ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Первое, что я подумал, что внезапно ожил один из наших покойников. По крайней мере, голос мне показался страдающим и болезненным, едва слышным. Тем более, мы оба были в боевых шлемах, и уши наши были прижаты наушниками. Но я сам просматривал всю площадь в тепловизионный прицел. И он показал бы свечение тепла живого организма, если бы кто-то из покойников оказался просто раненым, но живым, а мы при осмотре не обратили на это внимания, посчитав его за мертвого.

– Эй. – зов повторился, и в этот раз майор Медведь показал свой звериный слух, среагировав правильно, и определив, откуда звук раздается. Он сразу вскинул автомат, и прильнул глазом к прицелу.

– Эй, не стреляй. – теперь, когда после междометия прозвучало и слово, явственно послышался кавказский акцент.

Но я-то догадался, что Медведь и не собирался стрелять, хотя и положил большой палец на предохранитель своего автомата. Он просто смотрел через тепловизионный прицел, определяя, кто перед ним.

Я сунул приклад своего автомата подмышку, готовый стрелять с пояса – голос звучал близко, и уже опустил предохранитель. Но майор тут же предупредил:

– Один человек, без оружия. Руки держит за головой.

– А на шее сзади граната. – предположил я.

– Думаешь, сразу голову ему вместе с шеей отстрелить? Я вообще-то могу.

– Я тоже готов. Но, может, спросим его вежливо, чего он хочет, зачем зовет?

– Эй, ты, – вежливо крикнул Медведь. – Какого тебе хрена надо? Говори, но сам не высовывайся. Могу и я тебя подстрелить, может и мой напарник, может и снайпер.

Ассонов услышал наши переговоры через систему внутренней связи, включил лазерный прицел, и навел красную точку прямо в глаз бандиту. Видимо, майор эту точку увидел, потому и сказал про снайпера. Сам бандит голову повернул, чтобы лазерный луч с глаза убрать.

– Я с предложением от эмира Арсамакова пришел. Эмир клянется, что хочет мирно поговорить. Сотрудничать хочет. Мамой клянется.

– Его мама умерла еще в начале года, – показал я, что хорошо изучил биографию эмира.

– Ее памятью. – поправил себя бандит.

– Что он хочет? – спросил майор.

– Поговорить хочет. Командира к себе в гости зовет.

– А вот хрен ему в пьяную задницу, – предельно спокойно, ни на децибел не повышая тон, продолжил я разговор в том же вежливом, почти ласковом тоне. – Хочет этот мудак поговорить, пусть сюда приходит. Один. И постоянно на прицеле у нас будет. Он уже пытался обмануть. Таким козлам мы не верим. Так и скажи, что я его козлом считаю и зову хоть в глаза, хоть за глаза. И оголтело верить ему не собираюсь ни при каких обстоятельствах. Если у него есть какие-то предложения, пусть подумает, как ему меня убедить. Пусть очень постарается подумать, иначе я его просто уничтожу.

Майор Медведь посмотрел на меня, и деловито кивнул, соглашаясь с тем, чтобы я в данных обстоятельствах взял на себя роль командира отряда. В самом деле, майор Медведь никогда не занимался плотно материалами на эмира Арсамакова, никогда против него не действовал, и не знает его манер. Это автоматически требовало конкретных действий от меня. И именно для этого во многом командующий уговаривал меня вернуться в Резервацию.

– Что скажешь? – спросил я собеседника. – Долго соображать будешь?

– Мне нужно пойти к эмиру, и передать ему, что ты сказал. Если он тебе поверит, он придет. Какая гарантия безопасности будет с твоей стороны?

Я мог бы дать слово офицера, но предпочел не делать этого. Я предпочел действовать с Арсамаковым только так, как он, в моем понимании, того заслужил.

– Я никакой гарантии давать не буду. Если он заинтересует меня своим предложением, я могу согласиться, могу не согласиться, но мне, возможно, нужно будет время, чтобы подумать. Если вообще не заинтересует, я просто пристрелю его, и этим все закончится. Твой эмир не такая уж большая величина, чтобы с ним считаться. Это не только мое мнение. Это мнение моего командования. Иди к эмиру. Сколько времени тебе понадобится?

– Около двух часов, – нетвердо сказал бандит.

– Даю тебе пять минут. Если через пять минут эмир не будет здесь, может вообще не приходить. Я найду его, и уничтожу.

Я говорил предельно жестко, безжалостно, и без всякого уважения к Арсамакову, что, как мне показалось, больше всего удивляет, и даже возмущает моего собеседника.

– Я засек время. Иди, торопись.

– Я не успею за это время дойти до Арсамакова.

– Тогда просто встань, перейди со склона на середину тропы, и сядь на камень. Видишь, камень справа от тебя. Это и есть твое место.

– Я не получу пулю в спину?

Он был не из безрассудно отважных людей. А чрезмерная осторожность уважения никогда не вызывает.

– Зачем нам твоя спина? Ты уже мог бы получить пулю в лоб или в глаз, куда смотрит своим прицелом снайпер. Время пошло.

Ему не требовалось далеко идти, понимал я. Я видел при свете звезд и «лунного света» своего тактического фонаря, как мой собеседник жестикулирует. И понимал, что эмир Арсамаков передо мной. При всей его подлости и желании всегда устроить противнику ловушку, личной храбрости хотя бы для этого эмиру хватало. Об этом говорили все разведдонесения и показания осведомителей – иногда рискнуть он себе позволял. Я подозревал, что у него не осталось людей, и потому он пришел сам и один. Не побоялся. Но эмир видел в этом свой единственный шанс.

Он выбрался со склона, и двинулся в сторону протоптанной тропы. Сел на камень, на который я указал. И стал ждать. Но я решил все же подстраховаться. Прижал микрофон ближе к рту, и прошептал:

– Коля! Камнеломов! Слышишь меня?

– Слышу, товарищ старший лейтенант.

– Запусти свой «беспилотник», пусть следит за нами. Я буду беседовать с эмиром Арсамаковым. Он сейчас здесь. Подстрахуй, чтобы никто не подобрался в ночи.

– Запускаю. «Беспилотник» готов.

– Сейчас подойдет майор Медведь с моим «планшетником». Смотрите вместе что там и как дело обстоит. И докладывай мне, чтобы я знал. Мне могут понадобиться аргументы.

Я вытащил «планшетник» из специального кармана на груди, передал Медведю. Показал, как переключаются камеры. Мои тихие слова до Арсамакова не долетали.

Майор, похоже, с программой работать умел, потому только кивал, и вопросов не задавал. Только перед уходом спросил:

– Ты уверен, старлей, что мы разговаривали с Магометом Арсамаковым?

Меня даже сомнения не посещали.

– На все сто процентов, товарищ майор.

– Что он сможет нам предложить?

– Только то же самое, чем собирался заманить взвод в ловушку. Предложит показать базу пауков и рудник. Это его единственный путь к спасению. Он рассчитывал стать местным властителем с собственным войском. Но мы прошлой ночью все его войско уничтожили. Теперь он – никто, и некому за него заступиться. Он желает своей помощью нам купить себе прощение. Но я обещать ему прощение не уполномочен.

– Да, ты уж будь аккуратнее в обещаниях.

– Я буду разговаривать с ним предельно жестко. Может, слегка побью.

– Удачи. – майор повернулся, и пошел. Пошел и я. Туда, к камню, на котором сидел эмир Арсамаков. Пять шагов не доходя до эмира лежал второй камень, чуть более высокий. Да и сам я ростом на полголовы выше Магомета. И потому я пожелал сидеть так, чтобы разговаривать с ним сверху вниз. Он выбрать сразу более высокий камень не мог. Тогда ему пришлось бы сесть спиной к нам. А он этого опасался. С одной стороны, понимал, что мы, поскольку не стали стрелять в глаз, не будем стрелять в спину, с другой стороны, не опасался, а именно боялся повернуть свою спину нам. Лицом к лицу со смертью умереть не страшно. А вот стоять к смерти спиной, и ждать – будет произведен выстрел или не будет, это высокая психологическая нагрузка для Магомета Арсамакова. Его нервной системе и без того в последние три дня сильно досталось, а тут еще и такую нагрузку выдерживать – это было выше нервных сил эмира.

Чтобы добраться до камня, мне пришлось обойти вокруг гигантского кабана.

Эмир сидел на камне, внешне невозмутимый и хладнокровный. Смотрел, как вообще свойственно взгляду представителя кавказских народов, самоуверенно и чуть-чуть свысока. Он привык к повиновению и почитанию от своих моджахедов. Но получить то же самое от меня едва ли рассчитывал, однако, на всякий случай, вести себя старался привычно. Может, давно уже отучился вести себя иначе.

– Здравствуй, Магомет, – сказал я, и демонстративно убрал руки за спину, показывая, что не намерен ему руку подавать.

– Ты узнал меня? – эмир слегка удивился.

– Конечно.

– Как твои парни умудрились такого зверя завалить! – эмир кивнул мне за спину, имея ввиду, видимо, убитого кабана.

– Точно так же, как вчера две твои новые банды, а до этого, и еще одну. Только банды уничтожали все вместе, а кабана подстрелил один мой снайпер. Он знает, куда стрелять.

– Мой моджахед выпустил в этого кабана целый автоматный рожок. В грудь стрелял. И не смог его даже остановить. Кабан затоптал его.

– Плохо стрелял. Снайпер послал только три пули. Правда, калибра «восемь и шесть на семьдесят». Такая пуля любой бронежилет пробьет, не то что голову кабана.

– Хорошая, наверное, винтовка.

– И винтовка хорошая, и снайпер хороший. Плохих бойцов у меня во взводе вообще нет.

Я спокойно врал. У ефрейтора Ассонова была винтовка «ORSIS-T5000» такого калибра, но она осталась в оружейной горке бригады. Эта винтовка хороша для стрельбы с дистанции километра в полтора. Но она не имеет глушителя. А в наших операциях на Северном Кавказе глушитель часто играет существенную роль. И потому в командировку Ассонов берет малозвучную ВСК-94. Но припугнуть эмира хорошим калибром тоже хотелось.

– Он и сейчас держит тебя на прицеле. И в любой момент может нажать на спусковой крючок. Потому не рекомендую тебе, Магомет, делать резких движений.

В этот момент на связь вышел старший сержант Камнеломов.

– Товарищ старший лейтенант. Есть две человека. На склонах лежат. По обе стороны хребта. Мы с майором Медведем уже к ним подходим.

– Работайте. – дал я согласие, подправляя микрофон.

Эмир понял, что я общаюсь с кем-то по связи, и не с ним разговариваю. И потому вопросов не задавал. Прошло еще тридцать секунд, в течение которых не было сказано ни слова ни с одной стороны.

– Троица, я отработал, – сообщил Медведь.

– А теперь и я, – в тон командиру группы добавил Камнеломов. – Так по башке дал, что лопатку еле вытащил.

Дело было сделано без звука, как и полагается. Старший сержант и майор, видимо, общались между собой по персональной линии связи, потому я и не слышал их раньше. А в общую линию включились уже в самом конце, когда можно было передать сообщение мне.

– И можешь, эмир, на своих парней не надеяться. – озвучил я полученное сообщение.

– На каких парней? – Арсамаков сделал удивленное лицо.

– Которые на склоне лежали. Они так же там и лежат, только уже никогда не поднимутся. Ты их, как всех остальных, просто подставил, и выбросил, как отработанный материал, как тех парни, что лежат сейчас под тушей кабана. Их обгрызают красные волки, и клюют вороны, а ты даже не позаботился тем, чтобы похоронить своих людей. Это не по-людски, и именно потому, во-многом, я еще раз заявляю тебе, что уважения ты недостоин.

Он никак не показал своего неудовольствия или удивления. И не показал своего отношения ко мне. Выдержка у эмира была изумительная. Или просто долго переводил на язык, которым думал, услышанные слова. Пока я плотно не занимался английским, я думал, что мыслить и слушать – это, практически, одно и то же. По крайней мере, близко по скорости. Но потом убедился, что это не так. Скорость приходит только вместе с практикой. Тогда же понемногу начинаешь во время разговора и мыслить на иностранном языке. Но у Арсамакова за все последние годы, что он обитает в горах, практики разговора на русском языке, должно быть, было недостаточно. Наконец, он осмыслил сказанное мной, но отреагировал только на то, на что захотел отреагировать.

– Не я убивал этих людей на хребте.

– Но ты привел их сюда, чтобы убить меня и моих людей. И твои люди за это поплатились. Только ты опять бросил всех, и скрылся. Это тактика труса и подлеца. Такому человеку верить нельзя.

– Тем не менее, я прошу тебя мне поверить. Людям жить в этих горах. А их у нас пытаются отнять. Причем, отнять пытаются не люди, а какие-то мерзкие твари на восьми мохнатых лапах.

– Не прикрывайся заботой о людях. Я только что говорил тебе о том, как ты о них заботишься. Скажи уж откровенно, что сам ни на что не годен, и пытаешься найти единственный для тебя способ спасения – оказаться полезным федеральным властям.

– Если тебе не интересно, можешь со мной не говорить, – эмир сделал вид, что обижается. Мне, однако, было наплевать на его обиду. У него не было другого пути, кроме пути к сотрудничеству с нами. Был, конечно, другой – подставить руки, чтобы их связали за отсутствием наручников. Но этот путь эмира устраивал, думаю, меньше всего. Не устраивал он и нас, но Арсамакову об этом знать не следовало. Мы ведь и пришли в Резервацию с мыслью о том, чтобы поймать эмира, и заставить его работать на нас.

– Не я рвался с тобой поговорить, – сказал я то, что не соответствовало действительности. – Это твоя собственная вынужденная инициатива. Повторяю – вынужденная. Ты видишь в этом единственный путь к спасению своей шкуры. Мне, чтобы быть удовлетворенным, достаточно сейчас просто встать с камня, не побояться испачкаться такой грязью, и дать тебе в лоб. А потом связать тебе руки, и отправить тебя в СИЗО. На этом моя миссия может завершиться, и я поеду в отпуск. Но ты в СИЗО не хочешь. С одной стороны, это правильно, потому что хорошего там тебе ждать не приходится. Ты сам это знаешь. И пожизненное заключение на три года, которые ты в камере только и сумеешь прожить – дольше там редко кто живет, тебя не устраивает. И потому не строй из себя значительного человека, и говори, что хотел сказать, а я уже буду решать, интересные ли ты даешь сведения, и стоит ли с тобой связываться. А, самое главное, буду проверять, насколько тебе можно верить. Будь готов к проверке. Соврать у тебя не получится.

Эмир опустил в раздумье голову. Он, конечно, рассчитывал на большее. Он вообще мечтал о радушном приеме в обмен на сведения, которые готов был предоставить. По крайней мере, хотел бы получить то, о чем сказал:

– Какие у меня есть гарантии?

– Ты о чем, Магомет? Какие могут быть тебе гарантии?

– Гарантии безопасности.

– Я могу только дать тебе одну гарантию. Пока ты с нами, мы тебя бить не будем. По крайней мере, бить сильно и часто. Разве что, слегка, по утрам вместо зарядки. Это мое обещание. А остальные гарантии может дать только суд, каковым я не являюсь.

– То есть. Ты предлагаешь мне работать на вас, а потом меня арестуешь? Не понимаю, на что ты можешь рассчитывать с таким глупым предложением.

– Я тебе ничего не предлагаю. Ты сам пришел с этим предложением. Арестовывать я тоже не имею право. Это дело суда, если ты в курсе такого понятия, как уголовно-процессуальный кодекс. Я могу только осуществить задержание. И я его уже осуществил. Ты уже – мой пленник. И не тяни руку к автомату. Едва ты его коснешься, пуля снайпера проломит твой узкий глупый лоб. Красная точка лазерного прицела у тебя на лбу. У тебя лоб, я подозреваю, слабее, чем у кабана. На того пришлось потратить три пули. Тебе одной хватит. Пуля просто войдет в лоб, а выйдет через затылок. Сам, наверное, знаешь, какой величины бывает выходное отверстие – с тарелку.

Он потрогал свой лоб, где, конечно, не было никакой красной точки лазерного прицела, поскольку нас с ним здесь, на камнях, закрывала от снайпера гора кабаньего тела. Тем не менее, он, похоже, внушил себе, что чувствует тепло от лазера, и почувствовал его. И рука отдернулась от автомата, прислоненного к камню, на котором эмир сидел.

Я со своего камня спрыгнул, сделал два шага, взял его автомат, хотел вернуться на свой камень, но в этот момент увидел, в самом деле, красную точку у эмира на лбу. Ефрейтор Ассонов воспринял мои отвлеченные слова, как команду, сменил свою позицию, и взял эмира на прицел. В какой-то момент то ли снайпер пошевелился, то ли переместился в более удобное положение, точка дрогнула, и со лба переползла опять на глаз, что Арсамаков сразу ощутил, закрыл глаза, но руками не пошевелил, и не попытался закрыться от лазера ладонью, посчитав это движение опасным. Эмир не знал, насколько крепка нервная система у моего взводного снайпера, и побоялся, что любое его движение может быть расценено, как агрессия, и тогда пуля вылетит из ствола. А пуля калибра «восемь и шесть десятых миллиметра» запросто оторвет руку, которой эмир мог бы прикрыться. Я тоже, кстати, не знал, как Ассонов отреагирует на резкое движение Арсамакова, и потому посчитал его поведение разумным.

– Соображаешь. Так-то оно лучше. Рекомендую не шевелиться лишний раз, пока я не разрешу, я вытащил из автомата эмира затвор, сунул его себе в карман, а сам автомат отбросил в сторону. Без затвора он даже меньше, чем игрушка. Разве что, дубинка. В других автоматах, что остались на хребте после минувшего вечера, затворов тоже не было. Это первое, что делают мои солдаты после боя, чтобы не оставлять в горах оружие. Мало ли кто случаем подберет его. Горец с оружием в руках всегда опасен. Хотя, я слышал, здесь даже пастухи для защиты от волков носят не двустволки, как когда-то в советским времена, а «калаши». Надежнее. Но это горский, так сказать, колорит. Особенности местности, где оружия чрезвычайно много. Намного больше, чем его должно быть у мирных людей. Местная полиция пытается с такими явлениями бороться своими методами, но методы эти постоянно дают пополнение горным бандам в живой силе. По моему мнению, чтобы навести в Дагестане порядок, следует сначала разогнать по «местам не столь отдаленным» местную полицию, а потом уже вводить спецназ ГРУ – «вежливых людей»…

– Камнеломов, Коля! – позвал я в микрофон.

– Я! – отозвался старший сержант.

– Мой «планшетник» у тебя?

Хотя я и передал «планшетник» майору Медведю, я знал, что у того имеется собственный точно такой же гаджет. И подозревал, что майор мой передал старшему сержанту. Спрашивать о «планшетнике» у самого Медведя я не стал, чтобы не разговаривать с кем-то при эмире на «вы», показывая, что не я здесь командую. Показывать это было еще рано. А говорить с майором на «ты» я постеснялся, хотя в боевой обстановке это, возможно, и выглядело бы нормально.

– Так точно, товарищ старший лейтенант. У меня.

«Планшетник», как я и подумал, в самом деле, оказался у старшего сержанта. У майора Медведя на его собственном «планшетнике» была, видимо, установлена та самая программа, позволяющая наблюдать за местностью с помощью камер «беспилотника». Синхронизация с работающим дроном происходила в автоматическом режиме. И потому Медведь, не желая выпускать старшего сержанта в «слепой поиск» бандита на склоне, передал ему мой «планшетник».

– Принеси.

Старший сержант вышел со склона за спиной эмира. Тот, вне всякого сомнения, слышал шаги Камнеломова, намеренно громкие, весь напрягся, словно ожидая удара, но Коля даже кулак почему-то не поднял, и не дал эмиру даже самый просто презрительный подзатыльник. Просто прошел мимо, и передал мне «планшетник». Я сразу открыл карту всей Земли Отчуждения, включая район Грузии. Ту карту, что переслали мне из ГРУ по приказанию командующего.

– Свободен, – отослал я своего замкомвзвода. – Работай.

Старший сержант ушел туда же, откуда пришел, и на эмира не посмотрел, словно тот был привычным взгляду камнем рядом с тропой. Но каменным он не стал, в чем я вскоре уже убедился, когда подозвал Арсамакова к себе.

– Подойди.

Он двинулся на приказ даже послушнее, чем я ожидал. Видимо, ноги от испуга начали затекать. Без движения находиться долго гораздо сложнее, чем в постоянном движении. Эмир подскочил, и заглянул в монитор «планшетника».

– Карты читать ты умеешь, грамотный. Покажи мне, где находится база пауков, и где рудник.

Он зашел сбоку, чтобы лучше с картой разобраться, и услужливо ткнул пальцем в одно, и в другое место.

– Вот здесь, в ущелье, база. Вот здесь, рудник.

– А что в руднике добывают?

– Не знаю. Камни какие-то, кажется.

Только после этого я обратил внимание на то, что рудник находится на территории Грузии.

– Сам там бывал? – спросил я напрямую.

Эмир замялся только на пару секунд.

– Сам не бывал. Но у меня в джамаате был кистинец Джабраил, который просил меня выручить его брата, которого пауки украли, и заставили работать на руднике. Сказал, что по всем джамаатам прошел, никто не берется. Кто знал про пауков, те боялись, кто не знал, принимали Джабраила за сумасшедшего, и гнали от себя. Я обещал помочь. Он мне все на крупномасштабной карте показал, с подробностями.

Я положил на монитор два пальца, развел их, увеличивая саму карту, и показал эмиру.

– Еще крупнее.

Я еще укрупнил.

Он показал. Опять пальцем.

– База вот в этом ущелье. Там много пещер. Есть подземные реки. В середине Магомет показал место, где ущелье расширяется. Не знаю уж, как это назвать. То, на чем они над нашими горами летают. Это не самолет и не вертолет. Какая-то кабина в корпусе. Летающий автомобиль. Там стоянка этих машин.

– Скутер, – сказал я, вспомнив слово знакомого паука. – Они называют это скутером.

Арсамаков посмотрел на меня с удивлением.

– А ты откуда знаешь, как они называют? Ты был там?

– Там – только скоро буду. Но у меня есть друг-паук. Он мне и объяснил.

Эмир явно посмотрел на меня с большим уважением, чем раньше. Он, видимо, ожидал, что его данные станут для меня откровением. Но я вел себя так, словно все давно знаю, и только проверяю его на откровения.

– А где сейчас твой Джабраил? – спросил я.

– Твои солдаты убили его. В первый же день, когда ты нас достал.