Наступил понедельник. Тот самый. Предыдущим вечером мне пришлось нелегко. Олька зашлась в плаче, начала задыхаться, и я вынуждена была хорошенько ее встряхнуть. Я чувствовала себя ужасно оттого, что пришлось применить силу, что не смогла по-другому, и это оказался еще один шаг в неправильном направлении.

Я позвонила Иоанне, и мы договорились на завтра. Она объяснила, куда я должна поехать, что нужно взять с собой. Проинструктировала, что нужно сказать. Я собрала Олины вещи. И откуда их столько набралось. Мы поехали на моем стареньком «ниссане». Вела Аська, потому что вчера вечером я немного перебрала.

Через пару часов мы добрались до места. Иоанна осталась в машине с Олей, которая сладко спала. Подруга сидела ко мне спиной, но я заметила, что она плачет. Господи, да мне и так тяжело было!

Я вошла в дом. Снаружи он показался мне обителью скорби. Втиснутый между отремонтированными каменными домами, двора нет. Грязные окна, трухлявые рамы, штукатурка осыпается, да еще и ржавые решетки на окнах. Меня совсем не удивило, что внутри оказалось не лучше.

Не просто грязно, невероятно грязно и убого. Я шла по узкому коридору, мимо запертых дверей. На вторых справа висела выцветшая табличка «Канцелярия». Наверное, мне сюда. Еще чуть-чуть, и все решится. Я вошла. Большая комната напоминала кабинет секретаря в моей бывшей школе. Такая же мебель, два стола, ободранные шкафы. И ни души. Вот холера, дело затягивалось. Увидела еще одну дверь справа. Постучала.

– Войдите, – ответили оттуда.

Супер! Еще минутка, и все решится, успокаивала я себя. Вошла в комнату, похожую на предыдущую.

– Добрый день… я хотела… поговорить…

– Добрый день, пани доктор! – с улыбкой поздоровалась сидящая за столом женщина.

Я дар речи потеряла. Неужели мою фотографию по телевизору показали или в газете напечатали?

– Вы меня не помните? – Она не спрашивала, скорее утверждала.

– Нет, не помню. Мы знакомы?

– Вы мою маму лечили, Ирену Марцинковску.

Марцинковска. А, помню. Вот холера, неужели так бывает. В такой момент нарваться на дочку Марцинковской. В наших краях тысячи жителей, а мне повезло встретить именно ее.

– Как ваша мама себя чувствует? – из вежливости и чтобы собраться с мыслями, спросила я. На самом деле ее здоровье меня мало интересовало. У меня были дела поважнее.

– К сожалению, два месяца назад она умерла.

Я только сейчас заметила, что моя собеседница в трауре. Господи, я вспомнила. Марцинковска, у нее же две дочери было, и одна сейчас сидела передо мной. Вспомнила и телефонный звонок год тому назад. Мне захотелось убежать, но я подумала об Оле и Иоанне, которые ждали в машине. Я же приехала не просто так и не могла все бросить только потому, что встретила не того человека. Тут же должен быть какой-то директор? Кто-то, с кем я могу поговорить об Оле. Хоть кто-нибудь, кто сможет помочь.

– Мне так жаль, – произнесла я банальную фразу. – Скажите, а где мне найти директора?

– Я и есть директор. Спасибо, пани доктор. Я знаю, что мама вас искала, но ей сказали, что вы уже не работаете.

– Да…

В лотерею, что ли, сыграть. Подозреваю, что запас неудач на сегодня я уже исчерпала. Так не бывает, думала я.

– Все были уверены, что у нее проблемы с гинекологией… – продолжала дочка Марцинковской свой рассказ.

«Помогите, хоть кто-нибудь», – молила я про себя. Я не хотела ее слушать. Но возвращаться домой с Олькой тоже не хотела.

– …но, к сожалению, когда я привезла маму сюда, в клинику, ей сделали УЗИ и обнаружилось, что у нее рак толстой кишки с метастазами в печени. Было уже поздно что-то предпринимать. – Она рассказывала мне об этом, как близкому человеку, как своей подруге.

Разговор окончательно свернул не туда. Я осмотрелась в поисках чего-нибудь, что помогло бы сменить тему. Только сейчас заметила окно, выходящее на нечто, напоминающее зал. Там носились, кричали, бегали, толкались, прятались, играли в мяч, бадминтон и настольные игры около двадцати ребят разного возраста.

– Да, у нас пока нет аппарата УЗИ, – автоматически ответила я, глядя на то, что происходит в зале.

– Вроде есть, но нет специалистов, которые могут на нем работать.

– Это все ваши воспитанники? – спросила я, показывая на зал за окном.

– Да, к сожалению, мы сейчас переполнены. Наше учреждение рассчитано на сорок детей, а у нас их пятьдесят восемь.

– Пятьдесят восемь? А где они все? – спросила я, удивленно глядя на дочку Марцинковской.

– Старшие в школе. Их становится все больше. Пожалуйста, присаживайтесь. – Она указала на стул.

Я не была готова к тому, что увидела за окном.

– Спасибо, в последнее время я так быстро устаю, – вздохнула я.

– Может, пить хотите? – предложила Марцинковска.

– Да, воды, если можно.

– Конечно можно, вот только ничего особенного не обещаю.

– Мне самую простую.

– Извините, я сейчас приду, – сказала она и вышла, оставив меня в одиночестве.

Я сидела и смотрела на то, что происходит в зале. С первого взгляда казалось, что там играют и шалят обычные дети, но было в них что-то такое, отчего мне стало не по себе. То ли бедная, не по размеру одежда, то ли изможденные лица. А может, глаза. Некоторые дети меня заметили и осторожно разглядывали, но никто не смотрел прямо. Зыркали украдкой, делая вид, что меня здесь нет или они меня не замечают. Я сидела там, как под прицелом. Все в этом доме навевало тоску и отчаяние.

– А зачем вы к нам пришли, пани доктор? – поинтересовалась директор, подавая мне воду.

– Спасибо. Они все сироты? – спросила я, чтобы отвлечь внимание.

– Видите ту темноволосую девочку в красной кофте?

– Ту, с куклой?

– Да. Она единственная полная сирота из них. Ее родители погибли в аварии. У всех остальных есть или отец, или мать.

– Тогда почему они здесь? – спросила я растерянно. Всегда думала, что в приюты попадают только сироты.

– Бедность. Прежде всего из-за бедности. У нас свободная Польша, демократия, капитализм… и страшная бедность. Порой мне кажется, это только начало, что все еще впереди, пани доктор. Знаете, иногда мы сидим всем коллективом и разговариваем. Все только хуже становится. Еще пару лет назад такого не было. Или такие дети к нам не попадали. Не знаю, но мне кажется, что происходит что-то плохое.

– Что с ними всеми будет?

– Кто знает… Теоретически, у нас они должны оставаться недолго. Но только теоретически. Видите вон того мальчика?

– Блондинчика? – Я показала на семилетнего ребенка, который, как мне показалось, возглавлял банду из нескольких одногодков.

– Да, его. Он у нас уже третий год со своей сестрой. Ей пять. Иногда их мать ненадолго забирает, а потом они попадают к нам опять. Она обещает не пить, но снова и снова уходит в запой. Суд не может лишить ее родительских прав, вот она приходит и забирает детей, как из камеры хранения. Дети о ней заботятся, когда она пьяная лежит, даже в магазин за вином ходят. А видите того мальчика с машинкой на веревочке? – Она показала на малыша в подгузниках, который был младше Оли. Он еще и ходить-то нормально не научился. – Его полгода назад на свалке нашли, голодного, грязного и больного. Мы до сих пор не знаем, кто его родители. А вон та девочка, которая за столом сидит и рисует, попала к нам из больницы. Ее отчим избил и изнасиловал. Ей всего шесть. А вон те двое у окна бродили сами по поселку. Они близнецы, им по четыре. Их родители в это время спали дома, вдрызг пьяные. А вон тот мальчик в джинсовой рубашке…

– Хватит, – перебила я ее, не в состоянии слушать дальше, – все понятно, спасибо.

«Неужели такое может быть?» – думала я.

Сейчас я поняла, что было не так в зале за стеклом. Там собралось слишком много горя на один квадратный сантиметр.

– У каждого здесь своя история, пани доктор. Не все такие ужасные. Есть у нас тут семья – шестеро детей. Их мать сюда привела. Ушла от мужа-алкоголика, который постоянно их избивал. Ей жить негде и кормить детей не на что. Приходит к ним каждый вечер, моется у нас, ужинает с детьми и целует их перед сном. Я все не решаюсь спросить, где она ночует. Может, если бы у нее была крыша над головой, они могли бы рассчитывать на пособие из алиментного фонда. Ой, простите, я вам слова не даю вставить. Так по какому вы вопросу?

Я молчала. Не знала, что сказать. Просто не представляла себе.

– Пани доктор?

– Извините, но это уже не имеет значения.

– Но вы ведь зачем-то пришли? – допытывалась Марцинковска. – У вас все в порядке?

– Да, кажется… А который час? – Я решила сбежать отсюда как можно скорее.

– Почти двенадцать.

– Ой, извините, мне пора. У меня встреча назначена.

– Но вы так и не сказали, зачем пришли.

– Может, в следующий раз. Спасибо за кофе. До свидания.

Однако я ненадолго задержалась.

– Можно у вас кое о чем спросить?

– Конечно.

– Они, – я кивнула на детей, – вам истерики устраивают?

– Нет, пани доктор. Обычно нет. Редко и только вначале.

– Почему нет?

– Потому что не могут.

Я отвернулась и выскочила за порог.

– До свидания! – крикнула она мне в спину, когда я уже вцепилась в дверную ручку.

Я плотно закрыла за собой дверь, словно хотела навсегда запереть все увиденные несчастья.

Остановившись, я оперлась спиной о холодную стену и подняла голову навстречу дождю. Он прекрасно остудил горящее лицо. Не знаю, как долго я так простояла. Когда пришла в себя и успокоилась, то вернулась к машине. Оли и Иоанны там не было. Интуиция подсказала, что их надо искать в «Макдональдсе» неподалеку. Здесь он открылся одним из первых и все еще был довольно популярен. Проигнорировав недовольство очереди, жаждущей гамбургеров, я вошла внутрь. Конечно, я не ошиблась: Оля с Иоанной сидели за столиком и ели мороженое.

– Привет. Хочешь мороженого? – предложила Иоанна.

– Тетя! – обрадованно воскликнула Оля, подбежала и прижалась ко мне.

– Ну? – спросила Иоанна.

– Что ну? – Я сделала вид, что не поняла вопроса.

– Что мы будем делать?

– Домой едем. А что нам еще делать?

– Оля с нами? – почти беззвучно прошептала она и бросила на меня удивленный взгляд.

– С нами, – твердо ответила я, не глядя на нее. Просто не могла смотреть ей в глаза.

– Де мама? – спросила Олька.

– Оля, милая, ты слышала, мы едем домой, – сказала я малышке.

– К маме? – Олька не успокаивалась.

– Мама на небе, Олечка, помнишь? Мы к ней не можем ни пойти, ни поехать.

– Мама! Ото!

– Ты о чем? – спросила я, застегивая Олину курточку.

– Ото! Мама, папа, Оля, – терпеливо объясняла она мне.

– О, фото! – дошло до меня наконец. – Фото, да? Конечно, мы едем домой, туда, где фото мамы и папы.

Мы сели в машину и поехали домой. За всю дорогу Иоанна ни слова не сказала, и я была ей за это охренительно благодарна.