.
– Я также желаю поговорить с автором. Он среди этих? – Сестра повела рукой вокруг.
– Но мы же не узнаем этого, пока нам не позволят воспользоваться книгой при допросе? – высокомерно проговорил клерк.
Портолес не ожидала от него такой дерзости, однако замечание было справедливым.
– Это я! – крикнул юнец, пристегнутый к ближайшей кушетке. У него были глаза хорька и тощее тело прирожденного вора. Он криво ухмыльнулся Портолес. – Тебе понравился мой трактат, ведьмонахиня? Там сплошные истины Падшей Мамочки в каждом благословенном слове, и…
– Вполне достаточно, – объявил вопрошатель, негромко беседовавший с женщиной, которая сидела на соседнем стуле, – худощавый тип с бритыми гениталиями, которые были наполовину покрыты ярко-красными татуированными надписями на каскадском языке. Он ткнул в привязанного к кушетке парня окровавленным трезубцем. – У меня и так уже есть несколько вопросов к тебе. Не стоит добавлять новые, пока мы даже не начали разговор.
– Поверь, ведьмонахиня! – воскликнул паренек. – Тебя и тебе подобных заставляют носить шоры. Сними их, прочти правду и реши сама!
– Я очень сожалею, придется продолжить наш разговор позже, – спокойно сказал вопрошатель полуживой женщине. – Что касается вас, молодой человек…
– Какой вред несла бы эта книга, будь в ней ложь? – закричал мальчишка, по-прежнему глядя прямо в прорези маски Портолес. – Когда ложь могла вызвать такие последствия, ответь мне!
Портолес ждала от Службы Ответов не больше ума, чем от себя – душевной тонкости, но вдруг обнаружила, что глубоко тронута призывом юноши. В этом зале, полном истязаемых инакомыслящих и преданных Короне палачей, только она знала, что в листовке сказана правда. София жива, и более того: очевидно, в Курске Портолес встретилась с ней лицом к лицу. За двадцать лет правления королева Индсорит никому не рассказывала о том, как был обманут весь мир, и открылась только перед Портолес, будучи убеждена, что это предотвратит новую войну. Мятежники не могут всерьез верить, что София выжила после падения с двухтысячефутовой высоты и лишь выгадывает время, готовя вторую Кобальтовую войну. Их девиз «София жива!» – всего лишь лозунг, призванный наполнить их соратников надеждой, а врагов ненавистью… Но этот парень прав: если бы империя не сомневалась, что подстрекательство исходит из безосновательных верований, то зачем так жестоко расправляться с блефующими? Королева знает, что в мятежных призывах есть доля истины, и немалая, – и стремится погасить пожар. Подобным же образом Вороненая Цепь обращается с анафемами. Сомнение заново расцвело в сердце Портолес, когда она осознала, что ее новая госпожа бывает такой же безжалостной, как и прежняя, если видит угрозу себе. Королева Индсорит заявляла, что миссия, порученная Портолес, спасет бесчисленное множество жизней на всей Звезде, но, даже будь это правдой, Портолес уже не в силах спасти бедных наивных грешников, собранных в этом зале.
– Похоже, ты путаешься в правилах вежливой беседы, – сказал вопрошатель дерзкому узнику, наклоняясь над кушеткой и мягко приставляя острия понукателя к его кадыку. – Я спрашиваю, ты отвечаешь, а не наоборот. Но раз уж ты готов потолковать, то почему бы не начать прямо сейчас?
При всей своей наглости юноша закрыл глаза и заскулил. Скоро эти звуки сменятся другими – громкими, страшными. Портолес вопила, когда цирюльники вырезали из нее грех, визжала, пока они не схватили ее раздвоенный язык и не сшили его, а кровь булькала и клокотала у нее в горле. Этот еретик тоже будет орать… Но если нет физических признаков порчи, как узнает вопрошатель, когда надо заканчивать работу? Едва стальной понукатель отразил свет жаровни, Портолес испытала приступ того старого страха, и тут же – прилив облегчения: резать будут в этот раз не ее.
В Кутумбанских горах она казнила женщин и мужчин, отказавшихся убивать крестьян, потом наблюдала за резней в Курске и в конце смотрела, как сгорает заживо имперский полковник. Но теперь повернется и уйдет отсюда, а этот мальчик, чья вина лишь в том, что он написал политический трактат, скорее всего, не выйдет. Похоже, правосудие багряной королевы не так уж отличается от правосудия Черной Папессы.
– Сестра? – Клерк потянулся к локтю Портолес, но передумал ее трогать.
– Ммм, – промычала Портолес, представляя брата Вана пристегнутым на месте еретика и воображая звуки, которые тот издавал, когда ему удаляли недоразвитый клюв.
Вот так, это случилось – предчувствие нового греха согрело ей грудь.
– Будет лучше, если мы предоставим вопрошателю Вексовойду спокойно трудиться на благо королевы. Я могу проводить вас к выходу.
– Разумеется. – Портолес кивнула, наслаждаясь паузой, пока та не стала невыносимой. – Как только отвяжете этого еретика. Он идет со мной.
Из всех окружающих самым удивленным выглядел еретик. Вопрошатель Вексовойд громко скрипнул зубами, но убрал понукатель в чехол и помог отвязать паренька. Клерк только хмуро посмотрел на Портолес. Когда шок прошел, еретик нервно хихикнул.
– Смеяться здесь нечего, – сказал ему вопрошатель. – Перед смертью ты пожалеешь, что не держал язык за зубами. У нашей матери-церкви совсем не такая методика получения информации, как в этом учреждении.
– Я не разденусь, перед тем как начну тебя пытать, вот он о чем, – уточнила сестра Портолес, с удовольствием глядя на гримасу вопрошателя Вексовойда, такую же кислую теперь, как у клерка. Она уже сомневалась в правильности своего внезапного решения, как бывало всякий раз, когда после проступка ее ждало неизбежное наказание. – Я спешу, так что пошевеливайся.
– Сестра, вы хотите забрать его прямо так или Служба может еще что-нибудь сделать для вас? – спросил клерк, пока еретик слезал с кушетки.
Вопрошатель Вексовойд отвернулся, чтобы обойтись без вежливого прощания.
– Мне бы какие-никакие штаны, если это не слишком вас затруднит, – сказал еретик, прикрывая пах ладонями.
– Кандалы ему на запястья и щиколотки, соединить их цепью друг с другом и с ошейником. Три запасных замка. Один ключ для всех. К ошейнику приварить длинную цепь-поводок. Кляп в рот и шоры под капюшон. Простой балахон, – распорядилась Портолес, а затем решила проявить милосердие, ведь им с узником придется какое-то время ехать на лошади. – И исподнее, пожалуй.
Еретик может оказаться полезным, даже если он соврал, что написал трактат, и взял вину на себя, чтобы привлечь ее внимание. Раз уж его притащили в Службу Ответов, он наверняка знает больше о культе Поверженной Королевы, чем Портолес. Любые сведения, которыми он обладает, способны пригодиться, когда она будет выслеживать женщину, сбежавшую из Курска, женщину, которую королева Индсорит считает Кобальтовой Софией. Ну а если парень не оправдает ожиданий, Портолес без труда его прикончит. Убить можно и без всякой причины, всего лишь по прихоти – полномочия, данные сестре багряной королевой, это позволяют.
Так она говорила себе, но эти мысли оформились только после того, как она спасла парня от Службы Ответов.
Несколько часов спустя, уже после заката и все еще под дождем, для них открылись южные ворота Диадемы. Было нечто абсурдное в том, что стофутовой высоты и десятифутовой ширины ворота, окованные железом, распахиваются только для двух конников и вьючного мула. Тысяча солдат, работавших на лебедках, единодушно решили: это неспроста. Обычно южные ворота открывались только раз в день, чтобы впустить путешественников в полуденный час.
Еретику пришлось ехать в боковом седле, поскольку Портолес отказалась отстегнуть цепь от его лодыжек, но любой протест, который он желал высказать, встречал препятствие в виде кляпа. Их путь освещали шипящие языки сапфирового пламени по обеим сторонам широкой дороги: газ поднимался из недр горы по обсидиановым трубам. Эти факелы горели даже в пургу или ураган, они ни разу не гасли со дня основания Диадемы.
Полночь застала путников у последнего факела, и Портолес привязала животных у молельни – просторной пещеры, вырубленной в скале. Только духовенству разрешалось пользоваться такими пристанищами, разбросанными по имперским дорогам, но, судя по вынесенной двери и кучкам экскрементов на сломанной покаянной скамье, люди иного сорта тоже искали здесь приюта. Сегодня, однако, вся часовня досталась двум путникам, и, чтобы так и было дальше, Портолес загородила дверной проем испорченной скамьей.
– Я же мог умереть! – воскликнул юнец, потрясая перед сестрой скованными руками, когда кляп был убран. – Нельзя нормально дышать носом, мать-перемать, когда мокрый капюшон прилипает к лицу!
– Скажи «драть всех демонов» еще раз – и я тебя снова заткну, – пообещала Портолес, стаскивая собственную мокрую маску и швыряя ее на сумку с провизией.
Она вернулась к огню, который разожгла в пузатой печке, и лишь после этого позаботилась об узнике. Горящее дерево крепко пахло мочой.
– Меня зовут сестра Портолес. Ты будешь всегда обращаться ко мне с уважением, как того требует мое положение.
– Да-да, сестра, конечно, я уважаю твой чин, – согласился еретик, подползая на заднице к огню и звеня цепями. – Ты не спросила, но я представлюсь…
– Буду звать тебя Еретиком, – перебила Портолес, весьма раздраженная скоропалительным решением тащить с собой этого парня. – Считай, повезло, что можно назвать тебя иначе, нежели воспоминанием о про́клятом, которого я оставила в Службе Ответов.
– Как скажешь, – отозвался Еретик, грея руки. – Ты начальница, я еретик. Все понятно.
Еретику хватило ума молчать, пока Портолес кипятила воду и варила суп из водорослей и соевого творога, а после они ели в тишине, хлебая из простых деревянных мисок. Ночлег напомнил ей о походах – сначала против имперцев, а потом вместе с ними. Но было и существенное отличие: сейчас на ночевку устраивались только двое, а не целый полк. Сестра вдруг ощутила тоску одиночества: хоть и немало времени она провела одна в своей келье, но всегда на расстоянии крика находилось множество людей. Теперь же на многие мили вокруг – ни души, кроме этого арестанта.
После еды Портолес обернула цепной поводок вокруг печи, продернула через наручники, а потом закрепила запасным замком. Юнцу, скрюченному в три погибели, будет неудобно, зато тепло.
– В этом нет необходимости, – заметил Еретик. – Ну куда я денусь!
– Чем скорее перестанешь надеяться, что я окажусь дурой, тем скорее примиришься с судьбой.
Портолес вытянулась во весь рост по другую сторону печи. Вообще-то, у парня есть основания считать ее дурой – кто еще взял бы его под свою опеку? Позволяя боевой монахине взять с собой любого, кто, по ее мнению, будет полезен в поисках Софии, ее величество вряд ли имела в виду настолько необычного помощника. Именно за такие выходки сестру Портолес наказывали наиболее сурово – за обычай хватать запретный плод с единственной целью узнать, каков он на вкус. Мать Кайлеса, и аббатиса Крадофил, и даже брат Ван предупреждали: придет день, когда она падет слишком глубоко в бездну греха – и уже не выберется.
Сестра вытащила еретическую книгу, чтобы отвлечься от вины, неослабно сжимающей горло. При всей уверенности в правильности своих поступков, через несколько часов она всегда приходила в это состояние и жаждала исповеди даже больше, чем когда поддавалась какому-то искушению. Только теперь исповедь, облегчающая страхи, не светила ей даже в отдаленной перспективе – королева Индсорит убедила Портолес, что за пределами Диадемы ей будет крайне опасно встретиться с любым другим представителем духовенства, ведь тогда весть о ее местонахождении достигнет Черной Папессы и вызовет подозрения.
– Такого я не ожидал, – сказал Еретик. – Конечно, слышишь всякое, но я никогда… Я вот к чему: куда ты меня везешь? Могу я это узнать? Собираешься публично казнить меня в каком-нибудь унылом уголке империи? В назидание, скажем?
– Хм, – произнесла Портолес, раздумывая, не подложить ли еще полено, прежде чем приступить к чтению.
– Нет, это бессмысленно, – решил Еретик. – А может быть…
– Еретик, – обратилась к нему Портолес, вернувшись на свою спальную скатку и сверля глазами спутника, в котором неряшливо воплотились все ее сомнительные решения.
– Да, сестра Портолес?
– Если произнесешь еще хоть слово без разрешения, я засуну кляп обратно и оставлю на всю ночь.
– Ммм, – досадливо отозвался Еретик, но больше рта не открывал.
Наконец устроившись почитать, Портолес осознала: ее беспокойство частично переплавилось в дурноту и головокружение. Несомненно, чтение этого трактата являлось преступлением и перед Короной, и перед церковью; придется самой решать, читать или нет. До чего же зловещие дни она пережила! Кто знал, что решение оставить мерзавца Хьортта в огне полностью переменит ее жизнь! Падшая Матерь, возможно, знала, а уж Обманщик – наверняка, но не сама Портолес.
Она открыла книгу и прочла первые две страницы. Поразительно, как столь небольшой текст может вместить так много ереси.
Смотрите! Слушайте! Вникайте!
На Кону Ваша Собственная Жизнь!
Посмотрите Сюда, Вы! Собственными Глазами Посмотрите! А если Вы Слепы, то приблизьте Ваши Уши к Устам Мудрых и Слушайте! Слушайте! Как бы вы ни Пришли к этой Истине, Единственной Истине в Диадеме, Обдумайте Ее. И делайте это С Умом. С Умом, который Ваш и Только Ваш. Ощутите Истину Своим Сердцем – Сердцем, которое принадлежит Только Вам.
Решайте Сами. Вы Должны Решать Самостоятельно.
Вы Поклоняетесь Королеве и Папессе. Вы Верите Им. Вы Приносите Себя им в Жертву, Вы отдаете им Ваших Детей, Супругов, Животных, Все Ваше Земное Имущество. Они Говорят: это Цена. «Цена за что?» – спрашиваем Мы. «За Защиту Вашего Тела, Защиту Вашей Души» – вот их ответ. Это Ложь.
Так было Не Всегда. Вороненая Цепь говорит об Обманщике на Небесах. Обманщик существует, но он не на Небесах, а Здесь, на Звезде, в Диадеме!
Вороненая Цепь говорит о Спасительнице в Аду. И это Ложь, подготовленная Истиной: наша Спасительница пришла освободить Диадему, а Вороненая Цепь Свергла ее.
Королева София Верила в Диадему, Свободную от Цепей. Королева София сражалась с Демонами, которым мы теперь Поклоняемся. Королева София боролась, чтобы Освободить Нас. Если мы Достойны Свободы, должны ли мы Принимать Ярмо Порочной Церкви и Незаконной Королевы?
Если Вы Достойны Свободы, Истинной Свободы Жить, Как Желаете Вы, Зачем Вы Носите Ярмо Ваших Угнетателей?
Страх – вот Ответ. Страх за Себя. Страх за Вашу Семью. Страх за Вашу Душу.
Страх есть Меч и Скипетр Церкви и Короны. Страх есть Оковы на Ваших Руках и Ногах. Страх есть Яд в Вашей каше, который вызывает у Вас Тошноту и Болезни. Заставляет вас Умирать. Папесса Смеется, когда Вы Плачете. Она пьет Ваши Слезы. Королева причмокивает, когда Вы Доводите Себя до Смерти Работой. Она пьет Вашу Кровь.
Все, что они Несут Нам – это Война. Война с Кем? С Варварами на Востоке? С Непорочными на Западе? С Ранипутрийскими доминионами или Вольными Городами Усбы? Нет. Они Несут Войну с Нами Самими. Они Говорят: Мир был Наконец-то Куплен, но Сколь Многие лежат Мертвыми из-за Детской Ссоры между королевой и папой? Вы же Знаете Невинных, Погибших в этой Войне?
Вы, читающие Эту Истину. Вы, Слышащие Эту Истину. Ответьте Честно: сколько Ваших Любимых Погибло в Бессмысленной Войне? С Вас Дань, и с Вас Дань, и с Вас Дань – Все Идет на Поддержку Войны Против Вашей Родной Семьи.
Такова Ложь. Те же Языки, что сеют Эту Ложь, утверждают, что Королева София уже двадцать лет Мертва. Вы им Верите? Вы полагаетесь на слово лжецов, которые Стирают Вас в Порошок? Вы Верите, Что Королева София и Все, за что Она боролась, может Когда-Нибудь Умереть?
Есть Те, Кто Верят. Есть Те, Кто Не Верят. Истина Не в том, что Один Прав, а Другой Нет. Истина в том, что Королева София Жива. Ее дыхание Раздувает Угли Свободы. Огонь, который Она зажгла, когда взяла Трон, Умирает, но пока еще не Угас.
«Разве София Еще Жива?» – спрашивают одни. «Разве Она Вообще Была?» – говорят другие.
Это не Истина. Истина в том, что Она С Нами и, если Мы Будем Сильны, Она Нам Поможет. Но Мы должны стать Сильными до того, как Она Вернется.
Время Пришло. Спасти Наш Город. Спасти Нашу Империю. Спасти Наши Души.
Восстать Против Тьмы. Сражаться Против Тьмы. Выстоять Против Тьмы.
Слушайте! Слушайте, Думайте и Готовьтесь. Война Грядет, и Не та Война, какую Они Хотели. Мы Не Остановимся, Пока Дело, за Которое Погибли Наши Родители, не Будет Спасено. София Вечно Жива в Вашем Сердце – Освободите ли Вы Ее?
Портолес закрыла книгу и очень долго размышляла над прочитанным. Потом она вытащила листовку, снятую со стены таверны, и осторожно развернула влажную при тусклом свете умирающего огня. Она видела сотни копий на столе в Палате Истины, но вид этой бумажки все равно вызывал у нее трепет. Даже после всего, что рассказала ей королева, даже притом что явственно распознавались ухищрения Обманщика в прочитанном тексте, эти два слова наполняли сестру Портолес кипящей, пылающей смесью ужаса и, прости ее Всематерь, восторга.
Может ли это быть правдой?
Может ли не быть – притом что теперь известно сестре?
Неделю назад Поверженная Королева не значила для Портолес абсолютно ничего – клякса, которая, как решили Корона и Цепь, должна быть вычищена из истории империи. Портолес никогда не подозревала, что крестьяне всей Звезды чтут память этой женщины, славят ее как священный символ сопротивления, и за это их карают, где бы ни поймали. И самое невероятное: эти инакомыслящие правы даже больше, чем подозревают сами.
И после того как огонь в печи угас, слова с листовки продолжали плавать перед глазами Портолес, будто накрепко отпечатались на радужке:
ЗОСИЯ ЖИВА!
