Глава 23
Благословение
Теперь у нас новый распорядок дня: утром я помогаю Бренде встать с постели и одеться, потом мы вместе отправляемся в кухню и готовим завтрак. Она работает за столом, я – за барной стойкой. В хорошую погоду мы выходим с тарелками на террасу. Я регулярно вывожу Бренду на прогулку – на пляж или на рынок. Знакомые останавливаются с ней поговорить, спрашивают, как дела. Когда на улице тепло, мы едем к морю. По песку коляска не пройдет, поэтому мы прогуливаемся вдоль деревянных скамеек и смотрим, как люди подходят к самой воде и едят мороженое. Иногда я читаю Бренде вслух, иногда она засыпает. Словом, я стараюсь сделать наше времяпрепровождение как можно более простым и приятным.
Шофер возит нас к врачу и на реабилитационные процедуры. После обеда мы часто занимаемся с Брендой сами – разрабатываем левую ногу, которая все еще плохо ее слушается.
Карл приезжает в полдень и вечером. Стоит нам остаться наедине, как он заводит речь о том, что я взяла на себя слишком много забот и при такой нагрузке не продержусь обещанные два месяца. Общение с Брендой, покупки, приготовление еды, уборка – дни летят незаметно, тут он прав. Но Бренда мне помогает – складывает выстиранное белье, нарезает овощи. Словом, делает что может.
Карл предлагает нанять помощницу по дому или кухарку, но я не соглашаюсь. Я прекрасно сама со всем справляюсь! Да и Бренде эта идея не нравится. Она категорически против, чтобы в ее доме хозяйничала совершенно незнакомая особа. Поскольку Карл настаивает, я напрямик задаю вопрос, который не дает мне покоя:
– Что-то из того, что я делаю, тебе не нравится?
– Нет! Просто я не хочу, чтобы ты все делала сама!
– Но Шарлотта все успевает! – вступает в разговор Бренда.
– Дело не в этом! Она все время с тобой и почти никуда не выходит! Это ненормально!
С минуту Бренда молча смотрит на меня. На ее немой вопрос я отвечаю улыбкой, чтобы она знала – необходимость проводить с ней так много времени меня совершенно не обременяет. Наоборот! Каждый наш день – приключение, и я не устаю радоваться ее малейшим достижениям.
– Если так пойдет и дальше, твоя мама скоро сможет вставать самостоятельно! Она уже сейчас сама пересаживается с коляски на постель.
– Я в тебе не сомневаюсь, – возражает Карл, – но будет лучше, если иногда ты будешь брать выходной. Ты никогда не отдыхаешь!
– Но я и не устаю!
Наша перепалка смешит Бренду. Она говорит Карлу, что, если он так обо мне беспокоится, пускай приходит почаще и помогает. Карл моментально теряется, и удивляться тут нечему: для мужчины ухаживать за матерью – проблема. Ведь нужно водить ее в туалет, купать и укладывать спать…
Он бормочет неразборчиво:
– Я могу, конечно… если надо… только не знаю, как и что делать…
Бренда похлопывает его по руке и предлагает начать с самого простого – готовить нам всем завтрак или убирать со стола после ужина. По ее уверениям, о ее личном комфорте я забочусь наилучшим образом, так что его помощь тут не нужна. Карл смущенно улыбается и поглядывает на меня. Я знаю, о чем он думает: если я уеду, все это упадет на его плечи. Могу представить, насколько эта перспектива его пугает.
Однако Карл легко не сдается: для начала переезжает к нам, в свою старую спальню. И уже со следующего утра встает пораньше, чтобы приготовить завтрак, пока я помогаю Бренде одеться. Вечером мы вместе с ним моем посуду и по его просьбе я показываю, как поднять Бренду с коляски и пересадить на кровать. В общем-то, она уже делает это сама, но базовые движения я ему все-таки демонстрирую.
Карл предлагает читать матери на ночь, и, хотя это занятие мне тоже очень нравится, я уступаю без колебаний. Думаю, ему просто хочется побыть с Брендой наедине. Удивительно, но вечернее бдение за книгой, как мне кажется, очень сблизило нас с Брендой. И это чувство не покидает меня, даже когда мы молчим. Мне нравится оберегать ее сон, и я радуюсь возможности наверстать упущенное время – то время, когда меня здесь не было, когда я пыталась спрятаться от нее и от всего мира…
Сегодня вечером я устраиваюсь на террасе и слушаю, как Карл читает матери роман. Временами Бренда его останавливает, просит о ней не беспокоиться, ведь все идет хорошо. Карл говорит, что ей очень повезло, на что она отвечает, что у нее – прекрасные дети. Она все время твердит, что я – ее доченька, и как это замечательно, что я вернулась: вместе мы сильнее… и благодаря моему присутствию она чувствует себя лучше, да и я сама тоже.
Карл соглашается со всем, что она говорит, но я не знаю, действительно ли он так думает или просто не хочет огорчать мать.
Я запрокидываю голову и смотрю на звезды. Думаю об Алексе, о малышке и обо всех тех утратах, которые привели меня сюда, и не один раз, а дважды. Я уже не пла́чу каждый день, и пустота в душе постепенно заполняется приятными моментами, пережитыми вместе с Брендой и Карлом, мимолетными шутками и смехом. Может, именно так человек и понимает, что кризис миновал? Он начинает считать дни, когда не плакал, или дни, когда смеялся…
Случается, Бренда просит, чтобы ей почитала я. Она ложится без моей помощи, но для меня все равно удовольствие – помогать ей готовиться ко сну. Вот и сегодня я сажусь возле кровати, спрашиваю, на каком месте они вчера остановились, но Бренда вдруг накрывает мою руку ладонью, не давая открыть книгу.
– Завтра придет нотариус. Это касается тебя, дорогая.
Я судорожно сжимаю книгу. В горле моментально пересыхает. Ее слова меня пугают, пусть и сказаны они с нежностью.
– Я собираюсь изменить завещание.
Не понимая, что делаю, я сбрасываю ее руку.
– Бренда, прошу вас, не будем об этом!
– Я хочу оставить тебе все, что оставила бы Алексу.
Я трясу головой и начинаю рыдать как полоумная, повторяя, что мне ничего от нее не нужно. Я даже не желаю знать, от чего отказываюсь. То ли боюсь говорить о смерти сейчас, когда все идет хорошо, то ли не хочу вспоминать об Алексе.
Не обращая внимания на мои протесты, Бренда заявляет, что все как следует обдумала и не хочет, чтобы Карл оставался один. Она завещает мне этот дом, и у меня будет свое собственное жилье.
– Но я не хочу! Бренда, это ваш дом! И он должен перейти к Карлу. И вообще… Вы же не собираетесь умирать, правда?
Она смеется и обещает, что в ближайшее время этого не случится. Она просто хочет уладить формальности, пока чувствует себя хорошо; нужно было сделать это раньше. Я затыкаю уши, чтобы ничего не слышать.
– Шарлотта, теперь ты – моя дочка, и я хочу быть уверена в том, что все у тебя будет благополучно.
– Бренда, это лишнее! Я сама могу о себе позаботиться!
– Конечно, можешь! Шарлотта, я делаю это не столько для тебя, сколько для себя самой. Так должно быть!
А я все пла́чу, мотаю головой и твержу, что мне ничего не надо… Взгляд ее становится печальным.
– Ты не хочешь быть… моей дочкой?
– Это совсем другое… Бренда, мне ничего такого не нужно, чтобы… чтобы быть вашей дочкой. Я просто люблю вас, и все!
– Значит, ты не можешь мне отказать! Я хочу подарить тебе все, что причиталось Алексу…
Слезы градом катятся по моим щекам. Ну как объяснить, что то, что принадлежало Алексу, мне не нужно? И меньше всего – его деньги. Бренда садится на постели, кладет руку мне на колено и с недоумением заглядывает в глаза. Мне трудно объяснить, что я сейчас чувствую, поэтому я произношу только, что ничего этого не заслуживаю. Она вздрагивает и спешит возразить:
– Не говори так!
– Я не хочу этих денег! Алекс был бы против! – не уступаю я.
Бренда пытается меня утихомирить, взывает к моему здравомыслию, но я отодвигаюсь вместе со стулом, чтобы она не могла до меня дотянуться, и сердито восклицаю:
– Алекс… он отнял у меня ребенка! Он не хотел, чтобы я его растила!
Бренда тянется ко мне, берет за руку и начинает ее трясти.
– Я запрещаю тебе так говорить! Алекс тут совершенно ни при чем! Это был несчастный случай, и точка!
– Нет! Вы должны мне верить, Бренда! Я знаю, что говорю.
Мне страшно, но и отступать уже некуда. Бренда поправляется и в общем-то уже не нуждается в моей помощи. Думаю, пришло время во всем ей признаться… Я шмыгаю носом, вытираю глаза, хотя и знаю, что слезы все равно не иссякнут. Тихонько сбрасываю руку Бренды и признаюсь:
– Я была близка с Карлом! Поэтому Алекс… он разозлился!
Бренда хмурится, пытается перехватить мой взгляд. На ее лице отражается недоумение, которое она тут же оформляет в слова:
– Я… я не понимаю!
– Мы с Карлом… были вместе! Мы не притворялись. По крайней мере, не все время…
Думаю, после этого заявления Бренда наконец все понимает. Об этом свидетельствует искреннее изумление у нее на лице. И вдруг она спрашивает:
– Погоди… Ты хочешь сказать, что влюбилась в Карла? И поэтому потеряла ребенка?
Я киваю и, понурив голову, снова заливаюсь слезами. Бренда зна́ком просит меня придвинуть стул к кровати, и я подчиняюсь из опасения, что она может упасть, если еще чуть-чуть наклонится. Бренда гладит меня по голове, тихонько приговаривая: «Тише, дорогая, тише!»
– Я подозревала что-то в этом роде… И Карлу ты очень нравишься, но… такого я и представить себе не могла! Вы должны были мне об этом рассказать! Оба!
Бренда поворачивается и смотрит на передатчик «радионяни», словно пытаясь вовлечь в наш разговор и Карла. У меня мороз пробегает по коже при мысли о том, что он все слышал и может возникнуть на пороге и накричать на меня. Но в доме по-прежнему тихо. Если не считать того, что я постоянно шмыгаю носом.
– Не плачь, дорогая! Я не сержусь. И, конечно, у тебя не поэтому случился выкидыш. В этом я уверена. Алекс никогда бы ничего такого не сделал.
Бренда пытается приподнять мой подбородок. Гладит меня по мокрым щекам, вздыхает, шепчет, что должна была сама обо всем догадаться, когда я с таким ожесточением прогоняла их там, в больнице, после искусственных родов. И не единожды упрекает Карла в том, что он не сказал ей правду, – мы бы пережили этот траур вместе, всей семьей… Я пытаюсь объяснить, что не хотела причинять ей боль, что совершенно потеряла голову, терзалась чувством вины. Бренда велит мне замолчать, а потом ласково произносит:
– Шарлотта, послушай, что я тебе скажу. Жизнь коротка. Очень коротка. К этому времени ты уже должна была это понять. Так что нужно наслаждаться каждым моментом счастья, который тебе дается. Если будешь долго раздумывать, оно пройдет мимо.
– Вы не понимаете… Я принесла всем вам столько горя!
Я не осмеливаюсь рассказать, как грубо прогнала Карла там, в больнице, но ведь и с ней я поступила не намного лучше, так что она может себе это представить. И удивительное дело – вместо того, чтобы выставить меня за порог, как я в глубине души опасалась, Бренда гладит меня по голове и нежно улыбается:
– Может, пришло время все уладить?
Вместо ответа я с трудом пожимаю плечами. Разве не должна я испытывать облегчение, после того как во всем призналась? Если да, то почему мне тогда так плохо? Может, в душе я надеялась, что Бренда меня возненавидит, прогонит из дома, скажет, что я не заслуживаю того, что она мне дала?
Даже когда я перестаю плакать, Бренда продолжает поглаживать меня по щеке. А потом говорит, что теперь она лучше понимает, почему я так себя повела, и почему чувствовала себя виноватой, и почему Карл был такой удрученный, а ей самой и в голову не могло прийти, что между нами могли так быстро завязаться отношения. Я смотрю на Бренду с удивлением, а она тихонько смеется и сознается, что мечтала, чтобы мы с ее старшим сыном со временем сблизились и полюбили друг друга. Сначала из эгоистических побуждений, ведь тогда бы я насовсем перебралась в Англию, а потом еще и потому, что поняла, как Карлу со мной хорошо. Я тяжело вздыхаю:
– Думаю, что я и тут все испортила.
– А вдруг не поздно все исправить? Если, конечно, ты еще его любишь…
Я смотрю на передатчик, потом прислушиваюсь. Дома Карл или нет? Может, вышел прогуляться? А может, он не хочет сейчас об этом говорить? Со дня моего приезда речь ни разу не заходила о чувствах, которые мы с ним друг к другу испытывали. А ведь прошло уже полгода… В той, другой жизни я бы уже была мамой и наши с Карлом отношения были бы идеальными. А в этой… Даже не знаю, сможет ли он меня простить или время окончательно отдалило его от меня. Любит ли он меня еще после всех тех гадостей, что я наговорила и сделала?
Я вздыхаю так глубоко, что у меня кружится голова. Пытаюсь набрать побольше воздуха, чтобы у меня в груди он трансформировался в решительность. Если Бренда смогла меня простить, может, это получится и у Карла? Может, у нас еще есть шанс?
Я долго сижу без движения, стараюсь успокоиться. Думаю, Бренда догадывается, что я еще не готова к серьезному разговору с Карлом, поэтому подает мне книгу. Но отвлекаюсь я ненадолго: десять страниц – и она засыпает. Сказывается избыток впечатлений… Причем это верно и в отношении меня.
Когда я выхожу наконец из спальни Бренды, в доме стоит абсолютная тишина. Свет нигде не горит. Я вздыхаю с облегчением. Может, Карл ничего не слышал? Может, он ушел или заснул в своей комнате?
Я захожу в кухню выпить чего-нибудь горячего и бодрящего. И застываю на пороге. Там, на террасе, сидит Карл, а у его ног стоит маленький передатчик «радионяни». Первое мое побуждение – убежать без оглядки. Я не уверена, что выдержу его взгляд. Еще вздох – и я решаюсь переступить порог. Я смогла рассказать правду Бренде, и будет лучше, если все разъяснится сегодня же…
Стараясь не шуметь, я выхожу на террасу, огибаю столик и прислоняюсь спиной к перилам – так, чтобы оказаться лицом к лицу с Карлом. Он не спит, и даже в темноте я вижу по его глазам, что он плакал.
– Можешь на меня накричать, если хочешь, – бросаюсь я с места в карьер.
– Зачем? Потому что ты сказала правду? Мне самому нужно было это сделать. И уже давно.
Голос у него грустный и слегка подрагивает.
– Карл, я не хочу, чтобы твоя мама… В общем, не нужно, чтобы она включала меня в завещание. Она и так дала мне очень много!
Он невесело усмехается:
– Шарлотта, а почему ты не замечаешь, сколько даешь ты сама?
– Я ничего такого не делаю. Просто хочу быть вам полезной.
– Разве ты ухаживаешь за моей мамой не потому, что любишь ее?
– Да, это так, но… Это не стоит целого дома!
– Здесь не в деньгах дело! – сердится Карл и ударяет себя кулаком по ноге. – Все деньги мира не могут вернуть моей матери здоровье! И Алекса они не вернут, и твоего не рожденного ребенка…
Мне не хочется, чтобы он говорил сейчас о ребенке. Наверное, Карлу передаются мои чувства – он вскакивает и кладет руки мне на плечи. Голос его становится мягче.
– Прости! Я не хотел тебя расстраивать…
– Все нормально.
– Деньги дают нам много, но не все, Шарлотта. Например, за них нельзя купить тебя. А ведь это благодаря тебе моя мама так счастлива… и я тоже!
Вот он, стоит так близко, а я застыла, как каменный истукан! Не проще было бы, рыдая, броситься сейчас к нему в объятия и тысячу раз попросить прощения за то, что я тогда его оттолкнула? Но все, на что у меня хватает сил, – это прошептать с убитым видом:
– Я тебя недостойна.
– Не говори так!
– Из-за меня тебе было плохо. А ведь я совсем не этого хотела…
– Шарлотта, я понимаю.
Карл обнимает меня, прижимает к груди. У меня вырывается такой продолжительный и громкий вздох облегчения, что он усмехается мне в макушку. Я обхватываю его руками, шепчу:
– Прошу, прости меня за все! Я думала, что не имею на это права, что это Алекс мне отомстил за то…
– Да-да, я знаю.
– Нет! Ничего ты не знаешь!
Я смотрю Карлу в глаза, и мне снова хочется плакать. Приходится задержать дыхание, чтобы закончить фразу.
– Я поступила дурно по отношению к Алексу. Вычеркнула его из своей жизни. Слишком рано. Слишком быстро. Мне так хотелось, чтобы наши чувства… оказались настоящими!
– Что ты такое говоришь? Они и есть настоящие!
– Нет, ты еще не все знаешь, – перебиваю я Карла. – Мне хотелось, чтобы история, которую мы всем рассказывали, – чтобы это была правда. Хотелось, чтобы я действительно была твоей женой и чтобы ребенок… чтобы он был от тебя!
Обнимающие меня руки вдруг напрягаются и сжимаются так, что у меня перехватывает дыхание. И я догадываюсь, что Карл отрицательно качает головой.
– Шарлотта, не надо!
– Поэтому-то Алекс и…
– Нет! – говорит он уже громче, чтобы я замолчала.
Отстраняется, мерит меня сердитым взглядом.
– Ты любила Алекса. Я это знаю. Почувствовал. Я видел, как ты переживала и как ты плакала. И если Алекс тебя любил, он никогда бы так с тобой не поступил. Никогда! Это был несчастный случай, и давай закроем эту тему. Согласна?
Я молчу, и Карл снова меня обнимает, раскачивает, шепчет, что Алекс никогда бы не отнял у меня ребенка. Это так утешительно слышать, но я все-таки никак не могу заставить себя ему поверить. Если бы только я могла не злиться на Алекса, если бы перестала считать смерть своей малышки местью с его стороны и не говорить себе, что я заслужила все несчастья, которые на меня свалились!
– Мне очень хочется, чтобы мы… чтобы мы с тобой были счастливы! – шепчу я Карлу в плечо.
– Может, еще не поздно?
Он приближает лицо к моему лицу, быстро целует меня в губы. В его взгляде – сомнение. Я смотрю на Карла с таким же выражением: я не знаю, что может означать этот поцелуй. Это произошло так быстро, и я не уверена, было ли это наяву или мне почудилось.
Я вцепляюсь пальцами в рубашку Карла, тяну его к себе и на этот раз сама целую его. Повиснув у него на шее, полностью отдаюсь головокружительным ощущениям. Карл прижимает меня к перилам так сильно, что я даже испытываю боль. Но ни за что, ни за что на свете я бы не хотела оказаться сейчас где-нибудь в другом месте!
Карл отодвигается, чтобы перевести дыхание, зарывается лицом в мои волосы, вздыхает.
– Я так по тебе скучал…
– И я по тебе.
Я смотрю на него, и мне хочется смеяться и плакать одновременно.
– Скажи мне, что мы имеем на это право!
– Полное право, Шарлотта! А если нет, то мы будем за него бороться, поняла?
Я льну к Карлу и слушаю, как он шепчет слова, которые согревают мне сердце: он меня любит, и мы можем быть счастливы, и он не хочет упустить этот шанс, мы и без того достаточно настрадались. Карл обещает мне быть терпеливым, ждать, сколько понадобится, пока я не буду готова, пока я не примирюсь с памятью об Алексе и со своим прошлым. Мне кажется, я сплю и вижу сон, и обнимаю его крепко, до боли в пальцах.
– Карл, мне страшно!
– Я с тобой. Вместе мы намного сильнее. Всегда!
– Да…
– И на этот раз я никуда тебя не отпущу! Ты мне нужна, Шарлотта! Без тебя мне было… Это было ужасно!
Это звучит так трогательно из его уст, и я улыбаюсь. Киваю. Мне тоже было без Карла очень плохо. Может, он прав? Нужно бороться, чтобы сберечь счастье, которое нам дано, потому что вместе мы и вправду сильнее. И в этот момент мне больше, чем когда бы то ни было, хочется в это верить.
