Август в том году выдался исключительно дождливый. У моих соседей были трудности со сбором зерна. Я не хотела им мешать, поэтому мы с Олей ограничили наши визиты и совместные прогулки. В середине месяца пришлось просидеть дома целых четыре дня. Оля скучала и злилась. В конце четвертого дня начала капризничать так, как она умела. После обеда, на десерт, начала ныть: «Де мама?» За последние месяцы она мне этот вопрос всего раза три задавала, а в тот день спросила три раза за полчаса. Настроение у нее было отвратительное, и развеселить ее никак не удавалось. Она ныла, капризничала, все ее раздражало. Я никак не могла ее успокоить. Видимо, она готовилась воевать со мной. Я пыталась отвлечь девочку, как умела. Даже вытащила игрушки, отложенные на всякий случай. Все без толку. В час дня разверзся ад.

Оля вопила, плакала, каталась по полу, швыряла игрушки во все стороны. И так целый час. Я сидела в кресле и старалась не поддаваться эмоциям. Наконец, Ольку вырвало и она перестала метаться и вопить. Несколько минут лежала спиной ко мне и, судя по звукам, плакала. Я встала рядом на колени и попыталась обнять, но как только дотронулась до нее, она вскочила как ошпаренная, убежала в другую комнату и запрыгнула на кровать.

Я подошла и села на край своей кровати. Только теперь мы спали на ней вдвоем. Я думала, что Оля у меня надолго не останется, потому не стала покупать ей собственную кровать, просто придвинула свою к стене так, чтобы малышка не упала. Кровать была широкая, двуспальная, и, сидя с краю, я бы не дотянулась до Оли.

Я сидела рядом, пока она не уснула, а потом пошла и налила себе водки. Не коньяка, а чистой водки, и даже разбавлять ничем не стала. Выпила два по пятьдесят и завалилась спать рядом с Олей. Спали мы долго, почти до пяти вечера. Оля разбудила меня, попросила кушать, и я пошла готовить ужин. Потом она немного поиграла, но настроение у нее не улучшилось. Она опять начала капризничать, и я включила ей мультики на видео. Она уселась на ковре перед телевизором. Дождь все шел и шел.

Я выглянула в окно и увидела, что в доме Баси нет света: наверное, они работали во дворе или уехали куда-то. Я тяжело вздохнула. Если у соседей горел свет, мы с Олей пошли бы к ним под любым предлогом. Но, похоже, их не было дома. Не хотелось выходить на улицу и искать их под дождем. Мультик закончился, было уже почти девять.

– Олечка! Пошли купаться! – заискивающе предложила я.

– Не!

– Олечка, давай пойдем вместе. Я тебе помогу, мы быстренько иcкупаемся и еще что-нибудь посмотрим потом.

– Не! – ответила она твердо с недовольным видом.

– Идем, Олечка. Хочешь, я ванну с пеной сделаю? – искушала я ее.

– Не-е-е! – Это «не» было уже больше похоже на визг.

– Оля, а ты в туалет хочешь? Давно не была!

– Не-е, – пропищала она.

– А если подумать? – допытывалась я, потому что сегодня она в туалет почти не ходила. Я старалась напоминать ей время от времени, потому что не хотелось опять отмывать обмоченный диван. Подгузники мы не носили уже почти целый месяц, а в последний раз она описалась пару недель назад.

– Олечка, пошли в ванную. Ты в туалет сходишь, а потом мы тебя искупаем.

– Не-е-е!

– Олечка, пошли, я сейчас много-много пены сделаю, и будешь брызгаться, – пыталась я подкупить малышку.

– Не-е-е! – упрямо завизжала она.

– Оля, ну пошли. Сможешь и меня обрызгать, – прибегла я к самому сильному аргументу, который всегда срабатывал.

– Не-е-е, – упрямилась Оля.

– Оля, быстро в ванную, – теперь уже уперлась я.

– Не-не-не! – завопила она и опять побежала на кровать.

Похоже, переговоры зашли в тупик. Я посмотрела на окна соседей. У них по-прежнему было темно. Пошла за Олей в спальню. Она сидела на моих подушках, а под ней расплывалось большое мокрое пятно. Наверное, она долго терпела.

– Оля, нет! Только не на подушки!! – закричала я и подбежала к ней. Она тоже закричала и переползла в угол кровати, где ее трудно было достать. – Оля, а ну иди сюда! – строго сказала я.

– Не-е-е! А-а-а!

– Оля, быстро сюда!

– А-а-а! – вопила она.

Я протянула ладони, а она начала колотить руками и пинаться. Дернула покрывало на себя, чтобы вместе с ним подтащить поближе вопящую девчонку, а она соскочила с него на одеяло. Я начала тянуть одеяло, продолжая кричать, чтобы она шла ко мне, а она, заметив, что расстояние между нами сокращается, перелезла на простыни. Ее личико покраснело, и она кричала так, что охрипла. Затаилась в углу, прижимаясь к стене, и крепко обнимала Гав-гава. Я попробовала забраться на кровать и подползти к ней на коленях, но малышка была быстрее, чем я. Быстренько переползла на другой конец кровати. Я в одну сторону, она в другую. После нескольких попыток я так запыхалась, что пришлось остановиться и перевести дух. Я перестала орать и через секунду заметила, что она тоже молчит. Обернулась посмотреть, что происходит. В тот самый момент Олю вырвало. Рвота брызнула фонтаном, затопило полкровати. Передохнула чуть-чуть и опять. Уже не так обильно, но все равно поток был внушительный. Она вдохнула и отрыгнула в третий раз, уже на себя и Гав-гава. Посмотрела на меня с тем же упрямым выражением лица и снова начала вопить.

– Ну все, моя панночка, – заявила я. – Это уже слишком.

Я глубоко вдохнула пару раз, чтобы успокоиться. Широко расставила ноги, согнула их в коленях, выпрямила спину и начала понемногу оттаскивать кровать от стены. Олька растерялась, не знала, что делать, свалилась с кровати, но тут же вскочила и попыталась забраться на нее. Ноги все еще оставались на полу. В этот момент я осторожно придвинула кровать к стене. Матрас был мягкий и более широкий, чем сама кровать, поэтому я знала, что прижимаю девочку матрасом, а не деревянной рамой. Я не хотела навредить ей, а просто старалась обездвижить. Девчонка начала извиваться, как угорь.

– Не советую, – сказала я, – а то сейчас прижму посильнее.

– А-а-а…

– Оля, прекрати, слышишь? Прижму сильнее! – пригрозила ей. Верхняя половина матраса была ниже ее груди, а нижняя на уровне бедер. – Оля, успокойся. – Я чуть-чуть прижала ее кроватью.

– А-а-а, – взвыла она, но перестала дергаться.

– Оля, послушай, я тебя выпущу, но ты пойдешь купаться.

– А-а-а-а!

Она положила голову на кровать и била кулаками по матрасу. Лица ее я не видела, потому что она прижимала его к вымоченному покрывалу и к любимой игрушке. Я тихонько отодвинула кровать. Оля не изменила положения. Я еще немного отодвинула и обежала ее кругом. Оля не сопротивлялась, безвольно висела у меня на руках, вот только вопила так, что аж заходилась криком. Я села вместе с ней на кресло. Только сейчас почувствовала, как болит спина. Эта перестановка мебели мне еще аукнется. Девочку я перекинула через плечо, а ее личико упиралось мне в спину. Через секунду я осознала, что плач стал слабее, а потом совсем стих.

– Ну что, хватит? – спросила я.

В ответ тишина.

– Оля? – позвала ее.

Она свисала у меня с плеча, упираясь в позвоночник.

– Оля? – повторила я, снимая малышку со спины.

Она безвольно повисла у меня на руках. Еще до того, как я увидела ее личико, кровь отлила от сердца, а андреналин брызнул в вены. Я положила, а вернее уронила Олю на пол и сама рухнула рядом с ней на колени. Она не дышала, губы у нее были синие, но пульс хорошо чувствовался. Я откинула ее голову и начала делать искусственное дыхание. Сделала три больших вдоха, но потом мне не хватило воздуха. Оля не дышала. Синева вокруг губ расползалась, а остальная часть лица была ужасно бледная. Пульс ощущался, но очень слабо. Я снова опустила ее на пол.

– Олька! – вопила я. Никакой реакции. Я снова сделала три вдоха, но девочка не дышала.

Тут включились профессиональные навыки. Я действовала машинально. Перевернула ее спиной вверх, положила на колено. Одну ладонь положила в область желудка, голову опустила вниз, аж до пола, и начала шлепать ее по попке, как новорожденного. После трех шлепков рука, которую я подложила ей под желудок, сама свернулась в кулак.

– Оля, давай! – крикнула я и в последний раз шлепнула ее по попке. Очень сильно.

Ее затрясло, она выгнулась и вдруг слабо закашлялась. Через секунду кашляла уже сильнее, из ее рта выливались потоки слюны и остатки еды, и в конце вывалилось еще кое-что. По ковру покатилась маленькая черная пуговица. Глазик Гав-гава.

– Боже! – простонала я.

Перевернула ее на спинку. Оля тяжело дышала и время от времени покашливала. Ее еще тошнило, но желудок был уже пуст. Она пришла в себя, но была так измучена, что даже плакать сил не было. Зато я разрыдалась. Нежно обняла малышку и гладила ее по спинке. Просидели мы так несколько минут. Я говорила ей самые нежные слова, на какие была способна, и извинялась, как могла. Оля начала засыпать. Я аккуратно переодела ее в чистую пижамку, уложила на ковре и укрыла одеяльцем. Спать на кровати было нельзя. Приближалась полночь. Сама я устроилась на диване, но сначала мне нужно было выпить, иначе не заснула бы, мучимая угрызениями совести.

На следующий день мы встали поздно. Оля влезла на диван и разбудила меня. Мы долго лежали, прижавшись друг к другу. Потом я принесла ей завтрак в постель и включила мультик о Каспере, дружелюбном привидении. Малышка была счастлива. Мультик и завтрак в постель! День обещал быть хорошим. Дождь прекратился, и время от времени сквозь кроны деревьев за окном пробивались несмелые лучики солнца. В полдень мы пошли к соседям. Все трое были на кухне: Бася готовила обед, а Ева и Зуза сидели за столом и рисовали пальчиками. Олины глазки округлились от восхищения и стали похожи на две серебряные монетки.

– Скажите, можно оставить у вас Олю часа на три. Мне нужно в аптеку съездить, а потом к подруге в больницу. Олю туда не пустят, – попросила я и получила тот ответ, которого ожидала.

Совесть меня не мучила, потому что я почти не соврала. Меня никто не спросил, зачем мне в аптеку, да я и не должна была говорить, что еду за успокоительными. Я не говорила, что подруга лежит в больнице. На самом деле ехала к Иоанне за ее волшебным средством от истерик. Решила, что сама ей истерику устрою, прямо в отделении, если она не подкинет мне пару доз. Оставив Олю в хорошей компании, втиснула свою пятую точку в машину и поехала. До больницы оставалось всего два километра, когда у меня перед носом замахали бело-красной волшебной палочкой.

– Вот зараза! Холера! И откуда ты взялся на мою голову! – ругалась я вслух, ожидая, пока пан сержант в форме из «Детского мира» подойдет к моей машине.

– Добрый день, пани доктор. Опять мы встретились, – дружелюбно воскликнул он.

– Здравствуйте, – ответила я, вылезая из машины. – И опять на том же месте. Что, в наших краях больше патрулировать негде? – ехидно спросила я, стараясь выдавить из себя невинную улыбку.

Чувствовала, что лучше с ним не спорить. Сейчас я сознание терять не собиралась. Однако знала, что у него есть радар, а я превысила скорость.

– Я тут хороший урожай собираю. Вы же, пани доктор, в курсе, что сейчас жатва, вот и у нас тоже жатва! – засмеялся он над собственной шуткой. Я заставила себя улыбнуться, хотя мне больше хотелось плакать.

– Вижу, вам уже намного лучше. Как там ваша малышка? Уже у бабушки с дедушкой?

– Ох, – тяжело вздохнула я. Он задавал трудные вопросы. – Мне уже лучше, спасибо, но как раз тороплюсь в аптеку за лекарствами. – Я попыталась сменить тему и сделала вид, что очень спешу. – Можно мне уже ехать? Рада была снова вас увидеть.

– Извините, пани доктор, но не так быстро, – перебил он. – Наш радар зафиксировал превышение скорости. Прошу подойти к моему напарнику! – Он кивнул на стоящую в нескольких метрах от нас патрульную машину.

Радар лежал на капоте на клетчатом одеяле. Интересно, они не хотели поцарапать свой побитый «полонез» или, наоборот, боялись испачкать радар облезающей краской?

Я взглянула на полицейского, который стоял рядом с машиной.

– Вот холера, – выругалась себе под нос. То был один из полицейских, которых в то памятное утро вызвала моя подруженька.

– Что? – переспросил он.

– Нет, ничего, просто спина болит, – ответила я, нехотя идя за шкетом в полицейской форме.

– Сташек, покажи пани, что там на радаре.

Тот подошел поближе и взглянул мне в лицо.

– О, здравствуйте, – поздоровался. По тону было ясно, что он меня узнал. А интонация, с которой было сказано «здравствуйте», намекала, что он хорошо помнит то утреннее происшествие и уже составил обо мне соответствующее мнение.

Эти двое показали мне радар. Оказалось, я превысила положенную на этом участке дороги скорость тридцать километров в час. Полицейские сказали, что выпишут штраф.

– Да здесь никто не ездит с такой скоростью! – повысила я голос, когда услышала размер штрафа. Меня понесло. Нужно было заплатить целую четверть моей будущей пенсии.

– Пани, все должны соблюдать правила дорожного движения и обращать внимание на знаки, – умничал Сташек.

– Но… – начала я, и вдруг в моей дурной голове всплыли воспоминания о вчерашней порции алкоголя. Попыталась вспомнить, сколько я выпила, но никак не получалось. Очевидно, двумя рюмками дело не ограничилось. Я отшатнулась от полицейских: – Ладно… хорошо. Выписывайте штраф, а я в машину за сумкой.

Пока я плелась к машине, прикидывала, как бы оттуда сбежать. «Сяду и поеду», – думала я. Мой «ниссан» был в хорошем состоянии, наверняка получше, чем их «полонез». Сяду и поеду, и они меня не догонят. Вот только они знали, где я живу. Значит, домой возвращаться нельзя. Поеду в банк, заберу свои сбережения и исчезну в неизвестном направлении. Залягу на дно в Торуне или в Варшаве, у Магды. Вернусь через несколько месяцев, когда все успокоится. Могло сработать, вот только они же будут искать меня у Магды. «А Оля? Что с ней будет?» – услышала я свой внутренний голос.

Я взяла сумку и вернулась к господам полицейским. Издалека, потому что боялась дохнуть на них, спросила, какие документы им нужны. Положила их на капот и отступила на два шага.

Пацан, который прикидывался полицейским, пытался завести со мной разговор и сыпал искрометными шутками. Сташек косился на меня подозрительно.

– Пожалуйста, подождите в машине, – сказал он мне и потянул второго к патрульному «полонезу».

Я подошла к своему «ниссану», открыла дверь со стороны водителя и обернулась в сторону патрульной машины. Издалека было видно, что напарники о чем-то спорили. Я стояла, опираясь на дверь, и чувствовала, что сейчас будут проблемы. Через пару минут пацан в полицейской форме подошел ко мне со знакомым устройством.

– Пани доктор, вы употребляли алкоголь?

– Вы что, в такое время? Это же не шутки.

– Не могли бы вы дохнуть сюда?

– Да, конечно! Чего вы от меня хотите? Я еду в аптеку за лекарствами и к врачу в больницу.

– Пани доктор, это не от меня зависит. Мой напарник настаивает.

Я взглянула на пацана, а потом на того напарника, важного как султан, который стоял, опираясь спиной на патрульную машину, и разглядывал мои документы. Что-то не похоже, чтобы он штраф выписывал. «А, значит, ты тут у нас главный», – подумала я, глядя на Сташека.

– А если я откажусь?

– Тогда мы вынуждены будем отвезти вас на анализ крови.

– Значит, выхода у меня нет.

– Что?

– Какой я там должна штраф заплатить? Четыреста злотых?

– Пятьсот, но мы сейчас не о том…

– Знаю, что не о том. А не могли бы вы попросить вашего напарника ко мне подойти, хочу с ним с глазу на глаз поговорить. Пожалуйста. – Я взмахнула ресницами. С моими морщинами и мешками под глазами выглядело это, наверное, жалко, но подействовало. Пацан пошел за своим «шефом», и через пару минут тот уже стоял передо мной.

– О чем пани хочет поговорить? – поинтересовался он тоном «большой шишки».

– Пан полицейский, сержант, как к вам обращаться? – спросила я, отсчитывая перед ним сотенные купюры. – Я очень спешу. Штраф составляет пятьсот злотых – вот, я готова выплатить его без возражений.

Я отсчитала уже восьмую купюру, немного помедлила и протянула Сташеку солидную пачку соток.

– Можно мне уже ехать?

– Пятьсот – это только за превышение скорости, а у вас еще и правый габарит не работает, и, мне кажется, пани без ремня безопасности ехала, – ответил он со злобной улыбкой, забирая у меня деньги.

– Что… – я прикусила язык. Набрала полную грудь воздуха и отсчитала еще пару соток. – Да, конечно, – шумно выдохнула я и протянула ему стопку денег. – Теперь мне можно ехать?

– Да, счастливого пути, пани доктор! – ответил он с лучезарной улыбкой, вернул мне документы и пошел себе с моей тяжко заработанной тысячей. Деньги, отложенные на черный день, таяли все быстрее.