Глава 18
«Золотое руно»

Члены экипажа «Исследователя глубин» еще ничего не знали о плане Чаттертона, когда садились в свой катер в конце февраля 2009 года, но было ясно одно: Чаттертон вернулся в залив, чтобы снова заняться поисками. Магнитометр, хранившийся на вилле, был извлечен из чехла и принесен на катер. Он теперь лежал в деревянном ящике и казался экипажу старым другом.

Чаттертон запустил двигатели и затем, сделав крутую дугу, направил катер прочь от виллы в сторону «сахарного судна». Маттера опасался, что это в конце концов может произойти – что упрямство Боудена заставит их с Чаттертоном зайти слишком далеко и попытаться взять все дело в свои руки. Бунт, однако, не относился к числу допустимых вариантов. И Маттера, и Чаттертон любили и уважали Боудена и считали его своим другом. Идея разыскать обломки этого затонувшего пиратского корабля принадлежала Боудену, а не им, и поэтому начать самовольничать – это было бы с их стороны нечестно. Кроме того, они сами презирали тех, кто пытался перехватить что-то у других. Маттера уже собирался напомнить обо все этом своему компаньону, когда тот вдруг резко повернул штурвал вправо и, проследовав мимо «сахарного судна», направил катер прямо к острову. Двумя минутами позже они уже пристали к берегу.

– Что мы сейчас будем делать? – спросил Эренберг.

– Пушечные ядра являются неопровержимым доказательством, – сказал Чаттертон. – Они подтверждают, что Баннистер был на этом острове. Это первое веское доказательство за более чем триста лет – с того самого времени, когда здесь побывал Фипс. Но мы так сильно сконцентрировались на «сахарном судне», что не прошлись с магнитометром вдоль берега этого острова. Сегодня это изменится.

– И что мы будем искать? – спросил Кречмер.

– Не знаю, – ответил Чаттертон. – Думаю, возьмем все, что остров нам отдаст.

Они начали обследовать морское дно при помощи магнитометра вдоль берега острова. Такая работа была трудной: остров имел неправильную форму, с резкими перепадами глубин возле берега, а валяющиеся возле него на дне современные обломки могли повредить их чувствительное оборудование. Чаттертон, однако, не прекращал эту работу, пока не охватил ею все побережье острова – даже его обратную сторону, на которой, как всем им было известно, ничего не происходило.

Закончив обследование морского дна, экипаж вернулся в центр дайвинга, чтобы обработать полученные данные. Эренберг начал фиксировать аномалии в средней части северной стороны острова, где, по мнению Чаттертона и Маттеры, и произошел бой пиратов с военными моряками. Всем не терпелось помчаться на «Зодиаке» обратно к острову и побыстрее осмотреть те места морского дна, над которыми поступали сигналы от магнитометра, но им пришлось ждать, когда Эренберг закончит обработку данных. К концу дня результаты их работы с магнитометром были уже полностью готовы: они представляли собой электронную карту с крестиками в местах, в которых еще никто никогда раньше не проводил поисков.

Члены экипажа охотно заложили бы часть сокровищ, которые они надеялись найти, в обмен на дополнительные восемь часов светлого времени, но у них не было другого выбора, кроме как подождать до следующего утра. А еще им в любом случае нужно было позвонить Боудену. Они чувствовали, что подбираются к чему-то важному, и его следовало об этом уведомить. Маттера связался с ним по телефону. Боуден сказал, что скоро приедет.

На следующее утро экипаж прибыл на катере к северному берегу острова Кайо-Вихия. Несколько туристов шагали по пешеходному мосту, соединявшему курортный комплекс с островом, и любовались восходом солнца. Все выглядело так, как будто это всегда было самое тихое и мирное место на планете.

Кречмер бросил якорь, а затем еще и привязал корму катера веревкой к растущей на берегу пальме. После этого они с Маттерой сняли «Зодиак» с крыши катера и спустили его на воду. Проплыв над всеми местами морского дна, отмеченными на их карте крестиками, и пометив каждое из них при помощи буйка, Чаттертон и Эренберг надели свои водолазные костюмы и погрузились в воду, чтобы поочередно осмотреть все эти места.

На дне они заметили множество покрытых илом камней, которые лежали грудой такой формы, которая всегда вызывала наибольший оптимизм у охотников за обломками затонувших судов. Это, похоже, был балласт, предназначенный для того, чтобы придавать судну устойчивость в воде. Подобное скопление камней не было случайным, и собрала их в одну кучу отнюдь не природа. Здесь наверняка затонуло какое-то судно. И произошло это примерно в том месте, в котором Баннистер вполне мог кренговать «Золотое руно».

В иле вокруг этого нагромождения камней Чаттертон и Эренберг стали замечать на глубине около двадцати футов бутылки объемом в один галлон, многие из которых были целыми. У некоторых из них на боках имелись выдавленные надписи. Эренберг, взяв и поднеся одну из таких бутылок к своей маске, различил написанные по-английски слова: «Пёрл-стрит – Нью-Йорк». Остальные бутылки были аналогичными. Все они были такими красивыми и так хорошо сохранившимися, что изготовили их, пожалуй, где-то в девятнадцатом веке, а не в золотой век пиратства.

Впрочем, эти бутылки, возможно, не относились к обломкам затонувшего корабля, лежащим под обнаруженным балластом, – их, возможно, сбросили с проплывавшего мимо судна. Чаттертон и Эренберг стали двигать камни, пытаясь найти более древние артефакты, но нашли лишь еще больше точно таких же бутылок. В течение всего оставшегося дня они так и не нашли ничего значительного. Когда экипаж уже возвращался ближе к вечеру на виллу, никто ничего не говорил, если не считать фраз типа: «Черт возьми, а я ведь думал, что мы его уже нашли».

К тому времени, когда на следующее утро они отправились к острову Кайо-Вихия, Боуден уже приплыл на своем катере и бросил якорь над обломками «сахарного судна». Если бы Чаттертон и Маттера не нашли бы сейчас ничего возле острова Кайо-Вихия, то искать уже больше было бы попросту негде.

Погрузившись в воду, Чаттертон и Эренберг стали водить ручными металлоискателями над дном, выискивая предметы, на который два дня назад отреагировал магнитометр. Вскоре они услышали слабые сигналы, которые затем привели их к еще одному нагромождению камней. Однако когда они начали раздвигать эти камни и отгребать в сторону ил, они нашли только стальную балку и старый навигационный буй. Это был всего лишь современный «мусор» – такой же, на какой они все время наталкивались во время своих поисков уже целый год.

И тут внимание Чаттертона привлекли виднеющиеся поодаль расплывчатые очертания груды камней, лежащих на расстоянии около двенадцати футов от берега. Когда он подплыл поближе, эти очертания стали более четкими. Это была не просто груда камней – это было нагромождение камней в форме парусного судна, причем такого большого, что на нем можно было пересекать океаны.

Чаттертон и Эренберг поплыли над этим нагромождением. Глядя на него сверху, они подумали, что это уж точно балласт судна. Нагромождение это было массивным – около пятидесяти футов в длину и сорок в ширину. Один его край находился на глубине всего лишь шести футов, но бульшая его часть располагалась на резко уходящим вниз склоне. Чаттертон проверил глубину на другом конце данного нагромождения. На его приборе высветились показания: двадцать четыре фута.

Чаттертону и Маттере сразу же стали попадаться артефакты: банка из-под краски, шезлонг, кодовый замок. Однако их впервые за все время поисков не раздосадовал этот мусор. Они стали копать глубже. Возле одного конца нагромождения камней Эренберг нашел трубку длиной в три фута, почти полностью покрытую кораллами. Чаттертон подплыл поближе и жестом показал Эренбергу, чтобы тот дал ему посмотреть на этот предмет.

Располагая его под разными углами в лучах солнечного света, пробивающегося с поверхности моря сквозь толщу воды, Чаттертон и Эренберг разглядели сквозь трещины в покрывающих эту трубку кораллах металл, который имел не круглую, как у труб форму, а был выкован в форме восьмиугольника.

Чаттертон положил эту трубку обратно на груду балластных камней и всплыл на поверхность. Взобравшись на лестницу на борту катера, он позвал Маттеру и сказал:

«Джон, тебе нужно туда спуститься. Ты должен там кое на что взглянуть».

Несколько минут спустя Маттера был уже в воде. Плавая над грудой балластных камней, он разглядел пять или шесть таких трубок. Он поднял одну из них. По своей длине и весу она была похожа на ствол мушкета. Маттере уже не одно десятилетие приходилось сталкиваться со стрелковым оружием. Он посмотрел повнимательнее. Насколько он мог судить, данный предмет был изготовлен в конце семнадцатого века. И тут ему припомнилось то, что сказали люди Фипса, видевшие затонувшее «Золотое руно»: на его палубе были разбросаны кремневые ружья.

Маттера поплыл обратно к катеру. Взобравшись на его борт, он схватил свой сотовый телефон.

«Кому ты звонишь?» – спросил Чаттертон.

Маттера показал на катер Боудена, находящийся на расстоянии всего лишь пятидесяти ярдов от него.

Маттера поначалу не знал, что и сказать – тем более что от спешки он все время запинался, – но в конце концов он стал задавать Боудену вопросы, полившиеся непрерывным потоком. Можно ли им с Чаттертоном поднять трубку на поверхность? Можно ли подержать ее в соляной кислоте, чтобы удалить кораллы и получить возможность получше рассмотреть металл?.. Он опасался, что Боуден захочет вмешаться и взять все в свои руки, а ведь ему, Маттере, очень хотелось, чтобы именно его экипаж поднял со дна на поверхность первое подтверждение того, что здесь находятся обломки пиратского корабля.

Наконец Маттера нажал на кнопку прекращения разговора.

«Мы сделаем это сами, – сказал он своим коллегам. – Трейси разволновался не меньше нас».

Чаттертон засунул регулятор обратно себе в рот и снова погрузился в воду.

Три минуты спустя он появился на поверхности, держа трубку в руках так аккуратно, как акушерка держит новорожденного. Маттера взял ее у него – тоже очень аккуратно – и стал рассматривать.

«Я видел их в книгах, на выставках и аукционах, – сказал Маттера. – Я не специалист, но могу тебе сказать, что, по моему мнению, это конец семнадцатого века».

Он сфотографировал данный артефакт камерой, встроенной в его сотовый телефон, и отправил получившийся фотоснимок по электронной почте знакомым ему коллекционерам и специалистам по старинному оружию. В строке темы сообщения он написал: «На что, по-твоему, это похоже?» В тексте сообщения он указал размеры и вес, но больше не написал ничего.

Рассевшись на «Зодиаке» (Маттера при этом очень осторожно держал в руках найденный артефакт), они поспешно поплыли через пролив в расположенный возле виллы центр дайвинга, где Кречмер затем смастерил ящик из досок сечением два на четыре дюйма и покрыл внутренние поверхности этого ящика толстым полиэтиленом. Эренберг налил в ящик два литра соляной кислоты и, попросив всех присутствующих встать с той стороны, откуда дует ветер, дабы не вдыхать ядовитые пары, взял трубку у Маттеры и положил в самодельную ванну. Коралл в кислоте начал растворяться, придавая кислоте коричневый цвет. Это было довольно грубое обращение с артефактом, и он мог от этого пострадать, однако эту трубку в любом случае было невозможно сохранить без больших усилий и затрат. Кроме того, на обнаруженном нагромождении камней имелись и другие такие трубки, и ее ценность, в таком вот состоянии и без деревянной ружейной ложи, была скорее доказательственной, чем финансовой.

Последние кусочки коралла растворились через десять минут. Эренберг достал трубку из кислоты и промыл ее в холодной воде. Теперь уже стало отчетливо видно, что ее сечение имеет восьмиугольную форму.

«Эта штука была сделана не для того, чтобы по ней текла вода, – сказал Эренберг. – Она была сделана для того, чтобы с ее помощью убивать».

Маттера взял этот артефакт и поднес его близко к своему лицу. По всей длине этого металлического предмета виднелись изящные вьющиеся узоры – такие, какие он когда-то видел на мушкетных стволах, выкованных молотком столетия назад. Он не знал, откуда взялся и как попал в море этот предмет, но для него было очевидно, что это ствол огнестрельного оружия. Старинного оружия.

Всем хотелось снова поплыть к острову и нырнуть в глубину, но Чаттертон подумал, что нужно подождать. Необходимо было сделать так, чтобы Боуден тоже был причастен к данным находкам, а потому Чаттертон попросил Кречмера смастерить небольшой деревянный контейнер для найденного ствола и закрепить его в этом контейнере при помощи кабельных стяжек. Только после этого экипаж сел в «Зодиак» и направился к катеру Боудена. Тем временем Маттера получил по электронной почте письмо от Дьюка Мак-Каа – опытного торговца редкими и дорогими ружьями, предназначенными для охоты на крупную дичь. Он также являлся специалистом по старинному огнестрельному оружию. В своем письме Мак-Каа написал, что, по его мнению, на присланной Маттерой фотографии запечатлен ствол мушкета, изготовленного в Европе в конце семнадцатого века.

На «Зодиаке» послышались радостные возгласы. Маттера поспешил добавить, что это всего лишь личное мнение одного человека, но никто не придал этому обстоятельству значения (в том числе и сам Маттера). Минутой позже они уже вскарабкивались на борт катера Боудена. Боуден осмотрел данный артефакт, поворачивая его в деревянном контейнере, проводя пальцами по его узорам и углублениям и заглядывая внутрь канала ствола.

– На какой глубине вы это нашли? – спросил он.

– Шестнадцать футов, – ответил Чаттертон. – Но мы видели другие такие предметы на большей глубине.

Несмотря на охватившую их эйфорию, Чаттертон и Маттера знали, что такой ствол не будет достаточным доказательством. Даже если он и относится к эпохе, в которую жил Баннистер, это еще не означало, что он находился на «Золотом руне». Неопровержимое доказательство не может основываться всего лишь на полудюжине мушкетных стволов и предположении. Министерству культуры – и исторической науке – требуются гораздо более веские доказательства – что-то такое, чего никто не сможет опровергнуть даже в условиях, когда так много конкурентов рыщут по окрестностям. Маттера напомнил всем, что вряд ли они найдут колокол, на котором выгравировано название судна – «Золотое руно». На большинстве торговых судов того времени не было колокола.

Поэтому был разработан план. Боуден присоединится к поискам на обнаруженной груде балластных камней, на которой были найдены мушкетные стволы. Оба экипажа будут работать рядом, пытаясь обнаружить что-нибудь такое, что однозначно докажет, что перед ними именно то затонувшее судно, которое они искали. Однако начало этой работы они были вынуждены отложить до следующего утра: погода портилась. Чаттертон и Маттера ждали этого момента целый год, но им обоим казалось, что потерпеть еще всего лишь до следующего утра они не смогут.

На этот случай, конечно же, имелся антидот. Экипаж мог устроить вечером попойку, потому что следующий день станет одним из самых счастливых – или самых мрачных – дней их жизни.

К тому времени, когда они приготовились пойти на ужин, Маттере пришло еще несколько ответов на отправленное им по электронной почте письмо. Во всех этих ответах говорилось, что запечатленный на его фотоснимке предмет представляет собой ствол мушкета, изготовленного в Европе в конце семнадцатого века. Это само по себе уже было поводом для того, чтобы выпить, но в ходе ужина общее настроение постепенно изменилось. Проблема заключалась не только в том, что будет трудно доказать, что найденные мушкеты находились на «Золотом руне», но и в том, что это будет трудно доказать и относительно всех других артефактов, которые они, возможно, найдут. Когда Чаттертон много лет назад в конце концов идентифицировал таинственную немецкую подводную лодку, ему удалось это сделать благодаря тому, что он нашел на ней жетон, на котором был выбит ее номер. Однако на пиратских кораблях семнадцатого века не было никаких жетонов. Чтобы получить неопровержимое доказательство, им требовалось найти колокол или что-нибудь не менее значительное, а это означало, что им было нужно почти что чудо. Они, конечно, всегда это понимали, но это не очень волновало их до тех самых пор, пока они не обнаружили эти мушкетные стволы.

Погода на следующее утро была слишком дождливой для того, чтобы можно было возобновить поиски. Экипаж попытался найти себе какое-нибудь занятие в центре дайвинга Маттеры, однако большей частью они занимались тем, что то и дело поглядывали на небо и бормотали ругательства.

Вскоре после полудня Маттере позвонил Боуден.

«У меня есть новости, – сказал он. – Приходите поговорить в ресторан “Тонис”».

Когда Чаттертон и Маттера подошли к этому ресторану и стали ждать Боудена у входа, они с тревогой думали, что им сейчас скажут, что Министерство культуры передало права на поиски «Золотого руна» какой-то другой компании или же урезало выданную им Боудену лицензию. Они ведь в своей жизни слышали немало рассказов об охотниках за сокровищами и знали, что многих из них отпихивали в сторону буквально за день до успешного завершения поисков.

Подойдя к ресторану и увидев у его входа Чаттертона и Маттеру, Боуден тут же открыл полиэтиленовый пакет с застежкой «Зиплок» и достал из него листок бумаги. Это была ксерокопия рисунка, который изображал эпизод сражения между «Золотым руном» Баннистера и кораблями английского королевского военно-морского флота и который был выполнен Джоном Тейлором, служившем на «Соколе» и находившемся на этом корабле во время его сражения с пиратами. Рисунок, выполненный очевидцем. На нем была изображена группа парусных кораблей на фоне острова. Рисунок этот прислал Боудену один историк, которому он недавно сделал заказ на проведение исследований относительно «Золотого руна». Историк нашел этот рисунок в недавно опубликованной книге, которая называлась «Ямайка в 1687 году», написанной известным историком Дэвидом Буиссеретом.

Чаттертон и Маттера не могли поверить своим глазам. На черно-белом рисунке, выполненном с удивительной детализацией, были изображены корабли английского королевского военно-морского флота «Сокол» и «Селезень», которые находились в маленьком проливе и неподалеку от которых стояли у берега «Золотое руно» Баннистера и еще одно судно, которое называлось «Шаваль». Все эти суда были нарисованы очень красиво и правдоподобно, однако наибольшее впечатление на Чаттертона и Маттеру произвела топография.

«Золотое руно» располагалось возле средней части острова, подписанного на рисунке как «остров Банистера», который по форме, размеру и очертаниям был похож на остров Кайо-Вихия. Северное побережье пролива и западная часть залива тоже были такими же, как в действительности. К востоку от «Золотого руна» Тейлор изобразил на карте небольшой массив суши под названием «остров Боров». Чаттертону и Маттере он был известен под названием «остров Палома», то есть «остров Голубь» в переводе с испанского. Его называли так, видимо, потому, что на нем гнездились сотни белых голубей. Названия разные, но это один и тот же остров. Даже то место возле острова, где Тейлор нарисовал «Золотое руно», совпадало с местом, в котором были найдены балластные камни и мушкетные стволы. Тейлор, казалось, протянул этот рисунок Чаттертону и Маттере из глубины веков, чтобы тем самым сказать им: «Вы были правы».

Но это было еще не все. Тейлор сделал описание битвы, и он тоже приводилось в книге Дэвида Буиссерета, но Боуден еще не получил ни экземпляр этой книги, ни хотя бы копию описания.

– У меня есть один знакомый торговец книгами в Лондоне, который немедленно пришлет все, что мне захочется, – сказал Маттера. – Завтра у нас будет это описание.

Они уселись за столик и стали рассматривать рисунок. На нем не было изображено никаких кораблей в том месте, где находилось «сахарное судно» – то есть приблизительно между «островом Банистера» и «островом Боров». Но это никого не смущало. «Сахарное судно» – что бы оно собой ни представляло – либо затонуло в начале сражения, либо было слишком незначительным для того, чтобы очевидец сражения счел нужным изображать его на своем рисунке, либо вообще ни имело к этому сражению никакого отношения.

Но что собой представляло второе судно – «Шаваль»? Его название было вроде бы французским, но Маттера не припоминал, чтобы, читая про «Золотое руно», он наталкивался где-то на упоминание французского судна. Он, однако, вспомнил, что Баннистер сотрудничал с несколькими французскими пиратами, в том числе со знаменитым Мишелем де Граммоном, и что французские пираты никогда не предавали его.

– Вот каким образом, наверное, Баннистеру удалось удрать, – сказал Чаттертон. – Он, видимо, удрал на судне «Шаваль».

Чаттертон и Маттера удивленно покачали головой, не веря своей удаче: им в руки попали иллюстрация и описание сражения, сделанные очевидцем. Боудену этот рисунок тоже очень нравился. Тем не менее он хотел найти еще какие-нибудь доказательства среди обломков затонувшего судна.

– А вот это, – сказал Маттера, показывая в окно пальцем на все еще хмурое небо, – зависит от местных богов.

Встав на следующее утро рано, Маттера спустился на пляж и стал смотреть на пролив, представляя себе фрегаты английского королевского военно-морского флота и «Золотое руно» там, где расположил их на своем рисунке очевидец сражения. Все выглядело так, как он и раньше представлял себе на основе своих предположений и чтения исторических материалов. Ему подумалось, что кости погибших военных моряков и пиратов, наверное, до сих пор лежат под слоем ила на дне пролива.

Небо было чистым, и немного времени спустя экипаж Маттеры и Чаттертона и экипаж Боудена расположили свои катера напротив средней части острова над грудой балластных камней. Вскоре в воде находились уже девять или десять ныряльщиков.

Значительная часть работы в этот день была посвящена тому, чтобы сдвинуть в сторону балластные камни. Одни из этих камней были размером с гальку, другие весили более двадцати фунтов. Переместить их все – дело нелегкое. Мелкие камни, конечно, можно было перемещать просто руками или при помощи ведра, но таких камней ведь было несколько тысяч. Более крупные камни перемещались в сторону при помощи транспортного буя – устройства, основанного на использовании ремней и надувного шара и предназначенного для перемещения тяжелых предметов под водой. С большими камнями нужно было обращаться осторожно: если их уронить, они могут повредить артефакты, покоящиеся на дне под слоем ила. Ил, песок и кораллы удалялись при помощи эрлифта – устройства, использующего сжатый воздух и длинную полихлорвиниловую трубу для создания вакуума под водой.

Когда балластные камни были перемещены в сторону, ныряльщики начали находить артефакты. Многие из них представляли собой современные предметы, выброшенные рыбаками, моряками и туристами. Однако они также нашли и черепки гончарных изделий, изготовленных не одно столетие назад, еще один мушкетный ствол и железный цилиндр, который, по мнению Боудена, был похож на компонент кластерных боеприпасов, которые содержали в себе поражающие элементы типа шрапнели и которыми стреляли из пушек в эпоху парусных кораблей.

На следующее утро работа по перемещению балластных камней возобновилась. Во второй половине дня из-за усилившегося волнения работать стало трудно, а потому Чаттертон и Маттера предложили Боудену высадиться на острове и поискать еще какие-нибудь пушечные ядра. Они ожидали, что Боуден откажется: имеющаяся у него лицензия не распространялась на сушу, – однако Маттера получил такое удовольствие от своей предыдущей «экспедиции» на остров, что попросту не мог не сделать такого предложения. Часом позже Боуден уже продирался вместе с ними через заросли в восточной части острова, водя над землей металлоискателем. Чаттертон нашел два пушечных ядра и половинку третьего, которое, похоже, развалилось на две части при ударе о препятствие. Маттера тщетно попытался припомнить, видел ли он когда-нибудь раньше, чтобы Боуден улыбался так широко.

Когда они уже ближе к вечеру вернулись к катерам, им показали несколько артефактов, которые в их отсутствие подняли со дна и очистили от ила другие ныряльщики. Среди них имелись бутылки в форме луковицы, в которых когда-то находилось вино, а именно мадера. Одна из этих бутылок все еще была полной. Все эти предметы представляли собой историческую ценность. Все они относились к эпохе, в которую жил Баннистер.

«Поберегите это вино, – сказал Эренберг. – Оно может понадобиться нам завтра».

Девятого мая 2009 года экипажи возобновили работу на груде балластных камней. Ковыряясь в донном грунте, кто-то из экипажа Боудена увидел какие-то мелкие предметы коричневато-оранжевого цвета, которые бросались в глаза на фоне окружавших их темно-зеленых и желто-коричневых кораллов и камней. Он положил несколько из этих коричневато-оранжевых предметов в свою перчатку и затем, всплыв на поверхность, забрался на борт катера. Когда он там снял перчатку, эти предметы посыпались на стол. Это был бисер – как раз такой, какой носили пираты. Он имел форму трубочек, длина каждой из которых составляла четверть дюйма. Этот коричневато-оранжевый с черными прожилками бисер был таким же блестящим, как в тот день, в который его изготовили, и все еще смог бы приводить в ужас капитанов торговых судов, которые видели его висящим вокруг шеи или вплетенным в бороды отчаянных головорезов.

Однако этот бисер был лишь предвестником того, что еще предстояло обнаружить глубже в донном грунте. Ныряльщики начали находить пики, абордажные сабли, кинжалы, мушкетные пули, пушечные ядра, рукоятки сабель, сделанные из крупной кости. А еще они нашли изготовленное из кованого железа пятнадцатифунтовое лезвие абордажного топора – самого грозного из всех этих видов холодного оружия. Пираты использовали его для того, чтобы подтягивать захватываемое судно поближе, обрубать канаты и поражать противника во время боя (поскольку лезвие топора было тяжелым и острым, удар получался очень мощным). Ныряльщики могли бы часами рассматривать каждый из этих предметов, однако они боялись упустить даже малейшую возможность найти что-нибудь еще. Они подняли со дна изделия из делфтского фарфора, курительные трубки, маленькие бутылочки с лекарствами, изготовленные в форме песочных часов (они были герметично закрыты свинцовыми пробками, и внутри них все еще находилось лекарство), подошвы сапог и монеты нескольких стран (что было отнюдь не удивительно, поскольку пираты были готовы грабить суда любой государственной принадлежности). Все эти предметы имели историческое значение. Все они относились к концу семнадцатого века. Все они когда-то были собственностью пиратов.

Ближе к концу дня Маттера нашел простенькую деревянную доску длиной около трех футов и шириной примерно в один фут. У этой доски имелась одна интересная особенность: она была обгорелой. Маттере припомнилось, что Спрейг, капитан «Селезня», после ремонта своего судна и пополнения запасов на Ямайке вернулся на место сражения и увидел, что «Золотое руно» сожжено аж до палубы.

«Я держу в руках кусочек корабля Баннистера, – подумал Маттера. – Я держу в своих руках кусочек “Золотого руна”».

Обгорелая доска рассыпалась в прах, и этот прах унесло течением. Она пролежала под водой 323 года, пока ее не нашел Маттера.

Поднимаясь из воды на палубу катера, ныряльщики не переставали восторгаться качеством и количеством своих находок.

– Ну, что ты думаешь, Трейси? – спросил Маттера.

Боуден уже не выглядел таким сдержанным, как раньше.

– Это даже превосходит мои ожидания, – сказал он. – Ребята, мы нашли «Золотое руно».

Оба экипажа отметили это событие вечером, отправившись поужинать в изысканный итальянский ресторан, в котором подавали морепродукты. Когда они поднимали тосты за пиратов, живших в далекие времена, им, однако, приходила в голову мысль о том, что остается нераскрытой еще одна тайна, а именно тайна «сахарного судна». Это судно затонуло на расстоянии менее двухсот ярдов от острова, и среди его обломков имелось много артефактов, которые были изготовлены в основном в Голландии и ни один из которых не датировался позднее 1686-го года, то есть года сражения пиратов Баннистера с военными моряками. Боуден всегда настаивал, что «сахарное судно», находящееся на глубине сорока четырех футов – то есть на слишком большой глубине, – не может быть «Золотым руном», и, как выяснилось, он был прав. Ныряльщики подняли тост за Боудена. Но если «сахарное судно» – это не «Золотое руно», то что же тогда это за корабль? И как он там оказался?

У Боудена имелось на этот счет свое предположение. Тот историк, которого он нанял провести исследование относительно «Золотого руна», разыскал бортовой журнал Чарльза Толбота, капитана «Сокола». В этом журнале было записано, что стрельба велась не только по «Золотому руну», но и по другому судну, которое имело меньшие размеры и которое было голландским. Поэтому вполне возможно, что «сахарное судно» присутствовало при этом сражении.

– Баннистер, наверное, захватил какое-то голландское судно, прежде чем прибыл к этому острову, – сказал Чаттертон. – Английский королевский военно-морской флот наверняка сразу же потопил такую беззащитную посудину. Возможно, именно поэтому тот очевидец не стал рисовать это судно на своем рисунке.

– Все сходится, – сказал Маттера. – С исторической точностью.

После ужина Чаттертон и Маттера доставили Боудена обратно на его катер. Однако когда они затем вернулись на берег, они были слишком взбудоражены для того, чтобы ложиться спать, а потому пошли на виллу пропустить еще по паре бокальчиков.

Сидя на веранде под почти полной луной, Чаттертон, Эренберг и Кречмер видели очертания острова Кайо-Вихия такими, какими они, должно быть, были после первого дня той битвы. К ним подошел Маттера, но бокала с алкоголем у него в руке не было. Вместо него он держал в руке экземпляр книги «Ямайка в 1687 году» – книги, которую недавно написал Дэвид Буиссерет и которая содержала в себе не только рисунок Тейлора, но и составленное им описание битвы. Маттера стал читать вслух выдержки из этого описания:

«Через некоторое время после полудня шлюпки вернулись и сообщили нам, что в глубине той бухты, в заливе, находится Банистер, и что с ним есть еще одно малое судно, и что их кренгуют, и еще что они установили свои палатки на острове, перетащили свои пушки на берег и расположили их там в виде двух укрепленных батарей, одна из которых в составе шести пушек, а другая – десяти…

Узнав об этом, «Сокол» и «Селезень» пришли в движение примерно в три часа, и все было приведено в боевое положение, и менее чем через полчаса мы встали на якорь на расстоянии мушкетного выстрела от Банистера. Они немедленно стали стрелять по нам (не поднимая никакого флага) из своих батарей, и поскольку их пушки стреляли неистово, они ранили одного из наших людей. Решив стать на якорь там, где глубина воды составляла 5 фатомов, мы со всей поспешностью спустили наш запасной становой якорь, навели пушки одного борта на них и выстрелили с верхней и нижней орудийных палуб и из стрелкового оружия на квартердеке с хорошим результатом, а именно, разнесли всю носовую часть «Руна» на куски и полностью вывели из строя большое судно «Руно» и вскоре заставили их отбежать и бросить свои орудия, из которых они яростно стреляли по нам, но причиняли лишь малый ущерб.

В четверг, первого июля, утром, еще до того, как Аврора полностью отдернула черный занавес ночи и осветила этот западный мир своими блистательными лучами, этот упрямый пират протрубил подъем своими трубами и стал стрелять по нам из четырех пушек, и сделал несколько залпов, причиняя мало ущерба и не раня даже и одного человека. Тогда «Сокол» повернулся к ним своим правым бортом и вскоре выстрелил в ответ из своих пушек, после чего они бросили свои батареи и прибегли к стрелковому оружию, ибо наши орудия обеих батарейных палуб одного борта и мушкеты причинили им большой ущерб, но они все еще продолжали стрелять в нас залпами по шесть мушкетов из леса где-то в средней части острова, тем самым отвлекая нас от уничтожения нашими пушками их батареи (которая была укреплена камнями и рухнувшими деревьями). Поэтому мы весь день стреляли по «Руну» и тем самым привели его в такое состояние, что на нем уже больше нельзя было плавать. Мы неоднократно выстреливали по 20 боеприпасов с нашей нижней батарейной палубы по его носу и корме, причем так, что мы видели, как из него вылетают доски и бревна. А вот что касается французского капера «Шаваль», то это судно подошло так близко к берегу, что мы причинили ему лишь малый ущерб.

В конце концов мы уничтожили их батареи и разбили их суда в куски. Однако они продолжали стрелять по нам из мушкетов, а мы по ним – из пушек, пока еще было достаточно светло. Ночью все время шел дождь, и дул ветер с севера и северо-востока. Когда ветер стих, мы подняли наш запасной становой якорь и (вместе с «Селезнем») стали верповать ночью, пока не оказались за пределами дальности их стрельбы (ибо мы не могли больше находиться здесь, потому что у нас оставалось очень мало пороха и ядер). Но потом, когда ветер усилился, мы встали на якорь на расстоянии около двух кабельтовых к западу от острова Капуста там, где была глубина 75 фатомов, возле острова Боров.

В субботу, второго числа, было много дождя, грома и молний, а ветер дул с востока, и поэтому мы не могли выйти из залива Самана на рассвете. Банистер выстрелил по нам несколько раз из большого и малого калибра, но не причинил нам ущерба, и поэтому мы продолжали верповать, пока не оказались примерно в двух милях от острова…

В воскресенье, третьего числа, было много дождя, грома и молний, хотя солнце светило большую часть дня, и ветер был с востока и северо-востока (ближе к востоку). В это утро мы услышали с острова Банистера сильный шум и увидели большой дым, который поднимался около получаса. Я полагаю, что они что-то взорвали и сожгли свое большое судно».

Когда Маттера закончил читать, все остальные заставили его прочесть все это еще раз. Им нравился драматизм описываемых событий, непреклонность пиратов, объективная оценка действий Баннистера. Правда, автор данного описания упомянул не все потери военных моряков: согласно официальному отчету, те потеряли двадцать три человека убитыми и ранеными, – но в общем и целом Маттера и его коллеги не могли упрекнуть его в том, что он описывает события необъективно. Кроме того, они узнали о факте, который мог им сообщить только этот очевидец: Баннистер стрелял по фрегатам даже тогда, когда те решили уплыть прочь. А еще – что Баннистер сам сжег «Золотое руно».

Маттера проверил по алфавитному указателю, нет ли в книге каких-либо других упоминаний о Баннистере, и выяснил, что в ней еще есть раздел, посвященный гибели этого пиратского капитана. В этом разделе говорилось, что большинство людей Баннистера дезертировало от него после того, как фрегаты уплыли прочь, и что ему пришлось передать командование капитану французского пиратского корабля, который увез его и часть его людей с острова. Захватив какое-то небольшое судно, французский капитан посадил на него Баннистера и его людей, дал им немного провизии и оружие и отправил их восвояси.

Чтобы «как-то прийти в себя», Баннистер приплыл к Москитовому берегу, где его радушно приняли местные индейцы. Вскоре почти все его люди – кроме шестерых – дали деру на его судне, оставив Баннистера на милость туземцам. Капитан Спрейг, командовавший кораблем «Селезень» английского королевского военно-морского флота, выяснил, где скрывается Баннистер, и приплыл туда на своем судне. Там он нашел пиратского капитана переодетым в индейца и поджаривающим бананы в индейской хижине. Один из людей Баннистера выстрелил в Спрейга из мушкета, но промахнулся и всего лишь легко ранил другого военного моряка. Баннистер вместе с тремя своими соратниками и двумя юнгами был схвачен и доставлен на борт «Селезня». Когда это судно подплыло к Порту-Ройалу, Баннистера и других пиратов у всех на виду повесили, а их тела затем сбросили в море возле островка Ган-Кей.

Однако что-то в этой части данной пиратской истории было не так. Она не соответствовала историческим описаниям характера Баннистера, да и тому боевому духу, который Тейлор приписывал этому пиратскому капитану в своем повествовании о сражении Баннистера с английскими военными моряками.

– Вы думаете, Баннистер и в самом деле сдался без сопротивления? – спросил Маттера. – Этот парень взял и просто так сдался? Парень, который дважды угонял судно, которым когда-то командовал? Парень, который дал достойный отпор двум боевым кораблям военно-морского флота?

– Ну так они же его повесили, – сказал Эренберг.

– А повесили ли? – спросил Маттера.

Выдержав паузу и не получив ответа на этот вопрос, он изложил свои соображения по данному поводу.

Английским властям было нужно, чтобы Баннистер отправился на тот свет. Эта задача считалась приоритетом номер один. Он доставил им серьезные неприятности, причем дважды: угнал судно, которым командовал, и выскользнул из рук палача прямо у них под носом. Затем он еще нанес поражение кораблям английского королевского военно-морского флота в сражении. Может, Спрейг и в самом деле схватил его на Москитовом берегу. А может, и нет. Может, Баннистер просто удрал и исчез после боя с фрегатами. Захотели бы англичане это признать и тем самым, возможно, поспособствовать тому, чтобы Баннистер навсегда стал народным героем?

Чаттертон поддержал рассуждения Маттеры.

Военные моряки вроде бы повесили этих пиратов на своем судне возле Порт-Ройала. Но кто это видел? И как очевидцы могли определить, что это был именно Баннистер? А может, это был какой-нибудь несчастный индеец, которого военные моряки выдавали за Баннистера? Тела ведь были сняты с веревок и выброшены за борт. Кто может с полной уверенностью сказать, чьи это были тела?

Маттера открыл книгу и снова прочел последние строки того, что Тейлор написал о Баннистере:

«Таким образом мы дали вам полное описание поражения несчастного Банистера, который не так давно был богатым капитаном с хорошей репутацией на Ямайке и мог бы жить долго и счастливо, если бы не стал пиратом».

Для Маттеры эти слова звучали как предупреждение тем, кому хотелось бы стать пиратом. И написано оно было под диктовку, в угоду властям.

– Так что же, по-вашему, с ним произошло? – спросил Кречмер.

Чаттертон предположил, что Баннистер, возможно, взял себе новое имя, подобрал новый экипаж и снова стал пиратствовать, захватывая еще бульшие по размеру суда и, может быть, переместившись в Средиземное море или к восточному побережью Северной Америки.

Маттере казалось, что Баннистер мог стать капитаном большого китобойного судна и иметь в такой ипостаси даже более серьезного противника, чем английский королевский военно-морской флот.

– А может, он отошел от дел и, снова став английским джентльменом, зажил спокойной жизнью в доме на берегу моря, – сказал Кречмер.

Чаттертон и Маттера задумались над этим вариантом судьбы Баннистера. Они посмотрели на пролив. При лунном свете им было видно, как волны катятся над обломками затонувшего корабля Баннистера.

Затем оба компаньона в один голос сказали:

– Нет, такой вариант отпадает.