Глава тридцать третья
– Мне кажется, он в отчаянии, – сказала Кэтрин, сидя в кресле за письменным столом и прижимая трубку к уху. – Но я никак не могу понять, почему он так яростно пытается помешать Лене разыскать этих девочек.
– Все дело в наследстве. А в чем же еще? Я уверен, он думает, что мать изменила завещание и решила отдать часть наследства дочерям Каролины, если они до сих пор живы. Если нет – возможно, их наследникам. Если же Лена не сможет найти близнецов, тогда все отходит Артуру.
– В этом есть логика. Лена будет здесь через пару минут. У меня остался еще один день перед слушанием, чтобы узнать всю историю. Мы идем параллельно. В ее истории остался всего один день, чтобы придумать, как спасти детей, и у меня всего один день, чтобы придумать, как не сесть в тюрьму. Ладно, позже поговорим.
– До встречи дома.
В этот момент Глэдис просунула голову в дверь и сообщила, что приехала Лена.
– Ну что ж, сегодня у нас много работы, – сказала Кэтрин. – Поэтому засучим рукава и вперед.
Лена села, гордо расправив плечи, высокая, статная, в серебристом свитере с высоким воротом, с ниткой искусственного жемчуга и улыбнулась.
– Мы с Каролиной и Мюриэль решились бежать из Хшанува, не дожидаясь, пока через пару дней прибудут эшелоны. Мы спеленали малышек, взяли с собой еду и молоко, сколько смогли унести, и отправились в апрельскую ночь искать спасение.
После своих ночных походов я знала, какие улицы самые темные, какие дома нежилые, какие дороги наиболее безопасные. Мы обошли площадь и направились на восток через железнодорожные пути, потом через поле. Наша цель – сельская дорога и ферма Тарновских. Я не могла с уверенностью сказать, говорил ли полковник правду, когда рассказывал о Тарновских. Может быть, они до сих пор там. А может, на ферме живет новая семья. Еще одна добрая сельская семья, которая захочет спасти наших малышек. Возможно, вернулся сын Тарновских.
Ночь выдалась теплой, звездной, судьба благоволила нам молодым месяцем. Мы держались подальше от людских глаз и достигли просеки на окраине Хшанува. Километра два мы продирались лесом, но в темноте это было слишком опасно. Ветки, поваленные деревья, ухабистая земля – слишком рискованно путешествовать с маленькими детьми. Пришлось возвращаться на дорогу.
Ферма Тарновских находилась в десяти километрах от Шленской улицы – очень долгий путь с близнецами на руках. Мы не прошли и полпути, как стало светать. Слева виднелась ясеневая роща, и мы решили сделать привал на несколько часов, чтобы отдохнуть и покормить детей. Ранняя апрельская листва была слишком редким и ненадежным укрытием, поэтому пришлось зайти вглубь леска, чтобы не быть замеченными с дороги.
Помню, как мы сидели на вещмешках, гордые тем, что удалось тайком выскользнуть из Хшанува, и уверенные, что нам действительно по силам избежать депортации. Когда малышки поели и заснули, мы отправились дальше.
Ярко светило утреннее солнце, мы шли по дороге вдоль пшеничного поля. Утомленные, блеклые остатки зимы постепенно уступали место зеленым, желтым и золотистым цветам, в которые скоро вновь оденется земля. Заросли распустившихся деревьев отвечали на весеннее пробуждение.
– Стойте! – неожиданно воскликнула Мюриэль. – Кто-то едет.
И точно. Вдалеке показалась черная легковая машина. Мы поспешно отступили в сторону и легли на пробивающуюся из-под снега траву. Пассажиры в машине не ожидали увидеть кого-то в полях, поэтому проехали мимо и скрылись из виду. Мы улыбнулись друг другу и продолжали путь. Слишком легко все удавалось. Вскоре показалась ферма Тарновских.
Рядом с домом стояла машина, и это был плохой знак. Я точно знала, что у Тарновских машины не было. Я знала, что нацисты конфисковали у жителей Хшанува все машины. Если стоит машина, это, скорее всего, означает, что в доме немцы. Мы решили идти дальше. Следующая ферма располагалась всего в нескольких километрах, и на закате мы подошли к ней. Здесь не было ни машин, ни телег, ни света в доме. Если повезет, то ферма окажется заброшенной. Но кто знает, как долго мы можем там оставаться?
Когда мы подошли к дому, из двери выглянула женщина.
– Что вам здесь надо? Это мой дом.
– Мы не хотим ничего дурного, пани. Мы просто идем по дороге. Решили, что, может, вы дадите нам воды или позволите провести ночь в сарае. Утром мы уйдем.
– Идите дальше, здесь вам делать нечего. Мы не хотим неприятностей, поэтому разворачивайтесь и уходите.
– Да, пани. Мы тоже не хотим неприятностей. Простите, что побеспокоили.
К тому времени мы преодолели уже двадцать километров с вещмешками и двумя младенцами. Нас уже ноги не держали, но мы вынуждены были идти. Солнце село, похолодало. Вдалеке мы увидели ферму и направились туда в надежде на ночлег.
Уже стемнело, когда мы дошли до нее. В окнах горел свет. Никаких машин, ни следа немцев.
– Постучим в дверь? – спросила Каролина.
– Предлагаю пойти в сарай, – не согласилась Мюриэль. – Может, нас до утра не найдут, мы отдохнем и покормим детей. Кроме того, становится холодно, а в сарае тепло.
Я кивнула, и мы тихонько приоткрыли дверь сарая. В конюшне стояла каурая лошадь и было много сена. Отличное место для сна! Каролина покормила малышек, спела им колыбельную, и мы заснули… Как бы это описать? Как дети. Но было ясно, что Рахиль и Лия проспят всего несколько часов, а потом начнут плакать, требуя еду.
На рассвете дверь сарая открылась. Вошел старик в синем комбинезоне и фланелевой рубашке, со спутанными седыми волосами и карабином в руках.
– Что вы делаете в моем сарае?
– Отдыхаем, – ответила я. – У нас двое младенцев, мы пытаемся остаться в живых.
– Бежите от нацистов?
– Да, пан, бежим.
– Они тут повсюду, надо быть осторожнее. Они схватят вас и убьют.
– Да, пан, мы знаем.
– Оставайтесь пока здесь, я принесу вам завтрак. А потом идите восвояси.
– Спасибо, пан. Да благословит вас Господь!
Старик и его жена, дородная женщина в цветастом халате и с широкой улыбкой, принесли нам омлет, сыр и три стакана молока.
– Позвольте посмотреть на малышек, – попросила она. – Я слышала, как они всю ночь плакали. – Каролина передала ей Лию, и женщина принялась баюкать малышку. – Бог мой, какая красавица! Совсем как моя Ева.
– Мы бы хотели, чтобы вы остались, – сказал фермер, – но немцы постоянно сюда наведываются и убьют нас, если мы вас приютим.
– Мы все понимаем и благодарим вас за щедрое угощение. Мы пойдем дальше.
Они собрали нам немного еды, и мы пошли своей дорогой, по-прежнему держась подальше от людских глаз. Через два-три километра мы набрели на еще одну ферму. Во дворе ходили куры, на выпасе – дойная корова. Худая женщина средних лет со всклокоченными рыжими волосами возделывала огород. Она поманила нас к себе.
– Куда идете?
– Сами не знаем. Подальше от Хшанува.
– Что ж, вы вот-вот дойдете до Олькуша. Уже рукой подать.
– А немцы?
Женщина покачала головой:
– Немного, но есть. Вы выглядите уставшими. Давно в пути?
– Да. Идем из самого Хшанува, – ответила Каролина.
– Вы завтракали?
– Да, спасибо. Ваши добрые соседи ниже по дороге позволили нам переночевать в сарае и покормили.
– Наверное, это Клоские. Ну что же, проходите, пусть ноги отдохнут.
Она завела нас в кухню, достала кувшин молока, печенье и сказала:
– Мне надо по делам сбегать. А вы чувствуйте себя как дома. Я скоро вернусь.
Она села в телегу, дернула поводья и уехала. Мы сидели в кухне и пили молоко, благодарные хозяйке за гостеприимство. Через четверть часа к дому подкатил грузовик с брезентовым верхом. Четверо солдат с оружием выскочили из него, вбежали в дом и закричали:
– Herauskommen, herauskommen!
Каролина расплакалась.
Когда нацисты выводили нас из дома, женщина расплылась в злой беззубой улыбке.
– Вас отправят туда, где вам место, чтоб вы и на километр к дому приличных людей не приближались. – Потом она крикнула солдатам: – И не забудьте забрать Клоских! Они помогали этим мерзавкам.
Нас затолкали в кузов. Мы были слишком подавлены и жалели, что доверились этой женщине. Каролина устроилась у одного борта машины с Рахилью на руках. Я – у другого с Лией. Мюриэль сидела рядом с невозмутимым нацистом, который держал оружие наизготовку. Он смотрел прямо перед собой, лицо его ничего не выражало, как будто солдат был сделан из пластмассы. Когда мы проезжали мимо Клоских, я заметила немецкий грузовик у дома. Доброта их погубила.
За час мы преодолели расстояние, которое прошли за два дня. Нас привезли в Хшанув, на городскую площадь, куда согнали всех оставшихся в городе евреев.
На площади царил хаос: там собралось больше тысячи человек. И все с вещами. Люди стояли, вцепившись в детей, чемоданы, коробки, кто-то даже принес свои пожитки завязанными в простыню. Вооруженные солдаты с грозно рычащими и лающими собаками подгоняли людей дубинками и прикладами. Были тут и эсэсовцы в длинных шинелях, а за всем происходящим наблюдали хладнокровные гестаповцы в кожаных плащах.
Прозвучал приказ по мегафону:
– Выстроиться в шеренгу по пять человек. Найдите свою фамилию в списке. Тем, кто указан в первом эшелоне, собраться в дальнем, южном конце площади. Тем, кто во втором, – в северном. Это последнее переселение из Хшанува. Вас повезут в новые трудовые лагеря. Там лучше и намного чище, чем в этом вонючем гетто, где вы жили. Всем будет дана возможность трудиться и заработать себе свободу. Все, кто будет трудиться, получат хорошее питание и уход, будут жить в достойных условиях. Сверяйтесь со списками, находите свою фамилию и стройтесь!
Приказ повторяли снова и снова.
Мы подошли к доске с объявлениями. Моя фамилия стояла в списке во второй эшелон. Я посмотрела в северный конец площади и узнала многих швей из Цеха. Этот эшелон явно направлялся на другую швейную фабрику. Но фамилии Каролины и Мюриэль значились в списке в первый эшелон. Я посмотрела в южный конец площади, увидела много стариков, детей и людей, выглядевших слабыми и больными, и сразу поняла, что первый эшелон отправится в Освенцим.
Я испугалась. Как мои подруги могли оказаться в первом эшелоне? Они же молодые и здоровые. Как они могут отправиться в Освенцим? Мы переглянулись, я расплакалась. Этого не должно было случиться!
Когда подошел длинный состав с товарными вагонами кирпичного цвета, солдаты начали строить собравшихся в ряд. Мегафоны приказывали тем, кто едет в первом эшелоне, выйти вперед.
– Это какая-то ошибка, – сказала я.
Мюриэль нежно, но печально улыбнулась. Она понимала, что происходит.
– Мы с Каролиной в первом эшелоне. А ты оставайся со своей группой. Не волнуйся за нас. Все будет хорошо.
– Нет-нет! – плакала я. – Майор Фальштайн обещал… Нужно кому-то сказать. Вы должны ехать на север. Вы не должны быть в этом эшелоне!
Каролина обняла меня:
– Мы, черт побери, хотя бы попытались, верно, Лена? Я искренне думала, что удастся сбежать. И нам это почти удалось. – Она задумчиво посмотрела на меня и улыбнулась. – Знаешь, когда мы сидели на кухне у этой женщины, все втроем и с нашими малышками, я подумала: «Как же мне повезло! Я нашла двух лучших подруг, и мы все останемся в живых после этого кошмара. С нами все будет хорошо». И это ощущение, Лена, ощущение свободы, пусть и на один день, того стоило! Моя душа ликовала. Спасибо, Лена. Спасибо за все. – Каролина поцеловала меня. – А сейчас тебе пора уходить. Нас будут сажать в вагоны.
Я запаниковала. Я обязана была что-то сделать. Я оглядела площадь и там, посреди царящего хаоса, увидела полковника Мюллера.
– Стойте здесь! – крикнула я. – Стойте здесь и держите малышек. Никуда не ходите пока.
И я бросилась к полковнику.
Он сделал вид, что не знает меня, схватил за руку и спросил:
– Ты в какой группе, женщина?
– Которая едет на север.
– Я отведу тебя туда, чтобы ты ничего не перепутала.
Когда мы отошли достаточно далеко, чтобы солдаты не услышали, он сказал:
– От тебя столько неприятностей, маленькая путешественница! Ты должна быть в северном конце площади, этот поезд идет в Гросс-Розен. Второй – в Освенцим.
Я едва сдерживалась.
– Каролина с Мюриэль… Они стоят вон там. Это какая-то ошибка! Их фамилии попали не в тот список. Вы должны их переписать. Пожалуйста, внесите их в список на второй эшелон!
– Не могу. Списки окончательные.
– Вы обязаны! Я рисковала жизнью, когда помогала вашей подпольной сети, и все, о чем я прошу: перенести фамилии двух женщин в другой список.
– С двумя детьми.
– Да. Пожалуйста, перенесите фамилии Каролины и Мюриэль в другой список!
Он покачал головой:
– Списки окончательные. Все знают, кто в каком эшелоне едет.
– Измените списки! Вы же можете. Вы же полковник.
– Полковник, который знает, как остаться в живых. Полковник, который знает, что стоит рисковать ради всеобщего блага, но не ради подружек.
Я не могла смириться с таким ответом и обвела глазами площадь.
– Если вы ничего не сделаете, я расскажу обо всем прямо сейчас! Обращусь к гестаповцам и расскажу, кто вы такой на самом деле.
Полковник Мюллер смеялся до слез.
– Я еще не встречал таких смелых девчонок. Ступай на северный конец площади, пока я тебя не застрелил.
– Пожалуйста, прошу вас! – умоляла я.
Наконец он кивнул:
– Стой здесь. Посмотрим, что можно сделать.
Выстроившись в колонны, мы часами ждали, пока начнется посадка в поезд. Наконец стали сажать тех, кто ехал в Освенцим. Солдаты грубо заталкивали людей в товарные вагоны, и я разрыдалась. Я уже готова была бежать в колонну, которая отправлялась в Освенцим, к своим подругам и малышкам – и будь что будет! – когда увидела полковника Мюллера. С одной стороны от него шла Каролина, с другой – Мюриэль. У каждой на руках по ребенку. Полковник Мюллер подмигнул мне:
– Прощай, маленькая путешественница. Увидимся, когда закончится война.
– Ничего себе! Он оказался крепким парнем!
– Да. Рисковал собственной жизнью. Его расстреляли за измену родине. Он был хорошим человеком, Кэтрин. И рисковал только ради всеобщего блага. Его группа едва не убила Гитлера в 1944.
– Значит, вы втроем сели на поезд до Гросс-Розена?
– Да, мы втроем и наши близнецы.
