VII

В то утро она, как обычно, проснулась одна, но лишь только встала с постели посмотреть в окно, как снова услышала голоса. На этот раз не со стороны веранды, а вроде бы из кухни, но такие же возбужденные.

На улице было тепло, однако небо заволокли тучи.

Агнета накинула халат и вышла на лестницу. Голоса были те же, что и вчера. Стоило ей открыть дверь, как они стихли.

– Доброе утро.

Ей никто не ответил.

Свекор вскочил со стула и, не обращая на нее внимания, вышел во двор. Свекровь и муж остались. Вместе с Отто, который тут же завилял хвостом и принялся обнюхивать и облизывать ее ноги.

– Что случилось? – спросила Агнета. – Вы какие-то… не знаю даже, как сказать…

– Об этом, полагаю, будет лучше спросить тебя, – перебила ее свекровь.

Вивека выглядела как всегда: тщательно завитой перманент, блузка в клетку застегнута на все пуговицы. На ней было так много колец, цепочек и браслетов, что казалось, она не может как следует распрямиться под их тяжестью.

– Что вы имеете в виду? – спросила Агнета.

– Об этом ты лучше меня знаешь.

– Понятия не имею, о чем вы. – Она почувствовала досаду. – Вчера вы ругались на веранде…

– Мы совещались, – оборвала ее Вивека.

– …сегодня опять, но меня вы не посвящаете в свои проблемы.

– Якоб, спроси ее ты.

Тут заговорил ее муж, до сих пор молчавший:

– Имя Харри Свенссона тебе о чем-нибудь говорит?

Агнета чуть не вскрикнула, потому что ожидала какого угодно вопроса, только не этого. С другой стороны, это был момент невероятного облегчения: значит, тайна ее переписки с Головиным все еще не раскрыта.

– Вот, полюбуйся на нее, – ткнула в нее пальцем свекровь.

– Харри Свенссон… – повторила Агнета. – У него как будто ресторан в Сольвикене.

– Он журналист, – поправил ее муж. – Вчера он приезжал к маме и папе и молол всякий вздор.

– Но об этом я действительно ничего не знаю.

– А с какой это стати ты вдруг вспомнила о ресторане? – набросилась на нее Вивека. – Ты ведь была там, так? Люди видели, как ты пила вино в Сольвикене с Харри Свенссоном. – Свекровь почти выплюнула это имя. – И в Мёлле тебя с ним застали, у нас ведь все на виду. Вчера вы сидели рядом на скамейке, и ты ела мороженое.

– Это правда? – повернулся к ней муж.

– Мы действительно разговаривали, – подтвердила Агнета. – Но это была обыкновенная светская беседа, ни о чем. Однажды Харри Свенссон подсел за мой столик в ресторане в гавани, и с тех пор мы здороваемся, иногда болтаем.

– Так ты за этим и ездила в Сольвикен, чтобы «поболтать» с ним? – язвительно спросила Вивека Бьёркенстам и снова повернулась к сыну. – Ты помнишь, Якоб, что я говорила тебе.

Тот не отвечал.

У Агнеты к глазам подступили слезы.

– Что такое? – Теперь она почти умоляюще смотрела на мужа. – О чем вообще речь?

– Я говорила тебе, что она подслушивала нас вчера, – прошипела свекровь. – Какой ты все-таки наивный.

– Я не подслушивала, – запротестовала Агнета. – Я здесь живу и делаю в этом доме, что хочу.

Вивека фыркнула, подозвала собаку и пристегнула поводок. Потом снова повернулась к сыну:

– Пришло время показать, кто в доме хозяин. Она, – тут Вивека шагнула к Агнете и схватила ее за мочку уха, – думает, будто что-то здесь значит. Дочь сантехника, побирушка… Ее надо проучить. Хорошая трепка будет ей кстати, иначе…

Вивека махнула рукой и потащила Отто к двери, за которой ее уже ждал автомобиль.

Агнета вытерла слезы. Отчаяние и страх на лице сменились выражением ненависти.

– Ну, – она наклонилась через стол, глядя мужу в глаза, – что же ты молчишь? Почему позволяешь своей матери так со мной обращаться? Она говорит, что здесь все на виду, но тайн более чем достаточно. Что происходит, почему ты не отвечаешь?

– Что вы с ним обсуждали? – спросил в свою очередь муж.

– С кем?

– Со Свенссоном, журналистом.

Агнета выпрямилась и сложила руки на груди. Она подумала было, что это не его дело, но вслух сказала другое:

– Погоду. Что еще обсуждают в таких ситуациях?

– Он знает, кто ты?

– С какой стати ему это знать? Я назвала только свое имя.

– А фамилию он спрашивал?

– Нет.

– И нами не интересовался?

– Кем это «нами»?

– Ну, нами всеми. Мамой, папой, мной?

– Нет. – Она вздохнула. – Совсем не интересовался.

– И ты ничего ему о нас не говорила?

Агнета тряхнула головой:

– Только о погоде.

– Матери с отцом он болтал что-то про плантации марихуаны в лесу и что якобы это наших рук дело. А когда его стали выпроваживать, помянул про отцовские железнодорожные модели. – (Агнета растерянно хлопала глазами.) – Откуда он мог о них узнать?

– Понятия не имею, – развела она руками.

– Ты точно ему не рассказывала?

– Я уже отвечала на этот вопрос. Вчера он действительно говорил что-то про плантации в лесу, но я не знаю, я не читаю газет. Еще он помянул какого-то наркоторговца, которого застрелили в Хельсингборге.

– Помянул, и все?

– И все.

– А откуда он про него узнал?

– Вероятно, прочел в газете! – Она хлопнула ладонью по столу.

– Но с какой стати он поехал к отцу с матерью?

– Не имею ни малейшего понятия.

Муж взял со стола солонку и начал вертеть ее в руках. Он как будто размышлял о чем-то. Наконец поставил солонку обратно на стол и направился к выходу в сторону туалета. Потом вдруг остановился, повернулся к жене и сказал, глядя ей в глаза:

– Мать права.

– В чем? – не поняла Агнета.

– Тебя следует проучить.

– Что?

– Не знаю, что ты там наговорила Харри Свенссону, но ведешь ты себя как шлюха.

Агнета выпрямилась, почувствовав, как вспыхнули щеки.

– Что… и ты…

Она не договорила, потому что в этот момент сильный удар по щеке едва не отбросил ее к стене. На несколько секунд Агнета опешила и инстинктивно подняла руку, не то для ответного удара, не то чтобы расцарапать ему лицо. Но муж отвел ее руку в сторону и ударил еще раз, по другой щеке.

– Что… что ты делаешь?..

Он схватил ее за запястья. Она пыталась сопротивляться, кричать, но он подхватил ее под мышки и потащил в туалет. Она упиралась обеими ногами, лягалась так, что опрокинула несколько статуэток на бюро.

Дверь в туалет стояла открытой. Крышка на унитазе была поднята.

Агнета пыталась его укусить, ей даже удалось вцепиться зубами в его ладонь. Он закричал, она упала на пол. Потом поползла к выходу, но он успел схватить ее за лодыжку и, захлопнув дверь, толкнул так, что она оказалась на коленях над унитазом. Она напряглась каждым мускулом, но он, упершись коленом в ее спину, толкнул еще раз.

Он не смыл, специально. Агнета почувствовала запах мочи.

Некоторое время они боролись, запертые в тесном помещении. Он не давал ей встать, а потом внезапно ударил по коленке и сразу по другой, так что она упала вперед, лицом в мочу. Агнета лягалась, пытаясь поднять голову, размахивала руками, но муж продолжал давить коленом между ее лопаток. Охваченная паническим страхом, она рванулась вверх, чтобы набрать в легкие воздуха, но муж крепко держал ее за волосы и тыкал лицом в мочу.

– Ты знаешь, как учат собак? – шептал он ей на ухо. – Я думал, тебя уже приручили, но мать права…

Агнета, захлебываясь, ерзала лицом по дну унитаза.

– Даже не пытайся…

Больше она ничего не слышала.

Муж еще раз надавил на затылок, поводил рукой из стороны в сторону, словно прополаскивая ее лицо в зловонной желтой жидкости. Агнета чувствовала, что вот-вот захлебнется, плевалась и фыркала. Внезапно муж поднял ее за волосы и спустил воду.

– Так что ты говорила Свенссону? – прошептал он, наклонившись к ее уху.

– Ничего… ничего… я не знаю…

Она сама удивлялась, что вновь обрела голос.

– Ты уверена?

– Да, да… да.

Бачок наполнился, и вода перестала литься.

– Знаешь, как долго ты пробыла под водой? – спросил он. – Восемь секунд. А показалось гораздо дольше, да?

– Да, дольше…

Он снова надавил на ее затылок, а когда смыл, она поняла, что больше не сможет, что устала бороться за жизнь и словно куда-то перемещается. Она уже не ощущала под собой пола и не сразу почувствовала, что снова дышит, когда муж поднял ее за волосы над унитазом и спустил воду. Легкие болели, но Ангета была жива, она видела свет. Потом перед глазами что-то вспыхнуло: это муж снял ее лицо на мобильный.

– Приведи здесь все в порядок, – услышала она его голос. – И себя тоже. Ты нравишься Головину, поэтому нужна нам. Особенно теперь, когда появился этот чертов журналист. Если бы не они, я бы давно тебя вышвырнул. Мама права, она всегда права… Я не должен был приводить в семью побирушку. – Он повернулся к зеркалу и пригладил ладонью волосы. – Кочка за тобой присмотрит, думаю, он не откажется. Вы поладите, вот увидишь.

Муж вышел за дверь, а она в изнеможении легла на бок, коснувшись щекой холодного пола.

Она хотела заплакать, но не могла.

Тогда Агнета встала на колени и попробовала подняться, но поскользнулась и снова упала вперед лицом. Она вспомнила, что приходила на кухню в тапочках. Должно быть, они слетели, когда муж тащил ее к туалету.

Агнета встала на четвереньки.

Она пыталась все вспомнить: голос на кухне, ссору, свекра, который сразу ушел…

Свекровь, которая схватила ее за ухо и назвала побирушкой.

Потом перед глазами возникло лицо мужа, и у нее загорелась щека.

Агнета встала на четвереньки, но тут в ванную зашел коренастый молодой человек. Он поставил ногу ей на спину и помешал встать.

Потом задрал полу ее халата и ночную сорочку и посмотрел на ее ягодицы.

– Помоги мне подняться, – выдавила она из себя.

Голос прозвучал умоляюще, и она возненавидела себя за это.

Но парень молчал. Она уже чувствовала его руку на своей ягодице.

Тут она вспомнила предчувствие, наполнявшее душу паническим страхом, и поняла, что все сбывается.

Что жизнь меняется, безжалостно и необратимо.

Появление ГГ в Сольвикене произвело на очевидцев неизгладимое впечатление.

По дороге к ресторану я столкнулся с незнакомым молодым человеком, который сидел на стуле неподалеку от моего дома. Как выяснилось, на этот раз Симон Пендер позвонил не в полицию, а Андрюсу Сискаускасу, и тот прислал нам охранника – белобрысого голубоглазого литовца. Таких парней любили снимать в старых шведских фильмах, где их почему-то непременно звали Калле.

Поздоровавшись с «Калле», я проследовал к ресторану, где устроился с компьютером за столиком у окна, чтобы разобрать присланные Юнной финансовые документы. В это время возле ресторана появился голубой «мерседес», он буквально проскользнул во двор, развернулся на площадке и остановился перед дверью.

За рулем сидела молодая женщина в форменных черных брюках с узким белым кантом по боковому шву, белой блузе с темным галстуком и фуражке. Она вышла из машины и распахнула заднюю пассажирскую дверцу, откуда показался ГГ.

Это была та самая девушка, которая подавала нам легкий грог у него во дворе. В таком костюме она могла бы запросто украсить обложку старого альбома «Roxi-Music».

На самом ГГ была яркая гавайская рубаха с рисунком из крупных цветов, светлые брюки и панама. Он помахал мне рукой и начал восхождение по лестнице от гавани.

Девушка вернулась в машину.

– Плохо выглядите, – заметил ГГ, пожимая мне руку.

– Устал немного, – признался я. – Хотите легкого грога?

– Можно бы и не очень легкого, учитывая, что сейчас почти пять часов вечера.

Я принес бутылку бурбона, имбирный эль и показал в сторону голубого «мерседеса»:

– А она не будет?

– Забудьте об этом, она учится.

– А как ее зовут?

– Неттан.

– Что за странное имя? – (ГГ пожал плечами.) – А почему бы ей не учиться здесь, в зале?

– Это ваш ресторан, – снова пожал плечами ГГ.

Я налил ему грога и спустился к Неттан и предложил ей посидеть с нами. Она согласилась.

– Неттан – это сокращенное от Анетты? – спросил я ее на лестнице.

– Нет, – ответила девушка. – Меня крестили как Неттан.

У нее оказался мягкий, теплый голос. Я так и не узнал, что за учебники она принесла с собой. Неттан устроилась через два столика от нашего, водрузила на нос очки с черными дужками, включила компьютер и уставилась в толстую книгу. Время от времени она поднимала глаза на монитор и что-то набирала на клавиатуре.

– Очень умная девушка, – похвалил ГГ.

Я же представлял ее только на обложке альбома «Roxi-Music».

ГГ закусывал бутербродами с ветчиной и сыром. Неттан пила минеральную воду. Для себя я сварил чашечку кофе.

Мой гость уже успел навести справки об аферах Бьёркенстама и теперь пытался ввести меня в мир, о котором до сих пор я знал только понаслышке и о законах которого имел весьма смутное представление.

Бухгалтерские документы всегда наводили на меня тоску, а в сегодняшней лекции ГГ уже сами цифры мутили мой разум, не привыкший иметь дело с такими чудовищными суммами.

– Якоб зарегистрировался в Монако, поэтому шведским властям трудно его контролировать, – говорил он. – Точно не знаю, но склонен предполагать, что он открыл счет в каком-нибудь маленьком отечественном банке, и здесь ему на руку сыграло имя, которое все еще много значит в шведском деловом мире. Думаю, он зарегистрировал недействующее предприятие в каком-нибудь налоговом раю вроде Кипра или Панамы. Таких мест с каждым годом все меньше, но Кипр, Панама или Белиз, насколько я знаю, в этом плане все еще надежны. Бьёркенстаму нужна абсолютная секретность, только это может помешать властям установить происхождение его денег.

Если я правильно понял ГГ, Бьёркенстам открыл концерн с множеством филиалов и дочерних предприятий, чтобы официально делать бизнес в Швеции. Это объясняло его интерес к инвестированию коммун. А деньги, полученные от русских коррупционеров, отмывались в швейцарских банках, где не вызывали никаких подозрений, поскольку поступали туда уже из Швеции.

– Якоб получал хороший процент от этих вкладов, – объяснял ГГ. – Только представьте себе размеры этих сумм!

– Не уверен, что у меня получится.

– Много сотен миллионов.

– Ну да…

Это были действительно немыслимые суммы, но я верил ГГ.

– И я догадываюсь, с кем он работал, – продолжил ГГ.

– С кем?

– Много лет назад я торговал недвижимостью в Англии и часто имел дело с русскими. В Лондоне, можно сказать, им принадлежит целый район, Белгравия. Но живут там только русские женщины. Мужья остаются в России со своими любовницами, в то время как жены закупаются в «Дольче-Габбана», «Версаче» и «Роберто Кавалли» и привозят все это добро домой в сумках от Луи Вюиттона. Вы слышали что-нибудь о Дмитрии Головине? – (Я покачал головой.) – Один мой конкурент продал ему в Белгравии дом за пятьдесят миллионов фунтов, но сам Головин бывает там только пару недель в году. В доме полный штат прислуги, которая круглый год получает жалованье. Но хозяина они почти не видят, он купил этот дом только потому, что иметь недвижимость в Лондоне престижно.

– Боже мой! – вырвалось у меня.

– Хотя Головин – белая ворона среди олигархов. У него, по крайней мере, яркая биография. Ребенком мать вывезла его в Москву из Грузии, и он рано подружился с местными мафиози. В Сети о нем почти ничего нет, но свои миллионы он скопил не без поддержки партийной верхушки, и, как я думаю, прежде всего именно Головин использует Якоба Бьёркенстама в качестве посредника. Они встречались предположительно во Флориде. Головин известен в американском деловом мире как продавец российской техники предприятиям космической отрасли США. Подозреваю крупные махинации с двойными счетами, с каждой из которых он имел порядка девяноста миллионов долларов. Якоб получал от десяти до пятидесяти процентов от сделки за то, что отмывал эти деньги в Швейцарии… Судите сами, о каких суммах здесь идет речь.

– Вы знаете, что он приезжает в Сконе?

– Кто?

– Головин.

– Точно? – ГГ выглядел не на шутку удивленным. – Откуда вам это известно?

– Это всего лишь мое предположение. Насколько я помню, директор порта в Мёлле говорил о каком-то русском судне, которое сейчас стоит в Копенгагене.

– Вы часто встречаетесь с Агнетой? – спросил ГГ.

– Не виделись со вчерашнего дня. Но сейчас как раз собираюсь в Мёлле.

– Передавайте ей привет, она мне всегда нравилась.

Когда Неттан распахнула перед ГГ дверцу «мерседеса», снова пошел мелкий дождь. ГГ кивнул мне на прощание и скрылся в салоне машины.

Шок прошел. Нахлынувшая волна ненависти заглушила чувство унижения и страха. Мысли прояснились. Агнета приняла душ, оделась и села у окна в спальне.

Во дворе никого не было.

Она выглянула в дверь и действительно увидела Кочку. Он сидел у самого порога ее спальни и играл с мобильником, в котором время от времени что-то попискивало и трещало. В ушах у Кочки были наушники. Он поднял на нее глаза, потом демонстративно понюхал пальцы и ухмыльнулся.

Итак, она не могла покинуть своей спальни, потому что ее сторожил отвратительный, жирный Кочка.

Она прикрыла глаза. Ненависть замерцала под веками огненными бликами. Агнета снова ощутила его ногу на своей спине, его потное прикосновение, похотливый взгляд. Его пальцы между своих ягодиц.

Она подошла к окну. Третий этаж, слишком высоко, чтобы прыгнуть.

Поблизости не оказалось даже водосточной трубы, по которой она могла бы спуститься, если бы решилась на такое. Конечно, в спальне имелись простыни, из которых в таких случаях вяжут веревки. Но даже простыню привязать было не за что. Не говоря уже о том, что спускаться пришлось бы мимо веранды, где Эдвард и Вивека обычно сидят по утрам.

Большинство ее платьев хранилось в гардеробе напротив спальни, но пройти туда, минуя Кочку, было невозможно.

Оставался ноутбук – единственный путь к спасению. Ключи от машины лежали в сумочке, там же кредитка и немного наличных денег.

Если бы только удалось проскочить мимо Кочки, Агнета сбежала бы не раздумывая.

Вопрос – куда.

Дмитрий Головин, конечно, обрадовался ее последнему письму. Только просил подождать, но она не могла предвидеть того, что случится сегодня.

Агнета села за туалетный столик и включила ноутбук. Одновременно сунула в розетку штепсель своей плойки.

– Можно присесть?

Я поднял глаза и увидел Якоба Бьёркенстама. Никогда не встречался с ним раньше и ни разу не видел вблизи, но сразу узнал по фотографии в газете и снимкам, которые прислала мне Юнна.

Я не нашелся с ответом, и он закончил вопрос:

– Или вы ждете мою жену?

Я огляделся. Белого джипа с русским номером нигде не было видно. Значит, он явился сюда один. Впрочем, за входной дверью как будто мелькнула фигура рослого телохранителя, того самого, что однажды ночью стоял у дверей моего дома.

– Нет.

– Что «нет»? – не понял он. – Вы не ждете мою жену или не разрешаете мне сесть?

Один-ноль в его пользу. Я выругался про себя. Что такое есть в этих богачах, что всегда позволяет им одерживать верх над нами, простыми смертными? Его папаша такой же. Это никак не связано с внешностью, скорее какая-то врожденная напористость. Они всегда получают что хотят, и им не нужно напрягаться, чтобы идти по жизни, как короли, или, по крайней мере, американские хип-хоп-звезды.

– Но… садитесь, и я никого не жду. – Я подвинулся, давая ему место.

– Так, значит, вы с ней не здесь встречаетесь?

– С кем? – Я сам почувствовал, как идиотски это прозвучало.

– С моей женой.

– О чем вы?

– Разве вы не обедали с ней в Мёлле?

– Ну…

– Ну вот.

– Но я не знал, кто она.

– А кто я, вы тоже не знаете?

Он глядел мне в глаза и улыбался, как победитель, – ровные, ослепительные зубы, коричневый загар, густые темные волосы собраны сзади в хвост. Выбившийся из прически локон падал вдоль виска, усиливая его сходство с озорным мальчишкой.

– Я видел вашу фотографию в газете.

– И встречались с моей женой, – добавил он. – Ее зовут Агнета.

– Я не знал, что она ваша жена.

Он коротко рассмеялся:

– Не знаю почему, но я вам не верю.

– Она представилась только как Агнета.

Его телохранитель купил мороженое и столкнулся с той же проблемой, что и Агнета вчера на скамейке. Он старался держать стаканчик подальше от своего костюма и постоянно вытирал руку салфеткой. Мне даже показалось, что он ругался.

Тут я вспомнил о его низеньком коллеге, но того нигде не было видно. Что могло их разлучить?

– Не высматривайте ее, она не придет, – услышал я голос Бьёркенстама. – Моя жена приболела.

Я перевел взгляд на него. Улыбка, только что мальчишеская, даже невинная, вдруг стала холодной и насмешливой, в глазах появился стальной блеск.

– О, вы, похоже, читаете мои мысли, – усмехнулся я.

Бьёркенстам вздохнул:

– А вы бывший боксер, насколько я знаю?

– Да, именно бывший, – пожал я плечами.

– Так пишут о вас в «Гугле». Чемпион Сконе. Я-то полагал, что боксеры – люди чести. Надо ведь иметь мужество выйти на ринг, это вам не бегать за чужими женами.

Этот выпад я оставил без комментариев.

– Может, сразимся? – неожиданно предложил он. – У меня дома все для этого есть.

Тут я вспомнил Георга Грипа и то, что он рассказывал о Якобе Бьёркенстаме. И этот соблазнитель деревенских девушек, трус, насмерть пнувший потерявшего сознание человека, еще рассуждает о чести!

– Когда-то я действительно занимался боксом, но это было давно, – ответил я. – А с какой стати вы искали обо мне сведения в Сети? Чем вас могла заинтересовать моя скромная персона?

Его улыбка снова потеплела.

– Вы становитесь навязчивым, вот что я вам скажу. Это раздражает…

– Вот как. Но я…

– Сначала вы бегаете за моей женой, потом врываетесь в дом моих родителей. Что вам нужно?

– Ничего.

Он снова рассмеялся, но как-то невесело.

Рослый охранник выбросил в мусорную корзину и мороженое, и салфетку и теперь смотрел на море, опершись на перила.

– То есть вы не врывались в дом моих родителей? – спросил Якоб. Я не отвечал. – По крайней мере, вы этого не отрицаете. А знаете, шведы ведь очень завистливы. Многие не могут смириться с тем, что мы живем лучше других. Поэтому время от времени нас пытаются забросать грязью, и кроты, так называемые журналисты, все время под нас копают. Но до сих пор никому еще не удавалось запятнать честное имя Бьёркенстамов, и вам это не удастся, не надейтесь.

Я удивился, потому что давно не слышал, чтобы журналистов называли кротами. Это словечко из лексикона старшего поколения.

– Не все проблемы решаются с помощью денег, – заметил я.

– Не все, – согласился Якоб. – Но многие.

Он рассмеялся. Я сделал движение, собираясь подняться.

– Ну-у… уже уходите? – протянул он с деланым разочарованием. – Мы с вами так хорошо беседовали.

– Не желаю продолжать этот разговор.

– Я только хотел спросить вас, что вам надо? – Он заглянул мне в глаза. – Что вы, собственно, пытаетесь доказать?

Я откинулся на спинку стула и вытянул ноги:

– Получил сигнал и иду по следу, не более. Я журналист.

– Правда? Я-то думал, вы с этим завязали. Открыли ресторан в Сольвикене…

– Журналист всегда журналист. А хороший журналист любопытен. Что же касается ресторана, он принадлежит моему другу Симону Пендеру, я ему только помогаю.

– Ага… Ну, сам я никогда там не бывал. Зато моя жена проводит в вашем ресторане каждый вечер.

Бьёркенстам пристально посмотрел мне в глаза. Если он хотел меня удивить, то не просчитался. Я никак не ожидал такого поворота, поэтому вид у меня был в этот момент дурацкий, я сам это чувствовал. Откуда он знает? Она сама ему рассказала или слежка за мной продолжается?

– Я вижу, вы меня услышали, – раздался голос Бьёркенстама.

Я взглянул в сторону пирса. Директор порта Дан Фрей помогал очередному датскому паруснику причалить.

– С какой стати вы спрашивали отца об этой плантации в лесу? Или вы действительно думаете, что мы к этому причастны?

– Ну, я, конечно, не знаю…

– Конечно не знаете, – перебил меня Бьёркенстам. – А как вам пришло в голову обвинять моих родителей в связях с нацистами?

Я поднялся со стула:

– Мне пора.

Но Бьёркенстам схватил меня за запястье:

– Одну минутку. Назовите вашу цену.

– Какую цену? – не понял я.

– Сколько вы хотите за то, чтобы оставить моих родителей в покое?

– Вы хотите меня купить?

– Все на свете имеет свою цену.

– Я пошел, – повторил я.

Если в начале нашей беседы я и позволил Бьёркенстаму взять надо мной верх, то уходил я, безусловно, победителем. Я был рад, что припарковался почти у входа, так что мне не пришлось долго идти к машине. Я просто сел за руль и завел мотор. Если бы машине вздумалось буксовать и мне пришлось бы давать задний ход, прежде чем выехать из Мёлле, Бьёркенстам получил бы дополнительное время.

При всем при том ощущения окончательной победы не было.

В зеркало заднего вида я наблюдал, как Бьёркенстам и рослый охранник о чем-то переговаривались. Потом оба замолчали и посмотрели мне вслед.

Руки мои тряслись.

Я прекрасно понимал, о чем говорил со мной Бьёркенстам, но все еще не видел общей картины событий. И главное, до сих пор не представлял себе, как все это может быть связано с Эммой. Вероятно, они решили, что она мертва, что утонула той ночью, когда от них убегала. Проникнув в мой дом и не обнаружив никаких следов ее пребывания, они окончательно утвердились в этом мнении.

Я разговаривал с Вивекой и Эдвардом о наркотиках и нацизме, но Эмму не помянул ни единым словом. Тем не менее семейство было порядком напугано моими действиями, если уж решилось меня подкупить.

Я притормозил и повернул обратно.

Бьёркенстам и его рослый охранник уже успели выйти из гавани и стояли возле здания бывшей пожарной станции, на маленькой площадке, где едва мог припарковаться один автомобиль. Они о чем-то спорили на повышенных тонах. Бьёркенстам размахивал руками.

Первым меня заметил охранник, который сразу замолчал и посмотрел в мою сторону. Поняв, в чем дело, Бьёркенстам тоже затих.

– Простите, – обратился я к охраннику, – мы не знакомы, но мне кажется, вы бывали у меня дома.

Он не отвечал и выглядел удивленным.

Бьёркенстам перевел взгляд с меня на него, а потом снова на меня. Я повернулся к нему:

– Даже не знал, что вы друзья.

Оба не говорили ни слова, и я продолжил:

– У меня даже такое чувство, что я видел вас в Хёганесе. Вы водите машину с русским номером, так?

На это, как видно, возразить ему было нечего.

– А вам какое до этого дело? – набросился на меня Бьёркенстам.

– Я полагаю, ваш товарищ в состоянии сам за себя ответить, – повернулся я к нему. Потом протянул руку охраннику. – Харри Свенссон.

Великан механическим движением взял мою ладонь:

– Лади.

У меня возникло чувство, что в следующий момент он пожалел о своей отзывчивости. На ощупь его рука была мозолистой, грубой, с толстыми пальцами и узловатыми костяшками. При этом рукопожатие оказалось на удивление вялым.

– Лади – сокращенное от Владимира? – спросил я. – Вы русский?

– Ну что вам еще удалось разнюхать? – раздался раздраженный голос Бьёркенстама.

– Я ничего не разнюхиваю. Я просто узнал вашего товарища и решил с ним познакомиться.

Лади открыл рот, как будто собираясь что-то сказать, но Бьёркенстам опередил его:

– Тебе совсем не обязательно ему отвечать.

– Что ж, господа, счастливо оставаться. – Я направился к своей машине.

Лади и Бьёркенстам смотрели мне вслед. Когда я сел за руль, Бьёркенстам снова стал что-то говорить, размахивая руками. Но Лади не отвечал ему, безучастно глядя в сторону моря. В этот момент на парковке появилась старушка с роллатором.

Проезжая мимо отеля «Кюллаберг», я хлопнул обеими руками по рулю. Сам не знаю, выражал ли я тем самым радость победы или просто приказывал GPS-женщине заткнуться.

Так или иначе, из Мёлле я не выехал.

Площадка возле бывшей железнодорожной станции оказалась достаточно просторной, чтобы я смог развернуться и снова взять курс на гавань, потому что… что-то было в этой старушке с роллатором, что заставило меня принять такое решение. Она явно направлялась к Бьёркенстаму. Поймав ее взгляд, я понял: должно произойти нечто очень важное.

Якоб и Лади выходили из гавани, когда я вернулся. Бьёркенстам все еще о чем-то говорил, размахивая руками. Лади отвлеченно смотрел на море.

Я вышел из машины.

Женщина с роллатором следовала за Бьёркенстамом, я пошел за ней.

Внезапно Бьёркенстам остановился, и она закричала на всю гавань:

– Убийца!

Я достал мобильник. Бьёркенстам мотнул головой, пытаясь скрыться от фотокамеры, но было поздно.

– Убийца! – еще раз закричала женщина.

Я встал рядом с ней.

– Убийца, убийца, убийца… – повторила она еще несколько раз, уже тише.

Бьёркенстам толкнул в бок Лади:

– Сделай же что-нибудь.

Но тот продолжал стоять как вкопанный.

Я понимал его. Ударив женщину с роллатором, да еще и перед фотокамерой, он рисковал предстать перед публикой не в самом выгодном свете.

– Пойдемте. – Я взял ее под руку. – Сможете идти без роллатора, если я буду вас держать?

– Смогу, – кивнула она.

Я взял роллатор в левую руку, подхватил ее правой и медленно пошел к машине. В гавани было не так много народа, но, устраивая ее на пассажирском сиденье, я видел, как человек шесть-семь собрались возле Бьёркенстама.

Дан Фрей тоже поднимался по лестнице от мостков.

Я завел машину и так удачно дал задний ход, что сразу оказался на дороге, включил и выключил мотор и благополучно тронулся с места.

– Меня зовут Харри Свенссон, – представился я женщине. – Вы не очень-то хотели оставаться рядом с ними, как мне показалось?

Женщина тряхнула головой. Был ли это ответ на мой вопрос или реакция на только что произошедшие события, я так и не понял.

– Где вы живете? – спросил я.

– В Энгельхольме.

Трудно было на глаз определить ее возраст, но вблизи она показалась мне гораздо крепче, чем я было подумал. Ее руки, во всяком случае, выглядели на удивление большими и сильными. Она положила их на колени и сцепила пальцы в замок.

– Эльс-Мари Гуннарссон, – представилась женщина.

– Не знаю, с чего начать, но… Вам знаком человек, с которым мы только что встретились в гавани?

– Я прекрасно знаю, кто он, – уверенно ответила она.

– То есть это был заранее просчитанный маневр?

– Я видела его на фотографии в газете, я три раза приезжала сюда автобусом, чтобы его увидеть. Каждый день из Энгельхольма через Йонсторп и Хёганес и оттуда до Мёлле. А потом домой тем же путем.

Я поправил зеркало заднего вида, но не заметил там ни белого джипа, ни мотоциклов. Я остановился возле мотеля «Мёллехэсле кемпинг», на том самом месте, где ждал Бьёркенстама несколько дней назад.

– Теперь меня посадят в тюрьму? – робко спросила женщина.

– Не думаю.

Она продолжала играть пальцами и молчать, как будто о чем-то размышляла.

Ее волосы были совершенно седыми, поверх заправленной в черные брюки блузы надета тонкая светлая куртка.

– Что я наделала! – прошептала вдруг старушка. – Что, если они отнимут у меня роллатор?

– В таком случае мы купим вам новый, – успокоил ее я, и старушка рассеянно кивнула. – Вы кричали «убийца» в гавани? – напомнил я.

– Кричала, – согласилась она.

– Кого именно вы так называли?

– Бьёркенстама. Бьёркенстам – убийца.

Первым делом я, конечно, подумал о драке в ресторане в Бостаде и решил, что старушка имеет какое-то отношение к убитому ударом ноги мужчине. Возможно, она его мать. Но она вдруг сказала:

– Он убил мою дочь. Наверное, с точки зрения закона это не так. Но это из-за Бьёркенстама она лишила себя жизни.

Тут я вспомнил о девушке, про которую рассказывал мне Георг Грип. Якоб Бьёркенстам издевался над ней, изнасиловал, а потом объявил ее же во всем виноватой.

– Я слышал эту историю, но, если не ошибаюсь, ни вы, ни ваша дочь не стали заявлять на Бьёркенстама в полицию?

– Мы должны были это сделать, и я хотела. Но Бьёркенстам-старший предложил уладить дело миром. Мой муж Руне – он давно уже умер – согласился взять у него деньги. Сказал, что для Малин, нашей дочери, они будут полезнее, чем позорное судебное разбирательство.

На последних словах ее до сих пор уверенный голос дрогнул.

– Хорошо, – вздохнул я. – Ну и… – Я не договорил.

Она, по-видимому, догадалась, о чем я собирался ее спросить, но ничего не сказала. Старушка продолжала смотреть на кемпинговую площадку, где дети играли в футбол. Там же группа взрослых тоже перебрасывала друг другу мяч. Пока она молчала, мимо нас успело проехать несколько трейлеров с прицепленными вагончиками.

– Тридцать тысяч, – наконец прошептала она.

– И вы…

– Тридцать тысяч за ее жизнь. Малин была нашим единственным ребенком. Руне так и не смог оправиться.

Я кивнул.

Она перестала крутить пальцами и замерла. Я положил ей руку на колено. Она подняла глаза.

– Разве это цена жизни? – спросила она.

Я покачал головой.

Спустя час Эльс-Мари Гуннарссон сидела за столиком в саду Ларса Берглунда.

К тому времени я успел рассказать ей, кто такой Берглунд, чем он занимается и что я знаю о Бьёркенстаме. Потом мы с бывшим редактором тщательно обсудили, что будем писать и как. Последние фотографии из Мёлле я отослал Бритт-Мари Линдстрём, и сейчас она направлялась в Лербергет, чтобы сделать портретный снимок Эльс-Мари для газеты. После этого она должна была отвезти Эльс-Мари домой в Энгельхольм.

Эльс-Мари было семьдесят два года, но она уже тридцать лет как получала пенсию по инвалидности – что-то с ногами, или с бедрами, или и с тем и другим, я так и не понял. Овдовела она семь лет назад.

Агнета хотела переодеться, но не могла выйти из спальни, минуя Кочку. Он обязательно спросил бы, зачем ей вдруг понадобилось платье. «Ничего страшного, – подумала она. – Заеду в магазин, никогда не лишне обновить гардероб».

Она нацепила шорты, выбрала пару кроссовок. Босоножки на высоком каблуке бросила в пластиковый пакет вместе с блузкой и бюстгальтером.

Потом попробовала пальцем плойку, положила пакет с вещами на пол и осторожно выглянула за дверь:

– Помогите, горит!

Из одежды на ней не было ничего, кроме шортов, поэтому ошарашенный Кочка уставился на нее во все глаза. Через минуту он уже стоял на пороге.

– В чем дело?

А сам не спускал глаз с ее обнаженной груди.

Когда Агнета бросила ему раскаленную плойку, Кочка поймал ее не глядя: очевидно, принял за фаллоимитатор. Его мобильник полетел на пол. Кочка завопил, упал на колени, отдирая плойку вместе с налипшей кожей. Его глаза расширились. Некоторое время он сидел на полу и беззвучно открывал рот, будто не в силах издать ни звука. Тогда Агнета еще раз схватила плойку и бросила ему в лицо.

– Такие вещи лучше брать в рот, – сказала она.

Кочка закричал не сразу, сначала по комнате распространился запах паленого мяса. Агнета надела майку, перешагнула через корчившееся на полу тело, подхватила пакет и побежала вниз по лестнице. «„Бейлиссу“ можно доверять», – мелькнуло у нее в голове.

Отъехав на некоторое расстояние, она увидела в зеркале заднего вида мужа и его широкоплечего охранника. Оба направлялись к дому. Муж что-то говорил Лади, размахивая руками. На спуске к гавани Агнета повернула вправо и выехала из Мёлле. «Ты еще не знаешь, что за сюрприз ждет тебя дома», – мысленно обратилась она к мужу.

У входа в ресторан в Сольвикене одна из наших официанток протянула мне записку с номером телефона:

– Харри, звонила какая-то женщина, спрашивала тебя.

– Она не назвалась?

– По-моему, сказала, что ее зовут Агнета.

На дороге из Мёлле ее никто не преследовал.

Собственно, она не знала, куда направляется, и, только доехав до перекрестка в Бруннбю, свернула на парковку возле магазина «Иса» и остановилась, чтобы собраться с мыслями.

Разумеется, ей надо было в Сольвикен. Ей почему-то казалось, что Харри Свенссон обязательно поможет. Но что, если он обманывает ее или просто не открывает ей всей правды? Ведь он наверняка знает, кто она такая, после того что рассказали ей свекровь и муж.

Зачем же он играл с ней в эту игру?

Или муж прав и Харри Свенссон только использовал ее, чтобы добраться до Бьёркенстамов?

Очень возможно.

Даже наверняка так оно и есть.

Тем не менее.

За все время их знакомства у нее ни разу не возникло чувства, что от Харри можно ожидать чего-то плохого. И потом, что такое были его маленькие, невинные секреты по сравнению с тайнами ее семьи?

Но в Сольвикене свекор со свекровью наверняка заприметят ее автомобиль. Что, если связаться с директором порта? Нет, эту мысль она отогнала сразу. Ей не следует появляться ни в Мёлле, ни в Сольвикене.

Агнета достала мобильный и зашла в электронную почту.

Письма от русского отправителя все еще не было.

Возможно, она вообще неправильно истолковала ситуацию.

Тогда она пропала.

Агнета сжала пальцами руль и прикрыла глаза.

На мгновение ей показалось, что она умирает, потому что перед глазами промелькнула вся жизнь. Разве не так оно бывает в таких случаях? Агнета выругалась. До какой же степени надо быть дурой, чтобы думать такое? Потом по крыше автомобиля застучал дождь, и это окончательно вывело ее из оцепенения.

Отступать в любом случае было поздно, она зашла слишком далеко.

Ведь это она метнула раскаленную плойку в лицо Кочке. Отвратительному, похотливому Кочке, тем не менее…

Агнета повернула ключ зажигания и выехала в сторону Хельсингборга.

Она бывала там не так часто, но пару раз пила кофе в кафе под названием «Чашечка». Именно туда она сейчас и направлялась.

Уже на входе в кафе она заметила отель под называнием «Викинг» и свернула туда спросить насчет свободных номеров. Она сделала это скорее для очистки совести, потому что в разгар туристического сезона все отели в Хельсингборге были заполнены. Но, к ее удивлению, в «Викинге» как раз сняли бронь, и портье предложил ей несколько вариантов на выбор. На вопрос, требуется ли помощь с вещами, Агнета покачала головой:

– У меня только один пакет. Вещи пропали в аэропорту.

Комнатка оказалась совсем маленькой, но уютной. Окна были зарешечены, как в старых домах, и выходили на улицу под красивым названием Фогельсонгсгатан.

Они не успели обменяться телефонами с Харри Свенссоном, поэтому Агнета позвонила в ресторан в Сольвикене по номеру, который нашла в Интернете. Ей ответил молодой женский голос. Харри Свенссона не оказалось на месте, но девушка обещала передать ему, кто звонил. Агнета продиктовала ей номер своего мобильника.

Потом Агнета спустилась в холл. Того портье больше не было, за регистрационной стойкой стояла девушка. Агнета поинтересовалась у нее, где в городе можно приодеться.

– Думаю, вам подойдет «Сенино Донна», – ответила та. – У них есть все: «Прада» и «Гуччи», «Стелла Маккартни», «Дольче-Габбана»…

Похоже, она знала, о чем говорит.

– И где это?

– На Кюллагатан, совсем недалеко отсюда.

Когда Агнета вышла из отеля, снова накрапывал дождь.

Настроение ее улучшилось, как ни казалось это странным после всего того, что ей пришлось вынести в минувшие дни.

Теперь Агнета спрашивала себя, о чем говорил ее муж с Лади, когда она заметила их в зеркале заднего вида? Чем это Якоб был так взволнован?

Ей самой не давала сейчас покоя мысль о сыне. Она никогда не увлекалась спортом и если просматривала новости на эту тему, то только потому, что теннисом занимался Карл. Один комментатор из «Фейсбука» утверждал, что Карл Бьёркенстам непременно войдет в число участников чемпионата на Кубок Дэвиса.

Она никогда не думала, что мальчик пойдет так далеко.

Сейчас Карл был на турнире юниоров в Бристоле. Если все получится так, как они задумали с Головиным, скоро она его увидит.

Карл вспоминал о родителях, только когда ему требовались деньги. Он никогда не отвечал ни на телефонные звонки, ни на эсэмэски.

Мальчишки – это мальчишки.

Я хотел было прогуляться до коптильни и посидеть там, но тут начался дождь. Я устроился в дальнем углу ресторана, достал мобильный и набрал номер, который мне только что передала официантка.

Агнета Бьёркенстам была, похоже, чем-то расстроена.

– Это Харри Свенссон, – представился я.

Она не отвечала. Похоже, в этот момент Агнета разговаривала с кем-то другим.

– Одну минутку, – сказала она мне.

Я стал ждать. Наконец в трубке снова раздался ее голос:

– Я была в примерочной кабинке, но теперь могу говорить.

Я сам услышал, как неуверенно прозвучало мое «о’кей».

Агнета же сразу перешла к делу:

– Почему вы не сказали, что знаете, кто я? – (Я не нашелся что ей сказать.) – Алло, вы меня слышите?

– Да, слышу.

– Так почему?

– Ну, не знаю, – замялся я. – Я просто не думал, что это так важно.

Она коротко рассмеялась. Или фыркнула, я так и не понял.

– Не важно, говорите? Тем не менее вы прекрасно знали, с кем и чем имеете дело.

– О чем вы? – не понял я.

– Вы где? – спросила она вместо ответа.

– В Сольвикене.

– Можете приехать в Хельсингборг?

– Что, прямо сейчас?

– Да.

– Хорошо, куда именно?

– Слышали когда-нибудь о кафе «Чашечка»?

– Да.

– Буду ждать вас там.

Она сидела у окна, но все равно не заметила, как подъехала его машина – темно-синяя, с литовским номером. У Харри возникли проблемы с парковкой, точнее, с автомобилем, который, похоже, не очень-то его слушался.

Когда Харри появился в дверях кафе, Агнета помахала ему рукой.

– Закажем что-нибудь? – спросил он.

Агнета покачала головой и показала на стоявшую перед ней чашку кофе.

– Я думала, у мужчин не бывает проблем с машинами.

Харри улыбнулся:

– У меня проблемы только с этой машиной. И она не моя, я взял ее у друга.

– А где ваша?

– В ремонте.

Таким она его еще не видела.

Харри выглядел растерянным, в его глазах она читала вопрос. Он не понимал, зачем она его сюда вызвала, и это делало ее хозяйкой положения.

Именно она задавала тон этой беседе.

Агнета могла быть довольна: слишком долго приходилось ей всем угождать и держаться в тени, чтобы, не дай бог, не раскачать лодку, как выражалась ее мать.

– И все-таки я вынуждена повторить вопрос, который задавала вам по телефону. Почему вы сразу не признались в том, что знаете, кто я? – (Харри развел руками, но смотрел в стол, избегая ее взгляда.) – И что вам еще известно?

Он заказал кофе и бутерброд и начал рассказывать, что заставило его приехать в Мёлле несколько дней назад, и как он познакомился с капитаном, и как впервые услышал от него ее имя. И как потом был вынужден играть в эту игру, в которой он делал вид, будто не знает того, что на самом деле знал, ибо не знал, знает ли она и только делает вид, будто не знает, или действительно не знает, и что именно она знает, а чего не знает. А потом добавил, что она чертовски хорошо выглядит и ему очень приятно сидеть здесь рядом с ней.

– Ну, в общем, так, – закончил он.

– Но когда я спросила вас, бывали ли вы раньше в Мёлле, вы ответили, что нет. Между тем я своими глазами видела, как вы разворачивались у нас во дворе.

Харри поднял глаза. Он как будто удивился:

– Я не совсем понимал, где нахожусь. И не замечал ничего, кроме красивой женщины на балконе.

– И с той самой минуты, – продолжила Агнета, – жизнь моя круто изменилась: меня били, надо мной издевались, наконец я сбежала от мужа и никогда больше не вернусь к нему.

Он поднял глаза. Его лицо выражало крайнюю степень изумления.

– Что вы такое говорите?

– Именно так, – подтвердила она. – Так что пользуйтесь возможностью, спрашивайте.

От неожиданности я растерялся.

Внезапно мне пришло на ум, что, собственно, я не знаю, чего от нее хочу. На самом деле я, конечно, прекрасно понимал это, просто затруднялся правильно сформулировать вопрос. Я до сих пор сомневался, насколько могу ей открыться. В конце концов, все это вполне могло оказаться ловушкой. Я слишком хорошо помнил, как вскоре после беседы с Эдвардом и Вивекой меня атаковали на дороге двое байкеров. А теперь, спустя несколько часов после беседы с Якобом Бьёркенстамом, со мной вдруг пожелала встретиться его жена.

Она была совсем не похожа на ту Агнету, которую я видел в Мёлле. Хотя я никогда не возражал против женского общества, тем более такого. Помимо того, что Агнета могла сообщить мне кое-что касательно моего расследования, в ней было нечто, что разжигало мое любопытство именно по отношению к ней. Мне сразу захотелось узнать, что с ней произошло и что она собирается делать. Впрочем, она не производила впечатление чем-то обеспокоенной и все так же излучала уверенность.

В который раз я спрашивал себя, о чем думают мужчины. Муж Бодиль Нильссон, женатый на самой красивой женщине в мире, постоянно изменял ей. А Якоб Бьёркенстам, которому досталась не менее обаятельная супруга, обошелся с ней так, что вынудил бежать из дому.

Бодиль не сразу пошла на развод.

Да и Агнета долго терпела, прежде чем решилась на последний шаг.

Должно быть, это случилось не раньше, чем улеглись страсти и она поняла, что ей действительно нужно.

– Собственно, с вашим мужем мы беседовали всего несколько часов назад, – заметил я.

Теперь настала ее очередь удивляться.

– Это происходило в гавани, где одна пожилая женщина прилюдно назвала его убийцей.

Агнета Бьёркенстам молча уставилась на меня.

– Эта женщина…

Она отвернулась к окну, словно размышляла над тем, стоит ли мне верить и насколько можно мне открыться. Я продолжил:

– До того как это случилось, я, признаюсь, приехал в Мёлле, чтобы пообедать с вами в ресторане. Надеялся кое-что прояснить с вашей помощью, но вы не приходили. И вдруг на ту самую скамейку, где мы с вами недавно сидели, опустился невесть откуда взявшийся Якоб Бьёркенстам.

По выражению ее лица я понял, что она слышит об этом впервые.

– И что он вам говорил?

– Что вы приболели.

– Ну… можно сказать и так.

– Он угрожал мне… В общем, он подозревает, что мы с вами встречаемся. – (Агнета рассмеялась.) – Он и вправду бил вас?

– Давайте опустим подробности.

– С ним был Лади, – добавил я.

– Он его помощник, точнее, телохранитель.

– Неделю назад он ночью бродил у дверей моего дома.

– Кто, Лади?

– Да, и с ним такой маленький толстый тип. Они искали там одного человека, которого я приютил на время. Не догадываетесь, кто бы это мог быть?

Агнета Бьёркенстам покачала головой:

– Понятия не имею, о чем вы. Для меня все началось со статьи в газете. В ней сообщалось о плантациях марихуаны в лесу, и родители мужа пришли в бешенство, когда ее увидели. Но потом они спрашивали меня о вас. Почему?

– Не представляю себе. А вы сами не знаете?

Она покачала головой:

– Мне много чего известно, но только не об этом.

– Один мой информатор, у которого есть свой человек в муниципалитете, утверждает, что это Бьёркенстамы занимаются выращиванием марихуаны в лесу, а инвестиции в развитие коммуны не более чем прикрытие.

Агнета еще раз тряхнула головой, на этот раз увереннее:

– Я тоже расследовала, чем занимается мой муж, но о наркотиках ничего не нашла.

– И с какой стати вас это заинтересовало?

– Просто устала быть не у дел. Надоело, когда перед тобой запирают все двери. О Вивеке и Эдварде я тоже многое узнала и скажу вам, что не следует недооценивать мою свекровь. Она стоит почти за каждой аферой Бьёркенстамов.

– Женщина, которая назвала вашего мужа убийцей, говорила, что он изнасиловал ее дочь. Девушка лишила себя жизни.

Некоторое время Агнета молчала, глядя в одну точку, а потом слова хлынули из нее потоком.

– Вероятно, я произвожу впечатление круглой дуры, но о Бьёркенстамах мне известно гораздо больше, чем они думают. Я просто научилась держать рот на замке. Но это дается мне не так легко. – Ее глаза наполнились слезами. – Только и слышишь со всех сторон: «Ты женщина, не высовывайся». Бьёркенстамы старались не приглашать моих родителей на свои праздники, а в тех редких случаях, когда этого невозможно было избежать, просто не замечали их. Но мне не следовало раскачивать лодку, ведь у меня все шло хорошо, как полагала моя мама. Интересно, что она подразумевала под этим «хорошо»? – (Я развел руками.) – Моя свекровь часто повторяет, что мальчишки – это мальчишки и им следует прощать некоторые шалости…

– Вероятно, она имеет в виду и Эдварда с его железнодорожными моделями, – перебил ее я.

Агнета рассмеялась:

– Прежде чем мы разведемся, я пришлю вам еще несколько фотографий.

– Вы слышали что-нибудь о пропавшей девочке? – спросил я.

– Ну… А когда это произошло?

– Примерно неделю назад. Кое-кто утверждает, что к этому причастны Бьёркенстамы.

– Я не так часто бываю в Сольвикене и не совсем в курсе того, что там происходит.

Похоже, Агнета несколько растерялась. До сих пор она не сомневалась, что знает больше меня.

– А известно ли вам о больнице, которая расположена между Сольвикеном и Мёлле? – спросил я.

– Да, – неуверенно кивнула Агнета.

– Чья она?

– Эдварда и Вивеки.

– То есть родителей вашего мужа? – (Она снова кивнула.) – Говорят, кое-кого из пациентов удерживают там насильно.

– Об этом мне ничего не известно. Но неделю назад что-то, похоже, действительно произошло. Они громко спорили – Лади, Кочка и мой муж. Я не слышала о чем, потому что была наверху, в спальне.

– Кочка? – переспросил я.

– Да, такое у него прозвище.

– Это такой низенький, толстый?

– Да.

– А вы слышали о наркоторговце, которого застрелили в Хельсингборге?

Агнета замотала головой.

– Знаете, – неуверенно начала она, – иногда мне кажется, что мой свекор не такой уж плохой человек. Вивека и муж – другое дело. Якоб обаятелен, и я слишком долго не видела в нем ничего, кроме этого обаяния… Ну а Вивека… ненавидела меня с самого начала. – Она вздохнула. – Лади славный, а с тем, другим… я сегодня обошлась жестоко.

– Вот как?

– Мне даже страшно… Хотя лично мне это наверняка ничем не грозит. Бьёркенстамы не из тех, кто выносит сор из избы.

Агнета подняла к губам чашку, не замечая, что кофе в ней давно уже нет.

– Ну и что вы теперь собираетесь делать? – спросил я.

– Я сумею о себе позаботиться.

– А ваш сын? Он, я слышал, играет в теннис? Георг Грип говорил, что он надежда страны.

Она снова удивилась:

– Вы встречались с ГГ?

– Встречался.

– Как он?

– В порядке, насколько я понял. Он тоже здорово вляпался благодаря вашему муженьку. Что они там вытворяли в этом интернате?

– Мне всегда нравился ГГ, – вздохнула она.

– Вы ему тоже. Он считает, что вы достойны лучшего мужа, чем Бьёркенстам.

– О сыне я тоже позабочусь, – сказала она, пропустив мимо ушей последнюю фразу.

– Что вы собираетесь делать?

– Помните, вы говорили о русском судне? Мое ближайшее будущее связано с ним, точнее, с его хозяином. Вам, конечно, известно, что мой муж работал с русскими бизнесменами, вернее, отмывал их деньги. Так вот, я положила этому конец.

– В самом деле? – удивился я. – Это как же?

– Якоб больше не сможет заниматься этим бизнесом. Мне надо идти. Я пришлю снимки, которые должны вас заинтересовать. Теперь у меня есть ваш номер.

– Но почему вы мне помогаете?

– Сама не знаю. Потому что доверяю вам. – Она улыбнулась и встала из-за стола. – Пока, Харри Свенссон, приятно было поболтать. – И добавила тише: – Несмотря ни на что.

Агнета быстро зашагала к отелю, который находился как раз напротив кафе. Я проводил ее взглядом. На ней было скромное, но дорогое черное платье. Бренд показался мне знакомым, но я так и не смог вспомнить его названия. Выглядела она потрясающе.

К машине я бежал вприпрыжку, потому что снова начался дождь. Не слишком сильный, но довольно навязчивый, он так и не перестал до самого Сольвикена.

Не успел я переступить порог своего дома, как мобильник запищал.

Это Агнета Бьёркенстам прислала обещанные снимки.

Два из них представляли собой фотокопии списка имен и фамилий на четырех листах. Шрифт был такой мелкий, что прочитать его я смог только на экране компьютера.

К ним прилагалась старая фотография Вивеки Бьёркенстам в нацистской форме. Собственно, судя по цвету, она была сделана не раньше конца семидесятых – начала восьмидесятых годов. На ней Вивека, в мундире и форменной фуражке, улыбалась во весь рот, демонстрируя превосходную военную выправку.

Кроме фотографий, я обнаружил два видеоролика о знаменитых железнодорожных моделях Эдварда Бьёркенстама. Открыв первый, я увидел старый шведский паровоз, отъезжавший от станции Мёлле, какой она была много лет назад. Во втором фильме станции не было. Железнодорожные пути уходили на огражденную территорию, что-то вроде завода или базы. Я не сразу разглядел над воротами знакомую вывеску: «Arbeit macht frei». То есть во втором фильме железная дорога Эдварда Бьёркенстама вела в концлагерь Освенцим.

Отдельным сообщением Агнета Бьёркенстам комментировала снимки и видео. Она давно подозревала «благочестивое» семейство в симпатиях к нацизму, а в списке на четырех страницах перечислены наиболее видные товарищи Бьёркенстамов по партии.

Я просмотрел списки.

Действительно, многие имена оказались мне знакомы.

Журналисты, издатели, телеведущие. Бертиль Раск, Маркус Йифлуд… Лаксгорд К… Их было не меньше сотни.

Откуда у Агнеты Бьёркенстам эта информация, оставалось только догадываться.

В этот момент мобильник снова запищал. Очередное сообщение оказалось длинным.

Думаю, мой свекор – порядочный человек. Всем заправляет Вивека. А Якоб – послушный сын, который всегда делает то, что велит мама. Вы говорили о байкерах и наркотиках.

Вивека, насколько я поняла, руководит бандой под названием «Рыцари тьмы». Это они выполняют все ее поручения, занимаются плантациями на землях Бьёркенстамов и делают миллионные обороты.

Я набрал номер Агнеты, но она не отвечала.

Тогда я позвонил в отель в Хельсингборге, но там сказали, что она съехала.

Потом пришла еще одна короткая эсэмэска от Агнеты:

Я больше не доступна по этому номеру. Позже пришлю открытку. Не волнуйтесь за меня.

Она перечитала договор не меньше двадцати пяти раз, она выучила его наизусть.

Ей не к кому было обратиться за помощью и оставалось полагаться только на собственное чутье. Разбираться с аферами мужа помогал знакомый юрист, но он давно отошел от дел, да и не слишком поднаторел в сделках на грани законности.

Отныне ей не на кого положиться в Швеции. Ну а деловые партнеры мужа из Флориды и Нью-Йорка были из тех, кто за доллар продаст родную мать.

У нее действительно никого не осталось в этом мире.

Она могла рассчитывать только на себя.

Но она умна, и хладнокровия ей не занимать.

Согласно договору, Головин передает в ее распоряжение свою недвижимость в Белгравии. Он предлагает ей отправиться с ним в Лондон из Копенгагена, морем. Ну а дальше…

Она станет богатой, как ее муж.

И ей наплевать, что это грязные деньги.

Все равно нет в этом мире ни справедливости, ни правды.

Подпись Головина выглядела неуклюже, поскольку была поставлена искусственной рукой.

Она вздохнула и вывела рядом свою.

Местная газета действительно сообщала о сгоревшем доме, но не больше того, что мне уже было известно от начальника пожарной команды. Гораздо интереснее оказалась заметка Берглунда под заголовком «Нападение на бизнесмена». В ней говорилось о женщине, которая прилюдно назвала Якоба Бьёркенстама убийцей. Это случилось в гавани в Мёлле. Берглунд не упоминал имен. Лицо Бьёркенстама на снимке было микшировано, речь шла всего лишь о бизнесмене, недавно переехавшем из столицы и намеревающемся инвестировать хорошие деньги в развитие коммуны. Но для любого жителя Северо-Западного Сконе не представляло проблемы на основании этих сведений вычислить героя статьи.

Публикации пытались помешать. Ларс Берглунд подозревал папашу Эдварда. Но новый редактор газеты оказалась на высоте и пренебрегла даже угрозами начальства.

Когда я позвонил Эве Монссон, она мчалась по трассе Е6 в северном направлении. Выслушав последние новости, Эва решила устроить мне встречу с женщиной из полиции Хельсингборга.

Головин уже ответил на ее эсэмэску, и она следовала инструкциям.

Во-первых, позвонила в фирму, где брала машину напрокат. Сообщила им, где она стоит, а счет за услуги велела отправить своему мужу.

Потом рассчиталась в отеле и взяла такси.

На площадке в гавани ее уже ждал вертолет.

Мы встретились все трое в баре отеля, который назывался «Мария плаза» и находился в Хельсингборге на въезде в гавань. Движение на трассе было, как всегда, оживленное, зато из окон на море открывался чудесный вид. Имей я в распоряжении больше времени, охотно посидел бы здесь за кружкой пива, любуясь судами.

Линн Сандберг оказалась почти одного роста со мной, стройная, в голубых джинсах, белой ветровке и темно-синей бейсболке. У нее были коротко стриженные темные волосы и живые карие глаза. На вид я дал бы ей около тридцати лет.

Эва Монссон была немногословна. Она представила нас друг другу и коротко ввела Линн в курс дела. Точнее, предоставила такую возможность мне.

Мы заказали кофе.

– Собственно, я не горела желанием заниматься всем этим, – призналась Линн Сандберг, – но я кое-чем обязана Эве, да и перед вами чувствую себя виноватой.

– Это почему же? – не понял я.

– Это ведь вы, если не ошибаюсь, занимались в прошлом году «убийцей с розгой»? Эва в конце концов расправилась с ним. Время тогда было горячее. Сначала расисты подожгли киоск, потом убили фермера. Я уже не вспоминаю о кражах дизельного топлива у крестьян. В общем, мы патрулировали окрестности. В основном по другую сторону шоссе, ближе к фермам, но спускались и ниже, к Арильду, Свансхаллю, Йонсторпу, Шерету и Сольвикену. И вот однажды вечером увидели на автобусной остановке в Сольвикене подозрительный автомобиль. За рулем сидел тот самый… как его… Бергстрём.

– Герт-Инге, – подсказал я.

– Мы его отпустили, – сказала Линн. – Он был трезв, и с машиной все в порядке. Он сказал, что недавно пообедал в вашем ресторане и решил немного вздремнуть перед дорогой.

– Он не был у меня в ресторане, – заметил я.

– Но мы-то этого не знали. Мой коллега проверил его на алкотестере, я пробила машину по базе. Все было в порядке. Мне как будто не в чем себя упрекнуть, но получается, что это мы дали убийце уйти.

– Не факт, что, если бы вы тогда задержали Бергстрёма, его не пришлось бы отпускать снова, – успокоил ее я.

Я и сам не вполне верил тому, что говорил. Разумеется, и для Лизен Карлберг, хозяйки художественной галереи и несостоявшейся жертвы Бергстрёма, и для еще одной женщины из Южной Африки, и для другой из Копенгагена было бы лучше, если бы Герт-Инге оказался за решеткой уже тогда. Но Линн права: ей не в чем винить себя. Кроме того, я категорически не мог согласиться с тем, что это Эва тогда с ним расправилась. Не Эва, а мы с Арне в конце концов прижали Бергстрёма к стенке. Эва же стяжала себе все лавры отчасти потому, что так захотел я. Мне было не с руки афишировать свою роль в этой истории.

Мы поговорили о сгоревшем доме фермера, при этом ни и я, ни Эва ни словом не помянули пропавшую девочку, Эмму. Потом Линн сказала:

– У нас в отделении это списывают на байкерские разборки. В том доме находилась штаб-квартира «Рыцарей тьмы», это могло быть расправой.

– И кто поджег? – спросил я.

– Точно не известно, но вполне возможно, это сделали «Ангелы ада». Они контролируют эту территорию и ни с кем не хотят ее делить.

Так разговор перекинулся на наркотики и Оскара Хеландера.

– Не удивлюсь, если в этом деле обнаружится русский след, – сказал я.

Слишком легко было себе представить, как Якоб Бьёркенстам посылает к Хеландеру своего широкоплечего русского телохранителя.

– Я так не думаю, – возразила Линн.

– Почему?

– Мы опрашивали соседей, жителей близлежащих домов. Собственно, на тот момент большинство их находилось за городом, ведь стояла такая прекрасная погода. Тем не менее нашлись двое, которые сидели на балконе и пили пиво.

– И что они сказали?

Голос мой дрогнул, потому что я испугался. Ведь те двое могли заметить и меня.

С другой стороны, я ведь никого не видел. Я только слышал песню «Лассе Стефанц», доносившуюся откуда-то с балкона или из открытого окна.

– Только не для газеты, – предупредила Линн Сандберг. – Мы не готовы предать эту информацию огласке. Они сказали, что видели двоих байкеров, которые вошли в подъезд Хеландера и через четверть часа вышли обратно.

– И этим вашим свидетелям можно верить?

– Мы навели справки. Первый живет в доме Хеландера, получает пенсию по нетрудоспособности и целыми днями глушит датское пиво. Второй – женщина, к которой ходит подозрительно много мужчин и которая часто задерживает квартплату. На нее несколько раз подавали на выселение. Но в данном случае их словам можно верить. И он, и она разглядели даже надписи «Рыцари тьмы» на футболках.

– Но «Рыцари», кажется, тоже проживают в том районе, – заметил я. Линн Сандберг посмотрела на меня вопросительно. Я пожал плечами: – Так я слышал, по крайней мере.

Линн положила на стол старый кожаный портфель и вытащила из него несколько пластиковых файлов.

– Вы, конечно, слышали об аварии, в которой разбились два байкера? – (Мы с Эвой кивнули.) – Один скончался на месте, другой в больнице. Причем никто не понимает отчего. По словам доктора, похоже, парня задушили, то есть это продолжение все той же байкерской разборки. Но мы просмотрели материалы камер слежения и не обнаружили никого, кто хотя бы отдаленно походил на байкера. Правда… – Линн разложила перед нами снимки из файла, – есть тут один персонаж, который слишком быстро двигается и явно старается держаться подальше от камеры. Вот он пробегает через «вертушку» на входе… и в следующий раз появляется только на этаже, где лежит раненый байкер. – Линн протянула нам фотографии. – Здесь совсем не видно лица, он смотрит мимо камеры.

Я вгляделся в снимок, и что-то в движениях загадочного гостя больницы показалось мне знакомым.

– А вы уверены, что это он? – спросил я.

Линн подняла на меня глаза:

– А вы думаете, это сделала женщина?

– Ну… кепки и штанов недостаточно для утверждения, что это был мужчина.

Линн кивнула.

Я снова взглянул на снимок. Теперь я уже не сомневался, что вижу перед собой Вивеку Бьёркенстам. Зачем же ей понадобилось убивать несчастного байкера?

Я не стал делиться с Линн и Эвой своей догадкой, а вместо этого решил рассказать им о больнице близ Сольвикена.

– Уверен, мать Эммы они удерживают там. Я беседовал с ее соседями. Они, конечно, алкоголики, но ясно видели, как Осу Дальстрём насильно увозили из дома.

– А девочку? Эмму?

Я снова пожал плечами.

Эва проводила глазами вертолет, поднимавшийся с другой стороны пирса.

– Кроме того, – продолжил я, – один мой коллега сообщил о женщине из Андерслёва… постойте… кажется… Хэрд аф Крунсиё… будто ее тоже держат в той больнице.

– Насильно? – спросила Эва.

– Похоже, что так.

Некоторое время мы молчали, а потом заговорила Линн Сандберг:

– Я немедленно еду в ту больницу. Можете думать обо мне что угодно, Харри, но я все еще считаю себя перед вами виноватой. – Она убрала фотографии в портфель и встала из-за стола. – Кстати, в городском стационаре тоже объявился странный пациент. Откуда взялся, неизвестно, но парень, дожидавшийся отправки «скорой помощи» в Лунд, уверяет, будто собственными глазами видел, как беднягу буквально вышвырнули из машины перед больничными воротами. В отделении у него обнаружили ожоги на ладонях и вокруг рта, причем настолько сильные, что мужчина не мог дышать.

«Кочка, – сразу вспомнил я. – Это Кочка, больше некому».

– Говорить он не мог тоже, но в любом случае сообщил бы нам немного, – продолжала Линн. – В полиции этот тип хорошо известен, во всяком случае, в Стокгольме. Мелкие кражи и разного рода хулиганство, в том числе и футбольное. – Линн достала мобильник и несколько раз нажала на клавиши. – Хокан Эрикссон, вот как его зовут. Ни о чем не говорит? В протоколе еще указано его прозвище – Кочка.

Мы с Эвой покачали головой. Линн Сандберг закрыла портфель и попрощалась.

Дальше все пошло как по маслу.

Агнета и раньше знала, что Дания – это совсем рядом. И все же ее удивило, что перелет от гавани в Хельсингборге до Копенгагена занял всего двенадцать минут.

До этого на вертолете она летала только один раз, в Аспене, в Колорадо, где они в горах ходили на лыжах. Карл был тогда совсем маленький, и путешествие по воздуху так ему понравилось, что он ныл потом целую неделю. Сама же она сильно перепугалась. На высоте ей казалось, что машина вот-вот развалится на части. Монотонный грохот мотора и шум пропеллера долго потом стояли в ушах.

Но с тех пор прошло много лет. Вероятно, вертолеты за это время изменились, потому что полет над Зундом оказался не только коротким, но и комфортным. Агнета смотрела вниз и пыталась угадать, где они находятся. Она никогда не была сильна в географии, но разглядела паромы между Хельсингборгом и Хельсингёром и остров Вен. А потом вдруг поняла, хотя и не вполне была в этом уверена, что город, который начинался на западе и спускался к югу, был Мальмё.

– Что ж, можно считать, встреча прошла успешно, – сделала вывод Эва Монссон, когда Линн Сандберг скрылась в фойе.

– Возможно, – согласился я.

– И что ты обо всем этом думаешь?

– Мне кажется, я знаю, кто так изуродовал Кочку.

– Ну… и?

– Поговорим об этом позже.

– У тебя от меня тайны?

– Просто пока нет стопроцентной уверенности.

Эва покачала головой, а потом повернулась и остановила взгляд на бочках с кранами позади барной стойки.

– Хочу бо-ольшое темное пиво, – вдруг сказала она. – Хотя это терпит до Сольвикена или как?

Некоторое время мы еще обсуждали планы совместных действий. Одно из виднейших семейств Швеции подозревалось в симпатиях к нацизму, торговле наркотиками, связях с преступными байкерскими группировками и убийстве. Как выражаются журналисты, мы сидели на сенсационном материале. Казалось, после публикации статьи Ларса Берглунда мир изменится и придет в порядок. Истинная картина событий будет восстановлена, и нам останется только молча наблюдать, как сами собой встают на место перепутанные кусочки пазла.

Полет моей мысли прервал сигнал мобильника.

Некто прислал мне фотографию.

На ней была женщина на стуле с запрокинутой назад головой. Одна мужская рука держала ее за шею, в то время как вторая подносила к открытому горлу нож.

Рот женщины был залеплен скотчем.

Следующее сообщение оказалось комментарием к снимку: «Мама ищет свою дочь».

Похоже, с пивом Эве Монссон придется подождать.