17

Мобильник отца Каллахана зазвонил, когда священник повернулся к незнакомцу.

– Независимо от того, как вы вошли, я рад, что меня посетил собрат-священник. Не лучшая ночь для визитов, но прошу вас, входите в дом нашего Господа. Вы, должно быть, промокли. Я могу принести чаю, а то и рюмку бренди. У меня есть смена одежды, которая вам отлично подойдет. Что привело вас в церковь Святого Франциска?

Мужчина по-прежнему молчал, только дождь барабанил по асфальту парковки.

– Не могли бы вы прикрыть дверь? Хотя бы выйдите из тени и покажитесь. Нам здесь светят только свечи, несовременно, но церковь сотни лет не нуждалась в ином.

– Не нужен ни чай, ни бренди, – произнес мужчина. – Если уж на то пошло, то и дверь закрывать ни к чему. Я здесь ненадолго.

Он вышел из ниши, на лице плясали длинные тени от свечей. Отец Каллахан не мог разглядеть черт лица незнакомца.

Но он узнал голос.

«Задержи его. Шон уже рядом».

– У вас еле заметный акцент, – заметил отец Каллахан. – Вы из Греции?

– Весьма впечатляюще, отец. Мало кто способен его уловить. Я там родился. На одном из островов.

– Я изучал лингвистику и историю искусств. А какой остров?

– Патмос.

– А, священный остров. То самое место, где Иоанн Богослов писал свои Откровения.

Мужчина промолчал.

– Странно, – продолжал отец Каллахан, – что вы принадлежите к Епископальной церкви, а не к Греческой православной.

– Я не принадлежу ни к той, ни к другой. Где письмо?

– Письмо? Какое письмо?

– То, которое написал Спеллинг.

– Вы, вероятно, ошиблись.

– Где письмо? Отвечайте!

– Так это вы убили ту молодую женщину, Александрию Коул.

– Я и вас убью. Где письмо?

Мужчина вытащил пистолет.

– Прошу вас, как и исповедь, оно предназначено для слуха Божьего… и его всепрощающего сердца.

Мобильник отца Каллахана звонил, эхо отражалось от самых дальних уголков старого храма. Отец Каллахан повернулся, собираясь подбежать к телефону. Чужак дважды выстрелил священнику в спину. Пули ударили отца Каллахана, будто кувалды, и он упал.

Секунду отец Каллахан лежал на мраморном полу. А потом медленно пополз к алтарю. Он знал, что у него шок. Тьма надвигалась, а в ушах продолжал биться звонок телефона. Он уже не мог ползти и замер у первой ступеньки, положив голову на прохладный камень.

Отец Каллахан чувствовал, как из его заднего кармана вытащили бумажник, как обыскивали карманы пиджака. Лежа на животе, он ощутил, как мужчина перешагнул через него и направился к алтарю. Что-то хрустнуло. Он слышал, как позвякивают монеты и шуршат бумажки – убийца забирал деньги из ящика для пожертвований.

Отец Каллахан сражался с наступающей тьмой.

«Старается изобразить ограбление».

Глаза жег пот. Каллахан чувствовал, как сердце выкачивает его кровь на пол. Одна пуля прошила грудь насквозь, справа, и жизнь Каллахана вытекала на белый мрамор. Через полминуты кровавая лужа доползла до лица.

Стрелок распахнул дверь в кабинет Каллахана и принялся обыскивать его письменный стол. Он вытряхивал ящики и просматривал бумаги.

Отец Каллахан чувствовал, как стучит его сердце. «Не отключайся. Шон О’Брайен будет с минуты на минуту. Держись. Просто дыши. Спокойно. Вдох и выдох… дыши».

В рот натекла кровь, кишки бурлили, подпитываемые страхом и адреналином. Отец Каллахан обмакнул палец и начал писать на белом мраморе. Рука тряслась, и он сосредоточенно удерживал палец, не позволяя ему дрожать. По лицу катился пот. Легким не хватало воздуха. Палец медленно двигался по мрамору, оставляя кровавую записку.

Мужчина в кабинете священника заметил свет фар, пробежавший по окну. Он выскочил из кабинета и пробежал мимо отца Каллахана к задней двери, подошвы громко стучали по каменному полу. Мужчина шагнул во тьму, оставив дверь открытой.

Отец Каллахан писал и шептал:

«Отче наш, сущий на небесах… да святится имя Твое… да приидет Царствие Твое… да будет воля Твоя и на земле… как на небе…»

Снаружи ударил гром, свирепый, как разрыв мины. По крыше, будто град, колотил дождь.

«Держись. Пиши!»

Силы исчезали, энергия – жизнь – вытекала сквозь поры. Священник мог только смотреть. Он взглянул на витражные окна, подсвеченные молнией.

«…И прости нам долги наши… как мы прощаем должникам нашим…»

Отец Каллахан ощущал прохладу ночного воздуха, тьма и сырость влетали в открытую дверь и будто призрачными пальцами касались его лица. Мерцали свечи, по всему храму плясали свет и тени.

Ударил гром, церковь тряхнуло у основания.

Отец Каллахан смотрел на витражное окно, за которым в темном небе вспыхивали молнии. В их сиянии он видел лик Христа в витраже.

«…И не введи нас в искушение… но избавь нас от лукавого… Аминь».

Молнии погасли, но мысленный взор отца Каллахана еще несколько секунд удерживал лицо на стекле. А потом образ исчез, будто греза. Указательный палец священника дрогнул и замер.

Капля крови упала с кончика пальца отца Каллахана и разбилась о мрамор.