Глава 13
Охота

Девятнадцатого июня, воодушевленный установившейся хорошей погодой, Масгрейв предпринял очередную разведывательную экспедицию. Оставив Энри на хозяйстве в Эпигуайтте, он вместе с Райналем, Аликом и Джорджем взобрался на вершину высокой горы, на которую в одиночку поднимался пять месяцев назад, повторив тот же маршрут, по которому шел 24 января.

Восхождение прошло настолько гладко, что они двинулись дальше, пока не дошли до огромной каменной плиты, которую назвали «могилой великана» за ее внешнее сходство с гробом. Поскольку то была самая высокая часть острова (около восьмисот или даже тысячи футов, согласно измерениям Масгрейва) и воздух в тот день был особенно чист, им был виден весь архипелаг от острова Адамс на юге до острова Эндерби далеко на севере. Как обычно, Масгрейв зарисовал контуры местности и сделал развернутые описания.

«Общая протяженность архипелага, я полагаю, составляет 30–35 миль, а расстояние с запада на восток в самом широком месте – около 15 миль», – записал он.

Высокие обрывистые утесы на далеком северо-западном берегу, там, где, хотя Масгрейв и не знал этого, «Инверколд» прекратил свое существование, производили особенно глубокое впечатление, а на восточном побережье оказалось «множество опасных подводных рифов, над которыми бурно разбивались волны».

Земли, простирающиеся в сторону северо-восточной оконечности острова, казались намного ниже, чем их южный край, и волнистыми гребнями сбегали к глубоко изрезанному побережью.

«Судя по виду той части острова, она, несомненно, кишит тюленями, – писал он, не подозревая, что изучает область, которую в это же время исследовал Роберт Холдинг. – Берега покрыты кустарником и низкорослыми деревьями».

Прямо перед ними раскинулся величественный, но вызывающий трепет ландшафт.

«Узкие ущелья и отвесные обрывы высотой в сотни футов, вглубь которых страшно смотреть». Океан, как всегда, был удручающе пуст, но море тем не менее «услаждало взор своим прекрасным видом». Приятно также было взглянуть на свой дом позади.

«Мы были от него в семи часах ходу», – завершает повествование Масгрейв.

Мороз сковал болота, поэтому идти было легко. На обратном пути они поймали птицу наподобие камышовой курочки и обнаружили деревья с маленькими красными ягодами, имевшими великолепный вкус.

Что еще лучше, они нашли растение, широко распространенное на острове Кэмпбелл, которое, однако, на острове Окленд до тех пор им не встречалось. Речь идет о Pleurophyllum speciosum, как и Stilbocarpa, принадлежащем к группе мегатрав, только еще более внушительном – розетка его рубчатых изумрудно-зеленых листьев достигает двадцати дюймов в поперечнике. Прихватив растение с собой, мужчины дома мелко порубили его и, сварив, убедились, что оно вполне съедобно и может стать желанной и полезной добавкой в суп, который они варили из соленого тюленьего мяса. До сих пор они недолюбливали бульон из тюленины, потому что от него страдали поносом, но Pleurophyllum, обладая закрепляющим свойством, нейтрализовало этот неприятный побочный эффект. Причина, по которой они не находили его поблизости Эпигуайтта, заключалась в том, что дикие свиньи, выпущенные на остров капитаном Бристоу в 1807 году и участниками последующих экспедиций, охотно поедали это растение, почти полностью истребив Pleurophyllum. Даже сейчас Pleurophyllum speciosum на острове Окленд растет в изобилии только кое-где на каменистых участках и на прибрежных скалах.

В последующие несколько дней Масгрейв, еще более приободренный поимкой тюленя и хорошим уловом мидий, стал с надеждой подумывать о весне и долгожданном корабле, высланном для их спасения. Он заговорил об устройстве наблюдательного пункта, опасаясь, что судно может пройти мимо, поскольку на нем не узнают, что они находятся здесь, и 14 июля вместе с Райналем стал обходить на лодке бухту в поисках подходящего места. Однако удача в тот день им не сопутствовала. Мало того что они не смогли найти достаточно близко расположенного от Эпигуайтта удобного места, чтобы можно было регулярно его посещать, так их к тому же застиг встречный ветер.

Сняв с лодки парус, мужчины соорудили из него навес и разожгли костер, но хлынул проливной дождь, а парус был весь в дырах. Как с горькой усмешкой отмечает Масгрейв, «нетрудно понять, мало приятного оказаться в таком положении на 51 градусе южной широты посреди зимы». Средняя температура в тот период времени равнялась 30° по Фаренгейту около полудня, а проливной дождь и порывистый ветер усугубляли ощущение холода. Вдобавок ко всем неприятностям им нечего было есть, так как холодное тюленье мясо и корневища, которые они брали с собой, были съедены еще днем.

К следующему утру неблагоприятный ветер только усилился, а ливень не утихал целый день. К счастью, им удалось подстрелить двух уток.

«Одну мы зажарили, а другую по частям тушили в котелке емкостью в кварту, который служил в лодке черпаком», – записал Масгрейв, все более волновавшийся по поводу оставшегося дома хронометра, который нужно было завести, чтобы он не стал. В итоге он решил идти пешком. Райналь не захотел оставаться один, поэтому они вытащили лодку на берег, настолько высоко, насколько смогли, хотя, по мнению Масгрейва, и недостаточно, чтобы обеспечить ее сохранность, после чего отправились в путь.

«Нет нужды подробно останавливаться на трудностях, которые мы испытали, пробираясь по кустарнику и траве под проливным дождем, – пишет Масгрейв. – Достаточно будет сказать, что нам потребовалось шесть часов, чтобы одолеть расстояние в пять миль, и домой мы добрались только через час после того, как стемнело. За это время во рту у нас не было ни крошки, и мы буквально валились с ног от голода и усталости».

Также нет необходимости говорить о том, что остальные трое, волновавшиеся, что их товарищей унесло в море, были чрезвычайно рады их видеть.

Джорджу и Алику в то утро несказанно повезло поймать молодого тюленя, и это было, по словам Масгрейва, настоящим пиршеством, ведь они давно уже не ели мяса молодого тюленя. Капитан пишет: «После того как мы в полной мере воздали ему должное, мы немедля улеглись, и не нужно было петь колыбельную, чтобы нас убаюкать».

На следующее утро Масгрейв с радостью обнаружил, что дождь прекратился, и они с Райналем отправились за лодкой. И снова удача отвернулась от них: дождь хлынул прежде, чем они прошли полмили. Однако они продолжили путь, беспокоясь о лодке, которую ни в коем случае нельзя было терять. Как пишет Масгрейв, «лишись ее, мы потеряли бы средство поддержания наших жизней». К счастью, они нашли ее в точности там же, где и оставили, наполовину залитую водой, но невредимую.

«Вычерпав из нее воду, мы разожгли костер и одну за другой как-то умудрились высушить наши одежки и перекусили».

После этого они стали ждать благоприятной погоды. В полночь ветер наконец переменился на попутный и они смогли отправиться домой под парусом.

Масгрейв оставил идею обустроить наблюдательный пункт у самого берега, удовлетворившись высоким местом на холме в двух милях от их дома, откуда было далеко видно воды гавани и можно было оповестить обитателей Эпигуайтта, чтобы они спускали лодку на воду в том случае, если будет замечен парус.

«А он, несомненно, появится. С начала октября я намерен самостоятельно ходить туда и вести наблюдение, – заявил он. – Я буду оставаться там до тех пор, пока мы не оставим последнюю надежду на его появление».

Впрочем, до октября было пока далеко, ведь шла только середина июля, и самая суровая часть зимы была еще впереди. Тем временем Масгрейв вернулся к своей привычке пускаться в долгие одиночные походы, а также, что стало его навязчивой идеей, к тщательному контролю показаний барометра и сравнению их с действительными погодными условиями, считая, что между первыми и вторыми связь совсем мала.

Когда стрелка барометра поднималась, что обычно является признаком ясной погоды, он, проснувшись, чаще всего обнаруживал, что за окном «темно, мрачно и туманно» и что поднимается жуткая буря. «Очередное подтверждение лживости и почти полной бесполезности барометра в этой местности, – констатирует капитан и прибавляет иронично: – А по существу лучшим барометром, как выяснилось, служат назойливые падальные мухи, которые по-прежнему с нами. Они роятся, когда собирается дождь, и тем самым даже предсказывают бурю». В последнюю неделю июля температура опустилась до 22 градусов по Фаренгейту, но падальные мухи были живы и портили мясо, одежду и одеяла практически так же омерзительно, как и в самый разгар лета, а мошки кусали их столь же яростно, как и всегда.

«Я могу здесь в точности описать наше жалкое существование в эти дни, – пишет Масгрейв. – На завтрак – тушенное до полужидкого состояния тюленье мясо, жареные коренья, вареная или жареная тюленина и вода. Обед – то же самое. Ужин – еще раз то же самое. И все это повторяется двадцать один раз в неделю. Мидии и рыба стали большой редкостью, мы уже давно не можем их добыть».

Восемнадцатого июля они наткнулись на стаю морских львов и смогли убить трех шестимесячных детенышей и беременную самку, но избегшие их дубинок животные ушли в другое место, и найти их еще раз не удалось.

К концу июля Райналь записал, что их рацион ограничился одним только соленым мясом, ставшим прогорклым и почти несъедобным, несмотря на их усилия сохранить его. Хотя охотники проводили в походах столько времени, сколько было возможно, возвращались они с пустыми руками и понуро опущенными головами. После трех дней неудач кряду все пятеро были столь подавлены, что вместо вечерних занятий валились спать сразу же после прочтения молитв, пытаясь сном облегчить муки голода. «Поскольку мы были постоянно уставшими, мы спали», – отмечает в своем журнале капитан.

Затем произошло природное явление, которое отчаявшиеся люди истолковали как добрый знак. Вышедший по нужде из дому Джордж ворвался внутрь, восклицая:

– Скорее, идите и посмотрите!

Все они опрометью бросились в холодную тьму и увидели то, что Райналь описал как «сполохи разноцветного огня». Они метались и извивались по небесному своду, затмевая звезды своим призрачным сиянием, подобно грандиозному фейерверку, происходящему в абсолютной тишине. Отшельники стояли и, благоговея, созерцали полярное сияние, ошеломленные демонстрацией «величия природы и могущества Творца», пока холод не загнал их в помещение.

Ранним утром следующего дня Райналь и Алик отправились на охоту, разойдясь в разных направлениях. Райналь вернулся в Эпигуайтт с парой маленьких бакланов, которых подстрелил из своего ружья, но к тому времени, как их ощипали и приготовили, Алика все еще не было. Только после того, как все остальные пообедали, предусмотрительно отложив долю норвежца, они увидели, как он спускается со скалы. К их радости, его спину обременяла тяжелая ноша.

«Мы побежали ему навстречу, – пишет Райналь и далее восклицает: – Ах, какое счастье!»

Алик нес целую тушу молодого морского льва весом более сотни фунтов.

«С этим грузом он прошел от входа в бухту по самому сложному маршруту, какой только можно представить! Наш норвежец – крепкий и неустрашимый парень; пусть он мало говорит, но зато знает свое дело».

Алик выследил тюленя и его мать по следам, оставленным ими на снегу, и смог убить их обоих. Теперь он настаивал на том, чтобы они отправились с ним за тушей самки, опасаясь, что ночью могут ее лишиться, так как в последнее время их не раз будил собачий лай.

Оставив Энри разделывать годовалого тюленя и готовить жаркое, остальные ушли за норвежцем. Масгрейв шел сразу за Аликом, а Райналь и Джордж отстали от них более чем на сотню ярдов. Желая догнать их, Райналь решил, что сможет сократить путь через лес, и очутился над озерцом, в которое вливался низвергающийся в расщелину сбоку скалы поток воды. А потом он замер, услыхав лай тюленя. В следующую секунду он увидел животное – молодого самца морского льва.

«С дубиной в руке, – пишет он, – я пустился за ним вдогонку».

Тюлень двигался быстро. Неожиданно он исчез из-под самого носа преследующего его Райналя. Прямо перед ним зияла расщелина, и Райналя уберегло только то, что он ухватился за папоротник, который, слава богу, выдержал Райналя даже тогда, когда тот упал, поскользнувшись. Поднимаясь на ноги, он услышал, как морской лев внизу плюхнулся в воду. Он крикнул Джорджу, который, как оказалось, уже спустился с другой стороны на дно ущелья, чтобы там, притаившись, подстеречь тюленя. Он слышал ответ англичанина, слышал, как тот устроился в засаде. А после – тишина. Прошло десять минут, и ни звука.

Намереваясь выгнать тюленя из воды, Райналь за ремешок повесил дубинку на шею и ногами вперед полез в темную расщелину, все быстрее скользя вниз, пока не бултыхнулся по колено в ледяную воду. Тут он замер, не шевелясь. Хотя он и слышал зверя, но не видел его ясно, так как был по другую от него сторону завесы из корней и лиан, свисающих сверху. Осторожно нырнув под нее, Райналь очутился в объятой полумраком пещере. Посередине падал поток сверху, а в стороне притаился тюлень, тревожно переводя взгляд с Райналя на Джорджа, чей силуэт выделялся против входа.

В конце концов морской лев решился на атаку, с ревом бросившись на француза. Райналь поднял дубину на высоту плеча, прочно удерживая ее двумя руками, понимая, что у него есть всего один шанс.

«И вот, распахнув пасть, он на меня прыгнул! Я ударил – моя дубина просвистела в воздухе и обрушилась прямо ему на голову».

Добив зверя ножом, Райналь перекатил тушу под водопад, где течение понесло ее к Джорджу.

К сожалению, выбраться из пещеры можно было только тем же путем. Полностью погрузившись в подернувшуюся льдом воду, Райналь выполз из ущелья и поднялся, «весь дрожа и стуча зубами на пронизывающем ветру, прилепившим к телу мокрую одежду, с которой, как с бога Тритона, струилась вода».

Торопливо разрезав большую тушу морского льва на четыре части, они две четверти подвесили на дереве, остальное, взвалив на плечи, отнесли в Эпигуайтт, где Райналь переоделся в сухую одежду. Стемнело, но Масгрейв с Аликом все не возвращались – очевидно, ждали, когда они подойдут. С каждой минутой тревога усиливалась, и охотники, взяв с собой фонарь, снова вышли из дому. На этот раз они пошли по тому же пути, что и их товарищи. Когда Райналь и его спутник нашли Масгрейва с норвежцем, они опять продрогли до костей, и, чтобы всем четверым согреться, было решено разжечь костер. Когда дрова прогорели, они отправились домой сквозь морозную ночную тьму.

«Мы открыли дверь, переступили порог, и что за пленительная картина предстала перед нашими глазами! – пишет Райналь. – Полная противоположность тому, где мы только что были! Снаружи – ночь, лютый холод, свистящий ледяной ветер, внутри – свет и тепло».

В очаге, потрескивая, горели дрова, все лампы лили яркий свет, на столе были аккуратно расставлены их тарелки, а посередине источал пар огромный вкусный кусок мяса. Энри Форжес, в ту неделю дежуривший на кухне, действительно выполнил обязанности повара как следует. Возблагодарив Творца «за то, что услышал молитвы и столь зримо на них ответил», члены экипажа «Графтона» энергично приступили к делу.

В двадцати милях севернее Роберт Холдинг, преодолевая пронизывающий холод, пересекал полуостров в направлении к северо-западному мысу Порт-Росс. Он знал, что остальные, выжившие из команды «Инверколда», которых он оставил в разрушенном поселении Хардвик, в это время сидят у огня, разожженного им в печи единственного частично уцелевшего дома. Им, должно быть, намного теплее, чем ему, но он был уверен в том, что они сами подписали себе смертный приговор.

Трудно представить, размышлял он, насколько ужасная картина предстанет перед ним, когда он в конце концов вернется. Возможно, они будут все мертвы или все еще будут цепляться за жизнь, глодая корневища тех немногих Stilbocarpa, что растут поблизости, и редких моллюсков, которые смогут найти те, у кого еще остались силы пойти на берег за пропитанием. Впрочем, в то время его больше всего занимала мысль о поисках более удобного места для лагеря. Потом, но не раньше, он вернется, чтобы забрать тех, кто к тому времени еще будет жив.

Из-за того, что идти по очень скользким камням на берегу было опасно, ему пришлось отклониться вглубь острова и пробираться в густом лесу, среди низкорослых, искривленных и настолько переплетенных своими ветвями деревьев, что он был вынужден по большей части ползти на четвереньках. Однажды лай тюленя заставил его вздрогнуть от неожиданности, и тут же из тьмы под деревьями на него выскочил зверь. Застигнутый врасплох, он не придумал ничего лучше, чем поспешно убраться с его пути, но этот случай вселил в него большие надежды на будущее. А пока, как и каждую ночь во время своего похода, Холдинг разжег костер, пожарил моллюсков и корневища, которые ему удалось собрать за тот день, и улегся спать на влажный мох и гниющие листья.

В итоге он вышел на крутой обрыв, нависающий над бухтой и морем, где с дубинкой в руке стоял и внимательно осматривал тот же ландшафт, что Масгрейв видел вдали с вершины горы, возвышающейся над Эпигуайттом. Прямо перед ним лежал небольшой остров, на две трети поросший травой и низкорослым кустарником. Вскоре он заметил лежащих там на камнях тюленей. Остров, находившийся по ту сторону пролива шириной в пять сотен ярдов, был недосягаем, зато Холдингу вполне были доступны блюдечки и мидии на скалах поблизости. Разведя костер и соорудив из веток кустарника шалаш, Холдинг провел здесь несколько дней.

В конце концов, однако, в нем созрело решение вернуться в Хардвик, и путь туда у него занял намного меньше времени, чем оттуда – всего полдня. Здесь его ожидала удручающая картина. Ни один из оставшихся ничего не предпринял для того, чтобы как-то улучшить свои условия, и в результате умерли стюард и оба юнги – Лиддл и Лэнсфилд. Впоследствии капитан Далгарно рассказал репортеру газеты «Абердин геральд» о происшедшем. Вернувшись после отлучки для поиска пищи, он застал остальных сидящими вокруг огня таким тесным кружком, что ему уже не оставалось места. Не желая их беспокоить, он принялся ходить взад-вперед, чтобы не замерзнуть, и через какое-то время один из матросов, заметив это, толкнул локтем сидящего с ним рядом, чтобы тот подвинулся и дал сесть капитану. Сосед ничего не ответил, и, когда матрос пихнул его еще раз, стало ясно, что тот мертв.

«Наше состояние, как нетрудно представить, было прискорбным, – пишет Эндрю Смит. – Наша одежда была вся крайне изодрана, а в то время держались лютые холода. Изредка выпадали погожие дни, но в основном бушевали юго-западные шторма с ливнями и обильными снегопадами. Тогда, я думаю, был июль».

Единственное, что поддерживало в них жизнь, это тепло огня. Холдинг обнаружил, что огонь теперь горел на дне глубокой ямы, выжигая под собой торф. Печь обвалилась, и упавшие внутрь кирпичи окружали ушедшее под землю пламя. Хотя теперь можно было и не опасаться того, что оно погаснет, большинство из них были слишком слабы и апатичны, чтобы уйти от огня и искать пропитание. Одним из таких был второй помощник капитана, Махони, заставлявший юнг носить ему воду и корневища, вместо того чтобы сходить за ними самостоятельно. Правда, потом они умерли. По всей видимости, он снял одежду с трупов, так как теперь на нем было надето ее столько, что он едва мог пошевелить руками и ногами.

Другие рассказали Холдингу, что два матроса, Харви и Фриц, несколько дней назад ушли из лагеря, решив последовать его примеру и найти места получше. С тех пор их никто не видел. Возможно, они умерли. А если они нашли пищу и укрытие и все еще живы, то не сочли нужным прийти и рассказать об этом другим членам команды.

Снова придя к мысли, что пребывание здесь не сулит ничего, кроме медленной смерти от голода, Холдинг принялся убеждать сгрудившихся у огня мужчин отправиться на северо-западный мыс гавани, где, говорил он им, много моллюсков. Однако, пишет Смит, «никто не пожелал идти, кроме меня».

По пути туда Холдинг и Смит встретили Харви и Фрица, чей поход закончился неудачей, так как они заблудились. Оба матроса охотно согласились пойти с ними. И после того как они пообещали вернуться, когда будет обустроен новый лагерь, и сообщить об этом остальным, все четверо отправились по берегу в путь.

На этот раз Холдинг не стал ползком пробираться через лес, а пошел вдоль побережья, и это решение принесло им удачу, так как они не только собрали обильный запас моллюсков, но еще наткнулись на спящего среди камней большого тюленя. Холдинг обрушил ему на голову камень и прикончил ножом, не порезав в этот раз пальцы, которых он едва не лишился, чудом избежав заражения.

Освежевав массивную тушу, он разрезал ее на части, чтобы можно было донести ее до лагеря. Трое взвалили мясо на плечи, а Фрицу вручили печень, шкуру и голову и отправились дальше. Через пару минут Холдинг, Харви и Смит заметили, что Фрица с ними нет. Оглянувшись в поисках отставшего, они увидели, что он, сидя на корточках, как собака, жадно глотает сырую печень.

Ничего не сказав, мужчины продолжили путь к лагерю Холдинга, где построили еще два шалаша из веток кустарника. Потом они разожгли костер, приготовили мясо, но Фриц появился только к ночи. Он пришел с пустыми руками и на вопрос, что случилось с головой и шкурой, пробурчал, что спрятал их в кустах.

Было уже слишком темно, чтобы возвращаться, но, как только рассвело, Холдинг отправился на поиски и очень быстро все нашел, потому что шкуру и голову тюленя рвала на куски стая альбатросов.

«Сильно ли я расстроился?» – задает он вопрос, не требующий ответа.

Голову, на костях которой было много мяса, они уже уничтожили, и он подоспел как раз вовремя, чтобы спасти шкуру, очень им нужную для изготовления обуви.

Но худшее было еще впереди. Как пишет Эндрю Смит, им не пришлось долго ждать новой беды, «поскольку один из тех двоих, которых мы с Холдингом уговорили пойти с нами, вскоре умер».

Случилось это посреди следующей ночи. Холдинга разбудил голос Фрица. Сев на постели, он увидел стоящего рядом с ним моряка с жестяной банкой в руке. На вопрос, что он делает, Фриц невразумительно ответил: «А разве ты не просил воды?» На что Холдинг сказал ему, что он не хочет пить, и снова улегся. Тем не менее Фриц пошел к ближайшей лужице и набрал в банку воды, после чего направился к шалашу, в котором он поселился с другим матросом, Харви. Когда он попытался войти, Харви вытолкнул его наружу, да так сильно, что Фриц повалился ничком и больше уже не встал. Когда Холдинг увидел его утром, он был мертв, его труп окоченел.

«Через два или три дня после этого я послал Харви к людям, которые остались с капитаном, и сказал, чтобы он привел их к нам», – вспоминает Холдинг. Когда матрос ушел, он и помощник капитана обнаружили, что Харви ел Фрица.

Грунт там был слишком твердым, чтобы вырыть могилу, поэтому они положили тело под деревом и прикрыли сучьями.

Эндрю Смит и Холдинг с нетерпением ждали Харви, но тот не вернулся.

«Мы ждали, волнуясь, день за днем в надежде, что кто-нибудь из них присоединится к нам, но никто так и не пришел», – сообщает Смит.

И снова они были вынуждены поддерживать свое существование корневищами и моллюсками. Смит пишет: «Постоянно корни и блюдечки, блюдечки и корни, и так день за днем. Нам приходилось довольствоваться имеющимся, и мы были постоянно голодны».

После четырех дней, проведенных таким образом, Холдинг решил пойти и выяснить, что случилось, и оставил Смита приглядывать за лагерем. Когда он вошел в развалины дома, то увидел, что яма, в которой горел огонь, стала еще глубже, чем прежде, и возле нее понуро сидели только двое – Далгарно и Махони. «Где Харви?» – спросил Холдинг. – «Умер», – ответили они. – «А что случилось со столяром?» – продолжал выпытывать он. И тогда Далгарно рассказал, что в тот день они пошли с Хендерсоном на поиски моллюсков и Харви, обессилев, повалился. Далгарно нес его на себе столько, сколько мог, но слабость вынудила его оставить пострадавшего и вернуться в лагерь.

Роберт Холдинг, не теряя ни минуты, отправился на поиски бедолаги, которого нашел не сразу, так как столяр заполз в некое подобие грота. В нем едва теплилась жизнь, говорить он уже не мог, и сил хватало только на движения веками. Холдингу стало горько, но ему, как и Далгарно, пришлось оставить горемыку помирать в одиночестве, так как уже сгущались сумерки, а нести его в лагерь не было никакой возможности.

Когда он вернулся в дом, Махони, который теперь улегся возле очага, велел ему пойти и принести кореньев. Холдинг решительно отказался. По его глубокому убеждению, оба юнги умерли по той причине, что второй помощник капитана перегружал их работой, ленясь добыть себе пищу и питье самостоятельно, и у Холдинга не было ни малейшего желания повторить судьбу парней. Тогда Махони разложил свой большой карманный нож и, по словам Холдинга, стал ему угрожать. Подняв с земли кирпич, Холдинг предложил Махони попробовать, уверяя того, что он не юнга, чтобы испугаться ирландского хулигана из Нью-Йорка, и Махони отступил.

Ночь была тихой и неуютной. Как только рассвело, Холдинг пошел проведать столяра, но его тело унесло приливом. Решив не возвращаться в развалины и не продолжать бесплодных попыток уговорить Далгарно и Махони пойти с ним, он направился к северному мысу, где сообщил Эндрю Смиту нерадостную весть о том, что число выживших с «Инверколда» сократилось до четырех человек. Все матросы, за исключением самого Холдинга, мертвы, в живых остались только капитан и оба его помощника. Высокие чины выжили, в то время как рядовые матросы погибли. Видимо, это объяснялось тем, что они лучше питались на борту корабля, а может, тем, что в первую очередь заботились о себе, вместо того чтобы исполнять долг руководителей.

Смит пишет: «Холдинг сказал, что капитан и второй помощник скоро присоединятся к нам, но сейчас второй помощник не в состоянии идти, потому что на ноге у него очень серьезный нарыв. Капитан решил остаться с ним, пока ему не станет лучше».

В ожидании Махони и Далгарно они перенесли свой лагерь ближе к берегу, где тоже можно было без труда соорудить шалаши, но откуда вид на океан был лучше.

Тут Холдинг, который изучил уловки браконьеров, когда его отец служил егерем у герцога Манчестера, придумал новый способ добычи пищи. Уходя из Хардвика, он не забыл прихватить с собой проволоку с забора и теперь, нагрев ее в костре и применив камни в качестве молота и наковальни, из одного отрезка сделал гарпун, а конец другого выгнул в виде крюка. Крюком он осторожно отводил водоросли в маленьких озерцах среди камней на берегу, а гарпуном бил рыбу, которая выскакивала из укрытия. Кроме того, он нарезал узких лент из тюленьей шкуры и сплел из них вершу, сделав обручи из согнутых прутьев и расперев их палками. Сунув в нее кишки для приманки, он погрузил ее в воду. Успех, однако, был невелик, так как рыбам понравилась мягкая размокшая тюленья шкура не меньше, чем потроха, и вскоре от сети остались одни лохмотья.

«Через некоторое время к нам присоединился капитан», – пишет Эндрю Смит.

Далгарно пришел один. Второй помощник, по его словам, до сих пор так и не поправился, но он тоже придет, как только почувствует себя лучше. Шли дни; они питались моллюсками, кореньями, иногда рыбой и неотрывно наблюдали за морем в надежде увидеть корабль. Вскоре Холдингу стали приходить в голову мысли о Махони. В итоге его одолело любопытство и он отправился в Хардвик посмотреть, что там делается. Он ушел один, так как остальные двое пожелали остаться сторожить лагерь.

Махони он застал лежащим на спине, одна нога была вытянута, вторая свесилась через край лежанки – в точности так же, как он его видел в последний раз. Огонь уже не горел, погашенный упавшими в него с краев ямы кирпичами. Второй помощник был давно мертв, и, как вспоминал Холдинг, «его тело слишком сильно разложилось, чтобы даже прикасаться к нему».

Взяв одну плиту кровельного шифера, Холдинг нацарапал на ней острием ножа эпитафию, запечатлев не только имя покойного, но и дату, когда он стал жертвой кораблекрушения:

Это было 12 августа 1864 года, почти ровно через три месяца после того, когда затонул «Инверколд».