Глава 27. Смерть наносит визит
Я еле сдерживала нетерпение, пока мужчины завтракали, собирали лагерь и неспешно седлали лошадей. Наконец мы выдвинулись. Утро было таким холодным, что воздух почти звенел.
– Итак, – безо всяких предисловий начала я, когда пробилась к Джейми. – Рассказывай!
Джейми улыбнулся. Он изрядно устал, но свежий воздух и крепкий кофе возродили его к жизни. Несмотря на бессонную ночь, я тоже чувствовала себя бодрой, кровь бежала по венам, окрашивая щеки румянцем.
– Даже не дождешься Роджера?
– Потом ему расскажу.
Втроем мы здесь бы не проехали – склон размыло так, что оставалась узкая полоса щебня, на которой помещались только две лошади. Услышать нас не могли. Я нетерпеливо подалась ближе: пар из ноздрей его жеребца теперь обдавал мои колени.
Джейми потер лицо и мотнул головой, стряхивая усталость.
– Ладно. Видела, что они братья?
– Да, заметила. Откуда, черт возьми, взялся второй?
– Оттуда.
Подбородком он указал на запад. В промоине внизу виднелась поляна. Из деревьев на ее краю вилась тонкая струйка дыма. Прищурившись, я разглядела фермерский дом с покосившимися сараями.
– Скоро парня хватятся, – угрюмо добавил Джейми. – Хотя если повезет, сперва решат, что он в уборной или доит коз.
Я не стала спрашивать, откуда ему известно, что там есть козы.
– Это их дом? Джосайи и его брата?
– Вроде того. Они работали там по контракту.
– Работали? – скептически уточнила я. Вряд ли срок контракта истек аккурат прошлой ночью.
Джейми пожал плечами и вытер мокрый нос.
– Если их не поймают, то да.
– Ты же поймал Джосайю, – напомнила я. – Что он тебе сказал?
– Правду. – Джейми чуть усмехнулся. – По крайней мере, на то похоже.
Ночью он загнал парня в ловушку между скалами. Укутал окоченевшего мальчика в свой плед и, чередуя терпеливые расспросы с глотками виски из фляги, выведал-таки всю историю.
– Они эмигрировали. Всей семьей – отец, мать и шестеро братьев. Выжили только близнецы. Остальные умерли в море от лихорадки. Здесь никаких родственников не было, по крайней мере, корабль никто не встречал, потому капитан их продал. Вырученных денег не хватило, чтобы покрыть расходы на проезд, и братья попали в рабство на тридцать лет, пока не отработают долг.
Такое иногда в колониях происходило. Я это знала, однако все равно не сдержалась:
– Тридцать лет! Сколько же им тогда было?
– Года два или три.
Я опешила. Наверное, можно сказать, что детям повезло, покупатель ведь должен был о них заботиться… Затем вспомнились торчащие ребра и кривые ноги Джосайи. Непохоже, чтобы дети ели досыта.
– Джосайя понятия не имеет, кто его родители, откуда они и как их звали, – пояснил Джейми. – Он помнит лишь свое имя и имя брата – Кесайя. Бердсли – это фамилия человека, который их купил. Парни не знают, откуда они – из Шотландии, Англии, Ирландии… Вряд ли из Германии или Польши – с такими-то именами.
– Хмм… – Я задумчиво выдохнула облачко пара, на миг скрывшее дом внизу. – Значит, Джосайя сбежал. Полагаю, из-за клейма на большом пальце?
Джейми кивнул, следя за тем, как жеребец прокладывает себе путь по камням. Глина с обеих сторон дороги была мягкой, и черная земля грибами лезла между гравием.
– Он признался, что украл сыр в Браунсвилле, и доярка его увидела. Вообще-то она указала на другого брата, но… – Джейми на мгновение сдвинул рыжие брови. – Как бы там ни было, кто-то из мальчишек украл сыр, Бердсли поймал их обоих и вызвал шерифа. Джосайя взял на себя вину – и его наказали.
Это случилось два года назад. Вскоре Джосайя сбежал с фермы. Он признался Джейми, что хотел вернуться за братом, как только найдет подходящее место для жилья. Предложение Джейми оказалось как нельзя кстати, и он пешком отправился на ферму.
– Представь же его удивление, когда он увидел наш отряд на склоне холма, – сказал Джейми и чихнул, вытирая слезящиеся глаза. – Парень притаился, пытаясь решить, что делать: дождаться, когда мы уйдем, или воспользоваться шансом? Вдруг мы едем на ферму: отвлечем хозяев и ему удастся выкрасть брата.
– И ты, выходит, сам помог ему с кражей. Весело было, да?
У меня тоже текло из носа. Я одной рукой нащупала платок, надеясь, что лошадь не скинет меня из седла. Джейми был бледен, но щеки разрумянились на утреннем солнце, и вообще он вел себя довольно бодро для человека, проведшего бессонную ночь в холодном лесу.
– Еще бы! Давненько я так не развлекался! – Он задорно прищурил глаза. – Совсем как набеги на Грантов по молодости. Лезть в темноте в чужой сарай!.. Господи, я еле сдержался, чтоб не прихватить заодно корову… может, и прихватил бы, если б она у них была.
Я фыркнула и снисходительно засмеялась.
– Да ты разбойник, Джейми!
– Разбойник?! Я честнейший человек, саксоночка!.. Когда могу себе это позволить, – уточнил он.
– Да, да, ты честный человек, – заверила я. – Даже слишком. Просто не всегда законопослушный.
Джейми, казалось, смутился, потому что хмуро свел брови и издал глухой звук, пытаясь не то возразить, не то откашлять мокроту. Он чихнул, натянул поводья и помахал шляпой Роджеру, который ехал чуть выше по склону. Роджер повернул коня в нашу сторону.
– Отправлю Дрозда в Браунсвилл с остальными, – пояснил Джейми. – А сам поеду к Бердсли. Ты со мной или с ними?
– Конечно, с тобой, – тут же отозвалась я. – Хочу посмотреть на этих Бердсли.
Он улыбнулся и, убрав со лба волосы, снова надел шляпу. Джейми волосы не завязывал, чтобы грели шею и уши, и теперь рыжие пряди отливали в лучах утреннего солнца чистейшей медью.
– Хорошо, только следи за лицом, – полушутя предупредил он. – Не вздумай краснеть, если они вдруг заговорят о сбежавшем слуге.
– Сам за собой следи, – огрызнулась я. – Джосайя рассказывал, что с ним и его братом плохо обращались? Может, он сбежал не только из-за того случая с сыром?
– Я не спрашивал. Но подумай сама, саксоночка, что заставило бы тебя покинуть дом и жить в лесу, питаться личинками и спать на сырых листьях?
Джейми тронул коня каблуками и поехал вверх по склону, чтобы поговорить с Роджером, а я осталась размышлять над его словами. Вскоре он вернулся, и я снова пристроилась рядом, обдумывая уже новый вопрос.
– Если все было так плохо, почему он сразу не взял с собой брата?
Джейми удивленно воззрился на меня.
– Саксоночка, Кесайя ведь глухой!
Как рассказал наш беглец, брат потерял слух из-за травмы лет этак в пять. Поэтому говорить он умел, но ничего не слышал, кроме совсем уж громких звуков. Он не мог разобрать ни чужих шагов, ни шороха листьев – а значит, не сумел бы охотиться или удрать от погони.
– Они с братом понимают друг друга. Когда мы заползли в сарай, я остался караулить внизу, а парень пошел на чердак. Я ни звука не услышал, но уже через минуту они оба стояли рядом со мной, а братец протирал заспанные глаза. Я и не знал сперва, что они близнецы, и, увидев их двоих, жутко удивился.
– Интересно, почему тогда Кесайя не захватил штаны, – вспомнила я еще одну странность.
Джейми расхохотался.
– Я спросил. Оказывается, он снял их прошлой ночью, оставил на сеновале, а там окотилась кошка. Он решил ее не тревожить.
Я тоже рассмеялась, хотя при воспоминании о синюшно-бледных ногах с фиолетовым отливом по спине бежали мурашки.
– Славный парнишка. А с ботинками что?
– У него их и не было.
Мы к тому времени спустились с холма. Лошади медленно кружили возле Джейми, пока он раздавал указания и прощался. Затем Роджер с чуточку озабоченным видом свистнул сквозь зубы и, махнув шляпой, тронул коня каблуками. Сперва он зачем-то обернулся и лишь потом стал смотреть на дорогу.
– Сомневался, поедут ли за ним, – пояснил Джейми и пожал плечами. – А, ладно, справится.
– Конечно, – заверила я, вспоминая минувшую ночь.
– Рад, что ты так думаешь, саксоночка. Ну, поехали.
Он прищелкнул языком и развернул коня.
– Если ты в нем сомневаешься, зачем его отправил? – спросила я, пока мы пробирались сквозь рощицу перед невидимой пока фермой. – Почему бы просто не разбить лагерь? Люди подождали бы, когда ты вернешься.
– Тогда он ничему не научился бы, потому что я не даю ему шанса. С другой стороны… – Джейми замолк и оглянулся. – С другой стороны, я не хочу, чтобы все узнали о Бердсли и их пропавшем слуге. Ведь Джосайю видели в лагере. Если у тебя сбежал работник, а поблизости вдруг объявился похожий на него парень, – легко сложить два и два, правда?
Он свернул, и я проехала за ним между двумя тонкими соснами. На коре и иголках крохотными алмазами сверкала роса, и ледяные капельки сыпались мне на плечи, заставляя ежиться от холода.
– Если этот самый Бердсли не дряхлый старик или калека, он присоединится к нашему отряду, – возразила я. – И кто-нибудь обязательно упомянет при нем о ночном госте.
Джейми покачал головой.
– Скажут, и что? Ну, видели они какого-то парня, тот вскоре сбежал.
– Кенни Линдси знает, что ты привел их двоих обратно.
– Да. Я и взял с него слово молчать.
Кенни тоже из тюрьмы Ардсмур, он без колебаний и вопросов выполнит любой приказ Джейми.
– И кстати… – продолжил он, умело объезжая большой валун, – Бердсли вовсе не старик. По словам Джосайи, тот торгует с индейцами, возит разные товары в деревни чероки. Не знаю, правда, дома ли он. Если да…
Джейми снова закашлялся, потому что холодный воздух жег легкие.
– Еще один повод отослать людей, – хрипло договорил он. – Вернемся мы, скорее всего, только завтра. К тому времени они заведут в Браунсвилле новых знакомых, напьются и забудут про парня. Так что вряд ли кто ляпнет о нем при Бердсли. А если кто и сболтнет, мы к тому времени будем уже далеко и Бердсли не сможет отправиться на поиски мальчишек.
Значит, Джейми рассчитывает, что Бердсли проявит гостеприимство и предложит нам остаться на ночь. Слушая его кашель, я твердо решила вечером сесть ему на живот и, нравится или нет, хорошенько обмазать камфорой.
Мы выехали из деревьев, и я скептически уставилась на дом впереди. Он оказался меньше, чем я думала, обветшалый, со сломанными ступеньками, провисшим крыльцом и полуосыпавшейся черепицей. Впрочем, мне доводилось ночевать и в менее приятных местах.
Дверь в покосившийся сарай болталась на ветру. Ферма выглядела совершенно пустой, только дымок вился из трубы.
То, что я сказала Джейми, было правдой, хоть я и выразилась не совсем точно. Он честный и законопослушный – но уважает лишь те законы, что ему по душе. Любые королевские указы ему безразличны. А вот за неписаные законы он готов умереть.
И все же хотя горцы, обожавшие набеги, иначе относились к частной собственности, от моего внимания не ускользнул тот факт, что Джейми рассчитывает на ужин и ночлег под кровом человека, чье имущество, пусть и живое, он украл. В контрактах на службу он не видел ничего дурного и обычно уважал их условия. Разве только в действие вступал иной закон – милосердия или присяги лэрду, уж не знаю.
– Почему ты решил помочь Джосайе? – спросила я прямо, пока мы пробирались через кукурузное поле перед домом. Сухие стебли хрустели под копытами, и лед поблескивал на мертвых листьях.
Джейми снял шляпу, положил ее на седло и стал завязывать волосы, чтобы принять более приличествующий вид.
– Ну, я сказал, если он в своем намерении тверд, так тому и быть. Но раз он хочет попасть в Ридж – с братом ли, без брата, – от клейма надо избавиться, потому что могут поползти слухи, которые рано или поздно дойдут до Бердсли.
Он выдохнул, выпуская белое облачко пара.
– Парень ни секунды не раздумывал, хотя наверняка помнил, как было больно, когда ему ставили клеймо. Вот что я скажу, саксоночка: многие способны на отчаянный поступок из любви или храбрости… но мало кто готов повторить его снова.
Джейми отвернулся, не дожидаясь ответа, и въехал во двор, распугивая голубей. В седле он сидел прямо, расправив широкие плечи. Плащ скрывал шрамы, щедро усеивающие спину.
Вот, значит, в чем дело… «Как в воде лицо – к лицу, так сердце человека – к человеку». Именно мужество Джейми почитал превыше всего.
* * *
На крыльце, сердито нахохлившись, сидели цыплята. Они заворчали, сверкая на нас глазами, но потеснились лишь на пару шагов, не желая покидать солнечное местечко. Ступеньки были сломаны, во дворе валялись обструганные доски и гвозди, словно кто-то собирался их починить, да никак не находил времени. Не находил причем уже давно – гвозди успели проржаветь, а доски разбухли и покорежились от дождей.
– Эй! Внутри! – крикнул Джейми, останавливаясь в центре двора. Так в горах было принято: прежде чем проявлять гостеприимство, незваных гостей предпочитали держать под прицелом, пока не выяснят их намерения.
Из этих соображений я пристроилась позади Джейми, но юбки расправила, чтобы было видно: я женщина и потому не представляю опасности.
Проклятье, в подоле была дыра, оставленная, должно быть, искрой от костра. Я прикрыла ее складками. Странно, что женщины считаются безобидными существами. Что мешает мне грабить и убивать?
К счастью, подобного желания у меня не возникало, хотя порой приходилось напоминать себе про клятву Гиппократа и ее главный принцип «Не навреди». Некоторых упрямых пациентов так и хотелось утихомирить дубиной по голове.
Джейми не спеша шел к сараю, изредка покрикивая. Во дворе были лишь наши собственные следы. Возле полуотесанного бревна виднелась горка конского навоза, мокрого от росы и успевшего уже рассыпаться.
Никто не приезжал, никто не уезжал, разве что приходил пешком. Бердсли, скорее всего, были дома.
День, однако, давно начался. В это время люди на ферме уже должны заниматься делом. Я отступила на шаг и прикрыла глаза, высматривая признаки жизни. Хотелось взглянуть на этих самых Бердсли.
У двери я заметила странные короткие зарубки. Они заполняли один косяк целиком, другой – наполовину, и располагались группами по семь штук на небольшом расстоянии друг от друга: словно кто-то вел счет неделям.
Джейми вышел из сарая, вслед ему донеслось блеяние. Те самые козы, о которых он говорил. Наверняка их должен доить Кесайя; раз так, его отсутствие скоро заметят.
Сделав пару шагов в сторону дома, Джейми сложил руки рупором и крикнул. Тишина. Выждав немного, он пожал плечами и заколотил в дверь. Шум должен был разбудить и мертвых – куры, по крайней мере, в панике бросились врассыпную. Однако никто так и не вышел.
Джейми оглянулся и приподнял бровь. Люди редко бросают ферму вместе с домашним скотом.
– Здесь точно кто-то есть, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Коз совсем недавно доили, на вымени еще осталось молоко.
– Может, они все ищут… ну, сам знаешь кого? – пробормотала я, на всякий случай подходя ближе.
– Может.
Он заглянул в окно. Когда-то в них стояли стекла; теперь пустые рамы с зубьями осколков затягивали лишь тряпки. Джейми пренебрежительно скривился.
Вдруг он повернул голову.
– Слышала, саксоночка?
– Да. Я думала, это козы, разве нет?..
Блеяние послышалось снова, на этот раз из дома. Джейми толкнул дверь, но та не шелохнулась.
– Заперто, – бросил он и вернулся к окну, потянув за край тряпки.
– Фу.
Я скривила нос. К запахам закрытого дома, где к ароматам выпечки и тушеного мяса примешивалась вонь пота, нестираной одежды, плесени и помойных ведер, было не привыкать, однако амбре из дома Бердсли просто сшибало с ног.
– Либо они держат в доме свиней, либо внутри живет с десяток человек, которые с прошлой весны не казали носа на улицу.
– Да, здесь немного припахивает, – согласился Джейми. Морщась от вони, он сунул голову в окно и заорал: – Thig a mach! Выходите, Бердсли!
Я заглянула ему через плечо. Просторная комната была вся завалена разным барахлом. Втянув легонько воздух, я поняла, что в бочках у стены, скорее всего, соленая рыба, смола, яблоки, пиво и квашеная капуста. Помимо них повсюду валялись шерстяные одеяла, крашенные кошенилью и индиго, бочонки с порохом и полувыдубленные шкуры, нестерпимо воняющие собачьими экскрементами, добавляя свою толику в общий смрад. Видимо, товары на продажу.
Другое окно тоже было затянуто рваной волчьей шкурой, так что в комнате царил полумрак. Из-за всех этих коробок, мешков и связок она напоминала пещеру Али-Бабы в нищенской ее вариации.
Из глубины дома снова донесся тот звук, теперь уже громче: что-то среднее между визгом и воем. Я отступила, невольно представляя себе черную косматую тварь, кидающуюся на нас из-за угла.
– Медведи, – полушутя предположила я. – Люди ушли, и вместо них поселились медведи.
– Угу, и Златовласка, – насмешливо ответил Джейми. – Конечно. Медведи там или нет, в доме определенно кто-то есть. Принеси из седельной сумки мой пистолет и патроны.
Я не успела спуститься с крыльца, как послышались шаркающие звуки. Джейми схватился за кинжал, потом, приглядевшись получше, убрал руку, удивленно вскидывая брови. Я тоже вытянула шею.
Из-за гор товара, подозрительно озираясь, точно крыса, вышла женщина. Не то чтобы эта грузная особа с кудрявыми волосами походила на мелкого грызуна с мусорной свалки, но помаргивала она точно так же.
– Уходите, – велела она.
– Доброго вам утра, мэм. Я Джейми Фрейзер из…
– Мне плевать, кто вы такой. Уходите.
– Не уйду, – твердо заявил он. – Я должен поговорить с мужчинами в вашем доме.
На лице ее проступило странное выражение: не то тревога, не то задумчивость, не то вовсе насмешка.
– Долш-шны? – переспросила женщина, чуть шепелявя. – Кто ж вам такое шкажал?
У Джейми покраснели уши, но он терпеливо ответил:
– Губернатор, мэм. Я полковник Джеймс Фрейзер. Собираю отряд милиции. Все здоровые мужчины от шестнадцати до шестидесяти должны вступить в наши ряды. Будьте добры, позовите мистера Бердсли.
– Ми-лит-шия? – повторила она по слогам непривычное слово. – И с кем ше вы будете шражаться?
– Если повезет, ни с кем. Однако приказ отдан, и мы обязаны его соблюдать.
Джейми взялся за крестовину окна и тряхнул ее на пробу. Раму сделали из хлипких сосновых дощечек, давно рассохшихся, – их легко было выломать одним движением.
Хозяйка прищурилась и задумчиво поджала губы.
– Ждоровые муш-щины… Хм, у нас таких нет. Был шлуга, но он шбежал. Все равно б вам не шгодился – глухой как пень и немой. Если поймаете, можете жабирать.
Судя по всему, побег Кесайи особой шумихи не вызвал. Я с облегчением перевела дух. Джейми, однако, так легко не сдавался.
– А мистер Бердсли дома? Я хотел бы с ним поговорить.
Он снова тряхнул раму, и сухое дерево треснуло с шумом пистолетного выстрела.
– Он не принимает гош-штей, – ответила женщина, и в ее голове вновь прорезались странные нотки: тревога пополам с радостным волнением.
– Он болен? – вмешалась я. – Я могла бы помочь. Я врач.
Она шагнула вперед и хмуро уставилась на меня из-под растрепанных темных волос. На свету женщина оказалась моложе, чем я думала: ни морщин, ни отвислой дряблой кожи.
– Врачш?
– Моя жена – известная целительница. Индейцы называют ее Белый Ворон.
– Колдунья? – Женщина вытаращила глаза и попятилась.
Было в ней что-то странное, и я только теперь поняла, что именно. Вопреки вони и разрухе в доме, сама женщина была в чистом платье с вымытой головой – хотя в это время года люди не купались месяцами, чтобы не подхватить простуду.
– Кто вы? – прямо спросила я. – Миссис Бердсли? Или мисс?
Да ей же не больше двадцати пяти! Плечи под платком округлые, бедра широкие, почти касаются бочек. Видно, торговля с чероки приносит немалый доход, способный прокормить семью… но не слуг.
– Я миш-шиш Бердшли.
Тревога исчезла. Хозяйка смотрела на меня, задумчиво пожевывая губы. Джейми сжал пальцы, и рама хрустнула.
– Входите уш.
И снова те же интонации: вызов и бешеная радость. Женщина направилась к двери. Я заметила, что она хромает, – одна нога волочилась по деревянному полу.
Кряхтя и сопя под нос, она принялась возиться с замком. Засов громыхнул и с громким стуком упал на доски. Перекошенная дверь, однако, не желала открываться; Джейми надавил плечом, и та с натужным скрипом распахнулась. Интересно, когда ее трогали последний раз?
Видимо, целую вечность назад. Джейми фыркнул и закашлялся, стараясь дышать только ртом. Я тоже, хотя запах все равно разил наповал. Кроме испорченных товаров, в доме нещадно воняло застоялой мочой и фекалиями, гнилью и чем-то еще. Я на пробу шевельнула ноздрями, стараясь не вдыхать лишнего.
– Как давно болен мистер Бердсли?
Во всем этом смраде я разобрала яркий запах болезни. Не только высохшей рвоты или свежего гноя, но и плесневелый душок, присущий любому серьезному недугу.
– Ох… Давно уш-ше.
Воздух внутри казался гуще из-за вони и темноты. Хотелось сорвать с окон тряпки и впустить свежий ветер.
Миссис Бердсли боком, точно краб, стала пробираться между рядами товаров. Джейми посмотрел на меня и, с отвращением чихнув, нырнул под нависающие шесты для палаток. Я последовала за ними, стараясь не глядеть, куда именно ставлю ногу. Что там на полу: гнилое яблоко? Дохлая крыса? Зажав нос, я подняла глаза к потолку.
Дом состоял из двух комнат: большая впереди, та, что поменьше, кухня, – сзади.
Задняя комната на удивление отличалась от передней. Она была простой и аккуратной, точно квакерский зал собраний. Повсюду – ни пятнышка, стол и каменный очаг выскоблены до блеска, на полках сверкала немногочисленная оловянная посуда. В окно сквозь уцелевшие стекла свободно лилось чистое утреннее солнце. А еще здесь царила мертвая тишина, словно из хаоса гостиной мы попали в святилище.
Однако это впечатление тут же развеял громкий шум сверху – тот самый звук, который мы слышали прежде: пронзительный визг, полный отчаяния, точно там резали борова. Джейми шагнул к лестнице в дальнем углу, ведущей на чердак.
– Он там, – зачем-то пояснила миссис Бердсли.
Визг раздался снова, громче и истошнее, и я передумала идти за аптечкой, чтобы не тратить зря время.
Джейми выглянул с чердака.
– Захвати свет, саксоночка, – коротко велел он и снова исчез.
Не думая даже подать свечу, миссис Бердсли мяла в руках шаль и плотно сжимала губы. Я протиснулась мимо нее, схватила с полки подсвечник и запалила фитиль в очаге.
– Джейми?
Я просунула голову в люк, держа свечу над макушкой.
– Я здесь, саксоночка.
Он стоял в дальнем углу, где гуще всего ложились тени. Я вскарабкалась по лестнице и, осторожно переставляя ноги, подошла ближе.
Вонь шла именно отсюда. Заметив в темноте что-то светлое, я поднесла свечу. Джейми свистяще выдохнул сквозь зубы.
– Мистер Бердсли, я полагаю? – спросил он.
Мужчина был очень крупным. Из мрака китовой тушей возвышалась огромная выпуклость живота, рука, безвольно лежащая на половице, могла бы обхватить пушечное ядро. Однако белесая и дряблая плоть обвисла, грудь провалилась. Некогда бычья шея неестественно вытянулась, под спутанными волосами дико сверкал глаз.
Мужчина снова захрипел, пытаясь поднять голову. Джейми вздрогнул – и мурашки побежали у меня по спине. Превозмогая страх, я сунула ему подсвечник.
– Посвети.
Я встала на колени, запоздало чувствуя, как сквозь юбки просачивается жидкая грязь. Мужчина лежал в собственных испражнениях, причем довольно долго – слизь толстым слоем покрывала весь пол. Под льняной простыней он был голым. Перекатив его на бок, я увидела на спине кровоточащие язвы.
Диагноз был ясен без слов: одна половина лица сползла вниз, веко обвисло, рука и нога недвижно распластались по полу, под кожей проступали узловатые суставы. Бедняга пыхтел и блеял, бессильно высовывая язык и пуская слюни, но не мог произнести и слова.
– Тише. Успокойтесь, теперь все будет хорошо.
Я взяла его за запястье, чтобы проверить пульс: плоть свободно ходила по костям, не отзываясь на мое прикосновение.
– Инсульт, – тихо сказала я Джейми. – Вы называете это апоплексия.
Я положила руку Бердсли на грудь, чтобы хоть немного успокоить.
– Не волнуйтесь, мы вам поможем, – заверила я, а сама думала, что тут можно сделать. Ну, прежде всего, отмыть и согреть: на чердаке было чуть ли не холоднее, чем снаружи, и голая грудь под густыми волосами вся шла гусиной кожей.
Лестница скрипнула. Обернувшись, я увидела в проеме голову и массивные плечи миссис Бердсли, озаренные слабым светом с кухни.
– Как давно это с ним? – резко спросила я.
– Мош-шет… мес-сатц, – с заминкой выдавила она и, щетинясь, затараторила: – Я не могла его шдвинуть. Он шлишком тяш-шелый.
Все так. Однако…
– Как он вообще сюда попал? – потребовал ответа Джейми.
Пламя свечи высветило лицо миссис Бердсли, и светло-голубые глаза сверкнули льдом.
– Он… гналша ш-ша мной, – слабо выговорила она.
– Что?
Джейми подошел и взял ее за руку, помогая – против воли – забраться на чердак.
– Что значит гнался?!
Она сгорбила круглые плечи под завязанной крест-накрест шалью – точь-в-точь кухонный горшок с остывающим супом.
– Он меня ударил. Я побеш-шала, а он погналша. Я хотела ш-шдесь шпрятаться, но он нашел. А потом… упал. И… не шмог больш-ше вштать.
Джейми поднес свечу к ее лицу. Миссис Бердсли нервно улыбнулась, глядя то на меня, то на Джейми, и я поняла, почему она шепелявит: передние зубы были сломаны и осколки боком торчали из десны. По верхней губе вился небольшой шрам, еще один белел на лбу.
Мужчина на полу истошно завизжал, словно протестуя, и она невольно съежилась и закрыла глаза.
– Хмм… – пробормотал Джейми. – Ладно. Принесите воды, мэм. А еще чистых тряпок и новых свечей, – крикнул он ей в спину, когда она заторопилась прочь.
– Джейми, верни свет, пожалуйста.
Он встал рядом, держа подсвечник так, чтобы я видела распластанное тело. Окинув Бердсли взглядом, полным жалости пополам с презрением, Джейми покачал головой.
– Что скажешь, саксоночка? Божья кара?
– Не совсем божья, – вполголоса возразила я, чтобы на кухне не услышали. Я забрала у Джейми свечу. – Вот, взгляни.
Возле головы Бердсли стояла фляга воды и тарелка с черствой и плесневелой краюхой, рядом валялись липкие крошки полупережеванного хлеба. Она кормила его, чтобы не умер с голоду. Однако в передней комнате хранились всяческие разносолы: копченые окорока, сушеные фрукты, соленая рыба, квашеная капуста… Там были связки мехов, кувшины с маслом, горы шерстяных одеял, – а хозяин всех этих богатств лежал в темноте голый, дрожа под тонкой простыней.
– Интересно, почему она просто не дала ему умереть? – тихо спросил Джейми, не сводя глаз с плесневелого хлеба.
Бердсли в ответ замычал, свирепо вращая глазом и хлюпая носом, по лицу потекли слезы. Он рычал и выгибался, силясь встать, но только бился о пол с мясистым стуком.
– Похоже, он тебя понимает. Вы нас слышите? – обратилась я к больному, который в ответ забулькал еще громче. – Что же до того, почему…
Я медленно провела свечой над ногами Бердсли. Какие-то из ран были обычными пролежнями. Другие же – нет. По массивному бедру шли черные косые надрезы, явно оставленные ножом. Голень покрывали багровые язвы, сочащиеся сукровицей. Загноившиеся ожоги…
Джейми сдавленно замычал. Внизу распахнулась дверь, и на чердак взлетел холод, заставляя плясать пламя свечи. Потом дверь хлопнула и огонь вновь успокоился.
– Полагаю, его удастся спустить. – Джейми поднял свечу, осматривая крышу. – Если привязать там веревку с петлей. Но можно ли его вообще трогать?
– Можно, – задумчиво ответила я. От ног пациента разило вонью, которую я не чувствовала уже давно. Плохой знак. Едкий запах газовой гангрены ни с чем не перепутать. Чтобы не тревожить зря Бердсли – если он способен нас понимать, – я встала.
Джейми отдал мне свечу и спросил чуть слышно на ухо:
– Саксоночка, можешь что-нибудь для него сделать?
– Нет, – так же тихо ответила я. – Апоплексия не лечится. Могу перевязать язвы и дать трав от лихорадки, вот и все.
Он постоял, глядя на распростертое тело, качнул головой, перекрестился и пошел вниз за веревкой.
Я же вернулась к пациенту, который приветствовал меня протяжным «Хээ-эх» и задергал ногой, точно испуганный кролик. Опустившись на колени, я забормотала ласковые успокаивающие слова, разглядывая его раны. Пальцы на парализованной ноге были обожжены: какие-то до пузырей, другие – почти до костей. Два первых совсем почернели, и от них по стопе растекалась зеленоватая гниль.
Пламя свечи задрожало, потому что у меня затряслись руки. Самое страшное ждало этих людей впереди. Что, черт возьми, теперь делать?
С собой взять Бердсли мы не можем, оставить с женой – тем более. Соседей рядом нет, чтобы отдать больного на их попечение. Вероятно, нам удастся отвезти его в Браунсвилл, в сарае должен быть фургон. Но что потом?
На сотни миль вокруг – ни одной больницы. Может, в Браунсвилле кто смилостивится и возьмет его к себе… Однако он уже никогда не поправится. Значит, за ним надо ухаживать день и ночь до конца жизни.
А жизнь эта может оказаться весьма короткой, если я не справлюсь с гангреной. Единственный выход – ампутировать ногу. Если отнять всю стопу, он может умереть от болевого шока или инфекции. Порой после инсульта в парализованных конечностях сохраняются нервные окончания.
Здоровый глаз был открыт, смотрел в чердачные балки. Бердсли не издал ни звука, не взглянул на меня. Значит, чувствительность пропала. Это хорошо – не будет мучиться от боли. А еще, получается, он не чувствовал и пыток. Знала ли об этом миссис Бердсли? Или же мертвую ногу она терзала лишь потому, что здоровой он мог дать хоть какой-то отпор?
Позади раздался шорох. Вернулась миссис Бердсли. Она поставила ведро воды, положила ворох тряпья и встала рядом, наблюдая, как я смываю грязь.
– Мош-шете его вылечить? – спросила она отстраненно, словно говорила о чужаке.
Пациент дернул головой, уставившись на меня.
– Думаю, я сумею ему помочь, – неопределенно ответила я.
Хоть бы Джейми скорее вернулся. Мне нужен чемоданчик с инструментами, а еще от компании обоих Бердсли мороз шел по коже.
Тем более что мистер Бердсли пустил немного мочи. Его жена рассмеялась, а он так истошно взвизгнул, что по рукам побежали мурашки. Стараясь не обращать внимания, я вытерла жидкость с его бедра.
– У вас или мистера Бердсли есть родня поблизости? – как можно непринужденнее спросила я. – Кто-нибудь мог бы о вас позаботиться?
– Никого. Он шабрал меня иш-ш дома отца в Мериленде. В это меш-што.
Она сказала так, будто здесь пятый круг ада. Хотя почему «будто»?..
Дверь открылась, и порыв ветра возвестил о появлении Джейми. С тихим стуком он поставил мой саквояж на стол, и я вскочила, радуясь, что хоть ненадолго избавлюсь от общества хозяев дома.
– Там мой муж принес инструменты. Я только спущусь и заберу.
Я бочком протиснулась мимо миссис Бердсли и, вся мокрая, невзирая на холод, сбежала по лестнице.
Джейми стоял возле стола, хмуро складывая веревку в петлю. Услышав мои шаги, он немного расслабился.
– Как там, саксоночка? – указал он подбородком на чердак.
– Все плохо, – сказала я, вставая рядом. – На двух пальцах гангрена; придется их отрезать. И жена говорит, родственников у них нет.
– Хмм… – Джейми поджал губы.
Я потянулась к медицинскому саквояжу, но замерла, увидев на столе рядом с ним пистолеты с рожком пороха и коробкой патронов. Схватив Джейми за руку, я кивнула на них и одними губами прошептала: «Что это?»
Морщинка на лбу у него стала глубже, но ответить он не успел: сверху донесся ужасающий рев, грохот и бульканье.
Джейми отшвырнул веревку и бросился наверх, я – за ним. Услышав его крик, я торопливо вскарабкалась по лестнице и увидела, как он борется с миссис Бердсли.
Она двинула локтем его в лицо и разбила нос. Это заставило Джейми забыть, что он не бьет женщин; он развернул ее к себе и ударил кулаком в челюсть. Она щелкнула зубами и с остекленелым взглядом зашаталась. Я бросилась вперед, ловя свечу, и миссис Бердсли ворохом юбок рухнула на задницу.
– Черт бы… побрал… эту женщину, – промычал Джейми, зажимая кровоточащий нос.
Мистер Бердсли бился, точно выброшенная на берег рыба, хрипя и булькая. Подняв свечу, я увидела, как он хватается за шею, вокруг которой был обвит свернутый в жгут льняной платок. Лицо у него побагровело, здоровый глаз вылез из орбит. Я торопливо распутала платок, и Бердсли шумно выпустил из легких зловонный воздух.
– Еще чуть-чуть, и она бы успела. – Джейми кровавыми пальцами осторожно ощупал нос. – Боже, сломала…
– Зачем? Зачем вы меня ош-штановили? – Миссис Бердсли была в сознании, хотя со стеклянными глазами покачивалась на месте. – Он долш-шен умереть, я хочу, штоб он умер, он долшен умереть.
– Nighean na galladh, ты сто раз могла его убить за прошлый месяц, – выпалил Джейми. – Зачем, ради бога, ты стала ждать свидетелей?
– Я не хотела его убить. Я хотела, ш-штобы он умирал. – Она улыбнулась, показывая пеньки разбитых зубов. – Медленно.
– Господи. – Я вытерла взмокший лоб. – Это я виновата. Сказала, что смогу ему помочь. Она решила, я его вылечу.
Все моя проклятая репутация колдуньи-целительницы!
В воздухе расплылась свежая вонь, и миссис Бердсли с негодующим криком швырнула в мужа засохшим куском хлеба.
– Грязная скотина! Грязная, вонючая, тупая тварь!
Сыпля ругательствами, она ринулась к распростертому телу, но Джейми схватил ее за волосы и оттащил.
– Чтоб тебя! – рявкнул он. – Принеси веревку, саксоночка, пока я сам их обоих не прикончил.
Мы еле спустили Бердсли с чердака, все взмокнув и провоняв нечистотами. От слабости у меня тряслись колени. Жена сидела на стуле в углу, надувшись ядовитой жабой и не пошевелив даже пальцем, чтобы нам помочь.
Она лишь издала негодующий вопль, когда мы сгрузили его на чистый стол.
Джейми утер лоб окровавленным рукавом и покачал головой. Я разделяла его чувства: даже отмытый, согретый и накормленный с ложечки жидкой кашей, мужчина был в ужасающем состоянии. На светлой кухне я осмотрела его снова. С пальцами все понятно, от них несло гангреной, и кожа приобрела характерный зеленоватый оттенок.
Я нахмурилась, осторожно ощупывая гниющую плоть. Что лучше: частичная ампутация или всей стопы разом? Вообще дело представлялось сомнительным: пациента мучила лихорадка; язвы на ногах и спине сочились гноем. Какова вероятность, что он переживет ампутацию и не умрет от инфекции?
Сзади неслышно подкралась миссис Бердсли – для такой крупной женщины она ходила на удивление бесшумно.
– Что вы бутете телать? – равнодушно спросила она.
– У вашего мужа гангрена, – ответила я. Скрывать больше незачем. – Придется отрезать ему ногу.
Его жена неторопливо обогнула стол. На безразличном лице словно против воли проступила легкая улыбка. Миссис Бердсли долго, очень долго смотрела на почерневшие пальцы, потом покачала головой:
– Нет. Пусть гниет заш-шиво.
Вопрос, понимает ли нас Бердсли, решился сам собой: он выкатил глаз и истошно взвыл, извиваясь на столе в безуспешной попытке до нее дотянуться. Он не скатился на пол сущим чудом – Джейми вовремя подхватил необъятную тушу. Наконец Бердсли утих, задыхаясь и мыча. Джейми наградил его жену взглядом, полным отвращения.
Она ссутулилась, натягивая на плечи платок, но не отступила и не отвела глаз, только вызывающе вздернула подбородок.
– Я его ш-шена. И не пошволю резать. Это опашно для ш-шизни.
– Если ничего не делать, он точно умрет, – коротко ответила я. – Ужасной смертью. А вы…
Я не договорила – Джейми взял меня за плечо и крепко сжал.
– Уведи ее, Клэр, – тихо велел он.
– Но…
– Уведи. – Он стиснул пальцы сильнее, почти до боли. – И не возвращайтесь, пока не позову.
Лицо у него было мрачным, а от взгляда мурашки пошли по коже. Я покосилась на стол, где рядом с моим саквояжем лежали пистолеты, и распахнула глаза.
– Так нельзя!
Он с застывшим лицом посмотрел на Бердсли.
– Собаку я пристрелил бы не задумываясь. А он разве не заслужил такой милости?
– Он не собака!
– Конечно.
Джейми обошел стол, вставая рядом с Бердсли.
– Если слышите меня, моргните, – негромко сказал он.
Налитый кровью, но ясный глаз смотрел прямо на Джейми. Потом веко медленно опустилось и снова поднялось.
Джейми повернулся ко мне:
– Идите. Пусть сам решает. Если нет, я тебя позову.
Колени тряслись, я мяла в руках юбку.
– Нет. – Я взглянула на Бердсли, сглотнула и покачала головой: – Нет. Если ты… тебе нужен свидетель.
Он задумался, но все-таки кивнул:
– Да, ты права.
Джейми снова повернулся к лежащему мужчине.
– Моргните один раз, если да, и два раза, если нет. Вы понимаете?
Веко тут же опустилось.
– Тогда слушайте.
Джейми глубоко вдохнул и начал говорить, спокойно и ровно, не спуская с лица Бердсли взгляда.
– Вы знаете, что с вами случилось?
Моргание.
– Вы знаете, что моя жена – лекарь, целительница?
Глаз покосился в мою сторону и снова уставился на Джейми. Моргание.
– Она говорит, у вас апоплексия и это не лечится. Вы понимаете?
Из перекошенного рта послышалось рычание. Для Бердсли это уже не новости. Моргание.
– Ваша нога гниет. Если ее не отрезать, вы умрете. Вы понимаете?
Никакого ответа. Он раздул ноздри, принюхиваясь, потом с фырканьем выдохнул. Бердсли чувствовал смердящий запах, но не знал наверняка, что издает эту вонь его собственная плоть. Он медленно моргнул.
Литания продолжалась, короткие фразы словно бросали очередной комок земли на крышку гроба. Каждая из них заканчивалась вопросом: «Вы понимаете?»
Руки и ноги у меня онемели. Комната уже воспринималась не как святое убежище, а скорее как церковь. Место, где проводят ритуал, сулящий неизбежно уготованный конец. Все это было предопределено. Бердсли сам выбрал свою судьбу, еще до нашего приезда. Он месяц провел в чистилище, в стылой темноте между небом и землей, и успел примириться со смертью.
Понимает ли он?
О да, еще как!
Джейми склонился над столом, священником в запятнанном одеянии предлагая отпущение грехов. В противовес ему у окна застыла миссис Бердсли – ангел возмездия.
Вопросы подошли к концу.
– Вы согласны, чтобы моя жена отняла вам ногу и перевязала раны?
Одно моргание – и сразу же еще два.
Джейми шумно дышал, каждое слово с хрипом выходило из его груди.
– Вы просите меня лишить вас жизни?
И хоть одна половина лица Бердсли безжизненно обвисла, а на второй проступила печать страданий, ему хватило сил скривить губы в циничной ухмылке. «А что еще остается?» – безмолвно спросил он. Потом смежил веки – и больше не открывал.
Джейми тоже зажмурил глаза и вздрогнул всем телом. Затем встряхнулся, как от ледяной воды, и отошел к столу с пистолетами.
Я положила ладонь ему на плечо. Он, не глядя на меня, заряжал пистолет. Джейми был до ужаса бледен, но руки двигались уверенно.
– Иди, – приказал он. – Забери ее.
Я подошла к женщине, взяла ее за руку и развернула к двери. Она бездумно пошла за мной, не оглядываясь.
* * *
Двор казался ненастоящим: слишком солнечным. Миссис Бердсли высвободилась из моей хватки и быстро зашагала к сараю. Обернулась через плечо и рванула за дверь так, будто удирала от демонов.
Почти заразившись ее паникой, я было последовала за ней, но вовремя взяла себя в руки. Встав у ограды, принялась ждать. Сердце медленно стучало в ушах.
Наконец раздался выстрел, негромкий и ужасно чужеродный в блеянии коз и кудахтанье цыплят, барахтающихся в грязной луже. «В голову или в сердце?» – вспомнилось вдруг, и меня передернуло.
Время шло к обеду, по двору гулял холодный ветер, перемешивая клубы пыли с клочьями сена, а я все стояла и ждала. Джейми задерживался – наверняка решил прочитать молитву за душу Бердсли. Прошла минута, вторая, и дверь открылась. Он вышел, сделал пару шагов, согнулся пополам, и его вырвало.
Я поспешила было к нему, но моя помощь не требовалась. Он выпрямился, вытер рот и через весь двор ушел куда-то в лес.
А я вмиг почувствовала себя лишней и донельзя оскорбленной. Совсем недавно, каких-то несколько минут назад я отдавала все силы врачеванию, пыталась разгадать секрет чужой плоти, высматривала симптомы, ловила пульс и дыхание… Бердсли был глубоко мне противен, и все же я хотела сохранить ему жизнь и облегчить страдания.
А теперь мой пациент умер – и от меня словно отсекли некую важную часть. Наверное, так сказывался шок.
Я посмотрела на дом, чувствуя к нему странное отвращение, даже страх. Надо обмыть тело и одеть его для похорон. Мне уже приходилось таким заниматься – пусть без энтузиазма, но и без тошноты, – однако сейчас я ужасно не хотела заходить внутрь.
Я сталкивалась с насильственной смертью – порой даже более омерзительной, чем эта. Смерть есть смерть, как бы она ни воспринималась: переход в иной мир, мучительная разлука или желанное освобождение. Джейми освободил Бердсли от оков сломленного тела, но что, если дух еще остался в доме, не осознав пока своей свободы?
– Бичем, да ты становишься суеверной, – сурово сказала я самой себе. – А ну прекращай немедленно.
И все же вместо того, чтобы идти внутрь, я нерешительно топталась во дворе.
Пусть Бердсли уже не нужна моя помощь, и Джейми тоже, мне все равно есть о ком позаботиться. Я зашагала к сараю.
Он больше походил на навес с сеновалом, полным душистого сена. Я встала в дверях, привыкая к темноте. В углу – пустое стойло для лошадей, с другой стороны – загон для коз за хлипким забором. В нем на охапке свежей соломы и сидела миссис Бердсли. Вокруг толкались с полдюжины коз, жующих ее платок. Женщина съежилась еще больше, сверкнув в темноте глазами.
– Ш-шакончилось? – чуть слышно спросила она.
– Да.
На коленях у нее лежал козленок, и она поглаживала кудрявую голову.
– Миссис Бердсли, все хорошо?
Молчание, потом она пожала плечами и бессильно уронила их.
– Не шнаю.
Женщина продолжала молчать, так что я развернулась и вышла, завидуя ее теплому убежищу и мирной компании.
Нерасседланных лошадей мы оставили во дворе, привязав к молодой ольхе. Джейми только ослабил подпругу и отцепил седельные сумки, когда искал мои инструменты. Так что я сняла седла, уздечки, спутала лошадям ноги и пустила пастись на бурой травке, до сих пор растущей под соснами. Все равно уезжать еще не скоро.
С западной стороны дома стояла выдолбленная колода, из которой, видимо, поили лошадей. Она была пустой, и я, радуясь отсрочке, принесла воды и наполнила ее до краев.
Вытирая мокрые ладони о юбку, я огляделась в поисках нового занятия, но ничего толкового в голову не пришло. Значит, выбора нет. Собравшись с духом, я налила воды в полую тыкву, стоящую на краю колодца, и понесла к дому, стараясь не расплескать по дороге – все, лишь бы не думать о том, что ждет внутри.
Подняв глаза, я с удивлением обнаружила, что задняя дверь открыта. Прежде она точно была заперта. Кто ее отворил – Джейми? Или миссис Бердсли?
Подойдя ближе, я вытянула шею, пытаясь разглядеть, что происходит на кухне, но тут услышала сырое чваканье лопаты. За углом дома обнаружился Джейми – он рыл могилу под одинокой рябиной. Ветер трепал испачканную кровью рубаху.
Джейми запястьем откинул волосы, и я потрясенно увидела, что у него на щеках слезы. Он плакал молча и свирепо орудовал лопатой, вонзая ее в землю так, будто перед ним противник. Заметив меня, он остановился и поспешно отер лицо, словно бы от пота.
Он дышал так хрипло, что слышно было издалека. Я подошла и протянула ему тыкву с водой и чистый платок. Избегая смотреть мне в глаза, он сделал пару глотков, закашлялся, выпил еще, вернул тыкву и шумно высморкался. Нос сильно распух, но уже не кровоточил.
– Мы ведь не будем здесь ночевать? – рискнула я спросить, присаживаясь на колоду возле ясеня.
– Упаси господь, – хрипло ответил Джейми. На лице проступали яркие пятна, глаза покраснели. – Похороним его как полагается и уедем. Лучше в лесу переночевать, чем здесь.
Я была только за, но сперва требовалось решить еще один вопрос.
– А что… с ней? – осторожно спросила я. – Она в доме? Там дверь открыта.
Он хмыкнул и вонзил лопату в землю.
– Нет, это я. Забыл открыть, когда уходил, – надо, чтобы душа вылетела, – пояснил он, видя мое удивление.
Джейми так спокойно подтвердил мои собственные опасения, что волосы вставали дыбом.
– Понятно…
Он молча копал, загоняя лопату глубоко в землю. Почва была глинистой, полной перегнившей листвы. В конце концов, не прерывая своего занятия, он произнес:
– Брианна как-то рассказывала мне историю из книги. Деталей я не помню, речь шла об убийстве. Жертвой оказался один негодяй, который кого-то вынудил себя убить. И когда в конце убийцу спросили, почему так, он ответил: «Да свершится Божье правосудие».
Я кивнула. Хотя быть орудием такого правосудия ох как нелегко…
– Думаешь, сегодня было то же самое? Божья кара?
Он в замешательстве качнул головой и продолжил копать. Какое-то время я молча наблюдала за ним. Однако вскоре вспомнила о непростой задаче, что мне предстоит.
– Наверное, пойду в дом, обмою тело и наведу порядок на чердаке. – Я неохотно встала. – Нельзя оставлять в такой грязи бедную женщину, что бы она ни сделала.
– Погоди-ка, саксоночка, – тут же прервался Джейми и чуть настороженно взглянул на дом. – Я пойду с тобой. А ты пока принеси камней для пирамиды.
Он кивком указал на опушку леса.
Пирамиды? Странно, почести покойному мистеру Бердсли вроде уже ни к чему. Хотя в лесу полно волков, пару дней назад я видела на тропе звериный помет. А еще, наверное, Джейми ищет предлог меня задержать, чтобы я не ходила в дом одна.
К счастью, камней здесь было навалом. Я достала из седельной сумки крепкий холщовый фартук, который обычно надевала на операции, и принялась трудолюбивым муравьем сновать туда-обратно. Полчаса спустя я была уже не против зайти в дом. Джейми, однако, еще копал, так что мне не оставалось ничего иного, кроме как таскать камни и дальше.
Наконец, тяжело дыша, я остановилась и в который раз вытряхнула содержимое фартука на землю возле ямы. Тени протянулись через весь двор, и похолодало так сильно, что пыльцы вконец онемели. Впрочем, учитывая многочисленные ссадины и царапины, это было даже к лучшему.
– Выглядишь не очень. – Я отбросила с лица спутанные волосы. – Миссис Бердсли еще не выходила?
Он покачал головой и, с трудом переведя дух, сипло выдавил:
– Нет, все сидит в сарае. Наверное, там тепло.
Я с беспокойством оглядела Джейми. Рыть могилу – непростое занятие. Рубашка липла к телу, лицо, несмотря на холод, раскраснелось – хоть бы не от лихорадки… Пальцы, напротив, были белыми и не гнулись, он с трудом отодрал их от черенка лопаты.
– Думаю, уже хватит. – Я оценила глубину ямы. Как по мне, хватило бы и вдвое меньше, но Джейми, взявшись за дело, всегда доводил его до конца. – Иди переоденься. Ты весь мокрый, еще разболеешься.
Он не стал спорить, только подровнял края могилы, чтобы земля не осыпалась.
Сосновые тени становились все гуще, цыплята давно залезли на насест рыжими гроздьями омелы. Лесные птицы тоже замолкли, и тень дома легла на могилу. Я обхватила себя руками, дрожа от холода.
Джейми бросил лопату, напугав меня ее стуком. Выбрался из ямы и замер на секунду, покачиваясь. Потом устало мне улыбнулся.
– Ну что, давай заканчивать.
* * *
То ли дух и впрямь вылетел в открытую дверь, то ли присутствие Джейми придало мне сил, но в дом я вошла уже без страха. Огонь погас, на кухне было холодно и темно, и все же ничего страшного здесь не ощущалось.
Бренная оболочка мистера Бердсли мирно покоилась на одном из его одеял.
Миссис Бердсли наотрез отказалась нам помогать и даже заходить в дом, пока тело мужа остается внутри, так что я выгребла очаг и развела новый огонь, а Джейми наводил порядок наверху.
Мертвым мистер Бердсли выглядел лучше, чем при жизни; искривленные конечности расслабились, неистовый дух борьбы угас. Джейми прикрыл лицо полотенцем, но и под ним не было ожидаемого месива. Он выстрелил в омертвелый глаз, пуля не разнесла череп. Здоровый глаз был закрыт, пустая глазница – слепо чернела. Я вернула полотенце на место, устраняя эту дисгармонию.
Джейми спустился по лестнице и встал позади меня, легонько коснувшись плеча.
– Иди умойся. – Я указала на чайник, подвешенный над огнем. – Сама управлюсь.
Кивнув, он стянул с себя мокрую грязную рубаху и бросил ее в очаг. Я прислушивалась, как он моется; эти тихие звуки казались на удивление домашними.
– Не знал, что так бывает, – сказал он. – Я думал, при апоплексии человек умирает сразу.
– Порой не сразу, – рассеянно ответила я, обмывая тело. – Даже не порой, а чаще всего.
– Да? Я никогда не спрашивал у Дугала или Руперта. Или Дженни. Что, если мой отец…
Он вдруг запнулся и умолк.
Ох. Меня словно ткнули в солнечное сплетение. Вот он к чему. Я и забыла… Отец Джейми видел ту порку в Форт-Вильямсе, и от потрясения его разбил удар. Джейми о смерти отца узнал лишь спустя несколько недель, потому что был в бегах и не мог уже ни проститься, ни почтить его могилу.
– Дженни должна знать, – мягко ответила я. – Она бы тебе сказала, если…
…Если Брайан Фрейзер встретил свою смерть беспомощным и жалким.
Ведь сказала бы? Что ухаживала за отцом, неспособным удержать ложку? Что целыми днями, оставшись в полном одиночестве, ждала неотвратимой смерти? И все же… Дженни Фрейзер – женщина сильная и в брате не чаяла души. Вдруг она решила оградить его от чувства вины?
Я повернулась к Джейми. Он, раздетый до пояса, стоял с чистой рубашкой в руках и смотрел на меня, хотя взгляд то и дело невольно падал на труп за моей спиной.
– Она бы тебе сказала, – уже увереннее повторила я.
Джейми со свистом втянул воздух.
– Возможно.
– Сказала бы, – твердо отрезала я.
Джейми кивнул и выдохнул, уже легче. Видно, не только в этом доме живут призраки.
Теперь понятно, почему он с таким рвением копал могилу. Вовсе не из сострадания, не говоря уже о любви к покойнику. Нет – ради Брайана Фрейзера, отца, которого ему не удалось ни похоронить, ни оплакать.
Я завернула края пледа и обвязала бечевкой ноги и голову, превращая мертвеца в безымянный сверток. Джейми сорок девять, в этом же возрасте умер его отец. Горло вдруг сжалось от внезапного чувства потери. Тоски по человеку, который наверняка был великим, если судить по его сыну.
Одевшись, Джейми подошел помочь мне с телом. Однако вместо того, чтобы поднять его, он вдруг наклонился и взял меня за руки.
– Поклянись мне, Клэр, – велел он сипло. – Если однажды меня настигнет участь моего отца… поклянись, что окажешь мне ту же милость, что я оказал здесь этому несчастному.
– Я сделаю все, что надо, – прошептала я. – Как и ты.
Я сжала его пальцы и отпустила.
– Давай похороним его. Пусть все закончится.
