IX
Понедельник
Я проспал всего несколько часов, но не чувствовал себя усталым. Должно быть, сон получился достаточно глубокий, потому что я не помнил, был ли он кошмарным или нет.
Думаю, все-таки нет.
Я просто сел в кресло и уснул. Я уже не помнил, почему не лег в кровать.
Эмма спала на диване. Она лежала на боку, откинув одеяло. В ее волосах все еще болтался помятый белый бант.
Я поставил кофе, принял душ, надел рубашку и шорты и пошел к почтовому ящику за газетами. Гавань пестрела торговыми палатками, хотя площадка между ними была перегорожена лентой. На склоне все еще стояло несколько полицейских машин.
Почти вся первая страница была отдана под материалы Ларса Берглунда и Бритт-Мари Линдстрём о вчерашней стрельбе. Некоторые лица на снимках были микшированы, имен почти не называлось. Хотя установить, кто скрывается под семьей сольвикенских бизнесменов, не составляло труда, тем более что в нескольких местах Берглунд недвусмысленно намекал, что предстоящее расследование обещает быть сенсацией недели.
Всего-то недели? Мне казалось, этот скандал тянет на большее.
Берглунд получил и копии моих материалов. Я разрешил ему распорядиться ими по своему усмотрению. Юнна присылала еще, о Бьёркенстаме и Бертиле Раске. Я переправлял их Берглунду, уже не читая.
Даже если газета, куда писал Берглунд, висела на волоске и в любой момент грозила прекратить существование, заключительный аккорд обещал прозвучать достойно. Будущее самого Берглунда, во всяком случае, было обеспечено. Разоблачение одного из самых известных семейств Швеции! Да такой материал любое СМИ оторвет с руками.
Сам же я не чувствовал уже ничего, кроме усталости и желания послать все к черту.
Я сидел на террасе с чашкой кофе. Залив лежал, окутанный голубоватой дымкой, сквозь которую едва пробивалось солнце. День обещал быть жарким. Пара марихуановых самокруток к кофе – вот все, чего мне не хватало в то утро.
Внезапно мобильник засигналил, это ГГ прислал мне сообщение:
Что там у вас творится? СМИ беснуются, телевизионщики стоят на ушах.
Я ответил, что расскажу все по порядку, если только он заедет ко мне.
Не хотелось заходить в Сеть, но я не сомневался, что вечерние газеты пестрят снимками Бритт-Мари с комментариями Берглунда.
Однако нам с Эммой пришло время собираться.
Гавань сейчас кишела полицейскими, следователями и представителями СМИ. Я совсем не был уверен, насколько разумно брать Эмму с собой, но Линн Сандберг прислала за нами некую Эрику Данск с машиной, которая должна была доставить нас в полицию для дачи показаний.
Я вкратце изложил им суть вчерашних событий.
Из участка Эрика Данск отвезла нас в больницу к Эмминой маме.
Голова Осы Дальстрём была обмотана бинтами, взгляд блуждал где-то по комнате, так что говорила она немного. Зато надолго задержала ладошку Эммы в своей руке.
В этот момент я неожиданно получил эсэмэску от Бодиль Нильссон:
Можно нам с Майей к тебе заехать?
Я ответил:
В любое время.
Я не знал, насколько это серьезно, и сразу почувствовал себя виноватым перед Бодиль, о которой не вспомнил ни разу за последние дни.
Еще недавно Бодиль Нильссон была для меня всем, и я по тысяче раз на дню проверял свой мобильник в надежде обнаружить пропущенный звонок или сообщение от нее. Но Бодиль сама еще не понимала, чего хочет, и никак не решалась подать на развод. Кроме того, она совсем не была уверена, что девочке Майе нужен отчим.
Тогда мы решили подождать, предоставив жизни идти своим чередом.
Это сообщение было пробуждением от кошмара, весточкой из другого мира, нежели тот, в котором мы с Эммой только что побывали.
Поверит ли Бодиль в то, что нам пришлось пережить?
С другой стороны, за последнюю неделю мы с Эммой стали почти родными.
Я никак не мог понять, в чем здесь дело: притягивают ли меня криминальные ситуации или я притягиваю их. Так или иначе, за достаточно небольшой срок я оказался втянут в расследование двух громких преступлений, камня на камне не оставивших от мифа о пресловутом шведском благополучии. Стоит чуть поскрести глянцевую поверхность, как идиллия обнаруживает свою обратную сторону.
И я ее видел.
Однажды Эва Монссон объяснила мне разницу между полицейским и обычным шведским гражданином. «Полицейские не просто ступают по тротуарам, – сказала она. – Полицейские прорываются в иной мир и интересуются тем, что лежит за гранью».
Пожалуй, соглашусь.
Разок посмотреть в любом случае стоит.
Не знаю, когда Агнета Бьёркенстам заглянула туда впервые. В любом случае надеюсь, что теперь она счастлива.
Но одна мысль смущала меня в то утро: зло часто бродит среди нас, но мы его не замечаем или не обращаем на него внимания, потому что дьявол – господин со средствами и хорошим вкусом. Бертиль Раск и его жена принадлежали к высшему классу, так называемому оплоту отечества, но оказались нацистами. Трудно бывает раскусить таких людей, с их умом и положением в обществе. И все-таки они боятся. Стоя лицом к лицу со злом, предпочитают видеть в нем фантом, нечто нереальное, не осознавая, что сами давно уже стали одним из его воплощений.
Позвонив Кристеру Юнсону, организатору гастролей и своему старому приятелю, я застал его в Копенгагене. Он находился там с какой-то английской группой, больше известной в шестидесятые годы. Они играли в кабачках и пабах, причем из старого состава остался только один ударник, именно он и считался теперь звездой. Насколько могут быть звездами клиенты Кристера Юнсона, разумеется.
– Ты знаешь, как приготовить настоящую марихуану? – спросил я.
– А зачем тебе?
Судя по голосу, Кристер накануне вечером выкурил ее немало.
– Тут, в лесу, стоит теплица, и я знаю чья. Но эти люди… как бы тебе сказать… вышли из игры. Полицейские, конечно, сожгут все к чертовой матери, а жаль…
– Понял, – отозвался Юнсон и замолчал.
– Ну так что? – спросил я спустя несколько минут.
– Я думаю.
– Знаешь, тут у меня на примете есть литовские мальчики, которые могут собрать урожай. Но что делать с ним дальше, я не представляю.
– Понял, – повторил Юнсон.
– Продавать ничего не надо, – продолжал я, – а нам этого хватит до конца жизни. И всем твоим музыкантам, сколько бы их ни было.
– Мальчики, ты сказал? – перебил меня Юнсон. – Я не хотел бы впутывать в это дело несовершеннолетних.
– Не волнуйся об этом, – успокоил его я. – Это не твоя забота, как говорят в Литве.
– В таком случае у меня есть идея. Я перезвоню.
Не успел я завершить разговор, как в дверях появилась Эмма. Она спала в моей футболке с надписью «New York Dolls». В то утро она уже ни о чем меня не спрашивала, а просто подошла и взобралась ко мне на колени.
– Хочешь кофе? – спросил я.
Она покачала головой.
– Все закончилось. – Я погладил ее по волосам. – Теперь можно расслабиться.
– А что будет с Эдвардом и Вивекой?
– Думаю, их посадят в тюрьму. Почти уверен в этом.
– Это они убили моего папу или это сделал их сын?
Я задумался.
– Даже если они не убивали его собственными руками, то попросили кого-нибудь сделать это за них. Тогда их посадят за это.
Эмма замолчала и долго смотрела в окно на залив.
– Ты тоже меня бросишь? – наконец спросила она.
Это была та самая мысль, которую я упорно гнал прочь.
Боже мой, во что я ввязался? И как мне теперь выпутаться из этого, что делать с Эммой? А с Бодиль и ее дочкой? И с какой стати меня вдруг стала интересовать эта рассерженная исследовательница из Лунда, Каттис? Почему я полез в «Гугл» за ее адресом и телефоном? Мне показалось вдруг, она ничего не имеет против того, чтобы поиграть со мной немного, и я воодушевился.
– Я не хочу тебя бросать, – ответил я Эмме. – Но твоя мама скоро поправится.
– Ей придется нелегко, – вздохнула девочка.
– Все будет хорошо.
– Но сейчас у меня есть только ты.
– И это не так много, – рассмеялся я.
– Я серьезно.
– Знаю.
– Так ты оставишь меня?
– Ничего не могу тебе обещать, – вздохнул я. – Я так мало общался с детьми. Нам надо будет посоветоваться с кем-нибудь.
Тут я вспомнил, что рассказывала Эва Монссон на кухне Арне о своем детстве, и мне стало не по себе.
– Мы посоветуемся с кем-нибудь, – повторил я. – Но знаешь, я не подарок.
– Но я люблю тебя. – Эмма прижалась головой к моей груди и сказала, глядя мне в глаза: – Не хочу тебя терять.
– Все образуется, Эмма. Мы все устроим.
Я еще понятия не имел как.
– А тебе нравится Эва? – спросил я.
– Она милая, – сказала Эмма.
Тут за кустами что-то зашевелилось, и на площадку перед домом вышел Отто. Эмма сразу оживилась.
– Смотри-ка, собака! – Она показала пальцем.
– И я ее знаю.
Я совсем забыл о джек-рассел-терьере Вивеки Бьёркенстам. Я не видел его на празднике в гавани: должно быть, где-нибудь спрятался во время суматохи. Он покорно приблизился к нам, виляя хвостом, и выглядел довольно жалко.
– Если я не ошибаюсь, его зовут Отто, – сказал я.
Услышав свое имя, песик навострил уши.
– Отто, – повторила Эмма.
Он все еще выглядел испуганным, но, стоило Эмме с ним заговорить, потянулся и лизнул нам руки.
– Набери ему на кухне воды, – велел я Эмме. – У нас, кажется, еще остались сосиски в холодильнике. Он наверняка голоден.
Отто пил воду и угощался сосисками, которые мы с Эммой нарезали для него в миску.
– И его ты тоже бросишь? – спросила Эмма.
– Теперь у него нет хозяев, и о нем, конечно, надо позаботиться.
Раздался звонок. Кристер Юнсон, как всегда, был краток:
– И когда твои мальчики собираются за травкой?
– Думаю, они могут заняться этим в любое время. Конечно, лучше спросить их самих, но в принципе они люди свободные.
– Понял. – И положил трубку.
Потом я позвонил Арне, и мы с Эммой долго с ним говорили.
– Ты не приедешь к нам? – спросила она.
Но Арне ответил, что сегодня он пригласил на обед женщину, а потом собирается съездить с ней в Сольвикен. Эмма искренне порадовалась за старика. Действительно, голос его звучал бодро.
Насытившись, Отто устроился у меня на коленях вместе с Эммой. Я и сам не понял, как они поместились там вдвоем.
Потом появилась Эва, уставшая после бессонной ночи в полицейском участке.
– Эмма, ты завела собаку? – удивилась она.
– Я не знаю. Харри хочет бросить и меня, и ее.
Эва вопросительно посмотрела на меня. Я пожал плечами.
В полиции ей пришлось выдержать настоящий допрос: что делала в Сольвикене и почему имела при себе служебное оружие, хотя была не при исполнении. Эва отвечала, что все получилось случайно, что она давно меня знала и собиралась со мной отобедать, когда увидела эту сумасшедшую, Вивеку Бьёркенстам, которая намеревалась напасть на меня с ножом. Ситуация вынудила ее применить оружие.
– И ты почти не солгала, – заметил я.
– Но и не сказала всей правды.
– Люди сильно преувеличивают ее значение.
Эва скорчила гримасу:
– Все-то ты знаешь.
– Это был хороший выстрел.
– Я впервые в жизни применила оружие, – вздохнула она. – Не на стрельбище, я имею в виду. Сама не понимала, куда целилась.
Очевидно, психдиспансер был нужен Вивеке Бьёркенстам как прикрытие. Пятеро пациентов действительно проходили лечение, но оставшихся двоих держали там против воли.
– С этим еще не совсем разобрались, но количества взрывчатки и оружия, которое Линн обнаружила в подвале, хватило бы, чтобы провернуть в стране революцию.
Меня почему-то это совсем не удивило.
Я и раньше не сомневался, что Вивека Бьёркенстам, Бертиль Раск и юный Маркус Йифлуд пустят в ход оружие в любой момент, когда сочтут это нужным. Я успел лишь мельком просмотреть прессу, но статья о том, что противоиммигрантская партия окончательно разошлась со своим молодежным крылом, бросилась мне в глаза.
Я попросил Эмму принести газеты.
Там точно была фотография Маркуса Йифлуда. На ней он выглядел таким же малосимпатичным, как и в жизни, и рассуждал о том, что партия обуржуазилась.
– Хочешь есть? – спросил я Эву.
– Позже. Я страшно устала.
– Тогда, может, искупаемся?
– Да! – с радостью согласилась Эмма.
– Но у меня нет с собой купальника, – сказала Эва.
– Не страшно. Ведь лидер «Друзей Сольвикена» лежит в больнице с простреленной коленкой, и ты не хуже меня знаешь, кто об этом позаботился.
– В таком случае дай мне какую-нибудь рубашку.
– Поищи сама.
Эва была рада избавиться от одежды, которую не снимала почти сутки, и спустя несколько минут предстала перед нами в своих массивных полицейских ботинках и моей рубахе, которая доставала ей почти до колен.
Она была неотразима в этом наряде, или я тоже смертельно устал.
Потом переоделась Эмма, и мы двинулись в путь.
Эмма шла между мной и Эвой и тащила нас вперед.
– Как медленно вы ходите, – возмущалась она.
А мы раскачивали ее за руки. Отто путался под ногами и вилял хвостом.
А я не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, что через несколько минут наконец увижу инспектора Эву Монссон голой.
Если повезет.