13 сентября, четверг
Было это двести лет назад

Удивительно, но с утра от Жихаря не разило пивом. Правда, одеколон, которым он пользовался после бритья, смердел еще хуже и серый свитер он так и не бросил в стирку, однако идти рядом с выбритым мужчиной куда приятнее, чем с заросшим зачуханным мужиком. Во всяком случае, я так считаю.

…Тамара, выслушав мои теории под утренний кофе, только кивнула. Гостиница в городке небольшая – два этажа, двадцать номеров. Если сюда приезжают туристы, то не останавливаются на ночлег: зайдут в музей, поглазеют на руины имения Ржеутских, выпьют чего-нибудь в «Пауке» и дальше – на Каменец, там интересного больше. Кто и с какой целью останавливается в гостинице – загадка даже для Томы. Местные – те тусуются в гостиничном баре, это разумная альтернатива «Пауку». Все, как и там, даже можно потанцевать, а цены не такие заоблачные.

В течение недели никто из приезжих, поселившихся в гостинице, бесследно не исчезал. Выезжая, все они добросовестно расплачивались и освобождали номера, ничего не забывая. Причем все это Тамара выяснила еще позавчера после полудня, даже не выходя из кабинета. Набрала номер директора гостиницы, поговорила и успокоилась. Ну, а потом закрутилась эпопея с задержанием Хмары…

У меня не было никаких причин идти в гостиницу вместе с Жихарем. Больше того – я не имела формального права вмешиваться в процесс расследования. Зато Стас принял мое желание пройтись с ним как нечто само собой разумеющееся, а то, что формальности для него просто не существуют, я заподозрила еще вчера. Гостиница называлась «Подолье» и оправдала все мои ожидания. Когда-то, еще до революции, этот особняк принадлежал какому-то местному богачу. Затем здание использовалось в самых различных и порой совершенно противоположных целях. Жихарь успел мне поведать, что там размещались уездный комитет комсомола, детский дом, немецкий военный госпиталь, позже – тоже госпиталь, но для советских военнослужащих, пока туда не заселилась куча районных контор и мелких учреждений.

Собственно гостиницей особняк стал где-то в шестидесятых, когда часть контор упразднили, а часть – переселили в специально возведенное административное здание. С тех пор здесь практически не было ремонта, а номера и сегодня не имеют элементарных удобств: на каждом этаже – один туалет и один умывальник, а за отдельную плату гостей пускают в душ.

Номера в основном на двух или четырех постояльцев. Исключение – «люкс», в котором две комнаты и новый телевизор, и «полулюкс» – отдельная комната со старым телевизором. Есть там и умывальники, но отдельный туалет для жителей «люксовых» номеров не предусмотрен.

Вслед за Жихарем все это повторила и директриса, довольно симпатичная женщина лет пятидесяти. И добавила:

– Знаете, мы иногда и так делаем: поселяем гостя не в «полулюкс», а в обычный двухместный. И если народу мало, гость платит только за себя, а живет в номере на двоих. Мы же люди, все понимаем…

– Выходит, Юрьевна, никого подозрительного на прошлой неделе у тебя не было? – уточнил Стас.

– Да ну тебя, Стасик! Кто тут у нас подозрительный? Мы никого ни в чем не подозреваем, – пожала плечами директриса. – Максимум – могут среди ночи в бар за бутылкой сбегать. Ты же знаешь, у нас спокойно. Даже в баре за все время, что я на должности, никому ни разу в морду не дали. Все культурненько, – произнося это, женщина почему-то не сводила с меня глаз.

– Давайте конкретно: кто заселялся в промежутке с шестого по десятое? Это ж не секретная информация?

– Какие секреты? А шестого я даже сама селила… Погоди, не шестого – пятого. Точно. В прошлую среду Людка, администраторша, мужа повезла к бабке в село – от водки заговаривать. Пьет в глухую, а человек хороший! – Она снова переключилась на меня.

– Это ж какая Людка? Саливониха? Так Саливону уже все, дрова, куда его еще лечить? – авторитетно возразил Жихарь. – За ним, правда, никогда ничего, но уж если запил – все, считай на два-три месяца. Мужик тихий, оба они с Людкой на рынке у нас торгуют.

Сведения об этой чете показались мне явно излишними. Но я терпеливо слушала, все еще надеясь, что мы не впустую тратим время в гостинице.

– Ты его, Стасик, давно не видел. Людка говорит – он и сам не прочь, только не знает, к кому обратиться. Все уже перепробовали. А тут ей бабку кто-то присоветовал, она и отпросилась… Точно, это я его селила!..

– Кого?

– Ну, того, киевского. – Директриса произнесла это так, будто мы обязаны знать всех киевских, которые наезжают в Подольск и снимают номера в ее заведении. – Лет сорок ему, может, сорок пять. Я почему запомнила: предложила ему тот же двухместный на одного, так дешевле выходит. А он уперся: подавай ему «люкс». Ну, а мне что: «люкс» только что освободился, какие-то молодожены съехали, я ему и открыла. Один раз не ночевал, – она на секунду наморщила лоб, – с пятницы на субботу, ага. Вещи оставлял и каждое утро продлевал проживание, у нас порядок такой. Платил, значит, за следующие сутки. А в понедельник после обеда выписался, вещички собрал и куда-то подался.

Мы с Жихарем переглянулись.

– А чего это ты, Юрьевна, его так запомнила? Потому что в «люксе» жил?

– Прописка киевская, а у нас киевляне не часто – это раз. А вторая причина, – директриса подмигнула мне, выдержала паузу, – не знаю, тут с тобой молодая девушка, и не наша вроде… Вы тоже приезжая?

– Из Киева, – кивнула я.

– Не тяни, Юрьевна, что там с твоим постояльцем?

– Ну, как бы это сказать…

– Как есть, так и говори.

– Девок он водил, – вздохнула директриса. – Сама не видела, девчонки-администраторши сказали…

Ничего нового я не услышала. Тоже мне, тайна природы. При гостиницах всегда пасутся проститутки, и чем дальше от столицы и других крупных городов, тем дешевле их услуги. Я сама знаю с десяток директоров фирм и успешных адвокатов – словом, не самых бедных мужчин в этой стране, которые специально выбираются на уик-энд подальше от Киева, чтобы поселиться в недорогом одноместном номере затрапезной гостиницы и снять девчонку за треть суммы, которую пришлось бы заплатить в столице.

Удивительный народ – эти мужики!

– Ну, водил, – согласился Жихарь. – Крутится тут у вас в баре парочка любительниц этого дела. Я даже их в лицо знаю. Но они ж страшные, как смертный грех…

– Ай! – отмахнулась директриса. – Я не про наших. Он куда-то уходил по вечерам и приводил с собой. Два раза это было, каждый раз другую. Моим девушкам скучно, вот они и присматривались. Одну где-то час у себя продержал, другую часа три не выпускал. Проводил до дверей, усадил в машину к Сашке-таксисту – ты его знаешь, потом в бар зарулил на полчаса – и в колыбель.

– Ну, тут уж вы языками почесали. – Жихарь ухмыльнулся, блеснув фиксой. – Криминала тут, ясно, никакого. Но неужели ему, Юрьевна, так пришлись по вкусу подольские девчонки, что он у тебя в «люксе» с пятого аж до десятого прокантовался? Не многовато?

– Многовато, – согласилась директриса. – У нас обычно на сутки, максимум – на двое останавливаются. Потому я его и заприметила.

– Значит, сделаем так, Юрьевна. – Стас легонько похлопал широкой ладонью по столешнице. – Для начала полистай свои талмуды, найди нам его фамилию, имя, отчество и домашний адрес, все это у вас должно быть зафиксировано. А затем покажешь нам «люкс». Там сейчас есть постояльцы?

– Нету, – с некоторой растерянностью в голосе проговорила директриса. – А что тебе там понадобилось?

– Убирали номер?

– Как положено. В понедельник после обеда постоялец выехал, к вечеру уже прибрались.

– Хорошо прибирались? Влажная уборка?

– Ну, я не знаю… Наверно…

– Лучше б там никто ничего не трогал, – вздохнул Стас. – Так пустишь или мне за ордером в прокуратуру топать?

– Я ж тебя знаю, Стасик, – развела руками директриса. – А что случилось?

– Не знаешь, что в городе творится?

– Чисто кошмар!

– Ну вот, ты в курсе, а спрашиваешь. Давай сюда свою амбарную книгу!

Ценителя продажной любви звали Эдуард Васильевич Сизый.

Родился он в 1963 году в Кривом Роге. А в возрасте тридцати трех лет уже жил в Киеве – паспорт нового образца был выдан в 1996 году в Дарницком РО ГУ МВД Украины. Прописан на улице Зои Гайдай; дом, квартира и даже домашний телефон также указаны. На традиционный вопрос «Цель приезда», который сохранился в гостиничных анкетах с советских времен, вместо ответа стоял столь же традиционный прочерк.

Номер «люкс», куда нас со Стасом впустила директриса, ничем особенно люксовым не отличался. Старенький шкаф, четыре стакана, четыре рюмки, четыре комплекта столовой посуды и приборов. Потертый мягкий уголок, журнальный столик, телевизор «Sony», небольшой холодильник «Морозко», выключенный из розетки. Рядом – спальня: широкая кровать, две тумбочки по сторонам, два ночника, стул, косолапый пуфик. Из новых веяний – Библия на одной из тумбочек, причем совершенно нетронутая. Я протянула руку к книге, но Стас, пожалуй несколько сильнее, чем требовалось, шлепнул по ней.

– Вряд ли господин Сизый отличался набожностью, – оправдываясь, пояснил он. – Однако из любопытства мог полистать. А уборщице вряд ли могло прийти в голову протереть Священное Писание влажной тряпкой.

Я решила воздержаться от комментариев – опер, несомненно, был прав. Отпечатки пальцев неизвестный нам Эдуард Сизый мог оставить где угодно.

Жихарь неторопливо прошелся сперва по гостиной, затем – по спальне. Раздвинул не слишком свежие шторы, внимательно осмотрел подоконники. Затем пришел черед шкафа: касаясь ручек только кончиками пальцев, Стас поочередно открыл все дверцы и заглянул внутрь, где, разумеется, ничего не обнаружил. После этого он отодвинул от стены кресла – и тоже ничего. Наконец, вернувшись в спальню, он прошелся по содержимому прикроватных тумбочек.

Из ящика той, что стояла справа от кровати, Стас извлек тоненькую брошюрку.

– «Исторические памятники нашего края», – прочитал он заголовок, положил брошюру на тумбочку и повернулся ко мне. – Это из нашего краеведческого музея. Посетителям предлагают, в общем, недорого. Для тех, кто приобрел, экскурсии бесплатно. Бизнес: брошюрка стоит дороже, чем услуги экскурсовода. Они их в районной типографии клепают.

– Выходит, Сизый интересовался не только девочками, но и историей Подольска?

– А какого еще, извините, хрена ему тут пять дней подряд делать? К тому же у нас отменный музей.

– Вы бываете в музеях? – Я не смогла скрыть удивление.

– О нашем музее все знают, туда и ходить не надо. Директор на всю область прогремел. Хотите познакомлю?

Чтобы попасть в Подольский краеведческий, машина, которую я оставила у прокуратуры, не понадобилась. От гостиницы туда было не больше километра, и я предложила оперу прогуляться пешком.

Сегодня Жихарь в самом деле меня удивил. Типичный раздолбай с виду, он, оказывается, знал свое дело. И когда требовалась работа на результат, а не написание служебных рапортов и прочая тягомотина, мгновенно становился серьезным и собранным. Из кабинета директора он сразу же отзвонился Тамаре, в двух словах описал ситуацию, и очень скоро она сама уже толкалась в «люксе» с парой экспертов, которых в первую очередь интересовала музейная брошюрка.

Эдуард Сизый, очевидно, не раз держал ее в руках, и можно было с уверенностью утверждать, что уборщица вообще ее не заметила.

Оставив их работать, мы отправились в музей, и по дороге Стас рассказал мне то, чем я, к собственному стыду, никогда не интересовалась, хотя не раз бывала в Подольске. Оказывается, директор музея, Анатолий Бондарь, десять лет назад продал квартиру в Хмельницком, чтобы перебраться сюда и с головой окунуться в развитие здешнего краеведения. Прежний директор уволился – жена догрызла его до костей из-за мизерной зарплаты. Бондарь напросился сюда сам и даже отказался от служебного жилья, которое был готов предоставить ему городской совет. Денег на покупку пристойного дома в Подольске новому директору хватило даже с лихвой.

Остаток их Бондарь вложил в ремонт музейного помещения.

Всех этих деталей Стас до поры до времени не знал, потому что к его работе бурная деятельность этого фанатика-краеведа не имела ни малейшего отношения. Но примерно через год Бондарь торжественно привез делегацию каких-то иностранцев, вроде бы поляков, после чего краеведческий музей получил первый целевой грант. Когда еще через полгода Бондарь загадочным образом заманил сюда французов, визитами представителей благотворительных и культурных фондов заинтересовались подольские бизнесмены. А в конце года краеведческий музей уже имел двух постоянных местных спонсоров, которые, в свою очередь, завязали самые дружественные контакты с поляками, французами, немцами, шведами, американцами и канадцами, которых директор музея с поразительной регулярностью продолжал заманивать в Подольск.

За десять лет Анатолий Бондарь сумел создать в музее несколько постоянных экспозиций, организовать и провести на его базе целый ряд научных конференций и семинаров, организовать на окраинах Подольска археологические раскопки, в ходе которых, помимо всего прочего, был обнаружен натуральный бивень мамонта. Заодно он защитил кандидатскую и собрал при музее небольшую библиотеку раритетных книг, изданных на Подолье в разные годы. Раз в год, по словам Жихаря, сюда обязательно наведывается какой-нибудь центральный телеканал, чтобы отснять передачку-другую о самом Бондаре и о музее. Только ради бивня мамонта в Подольске побывали с десяток телевизионных команд.

– И знаете, что самое интересное? – Стас придержал меня за локоть перед самым входом в музей. – Под это дело легко списывать бабки. Не миллионы, но можно. А Бондарь договорился с районной газеткой и регулярно публикует информацию о каждом гранте и каждом спонсорском транше, а потом через газету же отчитывается о расходах!

– Почему вас это удивляет?

– Слишком уж демонстративно, вам не кажется?

– Нет. – Это мое «нет» было абсолютно искренним. – Мы с вами, Стас, все же вращаемся в разных кругах, уж вы не обижайтесь…

– А при чем тут…

– Говорю же – не обижайтесь. Это вполне нормально. Вы о чем-то знаете больше меня, а я – о чем-то больше вас. Так вот: краеведы, любители истории – народ в хорошем смысле сумасшедший. И слава богу, что ваш Бондарь оказался таким успешным менеджером, как сейчас принято говорить. Но бизнес у него бы не пошел. Торгуя салом или носками на рынке, он бы на все сто прогорел, можете мне поверить. А то, чем он тут занимается, – его любимое дело. Отсюда и «демонстративная честность». Вы хотите намекнуть, что он наркотиками торгует, а музей – просто ширма? Ох, не смешите!

– Может, это и впрямь не то, в чем я разбираюсь, – легко согласился Стас. – Мне этот Бондарь ничего плохого не сделал. Странный мужик, но, может, так и положено. Лучше договоримся о другом.

– О чем?

– Давайте перейдем на «ты».

От столь неожиданной перемены темы я автоматически брякнула: «Не вопрос». Ухмыльнувшись и привычно подмигнув, Жихарь толкнул калитку – и мы оказались в музейном дворике.

Очевидно, когда-то и здесь проживало состоятельное семейство. Небольшое здание было отреставрировано и теперь, когда я рассмотрела его вблизи, почему-то напомнило мне пряничный домик. Или, что более соответствовало действительности, декорацию для киносъемок. Когда-то я работала в группе юристов, обеспечивавших деятельность компании, которая занималась историческим кино. И собственными глазами видела, как строят декорации. Ясно, что дом этот вовсе не был декоративным, однако, приблизившись к нему, я будто очутилась во временах Королевства Польского.

Садик во дворе выглядел не менее ухоженным. В глубине я заметила небольшой флигель, а невдалеке от него – мужчину в штормовке и кепке-бейсболке, который срывал спелые яблоки и укладывал их в корзину. На нас он взглянул всего на секунду – кого там принесло. Я приветливо помахала, но он тут же отвернулся, явно потеряв к нам интерес.

Дальше все развивалось само собой. Внутри мы спросили у дежурной, на месте ли директор, услышали непременное: «По какому вопросу?» – и вскоре к нам вышел моложавый мужчина в коричневой водолазке, джинсах и кожаном пиджаке. Выглядел он бодрым и подтянутым, однако, по моим прикидкам, Анатолию Бондарю не могло быть меньше сорока пяти. Я с трудом представляю музейных работников без очков, и если бы переносицу нашего нового знакомого не украшали элегантные очки в тонкой оправе, я бы приняла его за чиновника или интеллигентного предпринимателя средней руки и среднего достатка.

– Я вас, кажется, знаю, – Бондарь энергично пожал руку Стаса. – Вы из милиции, верно?

– Городок у нас маленький, не ошибешься.

– Не скажите. Я здесь живу и работаю больше десяти лет, а лицом к лицу мы оказались впервые. И это плохо. Знаете почему? Потому что вы в музее не бываете.

– Или потому, что у вас нет проблем с законом, – усмехнувшись уголком рта и блеснув фиксой, ответствовал Жихарь.

– Я бы уточнил: пока не довелось побывать ни преступником, ни жертвой преступления. Удача по нынешним временам. А вы?.. – Бондарь устремил на меня вопросительный взгляд.

– А я здесь как рядовой посетитель и гость Подольска. – Мне уже нравился новый знакомый, хоть я и не знала, чем именно.

– Выходит, милиция теперь нам обеспечивает посещаемость?

– Вообще-то я адвокат, – неизвестно зачем ляпнула я.

– Мне адвокат пока не требуется. Или уже пора? – Бондарь снова с иронией взглянул на Стаса.

– Мы могли бы где-нибудь поговорить? Если, конечно, вы не спешите.

Я нутром чувствовала: Жихарю ужасно хочется прямо сейчас сграбастать директора за локоть, если не за шиворот, затащить в какое-нибудь укромное местечко и провести беседу в своей кавалерийской манере. Очевидно, с людьми типа Анатолия Бондаря опер до этого дела не имел. Директор музея тоже что-то учуял и инстинктивно сделал полшага в мою сторону.

– Даже если бы и спешил, для вас ведь это не имеет значения, так?

– Ну да, – согласился Жихарь. – Вы, наверно, уже знаете, что в городе двое мужчин жестоко убиты и обезглавлены?

– Это имеет отношение к музею?

– Самое прямое, – отрезал Жихарь, извлек из кармана куртки сложенную пополам краеведческую брошюру и раскрыл прямо перед носом Бондаря: – Это ваше?

Дежурная при входе смотрела на все это круглыми глазами. Мне почудилось: она ждет, что с минуты на минуту сюда явится конвой, наденет на директора наручники, а затем ее пригласят понятой и начнется обыск. В итоге будет обнаружен обезображенный труп. Бондарь, однако, невозмутимо взял брошюру, полистал и кивнул Жихарю:

– Наше. У нас таких полно – вон, на столе у дежурной, целая стопка. Может, все-таки зайдем в мой кабинет?

В недавно отремонтированном и обставленном новой офисной мебелью кабинете директора Бондарь зачем-то опустил жалюзи на окне, сел за рабочий стол, кивнув на стулья напротив себя, и положил перед собой крупные и выразительные руки.

– Итак, я вас слушаю. Два убийства и наша брошюра.

– Книжечку эту мы обнаружили в гостиничном номере, в котором проживал некто Сизый Эдуард Васильевич, – начал Стас.

– В нашей гостинице? – уточнил директор.

– В нашей. Сизый этот – киевлянин. Где, помимо музея, он мог приобрести такую брошюру?

– Ах, вот оно что! Ну почему – помимо. Он заходил к нам, наши работники провели для него экскурсию, затем мы несколько часов проговорили. Он и потом заглядывал – дважды или трижды. – Бондарь произнес все это очень спокойно. – Что-то случилось?

– Вы знали его до того?

– Это уже допрос? – Хозяин кабинета снова взглянул на меня.

– Еще нет. – Стас тоже повернулся ко мне. Я только пожала плечами. – А вы отказываетесь отвечать?

– Ну почему? Человек пришел, отрекомендовался, показал удостоверение…

– Какое? – невольно вырвалось у меня.

– Журналистское. На какое издание он работает, сейчас не припомню. Да он, кажется, и не упоминал… Тем более что речь шла о том, что он по заказу какой-то крупной фирмы пишет путеводитель по историческим местам Подолья, рассчитанный на отечественных и иностранных туристов. В нем должна быть не только сухая информация, но и небольшие краеведческие очерки. Мы обстоятельно побеседовали, я проконсультировал его по интересующим вопросам, и на этом разошлись. – Директор развел руками.

Жихарь пожевал нижнюю губу, не спеша вынул из кармана еще не початую пачку французских «Голуаз», которые я ни разу не видела в городских киосках и магазинах, и принялся распечатывать.

– Здесь нельзя курить, – предупредил Бондарь.

Стас дернул плечом, убрал сигареты и задумчиво посмотрел на хозяина кабинета.

– Больше вам нечего сообщить?

– А что бы вы хотели услышать?

– Ей-богу, не знаю. – Ответ опера подкупал искренностью. – У нас тут за неделю двоим головы отрубили. Кто-то собирает коллекцию. Музей, блин, собирается открыть. И я не знаю, о чем сейчас с вами говорить. И будет ли от этого разговора реальная польза. – Он пристукнул кулаком по краю стола и поднялся. – Опознать его сможете в случае чего?

– Если вы собираетесь предъявить мне в морге безголовое тело для опознания, то я категорически против. Мало того, что меня вывернет, так еще и толку от этого не будет, – честно ответил Бондарь.

– Посмотрим. – Стас сделал шаг к двери, кивнув мне: – Идем?

– Момент, – вклинился Бондарь. – Вы, прошу прощения, не представили даму…

– Лариса.

– Очень приятно. Так вы, Лариса, не местная?

– Приехала из Киева, – напомнила я.

– Здесь у нас, – он очертил в воздухе окружность, – никогда раньше не бывали?

– Сожалею.

На самом деле я ничуть не сожалела, я не любительница разглядывать трухлявые бивни и ржавые зубья древнерусской бороны.

– Тогда, может, вы немного задержитесь? Если у вас, конечно, нет неотложных дел…

А у меня и не было неотложных дел. Таскаться весь день хвостом за Жихарем незачем, возвращаться домой, к телевизору, когда вокруг такое творится, тоже не хочется. К тому же мне неожиданно показалось…

– С удовольствием! – поспешно ответила я, и Жихарь, изобразив на физиономии недоумение, оставил нас с Бондарем наедине.

Едва дверь за ним закрылась, выражение лица директора музея резко изменилось. Из вежливого интеллигента, чье комфортное существование внезапно нарушил брутальный бритоголовый милицейский мужлан, он вдруг превратился в азартного футбольного болельщика. Его глаза за стеклами очков вспыхнули странными огоньками.

– Очень хорошо, что вы, Лариса, человек посторонний и вообще не из здешних мест.

– Я поняла: вы хотите сказать мне что-то такое, чего не должен слышать мой спутник.

– Совершенно точно. Это не тайна, но мне бы не хотелось, чтобы некоторые факты были истолкованы ложно. Тем более что с точки зрения современности выглядят они весьма сомнительно…

– Пока ничего не понимаю.

– Я тоже. Лучше давайте по порядку. С полковником Яровым я знаком настолько, насколько директор музея обязан поддерживать отношения с правоохранительными органами. Поэтому я не уверен, что некоторые вещи именно сейчас, в свете последних событий, следует сообщать милиции, мэру и вообще каким-либо официальным лицам. Вам можно, поскольку вы – человек посторонний и нормально все это воспримете. Вы не варитесь в нашем окружении и, простите за неаккуратное сравнение, не станете квакать в нашем болотце.

– А более конкретно вы не могли бы выразиться?

– Несомненно. Идите-ка за мной!

Небольшое помещение, куда меня привел Бондарь, называлось «Залом Ржеутских». Это он сообщил мне, пока мы шли через весь музей. Учитывая то, что я уже знала о подвигах директора, мне было любопытно хотя бы бегло взглянуть на результаты его трудов. Но, кроме бросающегося в глаза и в самом деле качественного и дорогого ремонта, так ничего и не удалось разглядеть. У меня было единственное оправдание – посетители иной раз проносятся галопом не только по экспозициям краеведческого музея Подольска, а даже по выставочным залам Лувра и Прадо.

Зато я получила возможность обстоятельно осмотреть зал Ржеутских. Здесь усилиями Бондаря и его сотрудников было собрано все, что касалось этих польских магнатов, чья резиденция располагалась неподалеку в течение полутора столетий. Стены украшали портреты мужчин в парадной военной форме различных эпох и женщин в бальных платьях. Я не большой знаток изобразительного искусства, но тем не менее обратила внимание на то, что лишь один портрет, на котором был изображен чванливого вида усатый господин в гусарском мундире, был оригинальной работой. Остальное – плод усилий и, я так полагаю, фантазии и творческого воображения современных художников.

Отдельно висели картины, изображавшие имение Ржеутских во времена его расцвета. Кем бы они ни были написаны, все до единого живописцы пытались изобразить некое подобие готического замка. В углу под стеклом висела старинная сабля. Особняком, также под стеклом, располагался объемный макет того же имения. В витрине лежали какие-то пожелтевшие бумаги, которые, очевидно, тоже имели отношение к Ржеутским.

– Это – Витольд Ржеутский, – директор остановился под портретом гусара. – Тот самый полковник, благодаря которому имение сначала достигло выдающегося расцвета, а потом так же стремительно пришло в упадок. И все из-за проклятия, которое он навлек на свой прославленный род. Собственно, по той же причине имение до сих пор пребывает в столь жалком состоянии. Я, конечно, делаю все возможное, чтобы его возродить, однако одной инициативы для этого маловато. Знаете, сколько это стоит? И сумма, которая необходима, в ходе работ по реставрации вполне может удвоиться. К тому же дурная слава…

– Анатолий… простите, как ваше отчество?

– Просто Анатолий, прошу вас!

– Хорошо, пусть будет Анатолий. Но лучше б вы начали с самого начала. Вы говорите так, будто мне многое известно и я хорошо понимаю, о чем речь. Это какая-то местная легенда? Вы решили меня немного развлечь?

– Если бы все сводилось к развлечениям… – Бондарь снова взглянул на меня своим странно мерцающим взглядом. – Извините, я и в самом деле увлекся. С начала – так с начала! – Он откашлялся и продолжил тоном экскурсовода: – Для вас наверняка не новость, что территория современного Подолья долгое время была частью Польши и находилась под властью Речи Посполитой. Название Подольск наш городок получил только при советской власти, причем оно оказалось не слишком удачным – отсюда и полусотни километров не наберется до Каменец-Подольского. А раньше, во времена Польши, он звался Яров. В окрестностях множество оврагов, а почти рядом село Ржеутов Яр. После второго раздела Польши Подолье вошло в состав Российской империи, но городок сохранил прежнее название. Дед Витольда, Бронислав Ржеутский, получил эти земли в дар от польского короля за личные воинские заслуги. Таким образом, несколько следующих поколений Ржеутских – потомственные дворяне из рода коронных гетманов Речи Посполитой, которые, когда власть сменилась, перешли из католичества в православие и с конца восемнадцатого столетия до самого большевистского переворота оставались подданными российских царей… Если эти подробности вам не интересны, – не меняя интонации, произнес он, и мне стало стыдно за постное выражение собственного лица, – скажу сразу: эта информация необходима, чтобы понять то, о чем речь пойдет дальше.

– Извините, я не…

– Неважно, – отмахнулся Бондарь. – Потерпите еще немного… Итак, внук Бронислава и сын Яноша Ржеутских, молодой Витольд, сделал стремительную, да что там – головокружительную карьеру в российской армии. Уже в двадцать восемь лет он дослужился до полковника, вообразите! Я не имею сведений о том, как относился Бронислав к внуку-коллаборационисту, но Витольду, очевидно, было совершенно безразлично, какому государю служить, лишь бы это приносило ему чины и соответствующее им положение в обществе. Ржеутские никогда не были рьяными поборниками национальной идеи, но сейчас речь не об этом. Известно, что любой слишком стремительный взлет заканчивается не менее стремительным падением. В случае с Витольдом – буквально: однажды ночью он возвращался домой верхом через лес, и на него напала стая волков. Испуганный конь понес, угодил копытом в барсучью нору, сломал ногу и рухнул, а всадник вылетел из седла. К счастью это произошло почти рядом с жильем. На крик Витольда выскочили крестьяне с факелами, отогнали волков, а молодого господина в бессознательном состоянии перенесли в первую попавшуюся хату, туда же позвали врача. Спина оказалась не слишком поврежденной, и после длительного лечения Витольд снова смог ходить. А вот с правой ногой было куда сложнее: серьезный перелом, шины лекарь наложил впопыхах, и кость неправильно срослась. Со временем хромота полковника стала почти незаметной, но на военной карьере можно было ставить крест. Кстати, нам удалось выяснить, что вот этот портрет Витольда Ржеутского написан художником-французом спустя два года после того, как все это произошло, и полковник вышел в отставку, окончательно поселившись в родовом имении…

Пока он все это говорил, я переместилась поближе к окну и оперлась о подоконник. Что-то успело измениться: с утра светило сентябрьское солнышко, обещая скорое бабье лето, а за то время, пока мы были в музее, оно скрылось за тучами, и теперь на всем лежала какая-то свинцовая дымка. Несмотря на то что время едва перевалило за полдень, вокруг потемнело. Так бывает, когда собирается затяжной дождь, но дождем даже не пахло.

Однако перемена погоды ничего не значила. И Бондарь не обратил ни малейшего внимания на свинцовые сумерки за окном, увлекшись собственным рассказом. Эту историю он, очевидно, любил и всякий раз излагал ее как впервые.

– Молодой Ржеутский и до того не отличался мягким нравом. Раньше его негативные эмоции находили выход на службе. Теперь же Витольд словно с цепи сорвался, и первыми от приступов господского гнева начали страдать холопы. Но на первых порах ничто не предвещало беды. Бронислав Ржеутский тихо скончался в собственной постели, громадного наследства хватило на всех, и ни у кого из членов семьи не было причин обижаться на старика. Бóльшую часть своей доли Витольд потратил на перестройку имения. Обратили внимание на макет? Ржеутский в самом деле превратил свои владения во что-то вроде рыцарского замка. Отец не возражал, понимая тоску сына по утраченным возможностям и даже радуясь тому, что зов древней крови побуждает его строить дворец, подобный тем, в каких жили их предки во времена расцвета Речи Посполитой. К тому же молодой хозяин имения перестал грустить и наведываться в винный погреб.

Но до поры до времени никто не знал о строительстве, оставшемся невидимым со стороны: под своим замком Ржеутский создал настоящий подземный лабиринт, имевший выход к берегу протекавшей неподалеку реки. Обычно такие ходы строились на случай осады, но цель Витольда заключалась в ином. И вскоре он воплотил свой жуткий замысел. В лабиринте он закрывал тех крепостных, которые, по его мнению, провинились перед господином, и там этих несчастных жестоко пытали. Затем тела несчастных выносили через подземный ход на берег и бросали в воду. Вскоре в городке и окрестных деревнях пошли слухи: в подземельях имения Ржеутских бесследно исчезают люди – и не только мужчины. Слуги Витольда могли в любое время выкрасть девушку-крепостную, на которую обратил внимание их знатный господин. Сначала он забавлялся с пленницей, а потом она точно так же отправлялась в лабиринт, где ее на несколько суток оставляли наедине с крысами – голодную, жестоко изнасилованную, избитую, в разодранной одежде. Затем ее снова возвращали в господские покои, кормили, приводили в чувство, и вся игра начиналась сначала. Когда очередная жертва надоедала Витольду, ее таким же образом устраняли. Из имения, как из логова дракона или лабиринта Минотавра, никто не возвращался живым, а трупы со временем обнаруживались значительно ниже по течению реки. Причем далеко не всегда.

– Зачем он это делал? – не удержалась я.

– Психиатрия в те времена еще не была наукой. Объяснить поведение этого, очевидно, глубоко нездорового человека, обладавшего огромной властью над своими людьми, я не берусь. Давайте, Лариса, примем это как факт. Старшие Ржеутские, разумеется, знали о забавах сына, но предпочитали не вмешиваться. К тому же речь шла всего лишь о холопах, а это добро всегда можно было купить. Но однажды… – Тут Бондарь, словно заправский чтец-декламатор, выдержал драматическую паузу, во время которой по ветвям яблонь за окном прошелся легкий ветерок, немного понизил голос и, отвернувшись от портрета, шагнул ко мне: – Однажды случилось то, что и должно было случиться.

– А именно?

– Как-то раз к пану Витольду доставили русокосую красавицу Ярину, дочь здешнего гончара. Через месяц у нее с молодым мельником Яромиром Кошелевцем была сговорена свадьба. Очевидно, слуги Ржеутского пронюхали об этом. Такую забаву их господин упустить не мог. Ярину выкрали, обесчестили и бросили в подземелье. Однако девушка твердо решила, что она не корм для крыс и не игрушка для шляхтича. Предание не сообщает, какой именно способ самоубийства она избрала, да это не так уж и важно. Главное в том, что Яромир поклялся отомстить Ржеутскому. Он ушел в лес, примкнул к разбойничьей ватаге и начал упорно выслеживать обидчика. И в конце концов удача ему улыбнулась: на краю леса разбойники повстречали господскую коляску, которую сопровождали барские холопы. Челядь сразу подняли на вилы, а пана Ржеутского оттащили к ближайшему дереву, поставили на колени, и Кошелевец одним ударом сабли отсек ему голову.

От будничности тона, каким Бондарь произнес это, меня слегка передернуло. Параллель вырисовалась мгновенно, но директор музея не позволил мне его прервать.

– Голову мститель унес с собой, а обезглавленное тело пролежало под деревом почти сутки. Когда его все-таки нашли, то похоронили без всякой помпы, в закрытом гробу, на похоронах присутствовали только близкие родственники. Судьба Кошелевца так и осталась неизвестной, зато род Ржеутских с тех пор словно кто-то проклял. Сначала в считаные месяцы сгорел от чахотки пан Янош, до того отличавшийся отменным здоровьем. Следом слегла мать Витольда. У четы Ржеутских, помимо сына, имелось еще трое дочерей, и все были замужем. Но одна так и не смогла родить – выкидыш следовал за выкидышем, дети другой начали тяжко болеть, а дети третьей отличались редкой неудачливостью в личной жизни. А главное, – теперь Бондарь стоял почти вплотную ко мне, – в окрестностях имения стал появляться призрак. Жуткая фигура в темном плаще, по рассказам очевидцев, неприкаянно блуждала в поисках собственной головы, так как из-за ее отсутствия душа Витольда Ржеутского не могла попасть ни в рай, ни в ад. И если кто-то случайно сталкивался с ним – моментально голова с плеч. А поскольку собственную голову призраку не дано найти, то он осужден маяться таким образом до скончания веков.

– Вы намекаете на…

– Погодите, уже немного осталось. Потомки Ржеутских избегали жить в родовом гнезде, а если и гостили там, то не подолгу. Имение начало приходить в упадок, управляющие воровали, хозяйство велось вкривь и вкось, потом – революция, национализация. Но что характерно – ни одно учреждение в бывшем господском имении долго не продержалось. Легенда о Безголовом существует, Лариса, уже двести лет. Однако у нас ее не любят вспоминать. Поэтому трудно найти желающих возродить замок Ржеутских в его первоначальном виде… Ну, а теперь пожалуйста – можете высказываться.

Ясно, почему Бондарь не стал рассказывать эту сказку сотруднику уголовного розыска. Не поймут – это еще полбеды… А я, значит, человек нейтральный, поэтому выслушаю и сделаю собственные выводы. Хотя какие уж тут выводы?

– Вы полагаете, что кто-то под влиянием этой мрачной истории принялся рубить головы, надеясь списать свои преступления на какого-то там призрака?

– Шутите сколько угодно, – Бондарь, может, и обиделся, но виду не подал. – Легенду эту и связанные с ней подлинные события раскопал именно я, даже сделал несколько публикаций в областной прессе. Между прочим, они нашли своего читателя, имели известный резонанс. Поэтому первая мысль, посетившая вас, придет в голову и сотрудникам милиции: дескать, существует некий сумасшедший, начитавшийся газет, проникшийся и вообразивший себя призраком Витольда Ржеутского. Согласны?

– А вы полагаете, что это не так?

– Лишь на первый взгляд. Исходя только из легенды о Безголовом, я бы и сам к этому пришел – если бы не располагал более обширной информацией. То, что я вам рассказал, и то, что публиковалось в прессе, – далеко не все. – Бондарь снова выдержал драматическую паузу. – Знаете ли вы, откуда мне стало известно, что двести лет назад здесь происходили именно такие события и уже тогда в народе ходили слухи о появлении призрака без головы?

– Вы, Анатолий, ученый. – Я вежливо развела руками. – Откуда мне знать, где вы, специалисты, черпаете информацию?

– Оттуда же, откуда и вы, юристы. – Очередная пауза, похоже, последняя. – В данном случае – в материалах уголовного дела, одного из немногих, уцелевших после разгрома и поджога архивов губернской полиции в Каменец-Подольском в 1918 году. Сто лет назад здесь, в Ржеутовом Яру, неподалеку от имения Ржеутских, один за другим были обнаружены три мужских трупа с отрубленными головами. Среди протоколов и донесений нашлись документы, где зафиксированы показания очевидцев, якобы видевших обезглавленного призрака. И когда возник вопрос об источнике подобных слухов, кто-то из местных стариков рассказал следователю легенду о проклятом имении и его хозяине, а тот добросовестно занес ее в протокол. Как вам это нравится?

Вторая половина дня оказалась насыщенной событиями.

Отпечатки на Библии и на музейной брошюре совпали с «пальчиками» неизвестного, который лежал в местном морге, закутанный в простыню. Второй жертвой действительно оказался Эдуард Сизый, киевский журналист, любитель истории и женщин легкого поведения. Или человек, выдававший себя за него.

Впрочем, это предположение быстро отпало. В Киеве по адресу, указанному в книге регистрации постояльцев гостиницы «Подолье», действительно проживал гражданин Сизый. Жил он один – расстался с женой четыре года назад. Завтра с утра эта женщина прибудет в Подольск на опознание.

Томе предстояло ее встретить, поэтому она рано отправилась спать, сославшись на головную боль. Миссия ей досталась не из легких. Пусть бывшая, но все-таки жена. Даже человеку со стороны непросто выдержать такое зрелище, а Тамаре предстояло не только провести процедуру формального опознания, но и успокоить женщину, а затем максимально подробно опросить ее, выцедив всю относящуюся к делу информацию.

Врагу не пожелаешь.

Я обмолвилась было об услышанной сегодня легенде, и Комаровы, как и следовало ожидать, только отмахнулись от меня.

А вот Жихарю – принципиально ни слова. К тому же сегодня он почему-то не явился на наши ежевечерние посиделки, которые, по моим прогнозам, вот-вот превратятся в традицию. Ну что ж, не явился – так не явился.

Спокойной ночи, Ларчик…