Эпилог

Я стояла на кладбище в западном Лондоне, беседуя, как всегда, с человеком, которого там не было. Я разговаривала вслух, потому что поблизости не было посторонних и я не чувствовала неловкости. Я провела несколько лет, разговаривая с этим умершим мужчиной; как оказалось, с этой привычкой трудно расстаться.

Косые лучи осеннего солнца светили мне прямо в глаза, и я щурилась, хотя мне было холодно. Разговаривая, я притопывала, стараясь согреть легко обутые ноги. Мне не хотелось расставаться с сандалиями, которые я купила в Бангкоке, несмотря на то что сейчас для них явно было слишком холодно. Собственно говоря, я до сих пор была одета по-летнему. Год выдался эмоциональный, но в целом, как ни странно, счастливый.

Передо мной стоял надгробный камень с его именем: Лоренс Джонатан Мадаки. Под именем – даты рождения и смерти, между которыми тридцать два года. Я принесла ему цветы, и странным образом их вид на могиле оказал на меня утешительное действие. Этот общепринятый способ поминовения пробудил во мне огромное чувство солидарности с невидимыми мне остальными посетителями, которые тянутся к другим могилам, поминают других людей.

– И вот я уезжаю, – сказала я ему. – Ты ведь не возражаешь, правда? Знаю, что не возражаешь. Ты бы хотел, чтобы я поехала. – Я вежливо оставила ему время для ответа. – Все решено и организовано. Ну, почти все. На самом деле я в ужасе. Но это должно быть потрясающе. Зачем покупать лотерейный билет, если не собираешься использовать свой приз на что-нибудь судьбоносное? Мне надо это сделать. Я всегда буду скучать по тебе, Лори. Всегда. Ты навсегда останешься любовью моей жизни. Но поскольку тебя здесь нет и поскольку все так коротко и непредсказуемо, думаю, мне лучше жить дальше.

Я чувствовала его одобрение. Хотя на самом деле оно не излучалось из его могилы, я знала, что тот Лори, которого я любила, хотел бы, чтобы я так поступила.

Я оставила дом в Будоке, а неистовые шекспировские кошки нехотя переехали к Сэму Финчу, который как раз начинал постигать, насколько завидным женихом является одинокий бездетный мужчина на четвертом десятке лет. В прошлый раз, когда я с ним разговаривала, он сказал:

– Ты не поверишь, Айрис. У меня расписаны свидания на три следующие пятницы и субботы. Все с разными женщинами! С потрясающими женщинами! Какого черта они находят в таком скучном придурке, как я?

– Ой, женщины любят скучных придурков, – заверила я его.

– Ну вот.

– Женщины, стремящиеся завести семью, которые в прошлом были обмануты своими бойфрендами… Они обожают… э-э… стабильного мужчину, который их не подведет. Это ведь лучше звучит, чем скучный придурок, да? Хотя на самом деле это одно и то же. Говорю это любя.

Он рассмеялся:

– Спасибо. Если когда-нибудь я решу обосноваться с какой-нибудь из них, то сперва попрошу тебя ее оценить.

– Спасибо, – сказала я. – Постараюсь быть как можно более строгой.

Лара поселилась в Лондоне: когда она вернулась домой, у них с Сэмом была пара неловких и неприятных разговоров. Больше они общаться не собирались, разве что когда придется оформлять развод. Некоторым отношениям не уготован счастливый конец.

Летом я много времени провела с Ларой. Мы разговаривали, бродили вместе по Лондону, смотрели картины, ходили в кино, гуляли у реки. Она чувствовала себя неустойчиво, и так будет продолжаться еще долгое время. Она только начала допускать мысль, что когда-нибудь перестанет страдать по Гаю. Ее снедают чувства вины, ужаса и отвращения, и возобновившийся ажиотаж в СМИ, когда она нашлась, стал для нее таким же жестоким испытанием, как все, что было до этого. Люди до сих пор показывают на нее пальцем на улице и даже просят автограф. Лара живет в квартире-студии и постепенно привыкает к сложившемуся положению. Тем не менее наблюдаются признаки выздоровления, которых, я думаю, она пока не видит. Она дистанцировалась от своих родителей, что было необходимо сделать, и в результате, как ни странно, сблизилась с Оливией, особенно после рождения маленького Айзека, который появился на свет 1 мая. Он очаровательный ребенок: когда я на него смотрю, мне хочется иметь такого же своего, а этого никогда раньше не бывало, даже когда Лори был жив.

Материнство изменило Оливию. Она стала мягче и нежнее, но все равно осталась одной из самых устрашающих женщин, каких я знала. Они с Айзеком идеально устроились в ее квартирке на Ковент-Гарден, и она повсюду носит его с собой; он висит в слинге на ее животе и смотрит на нее обожающими глазками.

– Он лучшее из того, что я сделала, – сказала Оливия на днях, глядя, как он лежит на коврике в ее гостиной, воркуя и булькая, чтобы обратить на себя внимание. – Кто бы мог подумать? Айзек, ты хочешь, чтобы тетя Айрис сменила тебе подгузник? Или тетя Лара?

Это сделала Лара. Она все еще чувствовала, что много задолжала миру, что до конца дней будет искупать свою вину перед Гаем, Рэйчел и Сэмом. Я надеюсь, что когда-нибудь она преодолеет это чувство.

Я вышла с кладбища на оживленную лондонскую улицу. Я попрощалась с Лори и теперь свободна.

Я позвонила своей маме. «Буду через полчаса», – сказала я ей, и она радостно сообщила, что поставит чайник. Было странно возвратиться в лоно семьи, и я, подобно Ларе, но по-другому, постоянно пыталась отделаться от чувства ужаса по поводу причиненных родным людям страданий. Они тоже любили Лори, а когда он погиб, потеряли также и меня. Теперь я вернулась, и, хотя все не так просто, ситуация менялась к лучшему. Мы нервничаем в присутствии друг друга, и моя сестра Лили раздосадована тем, что я заявилась, словно блудная дочь, когда она морально поддерживала родителей пять долгих лет. Но все равно, пусть лучше будет так, как сейчас, чем так, как раньше.

Мы с Ларой никому не рассказали, что подложили Леону героин. Ее сумасбродный план проделать с ним то, что когда-то Джейк проделал с Рэйчел, удался. Леон был арестован за контрабанду, а затем, когда вскрылось все остальное, экстрадирован в Британию и обвинен еще и в убийстве. Так или иначе, он еще долго не выйдет на свободу. Лара с ужасом ждет момента, когда ей придется давать показания в суде, но я знаю, что она справится: она посмотрит ему в глаза и расскажет миру все. Затем, возможно, она распрощается с прошлым.

Подойдя к автобусной остановке, я решила сделать телефонный звонок. Алекс ответил сразу.

– Айрис! С тобой все хорошо? Была на могиле?

– Да, была, – ответила я. – И да, со мной все хорошо. Хорошо, что я это сделала. Я сказала ему, что мы уезжаем. Сказала, что нас не будет примерно год или больше. Я знаю, что он не услышал меня, но я рада, что это сделала.

Я вошла в автобус и приложила к валидатору карточку «Ойстер». Валидатор пропищал, и я, все еще разговаривая, поднялась по узкой лесенке. Я села у окна и повернулась к нему лицом, чтобы другим пассажирам не пришлось меня слушать.

– Значит, никаких колебаний? – уточнил Алекс. Я представила себе, как он едет в Лондон, в своем красном джемпере, со свежевыбритым, энергичным лицом.

Я рассмеялась.

– Ты шутишь? Поездка по США, и это только для начала! Конечно, никаких колебаний. А у тебя?

– О боже. Я не могу дождаться. Увидимся у твоих родителей через несколько часов. Идет?

– Я тоже не могу дождаться, – отозвалась я и положила телефон в карман, наблюдая, как стая птиц вдали улетает на юг.