В 1942–1943 годах холокост изменил всю систему концентрационных лагерей. Географически она делилась на две части. В западных концлагерях после того, как эсэсовцы практически полностью «очистили от евреев» лагеря на территории Германии в ее довоенных границах, заключенных-евреев почти не осталось. В концлагерях на Востоке, напротив, большинство зарегистрированных заключенных теперь нередко составляли евреи, отобранные для уничтожения трудом (вместо немедленного уничтожения). К осени 1943 года многие десятки тысяч евреев депортировали на Восток (более 100 тысяч уже были убиты), и не только в Освенцим, но и в Майданек, а также в несколько новых концлагерей, организованных исключительно для евреев.

На территории генерал-губернаторства Майданек был единственным, не считая Освенцима, концлагерем СС, тоже ставшим лагерем смерти холокоста. Его трансформация проходила довольно сходно. Как и в Освенцим, массовые депортации евреев для замены «советских рабов» на строительстве проектируемых СС поселений начались с весны 1942 года. С конца марта по начало апреля 1942 года в Майданек депортировали в общей сложности около 4500 молодых словацких евреев. Одна из первых их задач состояла в ликвидации массовых захоронений советских военнопленных, умерших на протяжении предшествующих месяцев – мрачное предзнаменование участи, ожидавшей и самих евреев. Вскоре еще тысячи евреев депортировали сюда из Словакии, а также из генерал-губернаторства, с территории оккупированной Чехии, а также из Германского рейха. Майданек стремительно расширялся. 25 марта 1942 года лагерь стоял практически пустым, в нем содержалось немногим более ста заключенных, среди которых не было ни одного еврея. Всего три месяца спустя, 24 июня 1942 года, за его колючей проволокой находилось около 10 660 человек, почти все – евреи. Вскоре к ним добавились женщины. В середине июля 1942 года Гиммлер приказал по примеру Освенцима создать в Люблине женский лагерь; в ВФХА выбрали Майданек. Первые узницы прибыли в октябре 1942 года, а к концу года в лагере находилось около 2803 женщин, и вновь в подавляющем большинстве это были еврейки. Майданек втянулся в процесс холокоста, превратившись в конц лагерь для евреев.

Майданек все еще представлял собой большую строительную площадку, раскинувшуюся на утопающих в грязи полях. Не было ни электричества, ни канализации, ни даже водопровода, а основная масса заключенных теснилась в переполненных голых деревянных бараках без окон, замерзая зимой и страдая от жары летом (ситуация несколько улучшилась лишь в 1943 году). Один из этих заключенных, словацкий еврей Дионис Ленард, был депортирован в Майданек в апреле 1942 года. Через несколько месяцев ему удалось бежать, и в тот же год он написал записки о пережитом. Ленард живо описывает, как эсэсовцы постоянно натравливали на заключенных собак, заставляя спешно возводить большие бараки, выравнивать землю, а также выполнять другие изнурительные работы. Этот безумный темп задал прибывший в начале 1942 года комендант Карл Отто Кох; из Бухенвальда он прихватил с собой проверенных и лично преданных ветеранов СС, совсем недавно участвовавших в массовых расстрелах советских «комиссаров». О характере рабского труда в Майданеке красноречиво говорит тот факт, что заключенные, стремясь вырваться со строительных работ, добровольно шли в «ассенизационные команды»; в Майданеке, отмечает Ленард, таскать полные ведра фекалий было лучше, чем бегать, подгоняемым собаками, с кирпичами или досками.

Как и всех заключенных, Диониса Ленарда постоянно мучили голод и жажда. Рацион в Майданеке был настолько же скуден, насколько и отвратителен и состоял преимущественно из жидкой баланды с сорной травой. Также не хватало питьевой воды, поскольку заключенным с самого начала запретили пользоваться единственным колодцем, располагавшимся рядом с переполненными отхожими местами и считавшимся загрязненным. Также из-за отчаянного дефицита воды умыться узники могли лишь раз в неделю. Но Ленард умывался теплой жидкостью (именуемой кофе), выдаваемой заключенным по утрам: «В любом случае больше ни для чего она не годилась». Повсюду кишели блохи и вши, и половина заключенных, по словам Ленарда, страдали от диареи. И потом, грязь. После дождя, даже легкого, весь лагерь утопал в грязи. «Тот, кто не видел грязи в лагере Люблина, понятия не имеет, что такое грязь», – пишет Ленард. Невозможно было пройти по мокрому полю не увязая. Поскользнувшийся рисковал расстаться с жизнью. Однажды старый словацкий еврей споткнулся и обрызгал грязью штанину проходящего мимо эсэсовца, и тот тут же, «выхватив пистолет, застрелил его».

Ленард был одним из немногих зарегистрированных в Майданеке евреев, кто пережил 1942 год. Большинство погибло, не выдержав тяжких условий и жестокого обращения; в тот год в лагере умерли более 14 тысяч зарегистрированных заключенных-евреев и около 2 тысяч других узников. По официальным отчетам ВФХА после инспекции января 1943 года, два крематория в Майданеке «едва справляются» с трупами. Многих заключенных убили после проведенных эсэсовцами в лазарете и лагере селекций. Например, летом 1942 года, когда разразилась эпидемия тифа, эсэсовцы отобрали и расстреляли тысячи заключенных (главным образом евреев из Словакии). В тайной записи от 14 июля 1942 года, сделанной польским заключенным после массовой селекции около 1500 узников, говорится, что жертв вывезли в близлежащий лес, расстреляли и зарыли. «Так в Майданеке ведется борьба с эпидемией тифа», – добавлял он.

Даже если в середине 1942 года смерть здесь царила повсеместно, Майданек еще не стал лагерем смерти (то есть еще не была введена селекция по прибытии). Когда дело дошло до так называемого окончательного решения еврейского вопроса в генерал-губернаторстве, в СС, несмотря на транспортные издержки, предпочли лагеря смерти Глобочника. Весной 1942 года, уничтожая гетто в Люблине, эсэсовцы депортировали примерно 30 из 36 тысяч проживавших в нем не в Майданек, находившийся в считаных километрах от Люблина, а железнодорожными составами в Бельзен (Белжец). На протяжении нескольких последующих месяцев разделение функций между Майданеком (содержание под стражей и уничтожение принудительным трудом) и лагерями смерти Глобочника (немедленное уничтожение) сохранялось. В действительности поезда с депортируемыми по пути в Бельзен и Собибур иногда останавливались в Люблине. Оттуда сочтенных трудоспособными еврейских мужчин отправляли в Майданек на строительные работы; другие оставались в товарных вагонах составов, следовавших в лагеря смерти.

Положение Майданека изменилось лишь во второй половине 1942 года. Начиная с лета местные лагерные эсэсовцы начали строительство газовых камер, и примерно в октябре новое здание было завершено. Несмотря на эсэсовскую секретность, в результате которой над входом в небольшое каменное здание у ворот лагеря красовалась надпись «Баня», все знали, что там на самом деле. Необычно то, что газовые камеры оборудовали как для применения «Циклона Б» (по образцу Освенцима), так и угарного газа (как в лагерях смерти Глобочника). В первые месяцы большинство убитых там были тифозными больными из числа зарегистрированных заключенных Майданека. Но лагерные эсэсовцы также начали проводить первые селекции по прибытии, отбирая слабых и больных евреев из трудовых лагерей Люблина и местного гетто Майдан-Татарски (пришедшего на смену старому Люблинскому гетто).

Превращение Майданека в лагерь смерти завершилось в конце 1942 года. По-видимому, это было связано с внезапным завершением в середине декабря 1942 года массовых депортаций в Бельзен (Белжец). На протяжении двух следующих недель, до 31 декабря, в Майданек депортировали и убили в газовых камерах многие тысячи польских евреев. Следующие транспорты истребления начали прибывать с весны 1943 года, доставляя в лагерь первых детей, поскольку эсэсовцы приступили к ликвидации остающихся гетто. Целые семьи из Варшавы и других мест депортировали в Майданек, где эсэсовцы уже регулярно проводили селекции по прибытии. Как и в Освенциме, эсэсовцы отправляли в газовые камеры в основном детей, женщин и пожилых людей. Весной 1943 года Ривка Авронска прибыла с транспортом, доставившим несколько сотен женщин и детей из Варшавы. В бане им приказали раздеться. Затем эсэсовцы выбрали тех, кто выглядел «достаточно здоровыми для работы», зарегистрировали их и повели в лагерь; остальных, вспоминала Авронска, «сразу увели, думаю, все они были отравлены газом». В целом с января по октябрь 1943 года в Майданеке погибло не менее 16 тысяч евреев, многие из них в новых газовых камерах. Их трупы сжигали в больших кострах в лесу, на некотором отдалении. Перенимая опыт, отвечавший за кремацию в Майданеке обершарфюрер СС Эрих Мунсфельд в феврале 1943 года отправился за вдохновением к коллегам в Освенцим.

Однако Майданек никогда Освенцим не обошел. Как лагерь рабского труда он оставался малозначимым. СС сосредоточили свои ресурсы и заключенных в Освенциме, образцовом концлагере на оккупированных восточных территориях. Майданек инспектор Глюкс, напротив, считал «лагерем сложным» – деградирующим, удаленным и грязным. Разница между двумя лагерями поражала и заключенных.

В апреле 1944 года, два года спустя после депортации из Майданека в Освенцим, Рудольф Врба вспоминал, что «после грязных и примитивных бараков в Люблине кирпичные здания [в главном лагере Освенцим] производили очень хорошее впечатление. Мы считали, что нам повезло». В то время как Освенцим участвовал в престижных экономических проектах, основная масса узников значительно меньшего Майданека продолжала работать на строительстве и обслуживании самого лагеря; даже несмотря на высокую смертность, заключенных там обычно было больше, чем рабочих мест. Как лагерь смерти холокоста, Майданек тоже стоял во втором ряду. Руководители ВФХА и РСХА считали Освенцим гораздо более удобным пунктом назначения для депортаций из Западной и Центральной Европы, а большинство евреев генерал-губернаторства сгоняли и свозили в лагеря смерти Глобочника.

Историки склонны проводить четкую границу между лагерями смерти Глобочника Бельзен (Белжец), Собибур и Треблинка) и двумя наиболее активно участвовавшими в холокосте концентрационными лагерями СС (Освенцим и Майданек). Между этими двумя типами лагерей действительно были фундаментальные структурные и организационные отличия. Во-первых, они подчинялись разным ведомствам, штабу Глобочника (в Люблине) и ВФХА (в Берлине) соответственно. Лагеря смерти Глобочника канцелярия фюрера укомплектовала ключевыми кадрами программы «эвтаназии», и эти люди, как правило, держались вместе, когда осенью 1943 года их смертоносная миссия на Востоке завершилась. А лагерные эсэсовцы, самопровозглашенный боевой авангард нацистского террора в концлагерях, с презрением взирали на сброд убийц Глобочника как на «отъявленных неудачников», по выражению Рудольфа Хёсса.

Так же как и преступники двух типов лагерей, друг от друга отличались и их жертвы. Подавляющее большинство убитых в Бельзене, Собибуре и Треблинке евреев депортировали из генерал-губернаторства, а основную массу уничтоженных в Освенциме доставили из стран Западной и Южной Европы. Резко отличался и принудительный труд в этих лагерях. Лагеря смерти Глобочника построили с единственной целью: быстрого массового уничтожения депортированных евреев. Освенцим и Майданек, напротив, даже сделавшись лагерями смерти холокоста, продолжали оставаться резервациями принудительного труда; их двойственную природу отражали массовые селекции депортированных евреев по прибытии. Ничего подобного в лагерях смерти Глобочника не было; селекции производились в гетто и других местах еще до отправки транспортов, а все депортируемые в них предназначались для уничтожения. В Бельзене, Собибуре и Треблинке эсэсовцам для обеспечения работы лагеря требовалось лишь весьма незначительное количество заключенных; было подсчитано, что из каждой сотни заключенных лишь один выживал больше нескольких часов. Даже на пике геноцида осени 1942 года во всех трех лагерях смерти вместе содержалось не более 2500 так называемых еврейских рабочих, обслуживавших лагеря, помогавших в массовом истреблении и сортировавших вещи погибших. То есть эти лагеря были небольшими. Вначале периметр Собибура, например, составлял приблизительно 550 × 365 метров; его основной персонал насчитывал 25–30 немцев, около 200 иностранных помощников (так называемые травники) и, возможно, 200 или 300 временно оставленных для работы заключенных-евреев. Для сравнения: площадь так называемой сферы интересов СС Освенцима составляла около 65 квадратных километров (не считая нескольких более отдаленных лагерей-филиалов); в конце января 1943 года в комплекс Освенцима под охраной нескольких тысяч эсэсовцев доставили 40 031 заключенных (в том числе 14 070 евреев). По сравнению с Освенцимом лагеря смерти Глобочника воплощали террор практически в чистом виде.

И все же общего у этих двух типов лагерей смерти больше, чем принято считать. Прежде всего в механике массовых убийств. И в лагерях смерти ВФХА, и в лагерях смерти Глобочника (а также в Хелмно) действовали стремительно, применяя обман, угрозы и насилие. Когда Элиаса Розенберга, одного из немногих выживших в Треблинке, в августе 1942 года депортировали в лагерь поездом из Варшавы, он увидел большой транспарант с надписью: «Евреи направляются в баню. Потом им выдадут чистую одежду, а затем отправят в другой лагерь». Были аккуратные цветники и обнадеживающие речи, эсэсовцы говорили жертвам, что, как только те помоются, а их одежду продезинфицируют (впоследствии, когда польские евреи узнали о массовом истреблении, от некоторых из этих трюков отказались), их отправят в трудовой лагерь. Разделенные по признаку пола, жертвы раздевались в специальном бараке, затем их, осыпая градом ударов, быстро загоняли в газовые камеры. После каждого массового убийства к работе приступала содержавшаяся в изоляции от остального лагеря группа заключенных-евреев. Подобно несчастным из зондеркоманды Освенцима, они выносили трупы, вырывали золотые коронки и готовили камеры к следующей газации. В Треблинке одним из этих заключенных был Элиас Розенберг. Вместе с товарищем он оттаскивал трупы к огромным братским могилам (впоследствии начали использовать дрезину). В конце февраля 1943 года эсэсовцы руководили эксгумацией этих разлагающихся тел, которые бросали на уложенные поверх неглубоких рвов железные рельсы и сжигали. Тут сходство Освенцима и Майданека очевидно, и объясняется оно как влиянием эсэсовских специалистов по кремации, вроде Пауля Блобеля, так и впервые опробованных в ходе проведения программы «эвтаназии» методов массовых убийств.

Что касается внутреннего распорядка в небольших трудовых подразделениях Бельзена (Белжеца), Собибура и Треблинки, многие его принципы привнесли из уже сложившейся концлагерной системы наряду с персоналом «Т-4» бывшие лагерные эсэсовцы, привлеченные для работы в лагеря смерти Глобочника и занявшие там руководящие посты. Так, например, имели место ежедневные переклички, а среди заключенных также поддерживалась строгая иерархия со старостами лагеря, бригадирами и старостами бараков. Как и в концлагерях, заключенных наказывали. После войны один из нижних чинов Собибура свидетельствовал, что «еврейских рабочих» часто пороли, нанося до 25 ударов плетьми, перед строем заключенных для «поддержания в лагере дисциплины».

Сходство между лагерями Глобочника и ВФХА выходит далеко за рамки структурной близости. Поддерживались между ними и оперативные связи, проистекавшие из участия обоих в холокосте. Летом 1942 года Гиммлер возложил на ВФХА ответственность за работу со всеми ценностями, изъятыми в ходе проведения операции «Рейнхард», в том числе и с награбленными в лагерях смерти Глобочника. Руководящие чины ВФХА проинспектировали лагеря смерти, чтобы убедиться в исполнении приказов центра относительно награбленного имущества. Помимо ограбления мертвых, обе системы сотрудничали в эксплуатации «еврейских рабов». Особенно тесные контакты установились с Майданеком. В работу ближайшего концлагеря часто вмешивались региональные нацистские вожди. Однако бесконечные вторжения Глобочника в дела Майданека носили характер абсолютно беспрецедентный. Он активно участвовал в строительных проектах лагеря и даже предоставлял награбленные у евреев деньги для финансирования расширения лагеря. И хотя концлагерь подчинялся ВФХА, Глобочника пускали на его территорию без предъявления документов, и он часто туда заглядывал, иногда даже по ночам; очевидно, интересовали его главным образом новые газовые камеры, которые он сам, видимо, и предложил построить. Порой казалось, что к Майданеку он относился как к одному из собственных лагерей, напрямую отдавая приказы лагерным эсэсовцам и даже предлагая коменданту Герману Флорштедту продвижение по службе.

Это не означает, что различные подразделения, проводившие операцию «Рейнхард», сливались в единое целое. Как мы видели, лагеря холокоста, находившиеся в ведении ВФХА и Глобочника соответственно, представляли собой отдельные подразделениями и структуры. Они соперничали, стремясь убивать и грабить эффективнее конкурентов. Главным оппонентом Глобочника был комендант Освенцима Рудольф Хёсс, вспоминавший после войны, что его соперник «был преисполнен решимости утвердить «свое» первенство в уничтожении». Но Хёсс считал подлинным мастером геноцида себя, а Глобочника – крикуном и дилетантом, скрывавшим «полнейший хаос Люблинской операции Рейнхард [так]» за фасадом передергиваний, преувеличений и лжи.

Эта личная напряженность усугубилась при взаимном посещении соперничавших лагерей смерти. Хёсс побывал в самом смертоносном из лагерей Глобочника, Треблинке, который не произвел на него впечатления. Он счел использование угарного газа «не слишком эффективным», поскольку отработанных газов двигателей не всегда хватало, чтобы убить всех сразу. «Еще одно усовершенствование, сделанное нами по сравнению с Треблинкой, – отметил Хёсс, – состояло в том, что мы построили свои газовые камеры из расчета 2000 человек на один заход»; даже в плену союзников Хёсс продолжал раздуваться от профессиональной гордости за свои смертоубийственные изобретения. А Одило Глобочник и его люди явно противились пере воду своих газовых камер с угарного газа на «Циклон Б», пионером в применении которого был Освенцим. Глобочник также воспользовался посещением нового комплекса крематориев и газовых камер Бжезинки для поношения местного руководства, сильно разозлив Хёсса. На Глобочника, в отличие от других, современнейшая машина массового убийства не произвела впечатления, и тот заявил, что, дескать, его люди работают значительно быстрее, и прочел Хёссу целую лекцию на тему повышения производительности комплекса уничтожения в своих лагерях. Он «возмутительно преувеличивал при любой удобной возможности», – писал после войны Хёсс, все еще негодуя из-за попыток Глобочника обойти его как величайшего массового убийцу Третьего рейха. Эта конкуренция в геноциде между Хёссом и Глобочником еще раз иллюстрирует сложную взаимосвязь их лагерей. Учитывая все точки их соприкосновения, просто невозможно и дальше полагать, что между лагерями Глобочника и системой концлагерей СС не существовало никаких ведомственных и организационных связей. Холокост в различных нацистских лагерях смерти Восточной Европы был результатом коллективных усилий СС.

По мере продолжения холокоста все активнее втягивались в него и концентрационные лагеря. Роль системы концлагерей в нацистском геноциде постоянно возрастала на протяжении 1943 года, а центр массового уничтожения стал перемещаться с полей Восточной Европы и лагерей смерти Глобочника в новый комплекс смерти Бжезинка и, в меньшей степени, в Майданек. В то же время система концлагерей все больше превращалась в средоточие рабского труда евреев. Еще в октябре 1942 года Гиммлер заявил Освальду Полю и другим фюрерам СС, что всех оставшихся в генерал-губернаторстве еврейских рабов необходимо загнать для принудительного труда в концентрационные лагеря и держать их там до тех пор, пока и они «однажды не исчезнут, как того пожелал фюрер». На протяжении всего следующего года Гиммлер неустанно добивается ликвидации трудовых лагерей и гетто на оккупированных территориях Польши и СССР. В целях обеспечения продолжения работ по основным эсэсовским проектам создается несколько новых концлагерей на базе бывших гетто и трудовых лагерей, таким образом СС расширяет контроль над еврейскими рабами. Освальд Поль приступил к планированию строительства новых концлагерей практически сразу же после подчинения системы концлагерей его Главному административно-хозяйственному управлению СС. С весны 1943 года быстрое ее расширение стало реальностью. За несколько месяцев ВФХА СС открыло четыре главных лагеря в Восточной Европе (Варшава, Рига, Вайвара, Ковно (Каунас), а также десятки лагерей-спутников. В отличие от других концентрационных лагерей СС эти новые лагеря создавались специально для эксплуатации рабского труда евреев.

Один из упомянутых новых концентрационных лагерей в оккупированной Восточной Европе открыли в июле 1943 года в Варшаве, среди руин некогда крупнейшего еврейского гетто. Когда в январе 1943 года немецкая облава на евреев с целью их депортации натолкнулась на отчаянное вооруженное сопротивление, Гиммлер в ярости приказал полностью стереть гетто с лица земли. 19 апреля 1943 года немцы приступили к штурму. После четырехнедельной бойни, унесшей жизни многих тысяч еврейских мужчин, женщин и детей, восстание было подавлено. Затем Гиммлер приказал Главному административно-хозяйственному управлению СС уничтожить все, что осталось от гетто. Эта схема включала планы создания нового концлагеря (подобные планы лежали на столе с осени 1942 года), узники которого помогали бы сносить оставшиеся здания. Однако, несмотря на прибытие нескольких многочисленных транспортов с заключенными, варшавский лагерь так и не достиг запланированной проектной мощности – в феврале 1944 года на работах по сносу вместо положенных 10 тысяч [пленных] человек было занято лишь 2040. Сам лагерь учредили в бывшей военной тюрьме, расширяя его за счет использования стройматериалов разрушенного гетто. Работы по разбору руин – обрушение стен, сбор металлолома, укладка кирпича в штабеля – были тяжелы и опасны, а само пребывание в городе-призраке, непрестанно напоминавшем о нацистских массовых убийствах, давило на заключенных непосильным бременем. «Улицы гетто являли собой жуткое зрелище», – вспоминал польский еврей Оскар Пасерман, доставленный в конце ноября 1943 года из Освенцима. Несколько месяцев спустя после восстания Пасерман все еще видел разлагавшиеся трупы. «От тел, остававшихся лежать в подвалах и под развалинами, исходил смрад. Повсюду на улицах была разбросана мебель, сожженные обрывки одежды».

После сопротивления, оказанного евреями в Варшаве, руководители СС с удво енной энергией принялись за ликвидацию оставшихся на оккупированном Востоке трудовых лагерей и гетто. Их взоры обратились к рейхскомиссариату «Остланд», которому подчинялись часть территории Белоруссии, а также Латвия, Литва и Эстония – три прибалтийских государства, аннексированные Советским Союзом после подписания пакта Молотова – Риббентропа. 21 июня 1943 года Генрих Гиммлер распорядился о закрытии всех гетто Остланда. Выживших евреев намечалось депортировать из них на принудительные работы в концентрационные лагеря, а нетрудоспособных – ликвидировать. Несмотря на протесты офицеров вермахта и чиновников гражданской администрации, озабоченных потерей «своих» еврейских рабочих и возможными негативными последствиями этого для военного производства, приказ в ближайшие месяцы был выполнен.

Первый новый концлагерный комплекс в Прибалтике появился в Латвии. Местные чины СС лоббировали создание еврейского концлагеря в Риге с самого немецкого вторжения летом 1941 года. Согласно внутреннему меморандуму СС осени того же года, подобный местный лагерь сулил ряд преимуществ над гетто: заключенных можно было бы плотнее задействовать на принудительных работах, а раздельное проживание мужчин и женщин «положило бы конец дальнейшему воспроизводству евреями потомства». Распространение власти СС на евреев прибалтийских территорий в конце концов привело к учреждению концлагерей. В марте 1943 года, почти одновременно с визитом Гиммлера в Ригу, из Заксенхаузена доставили 500 заключенных для возведения лагеря в небольшом рижском пригороде Кайзервальд (Межапарк), в межвоенные годы получившем известность как роскошный приморский курорт. Первоначально размеры нового лагеря по стандартам СС были скромны, всего по четыре арестантских барака для мужчин и женщин, отгороженных друг от друга и внешнего мира колючей проволокой с током высокого напряжения. С июля 1943 года лагерь стали заполнять заключенные-евреи, в том числе множество депортированных в Прибалтику еще в 1941–1942 годах евреев из Германии и Чехии. Вначале из соседнего рижского гетто, ликвидация которого началась в ноябре 1943 года, узников, тащивших свой жалкий скарб, сгоняли сюда многолюдными колоннами; позже стали прибывать транспорты из других, более отдаленных прибалтийских гетто, а также из Венгрии (с остановкой в Освенциме). Однако большинство заключенных в лагере долго не задерживались. В СС быстро осознали непрактичность перемещения в небольшой главный лагерь Риги всех местных мастерских из гетто и взамен поблизости построили лагеря-спутники. В целом было создано как минимум 16 подобных лагерей, большинство из них в самой Риге. Главный лагерь в Кайзервальде функционировал преимущественно как транзитный узел; после регистрации новых заключенных быстро направляли в один из лагерей-спутников. К марту 1944 года в различных рижских лагерях-спутниках содержалось около 9 тысяч узников (по сравнению примерно с 2 тысячами в главном лагере).

Еще разительнее подобный дисбаланс наблюдался в другом новом прибалтийском концлагере Вайвара, поселке в Северо-Восточной Эстонии. Небольшой контингент эсэсовцев вынужден был импровизировать, Рихард Глюкс признавал, что тут все «приходилось начинать с нуля». Официально открытый 19 сентября 1943 года после поспешной подготовки, концлагерный комплекс вырос за несколько недель и включал не менее 11 лагерей-спутников; среди них отдельные – например, Клоога, расположенный почти в 240 километрах западнее, – были сопоставимы или даже превосходили по размерам главный лагерь Вайвара. За колючей проволокой оказалось много семей, то есть и стар и млад, быстрее всего погибавшие в условиях эсэсовского террора и изнурительного рабского труда в строительстве, на производстве взрывчатки и добыче торфа и сланцев из болот. Только в ноябре 1943 года из 9207 содержавшихся в концлагерном комплексе Вайвара заключенных умерло 296. Еще несколько сотен погибли на протяжении следующей суровой зимы.

Третий главный концлагерь в рейхскомиссариате «Остланд» был создан в литовском городе Ковно (Каунасе). Как и в Риге, местные эсэсовцы предлагали учредить в городе концлагерь для евреев еще летом 1941 года, но создан он был лишь осенью 1943 года. В ходе эсэсовской кампании по окончательной ликвидации гетто Каунасское гетто превратили в главный лагерь, в котором на конец года содержалось около 8 тысяч заключенных-евреев. Другие бывшие гетто и трудовые лагеря в регионе стали спутниками концлагеря в Каунасе. Среди них и крупнейшее литовское гетто Вильно (Вильнюс). Считавшееся в СС рассадником еврейской смуты, оно было уничтожено в течение лета и осени 1943 года. Оттуда депортировали около 14 тысяч евреев, главным образом в эстонские концлагеря для рабского труда по добыче сланцев, приоритетного проекта Гиммлера. Один из депортированных узников Вайвара писал друзьям в Вильнюс: «Мы еще живы и работаем… Здесь идут проливные дожди и очень холодно. Условия довольно тяжелые… Хорошо, что вы остались». На самом деле оставшиеся столкнулись с беспощадными порядками, которые в бывшем гетто установили лагерные эсэсовцы. К концу 1943 года в лагере Вильнюсе в живых оставалось всего 2600 евреев, разбросанных по четырем лагерям-спутникам.

В новых восточноевропейских концлагерях появилось нечто ранее невиданное. Даже на первый взгляд все в них резко отличалось от концлагерей образца 1930-х годов. Многие заключенные продолжали носить гражданскую одежду, а иногда и жить вместе целыми семьями. В бывшем гетто Каунаса они даже занимали прежние дома (на первых порах продолжал функционировать и юденрат). Другим отличием от прежних концлагерных комплексов было быстрое распространение по всей Прибалтике лагерей-спутников, численность заключенных в которых иногда превышала таковую главных лагерей. Если обратиться к административной структуре новых лагерей, то в ней отсутствовало ставшее традиционным с середины 1930-х разделение комендатур СС на пять отделов. Фактически внутренние эсэсовские службы были существенно урезаны. Кроме того, у местных лагерей СС появилась и новая руководящая инстанция; хотя верховная власть продолжала оставаться в руках ВФХА, коменданты прибалтийских лагерей отчитывались не только перед Берлином, но и перед региональным отделением ВФХА в Риге во главе с так называемым уполномоченным офицером СС по экономическим вопросам (СС-Wirtschafter), отвечавшим за концлагеря и другие административно-экономические вопросы в данной сфере.

Однако новые лагеря на оккупированном Востоке не были инородным телом в концлагерной вселенной. Прежде всего, они продолжали подчиняться Главному административно-хозяйственному управлению СС, а их базовые правила и личный состав заимствовались из обычных лагерей СС. Кроме того, с осени 1943 года начала меняться, становясь значительно более рыхлой и децентрализованной, вся система концлагерей в целом, что выражается в отпочковании от главных лагерей обширной сети лагерей-спутников. С этой точки зрения новые зоны на Востоке олицетворяли тип импровизированных лагерей, характерный для концлагерной системы конца нацистского режима, когда хватка центральной власти начала ослабевать, а некоторые устоявшиеся порядки были отброшены в отчаянной попытке удержать на плаву идущий ко дну Третий рейх.

Одновременно с расползанием лагерей СС по всей Прибалтике продолжалась их экспансия в присоединенной Польше. В круг ведения Главного административно-хозяйственного управления СС добавились многочисленные новые лагеря на оккупированной территории Польши. С сентября 1943 года ведомство Поля приступило к приемке от оберфюрера СС Альбрехта Шмельта последних крупных трудовых лагерей в Верхней Силезии; около 20 из них превратились в лагеря-спутники Гросс-Розена, а еще несколько – во вспомогательные лагеря Освенцима. Среди крупнейших был Блехамер (Блаховня): когда в апреле 1944 года его прикрепили к Освенциму, в зоне этого лагеря на заводе синтетического горючего было занято свыше 3 тысяч заключенных. Далее на восток – бывшие трудовые лагеря для евреев в генерал-губернаторстве также перешли под контроль ВФХА. Детали их передачи оговаривались на совещании высшего руководства 7 сентября 1943 года с участием Поля, Глюкса и Глобочника, согласившегося с тем, что его трудовые лагеря в районе Люблина, всего около десятка, превратятся в лагеря-спутники Майданека. Кроме того, крупные трудовые лагеря в других регионах генерал-губернаторства также должны были превратиться в концентрационные лагеря исключительно «в интересах наведения общего порядка», по выражению Поля; несколько недель спустя, после проведения его людьми инспекций на месте, Поль утвердил список будущих новых концлагерей, среди них Радом и Краков-Плашув.

Экспансионистские планы ВФХА в начале ноября 1943 года внезапно нарушила кровавая бойня в генерал-губернаторстве. СС и полицией в исправительно-трудовых лагерях только в районе Люблина было убито около 42 тысяч евреев. По-видимому, Гиммлер отдал приказ об этом в ответ на недавнее восстание заключенных в Собибуре, последнем из действующих лагерей смерти Глобочника. В 1943 году массовые убийства в Собибуре продолжались, хотя и в меньших, нежели раньше, масштабах, и, когда Гиммлер (проконсультировавшись с Полем и Глобочником) отказался от своего намерения включить его в список концлагерей, ликвидация лагеря и последних его заключенных представлялась лишь вопросом времени. Однако, прежде чем СС удалось реализовать свои планы, заключенные подняли восстание. 14 октября 1943 года они совершили нападение и убили 12 эсэсовцев и 2 украинских коллаборационистов, после чего свыше 350 узников попытались бежать, и многим из них это удалось. Руководители СС уже оказывались в подобной ситуации после аналогичного восстания в Треблинке за два месяца до описываемых событий, а также весной в Варшаве. Это породило истерию страха в верхушке СС – нацисты убоялись последних гетто и трудовых лагерей, и в итоге Гиммлер издал приказ о широкомасштабных массовых убийствах еврейских рабов в восточных районах генерал-губернаторства.

В центре кровавой бойни стоял Майданек. 3 ноября 1943 года в ходе операции под идиллическим кодовым названием «Праздник урожая» здесь убили около 18 тысяч евреев. Утром собрали 8 тысяч заключенных-евреев лагеря; пытавшихся спрятаться эсэсовцы находили со сторожевыми собаками. Этих заключенных, вместе с примерно 10 тысячами узников, пригнанных из близлежащих трудовых лагерей Люблина, эсэсовцы провели по главной дороге лагеря. Колонну остановили за строительной площадкой нового крематория (возводимого с сентября 1943 года) в отдаленной части Майданека. Здесь мужчин, женщин и детей заставили раздеться догола и улечься в большие рвы; их расстреливали в затылок или косили пулеметными очередями; раненые оказались заживо похоронены под телами расстрелянных. Большинство убийц были из СД и полиции, специально направленные в Майданек. После войны один из палачей, Иоганн Б., внезапно разоткровенничавшись перед съемочной группой, поведал на своем жизнерадостном баварском диалекте: «Ну, они скулили. Они выли, некоторые кидались на нас с кулаками. И кричали нам «Нацистские свиньи!». В чем их винить? Мы вели бы себя так же, расстреливай нас в затылок».

Чтобы заглушить залпы, лагерные эсэсовцы Майданека через специально установленные в зоне громкоговорители включили легкую музыку – венские вальсы, танго и марши. В конце концов поздно вечером, когда был убит последний заключенный, и стрельба, и музыка смолкли. Несколько добровольцев из лагерных эсэсовцев, принимавших участие в расстрелах, вернулись в свои казармы и устроили дикую попойку – в качестве особого вознаграждения выдали море шнапса; кое-кто, прежде чем взяться за бутылку, даже не потрудился смыть с сапог кровь. Праздновали они крупнейшую за всю историю концлагерей СС бойню. 3 ноября 1943 года в Майданеке убили больше людей, чем в любой другой день в любом другом концлагере, включая Освенцим. Кровавая баня ознаменовала и конец Майданека как лагеря холокоста. Массовые убийства газом прекратились там еще в сентябре 1943 года, а теперь и все остававшиеся еврейские узники были ликвидированы; к концу ноября в главном лагере не осталось ни одного еврейского заключенного.

Волна массовых убийств в начале ноября 1943 года сказалась и на системе концлагерей в целом. Несколько еврейских трудовых лагерей, которые должны были перейти под контроль ВФХА, были фактически уничтожены, среди них большой лагерь Глобочника в старом аэропорту Люблина, функционировавший в качестве центрального пункта сбора одежды убитых евреев. С начала 1944 года в концлагерную систему все же влили еще несколько трудовых лагерей, хотя процесс этот и занял больше времени, чем ожидали в СС: отдельные лагеря создавались даже весной 1944 года, всего за несколько месяцев до того, как они оказались брошены под натиском наступления советских войск. Среди новых лагерей было и три крупных – это бывшие трудовые лагеря в Ближине, Будзыне и Радоме, а также меньший по размерам лагерь в самом Люблине по улице Липовой, ставшие лагерями-филиалами Майданека. К середине марта 1944 года в этих четырех новых отделениях содержалось около 8900 заключенных (в основном евреев), почти столько же, сколько в главном лагере Майданек.

Единственный еврейский трудовой лагерь из поглощенных в начале 1944 года Главным административно-хозяйственным управлением СС, который стал главным концентрационным лагерем, был Плашув – третий главный концлагерь в генерал-губернаторстве и последний из учрежденных в оккупированной Восточной Европе. Осенью 1942 года в округе Плашув, на окраине Кракова, немецкие власти приступили к организации трудового лагеря, преимущественно для евреев из местного гетто, которое приказали ликвидировать. Из-под начала высшего руководителя СС и полиции округа лагерь этот перешел под контроль ВФХА лишь в январе 1944 года. К марту 1944 года Плашув, в котором содержалось 11 600 евреев – мужчин, женщин и детей (а также 1393 поляка в отдельной зоне), по величине сравнялся с Майданеком. В шести отделениях Плашува насчитывалось еще несколько тысяч заключенных; однако, в отличие от Риги и Вайвары, основной зоной принудительного труда оставался сам главный лагерь, где рабский труд заключенных использовали в мастерских, на строительстве и в карьерах.

Превращение Плашува в концлагерь повлекло за собой административные реорганизации, в том числе установление ВФХА лагерных порядков. Как вспоминал после войны бывший узник Александр Биберштейн, на первых порах сами заключенные, часть которых переодели в характерные полосатые робы, возлагали на новое начальство большие надежды. Но вскоре они рухнули. Вместо улучшения условий лагерные эсэсовцы ужесточили террор. «С беспорядочными убийствами и расстрелами евреев покончили», – писал Биберштейн, но лишь ради систематического «уничтожения оставшихся в лагере евреев» частыми селекциями и депортациями в Освенцим. Там их жертвы могли встретить последних выживших еврейских узников из старых концлагерей, располагавшихся в довоенных границах Третьего рейха, которых осенью 1942 года в массовом порядке депортировали в Освенцим.

29 сентября 1942 года Генрих Гиммлер прибыл с инспекцией в Заксенхаузен, и в ходе осмотра лагеря его сопровождали инспектор Рихард Глюкс и комендант Антон Кайндль, силившийся произвести впечатление на рейхсфюрера различными экономическими нововведениями. И хотя крупнейшим концлагерем уже стал Освенцим, однако Гиммлер не утратил интереса к своим старым лагерям, а кроме того, он прекрасно знал о сравнительно недавно устроенной здесь крупнейшей в Германии с погрома 1938 года антисемитской бойне. 28–29 мая 1942 года в «отмщение» за убийство Рейнхарда Гейдриха эсэсовцы казнили около 250 евреев, скорее всего, это происходило в построенном для советских военнопленных расстрельном бараке. Большинство жертв были доставлены из Берлина. Остальных, моливших о пощаде, когда их уводили, наугад выбрали из числа узников самого Заксенхаузена. За ходом бойни следили высшие чины СС и РСХА. Нацистские бонзы покрупнее наслаждались ею с почтительного расстояния. «Чем больше будет уничтожено этой грязной накипи, – записал в своем дневнике гауляйтер Берлина Геббельс, – тем лучше для безопасности рейха».

Когда 29 сентября 1942 года Гиммлер приехал в Заксенхаузен, там оставалось всего несколько сотен евреев. Большинство же заключенных-евреев из концлагерей, располагавшихся в довоенных границах Германии, уже пали жертвой убийств и летальных условий содержания; в целом во всех этих концлагерях оставалось не более 2 тысяч еврейских узников, преимущественно немецких и польских евреев. Однако для Гиммлера даже эта ничтожная цифра была слишком велика. Гитлер потребовал полного удаления из рейха всех евреев, и рейхсфюрер СС старался выслужиться; в ходе визита в Заксенхаузен он распорядился депортировать евреев из всех концлагерей на немецкой земле. Через несколько дней последовала письменная директива; кроме узников на ответственных должностях (временно оставляемых), все заключенные-евреи депортировались в Освенцим или Майданек. Таким образом, концентрационные лагеря в рейхе наконец будут «очищены от евреев», как сообщили своим комендантам из ВФХА. Одновременно было приказано направить из Освенцима польских заключенных на замену.

И вскоре депортационные составы двинулись на восток. Одними из первых на инициативу Гиммлера откликнулись в Гросс-Розене 16 октября 1942 года, избавившись от последних заключенных-евреев. В самом Заксенхаузене депортация спровоцировала небывалое возмущение. Когда вечером 22 октября 1942 года лагерные эсэсовцы согнали заключенных-евреев и приказали им сдать свои вещи, началась паника, так как узники боялись повторения майской бойни. Несколько молодых евреев, отбросив эсэсовских охранников, выбежали на плац и закричали: «Просто стреляйте, собаки!» Лагерные эсэсовцы быстро восстановили порядок, но никаких последствий для нарушителей не было. Эсэсовцы были полны решимости во что бы то ни стало соблюсти график депортации, поэтому воздержались от экзекуций. В ту же ночь в Освенцим отправился поезд с 454 еврейскими мужчинами, среди которых был и бывший боксер Булли Шотт, с которым мы уже встречались. После прибытия 25 октября заключенных отвели в главный лагерь Освенцим и зарегистрировали. Однако в покое их оставили ненадолго. Всего пять дней спустя эсэсовцы провели масштабную селекцию среди недавно депортированных из западного концлагеря заключенных. Около 800 из них, в том числе Булли Шотта, отправили для уничтожения трудом на стройплощадку «ИГ Фарбен» в соседней деревне Дворы. А еще сотни людей загнали прямо в газовые камеры Бжезинки.

Вскоре почти все заключенные-евреи были депортированы из концлагерей в сердце Германии; к концу 1942 года в концлагерях в рейхе (кроме Освенцима) оставалось менее 400 евреев. Большинство из них содержались в Бухенвальде, куда, к величайшему раздражению местного коменданта, продолжали доставлять арестованных евреев из гестапо. В конце 1942 года в Бухенвальде оставалось 227 заключенных-евреев. Большинство из них, по профессии каменщики, понадобились для срочного строительства. Их статус квалифицированных рабочих защищал от депортации и целого ряда худших эсэсовских эксцессов. Теперь они были в большей безопасности, чем любые другие еврейские узники в системе концлагерей. 28-летний австрийский еврей Эрнст Федерн, например, работал в рамках весьма значимого проекта СС за пределами лагеря. Там заключенные получали удвоенный паек, а эсэсовские охранники, по воспоминаниям Федерна, обращались с ними «весьма гуманно и корректно», будучи стеснены присутствием гражданских лиц.

Немногочисленные квалифицированные работники в Заксенхаузене также избежали депортации. Еще летом 1942 года в ВФХА собрали в бараке 19 небольшую группу еврейских художников, граверов и печатников для проекта национального значения, цели которого никто не знал. А в декабре 1942 года явился старший офицер СС заграничного отдела СД РСХА Бернхард Крюгер, чтобы посвятить их в сверхсекретное задание, приказ о котором отдал Гиммлер с благословения Гитлера. В операции под кодовым названием «Бернхард» (в честь циничного Крюгера) заключенным предстояло подделывать банкноты и почтовые марки иностранных государств.

В конечном счете команда фальшивомонетчиков Заксенхаузена разрослась с 29 до более чем 140 заключенных-евреев. Большинство из них доставили из Освенцима. Один из них, Адольф Бургер, почувствовал, «будто попал из ада в рай». Заключенных перестали избивать, они получали достаточно пищи, работали в отапливаемых помещениях, у них появилось время для чтения, игры в карты, они слушали радио, спали не на нарах, а на кроватях. Их главной задачей был выпуск поддельных британских фунтов (попытки подделать доллар США не вышли из стадии экспериментов). В общей сложности, по позднейшим оценкам заключенных, они напечатали банкнот на сумму 134 миллиона фунтов стерлингов. РСХА довольствовалось их ничтожной долей для закупок золота и иностранных товаров, а также оплаты своих шпионов; остальные банкноты намеревались разбрасывать с самолетов над Англией, чтобы дестабилизировать британскую валюту. Однако для успешной реализации этого сложного плана вся операция «Бернхард» должна была оставаться тайной. Вот почему фальшивомонетчики были почти полностью изолированы от остального Заксенхаузена (хотя их секрет все же просочился наружу). И именно поэтому РСХА выбрало только евреев, ведь их можно было в любой момент ликвидировать. В итоге благодаря череде везений этим заключенным удалось выжить в концлагерях. Их продукция, в конечном счете спасшая им жизнь, тоже уцелела; долгие годы в мире обращалась масса фальшивых денежных купюр.

История команды фальшивомонетчиков Заксенхаузена являлась исключением. Однако подобные исключения важны, и не только как один из способов выжить. В частности, именно благодаря этому уцелел еврей Адольф Бургер, но это и демонстрация способности нацистских руководителей при необходимости быть прагматиками – в данном случае игнорировалась директива Гиммлера осени 1942 года о депортации всех заключенных-евреев из рейха. Это раскрывает более полную правду о холокосте: стремясь к тотальному истреблению европейских евреев, руководители СС были всегда готовы рассмотреть возможность «тактического отступления». Подобная готовность, пожалуй, ни в чем не проявилась с большей наглядностью, как в создании в 1943 году нового концлагеря для евреев прямо в Великогерманском рейхе.

Когда во второй половине 1942 года геноцид европейских евреев достиг безумного апогея, руководители Третьего рейха решили сохранить ряд жертв и исполь зовать их в качестве «ценных заложников», по выражению Генриха Гиммлера. Нацистские вожди, одержимые теорией мирового заговора, давно вынашивали планы использовать еврейских «заложников» в качестве рычага давления на вражеские государства, управляемые, как они считали, еврейскими политиками и финансистами. Теперь СС и министерство иностранных дел Германии договорились об отборе евреев с семьями – например, связанных с Палестиной или Соединенными Штатами – для возможного их обмена на немецких военнопленных и интернированных лиц или выкупа за иностранную валюту и дефицитные товары и материалы. Весной 1943 года Гиммлер с согласия Гитлера приказал создать сборный лагерь для евреев, которые могли бы стать предметом обмена. Он ясно дал понять, что условия в нем должны быть таковы, чтобы еврейские узники оставались «живы и здоровы».

Новый лагерь создали на севере Германии между Ганновером и Гамбургом на базе полупустой зоны существовавшего лагеря военнопленных Берген-Бельзен. Несмотря на необычность задач, отраженную в официальном названии – «лагерь временного содержания» (Aufenthaltslager), Гиммлер включил его в число концентрационных лагерей СС, находившихся в ведении ВФХА. Первоначально его укомплектовали эсэсовцами из недавно закрытого Нидерхагена, концлагеря в замке Вевельсбург. 30 апреля 1943 года из Бухенвальда привезли первую крупную партию заключенных с целью строительства бараков для так называемых валютных узников, депортации которых начались с июля 1943 года; в декабре 1944 года в Берген-Бельзене находилось в общей сложности около 15 тысяч заключенных-евреев, в зависимости от происхождения содержавшихся в различных зонах. Разрастание секторов добавляло запутанности планировке лагеря, превратившегося в трущобы из бараков и палаток. Впоследствии СС ее еще больше усложнили, присовокупив зоны для постоянных заключенных под охранным арестом, хотя их численность, по крайней мере первоначально, была невелика; на протяжении 1943 и 1944 годов Берген-Бельзен был преимущественно еврейским лагерем.

Заключенные-евреи в Берген-Бельзене мечтали выйти на свободу, попав на транспорты обмена. Фанни Хейльбут, доставленная вместе с мужем и двумя сыновьями (третий сын умер в Маутхаузене) из Вестерборка в феврале 1944 года, вспоминала, что надежда на свободу «долго нас поддерживала». Но мечта сбылась лишь для малой части заключенных-евреев. К концу 1944 года разрешение покинуть Третий рейх получили всего около 2300 узников. Фанни Хейльбут и ее семьи среди них не было. Один из немногих счастливчиков, Симон Генрих Геррманн, вышел из Берген-Бельзена 30 июня 1944 года вместе с еще 221 заключенным и был отправлен в Палестину (в обмен на группу интернированных в Палестине британцами немецких поселенцев из протестантской секты тамплиеров, которые вернулись в Германию). Как позднее писал Симон Геррманн, когда бывшие заключенные вышли из Берген-Бельзена, «невидимая рука сняла оковы с наших тел и душ, открыв двери и окна в наших сердцах». 10 июля 1944 года Геррманн и другие благополучно приземлились в Хайфе. В 1943–1944 годах из лагеря отправилось совсем немного транспортов, и далеко не все из них означали свободу. Более 2 тысяч польских евреев на самом деле депортировали из Берген-Бельзена в Освенцим. Немецкие власти сочли их неподходящими кандидатами для обмена, не признав их сертификаты на будущее латиноамериканское гражданство (так называемые промесас). 21 октября 1943 года из лагеря отправился, очевидно, самый массовый из подобного рода транспортов – примерно 1800 заключенных; два дня спустя всех их убили в Освенциме.

Большинство евреев остались в западне Берген-Бельзена, терзаемые тающей с каждым днем надеждой на свободу. Условия в различных зонах отличались. В 1943 году наихудшие были в так называемом Звездном лагере (Sternlager), крупнейшей зоне обменного лагеря, названного так по желтым звездам, которые должны были носить евреи. Рацион там был скуден (та же норма, что и в других концентрационных лагерях), и всех взрослых, за исключением стариков, заставляли выполнять тяжелые работы, нередко на обслуживании лагеря. Но даже в этой зоне первоначально предоставлялись льготы, неслыханные в других концлагерях СС, если не считать Герцогенбуша, еще одного лагеря для «привилегированных» евреев. В Звездном лагере заключенные носили гражданскую одежду и могли пользоваться некоторыми личными вещами. Семьи (там содержались сотни детей) встречались во время приема пищи и вечером. Как в гетто, часть власти внутри лагеря оставалась в руках юденрата и еврейской лагерной полиции. И так же, как в Герцогенбуше, существовал суд из заключенных-евреев. Что касается эсэсовских охранников, они получили указания обращаться к заключенным не по номеру, а по имени. Со стороны эсэсовцев имели место отдельные нарушения, но не было ничего похожего на ежедневные вакханалии в других концлагерях. В целом условия были тяжелыми, но сносными, пока с весны и лета 1944 года не начали ухудшаться; за последующие месяцы умерли муж Фанни Хейльбут и один из ее сыновей, как и многие тысячи других.

В разгар Второй мировой войны Берген-Бельзен был аномалией в системе конц лагерей. В то время он представлял собой единственный концлагерь на территории Германии в ее довоенных границах, где содержалось большое количество заключенных-евреев, и единственный концлагерь для евреев, не предназначавшийся для их уничтожения напрямую. Почти все остальные заключенные-евреи оказались в концентрационных лагерях в Восточной Европе, что означало практически неминуемую гибель. В первую очередь это было верно для Освенцима, самого крупного из всех лагерей холокоста. Как мы видели, большинство депортированных в этот лагерь с лета 1942 года евреев погибли уже в течение нескольких часов после прибытия. К судьбе остальных, тех, кого в концлагере СС Освенцим и других восточноевропейских лагерях выбрали для рабского труда, мы обратимся в следующей главе.