Глава 18

В ранний предрассветный час Патрик лежал на своей стороне кровати лицом к окну, и его тело согревало Саре спину. Время от времени его рука шевелилась, мягко задевая ее живот. В ее снах присутствие мужчины в ее постели казалось странным. Она ненадолго пробуждалась и сразу же засыпала.

Но странные желания успевали проснуться и перепутаться с полусном. Хотелось слиться с ним, сказать, что она любит его. Конечно же, она не могла этого сделать. Они не были равными. Она не имела права влюбляться в него. Но это было не в ее власти.

Если бы они работали в какой-нибудь крупной инженерной фирме, в кабинетах, выходящих в один коридор недалеко друг от друга, и он был бы красивым начальником, у которого подчиненные работают как единая команда, а умные, серьезные коллеги стремятся все делать правильно – даже идеально! – то хватило бы ей дерзости сказать ему о своей любви? Да и будет ли она когда-нибудь достаточно уверена в себе, даже если будет успешной и уважаемой?

Если честно, ей нравилось, что власть в его руках, хотя ее положение оказывалось немного странным.

Патрик провел рукой по ее животу и руке, потом вниз к запястью. Казалось, у него сна ни в одном глазу, а ведь уже почти рассвело, и ему пора на работу. У нее же выходной, не у него.

– Как получилось, что у тебя азиатская внешность? – спокойно спросил он. Его большой палец коснулся основания ее указательного пальца и медленно продвинулся к кончику. Затем перешел к среднему пальцу, затем к следующему. – Ты же родилась в Америке?

Патрик начал охватывать пальцами руку Сары, но она сжала кулачок и спрятала в его руке, опередив его всего на секунду.

– Мама приехала из Кореи. Моя старшая сестра родилась там. – Голос Сары дрогнул. «Мне трудно говорить об этом». – Из Северной Кореи, – уточнила она через мгновение хотя бы потому, что он и сам мог узнать это.

Патрик, казалось, не обратил внимания на ее слова. Видимо, у него не было никакого реального представления об отличии Северной Кореи от Южной, как и у многих других. Даже от людей, следивших за новостями, Сара не могла ожидать ничего, кроме смутных представлений о ядерной угрозе и безумном лидере.

– Я думал, Лин – китайская фамилия, – признался Патрик, и она моргнула, удивившись его познаниям. Она и сама-то узнала это лишь в четвертом классе, когда делала проект по генеалогии.

– Вероятно, пришла из Китая много поколений тому назад. Я и вправду не знаю.

Мама не любила говорить ни о Корее, ни о семье.

Патрик издал тихий звук, чтобы показать, как внимательно слушает ее. Его пальцы, казалось, были очарованы тем, что он поглаживает ее руки.

– И после того как она добралась до Америки, у нее появилась ты? Она вышла замуж за американца?

– В конце концов да. Но не за моего биологического отца, с которым у нее ничего не вышло. Я даже не знаю, ожидала ли она, что что-то выйдет. Думаю, она хваталась за любого, за кого только могла. Я была «якорным ребенком». Знаешь, когда я родилась и стала гражданкой Америки, то ей стало легче получить американское гражданство.

Ее мать рассчитывала надолго обосноваться в новой для них стране и хотела, чтобы до совершеннолетия Сары они были тише воды, ниже травы. Мама учила дочерей держать рты на замке и не привлекать к семье ненужного внимания, чтобы ее со старшей дочерью Данжи не выслали. К счастью, брак мамы с Мэттом, отчимом Сары, в конечном счете снял это тяжкое бремя с плеч семилетней малышки. Но до тех пор она постоянно помнила, что, если не будет осторожна, ее мать и сестру могут отослать назад в какой-то неведомый ей ужас, но саму ее не вышлют с ними, а отдадут в приемную семью.

Сара протянула руку и обняла Патрика. Интересно, какой была его приемная семья? Когда приемный отец Люка появился у них в кухнях, Люк, казалось, отнесся к нему с уважением. Но она была потрясена, когда узнала, что приемным отцом Патрика был тот же самый человек. Патрик вспоминал о нем с неприкрытой враждебностью, и это сбивало Сару с толку – так было дико видеть Патрика злым и язвительным.

– А твоя мама хорошо говорила по-английски, когда ты была маленькой? – спросил Патрик. – Тебе было легко в школе или специально пришлось учить английский?

– Мы нормально справлялись, – натянуто ответила она.

В действительности дела шли очень хорошо, хотя давалось это нелегко. Мама даже по-корейски умела читать и писать только собственное имя, а с английским языком у нее были сплошные мучения. Она говорила с таким акцентом, что кассиры в магазинах еле понимали ее. Но она тренировала себя и своих девочек бесконечным прослушиванием уроков, записанных на магнитофонную ленту, и водила дочерей в библиотеки на занятия для малышей, где их учили говорить, читать и понимать других. Поэтому в школе у Сары уже не было проблем. Данжи пришлось труднее. Первые пять лет жизни, которые она провела в Корее, она плохо питалась, и английскую речь впервые услышала в США, в детском саду. А Саре повезло – она росла, не зная, что значит быть голодной. Мама любила готовить. Когда они прибыли в страну изобилия, она начала кормить дочерей до отвала.

– Я уверен, что у тебя все получалось прекрасно, Сара. – Патрик нежно провел рукой по ее плечу, по спине. Ощущение того, как на рассвете все его внимание поглощено ее телом, было чудесно, драгоценно. – Я просто хотел знать, было ли тебе трудно так хорошо справляться.

– О да, – тихо ответила Сара, и опять нахлынули воспоминания. Так легко было говорить с ним в сером предутреннем свете, лежа к нему спиной, когда его рука ласкала ее и не могла остановиться. – Ну… не знаю. Мама очень хотела, чтобы мы добились успеха, и поэтому мы тоже стремились к нему. И нам удавалось.

И ей, и Данжи, упрямой и настырной, прилежно занимавшейся и совершенно очарованной книгами, влюбленной в них.

– Значит, ты всегда была такой, – сказал он задумчиво. Его пальцы нашли самую сильную мышцу ее плеча и медленно двигались по ней вниз. Сара ощущала себя особенной, и ей захотелось навсегда сохранить это чувство. – И даже сама не понимала, как прекрасно все у тебя получается.

Она заморгала, не зная, как понимать его слова. Что у нее прекрасно получается? Заниматься любовью? Она же почти ничего не делала. Это он… Ее тело вспыхнуло от воспоминаний, и она опять ощутила, как он овладевает ею, как она уступает ему… Это все он.

Его пальцы закончили свое путешествие по ее локтю и вниз, к запястью, потом к самому кончику среднего пальца, который он мягко погладил, прежде чем его пальцы медленно двинулись назад по ее руке.

Через его тело прошел глубокий вздох. Сара почувствовала, что Патрик напрягся, а затем поток теплого воздуха омыл ей спину.

– Мне пора.

Наверное, так и вправду будет лучше. Сара не знала, что ей делать с Патриком. То есть знала, что сможет делать только то, что он позволит. Но ей нужно получить обратно собственное пространство, которым сможет управлять, без оглядки на кого бы то ни было. Однако у нее не осталось сил, и теперь не Патрик, а усталость держит ее в подчинении. Она могла бы проспать полдня.

Внезапно ее глаза распахнулись.

– Ты вообще не спал!

– М-м.

Он провел пальцем вниз по ее шее, и она почувствовала озноб удовольствия.

– Патрик, ты допоздна будешь работать?

Он тяжело зевнул, будто даже упоминание о работе плохо действовало на его энергию.

– До полуночи или около того, наверное. Если только не получится заставить Люка уволить меня. – Он пригнулся, прижался поцелуем в ее голое плечо, тщательно натянул на нее одеяло и встал с кровати. – Я должен зайти домой и переодеться.

Он рассеянно потер рукой по подбородку, на котором темнела щетина.

Сколько раз Сара мучила себя мыслью, что он появлялся в кухнях со щетиной на подбородке, потому что только что выкатился из кровати горячей женщины, с которой был на свидании предыдущим вечером? А потом мучила себя вопросом, предпочитают ли женщины, когда он колючий. В то время она не знала, что даже если он свежевыбрит в начале свидания, то к тому времени, когда после полуночи он со своей спутницей окажется дома, у него уже будет щетина.

Один миг – и Патрик уже одет. И успел собрать всю свою энергию для предстоящего дня.

Боже, а ведь у него будет дерьмовый день! Каторжная, зверская, неумолимая, перфекционистская работа далеко за полночь. Вчера тоже был долгий, интенсивный день, лишь вечером они были в театре.

Сара перекатилась и села, прикрывая наготу одеялом.

– Патрик!

Подняв с пола свою куртку и повесив ее пальто, он повернулся и возвратился к ней.

Ее кровать была низкой, и она смотрела на него снизу вверх. Он такой красивый сегодня, хотя усталый и взъерошенный, да и умыться не успел. На Сару нахлынула волна застенчивости. Что она может сказать ему? Попросить его позвонить и сказаться больным? Он не может сделать этого, как не мог позволить ей сделать это тем утром. Попросить его быть осторожнее? Они оба знают, что уставшие люди в десять раз чаще получают ожоги, так зачем напоминать? Сказать ему, чтобы он отдыхал? И это невозможно. Значит, говорить не о чем. Он должен работать весь день. У нее появилось дикое побуждение пойти и разделить с ним все трудности, устроить себе такой же ужасный день, лишь бы быть с ним рядом, – но она неуклюжая, и в кухнях ей самой постоянно нужна его помощь, а он устал…

Не может она помочь ему.

Ей осталось только взять его руку, поднести к своему лицу и поцеловать.

Патрик резко вздохнул. Потом встал на колени между ее ногами, чтобы их лица оказались на одном уровне. Его руки охватили ее лицо, большими пальцами он нежно провел по ее бровям, вискам, скулам. Его поцелуй в губы был долгим и крепким. Отстранившись, он вздохнул, будто собирался сказать что-то, но удержался и легонько покачал головой.

– Ты очень красива, – тихо сказал он.

Tu es si jolie. Потом лениво, с этим его животным изяществом поднявшись, ушел.

Исчез, будто сон при первых лучах солнца.