Часть четвертая
Свадьба

Дни осады воспринимались в Великом Городе как затянувшаяся болезнь. На протяжении всех этих дней – причем, казалось, постоянно – император находился среди своих воинов и среди своего перепуганного народа. Где молились жители города, там молился и он – и в соборе Святой Софии, и в двух десятках других святых мест. Когда они шли процессией по улицам, неся самую почитаемую и надежную икону, на которой была изображена Дева Мария со своим младенцем и которая называлась «Одигитрия», он возглавлял это шествие и брел, как и все другие, склонив голову под той тяжестью, которая на них давила.

Император доверил ремонт и оборону стен Джустиниани, и это было одно из его лучших решений, ибо генуэзец при выполнении данного поручения не только умело использовал свой многолетний боевой опыт, но и проявил себя как гениальный тактик. Как только у него появлялась такая возможность, он отправлялся осматривать стены – все двенадцать миль этого каменного пояса. Стены, конечно же, во многих местах были повреждены, но по-прежнему оставались крепкими и все еще надежными.

– Они уже не выдерживают, – заявил Минотто, когда генуэзец прибыл во дворец. – Этот турецкий обстрел уж слишком мощный. Мы, похоже, проиграли еще до того, как начали сражаться!

Джустиниани, ничего не сказав, покачал головой. Он окинул взглядом своих людей и выбрал среди них двадцать человек, чтобы поехать вместе с ними осматривать места самых больших разрушений в стенах. Уже собравшись идти, он вдруг, как будто о чем-то вспомнив, показал на Джона Гранта.

– В такое время, как сейчас, нам очень нужна удача, и побольше, – заявил он и улыбнулся.

Джон Грант невольно улыбнулся ему в ответ. Почувствовав какое-то необъяснимое желание посмотреть в этот момент на Ленью, он не стал сопротивляться. Их глаза на мгновение встретились, и она кивнула юноше, как будто требовалось ее согласие и как будто оно имело для него большое значение.

– Посмотрим, явятся ли к нам твои орлы, – сказал генуэзец.

Джон Грант, смутившись, снова поискал глазами Ленью, но она куда-то исчезла. Он стал рыскать взглядом по крепостной стене и по земле с ее внутренней стороны, но его матери нигде не было видно.

Два десятка людей, отобранные Джустиниани, отправились во главе с ним к внешней стене, в которой зияли огромные бреши с рваными краями. Однако ров, простейшее из оборонительных сооружений, но теперь ставшее бесценным, все еще оставался нетронутым и преграждал путь противнику. Джустиниани был таким взволнованным, каким Джон Грант его еще никогда не видел: он то ездил верхом взад-вперед перед кучей обломков, лежащих на дне бреши в стене, то слезал с коня и забирался на эту кучу, чтобы взглянуть с них на ров и полосу никем не занятой земли за ним.

– Они сделали эту войну войной камня против камня, – сказал он. – И результаты получились в их пользу.

– Что мы можем сделать? – спросил Минотто. Он произнес эти слова тихо и спокойно, однако Джон Грант все же почувствовал в его голосе тревогу.

Джустиниани сел на корточки и поднял с земли обломок камня величиной с мужской кулак. Из-за сырой весны почва оставалась влажной и мягкой, и кое-где на ее поверхности виднелись большие скопления жидкой или вязкой грязи. Генуэзец встал и швырнул обломок далеко от себя. Все, проследив взглядом за полетом камня, увидели, как он шлепнулся в грязь с хлюпающим звуком.

– Видите? – сказал он. – Видите, как мягкое препятствие ловит и удерживает камень?

Джон Грант сразу же понял, что имеет в виду Джустиниани, но попридержал свой язык, не желая снова попадать в центр всеобщего внимания.

– В любом случае это единственное, на что у нас есть время, – сказал генуэзец.

– Есть время на что? – спросил Минотто.

– А на то, что мы заполним эти бреши землей и вообще всем, что окажется у нас под рукой. Всякой грязи у нас тут полно, а времени – мало. Мы не можем восстановить эти стены с помощью каменных блоков и строительного раствора в ситуации, когда турки постоянно стреляют по нам, но мы точно можем насыпать кучи земли, песка и всего того, что сумеем погрузить на тележки и свалить в кучу в таких брешах, как эта.

– Да, это мы можем, – согласился Минотто.

В отличие от Джона Гранта он не сразу понял прекрасную простоту идеи Джустиниани, но как только до него дошло, каким образом они могут закрыть бреши, Минотто тут же загорелся желанием реализовать ее.

– И для этого не требуются умелые работники – ни каменщики, ни ремесленники! – с довольным видом отметил он. – Обычные жители Константинополя, в том числе женщины и дети, вполне могут заняться этим и тем самым поучаствовать в обороне города.

Тотчас в спешном порядке были отданы соответствующие распоряжения. Несколько часов спустя из жилых кварталов города к его стенам потянулись вереницы горожан. Сначала их насчитывались сотни, затем – тысячи. Все происходило примерно так, как тысячу лет назад, когда от землетрясения обрушились стены и население приняло участие в их восстановлении. Правда, на этот раз нависшая угроза была совсем иной, но реакция на нее осталась такой же. Подобно лейкоцитам, устремляющимся к царапинам и порезам, люди направились заделывать бреши, образовавшиеся в крепостной стене.

Воины Джустиниани, следуя указаниям своего командира, соорудили грубую раму из кольев, воткнув концы вертикально расположенных кольев в верхнюю часть груды обломков. Внутрь этой рамы и на нее бригады рабочих стали сыпать землю, песок и камни. В дело пошла и растительность – кусты и ветки деревьев. В общую кучу бросали даже домашний мусор. Поскольку на этой импровизированной стене нужно было еще как-то стоять и отбивать атаки турок, периодически бросающихся на штурм, были принесены пустые бочки, которые затем заполнили песком и землей и разместили рядами шириной в три-четыре штуки вдоль выровненной верхней части с промежутками, которые должны были играть роль бойниц. Воины могли отбивать атаки турок через эти бойницы и в случае необходимости прятаться за бочками.

Начав работать над восстановлением стен с наступлением сумерек, горожане трудились всю ночь, и к рассвету их работа была уже почти закончена. Хотя ночью турецким артиллеристам ничего не было видно, они все равно продолжали обстрел, и для тех горожан, которые трудились над восстановлением стен, после каждого выстрела, сопровождавшегося невероятным грохотом, наступали несколько секунд томительного ожидания, пока звуки падения ядра, донесшиеся откуда-то со стороны, не сообщали им, что и на этот раз попали не по ним, а по кому-то другому.

Когда наступивший рассвет позволил туркам издалека осмотреть стену, они, к своему ужасу, увидели, что все бреши, пробитые их грозными бомбардами, были заделаны – как будто их никогда и не было. Стена была теперь чем-то похожа на ровный ряд оскаленных зубов, некоторые из них были не белыми, а коричневыми или даже черными, но это все-таки были зубы.

Артиллеристы, разъярившись, направили огонь своих орудий на восстановленные участки стены, но, когда каменные ядра достигли цели, результат оказался похожим на фокус иллюзиониста. Если раньше при попадании каменного ядра в стену раздавался грохот удара, за которым следовали звуки сыплющихся обломков, то теперь не было слышно почти ничего. Камни, причем даже самые большие из них, попросту исчезали в грудах мягкой земли и, застряв там, лишь укрепляли эти груды…

Джон Грант работал вместе со всеми остальными, не увиливая от тяжелого труда. Он видел, как женщины и дети обливаются потом рядом с ним. Выражение их лиц было горестным и перепуганным, и он осознал, что был абсолютно прав в том, что решил приехать сюда. Ему казалось, что вокруг него и над ним сгущается темнота, которая была еще чернее, чем темнота ночи. Время от времени он чувствовал себя плывущим по бушующему морю ощущений и пытался пробиться сквозь нависающий над этим морем туман, чтобы понять, что же происходит.

Когда наступил рассвет, ему наконец-то удалось сквозь многочисленные наслоения ощущений уловить главное, то, что постоянно тревожило его в течение всей этой ночи. Поскольку работа по заполнению брешей в стенах была уже почти закончена, трудившиеся над своей задачей горожане стали работать медленнее и все чаще отдыхали, опираясь на мотыги и лопаты. Завязывались неторопливые разговоры, люди рассказывали друг другу о всем том хорошем и плохом, что произошло за прошедшую ночь… Когда за тонкой пеленой облаков стало прорисовываться молочно-белое солнце, Джон Грант вдруг почувствовал «толчок».

Он подозревал, что такие «толчки» происходили и в течение прошедшей ночи, но их подавило царившее вокруг него напряжение лихорадочной работы. Теперь же, во время своего рода передышки, у него появилась возможность прислушаться к себе, чтобы проанализировать свои ощущения. Он очень быстро понял, почему этот «толчок», как и, вероятно, более ранние, было трудно заметить. Стоя в прохладе раннего утра и зябко поеживаясь в своей влажной от пота одежде, он вдруг ощутил под сапогами едва заметное давление, исходящее от земли и поднимающееся в его тело. Мокрые от росы подошвы его сапог слегка подрагивали. Более того, когда он принялся ходить туда-сюда, чтобы проверить свои ощущения, ему показалось, что он идет по закругленным кончикам черенков метел.

Это был самый настоящий «толчок», и он действительно исходил откуда-то из-под земли. Осознание происходящего нахлынуло на него подобно теплой волне. Складывалось впечатление, как будто он наконец извлек откуда-то из глубин своей памяти уже вроде бы забытое им имя. Поначалу Джон Грант не знал, что ему делать с этим своим открытием. Он, конечно, понимал, что оно, по всей видимости, имеет какое-то важное значение и что ему ни в коем случае нельзя скрывать его от других людей. Но каким образом ему нужно действовать, чтобы открытие пошло всем на пользу?

И тут вдруг он услышал голос Джустиниани и, повернувшись, увидел, как тот ходит среди сбившихся в кучки уставших воинов и обычных горожан. Подумав, что этот человек по крайней мере выслушает его, Джон Грант тут же побежал к генуэзцу.

Заметив его приближение, Джустиниани повернулся к нему и, уперев руки в бока, сказал:

– А-а, заклинатель птиц! И почему-то такой взволнованный.

Джон Грант покраснел и перешел с бега на шаг.

– Что случилось? – спросил Джустиниани.

Осознавая, что «толчок» обычно предупреждает о нависшей опасности, но не сообщает, что это за опасность, Джон Грант решил изложить возникшее у него предположение, причем сделать это самым лаконичным и понятным образом.

– Я думаю, что враг ведет подкоп под стены, – сказал он.