Криста ощутила еще один спазм, но не такой сильный, как раньше. Когда он ослаб, кулак внутри ее тела разжался и она почувствовала, как между ногами потекло что-то теплое. Темноту, которая окутывала и скрывала ее, разорвала вспышка ослепительно-яркого света. Этот свет мерцал и пульсировал, его интенсивность усилилась и затем ослабла. И тут вдруг третий раскат грома, еще более сильный, прокатился над окружавшим ее миром, словно проявление гнева рассердившегося Бога. Она, ослепленная молнией, заморгала, а потом, снова ощутив, что между ног у нее что-то течет, посмотрела вниз и увидела, что передняя часть ее ночной рубашки потемнела от крови. Кровь растеклась лужицей вокруг ее ступней. Криста, вытянув шею, стала разглядывать внутреннюю сторону своих бедер и увидела кровь и на них тоже.

Стоя на коленях на склоне холма, Ленья смотрела на эту фигурку, которая, казалось, светилась изнутри. На мгновение она почувствовала, что ее сердце наполняется любовью, которая, как она думала, покинула ее уже давным-давно и навсегда.

Шел дождь, ее сердце билось быстро-быстро, и, наблюдая это видение, она вдруг заметила, что эта фигурка… тоже смотрит на нее. Ленья с восторгом осознала, что снова стала девушкой, – той девушкой, которой она когда-то была, девушкой, которая привела войско к победе и которая стояла рядом с дофином, держа его за руку за несколько мгновений до того, как он сделал шаг вперед, опустился на колени и на его голову возложили корону.

Молния, сверкнув и задержавшись на миг, исчезла. Ослепленная темнотой, но чувствующая внезапный прилив энергии и силы, Ленья вскочила на ноги.

Криста, снова оказавшись в темноте, провела руками по ночной рубашке, влажной от ее собственной крови. Это было ее первое женское кровотечение, и она, ничего не зная о том, как и почему это происходит, подумала, что, наверное, уже умирает. Охваченная ужасом, девочка рухнула на колени и, наклонившись вперед, приникла лицом к выступу скалы.

Когда молния сверкнула во второй раз, всего лишь несколько мгновений спустя, на гранитном выступе никого не было. Видение исчезло.

– Ты хотел увидеть ангела, – сказала Ленья, поворачиваясь к главарю шотландцев. – Ну вот, считай, что тебе посчастливилось и ты увидел его.

Она успела заметить недоуменное выражение на лице мужчины, прежде чем, сделав резкое движение головой вперед, ударила его лбом в переносицу. Быстро, словно жалящая змея, она тут же отпрянула и снова нанесла удар лбом в переносицу, причем с еще большей силой.

– Но этот ангел пришел ко мне, – усмехнувшись, сказала Ленья.

Едва не потеряв сознание, шотландец повалился на бок. Полоса дождя, такого густого, что он был похож на водопад, в мгновение ока накрыла весь склон холма. Поваленный Леньей шотландец застонал от боли. Послышались крики его молодых товарищей. Еще одна вспышка молнии превратила ночь в день, и в тот миг, когда вокруг стало светло, Ленья увидела троицу, спешившуюся у основания скалистой вершины холма. Парни держали поводья своих лошадей и с перепуганным видом оглядывались по сторонам.

Когда снова вся окрестность утонула во мраке, Ленья тяжело опустилась на землю. Боль в плече была довольно сильной, хотя она старалась не обращать на нее внимания. Она просунула руки, все еще связанные в запястьях, под свои ступни, так чтобы ладони оказались не за спиной, а перед животом. Услышав, как поваленный ею мужчина зашевелился, она протянула руку туда, где он лежал. Он почувствовал ее прикосновение и вскрикнул. Затем он попытался подняться, а когда у него не получилось, глубоко вдохнул и заорал:

– Джейми! Сюда, ко мне, быстрее! Она развязала себя!

Увидев, что шотландцу все же удалось встать на колени, Ленья с размаху врезала ему обеими ладонями, сведенными вместе, – со всей силой, с какой она научилась махать топором в лесах. Он показался ей похожим на ствол дерева, когда ее огрубелая от тяжелой работы рука ударила его по челюсти и она услышала какой-то хруст, как будто одна из костей его лица сместилась со своего места. Он рухнул наземь. Ленья ощупала его пояс и нашла нож. Проворно вытащив его, она села на землю, зажала рукоятку ножа между своих пяток и стала с нажимом водить веревками, стягивающими ее запястья, вдоль торчащего лезвия ножа. Довольно быстро перерезав веревки, она высвободила руки и смогла переключить свое внимание на людей, которые бежали по направлению к ней из темноты.

Ленья решила убить лежащего возле нее мужчину – резануть по вене на шее его собственным ножом и тем самым заставить умереть от кровотечения, – но, вспомнив о недавнем видении, она не стала этого делать. Она подумала, что легко могла бы справиться и с остальными мужчинами, которые сейчас искали ее на поливаемом дождем склоне холма, и ее натренированные мышцы машинально напряглись, готовясь выполнить привычную для них работу. Но она отбросила эту мысль, причем по той же самой причине.

Ленья заметила пурпурно-красное пятно на белом одеянии ангела и моментально поняла смысл этого послания. На ее обратном пути к Богу предстояло пролить кровь, но не этих четырех человек. Ей надлежало принести в жертву себя саму – только так и не иначе. Она знала это, знала давным-давно, знала всегда.

Когда Ленья пошла прочь, выискивая себе путь среди неровностей холма, над ней сверкнула молния и раздался раскат грома. Самое главное для нее сейчас заключалось в том, чтобы исчезнуть из поля зрения своих преследователей, и она, не сбавляя хода, низко пригнулась, так что одна ее рука стала чиркать по влажной траве склона, уходящего резко вверх позади нее. Она услышала донесшийся издалека крик и догадалась, что один из мужчин нашел главаря. Послышались другие крики: они искали и находили друг друга в темноте. Поскольку их голоса становились все глуше и глуше, она поняла, что постепенно удаляется от этих людей. Теперь их разделяли выпуклости холма. Дождь лил как из ведра, словно вдруг пролились все ее слезы, которые она сдерживала на протяжении многих лет. В какой-то момент Ленья поняла, что она и в самом деле плачет, и принялась тереть тыльной стороной ладони свои глаза и нос, хотя и понимала, что это бессмысленно.

Она почувствовала гнев и отвращение, когда вдруг осознала, что она оплакивает – по крайней мере частично – саму себя. Она также оплакивала своего отважного защитника Хью Мори, убитого давным-давно в своей постели: ему перерезали горло от уха до уха по приказу Роберта Джардина. Никто не смог предугадать предательства этого человека, даже она, слышавшая слово Бога. По приказу Джардина убили и других людей; он позаботился о том, чтобы два десятка его соотечественников были умерщвлены в одну ночь. Он рассчитывал, что, расправившись с ее шотландской гвардией, сможет схватить ее и затем передать врагам в обмен на деньги и земли.

Когда его приспешники приехали за ней в Компьень, они были облачены в одежду такого же цвета, как и у бургундцев, союзников англичан. В действительности же они были шотландцами-предателями, бывшими пограничными грабителями из Хокшоу и иудами, у которых в кошельках лежали монеты, заплаченные им Джардином за их услуги. Они надели чужую одежду и предали своих французских хозяев. Жизнь и смерть девы, которую их наняли защищать и которая представляла собой огромнейшую ценность, теперь зависела от этих мерзавцев, а их шотландский господин потирал в предвкушении руки, уверенный, что она принесет ему целое состояние…

Дождь прекратился – вернее, Ленья внезапно оказалась за пределами полосы дождя. Позади нее и выше почти вертикальная стена черноты, которая была темнее ночного неба, поднималась куда-то в бесконечность. В нависающей над ней огромной туче время от времени сверкали молнии, которые, казалось, символизировали собою жизнь, и то с одной, то с другой стороны доносились раскаты грома.

Впрочем, грозовая туча уже двигалась прочь от нее. Ленья шла вниз по склону, чувствуя, что воздух становится более холодным. Путь перед ней освещала луна. Оказавшись у основания холма, женщина остановилась и посмотрела на звезды, чтобы убедиться, что она все еще движется на восток, а затем пошла дальше. Ее одежда насквозь промокла, и, несмотря на испытываемое ею физическое напряжение, ей становилось холодно. Ее руки покрылись гусиной кожей, волоски на них встали дыбом, и она начала дрожать. Вывихнутое плечо болело, и она невольно задалась мыслью, встал ли сустав на свое обычное место или нет.

Спустя какое-то время она вышла к хорошо утоптанной людьми и животными дороге и с надеждой подумала, что это, возможно, та самая дорога, по которой похитители куда-то везли ее и которая наверняка приведет ее в какой-нибудь населенный пункт, пусть даже и маленький.

Она едва не столкнулась с лошадьми, заметив их лишь в последний момент. Они стояли посреди дороги вплотную друг к другу и преграждали ей путь. Когда она приблизилась, крайняя из них отпрянула в сторону, и Ленья узнала в серой кобыле ту самую лошадь, на которой ее везли. Рядом с ней стоял черный мерин с четырьмя белыми носками, на котором ехал главарь группы. На Ленью нахлынула волна радости и облегчения. Она обратила свой взор на небеса и шепотом поблагодарила Провидение.

Тихонечко шикая на лошадей, она медленно, чтобы не напугать, приближалась к ним. Потом, стараясь быть предельно осторожной, Ленья протянула руку и схватила поводья, которые висели под мордой кобылы. После этого она схватила за поводья мерина и, заставив его и кобылу встать так, как ей требовалось, привязала поводья мерина к длинным веревкам, которые позволяли главарю шотландцев управлять ее лошадью. Ласково поглаживая шею кобылы и все время шикая, она сунула одну ступню в стремя и забралась в седло. Ее плечо при этом отчаянно заныло, и она невольно поморщилась. Затем, усевшись поудобнее, Ленья повернула лошадь на восток.

Возможность ехать верхом обеспечивала ей не только скорость передвижения, но и свободу, в которой она сейчас очень даже нуждалась. Если сэр Роберт Джардин находится где-то впереди и в ожидании расположился возле маршрута паломников (возможно, с Патриком Грантом в качестве пленника), то будет лучше, если она найдет его до того, как он найдет ее, причем при обстоятельствах, на которые она могла повлиять. Ударив кобылу несколько раз пятками в бока, Ленья заставила ее бежать рысью, чтобы как можно больше увеличить расстояние между ней и теми, от кого она удрала.

Она не сомневалась, что главарь банды достаточно сильно пострадал от ее рук и вряд ли сможет пуститься за ней в погоню этой ночью, а к утру она будет от них уже далеко-далеко. Однако восторг, вызванный событиями последнего часа, вскоре поутих, адреналин, который привел ее тело в боевое состояние, угомонился, и теперь Ленья чувствовала себя не лучшим образом – усталость повисла на ее плечах, как мокрая шаль. Все ощущения притупились. Она понимала, что ей скоро потребуется отдых. Очень скоро.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что она не заметила в темноте третью лошадь и сидящего на ней всадника.

Наблюдая за ней, этот всадник вспомнил о Бадре Хасане, похороненном в неглубокой могиле в темной пещере далеко на востоке, и задался вопросом, а сколько любимых им людей он оставит в таких могилах, прежде чем умрет сам.

У него ушла целая вечность на то, чтобы выдолбить могилу, в которую могло бы поместиться громадное тело Бадра, и, когда он наконец справился с этим, в его душе все перевернулось. Он вдруг почувствовал, что у него не поднимается рука забросать своего старого друга камнями и пыльной землей. Вспомнив о том, как они похоронили Джесси Грант в безымянной могиле под грудой камней на склоне холма в нескольких милях от дома его детства, он нашел неподалеку от пещеры, возле ручейка, медленно вытекающего из нее, участок земли, заросший белыми цветами на длинном стебле. Он подумал, что это, наверное, лилии, и принялся рвать их охапками и относить к могиле. Нарвав их достаточно много, он стал укрывать ими тело Бадра, стараясь как можно дольше оставлять лицо мавра открытым.

В конце концов он начал класть цветы – но уже без стебля, а то и просто лепестки – на лицо Бадра, пока мавр не оказался полностью покрыт ими. Пещера наполнилась их сильным запахом. Он посмотрел на свою одежду и увидел, что к ней прилипли частички золотой пыльцы, образовав рисунок, похожий на паутину.

«Я надеюсь, что когда-нибудь мы с тобой еще встретимся», – мысленно произнес он и, повернувшись, вышел из пещеры.

После этого он отправился в путь, двигаясь все время на запад. Прошло несколько недель, пока он не оказался на маршруте паломников, ведущем из южной Франции в Галисию, к гробнице Святого Иакова.

Слова Бадра, сказанные им в пещере, были теперь его постоянными спутниками и заставляли его неустанно двигаться вперед.

У Медведя имелась дочь! Ей, наверное, сейчас столько же лет, сколько и ему, или примерно столько же. Уже одна только мысль об этом едва не заставила его засмеяться – а может, заплакать. А еще у мавра-великана была утраченная любовь – Изабелла. Что с ней сталось?

Вопреки этим навязчивым мыслям и желанием побывать в Константинополе, который находился далеко на востоке, его неудержимо влекло на запад, в сторону великой любви Патрика Гранта. Его, Джона Гранта, вырастила Джесси Грант, которая любила своего приемного сына и заботилась о нем. Она и погибла из-за того, что любила его, но там, на западе, находилась женщина, подарившая ему жизнь. Его настоящая мать.

В силу ощущений, которые, кроме него самого, были знакомы и понятны лишь тем, кто чувствовал вращение мира, его движение в пустой темноте и «толчки» со стороны других людей, он испытывал непоколебимую уверенность, что найдет ее жизненный путь и пересечет его.

Его лошадь уже почти выбилась из сил после нелегкого путешествия, и он замыслил подобраться к стоявшим на дороге кобыле и мерину, чтобы присвоить их себе, как вдруг «толчок» предупредил его о том, что к ним приближается кто-то другой. Увидев появившуюся из темноты фигуру в заляпанных грязью штанах, тяжелых сапогах и с короткими волосами, он в первый миг предположил, что имеет дело с мужчиной. Лишь после того, как он присмотрелся к движениям незнакомца – в частности, заметил, каким образом тот уселся в седло, – Джон Грант сообразил, что это вообще-то женщина, которая, похоже, решила завладеть неожиданно подвернувшейся добычей.

Прячась в темноте у дороги, он наблюдал за тем, как она подгоняла сбрую, чтобы черный мерин был вынужден бежать позади другой лошади. По всей видимости, она умела обращаться с лошадьми, однако не это, а ее поведение в целом заставило его выпрямиться в седле и наблюдать за ней еще внимательнее.

Она явно от кого-то сбежала – и, судя по всему, при экстремальных обстоятельствах. С ее запястий свисали короткие обрывки веревок – свидетельство того, что она недавно была связана, а опущенное правое плечо позволяло предположить, что на нем имелась какая-то рана. Кроме того, на ее лбу виднелась свежая кровь. Подготавливая лошадей, она то и дело поглядывала в ту сторону, откуда недавно явилась. Тем не менее, несмотря на то что женщине, похоже, угрожала какая-то опасность и за ней, наверное, кто-то гнался, в ее поведении не чувствовалось ни малейших признаков суеты или страха. Если беглянка и столкнулась недавно с каким-то серьезным жизненным испытанием, то испытание это она, похоже, прошла успешно и теперь занималась исключительно тем, что старалась извлечь из этой своей победы побольше выгоды.

После того как она уселась на серую кобылу и поехала по направлению на восток, интерес к ней у Джона Гранта резко усилился. «Толчок», который он почувствовал перед появлением этой особы, просто предупредил его, как всегда, что к нему кто-то приближается. Однако сейчас, когда она с двумя лошадьми растворилась в темноте, его охватило какое-то абсолютно новое для него ощущение, которое заставило поехать за ней. У него сложилось впечатление, что их связывает какая-то невидимая веревка и что эта веревка тянет его за ней. Он улыбнулся неожиданному ощущению и своей неспособности сопротивляться ему. В голову пришла мысль, что он, как и тот черный мерин, так же вынужден следовать за незнакомкой. В следующее мгновение он почувствовал неприятный озноб и, передернув плечами, прошептал: «Я слышу тебя, старый Медведь».

Он ехал вслед за этой женщиной, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы она находилась в темноте за пределами его поля зрения и, соответственно, не смогла бы, оглянувшись, увидеть его. Время от времени он слышал топот копыт, фырканье лошадей или позвякивание металлических деталей их уздечек, когда они трясли головами. Он также все время чувствовал присутствие этой женщины и казался самому себе лисом, идущим ночью по следу самки.

Заметив впереди на дороге какое-то движение, он приостановился и, вглядевшись, различил крестец серой кобылы, как бы нехотя бегущей трусцой при тусклом свете полумесяца. У него была лишь доля секунды на то, чтобы затем увидеть, что на этой лошади нет всадника, прежде чем из темноты слева от него вынырнула темная фигура. Стремительно вскочив к нему на лошадь, эта фигура резко пихнула его в грудь своими крепкими руками, да так, что он кубарем вылетел из седла и упал спиной на мягкий грунт дороги. Тот, кто только что вышиб его из седла, спрыгнул с лошади и приземлился рядом с ним, так что одна его ступня оказалась справа от головы Джона Гранта, а вторая – слева. Затем напавший надавил коленом ему на горло и на миг замер.

Джон Грант посмотрел в лицо незнакомца и увидел, что это женщина. Она замахнулась левой рукой, намереваясь, по-видимому, ударить его по голове. Повинуясь инстинкту, он поднял руку с растопыренными пальцами, чтобы попытаться отразить удар.

Напавшая на него женщина до сего момента действовала молча, а ее ловкие, быстрые движения чем-то напоминали стремительное течение горного ручья среди камней. Но тут вдруг она застыла на месте, уставившись на его поднятую руку. Убрав затем колено с его горла и выпрямившись, она сделала пару шагов назад, так чтобы он не смог до нее дотянуться, и перевела взгляд с его руки на лицо. Взгляд незнакомки показался ему физически осязаемым, как будто она ощупывала его скулы и подбородок кончиками своих пальцев.

– Où avez-vous trouvez зa? – спросила она, перейдя от охватившего ее смущения на язык своего детства.

Джон Грант, будучи участником многих сражений на полях Франции, имел достаточно времени и возможностей, чтобы научиться понимать язык французов, а потому он без труда понял заданный сейчас вопрос. Однако в результате падения с лошади у него вышибло воздух из легких, и он не мог издать даже каких-либо звуков в ответ. Воцарилась тишина, которая длилась до тех пор, пока он наконец сумел сделать очень большой вдох. Воздух при этом, казалось, ударился в нижний край его легких, отразился от них и снова вылетел наружу. Джон Грант, приподнявшись, тяжело сел и, задыхаясь, так сильно закашлялся, что едва не подавился слюной. Он все еще опасался, что эта невероятно сильная и ловкая женщина снова нападет на него, и протянул к ней руку, показывая общепринятым жестом, что он сдается, а сам тем временем пытался побыстрее прийти в себя. Случайно обратив внимание на свою руку, он увидел кольцо – то самое кольцо, что было привязано к платку, в который была завернута раковина гребешка.

И раковину, и платок он оставил рядом с Бадром Хасаном, спрятав их в складках его плаща. Они теперь лежали вместе с ним в могиле. Кольцо же он взял с собой и надел его, хотя и не без труда, на мизинец левой руки.

Он перевел взгляд на лицо женщины и увидел, что она не сводит глаз с маленького кольца.

– Où avez-vous trouvez зa? – снова спросила она.

От волнения, охватившего Джона Гранта, по его спине пробежал холодок и он ощутил дрожь во всем теле. Он наконец понял, что она имела в виду кольцо, которое, судя по всему, вызвало у нее немалый интерес: она смотрела на него так, как коршун смотрит на мышь. Эта женщина, которой удалось перехитрить Джона Гранта, как никому и никогда прежде, женщина, у которой он только что оказался в полной зависимости, теперь почему-то стояла как парализованная и таращилась на маленькое золотое кольцо.

– C’était un cadeau de mon pиre, – сказал он.

За все те годы, которые Джон Грант провел рядом с мавром, он никогда не воспринимал его как своего отца и уж тем более не называл его так. Это слово само собой сорвалось с его губ, и он почувствовал, как внутри него поднялась волна грусти.

Женщина, явно пораженная услышанным, попятилась и, не останавливаясь, продолжала отступать, уже почти исчезнув в темноте рядом с дорогой.

Мысль об отце заставила его вспомнить и о своей матери. Джесси Грант лежала мертвая в каменной могиле, и его сейчас отделяли от нее не только огромное расстояние, но и половина прожитой им жизни. По его спине снова пробежал холодок, и он, невольно вздрогнув, закрыл глаза и попытался унять участившееся дыхание. По словам Бадра, это кольцо было уникальным. А еще мавр сказал, что оно может иметь большое значение только для одного человека – того, для которого было сделано.

Перед самой своей смертью Бадр сообщил ему нечто важное, и впоследствии это заставило его, Джона Гранта, отправиться в дальний путь. Будучи смертельно раненным и находясь под воздействием опиума, мавр, сознание которого то затуманивалось, то на какое-то время прояснялось, сообщил своему юному подопечному о существовании двух ранее неизвестных Джону Гранту женщинах. Речь шла о дочери Бадра, которую мавр не видел уже очень давно и о которой он попросил позаботиться, и о родной матери юноши – женщине, которая родила Джона Гранта.

– Как тебя зовут? – спросил Джон Грант на своем родном шотландском языке.

Женщина резко остановилась, оказавшись в этот момент как бы на границе между светом и тьмой, что делало ее похожей на призрака, находящегося в промежутке между живыми и мертвыми. Незнакомка ничего не ответила, но тот факт, что она остановилась и даже повернула к нему голову, убедили его в том, что она поняла заданный им вопрос.

– Твое имя, – настойчиво произнес Джон Грант, предприняв еще одну попытку. В его голосе снова зазвучали присущие ему сила и уверенность. – Назови мне свое имя.

Вместо того чтобы ответить на его вопрос, она медленно пошла вокруг него против часовой стрелки – как хищник, который пытается определить, а не исходит ли от его потенциальной жертвы какая-нибудь опасность.

– Я знаю, что ты понимаешь меня, – наблюдая за ней, сказал он.

– Твое лицо… – глухо произнесла она, не реагируя на его слова.

– Моя мать иногда говорила, что у меня лицо моего отца.

Продолжая сидеть на земле, он ощущал, как холодная влага постепенно пропитывает штаны на его ягодицах и задней части ног. Однако ему показалось, что воздух между ними стал потрескивать от напряжения, и он испугался, что если встанет сейчас, то разрушит какие-то чары и она безвозвратно исчезнет в ночной темноте.

– Иногда говорила? – переспросила она.

– Моя мать умерла, – пояснил он. – По крайней мере я так думал.

Она продолжала ходить по кругу, ни на мгновение не отводя от юноши своего пристального взгляда.

– И твои глаза…

Он нерешительно улыбнулся.

– Они тоже, я думаю, такие же, как у моего отца.

– Ты шотландец, – сказала она.

– Да, – с готовностью подтвердил он. – Я шотландец. Так же, как и…

– Как и твой отец, – перебила его женщина. – Шотландец, – повторила она.

– Ты, наверное, уже встречала таких, как я, да? – спросил он.

Он всмотрелся в ее лицо и несколько растерялся, потому что не смог понять застывшее на нем выражение. Впрочем, как ему показалось, эта странная женщина испытывала сейчас смешанные чувства, в том числе грусть. Что-то в ее поведении заставило его покраснеть – как будто он был объектом насмешки, смысла которой не мог постичь.

– На маршруте паломников можно увидеть кого угодно, – сказала она. – Франков, англичан, африканцев… даже шотландцев. Всякие люди наведываются к гробнице святого Иакова.

Внезапно он почувствовал, что очарован этой женщиной – очарован ее внешностью, ее голосом. Рассматривая незнакомку, он попытался определить, сколько ей лет, но отказался от своей затеи, потому что у него не получалось это сделать. Ее одежда и сапоги были явно мужскими, как, впрочем, и некоторые ее движения. Когда незнакомка на какое-то время останавливалась, она производила впечатление человека, очень прочно стоящего на ногах, самоуверенного и неодолимого. Тем не менее в ней было много женского. Ее высокие, четко очерченные скулы делали ее похожей на хищную птицу, да и выражение лица у нее было хищным, однако черные волосы, кое-где уже подернутые серебристой сединой, были коротко подстрижены, как у мальчика. На ее длинной худой шее проступали сухожилия и мышцы, но все же это была женская шея.

Однако больше всего его ошеломил – и, казалось, проник глубоко внутрь него – ее пристальный взгляд. Он испытывал едва ли не болезненные ощущения, когда смотрел в ее бледно-голубые, как небо в полдень, глаза. На ее висках виднелись тонюсенькие морщинки, в которые набилась дорожная пыль. Он заметил, что женщина не моргала и почти все время смотрела на него немигающим взором. Ни одна девушка и ни одна женщина никогда не смотрели на него подобным образом. Он осознал, что его оценивают, как его иногда оценивали противники. В ее поведении не чувствовалось ни тени уважения к нему, ни намека на женские уловки. На него смотрел тот, кто был ему равен, а может, и превосходил его.

Будучи воином, привыкшим сражаться, он почувствовал, что все его рефлексы пришли в боевую готовность. Мысль о том, что эта женщина может одолеть его, показалась ему смешной, и он попытался отогнать ее.

– Как тебя зовут? – снова спросил он.

Она холодно улыбнулась.

– У твоих соотечественников-шотландцев когда-то имелось для меня имя, – сказала она.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Они называли меня Джинни Черная, – добавила она.

Он прибыл сюда, чтобы разыскать женщину, которую его отец любил больше всего, женщину, которая дала ему жизнь. Он совершил длинное и трудное путешествие, надеясь найти ее здесь раньше, чем ее найдут люди, являющиеся врагами для них обоих. Он доверился своему чутью, которое подсказывало ему, что если она все еще жива, то он обязательно отыщет ее.

Чего он, однако, аж никак не ожидал, так это того, что она явится к нему прямо на дороге.

– Никто никогда не говорил мне твоего имени, – сказал он. – Но я не сомневался, что узнаю свою родную мать, когда встречу ее.