50

Руссо ерзал у двери, на лбу выступил пот.

– Я не лгал.

– Разумеется, лгал, – ответил О’Брайен. – Ты сказал, что в ночь, когда Александрию Коул семь раз ударили ножом, ты ужинал каменными крабами. И это была ложь, Руссо. Твой приятель Конти признался мне сегодня, что это ложь. Он сказал мне – и все записано на этот диктофон, – что ты, извращенец, трахал какую-то несовершеннолетнюю девочку. Но у меня другая версия. Я думаю, ты убивал Александрию Коул, которая тебя уволила. Она больше не хотела терпеть рядом дерьмо вроде тебя. Ты пытался удержать ее, подсадить на таблетки и кокс. Но в конце концов ее все это достало. Ты не мог потерять деньги и связи, которые она давала. Ты знал, что она встречается со своим приятелем. Он даже занимался с ней сексом в ту ночь, когда ты в ярости убил ее.

– Ты гребаный псих.

– Ты не только мог ее убить, у тебя отсутствовало алиби и был мотив. Ты много знал о ее приятеле, так что смог вымазать ее кровью его пикап. Как ты это сделал, собрал ее кровь в пакет, а потом разбрызгал по одежде парня и сиденью, пока он валялся там пьяный?

Руссо молчал. Потом облизнул пересохшие губы.

– Ты совершаешь большую ошибку.

– Это ты совершил большую ошибку, – ответил О’Брайен, – когда забрал орудие убийства и выбросил, поскольку кое-кто видел тебя. Он тебя шантажировал. Он знал – у менеджера классной супермодели и владельца ночного клуба полно денег. Много лет все было тихо, поскольку он сидел за решеткой, но чем ближе была свобода, тем сильнее ему хотелось снова залезть в твой кошелек. И когда Сэма Спеллинга привезли из тюрьмы, чтобы он дал свидетельские показания по абсолютно не связанному с тобой делу о наркотиках, ты выстрелил в него или нанял стрелка. Ты понимал, что, если убьешь его, копы сочтут это заказом со стороны ответчика по судебному разбирательству. Но на самом деле ты затыкал старого врага, который поймал тебя на убийстве.

– Да я даже не слышал никогда об этом хрене Сэме Спеллинге.

– Ну конечно, слышал. Ты же его убил. А когда ты убил его, ты убил одного из лучших людей, которых я когда-либо знал, отца Джона Каллахана.

– Да я гребаный католик! Думаешь, я могу шлепнуть священника?

– Я думаю, ты убивал каждого, кто встал на твоем пути, включая тюремного охранника, о пропаже которого сообщила его жена. Того самого охранника, который подслушал разговор Сэма Спеллинга с отцом Каллаханом. Спорю, ему просто захотелось легких денег, совсем как Сэму Спеллингу. Он позвонил тебе, и ты расплатился с ним так же, как и со Спеллингом.

Руссо попытался вырвать дверную ручку. Ремешок часов лопнул, и часы упали на пол. О’Брайен подобрал их.

– «Омега». Наверняка были на тебе в ту ночь, когда ты стрелял в отца Каллахана. Я хочу спросить тебя в последний раз, зачем ты убил Александрию Коул?

– Я ее не убивал.

– Твое алиби – вранье! Серхио Конти признался, в ночь убийства ты вовсе не ел с ним каменных крабов. Где ты был?

Руссо облизал губы. Ворот его футболки промок от пота.

– Слушай, мужик. Я был тогда с тем, с кем не следовало, о’кей?

– С кем?

– С девушкой.

– Какой девушкой?

– Я даже не знаю, как ее зовут. Я купил ее у сутенера, на пару часов. У меня есть одна проблемка.

Он остановился и посмотрел на Барби.

– Меня тянет к девушкам… ну, понимаешь, к молодым. Она сказала, ее зовут Люси, но откуда мне знать-то. Они все врут.

– Нелегка жизнь педофила, – заметил О’Брайен. – Столько детей, и так мало времени.

– Я ни разу не преследовал девчонок. Вокруг меня полно женщин – уйма взрослых сучек. Это здорово, заниматься сексом с девушкой, которую ты можешь учить, которая не будет тебе перечить. Теперь ты знаешь мою тайну.

– Где эта девушка? И где сутенер?

– Черт, я не знаю, прошло одиннадцать лет. Может, у нее уже выводок детей, а он давно умер.

– А может, после твоего учения вся ее жизнь пошла насмарку.

– Так заведено еще со времен римлян, – пожал плечами Руссо.

– Заткнись! Ты мразь! Я верю твоему рассказу, самовлюбленный ублюдок. Вот только все это случилось совсем не в ту ночь, когда убили Александрию. Ты разозлился до предела и зарезал ее.

– У тебя, детектив, просто страсть ко всяким фантазиям.

О’Брайен придвинулся вплотную к Руссо, ища в его глазах или позе хоть какой-то намек на обман.

– Смотри на меня! Что ты сделал с письмом, которое Спеллинг написал для отца Каллахана?

– Что еще за хреново письмо? – улыбнулся Руссо.

О’Брайен пристально посмотрел на Руссо и произнес:

– Барби, дай мне сумочку.

– Раз уж все записывается, – сказала она, – технически это не моя сумочка.

– Дай ее мне.

Она протянула О’Брайену сумку. Он запустил руку внутрь и достал за панцирь каменного краба. Две здоровенные клешни раскрылись и щелкнули, глаза краба были темны, как маленькие черные жемчужины.

– Эй! Мужик, ты чего? Какого хрена ты делаешь? – воскликнул Руссо высоким, просящим голосом.

– Каменный краб такого размера, – произнес О’Брайен, – выдает почти две тысячи фунтов давления, когда сжимает клешни.

Взгляд Руссо метался между крабом и О’Брайеном:

– Ты спятил.