Оля продержалась целую неделю. Даже дольше, чем я ожидала. Потом сорвалась. Сначала она не пришла ко мне, а потом позвонил Игорь и пожаловался, что она вернулась домой в полночь.

– Похоже, ее уже все достало, – сказала я. – Но не думаю, что меня так быстро выпишут.

– Аня, я и правда начинаю беспокоиться, – заявил Игорь.

Я не поверила ему. Просто ему сейчас куча лишних дел добавилась.

– Ничего с ней не станется. Домой же пришла?

– Да, пришла.

– Может, она вела себя как-то странно или выглядела? – спросила я, хотя и так знала ответ. Не знаю почему, но я была уверена, что Олька не пила и других глупостей не совершала. А домой она обязательно вернется, потому что идти ей больше некуда.

– Вроде нет, но… – он помялся немного. – Она грустная и какая-то ожесточенная, что ли.

– Как обычно. Все с ней будет в порядке.

– И Муха, кажется, болеет.

– Она не болеет, она просто старая.

Игорь наконец сдался и больше ничего не говорил.

По иронии судьбы, оказалось, что я все-таки больна. В моем возрасте и при моей жизни заработать какую-нибудь болячку оказалось легче, чем забить гол в ворота нашей сборной по футболу.

Меня не захотели выписывать. На следующий день назначили анализы, возможно даже, придется делать операцию. Оля приехала ко мне сразу после школы. Настроение у нее было отвратительное.

– Где ты гуляла вечером? – спросила я.

– Нигде, – огрызнулась она.

– А почему была нигде, а не дома после десяти?

– Потому что!

Я не нашлась что ответить. Мы немного помолчали. Я знала Олю или мне просто так казалось. Я видела, что в ней кипят и бушуют гормоны и эмоции. Что борются противоречия, но потом моя малышка успокаивается и снова все нормально.

– Я так больше не могу! – наконец взорвалась она.

– Чего не можешь? – прикинулась я глупой старухой. В последнее время мне это легко удавалось.

– За Мухой ухаживать и домашними делами заниматься, учиться, делать уроки, еще и приходить каждый день к тебе. Учителя достают. Я им объясняю, что ты болеешь, а они будто не слышат.

– Да ты что! – воскликнула я с деланным возмущением. Пришлось стиснуть зубы, чтобы ехидно не улыбаться.

– Это просто жопа какая-то! – заявила она.

– Оля, как ты выражаешься! – возмутилась я, но сама тряслась от еле сдерживаемого смеха.

Олька театрально бросилась на кровать.

– Почему они мне не верят? Совсем не жалеют! – страдала она.

Я с шумом выдохнула воздух. Уже было не до смеха.

– Может быть, потому, моя панночка, что ты их столько обманывала. Не училась, домашних заданий не делала и все сваливала на мои болезни! Шила в мешке не утаишь! Они узнали, что я была здорова, а теперь, когда я на самом деле в больнице и тебе необходимо их понимание, они больше тебе не доверяют. Вот последствия твоих поступков. Один раз соврала про теткину болезнь – теперь тебе никто не верит.

– Откуда они узнали?!

Я молчала.

– Ты им сказала? Предала меня!

– А ты меня почти похоронила! Надо же додуматься – мыть меня и ночами из-за меня не спать!

Теперь молчала она.

– Не могла язык за зубами удержать? – выкрикнула вдруг она, перебивая меня.

Оля вскочила и заметалась по больничной палате. Начала собирать свои вещи, натянула куртку, направилась к двери, но вдруг остановилась на полдороге.

– Ты мне настоящий ад устроила, тетя, – сказала она грустным, измученным голосом и вышла.

На следующий день она не пришла и не позвонила. Трубку тоже не брала. Мне сделали анализы, обнаружили сужение шейных сосудов, и операции было не избежать.

– Через пару дней мы с этой дрянью разберемся, – пообещал мне шеф неврологии на утреннем обходе, тот самый мой бывший однокурсник.

– Через пару дней! – возмущенно взвыла я. Меня уже тошнило от этой больницы. – Мне что, еще два дня здесь лежать?

– Ну, можешь подождать своей очереди, как и все остальные, и сделать операцию через полгода, но тогда она будет уже не нужна.

– Если через полгода она не будет нужна – то сейчас-то зачем делать?

– Потому что через полгода будешь лежать у нас с инсультом, – с улыбкой разъяснил он ситуацию и вышел. Эти коллеги!

Оля позвонила около девяти. Сухо сообщила, как дела дома и в школе, и положила трубку.

В десять позвонил Игорь.

– Аня, Ольки опять нет дома!

– Как это нет? Она мне недавно звонила!

– Да? А во сколько?

– Час назад была дома.

– А у тебя еще один дом есть? Потому что в этом она сегодня не появлялась! – возмущенно заявил Игорь. – Да что она себе думает? Я сыт по горло ее выходками. Ни дня от нее покоя нет! Мое сердце не выдержит!

Я молча слушала его жалобы. Они меня особо не впечатлили.

– А еще и за твоей псиной убирать. Ты даже не представляешь себе, какая тут вонь была, когда я пришел.

Вот теперь меня зацепило.

– Какая вонь? Какая уборка? Ты о чем?

– О твоей собацюре, которая загадила всю квартиру! – заявил он, делая особое ударение на слове «твоей».

Давление подскочило, и сердце начало биться так, словно сейчас проломит грудную клетку. Я лихорадочно соображала.

– Ты когда у меня был в последний раз?

– Два дня назад!

Наконец я поняла. Эта засранка два дня собаку не выгуливала!

– Игорь, – заорала я, вскочив с кровати и тяжело дыша в трубку. – А Муха не голодная? У нее в миске хоть что-то есть?

Ему понадобилось пять секунд, чтобы дойти до кухни.

– Обе миски пустые, – заявил он.

– Пожалуйста, налей ей сейчас воды и покорми. В шкафчике под окном, в самом низу, найдешь мешочек с кормом. Насыпь ей полмиски, – раздавала я указания.

– Сейчас, сейчас, Аня. Вот только убирать за твоей псиной и кормить ее я не нанимался.

– А что, корона с головы упадет? – злобно ответила я. Хотя нет, скорее прокашляла. Я так разнервничалась, что начала хрипеть, или, может, бляшки склеротические что-то там закупорили. Голос был как у матери Иоанны, одержимой демонами. – Думаешь, всегда будешь молодой и здоровый? Подожди, придет и твой черед!

– Ладно, ладно, сейчас кормлю. Может, успею до того, как ты меня проклянешь, чтобы я умер в муках.

Я молчала, тяжело дыша в трубку, – знала, что Олька так мне мстит.

– Уверена, что с ней ничего не случится? – спросил он чуть погодя. Я поняла, что речь о моей так называемой подопечной.

– Как то, что меня Слабковска зовут.

– Лучше выходи из больницы и возвращайся домой, Слабковска.

Когда Игорь положил трубку, я набрала Олин номер, но та не отзывалась. Около полуночи пришла эсэмэска от Игоря: «Вернулась».

Весь следующий день я пыталась дозвониться Ольке. Она не брала трубку. Вечером Игорь написал: «Дома. Со мной не разговаривает. Уперлась».

Раз ты такая упертая, думала я, то я тоже буду.

Операция прошла успешно, без осложнений. Они мне там расширили что надо и пообещали, что теперь будет лучше. Мне даже казалось, что сразу полегчало. Зрение наладилось, мысли уже не путались, настроение тоже поднялось, и я заскучала о доме. С этой поганкой я связаться даже не пыталась, а она тоже не горела желанием со мной общаться. Игорек регулярно сообщал мне, что Оля дома, и мне казалось, что все в порядке. Я позвонила ей только тогда, когда меня уже выписывали. Хотела, чтобы пришла и помогла, но она не брала трубку. Игорь уехал в командировку в Краков, так что выхода у меня не было. Сама собрала вещи и вызвала такси. Странно, что они приехали. Если бы я услышала старушечий голос, который просил машину к Институту психиатрии и неврологии, то не рискнула бы ответить на вызов. А они отважились. Мы подъехали к дому. Молодой таксист лет пятидесяти помог мне донести сумки до дверей. Я немного помедлила, потом вытащила ключ и вошла в квартиру.

– День добрый, пани! – крикнула с порога.

Никто не вышел меня встречать. Наверное, я больше рассчитывала на Муху, чем на Олю, но ни та, ни другая не отозвались. Я вдруг забеспокоилась.

– Муха! – ходила я по квартире, зовя мою воспитанницу. – Эй, старушенция! Вылезай! Хозяйка вернулась! – но никто не отвечал. Я взглянула на часы. Долго смотрела, но, судя по стрелкам, для прогулки было еще рановато.

Зато Оля как раз должна была вернуться из школы и приступить к урокам. Муха должна была спать на своей подстилке, а я сидеть в кресле. «Может, все-таки они гулять пошли?» – думала я. Затащила сумки в кухню и почувствовала, что мне не хватает воздуха. Уселась в любимое кресло, но через мгновение вскочила. Смотрела на пол под ногами, вернее на то, чего там не было. Мой старый, потертый семейный ковер исчез!

Резко подскочило давление, и бешено запульсировало в висках. В глазах потемнело, а в голове начало звенеть, словно в старой кузнице. Мерзкий страх вцепился в горло. Тот самый, который я хорошо помнила и надеялась больше никогда не ощутить. Сжала пальцы на подлокотниках кресла. Никак не могла понять, что же случилось. Не могла придумать ни одного правдоподобного объяснения. В этот момент открылись двери. Я повернула голову, потому что не могла оторвать ноги от пола, с которого исчез мой старый ковер. Попыталась что-то сказать, но страх не отпускал, держал за горло, потому я просто стояла и смотрела.

Оля вошла в комнату, двигаясь, как в замедленной съемке. Сказала что-то типа: «При-и-ве-ет». Медленно опустила сумку на стул, сняла туфли, достала из шкафчика домашние тапочки и, наконец, подошла ко мне.

– Уже-е-е ве-е-ерну-у-улас-с-сь? – спросила она.

Я хотела заорать на нее. Хотела вцепиться в длинные лохмы. В итоге так и стояла с раззявленным ртом. Почувствовала, как из уголка губ стекает слюна. Это было уже слишком. Я взяла себя в руки, собралась и решила выругать Ольку.

– Где? – тихонько простонала.

– Ты что-то сказала? – спросила она. Девчонка держала в руке кусок шоколада и безразлично смотрела на меня. На ее лице не было вообще никакого выражения. Ничего. Полное равнодушие.

– Уха! – простонала я.

Оля демонстративно уселась в другое кресло, протянула руку, взяла со столика пульт. Откусила кусок шоколада и начала громко чавкать. Включила телевизор. Первые звуки загрохотали у меня в голове словно гром, показалось, что молния впилась в мозг. Снова навалилась отвратительная головная боль. А еще говорят, что мозг болеть не может!

– Ты лучше сядь, и я все расскажу, – сказала Оля, спокойно глядя в телевизор.

– Ууумм! – ответила я и с трудом опустилась в кресло. Импульсы из моего мозга добирались к мышцам болезненно и долго.

– Мухи и ковра больше нет. Мне очень жаль, – заявила Оля, не глядя на меня. Ее лицо оставалось абсолютно равнодушным. Там не было никакой жалости. – Вчера утром, когда я встала, увидела, что Муха подохла на том старом ковре. Я завернула в него псину, а потом пришел Куба и мы их выбросили на мусорку!

Мое сердце, как подстреленная птица, рухнуло на дно грудной клетки. Меня окутала тьма.