К моему удивлению, жилище Игоря оказалось достаточно чистым и там никого не было, а самое странное, холодильник ломился от еды. Мы съели по бутерброду с сыром, выпили двойную дозу реланиума (в моем случае это была уже тройная доза) и пошли спать.

Меня разбудил Роберт. Я чувствовала себя так, словно заснула минуту назад.

– Роберт, что случилось? Который час?

– Двенадцать.

– О боже. Ничего себе поспали! Ты давно проснулся?

– С полчаса назад.

– Что-то случилась? – встревоженно спросила я, потому что выглядел он сейчас еще хуже, чем несколько часов тому назад.

– Я звонил Игорю. Малгося умерла после того, как мы уехали.

– Мне очень жаль, – сказала я искренне, даже не пытаясь казаться удивленной. – А как Магда?

– С ней, кажется, все в порядке. Она уже чувствует себя получше, ей дают лекарства, и она отдыхает.

– Она уже знает?

– Нет, – ответил он грустно и замолчал.

Я не смогла выдавить из себя ни слова. Сердце щемило от жалости.

Роберт вышел и заперся в другой комнате. Я полежала еще немного, тупо глядя в окно. Потом услышала легкий стук в дверь. Пришел Игорь.

– Здравствуй, тетя. Вы тут с папой хорошо устроились?

– Да, спасибо. Игорь, мне ужасно жаль.

– Да, это так тяжело…

Он старался быть сильным. Не хотел расклеиться у меня на глазах. Я для него была старой, чужой бабой, которая к тому же несколько часов назад вела себя с ним, как с молокососом.

– А это что? – спросила я, указав на сумку, которую он принес с собой.

– Вещи Госи. Не знаю, что с ними делать. Мне их в больнице отдали, – сказал он, с ужасом глядя на сумку.

– Иди отдохни, я сама обо всем позабочусь, – сказала я ему.

Я приняла душ, причесалась и пошла в магазин. Купила хлеб, кое-какие мелочи для Магды, ночную рубашку, тапочки и туалетные принадлежности. У нее же ничего с собой не было. Потом пошла в магазин, где продавали товары для детей, и купила пижамку и плюшевую собачку. Тогда, утром, я пообещала себе, что больше никогда не забуду об Оле. Вернувшись в квартиру Игоря, обнаружила, что Роберт уже принял душ и готовит на кухне кофе.

– Я знаю, это не самое подходящее время, но нам надо кое-что обсудить… – начала я, когда мы сели завтракать. Аппетита не было ни у кого.

– Аня, Аня… Ты не можешь сидеть без дела, это правда. Ты все время должна что-то делать и преодолевать трудности? – сказал мой зять старым, утомленным голосом.

– Вот только последние долгие месяцы я вообще ничем не занималась.

– Вряд ли это пошло тебе на пользу.

– Роберт, я хочу поговорить о другом. Об Оле и Павле…

– Но я не хочу говорить о другом, – перебил он меня уверенно и жестко. Через мгновение его глаза потеплели. – Скажи, как ты обходишься без работы, без пациенток и своего отделения?

– Знаешь, сейчас не лучшее время о том говорить.

– Как по мне, так самое время, – опять жестко отозвался он. – Сидим, завтракаем, кофе попиваем, никуда не спешим, и пусть так и будет.

– Ну хорошо, – согласилась я. – Все просто отлично. Отдыхаю, делаю то, на что никогда времени не хватало, или то, что на потом откладывала. Никому ничего не должна. Делаю что хочу и когда хочу, ем что хочу, телевизор смотрю, когда хочу. Живешь в свое удовольствие, просто рай на земле.

– А если серьезно? – начал допытываться Роберт. Слушал он меня очень внимательно.

– А если серьезно, это тупик. Полный тупик. За полгода я совершенно опустилась. Не могла уснуть без таблеток и дожить до вечера без алкоголя. Ни с кем не общалась, не мылась неделями и вообще не выходила из дому.

Я рассказывала о том, что еще вчера было моей жизнью, как о сюжете какого-то фильма. Словно это было сотни, тысячи лет тому назад и вообще происходило не со мной.

– Магда подозревала, что так и будет, и очень о тебе беспокоилась. Ведь ты не собиралась приезжать на эти проклятые праздники, правда? – спросил он укоризненно.

– Нет, Роберт, я хотела приехать! – решительно заявила я и замолчала. Потом, через мгновение, добавила тихо и искренне: – Впрочем, не знаю, я забыла, что уже Рождество. Я просто потеряла счет времени. Подожди, а Вигилия когда? Завтра или послезавтра?

– Завтра. Похоже, отмечать мы ее будем здесь, и это будет очень грустная Вигилия.

– Да, к сожалению. Надо что-то купить, а то эти два дня все магазины будут закрыты.

– Аня, времена изменились. Сейчас девяностые, у нас рыночная экономика, а это областной центр. Тут всегда какие-нибудь магазины открыты. Не переживай.

– Боже, как же это странно, что мы тут сидим, разговариваем, а Магда там, в больнице, совсем одна, и Гося… – сказала я грустно.

– И Павел, – продолжил Роберт этот список. – Только от нас уже ничего не зависит, Анна. Мы не можем ничего сделать. Просто должны смириться с нашей беспомощностью и с тем, что уже случилось. – Его голос стал еще грустнее.

Я взглянула на зятя. Неожиданно мне показалось, что он постарел лет на сто.

– Не могу понять, как ты так спокойно все это переносишь?

– Ты тоже хорошо держишься.

– Да, но это не моя жена и не моя дочь. И не мой зять.

– Зато твоя сестра. А вообще, чего ты ждешь? Хочешь, чтобы я тоже валялся в той больнице? В нейрохирургии, например с инсультом. Тогда бы ты все поняла?

– Тогда бы я все поняла, вот только меня бы здесь уже не было. – Я улыбнулась уголком рта.

– Признайся, что хотела сбежать.

– О да, такие мысли появляются и сейчас. Приблизительно раз в четверть часа.

Мы горько улыбнулись друг другу, и каждый пошел в свою комнату. Как же нам повезло, что квартира оказалась такой большой.

У меня в комнате был телевизор, я включила его и бездумно уставилась в экран. Приблизительно через час проснулся Игорь, и мы поехали в больницу. Было уже темно, и часы посещений давно прошли, но нас без проблем пустили в кардиологию. Мы сразу пошли к врачу, чтобы спросить, в каком состоянии Магда, и предупредить, что хотим сообщить ей о смерти дочери. Подождали в коридоре. Медсестра дала ей успокоительное, а потом кивнула нам, что можем зайти.

Не знаю, у кого это было на лице написано, но Магда, как нас увидела, сразу все поняла.

– Она умерла, правда? – спросила спокойно.

Мы не могли выдавить из себя ни слова.

– Гося умерла, – повторила она грустно. Жалобно.

– Да, Магда, – подтвердила я, набравшись храбрости.

– Когда?

– Сегодня утром, около семи, – прошептала я, глядя в пол, потому что боялась взглянуть ей в глаза. Мои нервы были на пределе – я ждала чего-то, не знаю чего, но чего-то ужасного.

– Какой сегодня день?

– Двадцать третье декабря, – ответил Роберт.

– Она приходила в себя? Говорила что-то? – спросила Магда.

Я взглянула на нее. Магда смотрела на нас и казалась совсем спокойной, но в глазах ее была жалость. Кого она жалела? Себя или нас? Нас, которые должны были принести ей эту весть, или себя, потому что ей пришлось это услышать. Она вела себя так мужественно. Какая ирония! Именно Магда сейчас придавала нам сил.

– Мама, мне сказали, что она так и не пришла в сознание, – отозвался Игорь.

– Вас с ней не было, – сказала Магда без осуждения и укора, просто констатировала факт.

– Нет, нас с ней рядом не было. Я остался тут, а тетя с папой поехали отдохнуть.

– Вы у Оли были? – спросила Магда. – Бедная, осталась малышка одна в целом свете.

– Мадзя, не говори так. У нее есть мы, – отозвался Роберт. Он взял ее за руку и присел на край кровати.

– Когда я была у нее утром, она спокойно спала. Я с врачом поговорила, мне сказали, что с ней все в порядке и мы должны забрать ее из больницы, как только сможем, – сказала я.

– Аня, сходи к ней, – попросила сестра.

– Да, конечно, пойду. Я ей пижамку купила и плюшевую собачку. Только вот хотела сначала тебя проведать.

– Похоже, я буду жить, – она слабо улыбнулась. – Мне сказали, что после праздника Трех Королей я покину это заведение.

– Да, нам тоже так сказали, – подтвердил Павел.

– Ты ходить можешь? Может, тебя в туалет отвести? Я рубашку ночную тебе купила, все же лучше, чем в больничной, туалетные принадлежности и еще кое-что по мелочи. Может, хочешь переодется? – предложила я.

– Нет, ходить я не могу, но если б ты помогла умыться и переодеться, я бы себя немного лучше чувствовала.

Мужчины вышли из палаты. Они не напрашивались, не пытались помочь.

– Слушай, Магда, а сколько уже Оле? – спросила я несмело, моя ее губкой в тазу, выпрошенном у дежурной медсестры. Таз я перед этим тщательно выдраила в больничной прачечной, стараясь не думать, что там раньше могло быть.

– Три. Но она уже такая самостоятельная, – поведала Магда. Я понятия не имела, что значит самостоятельная трехлетка.

Я помогла Магде привести себя в порядок, переодеться, причесаться и отправилась к Оле. Меня трясло от страха. Боялась, что она меня не узнает. Глупо! Конечно, не узнает, ведь я ее не узнала. Боялась, что спросит про Госю или Павла, а я на сто процентов была уверена, что спросит. Как разговаривать с трехлетней девочкой? Такие детки уже умеют говорить? Пойму ли я ее?

– Привет, Оля, – сказала я, когда вошла к ней в палату. Малышка повернулась и посмотрела на меня огромными серыми глазами. – Ты меня помнишь? Это я, твоя тетя. Тетя Аня.

– Тетя, а мама? – спросила она осмысленно и отчетливо. Не могла же я сделать вид, что не поняла ее.

– Мама не может сейчас прийти, она болеет.

– Боеет? Мама боеет? – спросила девочка, и ее огромные глаза стали еще больше.

– Да, милая, мама болеет, но она очень по тебе скучает и передала тебе эту собачку. Посмотри, какая красивая. Она хочет, чтобы ты ее обняла.

– А папа? – спросила девочка, прижимая к себе игрушку.

– Оля, папа тоже болеет.

– Папа боеет?

– Да. Ой, а что тут у тебя? – сменила я тему. – Книжечки? Откуда у тебя такие красивые книжечки?

Они были совсем не красивые, сразу было видно, что это больничные книжки, старые, потрепанные и грязные.

– Пани даа.

– Тебе пани дала?

– Ага.

– Почитать тебе книжку?

– Ага.

– Покажи, что тут у нас. О, паровозик. Давай читать про паровозик. «Стоит на станции…»

– Паавозик.

– В далекие страны он людей…

– Воит…

– Какая ты молодец! Знаешь этот стишок?

– Ага.

– Тогда давай читать вместе, хорошо?.. «Длинный-предлинный стоит и пыхтит…»

Я оставалась с ней, пока она не уснула. Мы читали книжки, потом играли с собачкой и с одеяльцем в «Ку-ку», раз двадцать я ответила на вопрос, где ее мама и папа. Я покормила ее ужином, мы погуляли по коридору и сходили сделать пи-пи в туалет. Я обратила внимание, что подгузник у нее мокрый, хотя мы пару раз были в туалете. Мой опыт и знания о том, как часто маленькие дети писают и когда нужно менять подгузники, были равны нулю.

Когда Оля уснула, я вернулась к Магде. Мы еще немного с ней посидели, потом попрощались и втроем поехали домой.

– Магда такая мужественная, – начала я разговор в машине, чтобы прервать молчание.

– Да, она уже свое отплакала и отстрадала. Ее сердце разбилось, но теперь его лечат. Она такая спокойная, – ответил Роберт. Мне показалось, что в его голосе звучала зависть.

«А когда разобьется твое? Когда ты отплачешь?» – подумала я, но не решилась сказать вслух.

– Завтра надо Олю из больницы забрать, – начала я трудный разговор.

– Да, знаю, мы сегодня должны были ее забрать. Плохо, что она там осталась, – грустно сказал Роберт и задумался. Несколько минут мы молчали.

– Слушай, а что мы с ней делать будем? – спросила я, споткнувшись на этом «мы». – Что вы с ней делать будете? – исправилась.

– Не знаю, Аня. Конечно, ее оттуда надо забрать. Когда Магда выйдет из больницы, мы сядем и подумаем, что нам дальше делать. Все наладится, пусть только Магда придет в себя.

Прозвучало это так хорошо, что я почти поверила, но через секунду очнулась.

– Что ты несешь! Магда тяжело больна. Выйдет из больницы через пару недель, не раньше. У нее ведь обширный инфаркт. Уже ничто не будет по-старому, – раздраженно выкрикивала я.

– Но я же не говорил, что Магда должна будет о ней заботиться, – защищался Роберт. – Я только сказал, что когда Магда выйдет из больницы, тогда мы и решим, что делать дальше.

– Роберт, Оле всего три года. Она еще совсем маленькая.

– Я знаю, нам от этого не убежать, это наша обязанность – позаботиться о ребенке.

– Да, у вас выбора нет, вы должны будете о ней позаботиться. На праздниках мы все равно будем здесь все вместе, – заявила я.

Это не мое дело, напомнила сама себе.

– Может, давайте отвезем ее к Госе, там места больше, – робко предложил Игорь.

– Мы тебе уже надоели? – набросилась я на него. – Нет, Игорь, конечно, это отличная идея, переехать туда, где каждую минуту, каждую проклятую секунду все будет напоминать Ольке и твоему отцу о Госе и Павле. Супер! Вот только не тебя она будет спрашивать каждые пять минут, где ее мама, – добавила я.

Он хорошо подходил на роль боксерской груши, потому я от него не отставала.

– Ладно, тогда я вообще молчу. Делайте что хотите, – ответил он обиженно.

Я уснула быстро, без снотворного и спиртного. Надо же, смогла. Вот такая маленькая победа! Только перед сном пообещала себе завтра выбраться в магазин. Мне нужно было купить себе какую-то одежду, ведь та, в которой я приехала, уже стала, мягко говоря, несвежей. Кроме того, не могла же я спать в майке в квартире, где, кроме меня, живут еще два мужика. Мои ноги выглядели не очень аппетитно.

На следующее утро за завтраком я нарвалась на скандал, сообщив, что еду в центр за покупками. Роберт уставился на меня со страхом, решив, что это нездоровая реакция на стресс. Зато Игорь не смог удержаться от глубокомысленных замечаний, соответствующих его мужской природе.

– Ты что, тетя, с ума сошла? Что ты собралась покупать? – воскликнул он.

– То, что нужно, – ответила резко, показывая, что обсуждение этой темы закрыто.

– А кто тогда Олю из больницы заберет? – спросил мой зять.

– Ты. Ты ее самый близкий родственник, ближе, чем я. Деду они должны отдать ребенка без проблем. Тетя это совсем не то, и потом я тетка ее матери, а не самой Оли, – объяснила я.

– А я в полицию поеду, – предложил Игорь. Невооруженным глазом было видно, что он на все готов, только бы в больнице поменьше бывать. Опять эта мужская природа.

– Хорошо, значит, встречаемся здесь? А кто тогда к Магде пойдет? – упорно продолжал допытываться Роберт.

– Ладно, тогда я по магазинам, Игорь в полицию, ты к Магде и все встретимся в больнице.

– А во что ты оденешь Олю? – спросил Игорь, у которого неожиданно случился проблеск интеллекта.

– Как «во что»? Должна же у нее быть хоть какая-то одежда, – заявила я.

– А какая? Я не знаю, во что она была одета и в каком сейчас состоянии эти вещи, – настаивал Игорь.

– Знаешь, а ты прав. Надо найти какое-то одеяльце, чтобы ее завернуть, – подумала я вслух.

– Аня, она же уже не младенец, чтобы ее в одеяльца заворачивать, – возразил Роберт.

– Ну, так купим ей что-то в центре. Нет, есть идея получше, – меня вдруг осенило. – Надо ей из дома вещи привезти. Одежки, игрушки, ну и всякие мелочи. – Я сама плохо представляла себе, о чем говорю. Мелочи? Какие мелочи могут понадобиться трехлетнему ребенку?

– Да, ты права, Аня, давай съездим к Госе.

– Но только сначала по магазинам, – вздохнула я. – Хорошо бы переодеться.

– Ладно, по дороге где-нибудь остановимся. Игорь, встретимся у мамы!

И мы поехали. Я в первый раз увидела жилище Малгоси. У нее был чудесный домик на окраине, всего три комнаты, кухня и ванная. Сказочный домик! Я взглянула на Госю другими глазами. Дом стоял в старом саду, среди деревьев – никаких цветочных грядок, клумб с розами и искусственных газонов. Окно ванной выходило в сад – просто мечта. Дом был уютный и чистенький, и повсюду следы Оли, так, словно она своей маленькой личностью заполняла каждый его закуток. А может, все это было создано для нее. Мы нашли чемоданы и упаковали все, что могло принадлежать Оле: одежду, игрушки, подушечки и одеяльца с ее кроватки. В ванной мы взяли полотенце и щетку для волос с бабочками.

Когда мы уже уходили, я заметила на комоде в гостиной несколько фотографий. На одной Гося, Павел и Оля были сняты втроем. Наверное, фотографировались недавно – малышка выглядела почти так же, как вчера в больнице. Еще там был постановочный свадебный снимок Малгоси и Павла с эффектом сепии. Я тайком спрятала обе фотографии в сумку.

Когда мы приехали, Магда еще спала, поэтому мы с Робертом пошли к Оле. В коридоре встретили доктора, с которой я разговаривала в ту скорбную ночь. То было вчера, но мне казалось, что прошли годы, десятилетия.

– Здравствуйте, пани доктор, – поздоровалась я с ней.

– О, добрый день, – улыбнулась она нам. Интересно, это была искренняя улыбка, потому что она узнала меня, или просто «дежурная»? – Вы к Оле пришли?

– Мы пришли ее забрать. Это ее дед. – Я представила доктору Роберта.

– А как ваша жена себя чувствует? Я слышала, она в кардиологии.

– Вроде ей уже лучше.

– Прошу вас в мой кабинет, – она открыла нам дверь. В последний момент я заметила табличку: «Руководитель клиники, проф. Янина Хмель». Ничего себе!

– Прошу, присаживайтесь. Чаю или кофе?

Когда мы присели на стулья, каждый с чашечкой кофе, пани профессор начала спокойно рассказывать нам об особенностях процедуры усыновления в Олиной ситуации. Мы смотрели друг на друга круглыми глазами, не в состоянии понять ее слов. Казалось, она говорила на другом языке. Какое усыновление, какое судебное заседание? Заместитель опекуна? Временная опека над ребенком? Суд по семейным делам? Какой суд? Роберт ее дед, я ее тетя, и мы просто хотим забрать малышку из больницы, только и всего. Мы слушали ее, как ребенок слушает рассказ о пекле и вечных муках.

Наконец, почти через три часа, Роберт пошел к Магде, а мы вместе с Олей вернулись домой к Игорю. Я совершенно не представляла себе, что с ней делать. Сняла с малышки куртку, посадила ее перед телевизором и включила какую-то передачу, которая, как мне показалось, подойдет ребенку. Оля была такая тихая, не протестовала, когда я одевала ее и забирала из больницы. Она вообще все время молчала, и я даже начала беспокоиться. Все время обнимала ту плюшевую собачку, что я ей дала. Я сидела рядом с девочкой и все думала, где же Роберт с Игорем и когда они наконец вернутся домой. Не знаю почему, но я очень на них рассчитывала. Надеялась, что они смогут ее развеселить и хоть что-то изменится. Тишина уже начала меня пугать.

– Оля, а ты кушать хочешь?

– Де мама? – спросила она, глядя на меня огромными грустными глазами.

– Я же говорила. Мама сейчас не может прийти.

– А де она?

– Господи, – вздохнула я. И зачем полезла, сидели бы тихо, смотрели эти дурацкие мультики. Я начала объяснять. – Понимаешь… мама… ну, она… не знаю, где мама, – сдалась я через минуту.

– На аботе?

– Аботе? А что это значит?

– Мама на аботе?

– А, на работе? Ты спрашиваешь, на работе ли мама? – переспросила я с надеждой в голосе.

– Ага, мама на аботе?

– Нет, Оля, мама не на работе, она не может прийти к тебе, но она очень скучает и очень тебя любит.

– Мама не на аботе?

– Нет, нет, не на работе. Кушать хочешь?

– Ага.

– Что у нас тут? – спросила я, открывая холодильник, радуясь тому, что мне удалось отвлечь внимание девочки. – А у нас тут колбаска, а в шкафчике есть булочки. Хочешь бутербродик?

– Ага, бодик, – поддакнула она.

Я делала ей бутерброд, когда Оля опять спросила:

– Папа в гаязе?

– Что? – переспросила я.

– Папа в гаязе?

– Ты спрашиваешь, где папа?

– Папа гаязе, – заявила она. Видимо, сама себе отвечала.

– Да, папа гаязе, – подтвердила я. Решила, что так будет лучше, чем рассказывать ей, что папа болеет, или выдумывать еще какую-нибудь ложь. Пусть остается версия Оли, что бы ни означало это «гаязе».

– Олечка, бутерброд готов, держи.

– Момидолка?

– Помидорка? Хочешь помидорку?

– Да, – подтвердила она.

– Хорошо, сейчас сделаем тебе помидорку.

Порезала помидор на тонкие ломтики и всунула кусок ей в ротик. Она его почти сразу выплюнула мне в руку.

– Невкусно? Ты же хотела помидорку?

– Похая, – заявила она со стоическим спокойствием.

Я взяла кусочек в рот, может, помидор гнилой или жесткий, или вообще с ним что-то не так. Все в порядке, помидор как помидор. Проглотила кусочек и чуть не подавилась. Шкурка! Конечно, ее же нужно было обрезать. Аккуратно поснимала шкурку с каждой тоненькой дольки.

Потом мы решили все остальные насущные проблемы и еще пописали.

– Знаешь что, Оля, а поехали за покупками, в магазин? – предложила я.

– Мазин?

– Да, в магазин. Купим что-нибудь поесть, подгузники, горшок и все, что тебе нужно. Будешь подсказывать, что купить.

– Бошой?

– Хочешь купить что-то большое?

– Бошой мазин?

– В большой магазин? – Видимо, я говорила слишком быстро, и она не успевала за мной. – Да, поедем в большой магазин.

– И Оля?

– Конечно, и Оля тоже, ты же мне должна помочь – ведь я не знаю, что ты кушаешь.

Наверное, она любила ездить за покупками, потому что явно обрадовалась. Одеть ее у меня получилось уже намного проще, чем в больнице, мы взяли собачку и поехали. По дороге в супермаркет она меня о чем-то спрашивала, но поняла я только один вопрос:

– А мама?

– А мама тоже с тобой в магазин ездит? – Я казалась себе полной дурой, словно не понимала, о чем спрашиваю.

– Мама мазин?

– Может, мама тоже поехала в магазин.

– Оля к маме.

– Хочешь к маме?

– Ага.

– Но мы не можем сейчас к ней поехать. Понимаешь? А пойдем потом есть мороженое? – попробовала я сменить тему. Чем бы еще подкупить такого маленького ребенка? А ей вообще можно мороженое? – Мы приехали, выходим, – сообщила я с облегчением.

Мы вышли из машины, и Оля сразу побежала к магазинным тележкам.

– Катася.

– Хочешь, чтобы мы взяли тележку? – спросила я.

Оля не ответила, но сразу начала залезать в тележку, и я поняла, что нужно ее туда посадить. Если честно, мы с ней провели едва ли больше часа, но я уже вымоталась. У меня мозги закипали.

Для начала мы поехали за хлебом.

– Буля, буля! – закричала Оля.

– Хочешь булочку? – спросила я. Это было легко.

– Да! Купи!

– Пожалуйста. Какая ты у нас вежливая!

Что же ей купить покушать? Чем кормить такого маленького ребенка? Она уже нормально ест? Не могу же я кормить ее только бутербродами с ветчиной. Ну, мороженое ей можно, как я уже выяснила, но одним мороженым кормить не будешь.

– Оля, а что ты будешь на ужин? – рискнула спросить я. Хотя скорее подумала вслух, чем и правда обращалась к малышке.

– Ы…ыок.

«Ыок»? А что это такое, «ыок»? Чеснок? Песок? У меня пекло под шапкой, пришлось ее снять.

– Оля, а что такое «ыок»? – спросила у малышки, не рассчитывая на объяснение.

– Ыок, – повторила та.

Ыок! Ну конечно, все понятно! Ыок! Да какой, к чертям, ыок! Вдруг у меня в голове прояснилось. СЫРОК! Все так просто! «Ыок» это сырок.

– Оля, ты сырок ешь?

– Да, ыок.

– Супер! – Я радовалась, как ребенок. – А какой ты любишь? Творог или обычный сыр? Может, плавленый? Или творожок? – щебетала я, пихая тележку к холодильнику. – Хочешь такой сырок? Или такой? – спрашивала я у малышки, показывая ей разные виды и сорта сыров. Через пару минут я во всем разобралась! Оля на ужин ест гомогенизированный сыр! Ванильный и клубничный! Так, значит, с ужином мы разобрались, теперь нужно решить вопрос с завтраком.

– Оля, а что ты на завтрак ешь?

– Касю.

Ну, это совсем просто. Каша! Вот только какая? Я начала толкать тележку в сторону стеллажей с мукой, рисом и кашами. Выбор был огромный: гречневая, ячменная, кускус, но мне казалось, что маленькому ребенку они не подходят. Как называлась та каша, которую мама нам в детстве варила?

– Извините, пани, – позвала я девушку из персонала, – а где у вас тут манная каша?

– Там, внизу, – показала она. – Вот только у нас быстрой каши нет.

«Быстрой? А какая есть? Медленная?» – чуть не ляпнула я.

– Мне для ребенка надо, – ответила несмело.

– Для ребенка? Детское питание у нас вон там, на третьем стеллаже, справа.

Я покатила тележку в ту сторону и потеряла дар речи. Целый стеллаж товаров для детей. Кашки, десертики, баночки с детским питанием, закусками и супами, соки, чай и молоко с разными вкусами. Ну, просто как в раю!

– Писять! – попросила Оля, и меня окатило ушатом холодной воды.

– Как писать? Тут негде пописать!

– Писять!

– Оля, ты должна потерпеть еще немного, – твердо сказала я, попытавшись улыбнуться.

– Писять!

Я сняла ее с тележки, поставила на пол и начала с глупым видом смотреть по сторонам, сама не зная, чего искать.

– Пописяла! – заявила Оля.

– Я знаю, милая. Сейчас мы что-нибудь придумаем. – Я уже начинала сердиться. – Есть! Ура! Вон там туалет. Давай оставим покупки здесь, а сами пойдем пописаем.

– Пописяла! – повторила девочка. Я посмотрела на нее, и тут до меня дошло. Оля стояла в луже. Штанишки и низ рубашки промокли насквозь. Какое счастье, что я куртку вовремя сняла.

– Холера, да что ты натворила? – вырвалось у меня. – Не могла подождать немного? И что нам теперь делать? Как ты домой поедешь, такая мокрая? Холодно же. Зима! – кричала я. Малышка искривила ротик и чуть не плакала. – Надо это убрать. Ты что, раньше сказать не могла? – ругала я ее.

Оля разревелась. Вокруг начали собираться покупатели. Ребенок орал во весь голос.

К нам подошла какая-то женщина из персонала.

– Пожалуйста, не нервничайте, – сказала она холодно. – Позаботьтесь о внучке, а мы тут уберем.

– Позаботиться? – спросила я, перекрикивая Олю.

– Да, пожалуйста, успокойте и переоденьте ребенка. И не кричите на нее. Тележку с покупками можете оставить здесь. У нас есть комната матери и ребенка. – Она указала на табличку метрах в двадцати от нас. Судя по тону и выражению лица, она хотела сказать: «Да убери отсюда этого психованного ребенка, а то уже покупатели собираются! Скандала в магазине нам еще не хватало!»

Я попробовала взять Олю на руки так, чтобы самой не замочиться, но не получилось. Я сняла куртку, подняла малышку, забрала сумку и наши вещи и отправилась в сторону «комнаты матери и ребенка». Пока мы шли, Оля заходилась в громком плаче и душераздирающим голосом выкрикивала «мама». Я чувствовала на себе взгляды всех покупателей магазина и была готова провалиться сквозь землю. Мы обе промокли, и я сама уже почти плакала.

Возле касс меня осенило, что мне не во что переодеть Олю. Есть тут какие-то тряпки? Что-то вроде было. Кажется, краем глаза я замечала какие-то одежки. Вернулась к тому стеллажу, где осталась наша тележка. Как я устала! Не обращая внимания на выражения лиц персонала и крики Оли, усадила ее в тележку, взяла какую-то кашу, две крайние баночки с едой, подгузники, пару пакетиков сока и пошла за стеллаж, надеясь, что там найдется какая-нибудь одежда. Там были целые ряды вешалок с чем-то гадким, по цвету и качеству напоминающим туалетную бумагу. Я взяла штанишки, блузку, трусики, рубашечку и носки, которые, как мне казалось, подходили Оле по размеру. Потому двинулась в сторону касс, везя в тележке красного, заплаканного ребенка. Пыхтела как паровоз. Мне повезло, что в день Вигилии народу было не так уж много. Я заплатила, и мы поехали со всеми нашими пожитками в «комнату», которая должна была стать нашим спасением, нашим Ноевым ковчегом. Там я обнаружила что-то типа столика, умывальник и стул. Комнатка была чистой, и еще там нашлись бумажные полотенца, так что я смогла вытереть Олю насухо. Когда мы остались одни, она немножко успокоилась, тихонечко хныкала и всхлипывала. Все время звала Госю.

– Мама, хочу к маме.

Хотя я вся была на нервах, но мне стало жаль эту осиротевшую малютку.

Худшее, однако, было еще впереди. Когда я попробовала надеть Оле подгузник, у девочки началась истерика. Она вырывалась, падала на пол, срывала подгузник и кричала: «Нет, нет». Я не могла понять, откуда у такой маленькой девочки столько сил. Я убрала подгузник, но штаны, носки и туфли надеть все равно пришлось. Мы сражались за каждый сантиметр одежды. Она сопротивлялась. Не слышала меня, а я умоляла, кричала, грозила ей. Я ужасно разозлилась, но решила, что не поддамся, и все-таки наконец мне удалось ее одеть. Мы провели в той комнате почти полчаса. Полчаса я одевала ребенка! За это время можно кесарево сечение сделать! Я промокла от ее мочи и собственного пота. Радовалась, что не успела переодеться в те вещи, которые купила утром, и теперь меня дома ждали чистые брюки и блузка. Наконец, я запихнула Олю вместе с покупками в машину, села на место водителя, заперла двери и зарыдала вместе с малышкой.

На парковке погасли фонари. Магазин уже закрывался, и нужно было ехать домой. Неужели так поздно? Я обернулась и увидела, что Оля уснула. Завела машину и поехала к Игорю. Под домом встретила Роберта. Он когда увидел мою машину, чуть под колеса не бросился.

– Господи, Анька, где вы были? – закричал он, и глаза у него были бешеные. – Я тут чуть не умер! Где вы пропали? Хоть бы записку написала, когда уходила.

– Успокойся, мы ездили за продуктами, – ответила я. Сейчас я чувствовала себя такой старой, не было сил даже на то, чтобы злиться.

– Успокойся! Успокойся! Ты забрала ребенка, и вы исчезли на полдня, – продолжал кричать на меня Роберт. На него это было совсем непохоже.

– Тихо, малышка спит, – пробормотала я, – лучше помоги мне с покупками.

Увидев спящую Олю, он замолчал, но вид у него все еще был взбешенный. Я осторожно взяла малышку на руки и занесла в квартиру. Положила на диван, на котором спала сама, и осторожно, стараясь не разбудить, сняла с нее ботиночки, шапку и куртку. Укрыла ребенка одеялом и вышла. Роберт метался по кухне, пытаясь заварить чай.

– Дай мне, – сказала я, забирая у него горячий чайник. – А то еще обожжешься. Где Игорь?

– Поехал вас искать, – ответил он тихо, садясь за стол.

– Искать? А ты не подумал, что я уже взрослая и в Торуне бы не потерялась?

– Не знаю, Аня, я просто не знаю, – ответил он так тихо, что я едва услышала.

Я повернулась к нему. Роберт неподвижно сидел за столом, спрятав лицо в ладонях.

– Тебе плохо? – спросила я безразлично.

Меня не волновало его самочувствие. Я уже почти перешла свой предел прочности. Всего три дня назад я была дома, у себя дома. Лежала на любимом диване, смотрела сериалы и попивала коньячок. Боже, как же я скучала по этому сейчас. Как мне всего этого не хватало.

– Послушай, Роберт, может, выпьем? Игорь говорил, у него тут что-то есть. Ну как? – предложила я. От одной мысли у меня слюнки потекли.

Тишина. Он продолжал сидеть в той же позе.

– Нет, мне решительно нужно выпить! – заявила я, обыскивая шкафчики в поисках алкоголя.

В этот момент входная дверь с шумом распахнулась.

– Нашлись? – заорал Игорь.

– Тихо, Ольку разбудишь, – крикнула в ответ.

– Да где вы, к чертям, были? – повысил на меня голос этот щенок. – Мы тут с отцом чуть с ума не сошли.

– Если б с Олей что-то случилось, я бы этого не пережил, – еле слышно прошептал Роберт.

– Ты о чем? – спросила я удивленно.

– Ты совсем из ума выжила? Видишь, чего добилась? Хочешь еще и отца до могилы довести? – заорал на меня Игорь.

– Никого я не доводила, и не смей так со мной разговаривать, говнюк! – Я подошла ближе и встала с ним лицом к лицу.

– Ясно, извините, уважаемая тетушка. А теперь, если тетушка позволит, я покину это изысканное общество и немного посплю, – заявил он с иронией, брызгая слюной мне в нос, и покинул комнату.

– Подожди! – заорала я. – У тебя здесь есть что-нибудь выпить?

Он повернул голову и нехотя посмотрел на меня. Потом снова отвернулся и зашел в свою спальню, нарочито громко хлопнув дверью.

– Тихо, Оля спит, – крикнула я ему вслед.

Через минуту я нашла в морозилке бутылку водки «Абсолют» и разлила по стаканам. Потом полезла в холодильник за апельсиновым соком и обернулась. Стакан Роберта был уже пуст. Сам он сидел прямо, вот только голова опущена. Мой зять был страшен, как смертный грех.

Свой стакан я выпила одним махом, сока уже расхотелось.