ЭПИЛОГ

Напоследок я слетал даже в сторону палаточного лагеря, рассчитывая, что стерехи могли или войти в контакт с американцами, или просто давно находятся с ними в контакте, и сейчас пришли туда ночевать. Но мои камеры упорно показывали только людей, и одно существо, которое я сначала по-наивности принял за стереха, из-за чего даже опасно снизился. Но только тогда, когда я завис над костром, я увидел, как это существо подошло к людям, в надежде выпросить подачку в виде кости, и разобрал, что это обыкновенная собака. Собака была достаточно крупной, сверху казалось полностью белой, и напоминала кавказскую овчарку, только необыкновенно добрую и человечную, в отличие от большинства своих собратьев. Я где-то когда-то читал, что международные стандарты не допускают полностью белого цвета у кавказских овчарок, хотя, например, казбекская ветвь этой породы всегда белая. Видимо, эта собака в американском лагере была как раз из казбекской ветви породы.

После этого я еще час продолжал поиск, когда шлем несколько раз сообщил мне одну и ту же фразу?

– Здесь мы уже смотрели. Ничего не нашли…

– Может, пришли откуда-то со стороны. Надо просмотреть…

Но просмотр стабильно не давал результата. Стерехи, похоже, далеко под землю провалились. Это уже надоело майору Медведю, которому я несколько раз докладывал о безрезультатности своего поиска. В конце-концов майор не выдержал, и предложил мне вернуться.

– Понял, товарищ майор. Только в брошенную деревню еще загляну, и возвращаюсь.

– Стерехи из оврага двинулись в противоположную сторону.

– Это ни о чем не говорит. Может, они следы путали, может, решили идти другим путем, более ровным, под подошвой горы.

– Хорошо. Заодно сделай и снимок всей деревни. В том числе, и башни сними.

– У нас же есть спутниковый снимок.

– Тем более. Будем сравнивать. Если устал, вернешься – отдохнешь. А пока – не взбрыкивай, и делай, что приказано.

Это прозвучало строго, и даже нотки укора в голосе были различимы. Как человек военный, даже когда устал, я умею преодолевать усталость, и выполнять приказ командира. В этом во многом состоит профессионализм военного. Так нам еще в училище втолковывали. Не умеешь или не желаешь приказы выполнять, даже если они тебе не нравятся или сил у тебя не осталось, меняй профессию, пока не поздно. Потом, во время службы, придется много приказов выполнять таких, от которых отвернуться хочется. Тем не менее, их тоже выполнять следует. И от этого ни одному офицеру не уйти.

А что мне вообще-то было противиться! Я сам собирался туда заглянуть. А про приказы, которые выполнять не хочется, вспомнил потому, что уже привык быть сам командиром среди солдат, и быстро забыл, что в батальоне над командиром взвода есть и командир роты, и комбат, и начальник штаба батальона, и куча других старших офицеров в штабе. Это в командировке командир взвода – всему голова, хотя и здесь ему тоже пытаются навязать свою волю. То командир и начальник штаба сводного отряда, то кто-то из штаба антитеррористического комитета, то еще кто-нибудь, порой даже из другого ведомства, из ФСБ или из МВД. Но уж так сложилась нынешняя командировка, что от штаба сводного отряда я, согласно обстоятельствам, удалился, хотя первично поставленную именно этой инстанцией задачу выполнил – уничтожил составом взвода и банду эмира Магомета Арсамакова, и самого эмира, и даже еще какие-то две банды, перешедшие под его командование. А потом уже выполнял напрямую команды самого крупного своего командира – командующего войсками спецназа ГРУ, пока приказом того же командующего не попал в группу майора Медведя. И Майор Медведь отнесся ко мне, как к человеку, лучше других изучившему обстановку в зоне Резервации, и потому позволял принимать решения самостоятельно. Мне это, кажется, понравилось. Почувствовал себя, что называется, королем ситуации, простое сомнение которого принимается за истину в последней инстанции. Тем не менее, мне не показалось сложным и обидным вернуться к нормальной армейской действительности. Да и дело-то все было в производстве съемки, которую я первоначально делать не думал. Но, поступил приказ моего прямого командира. И я «осадил» себя.

– Понял, товарищ майор. Выполняю. Лечу к деревне.

И даже сидеть в кресле скутера при этих словах стал строже, хотя стойку «смирно» в кресле я не принимал.

Скутер, выполняя команду шлема, как обычно бывает, слегка опередил меня. Короткий отрезок пути я пролетел чрезвычайно быстро, не сумев ничего рассмотреть ни в мониторе, ни за стеклом фонаря кабины. Но, едва мы оказались над проваленными крышами домов заброшенной деревни, как скутер заставил меня интуитивно вцепиться в подлокотники. Я, конечно, знал, что какая-то невидимая мне сила создает в кресле эффект антигравитации, и пилота вжимает в кресло даже во время полета вверх ногами. Тем не менее, еще до того, как осознал это, руки вцепились в подлокотники мертвой хваткой. Скутер набрал нужную высоту, и стал делать фотографии мертвой деревни.

Только такая ли она мертвая?

Я сразу уловил на мониторе «планшетника» тепло, выходящее через разрушенную крышу третьей башни. И даже не успел подать команду своему квантовому киберкомпьютеру, как он начал действовать так, словно я уже отдал соответствующий приказ. Съемка к тому моменту уже закончилась, и скутер «свалился» в крутое пике, направляясь почти вертикально вниз. Только теперь я уже привык к своему положению, и за подлокотники не цеплялся. Тем более, что скутер падал быстрее, чем мог бы падать я, и потому вдавливал меня в сидение сам. Но скорость падения снизилась достаточно плавно, а я все равно из кресла не вываливался. Потом был произведен ловкий маневр, и мой транспорт без звука приземлился среди мелких камней склона, причем, острый его нос смотрел вниз, хотя и не под слишком большим углом. Угрозы съехать летательный аппарат не создавал, хотя со стороны это могло бы так и показаться. Но, видимо, у скутера были какие-то свои приспособления, типа якорей, что держали его на склоне.

Я предполагал, что квантовый компьютер выберет удобное место для посадки. И он выбрал как раз то, которое, скорее всего, выбрал бы и я сам – неподалеку от входа в башню, но с той стороны, куда не выходила бойница, следовательно, где меня изначально увидеть было бы невозможно. Фонарь кабины поднялся без звука. Я взял в одну руку автомат, в другую малую саперную лопатку – лучшее, как я считаю, оружие ближнего боя, и только после этого шлем поднял меня своей силой, и поставил на землю рядом со скутером, не зная, куда я решу пойти сам, и не собираясь лишать меня права выбора. Ночь была достаточно светлой, хотя луна «гуляла» где-то за высокими горами. Однако и света крупных мохнатых звезд вполне хватало, чтобы ориентироваться. Мне вспомнился минувший вечер, когда я прилетел на этом же скутере в этом же шлеме в ущелье, где располагалась база ктархов. Тогда шлем не помогал мне. Он, конечно, выполнял все мои приказания, потому что так заложено в его программу – подчиняться тому, кто шлем носит, но не помогал сам, не старался прочитать мои мысли, и опередить меня действиями. Наверное, он интуитивно чувствовал, что я противник ктархов. Более того, он наверняка знал, что мы с майором Медведем убили двух ктархов, прилетевших захватить нас или, как говорил позже адмирал, чтобы с нами договориться. Однако странные получились переговоры, если вместе майора Медведя мне подсунули эмира Арсамакова. Причем заранее договорились, как его подсунуть. Я не знал, как относится к смерти ктархов мой шлем, может быть, ктархи заложили в его программу свою философию о реинкарнации и о переселении в иные формы жизни, хотя, скорее всего, в этом случае он не был бы так активно настроен против стерехов. Но что-то он о реинкарнации знал. Меня это, впрочем, не сильно волновало. Я со скептицизмом относился к понятию того, что рядом существует бесконечное множество миров, и каждый мой поступок в зависимости от того, насколько он правомерен, оставляет меня в этом мире или уносит в иной, где жизнь идет по иному руслу, а смерть вообще позволяет родиться заново в теле ктарха или стереха или еще какого-нибудь существа. Или даже в теле другого человека. Может быть, даже противника моей страны. Я не желал углубляться в тонкости этой теории, поскольку приобрести конкретные знания возможности не было, а знания предположительные мне были не нужны. Здесь неизбежно должна вступать в дело религия, которая будет регулировать процесс реинкарнации. Кем родится человек после смерти – что определяет его дальнейшие жизни… И все это должно быть приспособлено и подстроено под массовый обман. А я прекрасно понимал, что любая религия есть ни что иное, как инструмент управления народом, регулирующий инструмент, чаще всего, проводящий регулирование с помощью мощного обмана. И не желал в это ввязываться. Понимая, где правда, а где ее нет, я не мог ничего изменить. И желал просто оставаться в стороне. Желал просто жить своей жизнью. И делать свое дело. Главное, всегда следовало оставаться честным перед самим собой, тогда и перед другими будешь честным. Это истина, которая выше любой религии. Но она позволяет выполнять свой долг и осознавать свое предназначение.

Оказавшись на земле, я начала опустил в нижнее положение предохранитель своего автомата, и аккуратно, стараясь не породить лязгающего звука, передернул затвор, досылая патрон в патронник. И только после этого поднял автомат к плечу, осмотрел сначала простым взглядом окрестности, выбирая места, где может кто-то спрятаться, и только после этого включил тепловизорный прицел, и просмотрел те же места уже в тепловизор. Опасности я не обнаружил. Если бы она присутствовала, то она выделяла бы тепло, и чуткий прибор показал бы это. После чего я перехватил автомат в левую руку, а в правую взял малую саперную лопатку. И даже не стал проверять пальцем острие лезвия. И без того хорошо знал, что оно заточено до острия бритвы, и, при желании, снимет с подбородка даже мою густую и седую щетину. Лопатка может использоваться и в качестве топора, и а качестве колюще-режущего оружия, если наносить прямой удар в выпаде, предположим, в горло. Если противник вооружен ножом, лопатка за одно мгновение сделает его и безоружным, и одноруким. Особенно она важна тогда, когда требуется соблюдение тишины.

Честно говоря, я надеялся встретить здесь стерехов. И уже мысленно подготовился сделать три быстрых круговых маховых движения, чтобы уничтожить за полторы секунды всех троих. При этом я помнил и о том, что здесь, в башне, мог быть человек, и именно он мог разводить огонь. Для себя, поскольку стерехам огонь не нужен. А это значило, что человек этот здесь вместе со стерехами, составляет одну компанию.

Честно говоря, мне люди все еще казались более опасными существами, нежели стерехи. Но, возможно, потому только, что я со стерехами не сталкивался. По большому счету, даже ктархи, правда, справедливости ради, стоит сказать, что произошло это уже после более основательного знакомства с ними, казались мне менее опасными, чем люди. Так, наверное, и было в действительности, потому что мораль ктархов проповедовала гуманизм, а человеческая мораль ставила гуманизм в очередь за целым рядом других жизненных принципов.

Как обычный военный человек, я не думал о морали, я готовил оружие. Подготовившись так, я двинулся вперед, сам себя не слыша, значит, хорошо шел, значит, и другие не должны были меня услышать, хотя остроту слуха стерехов я не знал, но предполагал, что их кошачьи уши намного более чуткие, чем человеческие.

Мой квантовый киберкомпьютер притих, и не мешал мне. Сообразительный! Понимал, должно быть, что трудно мне, не имеющему в голове десяти кубитов, обмениваться мыслями и, одновременно, соблюдать необходимую глубокую концентрацию. А концентрация в такие моменты бывает крайне необходимой. Следует идти, выдвигая вперед сначала одну ногу, потом подставляя к ней другую, но контроль шага должен быть отработанным до автоматизма, чтобы не задумываться, и не отвлекать внимание на мелочи. А основное внимание уделяется окружающему тебя враждебному миру. И указательный палец расслабленно лежит на спусковом крючке автомата. Стоит только неизвестно чему появиться в зоне наблюдения, как ствол готов резко развернуться в ту сторону, а палец готов сжаться, и дать короткую хлесткую очередь. И следует иметь крепкие нервы, чтобы не стрелять, например, в сову. Но сова умница, она хорошо себя проявила, и раскатисто ухнула перед тем, как попасть в мою зону видимости. А когда меня заметила, резко затормозила в воздухе, на манер летучей мыши, изломала направление своего движения, круто свернула в сторону, и быстро скрылась за второй башней. А я продолжил обход вокруг третьей. Шел я вплотную к стене, едва не задевая ее плечом, и потому, чтобы увидеть меня из узкой бойницы, требовалось высунуться из нее, что само по себе было делом нелегким, и, скорее всего, сопряженным с крутым матом. Но никто из бойниц не высовывался, никто не матерился, и я благополучно сделал круг, подойдя к воротам с другой стороны. Ворота были дощатыми, хилыми, и уже пару, наверное, веков, как прогнившими. Менять их и обновлять никто не собирался, потому что необходимости в башнях ни у кого давно уже не возникало. А в последние годы вообще-то и некому было этим заниматься.

В одной из створок ворот была калитка – внешне, еще более хлипкая, чем сами ворота. Впечатление создавалось такое, что стоит плечом или рукой на калитку облокотиться, и она провалится вместе с тобой внутрь. Но это впечатление было обманчивым, в чем я сразу же убедился, попытавшись без стука ладонью на калитку надавить. Она была достаточно крепкой, и еще чем-то, как мне показалось из-за центра жесткости, подперта изнутри. В принципе, мы когда-то на учениях таким же образом маскировали входы в свои бункеры. Крепкая входная дверь, кажется, даже металлическая, была изнутри, а снаружи она была просто обклеена сырыми полугнилыми досками. Такими, которые толкнуть неприятно, боишься руки гнилью испачкать. Никто и не толкнул, кому не следовало. Но опыт тех учений подсказал мне, что ударом ноги, как я намеревался раньше, возможно, эту дверь открыть не получится. Значит, требовалось проявить или хитрость, или элементарную наглость. Поскольку, хитрость в голове никак созреть не желала, я однозначно согласился на второе. Но предварительно обратился к шлему с вопросом, нет ли за дверью стерехов. Шлем ответил сразу так же однозначно:

– Там только человек, и еще какие-то существа, о которых я ничего не знаю. Но, насколько я понимаю, эти существа попали в беду. Они малоразумны, если вообще разумны, способны принимать решения, но обдумывать их не умеют. Если бы там были стерехи, они общались бы друг с другом на квантовом уровне двух кубит, и я услышал бы их разговор.

Не знаю почему, но у меня появилась мысль, что там, внутри, человек и овцы. Овцы содержатся на мясо, на случай, если человек здесь задержится надолго. Или там змеелов и пойманные им змеи. Но человек, тем более, один человек, меня волновал не сильно. Он не вызывал моего опасения. И именно тогда я решил, что необходимо проявить именно наглость.

Еще в момент, когда я осматривал окрестности, я рассмотрел в прицел ближайший к башням двор с низеньким заборчиком, сложенным из горного сланца, а за забором были сложенные поленницей дрова. Здесь, в малолесистых горах дрова должны цениться. Особенно, в моей ситуации, потому что я внезапно ощутил, как я замерз. В горах ночами всегда бывает прохладно, даже жарким летом. И потому, долго не сомневаясь, я поспешил к забору, прямо через него набрал основательную охапку, и вместе с ней вернулся к башне. Костер я разложил прямо рядом с воротами. При этом понимал, что под воротами есть щель, в которую может рука пролезть, и дым наверняка будет туда затягиваться. А потом будет идти через башню, как через почти идеальную трубу. Дым разбудит того, кто спит, и заставит проявить интерес того, кто бодрствует. Да еще, чего доброго, заставит человека закашляться.

Выложив дрова «вигвамом», я хватился, что у меня нет с собой ни спичек, ни зажигалки. Пришлось снова прибегнуть к услугам квантового киберкомпьютера.

– Подожги это! – потребовал я мысленно.

И костер вспыхнул моментально. Я тут же сел рядом с огнем, хотя предварительно и спрятал за камни свой автомат, но оставил под рукой малую саперную лопатку. потом вытащил из рюкзака упаковку с сухим пайком, и решил отужинать, понимая, что кто-то обязательно должен помешать мне ужин закончить. Но человек в башне, видимо, торопливостью не отличался. Мне трудно было, конечно, понять, скрипели и трещали горящие в костре дрова или скрипели и трещали ступени лестницы в башне. А, скорее всего, происходило и то, и другое. Но поднимался человек по ступеням долго и осторожно, стараясь себя не выдать. Куда он поднимается, я догадался. Где-то на уровне, примерно, третьего этажа над воротами башни была в стене бойница – другие смотрели в стороны, откуда меня рассмотреть было бы невозможно. Через бойницу третьего этажа жилец этой импровизированной средневековой гостиницы и хотел, видимо, оценить нарушителя своего спокойствия и одиночества.

Свой ужин я закончил быстро. И сжег в костре упаковку. Правда, уничтожать полностью «сухой паек» я не стал, потому что придумал для себя ход, который мог выглядеть убедительно.

Человек из башни, видимо, оценил меня. И мой вид не внушил ему беспокойства, из чего, даже не видя его, я сделал вывод, что это крупный и сильный мужчина. Но в спецназе ГРУ среди линейных офицеров редко можно встретить громилу, у которого мышцы из одежды выпирают. Конечно, и такие бывают, поскольку против природы человека никакие методы не действенны. И сам я несколько раз встречал людей, у которых мышцы стремительно растут даже при небольших нагрузках. А уж при наших интенсивных тренировках эти люди легко становятся монстрами, внешнего вида которых ктархи испугаются. Но я был не из таких. Внешне я не производил впечатления отъявленного бойца, и потому человек в башне меня не испугался. Я услышал, как скрипят старые ступени под его ногами. Он спускался, уже обретя уверенность в себе. Потом что-то загремело, отодвигаемое от ворот – значит, не зря я отказался от попытки выбить вход ногой, после чего не заскрипела, как я ожидал, а натурально завизжала, открываясь, калитка. У меня было два варианта поведения: первый – удивленно встать, и так же удивленно рассмотреть человека, показывая, что я не ожидал его здесь встретить, как вообще не ожидал встретить никого. Второй вариант – спокойно сидеть, и дожидаться, когда человек из башни присядет у моего костра. И только тогда на него посмотреть. Это показывало бы сразу, что я пришел именно к нему, и в этом случае не требовалось хитрить и вертеться, словно уж в руках ловца. Я выбрал второй вариант. В нем присутствовал какой-то кураж, слегка отвлекающий от потока непонятных вещей, что на нас на всех обрушился. Я вообще всегда любил моменты, в которых присутствовал кураж.

В данный момент, я пытался прочитать мысли человека, который ко мне спускался. Его удивление и недоумение. Он считал, что очень хорошо прячется. Он проявлял повышенную осторожность. Даже мясом запасся, как подсказало мне овечье блеяние за воротами. Тем не менее, его обнаружили, и пришли к нему открыто. Если открыто, значит, по делу, и, скорее всего, без злого умысла.

– У него оружие… Пистолет за поясом на спине, – предупредил меня мой квантовый киберкомпьютер.

– А у меня лопатка… – просто ответил я. Естественно, ответил мысленно, как уже привык с ним общаться. – Кроме того, нет в природе такого пистолета, который справится с моим бронежилетом. Правда, голова у меня не защищена…

– Нет такой пули, которая попала бы в шлем… – так же просто ответил он.

– То есть? – не понял я.

– Я направлю пулю мимо себя…

Скрип калитки оборвался резко. Не глядя, я догадался, что человек придержал ее рукой, и перед тем, как шагнуть за высокий порог, высунул голову, и посмотрел вправо и влево, нет ли здесь еще кого-то. Из бойницы ему не было бы видно человека, который к стене прижмется. И, только убедившись, что я один, он шагнул вперед. Наивная простота. Я вполне имел возможность оставить по человеку вне зоны его видимости, только мне это было ни к чему.

Жилец башни подошел ко мне сбоку, некоторое время постоял, ожидая, видимо, от меня каких-то слов, потом, слов не дождавшись, продвинулся в сторону, и сел на камень по другую сторону костра. Удачно сел. Возможно, намеренно, просчитав заранее возможность разогнуть ногу, и отшвырнуть в меня сложенные в костре поленья. Горящие головни и множество искр наверняка заставят любого не готового к такому повороту событий человека зажмуриться на несколько секунд, шарахнуться в сторону или просто назад, и это даст возможность моему оппоненту вытащить пистолет. Но на мне была экипировка «Ратник», которая огня не боится. А голову я сумею убрать. Тем более, что такого движения от него ожидаю. Значит, готов к нему.

Я не смотрел на человека из башни прямо, тем не менее, видел его, и контролировал каждое его движение периферийным зрением. Соблюдать осторожность было необходимо, поскольку я понятия не имел, что это за человек, и чего стоит от него ожидать в реальности. Сам факт того, что он прятался от всех, еще ни о чем конкретном не говорил. Это мог быть и тот самый змеелов, о котором говорил нам полковник Сорабакин. Если здесь находится биотоп кавказской гюрзы, то это вполне допустимый вариант, поскольку на яде этой змеи можно не просто обогатиться, но даже озолотиться. И естественным выглядит то, что он прячется. Если однажды его уже поймали пограничники, и обеспечили «срок» за нахождение в пограничной зоне, то во второй раз попасться пограничникам человек наверняка не захочет. Это может быть и какой-нибудь уфолог, узнавший о Резервации, и немедленно отправившийся на поиски иного разума. Одновременно я не сбрасывал со счетов и вариант, при котором это мог быть и какой-то беглый преступник, решивший спрятаться здесь от преследования правоохранительных органов, или, скажем, эмиссар террористической организации ИГИЛ, пробирающийся в российские регионы через Грузию. Это, последнее, автоматически бы значило, что, упусти я его сейчас, через некоторое время или мне, или кому-то из моих коллег из силовых структур, придется за этим человеком охотиться.

– Ну, здравствуй что ли. – сказал человек из башни. – Что пожаловал, чего надо?

Говорил он совсем не добродушно, но и не откровенно грубо. Скорее всего, он говорил так, как только и умел говорить. Он безошибочно определил во мне русского, и говорил на русском языке. И вопрос здесь был не в том, что человек из башни по внешнему виду понял, что я не кавказские народы представляю. Рядом были американцы, а отличить русского от американца достаточно сложно. Но человек из башни говорил с акцентом. Я, признаться, не настолько хорошо знаю грузинский акцент, чтобы отличить его от северо-кавказского, и потому не сумел сделать никакого вывода из его коротких, грубовато высказанных вопросов. Но, по крайней мере, от английского акцента отличу.

– Здоров будь и ты, – отозвался я, коротко на него посмотрел, оценил. – Да ты и без того здоров, как дикий кабан.

Жилец башни жутко поморщился, из чего я сделал заключение, что мое сравнение ему не понравилось, что к кабанам, к свиньям, то есть, он относится так, как положено мусульманину. То есть, он не был христианином-грузином, следовательно, он думал прорваться на Северный Кавказ с какой-то собственной целью. Но у тех, кто приходит туда, тайно пересекая границу, цель бывает, как правило, одна – это бандиты и террористы, и приходят они всегда только для того, чтобы обеспечить работой нас, представителей силовых структур, которые за бандитами охотятся. Но, за то короткое мгновение, что я оценивающе осматривал незнакомца, я уловил и его взгляд. И взгляд был нацелен не на мое лицо, а выше. Но при этом не выше моей головы. То есть, он рассматривал мой шлем. И второй мой короткий взгляд уловил то же самое. А это могло означать только одно, человек из башни видел такой же шлем. А где он мог его видеть? Только на голове Прсжнана, сына Матомоссэ. То есть, это могло означать, что я пришел прямо по адресу. Но следовало осторожно выпытать у человека данные о погибшем ктархе.

– Ты на мои вопросы не ответил, – угрюмо продолжил человек из башни.

– А ты что-то дельное спросил? Важное? – притворно удивился я, соображая, что ему ответить. И сообразил, пока он возмущенно переводил дыхание. Можно говорить то же самое, что я говорил американскому сержанту. Вариант отработанный. А развить его я сумею.

– Что тебе здесь надо? Кто ты такой?

– Жрать хочу. – коротко и зло ответил я, хотя недавно только наполовину уничтожил порцию «сухого пайка», причем пайка горного, высококалорийного, выдаваемого только спецназу и тем военнослужащим, кто ведет действия на больших высотах. То есть, голодным я не был. Тем не менее, даже при отсутствии артистических способностей, у меня вырвалась выразительная, колоритная, и почти правдиво выглядящая фраза. По крайней мере, жилец башни воспринял ее, как мне показалось, за чистую монету. И удовлетворенно хмыкнул. Тем не менее, проявить гостеприимство не поспешил, и спросил дополнительно:

– Ты не сказал мне, кто ты такой есть, откуда в здешних местах появился, и куда направляешься. А мне это интересно. Имею я право проявить интерес?

Он был крупным и, видимо, сильным мужчиной. И последней своей фразой, произнесенной даже с некоторой угрозой, показал свой характер. А это характер стандартного представителя северо-кавказских народов, любого из этих народов. Эти представители стабильно стремятся к лидерству. Везде, где бы они не оказались, в какой бы компании не находились, даже среди соотечественников – они хотят быть устрашающими других лидерами, и желают, чтобы их боялись, такой у них менталитет.

Я с его точки зрения выглядел подходящей фигурой для того, чтобы мной жестко командовать. Лицо у меня достаточно добродушное, и не показывает воспитанной жесткости характера. Кроме того, если нас с жильцом башни поставить друг против друга, то со стороны его спины меня просто не будет видно. Человек и ростом выше меня чуть не на добрый десяток сантиметров, и в плечах намного шире, и особенно в животе авторитетнее. И еще, наверное, ему придает уверенности пистолет за поясным ремнем на спине. Он наверняка думает, что ему стоит убрать руку за спину, положить ее на оружие, вытащить его, как я стану, практически, никем, а он обретет невиданный авторитет. И не позволяет себе даже подумать о том, что я могу для него оказаться опасным и даже более серьезным противником, чем он для меня. При этом человек из башни не мог знать, что невидимая паутина уже висит над ним, и в любой момент по первой моей мысли, и даже ее опережая, мой квантовый киберкомпьютер активирует то, о чем я только должен буду подумать. Рука в этом случае не успеет за спину уйти. Кроме того, под рукой у меня лежит малая саперная лопатка, которой я уже дважды помешивал быстро догорающий костер, чтобы угольной пылью и копотью закрыть явственно блестящую заточку краев. Эта заточка лопатки могла бы меня выдать, не догадайся я прибегнуть к помощи маскирующего цвета сгоревшего угля. Мне взяться за лопатку, и метнуть ее противнику в голову было гораздо легче, чем ему вытащить пистолет. По крайней мере, я уже просчитал свои и его движения, и решил, что я чуть не вдвое опережу его. А лопатка своим острием голову всегда расколет. Да и мой пистолет находился у меня за поясом на спине. Положение было, практически, равным.

– Я с той стороны. – кивнул я в сторону границы. – Служил в погранотряде. Старший прапорщик. Заведовал складом с электронным и еще кое-каким оборудованием. Приехала проверка, все, что нужно было на начальника погранотряда списать, на меня списали. Недостача оборудования на несколько миллионов. Пришлось срочно в Грузию уйти.

– Понятно, – констатировал человек из башни. – Кому продавал?

Он, оказывается, знал современную российскую действительность не хуже меня.

Я хмыкнул, принимая откровенность в разговоре, и ответил с вызовом:

– Был у меня человек, которые клиентуру подгонял, хороший человек. Честно расплачивался, и себя, думаю, не забывал.

– Как зовут?

– А тебе зачем? Ты кто, мент? – спросил я с презрением в голосе.

– Я туда иду. Мне хорошие люди нужны. Для связи. Как зовут? – сурово повторил он вопрос.

– Магомед Арсамаков.

– Почему говоришь, что «был» у тебя человек. Его что, уже нет на свете?

– Откуда я знаю. Говорю «был», потому что меня уже там нет. И с Арсамаковым нам больше уже не встречаться.

– Номер его трубки знаешь?

– Помнить не помню. Но у меня в трубке был.

– А трубка где?

– У проверяющих осталась. Ее сразу забрали, когда меня «повязать» решили. Только наш полковник сказал, что здесь бежать некуда, и послал меня домой за личными вещами. Я сразу и перескочил границу.

– А жил ты где?

– В ДОСе. Дай пожрать хоть что-нибудь.

– Значит, на Арсамакова ты ментов натравил.

– Чего глупость несешь! Я что, враг себе? Это уже статья об «устойчивом бандформировании». Мне не с руки кого-то сдавать.

– По трубке могли вычислить. По номеру.

– У меня там четыре Магомета записано. Всех сразу заманивать в одно место? Или как прикажешь? – усмехнулся я. – Дай же пожрать.

– Почему тогда его трубка не отвечает? Три дня уже ему дозвониться не могу.

– Здесь горы. Экранируют. А потом. В горах спецназ бегает. И какие-то инопланетяне летают. Мог Магомет и на них нарваться. Это, думаю, еще хуже, чем спецназ.

– Что, сильно инопланетяне наследили?

– На меня ни разу не наступили, и за то спасибо. Дай пожрать, как человека прошу. В который уже раз! Где твое кавказское гостеприимство!

Он посмотрел на меня презрительно, бросил короткое:

– Жди.

Повернулся, и пошел в свою башню. Но вернулся очень быстро. Видимо, его съестной склад был недалеко от ворот. Принес, и бросил к моим ногам черный пластиковый пакет. Пакет упал одним углом на костер, и сразу оправился. В этом месте я и разорвал его, достав картонную упаковку. Быстро вскрыл, не заморочиваясь на том, что вскрываю американский «сухой паек». К сожалению, я не знал, какой сухой паек получают бойцы спецназа горных егерей. Тот, который угостил меня человек из башни, насколько я понимал, предназначался для «зеленых беретов», но, судя по маркировке, был уже несколько лет, как просрочен к использованию. Рассчитывая все же на то, что желудок у меня крепкий и выносливый, я надеялся не отравиться, и ел с жадностью, как страшно оголодавший беглец. Ел, и думал, состоял ли человек из башни в связи со спецназом горных егерей. Это вызывало мое сомнение, поскольку никто не помешал бы ему тогда и жить в палаточном лагере. И не было бы причин прятаться в башне. Хотя американский «сухой паек» на какие-то связи намекал. Но это могли быть и совершенно другие связи, от сирийских или иракских инструкторов, отправивших террориста домой для выполнения задания, до грузинских спецслужб, которых «матрасники» тоже просроченными «сухими пайками» подкармливают. Но я был обучен не замыкаться на одной версии, пока не имею в наличии неопровержимые доказательства. Рассматривать следовало все.

С американским «сухим пайком» было покончено быстро. Вкуса я никакого не ощутил не только потому, что был предварительно сыт. Но мне, помнится, рассказывал один знакомый, побывавший в США, что постоянно ощущал там чувство голода. В США кормят еще хуже, чем в Европе. Готовят на удивление безвкусно. Может быть, еще и поэтому американцы – самая жующая нация на свете. Они едят везде и всегда, даже тогда, когда спешат по делам, и чуть не в припрыжку скачут по улицам. А в руке обязательно стаканчик с чем-то съедобным. И куда не посмотри в Америке, там постоянно жуют – на улицах, в метро, в автобусе, даже водитель в такси на ходу что-то старательно прожевывает, чтобы побыстрее сунуть в рот очередной кусок.

И только после этого я посмотрел при свете костра на одну из упаковок из-под галет.

– «Made in USA». – я не стал напрямую спрашивать человека из башни, откуда у него американский «сухой паек». Он сам, думается, вскоре все расскажет, когда его начнут спрашивать специалисты по допросам. Меня больше другая тема интересовала. – Интересно, а что инопланетяне едят? Не знаешь?

– Не знаю. Не встречался с ними. – ответил он сердито. – А ты встречался, как я понимаю. Тебя не съели? И слава Аллаху!

– С чего ты взял, что я встречался? – я-то уловил его прокол. А он так и не понял, на чем и где «прокололся». У него информации не хватало, чтобы делать правильный анализ.

– Что у тебя за шапка на голове?

Я потрогал рукой свой шлем.

– Эта что ли?

– Эта.

– А хрен ее знает. В казарме взял. На спинке солдатской кровати висела. Ночью в горах голова всегда мерзнет. У меня волосы короткие. А при чем здесь инопланетяне?

– На инопланетную шапку похожа.

Он мог видеть шлем только на голове погибшего ктарха. Значит, обязан знать, где утерянный шлем находится.

– А где ты инопланетную шапку видел?

Человек из башни смутился.

– Просто, представлял ее именно такой. Вид какой-то не земной.

Но мне этого разговора хватило. Это вместе с тем, как он на мой шлем внимательно смотрел, когда только-только из своей башни вышел. Это все решило, и терять время уже не стоило. Пусть его допрашивают серьезнее, возможно, с применением спецсредств – вопрос того стоит. Если нет спецсредств в погранотряде, пусть командующий озаботится, и пришлет с грузовым вертолетом хотя бы ампулу. Я не думаю, что этот громила прошел спецкурс устойчивости к воздействию препаратов из группы «развязывателей языков». Этот спецкурс в спецназе ГРУ не все офицеры проходили. Я решил, что время подошло отправлять человека в погранотряд.

– Когда ты на ту сторону собираешься? – поинтересовался я между делом.

– Как только, так сразу. Ты вот расскажешь мне, где лучше пройти? Ты же должен знать, раз сам так легко прошел.

– Конечно, я знаю. И даже тебя туда отправлю. Связанного. Разреши представиться. Командир взвода спецназа ГРУ старший лейтенант Троица. Специально по твою душу прибыл. – если бы он сидел в прежней позе, мне пришлось бы встать, чтобы он не швырнул ногой мне в лицо угли костра. Но он стоял, а я остался сидеть. – Руку к пистолету можешь не тянуть. Я успею быстрее бросить лопатку тебе в голову. Только мне это не нужно. Ты мне пока живой необходим.

Человек из башни растерялся. Я говорил с напором, и с жесткостью, которой он от меня не ожидал. Он только что считал себя хозяином положения, и вдруг что-то перевернулось. Я встал. Он хотел ударить меня ногой в голову, но я вовремя среагировал, и сделал только легкое движение корпусом, чтобы нога пролетела мимо. И тут же паутина упала на него, лишив возможности шевелиться. Человек из башни превратился в человека в коконе. Не теряя время, я позвал свой скутер, который тут же оказался рядом, и уже имел расположенные одно подле другого два кресла. Когда антигравитационная сила подняла человека в коконе в воздух, он пытался шевелиться, но у него получалось только дергать ступнями ног – паутина была крепкой, и держала его прочно. Когда квантовый киберкомпьютер поднимал меня, я отнесся к этому спокойно, и сел в кресло рядом с человеком в коконе, посмотрел на него с улыбкой. Он сказал что-то на незнакомом мне языке, но выматерился при этом на чистом русском. Я в ответ обругал его фразой из самого вежливого языка в мире. Языка, в котором вообще нет ни одного ругательного слова, в котором даже слово «дурак» звучит в одном из переводов, как – «человек, плохо думающий»:

– «Бумажный тигр» ты, а не боевик.

Но, прежде, чем улететь, я послал свой квантовый киберкомпьютер осмотреть внутренность башни. В ответ услышал:

– А чем я занимался, пока ты ел?

– И что?

– Нашел пояс Прсжнана, сына Матомоссэ с приборами связи. Приборы разбиты, скорее всего, при падении. Но чем-то они понравились этому человеку. Он пояс забрал, но шлема я не нашел, хотя посылал сильный сигнал.

Широкий пояс, который мог бы опоясать, наверное десяток «бумажных тигров», оказался у меня на коленях. Сделан он был из такого же, кажется, материала, что и шлем. Я уже видел такой, но не на ктархах, которые пояс носить, похоже, не любят, а рядом с камнем, не котором возлегал адмирал.

– Где ктарх, с которого ты снял пояс? – спросил я «бумажного тигра».

Он промолчал.

– Неужели ты думаешь, что мы не сумеем заставить тебя говорить? Один укол в вену, и все в подробностях расскажешь.

«Бумажный тигр» в ответ только зубами заскрипел. И даже не выматерился.

Скрипи. Скрипи. Хоть совсем зубы свои разжуй. Но этим меня не возьмешь. Я давно понял простую истину: с волками жить, не вздумай блеять. И на скрип зубов обычно зубы выбиваю. Хотя не бью связанного паутиной человека, как не бью и связанных веревками. Но предупредил я его без церемоний:

– Будешь зубами скрипеть, я тебе их выбью. Мне звук не нравится. Не мелодичный.

Я еще в полете, который длился всего-то несколько минут, доложил майору Медведю ситуацию, и переслал ему карту своей съемки местности вокруг башен. Медведь обрадовался. Естественно, не карте, а сообщению о пленнике. Он был рядом с полковником Сорабакиным, и рассказал ему, как я понял, о захвате боевика, который направлялся к эмиру Арсамакову. Полковник, надо полагать, обрадовался еще больше.

Прилетели мы вскоре, Я сразу переслал, как почтового голубя, по воздуху, пленника майору Медведю, и только после этого почувствовал большую усталость. Вообще-то я человек выносливый. И этой усталости удивился. Подсказал шлем, в очередной раз прочитав мои мысли:

– Ты спокойно переносил семикратную нагрузку от полета на скорости. Вообще-то, насколько я изучал человеческое тело, вы безопасно переносите только четырехкратную нагрузку. Но ты сам задавал скорость скутеру. Значит, переносил легко. Только устал от этого. В обычной обстановке ты весишь семьдесят шесть килограммов, а при нагрузке весил пятьсот тридцать два. Твоему организму это тяжело. Отдохни, отоспись.

К такому мудрому совету я отнесся с пониманием. Предупредил майора Медведя, и капитан Светлаков тут же выделил мне очередного сержанта, чтобы тот проводил меня в канцелярию, расположенную в казарме, где есть кровать самого начальника заставы. Уснул я сразу. Но обычные свои четыре часа поспать не сумел. Проснулся от скрипа двери, а потом и от вздоха.

– Жалко будить человека, но придется.

– Будите, командир, не жалейте. – самопожертвенно разрешил я, и сел на кровати.

Майор Медведь стоял перед кроватью с пустым стаканом в одной руке, и с распечатанной бутылкой водки в другой. Что он хотел, я не понял сразу.

– Проснулся! Ну, и молодец. Во-первых, сообщение из Москвы. Командующий лично позвонил среди ночи. Утра дожидаться не стал. Ты ночью захватил известного полевого командира сирийских террористов, который возвращался на родину, в Дагестан, чтобы здесь продолжать свои кровавые дела. И тебе за это присвоено звание майора. Сразу, минуя капитанские погоны. Так что, теперь мы с тобой званиями равны, и можешь со мной разговаривать на «ты». Должность подходящую тебе еще подыскивают, и взводом ты теперь командуешь только временно. Второе, и самое, на мой взгляд важное. Когда ты спать отправился, полковник Сорабакин начал допрашивать бандита, а я стал сверять старю карту спутниковой съемки, и твою, что ты сделал. И нашел несоответствие под стеной второй башни. Камни там не так лежали. Ты не обратил внимания?

– Я только третью башню в темноте обходил. Ко второй вообще не наведывался.

– А я сразу побежал к полковнику. Он как раз допрос заканчивал. Я с разбегу и спросил твоего арестанта, что он закопал под стеной второй башни. Он сознался, что нашел Прсжнана, сына Матомоссэ уже мертвым. Снял с него пояс с разбитыми приборами, потому что увидел в приборе золотые контакты. Решил, что там их может быть много, и золото можно выплавить. Но религия запрещает ему грабить убитых. И потому он, не желая обвинения в мародерстве, закопал тело ктарха вместе со шлемом под стеной второй башни. Я сейчас вылетаю туда за шлемом. Со мной летит капитан Светлаков. Клянется, что умеет отлично копать, и возьмет с собой большую лопату. Значит, сюда, в канцелярию, Светлаков вернется не сразу. С кровати тебя, Троица, сгонять никто не будет. Можешь спокойно досыпать Но до этого – обычай.

Он поставил на табуретку стакан, и я увидел, что на дне стакана лежит большая майорская звездочка. Медведь налил полный стакан водки. По офицерскому обычаю, водку следовало выпить, а звездочку вытащить зубами. Что я сразу и сделал.

– Спасибо, командир. Ты не особенно торопись с возвращением. Хочется подольше поспать, – я легко согласился с его предложением перейти на «ты». – А звездочку ты где в здешних местах взял?

– Капитан Светлаков для себя держал. Он тоже приказа ждет… Выделил…