Часть 3
Дневник Лары

Джейк вернулся! Как мне это вынести? Это так чудесно и так ужасно одновременно! Как мне хочется просто дотронуться до него, посмотреть на него!

Скоро пора покидать Австралию. Он прибыл сегодня после обеда откуда-то, куда он отправляется в промежутках между нашими поездками, и потому сегодня утром, чтобы скоротать время, я пошла и забрала мои письма «до востребования». Хотя могла бы по поводу них и не заморачиваться. Одно было от мамы, затем отвратительная маленькая открытка от Оливии и письмо от Леона и Салли, написанное Салли.

Я быстро набросала короткий ответ маме.

«Я в Сиднее, приехала сюда на неделю, поскольку мне необходимо было обновить мою тайскую визу, – чопорно написала я. – Это прелестный город, и я с нетерпением жду возможности приехать сюда когда-нибудь на более долгий срок, но сейчас мне пора отправляться обратно в Бангкок на работу». Этой запиской все будут довольны. Именно таких посланий все ждут от примерной девочки Лары.

Для той работы, на которую я якобы устроилась, визу бы и так дали, но если кто об этом и задумается, то разве что Леон.

Жду не дождусь, когда можно будет уехать отсюда. Австралия слишком чистая! Мне надо назад, в Таиланд. По крайней мере, теперь со мной Джейк – это означает, что лед тронулся.

Жаль, что папа не сообщил мне, знает ли мама ту часть правды, которая известна ему самому. Из-за ее письма я почувствовала себя подавленной. Я завидую людям, у чьих матерей есть настоящие материнские инстинкты. Моя жизнь была бы совершенно другой, будь у меня мать, которая разговаривала бы со своими детьми не как с неизбежными мелкими неудобствами, едва заслуживающими внимания. Я пытаюсь представить себе на ее месте заботливую мамочку, которая с удовольствием посещала бы школьные спектакли и прочие мероприятия! Такая мать могла бы заставить нас с Оливией терпимо относиться друг к другу, но наша даже не попыталась этого сделать. Если бы мама была открыта с нами, мне не пришлось бы так сильно искать расположения отца и я не была бы сейчас здесь и не занималась тем, чем я занимаюсь, пытаясь выручить его из беды.

Так что все это ее вина! Если бы я ей это высказала, она бы просто проронила: «О, в самом деле? Мне очень жаль» – и удалилась.

Когда мы с ней обмениваемся маленькими письмами, сознательно ли мы оставляем нечто важное невысказанным или же ее невинность является вполне искренней? «У папы были затруднения в делах, – сообщила она в сегодняшнем письме, – но все миновало».

Да, затруднения в делах у папы были такими серьезными, что он попросил меня вернуть деньги за мою частную школу, в которую я, конечно, никогда не просилась. И именно этим я сейчас занимаюсь. Мама не может об этом знать, иначе она бы этого не написала. Или все-таки написала бы?

Я разорвала ироничную открытку Оливии с видом Букингемского дворца. Она даже не извинилась, просто написала что-то вроде «Надеюсь, ты хорошо проводишь время», – что для нее предел дружелюбия. Теперь она не скоро получит от меня весточку, если получит вообще.

Ну да ладно. Родственники находятся на другом конце света, где им самое место. Завтра важный день. Связанный с ним азарт возбуждает меня, как ничто и никогда.

Сейчас я должна идти, так как Джейк ждет, что мы выйдем скромно перекусить и выпить пива. Я заставлю себя есть, хотя даже отдаленно не голодна. Я слишком взволнованна, чтобы испытывать голод.

Завтра я буду в Таиланде. Ходка номер четыре. Может, мне следовало бы остановиться после трех. Вероятно, я искушаю судьбу, но я знаю, что смогу это сделать. У меня это хорошо получается. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить…

Жарко. Сыро. Пахнет. Обожаю.

Я сделала это. Буквы прыгают, потому что ручка снова страшно дрожит. Я это сделала.

Это самый потрясающий кайф! Хочется пройтись по улице Хао-Сан-роуд, напевая и пританцовывая всю дорогу. Хочется взобраться на шаткую крышу из рифленого железа, вскинуть руки вверх и во весь голос вопить в небо. Я непобедима! Я побеждаю систему!

Жаль, что нельзя рассказать об этом Оливии, просто чтобы ее встряхнуть. Она бы ни за что не поверила.

Для стороннего наблюдателя я ровным счетом ничего не сделала. Я делала то же самое, что и все другие вокруг. Затем взяла такси до улицы Хао-Сан-роуд, затерялась среди пеших туристов и зарегистрировалась в неприметном вшивом отельчике. Я сидела в кафе, читала книгу и пила третий бокал кока-колы, когда появился Джейк, обнял меня и сказал, что я замечательная. А тем временем Дерек (который, кажется, косит под туриста-походника и с этими растрепанными волосами и отросшей бородой выглядит хуже, чем когда-либо) подхватил куртку и испарился. Миссия номер четыре успешно выполнена. Я была совершенно спокойна на всем ее протяжении.

Всякий раз какая-то часть меня жаждет провала. А иначе у меня ничего бы не получалось. Если бы я отчаянно держалась за свою нормальную жизнь, рвалась вернуться домой и снова быть там чертовой пай-девочкой, я бы не могла сохранять ледяное хладнокровие. Я бы жила так же, как живет здесь любой другой скучный турист, и воспринимала весь мир как свою песочницу, думая, что веду себя оригинально и что я не такая, как все.

Я не могу поверить, что наконец-то от меня требуется быть плохой. Я помню, с каким чувством смотрела в школе на плохую компанию, на одноклассников, которые не ходили на уроки, если не хотели, не заморачивались с домашней работой, дрались, ругались и плевали на последствия. И я знала, что могла бы стать одной из них. По какой-то причине я такой не была. Но это всегда сидело в глубине моей души, а сейчас вырвалось наружу.

Я нарушаю правила в таком масштабе, который и не снился ни одному из этих школьных идиотов. А сейчас мне надо убрать эту тетрадь (Джейк взбесится, если узнает, что остается документальное свидетельство) и выйти, чтобы отметить успех какими-то более серьезными напитками.

Бангкок, я тебя обожаю.

Я отослала почти все деньги домой. Как это ни угнетает, я все-таки хорошая девочка.

Странно просто околачиваться в Бангкоке, как любой другой путешественник. В каком-то смысле это дает ощущение полной безопасности, но также разочаровывает. У меня не остается энергии на осмотр достопримечательностей. Сегодня мы с Джейком заказали «полноценный английский завтрак» и долго сидели, играя в скраббл и наблюдая за прохожими, в самом подходящем для такого наблюдения кафе. Мне нравится смотреть на противоположности. На одном полюсе подростки, которые впервые вырвались из дома, – неискушенные, испуганные, с широко открытыми глазами, пока еще здоровые. Так и видишь, как они впитывают свои первые впечатления, чтобы потом рассказывать о них дома. Когда я на них смотрю, мне хочется встать и походить за ними несколько недель, понаблюдать, что произойдет, пока они тут обживаются.

На противоположном полюсе – человеческие жертвы. Меня это обескураживает, причем по иным причинам, не тем, что лежат на поверхности. Все, кого я тут вижу, – белые туристы, привилегированный слой, и от безнадежных наркоманов, которые среди них попадаются, меня передергивает. С этими лохматыми бородами (все жертвы, каких я видела, были мужчинами) и безумными глазами, в одежде, которую явно носили годами, они не дают забыть о том, что все может пойти вкривь и вкось.

Ну да ладно. Я обыграла Джейка в скраббл, и он притворился, что не раздосадован. Затем сообщил, что наша следующая поездка через три недели.

– Мне надо кое-что уладить, – сказал он. – Так что, детка, придется ненадолго тебя оставить. Отправляйся на пляж. Я принес тебе мобильный телефон. Когда понадобишься, я тебе позвоню.

Я испытала легкое недовольство, но не подала виду. Я вполне могу провести несколько недель на тайском пляже – это не то, из-за чего стоит обижаться. На самом деле я просто обожаю, когда он называет меня «детка». Никто в Лондоне не стал бы так меня звать. Я была не из тех девчонок, которых называют детками. Школьная староста Лара канула в небытие. Она умерла. Вместо нее появилась преступающая закон «детка» с тайским мобильным телефоном.

Джейк уехал. Ничего больше меня не интересует. Я знаю, что блестяще исполняю свою роль, и на этом моя работа заканчивается. Даже странно, как я внутренне сияю от счастья и гордости, когда они говорят мне, что никогда не встречали человека, который справился бы с этим делом так, как я. Странный у меня талант.

Мой новый телефон лежит в сумке. От меня требуется следить, чтобы он был заряжен, спрятать его подальше и проверять по нескольку раз в день. Если не считать этого, то я в отпуске. Я скучаю по Джейку, но мало что в жизни сравнится с поездкой на автобусе в компании объемистого детективного романа, когда за окнами проплывает тайская сельская местность, а ты напускаешь на себя равнодушный вид всякий раз, как думаешь, что кто-то хочет с тобой заговорить.

Это туристический автобус (причем самый дешевый из всех возможных), и все пассажиры в нем – туристы с рюкзаками вроде меня.

Автобус держит путь в Краби, где я собираюсь сесть на пароход до острова Ко-Ланта и проводить там время на пляже, читать и расслабляться. Мне наплевать, если за это время я не заговорю ни с одним человеком.

Мой рюкзак, освобожденный, насколько я могу судить, от опасной начинки, привязан к крыше вместе с рюкзаками других пассажиров. Поскольку это дешевый автобус, он дребезжит и едет с открытыми окнами, без всякого кондиционера. Писать в нем трудно.

Я думаю, если кто-то и найдет эту тетрадь, я выйду сухой из воды. Я скажу им, что все это мои фантазии, и они посмотрят на меня и поверят. К тому же я вроде ничего особенного не написала.

Какой-то мужчина, сидящий по другую сторону прохода, все время пытается со мной заговорить. Мне неохота с ним связываться, и я собираюсь притвориться, что сплю.

Я лежу на пляже и думаю о Джейке. У нас с ним нет будущего, и именно это в наших отношениях мне нравится. Нам с ним почти не о чем говорить. Это восхитительно!

Когда я только с ним познакомилась, вся такая наивная и травмированная поступком Олли, я мыслила иначе. Но мой ум тут же начал пытаться приспособить его к тому, что от меня ожидалось.

Красивый австралиец – как хорошо привезти из поездки такой сувенир, думала я. Может, даже красивый австралийский муж. Вот бы мои родные удивились…

Затем, когда я поняла, что он за птица, пришлось внести коррективы в сюжет. Это меня раскрепостило. Джейк явно и просто до смешного не годится в мужья. Мы с ним просто переживаем совместное приключение, и скоро, очень скоро каждый пойдет своей дорогой. Это-то и есть самое волнующее. Наши отношения построены только на сексе и на бизнесе и лишь до тех пор, пока это устраивает нас обоих.

Мы встретились на Хао-Сан-роуд. Где же еще? Я была одна, недавно прибыла из Лондона, едва не обезумевшая от эмоций. Папа чуть не до апоплексического удара негодовал из-за моего отъезда и еще больше злился на Оливию за то, что вынуждала меня уехать. Я рассорилась со всеми и осталась одна. Я никого не знала на всем этом континенте и не представляла, за что взяться. В тот день я купила кое-какую одежду с лотка, чтобы не отличаться от общей массы, и планировала только сидеть в кафе и читать книгу, возможно, взяв пива. И это было бы достижением.

А затем я подняла глаза и увидела, что он смотрит на меня с противоположной стороны улицы.

Он подошел ко мне, остановился и улыбнулся:

– Привет! Я Джейк.

Я тоже не смогла удержаться от улыбки.

– Лара, – откликнулась я.

Мы вместе пошли по дороге, и наше знакомство состоялось. В ту ночь, в ту самую ночь я открыла для себя радости секса и поняла, чего была лишена в своих прежних, скучных отношениях. Ему тридцать три, на одиннадцать лет больше, чем мне. Я обожаю его австралийский акцент и кудрявые волосы, которые все время падают ему на лицо. Мне нравится, как Джейк на меня смотрит. Нравится, что он внушает мне желание нарушать правила, быть ради него плохой. Мы отнюдь не родственные души. И это самое лучшее, что когда-либо со мной случалось.

Я сижу в кровати, под москитной сеткой, и пишу вот это. Сегодня я подружилась с девушкой по имени Рэйчел. От этого я очень счастлива.

Я до сих пор не получила никаких известий от Джейка, хотя все время проверяю свой мобильник. Я не особенно-то и рассчитывала на частые сообщения, потому что не хочу ничего знать об этих операциях и прочем. Это совершенно не мое дело. Мой трехнедельный отпуск – предупреждение о том, что близится большая работа.

В то же время он мой парень, и я бы не возражала, если бы время от времени он присылал мне «привет». Я написала ему, что я здесь, и он не ответил. Надеюсь, с ним все в порядке… Сегодня мне пришло в голову: ведь мало ли что могло случиться, а я не узнаю.

Впрочем, мне остается только ждать.

Я знаю, что на главной дороге есть интернет-кафе, но держусь от него в стороне. Я не хочу читать электронные письма, отсылать открытки или еще что-то в этом роде. Я просто хочу лежать на песке и читать.

Остров Ко-Ланта по размеру больше, чем я ожидала, – когда мы плыли на пароходе, то проходили мимо острова поменьше, под названием Кох-Юм, и там сошла масса странно одетых людей. Так что, возможно, чуть погодя я съезжу туда и посмотрю, как там. Впрочем, вероятно, я не стану этого делать, потому что это потребует дополнительных забот, да еще придется паковать вещи, а мне и так хорошо.

Я проживаю на юге острова, растягивая как могу свои сбережения.

К этому моменту я отослала домой тысячи и тысячи фунтов. Деньги, которые я заработала, рискуя своей жизнью. Грязные, презренные наркоденьги. Ей-богу, отец должен об этом узнать. Только Леон подумал подвергнуть сомнению мою работу в «американском банке». Для папы гораздо легче принимать все это за чистую монету.

В своем последнем письме он даже написал: «Откуда бы они ни взялись». Ублюдок.

О чем это я? Ко-Ланта. Я живу в деревянном бунгало, больше похожем на лачугу. Чтобы попасть в него, надо вскарабкаться по нескольким сотням ступенек вдоль скал над морем. Отсюда открывается вид на воду и на сушу по другую сторону бухты. Ночью сверкают огоньки рыбачьих лодок. Здесь, наверху, тепло и безветренно. Когда я выключаю вентилятор на потолке, становится порой так жарко, что я просыпаюсь среди ночи, скользкая от пота, и едва могу дышать. Это единственное время, когда меня охватывает тревога.

Мне невыразимо нравится так жить. Что бы ни случилось дальше в моей жизни (а у меня сейчас очень четкое представление о том, как я хочу ее провести – об этом напишу через минуту), я знаю, что так хорошо уже никогда не будет. У меня сейчас переломный момент. Сегодня во время болтовни с Рэйчел я впервые почувствовала, что просто хочу с кем-то пообщаться и расслабиться. Я почувствовала, как напряжение покидает меня.

У меня здесь нет никакого багажа. Все путешественники одеваются одинаково, в одежду, которую покупают с лотка. Мешковатые брюки, майки с рекламой тайской кока-колы, шлепанцы-вьетнамки. Отсюда миллион миль до получившей частное образование скованной лондонской девушки, которая стремилась во что бы то ни стало избегать неприятностей.

Сейчас я лучше, чем была. Но закончиться все это может двояко. На сей раз меня могут схватить. В этом случае я стану просто наблюдать, что произойдет. Это будет ужасно, я знаю, но мне почти наплевать. По мне, уж лучше это, чем возвращение к старой жизни. Если я попадусь, обо мне напишут в газетах и меня помилуют, потому что я молода и я женщина. Дома все будут поражены. Отцу станет чудовищно стыдно перед всеми его «деловыми партнерами».

Второй вариант: я прекращу этим заниматься. После чего останусь в Азии и найду себе приличную работу в Бангкоке, или Сингапуре, или Куала-Лумпуре. Я могла бы жить здесь и путешествовать. Чем больше я об этом думаю, тем больше этого желаю. Впервые за все время мне не хочется быть схваченной при пересечении границы. Это слегка меня беспокоит. Это означает, что на карту поставлено слишком много.

Я сижу на своем маленьком гниющем балконе, сейчас раннее утро, и я вижу, как Рэйчел суетится в своей хибаре, проверяет, высохли ли саронг и бикини, которые она повесила сушиться вчера вечером.

Рэйчел – моя новая подруга. Она из Новой Зеландии. Пару дней назад между нами возникла «дружба с первого взгляда», что-то вроде «вожделения с первого взгляда» между мной и Джейком. Быть человеком с рюкзаком порой все равно что быть четырехлетним ребенком. Когда тебе четыре года, ты приходишь на игровую площадку, подходишь к другому ребенку и говоришь: «Мне четыре года», – и тебе отвечают: «Мне тоже», – и вот вы уже друзья. То же самое и здесь. Я увидела Рэйчел, она мне понравилась, мы разговорились и стали друзьями.

Она высокая, стройная и красивая. Сейчас я смотрю на нее, и мне хочется иметь такие же черты лица и такие же волосы. Она выглядит как французская кинозвезда, и она прикольная.

Рэйчел только что обернулась, улыбнулась мне и спросила, почему я на нее глазею. Даже уточнила: «Ты пишешь обо мне?»

Мы встретились именно здесь пару дней назад, когда я стояла на своем балконе рано утром, глядя на море. Я проснулась раньше, чем сегодня, и вышла посмотреть на рыбачьи лодки в розоватом свете зари. На мне была только мешковатая майка и трусики, я смотрела вдаль и размышляла, как вдруг она сказала: «Доброе утро!» – и это было так неожиданно, что я вскрикнула.

Потом я засмеялась, потому что почувствовала себя глупо – ведь она просто находилась на соседнем балконе, всего в нескольких метрах, делая то же самое, что и я. То есть стояла и смотрела на море.

– Я Лара, – представилась я, хотя никогда не веду себя так развязно. Обычно я держу дистанцию как можно дольше.

– Рэйчел, – отозвалась она.

– Австралийка?

– Киви.

– Ох, извини, это бестактность с моей стороны?

– Угу. Было бы бестактностью, если бы я была невероятно педантична и обидчива.

И вот так мы подружились. Мы ходили вместе завтракать, вместе лежали на пляже и болтали, когда приходила охота, обменивались книгами и просто молчали, когда нам не хотелось говорить. Она нашла неправдоподобно маленький набор для игры в скраббл на полке в баре, и мы играем в него снова и снова. И ни в чем друг другу не завидуем.

У меня никогда прежде не было такой подруги, как Рэйчел. Теперь я понимаю, что виной тому моя домашняя жизнь – такая натужная, нервная и убогая, что мне просто не удавалось завести приличную дружбу. Как жаль.

У нее тоже дома не все идеально, хотя Рэйчел об этом не особенно распространяется. Я также не рассказала ей безвкусную историю о своем занудном бойфренде – которая и привела меня сюда, – но еще расскажу.

А сейчас солнце палит все сильнее, мне надо нанести на тело крем и надеть шляпу, а не то обгорю. Рэйчел выходит из своего бунгало и спускается по ступеням, направляясь ко мне. Я могла бы предложить ей уполовинить расходы, поселившись вместе со мной.

Я держу телефон на потрескавшейся маленькой полке, до которой могу дотянуться, только встав на шаткий стул, и хотя я все еще включаю и проверяю его дважды в день, мне, признаться, все меньше и меньше хочется получить известие от Джейка.

Жаль, что я не могу остаться здесь навсегда. Никто не знает, как до меня здесь добраться. Нет ни писем, ни открыток, ни электронных сообщений, и только у Джейка есть мой телефонный номер. Никто из большого мира не имеет ни малейшего понятия, где я нахожусь.

Странно жить в мире, где мои собственные родители, Бернард и Виктория Уилберфорс, зависят от грязных денег, добываемых их преступной любимой дочерью, чтобы они могли блюсти внешний антураж в своем пригороде. Да, они скорее всего не знают, откуда поступают деньги, но им следовало бы спросить. Как могут они позволять мне заниматься этим на другом конце света? Почему они не беспокоятся? Это заставляет меня задаваться вопросом, любят ли они меня.

Я всегда притворялась, что не являюсь их любимицей, хотя ничто не могло быть более очевидным. Оливия говорила, что они любят меня больше, чем ее, в сотни, может быть, в тысячи раз, а я всегда отрицала это, потому что не хотела отвечать: «Да, конечно, это так». Теперь я достаточно далеко. Не имею понятия почему, но папа действительно относился к Оливии с неприязнью. Неудивительно, что она стала такой вредной.

Я никогда не прощу отца за тот день. Он повел меня в свой кабинет, комнату, в которую нам редко разрешалось входить. Там витает застарелый сигаретный запах, потому что папа курит при слегка приоткрытом окне и думает, что таким образом комната вентилируется.

Мы сели за его дурацкий сияющий письменный стол. Я помню, тот был так отполирован, что в нем отражалось мое лицо, хотя я притворялась, что не замечаю этого.

– Лара, – произнес отец. – Послушай. Я хочу сказать тебе кое-что, и нужно, чтобы ты сохранила это в тайне.

Я предположила, что он собирается представить меня какой-нибудь своей подружке. Даже вообразила, что она, должно быть, беременна, раз уж ему приходится рассказывать о ней мне.

Но вместо этого отец сказал:

– Мой бизнес. Виноторговля. Дела идут не так хорошо, как я сумел внушить людям. Я разработал план, и мы можем выкрутиться при определенных условиях, которые я сейчас не буду осуществлять. Но в данный момент бизнес больше, чем мне хотелось бы, клонится… э-э… к банкротству. Вот каково положение дел. Твоя мать думает, что все обстоит иначе, и, конечно, любой человек переживает трудные времена, и это в порядке вещей. Но тут все по-другому.

Я помню, как прижимала кончики пальцев к отполированному столу и наблюдала, как они соприкасаются со своим отражением. Я занималась этим потому, что не могла придумать, как ответить.

– Я знаю, что ты сейчас ищешь работу, но ты ее скоро найдешь, не так ли, дорогая? Ты получила превосходную профессию.

– Да. Я уверена.

– Вы с Оливией получили дорогостоящее образование.

– Да.

И вот тогда отец поведал о своем запасном плане. Рассказал о том, что он сделает, если я по какой-либо причине не помогу ему выпутаться из беды. Отец сказал, что Леон до сих пор ему помогал, но он не может больше к нему обращаться. Он упомянул про страхование жизни. Я поняла, на что он намекает.

И возненавидела его. Прежде я испытывала ненависть только к Оливии. Но в эту минуту передо мной открылся целый мир. Отец предстал передо мной уязвимым, нуждающимся и жалким. Мне не нужно было больше добиваться его одобрения. Я могла его ненавидеть. Это означало, что отныне мне не требуется вести себя как перепуганная овца, вечно стараясь угадать, что ему понравится, а что нет. Передо мной замерцали новые пути.

Я что-то пробормотала.

– Ты не представляешь, что это значит для меня, – произнес он. – Моя Лара.

Мне следовало сказать ему, чтобы он пошел и совершил самоубийство. Отец бы все равно так не поступил. Фирмы постоянно прогорают. Люди переживают это, не пугая своих двадцатидвухлетних дочерей тем, что покончат с собой, если те не достанут немного наличности.

После этого разговора я некоторое время проработала официанткой в сетевом французском кафе возле района Виктория в центре Лондона, пока не скопила приличную сумму. А затем, вместо того чтобы отдать ее отцу, улетела с рюкзаком в Бангкок.

Он был в ярости. А мне было наплевать. Отец мог бы тогда совершить самоубийство, но он этого не сделал. А затем, когда Джейк предложил мне участвовать в деле, я поняла, что могу решить все проблемы.

Рэйчел переехала в мою хижину. Мы спим на двуспальной кровати, подтыкая на ночь вокруг матраса москитную сетку и создавая нашу собственную маленькую крепость.

У нас есть планы. Мне необходимо остаться здесь, вдали от Лондона. Именно здесь я хочу построить свою жизнь.

У Рэйчел закончились деньги. Она поговаривает о возвращении домой, в Новую Зеландию, потому что она совсем на мели. Я плачу за нас обеих, пытаясь тем временем ее отговорить. И вот мое желание остаться здесь и ее нужда в деньгах подвигли меня составить один план. Сегодня в баре я ей его изложила.

– Мы уедем в Сингапур, – сказала я. – Это недалеко отсюда. Мы можем вылететь туда из Краби, я в этом уверена. Затем ты сможешь устроиться учительницей. Ты можешь преподавать английский, или работать в английской школе, или что-нибудь в этом роде. Я тоже найду работу. Мы будем упорно трудиться и вместе снимать квартиру в Сингапуре, чтобы экономить деньги. А затем мы сможем поехать в Непал и немного пожить в горах.

Рэйчел согласилась, что это превосходный план. Мы обе собираемся хорошенько его обмозговать.

Рэйчел – единственный человек из всех, кого я встречала, кто не относится к идее пожить в непальских горах как к глупой и странной.

Твою мать!

Сегодня днем Рэйчел пришла в хижину раньше меня. Я оставалась на пляже, раздумывая в полудреме, когда же Джейк со мной свяжется. Я воображала о том, как выброшу телефон в море. Эту тетрадку я, не подумав, оставила валяться на кровати, и Рэйчел ее, видимо, подхватила.

Никогда не читайте дневник вашего друга! Это никогда не приведет ни к чему хорошему. Могу себе представить, что она раскрыла его просто из любопытства, начала читать, затем увлеклась и уже не могла остановиться, потому что все поняла.

К тому времени как я добралась до своего бунгало, Рэйчел прочла все до последнего слова и упаковала свои сумки.

– Наркотики? – воскликнула она, когда я подошла к ней. Лицо ее было свирепым, и она сама на себя не походила. – Ты занимаешься контрабандой наркотиков?

Я попыталась воззвать к ее рассудку:

– Это потому что… – Но она не слушала.

– Да, я знаю, ты отсылала деньги домой. Я прочла все, Лара. Твой отец, бла-бла-бла. Я чувствовала, что ты чего-то недоговариваешь, и в конце концов подумала, что просто прочту эту книжку, в которой ты постоянно что-то пишешь, и тогда буду знать. Ты перевозишь через границу страшные вещи, глупая девчонка, и отсылаешь деньги своему отцу. В жизни не слышала ничего более мерзкого.

В точности таковы были ее слова. Я их никогда не забуду. И Рэйчел была права.

Я спросила, куда она собирается. Рэйчел ответила, что попросит своего брата прислать ей немного денег и уедет обратно в Новую Зеландию. Затем перестала со мной разговаривать. Она просто прошла мимо меня. Я не посторонилась, поэтому она сошла с тропы на каменистый подъем, чтобы меня обойти.

Никаких признаков Рэйчел. Я ищу ее все время.

Позвонил Джейк. Наконец-то. С новостями.

У нас новый «проект». Судя по деньгам, которые он платит, могу предположить, что это будет что-то крупное. Я должна встретиться с ним в Краби через три дня, а это значит, что пора покинуть Кантианг-Бей.

Я не уверена, что у меня хватит смелости сделать это еще раз. Я так ему и сказала. Джейк презрительно усмехнулся и заявил, что не может быть и речи о том, чтобы я вышла из дела.

Я могла бы просто сбежать. Он бы завербовал кого-то еще.

Но если я все-таки останусь, это будет в последний раз и обеспечит меня деньгами для новой жизни. Я найду себе работу в Сингапуре, напишу отцу и сообщу ему, что от меня больше не будет поступать наличность. Когда я скоплю денег, то поеду и сниму дом в Непале, точь-в-точь как планировала вместе с Рэйчел. Я напишу ей и расскажу, где я, и, возможно, когда-нибудь она объявится, выйдет вдруг из-за ближайшей горы.

Или я могла бы выйти из дела прямо сейчас. Могла бы завтра сесть в Краби на самолет, и Джейк никогда меня не найдет. Он даже не станет пытаться. У меня не будет никаких денег, и мне придется быстро подыскать себе работу, но это не важно. Я справлюсь, потому что другие справляются.

Деньги, которые он мне заплатит, сразу же обеспечат мне домик в Гималаях, я в этом уверена. Однако это безумно и неправильно в столь многих отношениях, что я не могу даже себе представить, о чем только думала все это время. Неужели я действительно проделала это уже четыре раза?

Мне пора идти. Кто-то поднимается по ступенькам.

Я была в ужасе, когда ее увидела. Я подумала, что Рэйчел вернулась, чтобы меня отчитать. Я обвинила ее в том, что она ходила в полицию. Я ожидала, что они придут и арестуют меня.

На самом деле я должна не забывать хорошенько прятать эту тетрадь. Мне следовало бы вообще выбросить ее в море, и я так и сделаю. Я собираюсь выбросить ее с балкона, через каменистый склон, прямо в воду.

Рэйчел говорит, что ей необходимо было уйти и все серьезно обдумать. Она ведет себя со мной иначе, чем прежде: я постоянно вижу, как она молча и пристально смотрит на меня. Но она утверждает, что ей было плохо без меня и она не смогла вот так уйти. Мы должны все обсудить.

Сегодня вечером на пляже жгут большой костер, и, как всегда, появились люди с гитарами, неизвестно откуда взявшимися. Прямо сейчас какие-то местные парни играют и поют «Американский пирог». Мы с Рэйчел собираемся спуститься и присоединиться к ним. С удовольствием напьюсь и спою в пьяной компании.

Мы сидели на берегу в горячем ночном воздухе и разговаривали. Если кто-то подходил близко, мы прекращали, но в целом я только что провела четыре часа, выпивая и разговаривая с Рэч. Я рассказала ей все, каждую мелочь. Про отцовский бизнес, Оливию и Олли – все.

Рэйчел хотела знать, как я это делаю. Я рассказала ей о состоянии экстаза, о том, как чувствую полную уверенность, словно я примерная школьная староста. Я поведала, как провожу время во время перелета, читаю, пишу или смотрю фильм, абсолютно спокойная и уверенная в себе. Я рассказала о ледяном хладнокровии, которое нисходит на меня, когда я вижу нужную сумку на ленте транспортера. Я описала, как толкаю тележку или несу на спине рюкзак, проходя таможню в абсолютной уверенности, что выгляжу самым обыкновенным образом, не испытывая ни малейшего страха.

А затем я описала ту высокую, изумительную, всеобъемлющую радость от того, что выхожу сухой из воды.

Я добавила, что подумываю уйти из дела. И тут Рэйчел сказала, что я должна сделать это один последний раз, поскольку мне это так хорошо удается. Она спросила, можно ли ей лететь со мной, просто чтобы понаблюдать, как я это делаю. Затем мы вместе поедем в Сингапур и сможем начать новую жизнь при условии, если я пообещаю, что мои контрабандные деньги будут моими, а не папиными. Мы говорили о Непале. Ей эта идея нравится так же сильно, как и мне. Я так и вижу, как мы живем на склоне горы. Именно об этом я всегда мечтала, и мы действительно могли бы это осуществить. Денег, которые я здесь заработала, хватило бы мне на всю жизнь, но вместо этого я все отдала отцу, дабы его друзья не узнали, что его бизнес на грани краха. Рэйчел говорит, теперь мне пора позаботиться о себе.

Я собираюсь так и поступить.

Я буду скучать по Джейку. Я невероятно волнуюсь перед встречей с ним. Я уже заранее хочу сорвать с себя всю одежду, и меня поражает, что Рэйчел не видит этого во мне. А может, и видит. У нее был парень, но я не могу понять, был ли это скучный парень вроде Олли (сейчас меня смешит эта буква O, так похожая на ноль, каким он и является) или вроде Джейка. Судя по всему, ее душа лежит к нему.

Как бы там ни было, мне будет не хватать Джейка, когда мы с Рэч начнем нашу новую, законопослушную жизнь в Сингапуре, готовясь к переезду в горы, но я найду кого-нибудь еще. Я не хочу долгих отношений с Джейком. Он потрясающий, и теперь я знаю, что никогда-никогда не удовлетворюсь кем-то добропорядочным и скучным. Я всегда буду благодарна Джейку за то, что научил меня этому. Теперь я знаю, кто мне нужен – тот, кто заставит меня дрожать от возбуждения всем телом, с кем я не смогу думать ни о чем другом, кроме как о сексе.

Я с нетерпением жду нового задания и еще больше жду того момента, когда оно будет выполнено, – первого момента моей новой жизни. Конечно, я должна начать эту жизнь на другом континенте, подальше от моей семьи.

Я также рассказала Рэйчел о случае с Оливией, когда прочла пришедшее от нее электронное письмо с одним-единственным словом: «Извини», – которое, вероятно, так трудно ей далось. Читая его, я улыбалась, понимая, что все это меня больше не волнует, поэтому я рассказала обо всем Рэйчел, и мы с ней вместе посмеялись. Пока я лежу на пляже, а Рэйчел плавает в море, я опишу этот эпизод, чтобы доказать, что мне теперь все равно.

Я встречалась с Олли почти два года, с конца моего первого года в университете. Он был мистер Благоразумие. Мальчик из частной закрытой школы, с безупречными манерами. Я ему нравилась, потому что очень ему подходила – девочка, получившая частное образование, без явных авантюристических наклонностей. Мы представляли собой красивую пару. Олли был, конечно, выше и шире меня, регбист с румяным лицом и слегка консервативными манерами, свидетельствовавшими о том, что в сорок шесть лет он будет чувствовать себя довольным всем на свете.

Так что мы неумолимо двигались к скучному будущему. Нам предстояло обручиться (для этого, я знаю, он бы попросил разрешения у моего отца), а затем совершился бы церковный обряд бракосочетания. Я была бы в белом, и папа вел бы меня к алтарю, и Оливия сердито сверкала бы глазами в неприглядном платье подружки невесты, которое я вынудила бы ее надеть ради забавы. Потом у нас родилось бы двое детей, мальчик и девочка, и Олли делал бы карьеру в Сити, а я бы работала неполный рабочий день и командовала няней.

И в какой-то момент я бы сорвалась и совершила что-нибудь безумное – это уж, блин, как пить дать.

Ну так вот. Я думала, что все у нас шло вполне счастливо, дважды в неделю мы занимались дежурным сексом и ходили в бары в Фулеме, всегда переполненные людьми вроде нас. Мы досрочно стали людьми среднего возраста, но нам казалось, что это-то и здорово. Мы чувствовали себя совершенно взрослыми.

А затем однажды, когда я была в Блумсбери и шла через Тависток-сквер, я поддалась внезапному порыву великодушия и решила зайти в студенческую лачугу Оливии, поздороваться. Она жила в квартире, находившейся в подвале одного из рассыпающихся таунхаусов. Квартира включала шесть крохотных спален на двух этажах с миниатюрной ванной на каждом этаже и с кухней в коридоре у лестницы, и бетонный пятачок «садика». Все равно ее местоположение, среди дешевых отелей на Тависток-плейс, было изумительным. Оливия уверяла, что всегда будет жить в центре Лондона. Это одно из бунтарских проявлений девчонки, выросшей в предместье.

Дверь открыла одна из ее соседок по квартире. Это была светловолосая толстая девица в очках, всегда собиравшая волосы в пучок, который на протяжении дня постепенно рассыпался, прядь за прядью. Как только я увидела ошеломленное выражение на лице Толстухи, я поняла, что Оливия затевает что-то недоброе.

– Привет, – сказала я. – Оливия дома?

Чувствовалось, как лихорадочно крутятся шестеренки в ее мозгу.

– М-м, – отозвалась она. – Нет! Ее нет. Извините. Передать, чтобы она вам позвонила?

Я была заинтригована, поэтому скользнула мимо нее в грязный коридор. Там пахло карри, прокисшим алкоголем и немытыми ванными комнатами. Толстуха пыталась меня остановить, поэтому я прибавила шагу, прошла мимо ванной комнаты (оттуда вышел мужик в полотенце и вытаращил на меня глаза), постаралась не смотреть на состояние маленького стола на верхней площадке лестницы и на тарелки, нагроможденные в раковине, и ринулась вниз по ступенькам в подвальный уровень.

Комната Оливии была последней, прямо под лестницей, и у двери, которая вела во внутренний двор, Толстуха в отчаянии завопила: «Оливия! Лара пришла!»

Послышалась возня. Шепот. Паническое шарканье и бормотание. Но даже и тогда я ни о чем не догадалась, даже на полсекунды. Если бы я не увидела все своими глазами, то до сих пор бы не верила.

Я ринулась вперед и открыла дверь, все еще думая, что ко мне это не имеет отношения. И там оказались моя сестра, поспешно завязывающая шнурок халата, и мой парень в одних брюках, вылезающий из окна, ведущего во внутренний дворик.

Оказалось, эти двое уже некоторое время спали друг с другом. Олли пытался поговорить со мной, объяснить, что дела у нас идут не совсем гладко, а иначе этого бы не случилось, но я не стала его слушать.

– Я уезжаю в путешествие, – сообщила я Оливии, – а ты можешь его забирать.

Олли я вообще ничего не сказала, ни одного слова, ни разу. Единственное, чего мне хотелось, – это уехать, и самой привлекательной идеей стал Таиланд. Я сделала это, не оглядываясь назад. Оливер и Оливия – идеальная пара.

Папа только что попросил у меня денег, дабы спасти свой тонущий бизнес. Он был возмущен, что я тут же собралась в путешествие, но я сказала, что найду способ ему помочь, и я его нашла.

Я игнорирую все письма – обычные и электронные – от моей сестры и так буду делать и впредь. У меня нет сестры.

Олли не приехал, чтобы меня разыскать, и не приедет, благодарение Богу. Я знаю, что, будучи достаточно логичным, он заранее учел возможные негативные последствия своего решения спать с моей сестрой и знал, что, если я об этом узнаю, мы расстанемся. Да, он глуп, но не настолько, чтобы этого не понимать. Я больше не собираюсь с ним видеться.

Как это освежает – мысленно возвратиться к этой сцене и обнаружить, что, в сущности, я благодарна им обоим за их предательство. Я больше не имею ничего общего ни с одним из них. И это самое раскрепощающее ощущение на свете. Мне не придется выходить замуж за жуткого зануду, который в постели полное дерьмо. Мне нет нужды выходить за кого бы то ни было. Мне не нужна сестра. Мне и так хорошо. Моя сестра – Рэйчел, и мы снова идем на пляж.

Краби полон «фалангов», то есть иностранцев. Хотя я прекрасно знаю, что сама одна из них, мне все равно не нравится видеть так много других. Есть нечто раздражающее в том, как все они – мне следовало бы сказать, все мы – думаем, что мы особенные. Стоит лишь бегло оглянуться – и убедишься, что это не так. Все одеваются одинаково, действуют одинаково, относятся к Таиланду как к тематическому парку. Мне бы понравилось, если бы тайцы могли поехать в другую часть света и шататься там без цели, думая, что терпят лишения и неудобства.

Ну да ладно. Мы с Рэйчел покинули Ко-Ланту – чудесную Ко-Ланту – сегодня утром. Мы несколько часов просидели на палубе парохода, который вез нас на материк (с заездом за пассажирами на остров Кох-Юм), и весь путь я старалась успокоить свои нервы.

Я держала в руках эту тетрадь и подумывала бросить ее в воду. Я знала, что именно так мне следует поступить.

У меня не получилось. Быть может, перед тем как сесть на самолет, я уничтожу ее в Краби.

Джейк всегда отметал мои возражения. Один из его доводов, который я запомнила, был такой: «В каждой стране есть люди, принимающие наркотики. Лишь небольшая часть наркотиков – продукты отечественного производства. Как ты думаешь, сколько в мире происходит контрабанды? Это процветающая индустрия, Лара, и количество людей, которые попадаются, минимально. Попасться можно, только если таможенники получили наводку или если что-то в тебе покажется им подозрительным. Чего никогда не случится, потому что ты чертов гений. К тому же наша операция, в отличие от многих, крохотная, не попадающая в поле зрения таможни. Никто на нас не стучит, потому что мы не наступаем никому на мозоль и не подставляем друг друга. Это безопаснее, чем перейти дорогу».

Над последним утверждением я посмеялась, потому что это была явная чушь. А полчаса спустя перешла дорогу рикше, и дело закончилось порезом на ноге и синяком на руке, так что, по сути, в чем-то Джейк был прав.

Все равно меня терзает совесть.

Мы прибыли в Краби в обеденное время, взяли такси до дешевого отеля на одной из главных улиц и вселились в две маленькие комнатки с вентиляторами, но без кондиционеров, расположенные рядом друг с другом вокруг внутреннего дворика. В комнаты попадаешь, проходя позади стола регистрации, прямо через кухню (побитые алюминиевые кастрюли и запахи, наполовину соблазнительные, наполовину отвратительные) и зону отдыха. Затем проходишь во внутренний дворик с его шестью хижинами и тремя совмещенными санузлами за углом.

Когда так живешь, все кажется простым и честным. Кому нужны телевизоры, или ковры, или любое барахло, в окружении которого я выросла? Солнце светит на мой дневник, я сижу за пластиковым столом и чувствую, что могу сделать что угодно. Рядом со мной сидит Рэйчел и читает журнал «Пляж». Позже мы встречаемся в баре с Джейком. Я волнуюсь до тошноты.

Сегодня небольшое похмелье. За едой мы пили пиво, но после этого Джейк достал бутылку виски «Санг Тип» – сигнал начала нового предприятия.

Я нервничала, когда знакомила их с Рэйчел, боясь, что они не понравятся друг другу. Они не только два моих лучших друга, но на самом деле мои единственные друзья. Рэйчел это знает, но Джейк – нет. Однако так вышло, что они прекрасно поладили. Сразу пошло взаимное «Я столько о вас слышал (а)» (Джейк преувеличивал, потому что мы с ним почти не разговаривали). Он был исключительно обаятелен с Рэйчел, и вскоре возникло ощущение, что мы трое дружили всю жизнь. Все мы игнорировали жутковатую реальность того, что нам предстоит сделать.

Я и забыла, как сильно мне нравится быть рядом с ним.

Я бы хотела отправиться на год в прошлое и встретиться с прежней собой, проводившей время с Олли и каждое воскресенье обедающей с родителями, и рассказать той скучной, безликой идиотке, что скоро буду обретаться в Таиланде со своим парнем-австралийцем, промышляющем контрабандой наркотиков. Мне бы хотелось посмотреть на свое лицо.

Я встала рано: Джейк все еще спит в нашей постели, и Рэйчел еще не появлялась. Я не знаю, который час, но петух кричит так громко, что меня поражает, почему никто больше не просыпается. Мне хочется сходить погулять, но Краби – важный промежуточный этап, а не живописный конечный пункт. Я просто немного посижу здесь на прохладном утреннем солнце.

Когда все мы были пьяные, Рэйчел спросила Джейка, нельзя ли ей поехать со мной.

Насколько я могу припомнить (а моя память ненадежный свидетель, поскольку голова трещит), он рассмеялся и ответил: «Да, можно», если только Рэйчел не сделает или не скажет что-то, что может поставить под удар всю операцию.

Я хочу пить. Из бунгало напротив только что вышел немец, одетый в мешковатые трусы, с полотенцем и цветастой сумкой для банных принадлежностей в руках, и направился в душ. Он улыбнулся и очень вежливо сказал: «Доброе утро». Люди начали постепенно просыпаться. Я собираюсь в магазин, купить бутылку воды. Затем мы можем отправиться на самый обильный послепохмельный завтрак, какой только можно найти в Краби. Краби – это место, которое может предложить любой товар. Некрасивый город, что-то вроде приграничного городка на Диком Западе, ворота в другой мир. Место, где едят, пьют и дожидаются автобуса, парохода или самолета.

Рейс завтра. Он займет сорок пять минут, и затем все изменится.

Когда мы доберемся до Сингапура, я брошу Джейка.

Однако всякий раз, как он будет проезжать через Сингапур, я буду встречать его с распростертыми объятиями, без каких-либо условий.

Вчера мы с Рэйчел сидели за соседними компьютерными терминалами и выискивали веб-сайты потенциальных работодателей в Сингапуре. Есть возможности для нас обеих. Она обзвонила все международные школы и договорилась о собеседовании в двух из них на следующей неделе. Я нашла два места работы, которые устроили бы меня. Я распечатала длинные бюрократические анкеты для поступления на работу и начала разбираться, как подать заявление на рабочую визу.

Дерек должен встретить нас в аэропорту Чанги. Мы положим мой рюкзак в багажник его машины, и он высадит нас у отеля, снабдив суммой, достаточной для того, чтобы делать что душе угодно.

Мне нужно как-то избавиться от дурных предчувствий по поводу того, что Рэйчел едет с нами. Она не потеряет самообладание. Она будет на высоте.

Волнуюсь. Нервничаю. Не в состоянии связать двух фраз.

Сегодня вечером мы собираемся пить коктейли в роскошном сингапурском отеле «Раффлз». Именно этим обычно занимаются люди в Сингапуре. Все, что от нас требуется, это добраться туда.

Сейчас я в самолете. Рэйчел сидит не рядом со мной, так как Джейк сказал, что ей нельзя. Я просто сижу в самолете, пытаясь взять себя в руки. Я должна справиться с этим. Жду не дождусь. Никакого алкоголя на борту. Коктейли в «Раффлз» потом.

Этого не может быть. Не может. Не может, не может, не может!

Я не могу об этом писать.

Поэтому скажу только, что я лежу на зараженном клопами матрасе в отвратительном хостеле на Орчард-роуд в Сингапуре.

И я не могу даже плакать. Мир рухнул.

Я одна. Только я, и больше никого.

Постараюсь это описать. Постараюсь записать, что произошло, шаг за шагом. Затем я смогу показать это людям, которые мне не верят, в качестве доказательства. Никто мне не верит. ПОЧЕМУ НИКТО МНЕ НЕ ВЕРИТ?

Мы сели на самолет, Рэйчел и я. У меня был рюкзак цвета хаки, который дал мне Джейк. Рэйчел взяла свой обычный рюкзак, куда было впихнуто много моего барахла. Остальная часть моих вещей уехала с Джейком, как обычно.

Аэропорт Краби маленький. Я изо всех сил пыталась усмирить свои эмоции и почти не обращала внимания на Рэйчел. Мы целую вечность стояли в очереди к столу регистрации.

Рэйчел была немногословна, но держалась нормально. То и дело она смотрела мне в глаза и выдавливала улыбку, однако мы практически не разговаривали. Мне не хотелось отвлекаться.

Джейк стоял в очереди далеко позади нас. Он не сидел с нами. Так бывает всегда. Мужчин чаще останавливают, чем женщин. Женщин вообще не останавливают, если только на них нет наводки.

Наша регистрация прошла просто прекрасно. Говорила только я. И мы обе на вопрос: «Мог ли кто-то трогать ваш багаж с тех пор, как вы его упаковали?» – округлив глаза, ответили: «Нет». Наши рюкзаки исчезли с бирками авиакомпании, на которых были написаны наши имена.

В зале ожидания мы делали вид, что не знакомы с Джейком. Я старалась приободрить Рэйчел. Мы выпили кофе, затем пообедали и послонялись по магазинам. Она очень боялась за меня – я видела это по ее глазам, – но было слишком поздно.

Блин, никто из нас и предположить не мог!

Конечно, слишком поздно не было. Мы могли притвориться, что случилось что-то непредвиденное, и вернуться в Краби. Стоило лишь пройти несколько метров. Кого волнуют формальности? Мы могли выйти отсюда без рюкзаков. Но все это казалось неотвратимым и обязательным.

К тому времени, как мы сели в самолет, Рэйчел с трудом держала себя в руках. Я старалась ее игнорировать, но она сидела за пять рядов впереди меня и постоянно вскакивала и ходила в туалет. Я старалась улыбаться, когда она проходила мимо, но ее лицо выглядело как маска, и мне приходилось концентрироваться на себе, потому что я должна была сохранить кураж.

Затем мы приземлились. Я подождала ее, и мы сошли с самолета вместе. Это было не по плану, но ей требовалось поговорить.

– Нам нужно разделиться, – сказала я. Рэйчел выглядела слишком испуганной; я не могла проходить таможню вместе с ней. Мне необходимо было идти одной, чтобы поймать свой обычный транс. Если ее остановят – а она выглядит подозрительно, – ничего страшного не произойдет, потому что ей нечего прятать. Если меня остановят вместе с ней, это будет катастрофа.

Наши рюкзаки, оба немного потрепанные, один синий, другой цвета хаки, довольно рано появились на круговом транспортере. Это было хорошо. Я взяла свой, положила его на тележку и отошла. «Увидимся через секунду, – прошептала я. – Мы почти приехали».

Я снова превратилась в школьную старосту, прошествовала через таможню с гордо поднятой головой и широко улыбнулась, когда оказалась по ту сторону. почувствовала, как в душе начало разливаться чувство облегчения. Коктейли в «Раффлз» – вот о чем я думала. Мой первый шаг на сингапурской земле был, казалось, отправной точкой новой жизни.

Дерек ждал. Он поцеловал меня в щеку, как если бы встречал подругу, подхватил мой рюкзак и закинул его на плечо. Он направился к такси, а я задержалась, поджидая Рэйчел.

Целую вечность я ничего не понимала. Меня не удивляло, что ей потребовалось время, чтобы миновать таможню. Будь я таможенником, я бы тоже ее остановила. Я радовалась, что мой рюкзак уже далеко, поэтому если она попытается рассказать им все, улик не будет.

Рэйчел все не выходила.

Я не видела Джейка, но знала, что он будет наблюдать издалека. Я смотрела и ждала, но из главного вестибюля невозможно было ничего увидеть. Я подумала, что Дерек вернется, но он не вернулся.

Неожиданно появился Джейк. Он подошел прямо ко мне. Взял меня под руку и повел к выходу.

– Что происходит? – спросила я. – Где Рэйчел? Джейк? Где Рэйчел?

Я вырвала руку. Он покачал головой:

– Перестань, Лара. Не устраивай здесь сцену, нашла место.

– Но она ничего не сделала! Ничего не могло случиться.

– Я расскажу тебе, – пообещал он. – Я тебе расскажу, только не здесь.

Он вытащил меня из проветриваемого кондиционером здания в сырой и душный внешний мир, к такси.

Я не желала в него садиться. Я не могла бросить Рэйчел. Мы яростно спорили, тихими, вежливыми голосами, потому что оба изо всех сил старались не привлекать внимания.

– Ладно, – произнес Джейк наконец. – Садись в такси, а не то я брошу тебя здесь, без денег и без надежды выяснить, что произошло, и ты никогда больше не увидишь свою подружку.

Я ненавидела его в этот момент, но села. Он велел таксисту отвезти нас в Чайнатаун, и там мы сели за столик, стоящий снаружи бара. Джейк заказал пиво. Я не собиралась его пить, но потом выпила, быстро. Я не чувствовала вкуса и не хотела пить, но алкоголь тотчас подействовал – сделал меня чуточку храбрее.

– Давай выкладывай, – велела я. – Где она?

И он рассказал. А после поднялся и ушел, и я поняла, что больше никогда его не увижу.

Я умоляла меня арестовать. Полицейские отказались и сказали, что депортируют меня.

Рюкзак цвета хаки не содержал ничего, кроме героина. Это была, бесспорно, крупнейшая партия товара, какую я когда-либо перевозила, и, благополучно привезя ее в Сингапур, самое страшное в этом смысле место в мире, я совершила нечто блестящее и исключительное. Так сказал Джейк.

Он также (и я уже это поняла) спрятал килограмм героина в рюкзаке Рэйчел. Он не желает говорить почему. То ли не смог устоять, то ли намеренно использовал ее как отвлекающий фактор, зная, что она в любом случае будет выглядеть беспокойно и виновато. Он ее подставил, а теперь ему наплевать.

Джейк сказал, что все, связанное с этой поездкой, было началом крупной новой игры. Они с Дереком знали, что тайские власти наблюдают за ними и их передвижениями. Это, как беззаботно заявил он, все равно был последний раз, когда они планировали меня использовать.

Я завопила на него:

– Это был МОЙ последний раз! Это я собиралась тебя бросить!

Я миновала таможню, неся столько героина, что смертный приговор был бы неизбежен. Рэйчел, сама того не зная, тоже несла достаточно для смертного приговора. Ее остановили, и ее жизнь окончена.

Завершив свой рассказ, Джейк схватил меня за запястье.

– Не вздумай делать никаких глупостей, Лара, – сказал он. Я не смогла вырваться.

Я заплакала, так как знала, что абсолютно ничего не смогу сделать. Я собиралась попытаться, и действительно попыталась, и пытаюсь до сих пор, и никогда не прекращу пытаться, но это бессмысленно. Я рассвирепела, сказала, что ненавижу его. Джейк и ухом не повел. Он никогда меня не любил, я ему даже не особенно нравилась. Он просто делец, и сейчас переводит свой бизнес в другое место.

Джейк сказал мне, что тоже вез товар. Как будто это могло заставить меня вновь хорошо к нему относиться. Обычно он не возит: пару раз он договаривался с Дереком, чтобы тот настучал на него властям; тогда Джейк проходил через таможню прямо передо мной, и его останавливали, позволяя мне шествовать по неохраняемой таможенной зоне. Но на этот раз он тоже вез. Мы провернули грандиозную операцию, и для этого всего-навсего пришлось безжалостно принести в жертву мою лучшую и единственную подругу.

Прежде чем я ушла, Джейк дал мне гораздо меньший рюкзак и сказал, что я должна его взять.

– Тебя поселили в частный номер, принадлежащий ИМКА, и твоя доля там.

Я не могла на него смотреть. Я не хотела брать этот рюкзачок, но Джейк заставил меня.

– Серьезно, Лара, – сказал он. – Ты это заработала. Не будь дурой.

Там была моя одежда, ключ от номера и крохотное количество денег плюс клочок бумаги с цифрами гостиничного номера и кодом сейфа. Мы делали так и раньше, но только однажды. Обычно мы просто садимся вместе в такси.

Так что я взяла рюкзак и ушла. Я даже не взглянула на Джейка.

Я взяла такси обратно до аэропорта и вбежала в зал прибытия. Когда я попыталась снова сунуться в таможенную зону, надеясь, что Рэйчел окажется где-то там, оттуда вышли неулыбчивые мужчины в костюмах и остановили меня. Они были маленькими и худощавыми, непреклонными, а их взгляды – неумолимыми.

Я полностью расклеилась. Просто не могла держать себя в руках. Я выла, и вопила, и вскрикивала. Это погубило все шансы, если они были, на серьезное ко мне отношение.

– Моя подруга, – все повторяла я. – Она здесь!

Первым делом меня увели из таможенной зоны, а затем и из аэропорта. Я продолжала исповедоваться, снова и снова. В первый раз, когда я сообщила, что везла наркотики, таможенники попросили просмотреть мой рюкзак. Они унесли его на время, но в нем не нашлось ничего интересного.

После этого, при отсутствии улик и чего-либо, кроме моего неустанного и все более бурного разглагольствования, они подхватили меня и вышвырнули вон.

Я сидела на бетонном бордюре возле аэропорта Чанги (это приличное место, где никто не сидит на бордюрах) и понимала, что нахожусь в самой низшей точке своей жизни.

Подошла женщина-полицейский и попросила меня уйти. Она была достаточно мила, но когда я снова разразилась тирадами, ее отношение изменилось. Это навело меня на одну идею, и я попыталась вести себя еще безумнее, в надежде, что меня арестуют и начнется расследование.

В конце концов она взяла мой рюкзак, обнаружила, что там есть деньги и ключ от номера ИМКА, и посадила меня там же в такси.

В номере, в переносном сейфе, лежали пачки денег. Я попыталась выработать план, но это было трудно. Мне требовалось вытащить Рэйчел из тюрьмы, причем полностью своими силами. Последний раз предоставлена самой себе я была перед встречей с Джейком. Тогда я шагала по Хао-Сан-роуд в Бангкоке, и теперь все бы отдала, чтобы иметь возможность вернуться в то время и не заметить Джейка.

Я пошла в полицию и все выложила мужчине, от которого веяло такой властью, что, излагая ему дело, я дрожала от страха. Я едва сохраняла рассудок, рассказывая о нашем контрабандном предприятии, но при этом испытывала такое облегчение от признания, что сумела продолжить.

Я старалась объяснить ему, что Рэйчел является крошечным игроком, вовлекшимся в дело неосознанно, и ее следует отпустить. Впрочем, я чувствовала, что моя позиция «почему бы вам не отпустить ее на этот раз?» не принесет здесь желаемых плодов.

Однако полицейский все это записал. Заинтересовался он только Джейком и Дереком, поэтому я сообщила ему абсолютно все, что знала о них обоих. Я понимала, что ничего с ними не случится. Во время рассказа до меня дошло, что это были даже не их настоящие имена.

А когда я вновь и вновь возвращалась к Рэйчел, полицейский даже отказывался подтвердить, что она арестована. Он вообще ничего не говорил о ней. Затем, поскольку у меня не было никаких наркотиков и никаких доказательств того, что я рассказала, он велел мне уйти.

– Я верю вашему рассказу, мисс Уилберфорс, – заявил он. – Даже без улик. И по этой причине я предписываю вам покинуть Сингапур как можно скорее и больше сюда не возвращаться.

Он взял мой паспорт и поставил там какую-то отметку, и позже я поняла, что меня вежливо депортировали, без указания жестких сроков.

Это было два дня назад. Я не уехала. Прежде чем я уеду, мне нужно найти Рэйчел.

О ней здесь немного писали журналисты, но поскольку она из Новой Зеландии, я сомневаюсь, что о ней что-нибудь напишут в британских газетах. Я переехала из гостиницы ИМКА в этот ужасный хостел. Отчасти потому, что он представляется подходящим местом, дабы оставаться в тени, и также и потому, что мне в некоем извращенном смысле подходит это нищенское убожество.

Рэйчел была арестована с килограммом героина в рюкзаке. Это автоматически тянет на смертный приговор.

На паспортном контроле я не понравилась. Наплевать. Я надеялась, что меня арестуют. Но, разумеется, если они хотят моего отъезда и обнаружили, что я не сделала этого в нужный момент, во время посадки на самолет едва ли они станут меня задерживать.

Я вопила, когда меня сажали в самолет. Я ругалась и ненавидела их. В этом было что-то извращенное: я хотела быть арестованной, а они попросту отказывались меня брать. Они просто высылали меня домой. Как только двери самолета закрылись и мы оказались в воздухе, я перестала орать. Мне было наплевать, кто что думает. Я ничего не могу сделать. Но я всеми силами буду пытаться вытащить Рэйчел.

Джейк – гребаный ублюдок. Я ненавижу его больше всех на свете. И если я смогу когда-нибудь с ним посчитаться, то сделаю это.

Я чувствую, что вот-вот задохнусь от отвратительного затхлого воздуха, если еще немного здесь пробуду. Я больше не могу этого выносить. Они так поглощены всякой ерундой. Кого все это волнует? Кого волнует, когда вывозят мусор или что делают соседи?

Мне удалось узнать новости о Рэйчел на новозеландском веб-сайте. Я больше никогда ее не увижу, потому что есть все шансы, что ее казнят.

Моя подруга умрет из-за меня. Насколько я понимаю, ее, вероятно, повесят. Мою самую лучшую подругу, единственного настоящего друга, что я имела, повесят…

Это я виновата. Если бы Рэйчел не повстречалась со мной, она бы уехала обратно в Новую Зеландию и продолжила свою жизнь. Я убила ее тем, что занималась контрабандой наркотиков. С какой стороны на это ни посмотри, грех на мне.

И я знаю, что бессильна это исправить. Я пишу письма каждый день. Я храню все их копии, поскольку пишу их так много, что иначе бы что-то забыла.

Я не могу поставить на ней крест. Отец с матерью беспокоятся обо мне. Потому что я больше не являюсь хорошей девочкой.

Они ни о чем не знают.

Я увидела кое-что в газете.

Я держала этот дневник глубоко запрятанным, обернутым в ткань, на самом верху задней полки моего гардероба. Но пришлось его достать, потому что только здесь я могу это записать. Я больше не хочу хранить его в своем доме.

Я читала сегодня воскресную газету, сидя в одиночестве в своей квартире, борясь с побуждением освежить в памяти все эти события. Моя квартира – простая студия в северном Лондоне, и не в той его части, которая считается престижной, а в части, известной женской тюрьмой. Порой ощущается, что Вселенная насмехается надо мной и не дает забыть.

Сама квартира достаточно милая. Целиком моя (то есть арендованная). Но я еще не очень привыкла жить одна. Я думаю, мне нужен бойфренд или друг-сожитель, чтобы отвлекаться от скитаний по темным уголкам сознания.

Я читала газету, стараясь не думать о Р. Каждый день и каждую минуту я стараюсь о ней не думать. И вдруг – расплывчатая фотография Джейка. «В Таиланде арестован организатор наркосиндиката», – пишут журналисты. Его имя было не Джейк; на самом деле его звали Дональд, и вроде бы его, как он выразился, «крохотная по масштабу операция, не попадающая в поле зрения таможни», оказалась совсем не такой. Он был арестован в Бангкоке; не в аэропорту, не за контрабанду, а после того, как полиция поставила на него капкан. В газете не приводилось подробностей, но я думаю, что он завербовал молодую женщину, которая оказалась полицейским под прикрытием.

Мне бы радоваться. Совершенно ни к чему впадать в истерику, кричать, трястись и швыряться вещами в квартире. Я знаю, что больше Джейк не совершит ничего ужасного, и знаю, что он, в отличие от Р., заслуживает наказания. Но после этого на меня вновь нахлынули все воспоминания. Я не могу сдерживаться.

Итак, Джейк в тюрьме. Как и Рэйчел, попавшая под перекрестный огонь. Я уверена, что к настоящему времени они схватили также и Дерека или вот-вот схватят. Джейк едва ли станет его выгораживать.

Сидя в крохотной комнатке в полицейском участке Сингапура, я рассказала все о Джейке. Я навела их на него, в этом я уверена. Это сделали мы с Рэйчел. Все-таки полицейские немного ко мне прислушались.

Я единственная знала, кто был замешан в этом бизнесе, и только я вышла сухой из воды.

Я – та, кто сломал жизнь всем остальным.

Я отыскала в Интернете информацию о Рэйчел. Она все еще жива. Я снова ей написала, но знаю, что в лучшем случае получу еще одно непреклонное, яростное письмо от ее брата с требованием оставить ее в покое.

Еще одна запись. Затем я собираюсь спрятать куда-нибудь эту тетрадь. Я не могу ее выбросить, но и открывать больше тоже не могу.

Сегодня я встретила одного человека. После того как я отвергала все предложения выпить в баре, не обращала внимания на людей, приближавшихся ко мне на улице, я наконец его встретила. Я знала, что узнаю его, когда встречу, и так и случилось.

Он не Джейк, и именно поэтому я его выбрала. С ним я не чувствую себя необузданной и импульсивной. Когда он посмотрел на меня, мне не хотелось сбросить с себя одежду. Но от него веет безопасностью. Он никогда не попросит меня поставить на карту мою жизнь, чтобы его обогатить.

Суббота, вторая половина дня, и я была в Сохо одна. У меня есть приятели с работы, но нет настроения общаться с ними. Р. была единственной моей подругой. И посмотрите, чем я ей отплатила. Я ее убила.

Р. написала мне одно письмо, несколько месяцев назад. Я сожгла его в раковине, потому что не могла вынести его присутствия, а сейчас жалею об этом. По ее словам, она отдавала себе отчет в том, что делает.

«На самом деле ты не так уж и виновата, – писала она. – Я спросила Джейка, могу ли сделать то, что делаешь ты. Он велел не говорить тебе, так как не хотел, чтобы ты обо мне волновалась. Поэтому это не совсем то, что ты думаешь».

Теперь стало ясно, почему Рэйчел была так перепугана в самолете. Но я старалась не думать об этом, и старания отнимали у меня все силы.

Я собиралась с удовольствием побродить по Лондону и, возможно, зайти потом в кино или художественную галерею. Мыслями я была в тюрьме Чанги – том самом месте, где мне следовало быть. Я была с Рэйчел, которая так меня возненавидела, что не позволяла себя навестить, не желала со мной говорить, просто попросила своего брата, чтобы он велел мне отстать. Я представила ее втиснутой в камеру вместе с другими заключенными, которых она была не в состоянии понимать, лишенной всякого достоинства.

Я представила ее мертвой. Я пыталась отогнать эти мысли, но знала, что сегодня – тот день, когда ее должны повесить.

И я вдруг не смогла принять этого. Я пошла в бар, купила бутылку пива и села одна у окна. Я хотела лишь напиться. Шел дождь.

Внутренняя сторона окна запотела. Я нарисовала на стекле тюрьму. Просто квадратное здание, но с решетками на окнах. И нарисовала рядом с ней Рэйчел.

Как раз перед тем, как я успела нарисовать ей петлю на шее, кто-то меня окликнул. «Это место занято?»

Я ответила, что нет. Я подумала, что он хочет забрать стул, чтобы присоединиться к своим друзьям, но он вместо этого сел на него, за мой крохотный столик.

А потом я на него посмотрела. Он был симпатичный. Мне нужен кто-то. От него исходило ощущение безопасности. Я подумала, что он подойдет. Он может меня спасти.

Я заказала кофе, чтобы притвориться, что не пью одна в середине дня. Если он спросит о пустой бутылке из-под пива, я найду что сказать. Но он не спросил, и потому я ничего не сказала.

Мы немного поболтали. Он подходил идеально. Затем как-то так получилось, что мы вместе пошли в кино. Это было восхитительно обыкновенно. Он был нормальным. Он не собирался никуда меня вербовать. Он был мной очарован, и я знала, что спасена.

Его зовут Сэм.