Последняя ночь года выдалась ясной и холодной; сверкающая луна в фиолетово-черном небе заливала светом всю долину. Это было очень кстати, потому что в нашем доме собрались люди со всего Риджа.

Мужчины освободили большой сарай и расчистили пол для танцев. Рил, джига, страспей (и многие другие, которых я не знала) чередовались в свете фонарей под неуклюжие звуки скрипки Эвана Линдси, завывания рожка его брата Мердо и ритмичные удары бойрана Кенни.

Отец Турло Гатри захватил волынку, такую же ветхую, как и он сам. Старик не всегда попадал в такт с Линдсеями, а порой и вовсе исполнял что-то свое, однако какофония все равно получалось забавной, а виски с пивом только разжигали веселье.

Спустя час-другой я еле держалась на ногах. Шотландские рилы и сами по себе могут закружить так, что перед глазами все будет плыть, а уж под влиянием виски голова у меня и вовсе напоминала барабан стиральной машинки. После одного из танцев я, шатаясь, прислонилась спиной к подпорке крыши и закрыла один глаз в надежде остановить бешеное кружение.

Меня похлопали по плечу. Я повернулась и увидела Джейми – тот держал две кружки. Я вся взмокла и хотела пить, и потому мне было все равно, что в них. Оказалось, сидр, и я с радостью осушила кружку до дна.

– Будешь так пить – скоро свалишься, саксоночка.

Джейми поднес к губам свою кружку. Он тоже раскраснелся и вспотел, но глаза у него весело сверкали.

– Ерунда.

Сарай перестал крутиться, и я вновь почувствовала себя бодрой.

– Как думаешь, сколько здесь людей?

– Было шестьдесят восемь, когда я считал последний раз. – Он прислонился к столбу рядом, с чувством глубочайшего удовлетворения разглядывая бурлящую толпу. – Правда, все ходят туда-сюда, так что я мог ошибиться. Ребятню я в расчет не брал, – добавил он, посторонившись, когда трое мальчишек с визгом промчались мимо нас.

Вдоль стен сарая сложили охапки сена, и там прикорнули самые маленькие дети. В свете фонаря блестели рыже-золотистые прядки: не обращая внимания на шум, сладко сопел Джемми. Брианна подошла на секунду проверить сына, потом взяла Роджера за руку, и, смеясь, они нырнули обратно в толпу танцоров.

Люди постоянно выходили на улицу, особенно молодые парочки. Мороз щипал за щеки, но для разгоряченных тел то было лишь в радость. Мимо нас прошел старший сын Маклауда, обнимая одну из внучек мистера Гутри (у старика их было три – и все похожи друг на друга, не отличить). Джейми что-то произнес на гэльском, и у парня жутко покраснели уши, а девушка так и вовсе пошла малиновыми пятнами.

– Что ты им сказал?

– Сразу и не переведешь, – отмахнулся он и обнял меня за талию. Джейми весь пылал от виски и радости. Он заметил мой взгляд и улыбнулся. – Прогуляемся, саксоночка?

– Ну, если ты намекаешь… Хотя нет, лучше попозже.

Я кивнула ему за спину. На скамейке у стены пристроилась стайка пожилых дам, следящих за нами не хуже стервятников. Джейми величаво поклонился им, отчего они залились румянцем и захихикали.

– Ладно, – вздохнул он. – Позже так позже. Может, после первого гостя.

Мелодия затихла, и люди ринулись к бочонку с сидром в дальнем углу сарая, где властвовал мистер Уэмисс. Танцоры сгрудились возле него роем жаждущих пчел, была видна лишь его макушка, высветленная фонарем.

Я поискала взглядом Лиззи – весело ли ей? Кажется, да; она сидела на тюке сена в окружении четырех или пяти нескладных парней.

– Это кто там самый высокий? Я его не узнаю, – спросила я Джейми, кивком указывая на незнакомца.

Он прищурился.

– А-а, Джейкоб Шнелл. Приехал из Салема с другом. Они с Мюллерами.

– Ясно.

Путь из Салема неблизок, около тридцати миль. Неужели такая долгая дорога – ради одного лишь праздника? Я огляделась в поисках Томми Мюллера (которого давно присмотрела в женихи Лиззи), но того что-то не было видно.

– И что ты знаешь об этом самом Шнелле?

Я придирчиво разглядывала парня. На год-два старше остальных, гарцующих перед Лиззи. Довольно высокий. Красавцем не назовешь, но симпатичный. Костистый, и уже сейчас намечается живот, который лет через десять вырастет в брюшко.

– Парня не знаю, знаком кое с кем из родственников. Семья достойная. Его отец, по-моему, сапожник.

Мы оба невольно уставились на ботинки Джейкоба Шнелла: не новые, но вполне приличные, с большими оловянными пряжками по немецкой моде.

Юного Шнелла, должно быть, выделяли среди прочих: он что-то шептал Лиззи на ухо, а она хмурила лоб, пытаясь в шуме разобрать слова, потом расхохоталась.

– Зря. – Джейми, чуть нахмурившись, покачал головой. – Он из лютеран, они не позволят парню жениться на католичке. А если и позволят, Джозеф не переживет разлуку с дочерью.

Отец Лиззи был глубоко к ней привязан; после долгого расставания с девочкой он больше никогда не отпустит ее так далеко.

– Он может поехать с ней.

Джейми неохотно кивнул.

– Не хотелось бы его терять. Впрочем, остается еще Арчи Баг…

Его прервал вопль: «Макдью!»

– Выходи, Sheumais ruaidh, покажи, как это делается! – подхватил с дальнего угла Эван.

Танцы ненадолго прервались, чтобы музыканты могли перевести дух и выпить. Мужчины тем временем решили посоревноваться в пляске с мечами, для которой нужна лишь волынка или барабан.

Поднялся шум, доносились подбадривания или язвительные выкрики. Очевидно, мастерством участники не отличались – последний джентльмен, например, споткнулся о палаш и рухнул на пол; его, багрового от смущения, поднимали друзья, отряхивая одежду от налипшего сена и осыпая взамен беззлобными насмешками.

– Макдью! Макдью! – не унимались Кенни и Мердо.

Джейми со смехом отмахнулся.

– Нет, я уже давно не танцевал…

– Мак-дью! Мак-дью! Мак-дью! – Кенни застучал в бойран, и толпа дружно принялась скандировать: – Мак-дью! Мак-дью! Мак-дью!

Джейми беспомощно уставился на меня, умоляя о спасении, но к нам уже шли Ронни Синклер и Бобби Сазерленд. Я со смехом попятилась; они схватили Джейми за руку и, не слушая протестов, поволокли в центр зала.

Его вытолкнули на свободное пространство, и толпа разразилась ревом аплодисментов. Видя, что особого выбора нет, Джейми собрался и расправил килт. Перехватив мой взгляд, притворно возвел глаза к небу и стал снимать жилет и ботинки. Ронни услужливо положил у его ног два скрещенных палаша.

Кенни негромко застучал в бойран. Толпа в ожидании застыла. Оставшись в одной лишь рубашке, килте и чулках, Джейми повернулся по часовой стрелке, кланяясь на все четыре стороны света. Потом встал над мечами и поднял руки.

Толпа оживленно захлопала, а Брианна сунула два пальца в рот и шумно засвистела, изрядно поразив окружающих ее людей.

Джейми с легкой насмешкой посмотрел на дочь, потом снова нашел взглядом меня. Хотя на его губах играла улыбка, в глазах отчего-то виднелась грусть. Бойран застучал быстрее.

Шотландский танец мечей исполнялся по трем поводам. Ради развлечения публики – как сейчас. Чтобы посоревноваться в удали – так было среди молодежи на Сборе. Но самое главное – как предзнаменование. Танец исполнялся перед боем, и от успеха танцора зависело, ждет ли войско победа. Молодые люди танцевали над скрещенными мечами в ночь перед Престоном и Фалкирком. А вот перед Каллоденом – нет. Тогда мы не нуждались в божественных знаках…

Джейми закрыл глаза, склонил голову, и бойран застучал мелкой частой дробью.

Он рассказывал мне, что в молодости нередко исполнял танец мечей: и ради веселья, и перед битвами в Шотландии и Франции. Старые солдаты всегда просили его станцевать: надеялись, что удаль молодого парня сулит им победу. Но то было в Старом Свете, целую вечность назад.

Джейми и без подсказок Роджера знал, что мир меняется. И в этом новом мире танец мечей уже не будет исполняться всерьез, чтобы снискать милость богов войны.

Он открыл глаза и вскинул голову. Бойран издал звонкое «БОМММ!» – и под выкрики толпы начался танец.

Джейми плясал почти бесшумно и уверенно, а на стене прыгала его длинная тень с высоко поднятыми руками. Бывалый воин, он танцевал, чтобы остаться в людской памяти, чтобы те, кто видел эту пляску, никогда бы его не забыли. Он танцевал, а со лба летел пот, и глаза глядели в пустоту.

Под шумное обсуждение танца мы зашли в дом, чтобы перекусить в ожидании первого гостя.

Миссис Баг принесла корзину яблок и собрала незамужних девушек в углу кухни, где те, перемигиваясь и многозначительно поглядывая в сторону молодых парней, стали чистить фрукты, снимая кожицу одним цельным куском. Девушки по очереди бросали шкурки за спину и тут же собирались над ней, высматривая, какой буквой она легла.

Шкурки скручивались; чаще всего выпадали «О» и «С» (и потому Сэмюэлю Чишолму и Саймону Сазерленду досталось немало озорных взглядов). Насчет «О» разразились споры, не указывает ли она на Ангуса Ога Маклеода – тот был парнем симпатичным и многим нравился, в отличие от Оуэна, пожилого вдовца пяти футов ростом и с большущим жировиком на лице.

Я отнесла спящего Джемми наверх и уложила в постельку. Когда вернулась, свою шкурку как раз бросала Лиззи.

– «С»! – хором объявили две внучки Гатри, едва не стукнувшись лбами.

– Нет, нет, это «Д»!

В эксперты призвали миссис Баг. Та пристально изучила шкурку, склонив голову набок, как снегирь, разглядывающий червяка.

– Да, это совершенно точно «Д», – провозгласила она, и девушки дружно захихикали, посматривая на Джона Лоури, молодого фермера из Вулам-Пойнт. Тот недоуменно поднял брови.

Краем глаза я заметила проблеск рыжего: в дверях коридора стояла Брианна. Она махнула мне головой, и я вышла.

– Роджер уже готов, только молотую соль нигде найти не можем, в кладовой ее нет. У тебя, случайно, не найдется?

– А, да, сейчас, – виновато отозвалась я. – Брала, чтобы засыпать болиголов, и совсем забыла вернуть.

Гости собрались на крыльце, заполонили весь коридор, кухню и кабинет Джейми. Я кое-как пробиралась сквозь толпу, кивая знакомым и уворачиваясь от столкновения с кружками сидра. Под ногами хрустели крошки.

В операционной было пусто: гости суеверно избегали этого места, к тому же я, чтобы не поощрять людей, нарочно потушила почти весь свет; только в углу горела одна свеча, подле которой стоял сейчас Роджер, перебирая баночки на моем столе.

Когда я вошла, он поднял глаза и улыбнулся. Все еще румяный после танцев, он, однако, надел сюртук и замотал шею шарфом, а на стуле рядом лежал плащ. По традиции, первым гостем в новом году должен быть высокий темноволосый мужчина – тогда в дом вместе с ним войдет удача.

Среди нас Роджер был самым высоким и привлекательным брюнетом, потому именно его избрали на роль первого гостя. Фергус и Марсали – а заодно все, кто жил поблизости, – уже помчались домой, чтобы приготовиться к его визиту.

А вот рыжеволосый гость принесет горести и болезни, потому Джейми надежно заперли в его кабинете под охраной братьев Линдси до самой полуночи. Правда, нормальных часов было не сыскать до самого Кросс-Крика, зато у мистера Гатри имелись карманные, рассыпающиеся от старости. По этому реликту нам и предстояло отмерить тот мистический момент, когда один год сменяется другим. Часы еле шли и часто останавливались, потому я сомневалась в их точности, но для традиции это было неважно.

– Без десяти двенадцать, – объявила Брианна, заглядывая в кабинет. – Я только что смотрела на часы мистера Гатри.

– Ты со мной? – улыбнулся Роджер, глядя на плащ, который она держала в руках.

– Шутишь? Я целую вечность не гуляла после полуночи! – Она хмыкнула. – Все взял?

– Все, кроме соли.

Первый гость должен принести дары: яйцо, полено, соль и бутыль виски, тогда в доме весь год будет изобилие и достаток.

– Точно. Куда же я… О господи!

Я распахнула шкаф в поисках соли, и из темноты на меня хищно уставилась пара горящих глаз.

– Черт бы тебя побрал! – Я прижала руку к груди, чтобы унять зашедшееся от испуга сердце, другой же замахала Роджеру, который подскочил на мой крик. – Не волнуйся, это просто кот.

Адсо удрал подальше от нашего праздника, захватив для компании свежеубиенную мышь. Он зашипел на меня, решив, что я хочу отобрать добычу, но я лишь сдвинула его в сторону, вытаскивая из-под пушистого бока мешочек молотой соли.

Я закрыла шкаф (пусть Адсо спокойно наслаждается ужином) и вручила соль Роджеру. Тот положил на стол небольшой предмет, который до этого крутил в пальцах.

– Где вы раздобыли эту старинную фигурку?

Он разглядывал тот самый розовый камешек с женским силуэтом.

– А-а, миссис Баг дала. Сказала, амулет для зачатия. Он что, старый?

Роджер кивнул, не отрывая глаз от вещицы.

– Очень. Я такие видел лишь в музеях, их датировали тысячами лет.

Он благоговейно погладил камушек указательным пальцем.

Брианна подошла ближе и протянула руку, но я вдруг схватила ее за запястье.

– Что такое? – улыбнулась она. – Мне нельзя ее трогать? Он и впрямь работает?

– Нет, конечно же.

Я со смехом отпустила ее, чувствуя себя смущенной. Отчего-то мне не хотелось, чтобы Брианна брала камушек. Когда она просто склонилась над столом, я украдкой выдохнула. Роджер же посмотрел на Брианну со странным интересом. Он как будто хотел, чтобы она взяла амулет.

«Бичем, да ты перебрала спиртного», – сказала я самой себе. И все же – от греха подальше – спрятала фигурку в карман.

– Идем! Пора!

Брианна встрепенулась и торопливо потянула за собой Роджера.

– Да, точно. Пошли.

Он закинул мешок на плечо, улыбнувшись мне, взял Брианну за руку, и они исчезли; только хлопнула дверь кабинета.

Я потушила свечу, собираясь последовать за ними, но вдруг замерла, не торопясь возвращаться в суматоху праздника.

В доме бурлила жизнь, и под закрытую дверь лился свет. Здесь же было тихо. Маленький тяжелый идол безмолвным грузом оттягивал карман.

Этот день – первое января – ничем не примечателен, мы сами придаем ему сакральное значение. Кельты, например, вели отсчет нового года с Имболка (праздника начала весны, который отмечали в феврале, когда холода понемногу отступают), или со дня весеннего равноденствия, уравновешивающего силы тьмы и света. И все же я стояла в темноте, слушая кошачье фырканье из шкафа, и ощущала, как под ногами движется земля, знаменуя смену года. За стеной шумели люди, а я была одна, и в крови закипало неведомое чувство.

Самое удивительное, что чувство это не казалось мне странным, оно не накатывало извне, а шло изнутри, словно жило там давно, хотя я не могла подобрать ему названия. Полночь стремительно приближалась. Все еще во власти этих ощущений, я открыла дверь и нырнула в хаос толпы.

С разных концов дома неслись крики, знаменующие наступление заветного часа. В коридор стекались люди, в ожидании поглядывая на дверь.

Пауза затягивалась. Может, Роджер, чтобы не толкаться в и без того переполненном коридоре, решил зайти через кухню? Я посмотрела в ту сторону… Нет, там тоже стояли люди, недоуменно поглядывая на меня.

В дверь по-прежнему никто не стучал. Разговоры понемногу смолкали, точно люди боялись случайным словом спугнуть и без того припоздавшего гостя.

Наконец на крыльце послышались шаги, и дверь вздрогнула от трех коротких ударов. Джейми, как хозяин дома, выступил вперед, чтобы приветствовать первого гостя. Отчего-то он вдруг изменился в лице, и я поспешила заглянуть ему через плечо.

Вместо Роджера и Брианны на крыльце стояли две невысокие фигурки. Тощие и ободранные, но, несомненно, темноволосые. Близнецы Бердсли застенчиво вошли в дом.

– Счастливого вам нового года, мистер Фрейзер, – каркающим басом сказал Джосайя. Он вежливо поклонился мне, не выпуская руки брата. – Мы пришли.

Все сошлись на том, что визит темноволосых близнецов – добрый знак и сулит двойную удачу. Тем не менее Роджер и Бри (которые встретили братьев Бердсли во дворе и послали их к нам) отправились по другим домам Риджа. Бри строго-настрого велели не пересекать порог прежде Роджера.

Появление мальчишек вызвало оживленные толки. О смерти Аарона Бердсли и исчезновении его жены – в официальной версии событий – все слышали, однако внезапный визит близнецов вновь всколыхнул притупившееся любопытство. Никто не знал, где были братья все это время, Джосайя лишь хрипло ответил: «Бродили», а Кесайя вовсе промолчал, поэтому разговоры опять свелись к торговцу и его жене.

Миссис Баг взяла мальчиков под опеку и увела их на кухню мыться и ужинать. Гости разбрелись по домам, оставшиеся разбились на маленькие компании. Молодежь вернулась в сарай, чтобы потанцевать или уединиться на сеновале, те, что постарше, предавались воспоминаниям у очага, а утомившиеся за вечер сыскали более-менее удобный уголок и легли вздремнуть.

Джейми я нашла в кабинете. Он сидел в кресле, зажмурившись, хотя открыл глаза сразу же, как только услышал мои шаги.

– Счастливого нового года, – тихо сказала я и поцеловала его.

– И тебе счастливого, nighean donn.

– Все еще хочешь прогуляться?

Луна давно зашла, и в черном небе тускло мерцали лишь звезды. На дворе было темно и пусто.

– Нет, – признался Джейми, потирая лицо ладонью. – Я хочу спать. – Он зевнул, приглаживая торчащие на макушке волосы, и великодушно добавил: – И чтобы ты легла рядом.

– Всенепременно, – заверила я. – А это что такое?

Я обошла стол и заглянула Джейми через плечо – перед ним лежал какой-то чертеж с математическими расчетами на полях.

Джейми выпрямил спину, заметно приободрившись.

– А, да! Это подарок Роджера Брианне на Хогманай.

– Он построит ей дом? Но…

– Не ей. Чишолмам.

Как оказалось, Роджер разыграл махинацию в лучших традициях Джейми, организовав соглашение между Ронни Синклером и Джорджи Чишолмом.

Ронни жил в большой хижине возле бондарни. Согласно договору, он, будучи неженатым, переберется пока в мастерскую. Чишолмы же переедут в его дом, к которому, как только позволит погода, пристроят еще две комнаты по плану на столе Джейми. Миссис Чишолм, в свою очередь, обязывается кормить Ронни и стирать ему одежду. Весной, когда они примутся за строительство собственной фермы, Ронни вернется в свой дом – и новое просторное жилье наверняка привлечет какую-нибудь молодую особу, подыскивающую достойного жениха.

– …Бри с Роджером переедут к себе, Лиззи с отцом освободят хирургический кабинет, и все будут счастливы! – Я радостно обняла Джейми за плечи. – Какой замечательный план! Ты делал чертеж?

– Ага. Джорджи ведь не плотник. Не хотелось бы, чтобы крыша рухнула им на голову.

Джейми обмакнул перо в чернильницу и исправил пару цифр.

– Готово. Роджер думал показать чертеж Брианне, когда они вернутся. Я сказал, что оставлю его здесь.

– Она будет в восторге. – Я прильнула к спинке стула, разминая Джейми плечи. Он подался назад, прижимаясь затылком к моей груди, и закрыл глаза.

– Голова болит? – тихо спросила я, заметив вертикальную складку меж бровей.

– Ага, немного. О да, вот так!..

Я подняла руки, нежно растирая виски.

Дом затих, хотя на кухне еще гудели голоса и по холодному неподвижному воздуху лились звуки скрипки.

– «Девушка с темными волосами», – узнала я мелодию. – Обожаю эту песню.

Я сдернула ленту и распустила его косичку, наслаждаясь тем, как шелковистые пряди скользят по пальцам.

– Странно, что у тебя нет слуха, – заговорила я, разминая больные места возле надбровных дуг. – Обычно способность к математике всегда сочетается с музыкальным даром. Как у Бри, например.

– Раньше был, – рассеянно отозвался Джейми.

– Что был?

– Слух. – Он вздохнул и подался вперед, упираясь локтями в стол, чтобы подставить мне шею. – О господи, да. Вот так! Ох-х!..

Я принялась усердно мять тугие мышцы.

– То есть раньше ты умел петь?

Обладая приятным голосом, Джейми, однако, оказался начисто лишен слуха, и любая песня в его исполнении превращалась в такую какофонию, что младенцы принимались испуганно орать.

– Ну, не то чтобы петь… – Я расслышала в его голосе улыбку. – Но одну песню от другой отличить мог. И сказать, хорош певец или так себе. А теперь для меня это просто шум и вопли.

– Что же случилось?

– А, это было еще до нашей встречи, саксоночка. Незадолго до нее. Помнишь, я воевал во Франции? Мы как раз оттуда возвращались с Дугалом Маккензи и его людьми, когда Мурта нашел меня в горах в одной рубашке…

Он говорил спокойно и непринужденно, но я нащупала под волосами старый шрам. Сейчас тоньше нити, некогда это была восьмидюймовая рана, оставленная топором. Джейми тогда четыре месяца провалялся в горячке и много лет страдал от головных болей.

– Хочешь сказать… ты не слышишь музыку, потому что был ранен?

– Я не слышу музыку, но слышу бой барабанов, – просто ответил Джейми, пожимая плечами. – Слышу ритм, но не саму мелодию.

Я замерла, и он обернулся с улыбкой, пытаясь обратить все в шутку.

– Не переживай, саксоночка. Не велика беда. Я и прежде не умел петь. И в конце концов, Дугал-то меня не убил.

– Дугал?.. Думаешь, это был он?

Меня поразила его уверенность. Да, Джейми считал, что на него напал именно дядя, а потом, застигнутый врасплох своими же людьми, сделал вид, будто нашел раненным. Однако доказательств тому не было.

– Ну да, – удивился Джейми. – Я думал, ты знаешь… А ты не поняла тогда, что он сказал, умирая?

Отчетливо, словно та сцена опять разворачивалась перед глазами, я увидела чердак дома в Каллодене. Повсюду валялись обломки мебели, а на полу у моих ног стоял на коленях Джейми и держал бьющееся в агонии тело Дугала. Кровь пузырями выходила из раны в горле, куда вонзился кинжал моего мужа. Лицо Дугала наливалось мертвенной бледностью, он буравил Джейми черным взглядом и что-то шептал на гэльском. А Джейми, такой же белый, следил за губами умирающего, внимая его последним словам.

– И что же он сказал?

– «Сын моей сестры ты или нет, но тебя стоило убить в тот день на холме. С самого начала я знал: или ты, или я», – повторил Джейми до того бесстрастно и равнодушно, что меня тоже пробило дрожью.

В кабинете воцарилась тишина. Голоса на кухне притихли, словно там собрались призраки прошлого, чтобы выпить и вспомнить былое.

– Вот что ты имел в виду, – тихо отозвалась я, – когда сказал, что примирился с Дугалом.

– Да. – Джейми откинулся на спинку стула и взял меня за руки. – И он был прав. Или он, или я. В конце концов должен был остаться только один из нас.

Я вздохнула, и бремя вины спало с моих плеч. Джейми дрался с Дугалом из-за меня, и когда он убил дядю, я решила, что эта смерть на моей совести. Однако Дугал был прав: конфликт назревал давно, рано или поздно они схлестнулись бы, пусть не накануне Каллодена, но в любой другой день.

Не выпуская меня, Джейми повернулся на стуле.

– Не будем поминать старое, саксоночка, – тихо сказал он. – Прошлое прошло, будущее не наступило. Но мы с тобой вместе – ты и я.